Хроники Безымянной Звезды

Предисловие

И прежние слова уносятся во мгле,
Как черных ласточек испуганная стая.
М. Волошин


В 2… году, в городе Н-ске — такими словами мне хотелось бы начать свой рассказ, утаивая от читателя всякие детали своей биографии, поскольку я — лицо в этой истории постороннее и несущественное, однако… так не получится.
Что ж, вот уже несколько лет, как я читаю курсы лекций о русской поэзии первой половины XX века в одном из учебных заведений Амстердама. Учениками я большей частью доволен, жизнью тоже, и, стало быть, попадаю в категорию одинаково счастливых, и не о чем вообще было бы говорить здесь, если бы однажды я не зашел, коротая пару свободных часов, в Старую церковь и не встретил там Симмонса.

Вообще-то, соборы — не моя страсть, но случаются мгновения, когда в них тянет — ради той самой уворованной связи крови, звона сухоньких трав; тогда я брожу среди могильных плит в полу, бессчетных подсвечников, где теплятся мириады крохотных огоньков надежды, дуг, по которым, будто по темным венам, струится каменная соборная кровь… И, конечно, я меньше всего хочу встретить в такие минуты кого-нибудь знакомого. Пусть лучше будут лица, которые я вижу в первый и в последний раз. Тем не менее, в тот день, всматриваясь в отражение сводов в осколках стекол на полу (в соборе шли ремонтные работы, и жизнь конфессиональная переплеталась в нем с бытием строительной площадки, где вместо органных гармоник пронзительно дребезжали дрели и постукивали молотки), я услышал, как меня окликнули. Я повернул голову и увидел одного из моих бывших студентов.

— Какая удача! — возгласил он. — Вас-то мне и надо!

Сказать, что это был здоровяк, значит не сказать ничего. Его бицепс был в обхвате, как моя цыплячья профессорская грудь, и хотя татуировка на его предплечье, открытом, поскольку на Симмонсе была рубашка с короткими рукавами, состояла всего лишь из черепа и пары костистых крыльев какой-то гарпии, на этом месте вполне могла бы разместиться целая «Герника» или, например, «Последний день Помпеи», если доверить их нанесение хорошему миниатюристу. Лицо его утопало в окладистой чернокудрявой бороде. Большие круглые очки, слегка слезавшие на нос, разрушали, однако, разбойничий образ, да и глаза под ними глядели приветливо.

Не представляю себе, зачем это я нужен Симмонсу. Мы не видели друг друга уже больше года.

— Мне надо с Вами поговорить, — сказал он.

— Хорошо, — ответил я. — У меня есть немного свободного времени.

— Тогда пойдемте выпьем по капучино.

Мы вышли, и Симмонс увел меня в кафе в минуте ходьбы.

— Да, — пробасил он, — давно ли это было, когда Вы учили нас, — и, шумно вдохнув, продекламировал:

— Что, если, вздрогнув неправильно, мерцающая всегда, своей иголкой заржавленной достанет меня звезда?

— Булавкой, Симмонс, булавкой, — поправил я его.

— Ах, да. Хотя почти никакой разницы ведь. Булавка-то, конечно, французская, портновская.

Я улыбнулся и промолчал.

— Так вот о чем я хотел посоветоваться, — заговорил Симмонс, наконец, о деле. — Не знаю только, как объяснить… Ладно, начну с начала.

Против такого подхода я не имел возражений. Какая, все-таки, могучая борода у него! Сам Зевс позавидовал бы ей.

— Сижу я вот в этом самом кафе, работаю. Вы, наверное, не знаете, я сейчас работаю тестером в одной айтишной компании, неважно, впрочем. Так вот, сижу. И вон там, — махнул он в направлении столика, в этот момент пустовавшего, — сидит молодая, а может, и не такая уж молодая, женщина. Трудно сказать, сколько ей. Сидит, тоже чем-то занята за своим ноутом. И я сразу заметил, что ноуты у нас — один в один. А других посетителей рядом нет, только в противоположном углу еще кто-то был.

— Закрывает она ноут, — продолжал Симмонс, — и, видно, напоследок ей надо, ну, в туалет заглянуть. И говорит мне: Вас, мол, не затруднит присмотреть, пока я отлучусь? По-английски говорит. То ли туристка, значит, то ли… не знаю. Я ей: вообще, я сам собрался уходить, но если недолго, то еще буду здесь. Недолго, улыбается она. И вот тут в меня как будто бес вселился. Ведь никогда со мной такого случая не было, чтобы рядом ноут был — точно, как мой. И Вы не поверите, но я, как только она ушла, взял да и поменил их. Ну, глупость, конечно, и не говорите! Это какой-нибудь Ноздрев мог бы сделать, потехи ради.

— Постойте, Симмонс, — сказал я, -но разве на Вашем компьютере не было ничего для Вас ценного? Ведь Вы его отдали.

— Я работал, подключаясь к виртуальной сети компании, — ответил он. — Мне все равно, откуда подключаться. А на диске — так, ничего особенного: несколько игрушек, музыка. Уж не знаю, понравился ли ей мой музыкальный вкус.

— И что же было дальше?

— Дальше она вернулась, взяла мой ноут, сказала спасибо и ушла. Я еще подумал: если все-таки увидит какую разницу — я признаюсь, повинюсь, обращу в шутку все… Нет, не заметила, ушла. Я посидел еще немножко и ушел тоже.

— Вы могли прийти в это кафе на следующий день, — сказал я. — Вдруг она — завсегдатай.

— На следующий день я был очень занят. А потом я приходил… Правда! Но ее не было. Я баристе оставил визитку. Мол, если будет женщина спрашивать про ноутбук свой, скажите, что она у меня может получить. И — ничего. Я и в церковь рядом заходил, искал её, думал — может она там бывает…

— Давно это было?

— С месяц. Она могла ведь и в полицию заявить. Мне все это время не по себе было. Но так никто ко мне и не обратился. Судьба, значит, — резюмировал он.

— Хорошо, но при чем здесь я?

— О, — сказал Симмонс, — так я главного-то еще и не рассказал.

Ах, да, он же начал с начала.

— Может, еще по капучино?

— Нет, я не хочу. Рассказывайте дальше.

— Как хотите. А я возьму еще. — Он заказал еще чашечку и к нему десерт и только затем продолжил.

— У нее на диске тоже не было ничего особенного. Кроме одного файла. Он был закодирован. Несложно, одно ключевое слово достаточно было ввести. Но Вы же понимаете, я в этих делах разбираюсь.

Мне ничего не было известно о дешифровальных способностях Симмонса, однако, какое это имеет значение.

— Мне кажется, Симмонс, это уже не шалости.

— Понимаю, — взмахнул он рукой, — да больно любопытно стало. В общем, я быстро управился. Текст оказался написанным кириллицей. На русском языке. И вот тут-то я и подумал о Вас!

— Мало ли текстов на русском языке, — пожал я плечами.

— Это оказался роман, — сказал Симмонс. — Я немного прочел, но мое знание русского все-таки не слишком хорошее. У Вас-то лучше!

— Вы хотите нанять меня переводчиком?

— Нет. Я просто хочу отдать Вам текст.

— Послушайте, — сказал я, — у меня нет времени читать все романы, которые Вам не удалось прочесть целиком.

— Это любопытные мемуары. Их автор — эльфийская принцесса.

— В каком смысле? — спросил я. — А, это фэнтези. Симмонс, я не интересуюсь этим жанром.

— Вы не верите, что эльфы существуют?

— Нет.

— И Вы не верите в инопланетян?

— Нет.

— Вы чертовски скучный, профессор. Было бы гораздо интереснее, если бы инопланетяне существовали.

— Возможно, — сказал я.

— Так Вы прочтете этот роман?

Я вздохнул. В конце концов, я читал один фэнтезийный роман, который мне действительно понравился — то был «Город» Клиффорда Саймака. И для меня было совершенно неважно, верю ли я, что собак можно научить говорить по-английски. Или по-русски.

— Дайте мне Вашу визитку.

Он протянул мне карточку. Я написал на ней адрес своей электронной почты и вернул.

— Спасибо, — сказал Симмонс, улыбаясь.

— Вы странный человек. Вы подмениваете компьютеры случайных встречных в кафе, расшифровываете чужие тайнописи, заставляете меня читать мемуары эльфийской принцессы…

— Да уж, — сказал странный человек.

Тем же вечером я получил файл с текстом романа. «Хроники Безымянной Звезды» — так он назывался. Я прочел Пролог и надолго задумался. Потом прочел остальное. Не стану говорить здесь о своих впечатлениях — читатель должен составить собственное мнение о романе; скажу только несколько слов о том, что последовало затем.

Миновали два года. Все это время я следил, не появятся ли Хроники в планах какого-нибудь солидного издательства в России (а у меня есть возможности для этого). Но нет, ничего такого не было. Создавалось ощущение, что автор мемуаров и не думает об их опубликовании. Как будто для нее это не роман, а в самом деле мемуары.

В таком случае, не должен ли это сделать я? О, разумеется, не от своего имени, я ведь вообще, как сказал с самого начала, человек посторонний…

Ведь разве не пришелся бы этот роман по душе великому мифотворцу двадцатого века? Мне казалось, что да. Но почему бы тогда не позволить мифу ожить? «Мы были», — так автор записывает в своей памяти. Симмонс прав. Вот только, по понятным для всякого, кто знаком с порядком жизни в новейшие времена, причинам, мне придется изменить названия и имена… Что ж, я изменю их, и да простит меня Истина.

Или мне следует предпочесть молчание? Ведь это, в конце концов, личные записи.
Я уверен, я знаю, что автор Хроник на моем месте выбрала бы второе. Но я — обитатель мира текстов, и дать соблазнившему меня тексту публичную жизнь — дело для меня столь же естественное, как для садовника — посадить и вырастить розу. К тому же, я — существо иного рода, чем она: мною руководят скорее мысли и чувства здесь и сейчас, нежели принципы. И моя монетка падает орлом.

Но всякое может случиться в нашем прекрасном безумном мире. Возможно, я еще передумаю — и тогда читатель этих строк не прочтет.

Курбский К. М., проф. истории русской литературы.


От хрониста:

Это параллельная реальность параллельной реальности, всякое совпадение событий, имён и названий условно.

От гг:

Эта книга никого ничему не учит и является лишь чередой впечатлений, отпечатанных в памяти.


Хроники Безымянной Звезды

Пролог

Когда мы причаливали к этим берегам — была ночь, мрак окутывал сизые скалы, чёрное слепое небо без звёзд распростёрлось над каменистым берегом, ветер — солёный и холодный — сквозил тихо и заунывно.

Мы причалили во мрак, мы приплыли в Царство Тьмы, приплыли домой. Ведь нам сказали, что это наш дом.

Но скалистый берег далёк, и нас разделяют льды. И мы шли по ломкому льду, подгоняемые ветром, а над нами кружили одинокие чайки, рассекая острыми белыми крыльями то, что было нашим небом, пронзительно крича «свет», «свист», «смерть».
Но мы верим, что где-то далеко, за скалами, есть зелёная долина, поросшая нежными цветами, с каплями рассветной росы, а тёплый ветер лишь слегка развевает волосы девушек, вплетая их в ветви цветущей ивы. Мы верим, и потому идём вперёд по льдам, рассечённым чёрными зигзагами трещин, а вздыбленные льды под ногами шепчут заклятья, и за шёпотом следует страшный скрежет ломающихся ледяных копий — провал в холодную морскую бездну.

«Свист, свет, смерть!». Что это? Что за багряный отсвет на белых льдах? Предательство! Горят наши корабли, полыхают паруса, чёрным пеплом опадают крылья…

И мы шли вперёд, не имея пути назад. Где теперь мать моя и братья, о горе! Они — море, чёрное, холодное море.

И когда уцелевшие ступили на берег — сильный порыв ветра разорвал небесную твердь, и мы увидели сияющий бледный серп в вышине — впервые взошла Луна.

Книга 1

Часть 1

1

Под каменными сводами, меж резных колонн, по которым мечутся блики от горящих факелов, слышится шёпот, бормотание, крадётся приглушённое эхо — это отец заговаривает клинок. Я видела, он немного кривой, напоминает серп молодой Луны… или ущербной?

Пусть…

Тенью под арку ворот — свобода! Ещё рано, узкая тропинка теряется в тумане, уводя вверх по склону холма. Роса на траве, нежная и холодная… Осенняя.

Легко, не чувствуя собственного веса, почти бегу, как горностай в траве… И вот он — простор бескрайней скалистой пустоши, багряные и рыжие травы, волны лилового вереска под низким серым небом, ниспадающим на плечи влажными облаками, сливающимися с туманом. Вверх устремляются пряди тумана, вниз изливаются облака.
На исходе утра тропинка приводит к обрыву, за которым вечное зелёно-серебряное море. Оттуда мы пришли, туда мы когда-нибудь уйдём. Так говорят…

А пока можно бежать по тропинке вниз к берегу, чтобы собрать немного мидий на завтрак. И я бегу по пылающей осенними красками каменистой равнине, раскинув руки, кажется ещё один миг — и я полечу. К морю!

Морские волны набегают на песок, налетая на скалы, крылья волн разлетаются сотней сверкающих брызг, и теряют себя, снова отступают, становясь ничем и всем. И так море — как время, отсчитывает ритм бытия. Но что для нас время? Море, только вечное море…

В Северном море волны высоки, каждая — иллюзия живого существа с пенным гребнем, на закате пронизанным солнечной бронзой. Но вот живое существо сливается с Единым Бездонным, которое рождает новое живое существо, и бегут медные блики на зелени холодной бескрайней громады.

Вершина холма. В корзине мидии, на голове венок из синих цветов… Мы зовём эти цветы морицвет, потому что они цвета моря в ясный день (и цвета моих глаз! и маминых…), с белой каймой по краю лепестков — как пена у волн.

Небо проснулось и стало голубовато-золотистое, горизонт теряется в слиянии моря и неба, на многие мили вокруг лишь песня моря и песня чаек, что в сущности одно и тоже: «свобода».

Идти? Нет, бежать рысцой, ведь иначе можно всюду опоздать. Особенно к лисятам. Какие же они забавные, я кувыркаюсь с ними на мягкой зелёной траве, глажу, кормлю (добыча с нашей кухни), подражаю их лаю, и мы возимся, пока не уснём, разомлев в лучах полуденного солнца… Я лисёнок! Жаль что у меня волосы не рыжие, а цвета Луны, той Луны, что взошла в час, когда мы ступили впервые на этот берег. Говорят, что прежде мои волосы были золотистыми, но в тот час лунный свет навсегда осветил пряди моих волос, и рыжей мне не быть.

Гости.

Огромная дубовая дверь с резьбой в сумерках коридора кажется чёрной, а сквозь замочную скважину струится луч света, высвечивая в полумраке крошечные пылинки в воздухе.

— Девочка совершенно одна, бегает чумазая по лесам и к морю через пустошь, твоя сестра ею не занимается, её няньки — несколько лесных духов и какая-то женщина гарадрим, чужая нам, чему гном может научить дочь высокородного лорда?! Она хотя бы читать умеет?

— Мы начали уроки.

— Если ты твёрдо решил больше не жениться, нам будет разумнее забрать ребёнка с собой в нашу укреплённую гавань. Там она получит образование, будет прилично одета и определит свою судьбу надёжнее.

Представляю, как сейчас сузились чёрные ироничные глаза отца! И рот улыбнулся в одну сторону (рот всегда у него улыбается только в одну сторону), и никогда нельзя знать точно, то ли он сердится, то ли смеётся…

Нам подарили много разных семян и саженцы виноградной лозы. Она похожа на ту, что изображена на старом мамином браслете, который хранится в хрустальном ларце у папы в потайной комнате. Так хочется увидеть его ещё раз, но мне запрещено туда ходить одной.

Разве что… прямо сейчас! Пойду, ведь никто не узнает… Сегодня все, даже стражники толпятся на площади, где соревнуются лучники. Я просила, чтобы меня тоже научили стрелять из лука, но мне сказали, что я ещё маленькая.

Сворачиваю в тёмный коридор, из узкого оконного проёма на фонтанчик падают золотистые солнечные блики, тонкая струйка воды журчит и сверкает, вьётся как виноградная лоза.

Иду через зал с полом из розоватого камня. Каждый раз, проходя по этому полу, я вспоминаю другой пол: это было там, далеко, за горящими кораблями: тот пол светился всегда по-разному, в зависимости от того, кто по нему шёл и в каком настроении. Когда шла я — он был как тихая бирюза моря, когда мама — как вечерняя заря, а когда шёл отец — как аметистовые ягоды винограда на браслете, только чуть синее. Говорят, такого винограда больше нет, но я всё ещё помню его вкус — вкус того времени, когда не было ещё даже моей памяти.

— Эй, малышка, ты куда?

Меня обнаружили…

Тётя Найкен.

У моего отца была сестра, её звали Найкен. Она часто одна носилась на своей белой лошади по полям и долам, мало бывая подолгу на одном месте. Говорили, что с того момента, как мы ступили на эти земли, в ней пробудился дух скитаний. Была она точно рыцарь — высока и сильна, и нередко отправлялась с мужчинами на охоту. Найкен почти не замечала меня и не участвовала в моей судьбе.

Библиотека.

Я люблю запах библиотеки. Теперь я не только читаю, но мне разрешено переписывать книги, рисовать на страницах цветы, красивые орнаменты. Берго — наш живописец — научил меня перетирать краски, и подарил перо и три кисти, и теперь я помогаю ему с книгами. Папе удалось сохранить многие книги и рукописи, но другие поселения так же нуждаются в книгах, поэтому мы их переписываем, украшаем и развозим друзьям. Наш народ умеет делать бумагу, для обложек мы используем кожу, но редко.

С янтарной смолой я перетёрла тончайшее сусальное золото и теперь вывожу пером традиционный узор по краю страницы. Я даже знаю куда эта книга потом отправится: гарадримам, которые поселились на склонах Белой горы, что севернее нас. Моя няня — гарадрим, она очень добрая, только не признаётся в этом!

Шелест пожелтевших страниц, узоры чёрной, красной, золотой вязи… А где-то и старинные руны, переплетённые с ветвями цветущего цикория, лазурные ирисы, красные драконы! Загадочный, шепчущий мир книг уводит за собой в незабвенную даль за горящие корабли. И то, что рассыпается в моей детской памяти золотистой пыльцой — собирают воедино эти книги, и прошлое обретает форму и смысл, доселе мне неведомый.

В распахнутое окно задувает влажный прохладный ветер, чуть развевая белые вышитые занавески. Идёт дождь. Дождинки капают в забытую на подоконнике стеклянную чашу с водой, и каждая капля пробуждает блик от горящей свечи на изящном изгибе стекла, отчего кажется, что по поверхности воды словно пляшет жидкий огонь. Он замирает и снова оживает, кружась в иллюзорном протуберанце, озаряя огненным дыханием хрупкое стекло и золотую крышку рядом… Но огонь этот холодный, и в воздухе вокруг веет свежестью и прохладой, пронизанной ароматом лаванды.

Отчего на душе такая свежесть и такая тоска, такое щемящее чувство неизбежности утраты? Чем владею я и что теряю?

Я взрослею…

Как узки мои запястья, гранатовый браслет соскальзывает с руки, полыхнув красным огнём.

Дождь не перестаёт, и вот уже стеклянная чаша на подоконнике почти полная дождевой воды.

Идёт время — идёт дождь. За окном в саду отцветают осенние астры, и за садом — багряные вязы и золотые липы шумят на ветру мокрой от дождя листвой. Осень.

2

Бьют барабаны на Северо-Востоке и эхо разносит этот тревожный ритм по всему Мидварду. Мир полнится слухами и невнятным шёпотом, все что-то обсуждают, но никто ничего не знает. Говорят, что мы заключим перемирие и сохраним то малое, что удалось построить с тех пор, как вздыбленные льды рассекли надвое мир, где с одной стороны догорали наши корабли, с другой стороны мы под бледной Луной укрепили свои знамёна на чёрных прибрежных скалах.

Я собираюсь в путь, теперь я буду представлять наш клан на сходе вождей. Наш караван пересечёт пески и встретится с другими нашими сородичами, чтобы вместе выступить единой силой и договориться с орч о перемирии. Это моё первое далёкое путешествие и первая ответственная миссия — переговоры. У отца нет сыновей, и он учит меня власти, что означает самообладание.

Многие считают, что я должна оставаться дома, потому что ещё совсем ребёнок, они же говорят, что нас могут атаковать с моря, и потому отец не должен покидать крепость, а кто-то шепчется, что он специально по-этому отсылает меня… Мне сложно понять, кто может атаковать нас с моря, ведь там нет ничего.

Что такое война? Мы не знаем что это, но мы помним что такое предательство.
Няня Гарг (у нас её звали Гаргиль) собирает меня в дорогу, часть пути мы проделаем на корабле вдоль берега на юг, а затем высадимся в бухте, и далее отправимся на встречу с нашими восточными соседями в легендарный край великой реки и её быстротечных вод.

3

Розовые блики на волнах от лучей восходящего солнца, розовые и золотые блики от волн на бортах корабля. В золотисто-розовом дрожат отражения мачт и парусов… Зов моря в сердце моего народа столь велик и неизбежен, что покой ему может принести только звук, означающий, что корабль отплывает. Этот толчок, скрип снастей, неуловимое движение ветра в парусах — и вот уже тают вдали серебристые очертания гавани, а впереди открываются неведомые и безграничные, властные объятия морского божества. На берегу остались отец — первая разлука! — и все те, кто неизменно были рядом с тех пор, как мы ступили на берега Мидварда.

Небольшой экипаж корабля по имени «Мираж», няня Гаргиль и отряд телохранителей почти на полторы луны стали моими спутниками и единственным обществом. Впрочем, это общество было большим чем обычно, ведь дома я мало с кем общалась, не считая самых близких.

Теперь мне подолгу нравилось стоять у борта корабля и вглядываться в даль, особенно на закате солнца, когда мир озарялся сиянием, напоминающем мне о матери. Она не принадлежала к нашему народу и была из духов вечерней зари. Оставив этот мир при переходе по Вздыбленным Льдам, она навсегда потеряла своё тело и слилась с алым заревом заката, растворяясь в своей родной стихии. Но я слышала, что какая-то её часть ушла под воду, и та закатная золотая дорожка на волнах — это её следы. Дома я каждый вечер поднималась на крышу своей башенки, где жила, и с крыши смотрела как вдали мерцает море, как тают вечерние зори, венчая горизонт огненной короной, и, наконец, объединяя небо и землю в единое целое, укрывая их чёрным плащом ночи. И Серп Луны проносился каждую ночь по ночному небу, соединяя один день с другим…

Сегодня вечерняя заря была необычно яркой, и последние её лучи словно огненным мечом рассекли сгущающуюся чернь, а Луна не взошла. Незадолго до рассвета нас настиг шторм.

Я не знала что было ужаснее — сам шторм или негодующая няня, которая и в тихую погоду не любила море, не доверяла кораблям и избегала открытых пространств, а шторм приняла с проклятиями, традиционными для всякого достойного гарадрима! Наша команда отчаянно боролась за корабль, пытаясь не потерять управление, однако одна мачта с треском рухнула на палубу, а те паруса, что не удалось быстро свернуть — были изодраны в клочья. Мне не позволили выходить из каюты, хоть мне и очень хотелось немного помочь, хотя бы чем-то!

— Девочка, постарайся не мешать, — сказал мне штурман, и его внимательный взгляд, брошенный через плечо, сказал мне ещё больше.

Я ждала окончания шторма в каюте, сидя на полу и пытаясь ловить два своих сундука с вещами, которые переезжали по полу с одной стороны каюты на другую. Сундуки кидало всё быстрее, и, наконец, я перестала пытаться что-либо удерживать, приняв всё как есть. Няня тоже притихла, и мы просто держались кто за что мог, сидя на полу. Дважды казалось, что шторм затихает, но он возвращался снова и снова, мы слушали как бешено ревёт ветер, как хлещут о борта корабля волны, и так длилось почти до самого вечера. Мы не поняли был день или вечер, мы не встретили рассвет, и день был равен ночи, а вечер принёс тишину, но не свет. Но тишина была для нас таким бесценным даром, что мы не могли поверить в неё.
Осторожно, с недоверием, мы вставали на ноги, шли, держась за стены так, словно всё ещё продолжалась качка, и мы не вспомнили о еде или питье, забыв все самые простые вещи, из которых складывается жизнь. Мы вышли на палубу и увидели, что мир вокруг подобен жидкому свинцу, и лишь вдали мутным пятнышком выделяется красноватый отсвет.

Наша команда не потеряла ни одного члена экипажа, но мы потеряли курс и не знали где находимся.

Ночь была тихой и обессиленной. На рассвете все дружно принялись чинить паруса и уцелевшие мачты и снасти, заделывать пробоины, восстанавливать потрёпанный штормом «Мираж». К полудню штурману удалось сориентироваться, и мы начали выравнивать курс.

За время путешествия мы много раз высаживались на берег, пополняя запасы пищи и пресной воды, ещё раз настиг нас шторм, но уже не столь разрушительно. В назначенный срок мы высадились в южном Россилене, который предстояло нам пересечь, чтобы явиться на переговоры с послами от Орч. В Россилене встретились мы с нашими сородичами из других кланов, и они также должны были отправиться на переговоры, представляя каждый свой Дом.

Папа говорил, что морское путешествие — это путь в обход, и что ехать самим по суше к месту сбора делегатов было бы проще и быстрее, но опаснее, и что лучше, если со мной будут наши родные из южных гаваней.

4

Не знаю была ли я рада сойти на берег, первая ночь в гавани была для меня тяжёлой: что-то не так, какой-то подвох, я не могла уснуть. Не сразу я поняла, что спать без привычного покачивания и без мерного плеска волн о борта корабля стало невозможным. За время, проведённое в море, я привыкла к движению судна, устойчивая неподвижная земля казалась западнёй, остановкой времени…

Десятки пар чужих глаз изучали моё лицо, среди этих глаз сверкали искры незнакомые мне: серые — мудрые, зелёные — властные, янтарные — весёлые, синие — печальные… Красивые глаза моего народа, который прежде я знала так мало, живя далеко и уединённо на северо-западе, на краю земли.

Мой народ любит красоту, и много среди нас искусных мастеров, умеющих создавать великолепные ткани и украшения. Причёски красавиц столь изысканны, что скорее представляют собой произведения искусства, ценится лёгкая изящная утварь, но простота и естественность составляют основы этого царства гармонии.
Здесь, в небольшом портовом замке я увидела много удивительного и необыкновенного. У нас на Северо-западе мы одеваемся намного проще, и редко у нас можно встретить фейри в платье, словно сотканном из лунного света, или из золотой паутинки с каплями росы — крошечными белоснежными жемчужинками… Зато крупный серебряный жемчуг у нас не редкость, здесь же такой жемчуг считался редким и ценился очень высоко.

Итак, настало время уделить, наконец, внимание моим сундукам. Няня хлопочет, доставая из сундуков и раскладывая мои сокровища — у меня всё же есть волшебное платье из тончайшей бирюзовой ткани! И белая шёлковая накидка с вышитыми серебром листьями плюща и цветами цикория, и удивительной красоты ультрамариновый палантин, который должен служить мне тюрбаном, когда мы будем ехать через пески. Говорят, там случаются песчаные бури, и надо так завязывать на голове широкие длинные шарфы, чтобы они полностью закрывали и волосы и лицо, оставляя лишь тонкую прорезь для глаз. Мне кажется, мог бы подойти и обычный плащ, однако всё здесь кажется таким изысканным, утончённым, женщины столь высоки и пышны, в великолепных платьях с поясами из драгоценных камней, в жемчугах и алмазах, что кажется, томное благовоние источают даже их следы.
Я смотрю на свои узкие ступни, почти без загара, смотрю как они облачаются в сандалии, как высокая шнуровка доходит до колен… Странное ощущение, я взрослая?

Я больше не девочка, на меня смотрят здесь как на представителя нашего Дома, и, кажется, как на возможную невесту?

Впервые я одеваюсь не так как обычно — в одежду, а так, словно я вправляю себя в оправу из золотой и серебряной филиграни, чтобы не быть, а смотреться, — как драгоценный камень. И странно, мне это нравится! Моё тело меняется прямо на глазах, преображается, что-то происходит, какие-то очень тонкие, хрупкие перемены, словно тает от первых тёплых солнечных лучей лёд на берегу, словно дрожат на снегу тени от оленьих рогов, но эта дрожь — таяние снегов, озарённых весенним солнцем.

И вот я сажусь на огромного, жемчужного цвета скакуна, и наш караван трогается в путь. Няня едет рядом на толстенькой и будто замшевой ламе, зрелище это столь поражает наших спутников, что торжественность момента нашего отбытия пропадает, и мы даже пропускаем этот момент, а дорога уже бежит под ногами наших коней.
На пути попадаются небольшие селения, и я с любопытством всматриваюсь в красную черепицу крыш, вглядываюсь в отражённое в окнах рыжее солнце, в колышущиеся верхушки пирамидальных кипарисов и изгибы древних олив с их серебристыми кронами. Ландшафт плавно переходит в степь, затем степи сменяются песками, а мы все скачем вперёд, даже не задумываясь куда и зачем.

Словно дети мы радуемся движению, переменам, новым впечатлениям и… может быть новой игре в жизнь? Война — мир, игра — реальность, мы сами не знаем с чем столкнёмся, но мы открыты новому. Однако, через некоторое время решено было пересадить меня в паланкин.

Я чувствую себя драгоценной жемчужиной, обо мне так заботятся, как кажется никогда в жизни, совсем новая для меня роль ошеломляет моё ещё полудетское воображение. Моя маленькая рука, лежащая на окошечке паланкина, притягивает взгляды едущих по обе стороны всадников, мужчин, которые кажутся мне богами, и в то же время, которых так привлекает моя личность, моё тонкое запястье с голубоватой веной, чуть заметной под золотистым загаром… Новая роль, непонятная и манящая, возвышающая до небес, пробуждающая какой-то новый инстинкт, похожий на охотничий. Женский инстинкт.

5

Мы почти прибываем на встречу представителей от пяти Домов нашего народа и народа орч. Ветер веет и гонит пески куда-то всё дальше и дальше, а мы стоим на месте, пытаясь определить правильное направление движения.

Я снова пересела на своего коня, и кажется, вот тот самый момент — конечная цель нашего путешествия, осталось совсем не много, может быть пол дня пути. Но странный запах приносит ветер, дующий нам в лицо. Неприятный, незнакомый запах, ни на что не похожий, сладковатый и кислый, он едва уловим, но…

Мы едем вперёд и видим вдали нечто тёмное на песке, чем ближе мы приближаемся, тем более отчётливы становятся очертания темных пятен, и тем сильнее запах. И вот уже мы видим и не хотим понимать то, что видим: это кровавое месиво, растерзанные и объеденные трупы лошадей и всадников. За нами и чуть правее клубится песок, нечто приближается к нам, и это конец пути: предательство и западня. Орч стремительно напали на нас сзади и справа, сметая всех и вся. Их сталь с чудовищным хлюпаньем хлестала шеи наших коней, вонзалась в грудь, в лица тех, кто ещё миг назад казались мне живыми богами с серыми, синими и янтарными глазами.

Ворлаки, на которых сидели орч, слёту вонзали свои клыки во всё, что было живым, и кровь лилась по их мордам и шеям на грудь и на лапы и уходила в песок. Моя лошадь пала, я летела вниз, но не упала ещё на песок, как на меня налетел орч на ворлаки (*ворлаки, как и орч — не склоняется и не имеет множественного числа). Сильный удар подарил мне тишину и покой на время.

Часть 2

1

Сегодня десять (или двадцать?) лет с того дня, как я попала в плен в Морзаг. На самом деле десять-двадцать лет — условная дата, я придумала её сама, потому что здесь нет счёта времени и нет смысла считать, есть две вещи: ты жив или ты не жив.

Я сижу на пыльной балке в верхнем помещении полуразвалившейся старой башни, которую я отвоевала у одноглазого орч, жившего здесь до меня. Свесив вниз одну ногу, я лениво болтаю ею в воздухе. Да, это помещение можно считать элитной резиденцией, потому что оно представляет из себя достаточно защищённое убежище с контролируемым проходом. Вниз идёт ветхая деревянная винтовая лестница, с которой легко можно скинуть вниз всякого непрошенного гостя. Кроме того, стены башни всё ещё крепки и отлично защищают от ветра и зноя. Внизу вечно толкутся несколько поселившихся там орч, но так как средняя площадка башни почти полностью отсутствует, расстояние между этими голодранцами и мной достаточно большое, чтобы не слышать их голосов.

Сегодня тишина особенно радует, ибо сегодня я вспоминаю как всё начиналось десять лет назад. Подростком (собственно, я и теперь тот же подросток, для нашего народа эти годы мало что меняют) я была захвачена отрядом орч, попав в западню вместе с моими сородичами. Все они погибли в том бою, а меня — лунноволосую девочку с серо-синими глазами, в жемчугах, в бирюзовом и золотом шифоне — кинули своре ворлаки, которые пренебрегли мной, отъевшись кровавой плоти ещё живых наших лошадей.

Мой жемчуг рассыпался в песок: вот я падаю с лошади, и время словно замедляется — жемчужная нить рвётся и летит по воздуху вниз, словно планеты, сорвавшиеся с орбит — разлетаются по воздуху бусины, прошлое летит вниз, по капле уходя в песок. Навсегда.

Я слышу предсмертный крик няни — прощай…

Алчные морды ворлаки с хрюканьем принюхиваются к моему телу, обтирая мокрые красные насытившиеся пасти о ткань, и вот уже золотой шифон пропитывается кровью, а к подолу пристали чьи то жилы и кишки.

Когда к отряду орч подъехал командир, судьба моя переменилась, я перестала быть кормом для ворлаки — морзагские «псы» лишились добычи, а я стала ценным элементом для селекции орч.

Ворлаки называют морзагскими «псами», но в действительности они напоминают в равной степени кабанов и крыс, от волчьей же крови в них остался один только вздох…

Долог был наш поход в Морзаг, точнее сказать, шла только я, орч ехали верхом, ибо с той минуты, как я стала ценным экземпляром для селекции, всё делалось для закалки и повышения моей живучести. И когда, наконец, настал тот час, и мы вошли в мрачные ворота, за которыми нет неба — от прежнего подростка фейри остались только синие глаза, заполненные немым ужасом.

И вот, спустя десять или двадцать лет — для фейри конечно срок не такой уж и значительный — я сижу в пыльном углу развалившейся башни, мой нож в голенище сапога, а лёгкая кривая сабля карч рядом, под рукой. Не считая ерундового амулета, в который я не особенно и верю — это всё моё ценное имущество, и в этом даже есть свой плюс — лёгкость бытия.

Я всегда готова к бою и способна дать самый жестокий отпор любому, кто сунется на мою территорию. Меня нельзя ни смутить ни запугать, моё выражение лица ничего не выражает, я — образец живучести. И я вспоминаю…

Подземелье: клетки, крики измученных пленников, ад, где царит страх, голод, боль и бесчестие. Страдания непереносимые — для тех, кто не нужен и служит лишь забавой, их мучают и пытают для забавы и для опыта тех, кто встал в ряды Чёрного Легиона. На этих жертвах проверяют готовность бойцов и то, до какого предела холодного бесчувствия они могут дойти, что приносит им удовольствие и где они остановятся. Страдания переносимые — для тех кто нужен, кого готовят к использованию, кто должен переродиться в нечто другое, в материал для селекции новых орч. Мне достались страдания переносимые.

Сначала испытание страхом: я видела всё, что делали с теми, кто не нужен. Видя сцены истязаний и немыслимых страданий, сцены грязные, непристойные, не умещающиеся в сознании — видя их каждый день, ты начинаешь замечать, что твои чувства притупляются, твой страх изнемог и превратился в отрешённость, бесчувствие. Дух больше не мечется, дух готов принять любой исход, потому что в Морзаге судьба и рок это одно и то же, и если попавший туда не принимает внутренне свой рок — он умирает.

Приняв же свою судьбу, свой рок — спокойно следуешь своим путём.
И вот тогда пленные подростки попадают в «детскую». Там предлагается выжить среди многих подростков орч, которые борются за еду и воду не на жизнь, а на смерть. Когда еды мало для выживания, дети и подростки орч перестают оценивать её вкус или запах, перестают понимать её цену — они получают её любой ценой и съедают всю, какую смогли добыть, что бы это ни было. Именно там я стала по-настоящему учиться пользоваться своей врождённой способностью к волшебству, я — фейри кровь от крови.

Эта способность помогла мне выжить среди чужого и враждебного месива алчности, коварства и агрессии, враждебного вообще по своей сути, и вдвойне враждебного по отношению к непохожему на них существу. Внимательно наблюдая за подростками орч, за их реакциями, жестами, дыханием — я училась читать в их душах, а души у орч есть. Именно это чтение помогало выжить. На коварство следовало отвечать коварством, на силу — волей, на храбрость — безразличием, на страх — беспощадностью, на уважение — презрением.

А вы видели орч? Орч отличаются от фейри тем, что рост их ниже, сложение их худощавое, сухое, но атлетическое, жилистое. Они способны, точно крысы, долгое время обходиться без еды и воды — а еды в Морзаге мало, ещё меньше воды. Орч могут бежать сутки, преодолевая огромные расстояния, их зрение и слух необычайно остры. Кожа орч имеет особый землистый загар, их узкие, слегка раскосые глаза на узких волчьих лицах пылают недобрым огнём. У орч нет волос, наверное они выпали у их далёкого предка, да так и повелось — потому что в пространстве Морзага воздух пронизан словно-бы нервно-пульсирующим — едва заметно, — красноватым светом, исходящим сверху, производящим странное угнетающее действие. В Морзаге нет неба, нет Солнца и Луны, нет звёзд и облаков, есть лишь странная красноватая светящаяся пелена наверху, там, где должно быть небо, и есть ночное затухание. И в этом красноватом пространстве есть нечто, что слушает и слышит… Но в Морзаге нет стихийных духов, и поэтому всё то, что составляет Морзагскую «природу» — неодушевлённое.

У орч есть душа, странная, искалеченная, но вместе они представляют собой свою особую расу, они — рождённые в Морзаге — иные и душой и телом.
Воспоминания об отце, доме, родных таяли в этом багровом свете… Но я хорошо помнила, как выживала среди детей орч.

— Значит ты умеешь держать удар? — услышала я хрипловатый, но девчачий голос за спиной.

Меня сразу насторожило: почему за спиной, это не правильно, что я подпустила кого-то сзади, даже не заметив этого.

Я осторожно повернулась назад и увидела крупную девчонку орч, которая смотрела на меня, слегка прищурив один глаз, в котором плясали шальные искры.

— Что надо? — ответила я коротко.

— А что у тебя есть?

— Заточка. Хочешь?

Она уловила содержащиеся в ответе иронию и угрозу, и мышцы её слегка напряглись.

— Давай! — и сразу она наотмашь чиркнула меня своей заточкой по лбу, так, что я почти не успела отпрыгнуть, но зато успела нанести ей ответный удар такой же точно детской заточкой, целясь в глаз, но попав по носу.

Завязалась схватка, которая мгновенно привлекла к себе внимание полсотни ребятни орч, ведь всякая уличная поножовщина без правил — любимая детская забава в этих местах.

К немалому сожалению зрителей, в этой стычке я больше не пропустила не одного удара, но и моя соперница держалась так же собрано, отражая все мои нападения. Мы подняли клубы пыли, которая опадала на безволосые головы окружившей нас ребятни, делая наши и их жалкие наряды ещё более серыми. Вообще-то, изначально вся наша одежда была чёрной, из тонкой кожи, окрашенной в чёрный цвет с помощью угля, которого здесь добывалось не мало. Но не имея ни возможности, ни желания её чистить или тем более стирать, мы все превращались в запылённых, чумазых маленьких орч. Я была одной из самых старших, единственная с длинными волосами, и почти самая высокая. Однако, моя соперница была почти одного со мной роста! Но она не была фейри, она была чистокровная орч, без волос, с раскосыми карими глазами на узком смуглом лице.

Наконец, когда мы обе выбились из сил, безрезультатно нападая и отражая атаки друг друга, девчонка вдруг рассмеялась и отступила.

— Меня зовут Фаина, — вдруг сказала она гордо, лихо вытирая грязным рукавом кровь со лба.

Я была поражена, действительно ей было чем гордиться, ведь здесь очень мало кто имеет личные имена, тем более такие. Фаина — необычное имя для орч, обычно же у всех есть прозвища, при том достаточно временные.

— Мэй, — ответила я коротко.

— Пошли со мной! — крикнула она, и не дожидаясь ответа, кинулась куда-то в сторону катакомб, набегу расталкивая столпившихся ротозеев. Я устремилась за ней.

Мы бежали до самых катакомб, после чего она начала быстро петлять в узких простенках, а я старалась не отставать. И вот уже мы оказались во дворе каких-то развалин, где не было ни души, как мне казалось, и это навело меня на мысль, что возможно, сейчас я окажусь в западне. Но ничего такого не произошло.

Фаина остановилась около обвалившейся низкой стены, и прошептала:

— Смотри…

Я посмотрела вниз, туда, куда она показывала, и вдруг увидела небольшой источник воды.

— Вода? Это правда вода? Можно пить?

— Да, дура ты что ли, отравленная вода не бывает в катакомбах, если рядом развалины — воду можно пить.

Я задумалась: не очевидно!

Так завязалась наша дружба. Нет, слово дружба не подходит для орч, но у орч есть нечто вроде сотрудничества на почве взаимоуважения и взаимовыгоды. Так и сложилось у нас с Фаиной. Откуда у неё такое имя, я так и не узнала, но мы надёжно поддерживали друг друга в трудный час, потому что это было хорошо для выживания. У Фаины было ещё несколько таких партнёров, среди которых было три девочки, и они образовали нечто вроде стаи. Я не вошла в их стаю, будучи чужой всем и каждому, но я всегда поддерживала их, вставая на их сторону, и потому всегда могла надеяться на поддержку любого из них, кто оказывался поблизости. Кроме того, я могла прийти к ним в катакомбы и взять у них воды или еды, когда становилось совсем уж трудно.

Однажды в самом конце нашего «детского обучения» я пришла к ним и увидела, что они делают татуировки. Райрг — подруга Фаины, наносила ей на виски причудливый узор, означающий, что она воин Дракона. Она вырезала изгибы крылатых змей, окрашивая надрезы синей краской. Фаина была счастлива: мы становились взрослыми. Но мне было запрещено наносить татуировки. Впрочем, я и не стремилась, я помнила, чья кровь течёт в моих жилах, и оставалась верна своей крови.

Фаина не дожила до конца обучения несколько дней, погибнув в одной из жестоких уличных драк.

После «Детской» выжившие подростки попадают в казармы. Там заканчивается бесконтрольная поножовщина и беспредел сильнейших, и начинается иерархия. Озлобленные, обнаглевшие от безнаказанности, безразличные к таким вещам, как справедливость и сострадание, но ценящие силу, ловкость, ум, решительность, находчивость, крысята орч попадают во взрослый мир, где игры заканчиваются, и где их встречает настоящее Зло. Зло учит их подчинению, самоотверженности, боевым искусствам и кодексу чести орч.

Но что такое честь меня научила пленная эльфийская женщина. В самом начале, ещё когда я была совсем девчонка, и меня держали в застенках, и я видела многие пытки и издевательства над пленными — я увидела как достойно держалась настоящая эльфийская леди. Да, меня научила чести женщина, которую насилуют. На грязном окровавленном каменном полу лежало её тело с перебитыми костями и вывернутыми суставами, её опалённые огнём золотые волосы, несмотря ни на что, всё ещё сияли там, где царила тьма, на залитом кровью каменном полу эту женщину насиловали несколько орч у меня на глазах, но она не кричала, не просила пощады, и хотя губы её конвульсивно тряслись, её отрешённый взгляд был далеко от мучителей, она ушла в себя и они её не взяли, нет, — они взяли лишь тело, но не её саму, и это её спокойствие было актом величайшего презрения к происходящему. Когда же наши с ней взгляды скрестились, и она заметила моё участие — её взгляд сказал мне: будь спокойна, смотри и запомни, запомни и выживи, выживи и отомсти.

И с тех пор я стала спокойна, я не закрывала лицо руками, не плакала и не просила ни помощи ни пощады. Я смотрела и запоминала, и хотя губы мои порой тряслись и душа внутренне содрогалась — я выживала и ждала.

2

И вот «утро» — Морзагский купол загорается особым инфракрасным светом, который распространяется и заполняет едва уловимой разумной субстанцией всё пространство от высокого купола, до мёртвого, подобного пеплу, песка под ногами. В нашей башне оживление, я слышу на лестнице шум, кто-то поднимается ко мне, и вот уже видна наглая рожа залётного орч — ему любопытно.

— Пошёл вон, — сапогом в наглую рожу, после чего орч скатывается по винтовой лестнице вниз, встреченный внизу участливым гоготом собратьев.

Однако цирк окончен не успев начаться, так как все мы спешим на утреннее построение и тренировку: бег, владение ножом, карч, затем рукопашный бой…
Мы успеваем лишь глотнуть из водокачки немного воды — наш завтрак, и бегом на тренировочную площадку, откуда нас отправляют на беговую дистанцию.

После этого мы собираемся на площадке, где проходят тренировки по фехтованию. Сегодня тут особое оживление. У нас новенький! Это медноволосый фейри, рослый худой подросток с чёрными глазами и шрамом на лбу. Он совсем ещё мальчишка, и он — редкость для наших мест, ведь мальчиков фейри обычно не оставляют в живых и не обучают.

Парень отступил к стене, ожидая внезапного нападения от любого, зная наверняка, что все кто его атакует, будут сильнее и опытнее.

— Эй, щенок, покажи зубы — слышится первый выкрик из толпы скучающих перед тренировкой орч.

Я не вижу за спинами впереди идущих того, что происходит, но слышу какие-то движения, гогот, звон стали, вижу как песок поднимается пыльным столбом, и, подходя к этому времени ближе к происходящему, уже вижу, что мальчишку сбили с ног и пинают ногами, поднимая вверх песочную пыль. Но пинают лениво — устали после пробежки и берегут силы перед тренировкой.

— Встать! — окрик подходящего офицера. Начинается тренировка, все личные дела на потом.

Мы распределяемся на пары и приступаем к учебным боям. Это время ножевого боя. Со мной в паре обычный молодой орч, я ему нравлюсь, и он старается показать мне свои возможности. Краем глаза я успеваю проследить то, что происходит с новеньким — его тоже поставили в паре с молодым орч, и мой сородич, уже замаранный этим пепельным песком и своей кровью, отбивается двумя кривыми ножами с упрямством обречённой, но не сдавшейся юности. Короткоостриженные, медного цвета волосы взъерошились, а чёрные глаза всё ещё имеют выражение живого не подавленного чувства.

Звенит сталь, молниеносные движения кривых клинков подобны молниям посреди дня, — цинь-жень! — клинок о клинок, — чернь! — красный зигзаг на чьём-то лбу, орч! — правое плечо вперёд, орч наступает, фейри пятится к стене.

У меня огромный бонус — я очень красивая девушка. Или даже женщина, ведь я забыла что значит быть кроткой, незрелой, робкой, застенчивой, я знаю всё, что мне надо знать, и потому я женщина. Кто думает, что в Морзаге это ничего не значит — тот ничего не знает. В Морзаге это значит очень много, потому что когда по площади идёт вооружённая карч, очень красивая женщина в чёрных доспехах — воздух дрожит от напряжения, все глаза и мысли устремляются к ней, и идёт она как в скрещенных лучах прожекторов, чувствуя всей кожей желание, которое она вызывает у многих.

Но воинская дисциплина надёжно защищает женщин Чёрного Легиона. Женщине не делают официальной поблажки, но орч имеет инстинкт: почитать женский воинский дух и её тело, дарящее самым лучшим некую неведомую благодать. Женщин воинов в Легионе очень мало, обычно все женщины живут отдельно и занимаются ремеслом. Я была избранной.

Однако мой бонус не может спасти брата фейри от беды пока не закончатся тренировки, и лишь после того, как закончились фехтование и рукопашка, я поднимаю с песка за шиворот упавшего мальчика и тащу в сторону. Никто не смеет отнять его у меня, теперь он мой! Мальчик старается удержаться на ногах, и я медленно отвожу его к своей угольно-чёрной полуразвалившейся башне. С большим трудом я втаскиваю добычу к себе наверх, вручаю ему клинок и трясу за плечи:

— Если сюда кто-то кроме меня будет пытаться влезть — бей ножом не раздумывая — шиплю я ему.

Я стрелой лечу за едой — наконец то у нас время трапезы, когда все имеют право подойти к пункту раздачи еды и ухватить свою порцию. Я вырываю из рук дежурного две порции, и все смотрят на меня ошалело, но я не обращаю внимания, я уже несусь с мисками назад, взлетаю по ветхим деревянным ступеням наверх.

— Ты цел, ничего не случилось!? — кричу я мальчику.

— Да, всё тихо, — шепчет он мне пересохшими губами.

Я не ем, я снова бегу вниз, чтобы добыть воды, много воды… И целебного зелья.

3

Туман, вечерние сумерки, небо и звёзды — настоящие… Небо бежит, не стоит на месте, и вот уже ночь, я пью её сырой холодный мрак, я не могу надышаться им, я пьянею от наслаждения, стоя среди бескрайней ночи на поляне перед лесом. Седеющие бледные травы клонятся к земле, и я стою среди трав — призрачная лунная волчица, тощая и злая, с пустыми глазами и седой шкурой. Я дрожу на ветру, оскалив клыки, ожидая на дороге запоздалого путника… Я дрожу от холода и сладкого чувства мести, я жду. Я ждуууу…

Какой-то звук будит меня среди ночи — я просыпаюсь. Сон окончен. Я в нашей башне, рядом тихо спит Айлиль — мальчик фейри, которого оставили в живых и определили в Чёрный Легион на обучение. Айлиль младше меня, но за последние несколько лет он так вырос, что стал почти на голову выше меня. А вот я расту плохо и для своего народа я довольно маленькая. Айлиль стал моим братом, мы побратались с ним в страшную ночь после того, как нас чуть не задрала свора ворлаки. Тогда он был ещё мелким, и мы бились с ним спина к спине. Мы поняли, что мы одиноки на всём свете, на всей земле, что у меня есть только он, а у него есть только я. Мы не знаем, помнят ли нас где-то там — в прошлой жизни, мы слышали, что всех фейри, кто попал в плен, считают врагами и предателями. Мы братались в ночь безвременья, смешав нашу кровь, а потом прыгали и плясали, обнявшись на верхней площадке развалины — морзагской башни под несуществующим небом. Там, в этом несуществующем небе, мы придумали себе несуществующую звезду, и назвали её Безымянная. С тех пор мы вглядывались в несуществующее небо, воображая себе, что где-то там, за багровой пеленой, в немыслимой выси, мерцает серебром Безымянная Звезда — единственный светлый образ для нас. Мы не вспоминали что было до плена, мы запрещали себе это. Чтобы выжить.

4

Снова тот же сон: ночь, дорога в поле, трава в инее, позади чёрные пики елей и очертания ветвей деревьев. Я крадусь вдоль обочины дороги — рыщущая тень в ночи, серебристая волчица, с телом, словно чуть вытянутым вверх. Я останавливаюсь и стою, замерев в ожидании. Я смотрю в вашу душу пустыми голодными глазами, — о идущие неосторожно, о те, кто преступил черту, я поджидаю вас и дождусь. Вот вы подходите ближе, и ветер швыряет вам в лицо землю и опавшие листья, веет сырым холодом, и, наконец, вы видите меня. Вы поворачиваете назад, и понимаете, что всё это время я шла за вами следом, я дышала вам в спину.

Но вот барабанный бой поднимает утро на дыбу, мы вскакиваем, как от удара хлыстом, потому что это война.

Вместо утренних тренировок — раздача дополнительного оружия и дорожных сумок. Затем нас выстраивают в колонну, и в наше пространство, в наше дыхание приходит весть: Око объявило год войны, мы выступаем немедленно.

Айлиль и я седлаем морзагских яххо — вид ворлаки, который отличается меньшей агрессивностью и годится для долгих походов. Они прекрасные носильщики и более послушны. Слово «седлаем» не очень подходит в нашем случае, обычно боевые ворлаки не признают сёдел, и орч привычно обходятся только несложной уздой, зато боевые ворлаки приучены к ношению брони, которая спасает их в битвах.

Конструкция брони ворлаки имеет не только защитную задачу, но и многие приспособления для нанесения удара противнику. К слову сказать, у этой брони есть нечто, что служит подставкой для ног всадника. Ну а яххо имеют некое подобие седла, но скорее для поклажи, а не для всадника.

— Что нам делать, ведь Морзаг атакует земли, принадлежащие нашему народу, мы же не можем нападать на собственный народ!? — шепчет Айлиль взволнованно.

— При первом удобном случае мы сбежим, — отвечаю я неуверенно.

— Ты говоришь это вслух?!!, — ужас и смятение слышатся в этих словах.

Обычно мы не только не говорим вслух ничего, что может быть для нас опасным и породить недоверие, но мы даже не позволяем формироваться крамольным мыслям, потому что всё пространство Морзага пронизано особым излучением, которое «видит» и «слышит». Всякого, кого заподозрят в крамольных мыслях немедленно забирает Дозор Ока — ДО.

— Ты прав, я сказала это вслух… Пусть, будь что будет.

Но мы подъезжаем к огромным воротам — Пепельным Вратам, за которыми начинается путь на юго-запад. Нас — тьма, стальная мрачная река, Чёрные Легионеры, марширующие навстречу своей славе — ведь для орч слава в том, чтобы победить или умереть в бою, так что в любом случае путь на войну — это для них путь к славе.

Впервые за долгие, долгие годы мы снова увидели Солнце в небе. Страшна была наша встреча с Солнцем! Какое оно — Солнце?

На рассвете реальный мир полон нежности и золотистого сияния, которого мы не видели… десятки лет. Мы забыли, что мир окрашен яркими красками, пронизан солнечным светом, теплом, нежностью, тёплыми ветрами… Лишь Безымянная Звезда дарила нам с Айлилем свой несуществующий свет, и мы потерялись в её лучах, забывшись и замечтавшись. В самом адском пекле, в пепле — мечтать особенно сладостно, не признавая ничего над своими мечтами, забыв о богах и презирая власть демонов. Да, мы не могли говорить о своих мечтах — Око слышит! Мы не могли отчётливо думать о них, но мы уходили глубже в себя, в то тайное и запредельное, куда не проникало даже Око. Только свет Безымянной…

И вот теперь мы шли, и за спиной у нас алел огромный солнечный диск, и мы отбрасывали на дорогу перед собой длинные сизые тени. Затем тени становились всё короче, пока совсем не исчезли, и это означало, что наступил полдень. Мы всё шли и шли, временами переходя на бег, на бегу съели дневные пайки, но солнце всё же обогнало нас, и теперь мы видели его перед собой.

В колонне поговаривали о том, что передовые отряды первые начнут вступать в бой, а наш характер движения говорит о том, что в бой мы едва ли вступим. По сторонам мы видели пока лишь пески и сухие травы, но говорят, что через несколько дней всё изменится.

Наш поход по пустыне занял около пяти дней, а затем мы увидели степные травы — ковыль, тысячелистник, кошачью лапку… Вот уже мы двигались верхом на яххо, а сзади нас гнали табун боевых ворлаки. По ночам мы видели звёздное небо, настоящее!

— Айлиль, окликнула я брата, — а ведь мы сейчас уже можем думать и говорить то, что хотим, нас не услышит Око.

— Да, но это плохая привычка, это опасно — потерять навык таиться, ведь если нам не удастся бежать, то нам придётся вернуться туда, где всё слышно.

— Мы побежим когда выйдем в степь, где больше кустарников и деревьев, там легче укрыться и легче выжить. Здесь нет воды, нет ничего…

К нам подошёл орч-гун — наш командир.

— Сегодня пришла команда оставаться на месте. В бою будут участвовать несколько передовых отрядов, это учебные бои, так что на славу не надейтесь! — засмеялся он, показав острые крепкие зубы, — Вы не погибнете и не победите, но зато вы получите новые навыки — вас будут обучать магии.

И действительно, через несколько дней начались уроки. Нам начали доставлять головы убитых. От нас требовалось одно: научиться правильно бальзамировать головы, чтобы затем… оживлять их.

Для павших в бою орч обычно устраивают достойные похороны — их собирают в огромную кучу и сжигают с почестями. Такие погребальные костры называют курганами. Но те орч, что показали себя в бою слабыми — умерщвлялись, а их трупы использовались для обучения чёрной магии и для приготовления лекарств. Этим нам и предстояло заниматься — мы начали проходить обучение чёрной магии. Морзаг рационален, учебные бои ведутся ровно столько, чтобы получить нужное количество убитых, чтобы провести обучение магии и алхимии. Убитых нужно много, ведь много и учащихся, потому внутренних ресурсов у Морзага на такие уроки почти не бывает, однако выбраковка в боевых условиях считается очень полезной, и заодно это обеспечивает магическую практику тем, кто должен научиться. Однако, старожилы говорят, что проведение учебных боёв обычно предшествует настоящей войне.
А ещё говорят, точнее перешёптываются — что мы не наступаем, а отступаем, и что на самом деле фейри давно осаждают эти земли, и никакая это не учебная война, а бесконечное удерживание наших рубежей.

В лагере стоит смрад от мертвечины и тошнотворный запах бальзамирующих растворов, мерзость и нечистоты — всё это душит и подавляет, калечит моё естество. Мы никуда не убежали, мы в пустыне, повсюду лишь песок, и некуда здесь бежать… Я задыхаюсь, задыхаюсь…

По ночам я смотрю в черноту звёздного неба, смотрю сквозь него, и там, где-то с другой стороны — верю я, есть Безымянная Звезда, и её свет — единственное, что придаёт мне сил.

5

Я заплетаю Айлилю косичку — он коротко стрижёт волосы, но оставляет несколько длинных прядей, которые удобно заплетать в косички. Мне нравится придумывать ему разные причёски, то так, то этак укладывая косички и длинные пряди.

— Эй, наверху в башне! Вам Метка!, — услышали мы с братом голос поднимающегося к нам по лестнице орч.

Один из нас должен взять метку, приняв вызов на себя. Это был вызов на дуэль — шикас на языке орч.

После возвращения с учебной войны нас стали задирать чаще, дважды нас вызывали на шикас, потому что орч знают: мы не одни из них, мы те, кого они ходили убивать за пределы Морзага, мы из гордых и своенравных, кто не подчинился Оку, презрев порядок и дисциплину Совершенства. А ещё наши глаза светлы и у нас есть волосы, которые мы заплетаем в мелкие косички, вплетая в них украшения из когтей, перьев и стальных нашивок, что доставались нам в качестве трофея за победу в шикас.

Итак, нам пришла Метка. Это была моя очередь, Айлиль дрался в прошлый раз. Шикас с женщиной, которая является ценным генетическим материалом — нарушение Порядка. Око слышало, оно знало, но молчало…

Я встала и взяла Метку из рук в руки, как полагается в таких случаях.

— Айла отдыхает, Мэй дерётся, — засмеялся орч, в принципе привыкший к шикас, ведь в Морзаге всегда кто-то дерётся на дуэли, так было, есть и будет.

Постоянная готовность к смерти — естественное положение вещей в кодексе чести орч. Они не беспокоятся о семье — у них её нет, у них нет имущества и дома, нет своей земли, они лишь воины, каждый — один, но один как все. Раненые орч демонстрируют стойкость и мужество, они превозмогают боль, никогда не жалуются и ничего не просят. Если орч может быть вылечен — ему немедленно оказывают помощь, а медицина орч очень эффективна. Если орч не может быть вылечен — он сам кончает с собой.

Оба вооружившись и надев лёгкую кожаную броню, чёрную, как водится в Морзаге — ведь красители здесь делают из угля, мы идём к традиционному месту шикас — довольно узкому простенку между двумя оградами. Он хорош тем, что с одной стороны, не позволяет дуэлянтам далеко отступать, с другой стороны, приноровившись, можно сделать прыжок вверх, и оттолкнувшись от стены ногой, нанести неожиданный удар сверху.

Шикас происходят быстро, орч не любит показухи и всё делает быстро и чётко, здесь в дуэли важен результат. Хотя если бой проходит на арене — это другое дело, тут есть задача порадовать зрителей, показать своё искусство, и здесь важен процесс. На арену не вызывают, желающие приходят сами.

Итак, мы идём! О беспечность юности, что может сравниться с ней, даже мужество бледнеет, растворяясь в рассуждениях о причинах и следствиях, беспечность же летит как пушинка на ветру — вечная неуязвимая пушинка…

В миллионный раз я перехожу эту площадь — ленивым шагом дикой кошки. Орч смотрят на меня сквозь прорези чёрных, карих, жёлтых глаз, они хотят, но не смеют взять. Я торжествую и не скрываю этого, но и не показываю явно. Мой Айлиль идёт рядом, и мне не стыдно за младшего брата, мы готовы принять вызов в любое время.

Молодость и бесшабашность в наших головах и сердцах принимают любой вызов, и мы — бессмертные существа, смеем играть со смертью, в отличии от орч, которые смертны, и лишь заискивают перед смертью, возводя свою уязвимость в ранг религии.

Дуэль длилась минуты четыре, я оказалась значительно проворнее, моё тело способно извиваться и двигаться так, словно это не плоть, а тень на стене, ведь моя мать была воплощённым духом зари. Я могу взбежать на вертикальную стену и держать равновесие в немыслимой позиции, я легка как снег, мои ткани быстро регенерируют. В этом моя сила. Моя слабость в том, что я не орч, и была создана не для войны, а для любви.

Казалось бы, правила выживания гласят: будь незаметным, не высовывайся! Но какой-то внутренний протест перед инстинктом выживания, глубоко сидящее озлобление на окружающий нас миропорядок, заставляли нас вести себя вызывающе, нам нравилось дразнить орч. И потому мы молча, без внешних эмоций, били орч наотмашь чем придётся, то и дело пуская в ход маленькие местные ножи-заточки, и когда наши клинки достигали цели, мы чувствовали смесь отчаяния и удовлетворения. Отчаяния, потому что в этом озлоблении и безнадёжности мы теряли самих себя, удовлетворение — потому что мы мстили за свои потери.
Как бы там ни было, после шикас в нашей башне, в углу верхней комнаты, которую мы занимаем, стало на один трофей больше. Дуэльные трофеи в Морзаге — это не оружие, это стальные нашивки с доспехов. Чаще всего срывались нашивки с магическими клеймами…

6

По вечерам орч развлекались на арене, то и дело мы слышали о выносе очередного тела, а то и двух тел — иногда выходили два на два, это называлось тагат. Несколько раз и мы с Айлилем принимали участие в этих развлечениях… Иногда, чтобы не сойти с ума, хотелось просто идти и драться на арену, или даже может быть, хотелось чтобы всё скорее закончилось. Потому что к нашим обычным занятиям боевыми искусствами добавились новые уроки — уроки медицины и чёрной магии.
Медицину изучали все, а чёрную магию те, кого готовили стать офицерами. Меня начали готовить к званию.

Когда дело касалось заговоров на оружие, исцеления ран и тому подобных вещей — проблемы не было, но настоящая морзагская магия требует жертв, и это означало, что я откажусь. Там, вдали, на севере, возвышаются пепельные пики Драггварга — жуткой горы, чьи вершины иногда начинают светиться зловещим красным огнём, и говорят, случается это перед большой бедой. Каждое утро я, выходя из башни, смотрела в ту сторону и ждала…

Я шла к неминуемому концу, уже очень скоро — я это чувствовала, я упрусь в тупик, из которого не будет выхода. Ведь под несуществующим небом и Безымянной Звездой никогда я не переступлю черту, за которой не станет фейри, живой моей души, способной сострадать и любить. И тогда тень Драггварга упадёт на меня и за мной придёт ДО.

И ДО пришёл. Дуэли и мои мысли сделали своё дело, однажды ночью за мной пришли.
Меня привели в подземелье, где содержались узники и отступники, и я даже не знала, и никогда не узнала до конца, что именно там происходило. Несколько ступенек во тьму завершили мой путь в камеру. В камере было темно совершенно, ни единого источника света, ни звука, ни дуновения воздуха не улавливалось.

И всё же, это был мир живой и враждебный, опасность источали сами стены, а спёртый воздух хранил в себе запах крови. Тьма же наоборот казалась защитой, в неё можно было укутаться и ждать.

— Мэй, на выход! — скомандовал голос из неожиданно вспыхнувшего красным светом проёма. И меня провели по узкому каменному коридору в комнату, освещённую тремя мрачно пылающими факелами. Там сидел орч, без доспехов и без оружия, закутавшийся в ржаво-коричневый плащ. Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом белёсых, почему-то, глаз, — явление для орч необычное, и сказал:

— Ты ценная самка, и ты участвуешь в шикас. Знаешь ли ты во что нам обходится твоя драная сучья шкура? Сколько лет потрачено на то, чтобы воспитать тебя достойно и научить жить, привить тебе благородные качества орч, и выбить, вытравить из тебя всякую эльфийскую мразь?

— Накажите тех, кто присылает мне метки, а не меня, — ответила я с напускной уверенностью, и стараясь не думать о том, за что я действительно боюсь ответить.

— Я не спрашивал твоего совета, но вижу по твоей наглости, что в тебе ещё слишком много эльфийской крови. Не выпустить ли мне лишнюю сейчас, к примеру в эту миску? — указал он на глиняную миску, стоящую на столе.

Я посмотрела на миску, сморщив нос.

— Десять шикас — десять суток ареста, проговорил орч в коричневом конвоиру, и хлопнул жёсткой ладонью по столу так, что миска на столе чуть подпрыгнула.

Меня снова повели по каменному коридору, факелы на стенах роняли багровые капли огня на пол, на котором угадывались трещинки и ложбинки с чем-то буроватым. Здесь веками пытали и мучили, и кровь пропитала наверное всё, ведь мыть эти полы — это трата воды, кто станет тратить на это воду?

Коридор вёл вниз, мы прошли мимо моей камеры, спускаясь дальше и дальше, в душное, пыльное, узкое пространство, откуда доносились хриплые стоны — кого-то уже терзали в этом аду.

Мы шли мимо закрытых камер, от одной из них я почувствовала опасность, от другой — смерть, от третьей — неизвестное мне нечто…

Затем мы шли мимо камер с открытыми стенами, огороженными частыми стальными прутьями. В одной из них я увидела женщину фейри, она лежала на полу раздетая, два орч насиловали её, а она смотрела в сторону и лицо её ничего не выражало, но когда она увидела меня, веки её чуть дёрнулись, как от луча света… Я видела такие сцены много раз, ещё до того как начала своё обучение в Чёрном Легионе, когда сама была узницей подобной же темницы. Вначале это вызвало во мне шок и животный ужас, но со временем я привыкла почти ко всему.

Мы шли дальше, и я видела, как в другой камере ворлаки роется в какой-то кровавой куче.

Наконец, меня привели туда, где собирались держать десять дней.

Я вошла в своё новое жилище и увидела, что это очень ветхая камера с небольшим узким окном, пересечённым толстым ржавым железным прутом. Окно было заложено камнями. Я обнаружила также, что в камеру просачивается свет, наверху было несколько узких щелей. Оттуда же иногда сыпался пепельный морзагский песок.
Оставалось гадать, почему коридор вёл вниз, а я оказалась скорее наверху, чем внизу.

К счастью, моя камера была полностью закрытая, это был каменный мешок, но это лучше, чем открытая стена с железными прутьями. Я больше любила тьму, чем свет факелов орч. Жир, которым их пропитывают, был отвратительным, а свет был не так уж важен, я неплохо видела в полумраке и уже успела привыкнуть к тьме, считая её своей союзницей с первых лет прибывания в Морзаге. Ведь опасна не тьма, а то, что ею пользуется. И я научилась пользоваться тьмой.

Поразмышляв о ситуации, я поняла, что десять дней — наиболее простое решение. Держать меня дольше здесь нецелесообразно, ведь так я потеряю сноровку и ослабну. Какой тогда смысл был столько времени готовить меня в офицеры и тратиться на мою «драную сучью шкуру»? Держать меньше невозможно, ведь даже за один шикас полагалось бы больше, а их насчитали десять! Откуда они взяли число десять, кто вообще может помнить сколько их было?! И ещё мне интересно, как они собираются использовать меня для селекции, ведь я фейри, а наши женщины беременеют, только если сами этого хотят. А я не захочу, сколько бы меня тут не держали.

В первую ночь я спала как убитая. Несмотря на то, что весь день я ничего не делала, мало двигалась, и, казалось бы, физически отдыхала — я устала. Айлиль там один, и, возможно, его положение там более опасно, чем моё здесь. Его никто не будет беречь, он не представляет никакой ценности, он ничто.

Я легко приспособилась к каменному полу без подстилки, ведь условия в нашей старой развалившейся башне ненамного лучше… Я быстро привыкла к мраку, к тишине и даже к крикам. Мне было всё равно что есть, вода же здесь оказалась не самой худшей водой, какую я пила.

Прошёл ещё один день, и снова наступила ночь, а я лежала на полу уже без единой мысли, и глядела туда, где угадывался потолок, смотрела сквозь него, сквозь багровый купол Морзага, туда, где в вечности мерцает голубым светом Безымянная Звезда.

Часть 3

1

Я — Лунная дикая тварь, несущаяся по осеннему лесу, я вдыхаю осенний сумрак и запах опавшей листвы, моя серебристая шкура в инее, и мне хорошо и свободно. Воздух свободы можно пить, лакать, как искрящуюся звёздами родниковую воду. Нет ничего более прекрасного, чем этот воздух, этот осенний лес, опавшие листья и первый снег. Вот разве что… море…

Меня будит какой-то шорох. Моя камера… Всё тихо, мне показалось. Но через пару минут снова я слышу странный звук, словно что-то царапает о камни, и это не внутри, это снаружи. Я бесшумно прыгнула к стене, от которой исходили эти звуки, приникла к ней, вслушалась!

Да, снаружи кто-то скребётся, царапает кладку. Камни старые, и в самом низу стены, в углу, ветшают и крошатся. Неужели никто не замечал, что камни здесь уже местами не так надёжны? Я вздрогнула от этой мысли… Нельзя! Нельзя думать, «оно» услышит и придёт. Да и бежать здесь некуда, в этом нет смысла! И я никого здесь не спасу! И всё же… Пальцы мои, словно сами собой, начали судорожно ощупывать кладку внизу стены, расшатывать и скрести. Я поняла, что с той стороны кто-то точно так же пытается расшатать камни, там кто-то есть!

И вот уже мы с обеих сторон, стараясь делать свою работу как можно тише, расшатываем и разламываем камни в старой кладке. Долго, может быть до утра, мы продолжали упрямо пробиваться друг к другу вслепую, не зная кого и что найдём. Я сняла с шеи свой бесполезный прежде амулет — какой-то древний чёрный зуб, достаточно острый! — и им вгрызалась в каменную плоть, превращая постепенно её в крошево и пыль. Оказалось, что если упорно бить и долбить в одну точку, то камень начинал со временем поддаваться, особенно если бить в уже существующие трещины. И вот, ближе к утру, мы пробили сквозную дыру в самом низу стены, там где она поддавалась — крошечное окошечко друг к другу. И остановились. Ведь оба мы не знали что там, кто там — с той стороны.

Или не знала только я? Отверстие так мало, что через него мы не можем друг друга увидеть, но мы можем, наверное, протянуть туда пальцы, руки, что бы коснуться друг друга… И мы можем друг друга услышать. И вот, после минутной задержки, я услышала хриплый мужской голос, который на родном мне языке сказал:

— Я фейри, кто ты?

— Я фейри…

Впервые за десять… двадцать, двести лет? я произнесла эту фразу

— Нас услышат, здесь нельзя говорить, даже думать то, что запрещено… — прошептала я с дрожью в голосе.

— Можно.

— Что?

— Можно… Можно говорить, и можно думать… Я объясню, не гони.., — прошептал мне в ответ голос, слегка задыхаясь.

Мы помолчали минуту, потом я услышала движение оттуда — он протягивал мне руку. Я протянула ему руку в ответ, и там наши пальцы соприкоснулись. Наши избитые о камни, грязные, дрожащие пальцы соприкоснулись, и мы оба поняли, что принадлежим к одному народу. Его пальцы потянулись и нашли мою ладонь, затем бьющуюся жилку на запястье. Он читал меня по пульсу…

— Слушай меня, — сказал он, — здесь можно говорить и думать, потому что я — фейри, когда-то могущественный принц из древнего рода, бывший великий колдун и воин, и я могу скрывать от Ока то, что мы будем говорить, и я могу скрывать от него свои мысли, и даже твои. Я всё ещё могу! Я умираю, но я научу тебя, я успею… — шептал он прерывающимся голосом через пробитую нами дыру в стене. — Запомни, девочка, ты фейри, ты рождена свободной, и ты уйдёшь отсюда, сделай это, слышишь?

— Как, скажи мне, как мне уйти? Нас правда не слышат?

Страх леденил мне душу, но мне хотелось смеяться. Какое-то безумие охватило меня, и в то же время я всё осознавала и делала как никогда ясно и чётко. Впервые за долгое время я теряла контроль над собственными эмоциями, но эти эмоции словно вливали в меня новые силы.

— Я не знаю как тебе бежать, но знаю, как скрывать мысли от Ока. Слушай меня внимательно и дай мне свою руку ещё раз!

И я снова протягивала ему руку, и он вкладывал, вшёптывал в мои тонкие пальцы свои знания и силы умирающего эльфийского мага. Да, он умирал…

Он говорил со мной, и я не могла надышаться его голосом, пусть хрипящим и слабым, задыхающимся, но таким родным. У меня оставалось несколько дней и ночей, он учил меня, рассказывал о нашем народе, о прежнем мире, и о том, что в мире этом давно уже идёт война.

Мы боялись делать отверстие больше, тогда оно стало бы заметным, но мне очень хотелось увидеть своего друга, и больше всего, мне хотелось убежать вместе с ним. И конечно с моим братом Айлилем. Ведь и его надо научить, и ему надо бежать на свободу! Временами, когда мы замолкали, я лежала на каменном полу и мечтала о том, как мы все трое сбежим из этого ада, и нас не догонят и не найдут, мы скроемся, спрячемся, затаимся… Лучи Безымянной Звезды укажут нам путь и скроют нас, спрячут в своём сиянии от глаз врага!

Раз в день приносили еду и воду. Я не знала как поделиться с моим наставником за стеной, я понимала, что его положение намного хуже, и начала осознавать, что дни его действительно сочтены. Голос его слабел с каждым часом, а дыхание прерывалось всё сильнее.

— Мэй, — услышала я его шёпот.

— Что?

— Обещай мне.

— Обещаю, я обещаю… Что?

— Что уйдёшь отсюда, из Морзага. Ты вернёшься домой и будешь счастлива.

— Мы уйдём вместе.

— Нет, мне не уйти.

— Почему? — задала я глупый вопрос.

— Я ранен.

— Ты же такой сильный, такой могущественный волшебник, ты всё можешь, придумай что-нибудь!

— Это конец, Мэй. Теперь твой черёд спорить с судьбой.

Я прильнула к стене, протянула ему руку, и он едва коснулся меня своими холодеющими уже пальцами.

Слёзы текли по моим грязным щекам, а я не замечала их. Я не плакала с тех времён как меня взяли в плен.

Что же это? Почему с нами это происходит, почему у нас такая судьба?

— Меня зовут не Мэй, слышишь! — я то ли шептала, то ли кричала, всхлипывая, — не Мэй! Это здесь меня так зовут для краткости, моё имя…

— Я знаю, знаю… — донеслось с той стороны.

Потом он замолчал. Я ждала часы, день и ночь, но больше не услышала с той стороны ни звука, ни шороха.

Я сидела в углу и смотрела в никуда, сжимая в ладони свой амулет — чёрный клык.
Может быть я уснула, потому что на ресницах моих заиграл золотистый свет, и я увидела перед собой призрачное мужское лицо невыразимой красоты. Он улыбался, ясные зелёные глаза лучились нежностью, а золотые длинные волосы словно сияли, ниспадая непослушными вихрами на лоб и на плечи.

— Прощай, — прошептали красивые губы, — никогда не забывай кто ты есть! И беги… беги…

2

Последний день ареста я провела по-настоящему одна. Одна на всём белом свете. Так мне казалось. Одна во тьме, в самом мрачном месте самого мрачного места. Что мне делать? Что за странная судьба, почему мне выпало быть чудовищем среди чудовищ, в то время, когда мои сверстницы сейчас может быть танцуют на зелёных лугах, в лёгких кружевах и цветах, влюблённые и любимые, оберегаемые лучшими рыцарями своего народа… Я же каждый день бьюсь за свою жизнь, лишённая даже своего имени и рода.

Я нашла и потеряла, он умер, погиб в этом гадком зловонном склепе, где все мы просто мертвецы. Да, все мы уже мертвы здесь!

Я металась по камере вслепую, едва различая стены во тьме. Хотелось выть, кричать, звать на помощь. Кого? Сесть в угол, успокоиться, не думать, просто быть. Но хотелось не быть.

Мучила неизвестность, а жив ли ещё Айлиль? Быть может, я вернусь в пустую башню и навсегда останусь одна, и тогда я захлебнусь в этом море безысходности.
Сесть в угол, успокоиться, не думать! Но ведь можно думать, теперь можно! А каковы мои навыки, действительно ли я сумею сопротивляться всепроникающему Оку? И не будет ли подозрительно, что я стала непроницаема? Но ведь арестовали то меня за шикас, а не за мысли! Значит ещё тогда не слышали? Или это такая игра в прятки?

Мучаясь этими сомнениями, я услышала, как со скрежетом отпирается дверь моей камеры.

— На выход красавица, по тебе весь гарнизон уже тоскует.

Я снова шла по тому же коридору, и камеры за железными прутьями были пусты. Странная тишина заполняла подземелье, как густой туман со вкусом смерти. Прощай, ад внутри ада, надолго ли я покидаю тебя…

Я вышла из темницы и пошла по направлению к своей башне. Я отвыкла от яркого света и хождения по песку, а всего-то десять дней я провела под арестом. Моя походка стала напоминать крадущиеся движения голодной кошки. Но это пройдёт, всё пройдёт, лишь бы был цел Айлиль.

Мне хотелось бежать к башне, скорее узнать всё как есть, но бежать не стоило. Нельзя привлекать к себе внимание, и я шла через «городскую» площадь уже почти вальяжной походкой, несмотря на то, что наряд мой был так же далёк от бальных эльфийских платьев, как далека улитка до Луны, заплетённые в косичку на северный манер волосы потеряли цвет, а лицо и руки были в пыли от крошащейся кладки моей темницы. Я похудела и одичала, но может ли кто-то быть более диким, чем сборище орч? Может…

И вот я поднимаюсь по ветхой лестнице наверх, на последних ступеньках меня встречает готовый к защите Айлиль. По его глазам было видно, что через миг он мог бы перерезать мне горло, но когда он понял что это я, его глаза посветлели, и мне показалось, он плакал в душе. Мы молча обнялись.

3

После камеры наша развалина показалась мне княжеской резиденцией. Мы спали с Айлилем как два зверька, прижавшись друг к другу и готовые в любой момент отражать атаку. Мой учитель не снился мне, но видела я во сне только пески Морзага да крошащуюся кладку каменных стен. Мой же родной дом и отец мне никогда не снились. Сначала я думала, что это внутренняя защита отклоняет такие сны, чтобы не сломаться после пробуждения. Но со временем я стала думать, что сама аура Зла не позволяет достигнуть досюда даже светлым снам и воспоминаниям. Вот только снег… мне с некоторых пор стал сниться снег.

А утро сменяет ночь, за утром тащится день, затем приходит вечер и снова ночь. Так идёт время, и нас оттачивают, как стальные клинки, выбраковывая всех кто недостаточно живуч, хитёр, ловок, смел, кто слаб духом. Орч знает в этом толк, дух их силён и целостен. Но у них нет сердца!

Они не знают понятия «сострадание», которое, собственно, и отличает нас всех от животных. Животные ли орч? Нет, у животных отсутствует «садизм», они просто живут и радуются жизни как умеют. Орч иные.

В нашем гарнизоне было несколько взрослых женщин орч. Я очень редко их видела и почти не касалась, я не знала какие они, но видела, что они мужеподобны, ещё более жестоки, чем орч мужского пола, и они закрывают лица тканью.

В Морзаге нет сезонов, и потому нет ни зимы ни лета, там всегда одно и то же время года.

Часто по вечерам мы с Айлилем бродили по катакомбам старого района нашего гарнизона. Вечерами здесь собираются группы орч, кто-то добывает сухое дерево или каменный уголь, и так разводятся тут и там небольшие костерки, каждый на свой лад пристраивает над огнём котелок, чтобы сварить себе дополнительную похлёбку из бог знает какого провианта. Особенно ценится чай — брикеты из спрессованной травы, пропитанной кровью. Всё это в высушенном виде. Брикеты кидают в кипящую воду, добавляют жир. Туда так же кидают засушенные ягоды гурч — плоды напоминают шиповник, только чёрный, но вместо гурч могут положить сушёные грибы, размолотые в порошок. Такая пища популярна в Морзаге, так как всё это мало весит, может храниться в кожаных мешочках и подолгу не портится в жарком климате. Орч курят табак из местного лишайника, используя для этого крошечные трубки, а вот алкоголь они почти не употребляют и плохо усваивают, но лекарственные снадобья на спирту распространены.

И вот, над катакомбами вверх поднимаются дымки костров орч. Они собираются группами и делятся своими историями. У каждого орч есть своя история, и орч ждёт своей очереди, чтобы рассказать её. Истории орч — это их мысли. Орч не любят рассказывать о событиях, о том что с ними случилось или случилось с кем-то при них. Они любят рассказывать о том, чего ещё нет, или о том, что было очень давно, когда их самих ещё не было. Часто такие истории сопровождаются неким подобием музыки — рассказчик бьёт в бубен (или по любому твёрдому гладкому предмету), находя свой собственный ритм исполнения. Однако это нельзя назвать музыкой или мелодией, это именно ритм, дополняющий рассказ. Бывало, мы с Айлилем подсаживались к такому костру и слушали сказки орч…

Иногда по вечерам я пыталась учить Айлиля скрывать свои мысли, но почему-то дело не шло, может быть надо уметь передавать это знание через руки, может быть мой учитель отдал мне перед смертью всё то, чем владел, а я просто храню это в себе до конца своей жизни?

Каждый раз, ложась спать, я думала об одном и том же: как можно уйти из Морзага. Шли дни и недели, а я не находила ни одной зацепки. В свободное время я рыскала по местности, изучала дороги, осторожно узнавала пути патрулей, внимательно вслушивалась в сказки орч, и даже начала собирать в кожаные мешочки сухую пищу и чай.

Я боялась сказать о своих планах брату, ведь его мысли уязвимы! Но уходить надо было вдвоём.

4

Утром к нам в башню явился командир подразделения и сказал, что меня повысили до младшего офицера, и что с этого момента я перевожусь в другую группу, мои тренировки и занятия будут проходить в другом месте и с другими орч. Вот уж не знаешь где найдёшь, где потеряешь! От ареста до повышения один шаг.

Меня направили в Комитет, где выдали чёрный плащ с капюшоном, новое оружие, сандалии и отличную кожаную броню со стальными нашивками. А так же я получила замшевые штаны — «для холодной погоды». К слову сказать, я не носила ни штанов ни юбки, на мне была набедренная повязка из кожи, с многочисленными стальными заклёпками, на повязке спереди и сзади крепились довольно длинные и широкие кожаные же полосы, местами подбитые коротким серым мехом.

Кожа моя давно загорела и стала бронзовой, волосы выгорели и стали ещё светлее чем были, над верхней губой слева у меня узенький вертикальный беловатый шрам — след от удара заточкой. Тот же удар рассёк и кусочек брови и висок, так что узкие белые полоски отметили мой висок и верхнюю губу. Если бы я жила со своим народом — наши врачи легко бы избавили меня от последствий удара, и никаких следов бы не осталось. Но в Морзаге не считают нужным заботиться о внешности. Был удар — есть и следы. О моей внешности можно сказать ещё вот что: у меня тонкая кость и я кажусь немного худой, я небольшого для фейри роста, но у меня большая грудь — предмет почитания и уважения орч, и возможно — мой самый ценный талисман в мире безжалостных мастеров убийства.

— Мэй, дай посмотреть, дай потрогать, — слышала я почти каждый день. Но никто не смел домогаться меня всерьёз, это было запрещено под страхом смерти. В Морзаге всё и вся под страхом смерти…

Свою сексуальную потенцию орч удовлетворяют с ворлаки и друг с другом, только лишь мечтая о женщине, не считая тех орч, которые имели отношение к службе в тюрьмах и темницах. Но туда отправляли «работать» далеко не всех. Понятия сексуальной ориентации у них нет, все орч ориентированы на противоположный пол, но удовлетворение могут получать в любом случае.

В последнее время я стала опасаться за Айлиля — красавчика среди общей массы однообразных лиц, выше многих на голову, он был больше похож на девушку, чем девушки орч. Айлиль был ещё мальчик, его сексуальное начало ещё не проявилось, и он до конца не понимал в чём оно заключается, хотя так же видел то, что происходило вокруг. Я же уже знала об этом больше, чем позволял мой возраст и психика. Я видела в этом аду такие сцены, от которых наверное в прежние времена, будучи домашней девочкой — просто сошла бы с ума.

До того как попасть сюда, я ничего не знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, и то, что я здесь увидела, меня поразило. Жестокое насилие и сцены садизма, почти всегда заканчивающиеся мучительной гибелью женщины фейри. Но я никогда не видела, что происходило с женщинами орч. Видела я близость солдат орч между собой — сцены частые и обычные, видела страшные сцены удовлетворения сексуальных потребностей с трупами, с животными, с пленными… Для орч в сексе не существовало никаких табу, единственное табу — это я сама, но я не знала чем оно закончится и к чему приведёт.

В моих доморзагских представлениях отношения между влюблёнными — романтические, пронизанные тайной и взаимным восхищением, заботой и нежной лаской. Как ни странно, здесь я ловила те же восхищённые взгляды солдат, что и в Россилене! Но неужели и там это восхищение заканчивается таким вот физическим насилием, когда один заставляет страдать другого, подавляет, калечит, убивает? Не могло же там, среди моего народа, случаться таким же сценам? И как тогда женщины после этого живы и здоровы? Так размышляла я иногда, когда очередная сексуальная сцена попадалась мне на глаза. Конечно, до Морзага я видела, как сходятся друг с другом животные, часто видела лошадей, собак, птиц. Но это было совсем другое…
В Морзаге женщина восхищала не только своей внешностью, но силой духа, когда она — более слабая и уязвимая, находит в себе силы внутренние, чтобы не отстать, выстоять, победить. И эта внутренняя сила, гордость, смелость на уровне отрешённости — порождает в орч нечто вроде религиозного почитания. Видя эти качества в женщине, они признают её превосходство. Но орч всегда готовы унизить и уничтожить свою богиню, если только она позволит себе слабость, если она оступится, промахнётся, испугается. Поэтому в Морзаге свою «божественность» надо доказывать на каждом шагу, и так, чтобы никто не мог даже заподозрить, что ты что-либо доказываешь. Таковы орч — существа странные и непостижимые.

5

— Запомните: синий лишайник — снотворное, чёрный — кладут в раны для излечения и заживления, коричневый — просто табак, зеленоватый — яд, — повторял высокий горбоносый орч, преподаватель медицины. Похожий на грифа, он расхаживал по комнате в сером плаще, в который обматывался наподобие мумии, и повторял нам одно и тоже.

Но эти его уроки были самые опасные, опаснее фехтования и езды на ворлаки. Всё дело было в том, что для его уроков часто нужны были раненые, на которых мы учились. Иногда это были пленные. К счастью для меня, настоящей хирургии нас не учили. Но обрабатывать и зашивать раны мы учились на каждый четвёртый день обучения. Благодаря этим занятиям я узнала многие тонкости травного дела орч.
Часто дело касалось отравлений и противоядий, змей и нанесения разных ядов на разные виды оружия. По мнению орч, это тоже входило в раздел медицины.
Кроме медицины, нас учили верховой езде на ворлаки уже более серьёзно. От нас требовалось умение ладить с этими зверюшками, подчинять их себе, а также виртуозно ездить на них без седла и вести бой на скаку.

После таких занятий все мы были покусаны и избиты, мы падали и пропускали удары, и вот тут как раз начинались уроки медицины.

Однажды я пришла вечером с занятий и не нашла дома Айлиля. Я решила подождать на месте. Усевшись в угол, я взялась чинить свою куртку, пришивая отрывающиеся заклёпки.

Вдруг на лестнице внизу послышались странные звуки, словно кто-то шёл и волок за собой по ступеням тело.

— Айла убит, забирай.

— Как убит, что ты говоришь? — вскочила я с места, набросившись на принёсшего Айлиля орч, и затем кинувшись к безжизненному, словно тряпичному телу брата.

Он был без сознания, с пробитой головой и довольно нехорошей раной в боку. Но он был жив. Орч соврал, надеясь порадоваться моему ужасу, но он же и намекал на то, что брат настолько ранен, что его не спасти, а значит всё равно что убит, и добить его должна была я, раз сам он без сознания и не может выполнить свой долг.

Я кинулась за водой, скатившись кубарем с лестницы вниз, стрелой пронеслась через двор, затем назад…

«Айлэ, очнись» — шептала я ему, промывая, зашивая, заговаривая рану, омывая лоб, пытаясь руками распознать, на сколько серьёзны травмы. Он не приходил в себя. Я проникала вглубь его существа, вытаскивая его назад, в мир живых, но он не поддавался. Мне казалось, он не хотел возвращаться сюда, и это можно было понять. Он словно зацепился за эти раны, пытаясь по ним выйти из морзагского плена, пусть даже ценой жизни. Медноволосый, жизнерадостный мальчик не мог оставаться больше здесь.

— Айлэ, не покидай меня, не оставляй меня одну — шептала я ему уже с нотками истерики, но ответа не следовало. Я поняла, что сама не справлюсь. Я не пошла на занятия для младших офицеров, но отправилась прямо к учителю медицины домой.
— Мне к Мрео-Гу, — кинула я охраннику, врываясь в двери хижины учителя, словно так и должно быть.

— Куда, вот тварь! — бросился за мной охранник, и мы оба влетели в прихожую.
На шум вышел сам учитель, и сразу узнав меня, отослал охрану.

— В чём дело, фейри? — вперил он в меня свои угольного цвета глаза, — в чём дело?

Я слегка опешила, никто меня здесь ещё не называл фейри, все делали вид, что с этим покончено, вынуждая меня саму себя считать одной из них.

— Мой брат смертельно ранен, я не могу его вылечить и даже не могу привести в сознание, — сбивчиво начала я объяснять.

— Тогда он умрёт, — ответил спокойно врач.

— Я этого не хочу, помоги мне, — уже и я вцепилась в учителя взглядом, как клещами, — ведь ты поможешь мне?

— Что я за это получу, девочка?

— Что ты хочешь?

Возникла пауза. Затем врач резко и чётко произнёс:

— Тебя.

— В каком смысле?

— В прямом, я хочу провести с тобой ночь.

— Это невозможно! — испугалась я, не зная как поступить, но в душе уже готовая отдать этому орч всё что он захочет.

— Это условие. Это справедливая плата, — напирал он.

— Тебя казнят или скормят ворлаки прямо живым, — неожиданно для самой себя перешла я в наступление, — но если ты этого так желаешь, пусть будет так!

Врач замолчал и сел на кресло. У него в комнате имелась плетёная из ивняка мебель — удобство довольно редкое для Морзага. Наконец он проговорил:

— Жизнь мальчика для меня и для всех остальных ничего не стоит, но в то же время стоит для тебя очень много. Что у тебя есть достаточно ценного, за что я не заплачу своей жизнью?

— У меня ничего нет, — с облегчением и злорадством ответила я.

— О… речь идёт о жизни твоего брата, а ты торгуешься, — с тем же злорадством заметил врач, — видимо тебя здесь всё же кое чему научили.

— Так чего ты хочешь, коллекцию трофейных нашивок, мою саблю, котелок, мешочки с чаем или может быть мои штаны? — продолжила я язвительно.

Врач встал и подошёл к окну, он снова помолчал, а затем ответил очень серьёзно:

— Я хочу того, чего у тебя пока нет, но когда ты станешь старшим офицером, у тебя это будет. Тогда и сочтёмся. Согласна?

Не имея выбора, я ответила «да», и мы ударили по рукам.

Мрео-Гу, — так звали врача, — отправился в другую комнату, откуда вышел уже неся в руках нечто вроде кожаного чемодана. И мы пошли в мою башню.

Айлиль лежал так же — обмякший, не подающий признаков жизни.

Мрео быстро раскрыл свой ящичек и приступил к работе. Его талант был несомненен — он был прекрасным хирургом и сильным орч-шаманом.

Вот уже по стенам в красном пламени кружили чёрные тени, а в котле кипела какая-то адская смесь для лечения. Башня опустела, все кто жил внизу почуяли недоброе, и посчитали нужным прогуляться подальше от башни. Все боялись чёрных теней.
Властный окрик шамана — и губы Айлиля дрогнули. Нет, он не вернулся, но словно бы приостановился, не смея уходить дальше в мир забвения. Очень очень медленно он оборачивается — да, он что-то видит здесь, в мире живых. Он прислушивается… Он не знает что делать.

— Эй, фейри, — снова называет меня так врач, — я сделал с раной всё что должно, парень может жить. Если захочет. А теперь я ухожу.

— Как уходишь, но он же без сознания!

— Остальное твоя работа. И помни о сделке.

Я была в ярости и готова была сунуть нож под рёбра этому ублюдку, но не могла сосредоточиться на чём-либо, кроме непосредственно лица Айлэ, мой взгляд был прикован к его закрытым векам, сомкнутым губам… Между тем, чёрные тени схлопнулись веером и чемодан закрылся.

Звенящая тишина ночи окутала меня, как саван, снова я одинока в этом страшном чужом мире, одна на всём белом свете. А здесь и свет не белый… Я смотрю в лицо Айлиля, шепчу ему ласковые слова — я вспомнила их! Глажу его непослушные медные волосы, зову по имени.

Мне безразлично, что стены моего жилища содрогнулись от бешеной пляски чёрных призраков, какая разница? Мне всё равно… И я засыпаю сидя, склонив голову вниз.
— Мэй, мне больно, — разбудил меня стон Айлиля.

6

Дни летели быстро, я разрывалась между тренировками, учёбой и уходом за Айлилем. Мне сказали, что если я его быстро не поставлю на ноги, то по закону Морзага его умертвят. И я старалась изо всех сил, промывая и заживляя рану, заговаривая и зачаровывая плоть и кровь его, утешая его дух. Особых личных талантов к исцелению у меня нет, хотя все знания, какие только возможно в области медицины, я хватала с жадностью, ибо знания эти полезнее всего, да и вообще всякое знание для меня было как глоток живой воды. Но я не справлялась, я боялась оставлять его одного в башне, но и сидеть с ним, не посещая занятия, я не имела права. Тогда я решилась отправиться в квартал, где жили женщины орч, и найти там Райрг.

Я вышла из башни и не глядя по сторонам, не обращая внимания ни на что, словно во сне, стала продвигаться по направлению к женскому кварталу. Я шла быстро, стремительно, и так же быстро и нервно возникали в моей голове мысли о том, почему я не живу вместе с большинством женщин орч, и что в сущности, это очень хорошо для меня. Мне повезло, что я не стала одной из многих женщин орч, созданных для размножения, и что из меня делают именно офицера, а не рожающую самку. Но почему? Однажды один из старших офицеров сказал мне одну вещь: есть размножение, а есть селекция. В этом видимо была суть вопроса… Да ведь я и не была орч!

И вот, я быстро шла по узкой пыльной тропе к низким глиняным строениям, которые издали казались чем-то средним между казармами и сараями, а вот сверху наверняка было бы видно, что это настоящий лабиринт.

Все эти постройки были в принципе одинаковы, и различались лишь потому, что строились они при разных обстоятельствах. В этом лабиринте мне предстояло найти дом, где жила Райрг.

Давно, очень давно я не была здесь, и не знала, как примет меня повзрослевшая Райрг, подруга погибшей Фаины.

С порога одного из домов из узкой щели на меня уставилась пара недобрых, светло-желтоватого цвета глаз, из дверей следующего дома вышла женщина низкого роста, в чёрном покрывале на голове, но я не останавливаясь неслась дальше, вглубь этого змеиного гнезда… Наконец, в узком простенке мне преградили дорогу две молодые женщины с лицами, лишь наполовину закрытыми кирпичного цвета тканями, в руках у них были ножи. Они молчали, но вопрос был в их глазах, и вопрос требовал быстрого и ясного ответа.

— Райрг, — только и сказала я.

Тогда появилась третья орч, и кивнув мне, дала понять, чтобы я следовала за ней. Она быстро повела меня по очень узким простенкам между сараями. Петляя, мы продвигались всё дальше, время от времени минуя небольшие дворики, где можно было видеть каменные лавки и даже что-то вроде торговых рядов, и очень редко попадались бадьи с водой. Зато в каждом дворе было подобие очага, так что можно было понять, что внутри сараев очагов не делали.

И вот мы оказались в районе, где на улице тут и там стояли ткацкие станки, за каждым сидела женщина орч и ткала полотно, а дальше, видимо, были красильни, где полотно окрашивали в чёрный и кирпичный цвет, после этого последовал квартал, где ковали оружие, дубили кожу… Всё это делали женщины орч — одинаковые, молчаливые и враждебные. Наконец, мы пришли во двор, где не было ни ткацкого станка, ни развешенных тканей, ни наковален, ничего вообще, кроме очага и колодца, колодец — большая редкость!

Мой проводник остановился, указал на двери, и, развернувшись, мгновенно исчез.
Делая последние шаги к двери, я припоминала черты лица из тех далёких уже лет, когда я была ещё совсем девчонка, и когда я приходила иногда к стайке подростков, состоящей в основном из девочек, и где главарём была Фаина, а её телохранителем — Райрг. Я пыталась вспомнить черты лица высокой, крупной Райрг, и они казались мне несколько тяжеловесными для орч, с широким носом и припухлыми губами, с крупной челюстью… И вот уже память моя, словно из тумана соткала в воздухе лицо из прошлого тогда, когда я переступила порог глинобитного жилища, и лицо это неожиданно наложилось на другое лицо — лицо реальное, бледно-фосфоресцирующее в тёмном углу комнаты.

— Райрг?

— Я…

В тёмной пустой комнате, в углу сидела старая толстая женщина орч.

Райрг… Я совсем забыла, что прошедшие годы ничего не значат лишь для бессмертных, но для смертных орч эти годы — старость. Нет больше той полной смуглой девочки с тёмно-карими коровьими глазами, но есть старая шаманка Райрг, и она сидит передо мной, опоясанная высушенными кишками или чем-то вроде этого… Обнажённые груди её висели — пустые и бесполезные, живот выпирал, широкие ноздри были напряжены, и лишь глаза оставались прежними, если не считать ещё большей недоверчивости и абсолютного равнодушия. Это был взгляд женщины, которая за долгую свою жизнь никогда не знала сострадания. Лицо её было обмазано белой глиной и смотрелось как живая маска.

— Зачем ты пришла, — спросила она меня.

— Я пришла по старой традиции, сегодня мне нужна помощь.

— Традиции больше нет.

— Ты уверена, что тебе ничего не надо?

Она помолчала. Затем встала, и перебирая пучки каких-то сухих трав, подвешенных на стене, задумчиво проговорила:

— Я вижу, что время не властно над тобой. И это значит, что ты не наша. Но ты никогда не была одной из нас. Что тебе надо, скажи мне?

— Мой брат смертельно ранен, мне нужна помощь в его лечении.

— Брат… Я не лечу, я только убиваю.

Я не знала что сказать, и молчание затянулось настолько, что мне казалось, тишина вот-вот расколется, как лёд от удара топора. Наконец я сказала:

— Мне надо каждый день ходить на занятия, но я не могу его одного оставлять, мне нужна смена.

— Хорошо, я пошлю тебе смену, но ты будешь должна мне пять шикас — по одному шикас за два дня смены. Можно не шикас, мне нужен результат и всё. Десять дней мы будем помогать тебе, и если твой брат не встанет на ноги — это твоя проблема.

— Шикас? У тебя есть враги?

— Не важно.

— Согласна.

— Иди за мной.

И мы снова петляли по узким простенкам, ноги мои утопали в сером песке, солнце пекло, время шло, и я беспокоилась, что мой поход затянулся, тогда как Айлиль долго оставался один без присмотра. Наконец, мы пришли к совсем бедной лачуге, откуда вышла юная орч, очень тоненькая и запуганная. Она почти не имела одежды, но на поясе у неё висел кривой нож, а голова была обмотана полосатой тканью.

— Это Кив — моя слуга, и она будет твоей сменой. Покажи ей дорогу, она будет приходить в то время, когда ты ей скажешь. Когда будет надо — она будет сообщать тебе о шикас.

После этих слов Райрг резко развернулась и ушла, не обернувшись.

— Пошли, — сказала я Кив.

И мы пошли ко мне в башню.

Десять дней я ходила на занятия, оставляя Айлиля с Кив, договор был в силе.
И вот, наконец, Айлиль поправился, а моим неожиданным достижением стало не целительство руками, а создание небольшого светящегося цветка. Он появлялся из моей ладони по желанию и мог неплохо светить мне во тьме какое-то время. Цветок напоминал белую лилию, был бесплотен и весь состоял из белого света, но свечение от него было голубоватым.

В Морзагской магии успехи мои были средние, как и в боевых искусствах. Всё что, в Морзаге в меня вкладывали, всегда имело неожиданный результат. К счастью, я научилась скрывать от своих учителей, чему я научилась на самом деле, и свой цветок я тоже не показывала никому.

Пять шикас стоили мне немало крови, в прямом смысле этого слова. Я стала наёмницей шаманки орч и убила пять её личных врагов, выполнив условия договора. Однако, всё проходит, прошло и это, и казалось, худшее что с нами могло случиться уже позади.

7

Дни и ночи наши протекали однообразно, ничего нового не происходило, и так длилось до тех пор, пока внезапно не настиг нас удар судьбы, или, вернее сказать, не настиг нас наш рок.

В один из вечеров всех построили на площади и объявили нам, что в полночь орч выступает из Морзага всей своей мощью, и это будет началом большой настоящей Войны. Времени на сборы дали три часа. А что орч собирать? Они всегда ко всему готовы.

Мы поднимались к себе в башню, когда нас нагнал орч-гун — командир нашего участка, и сказал, что Айлиль идёт с нашим подразделением на войну, а я остаюсь в Морзаге продолжать обучение.

Нас разделили!

Я сидела в углу и мрачно смотрела как Айлиль собирал свой походный рюкзак. Вот и всё… Вернётся ли он, увижу ли я его вновь?

Я смотрела на его согнутую спину, на загорелую шею, на которой поблескивала в тусклом свете широкая серебряная цепочка… А ведь он уже совсем взрослый, и теперь он идёт своей мужской дорогой дальше, а я остаюсь одна. Возможно, ему удастся спастись, бежать где-нибудь там, за зыбучими песками, за топкими болотами…

— Айлэ! Обещай мне!

— Что обещать?

— Обещай что сбежишь, ты должен бежать.

— Но как я убегу, нет, я вернусь сюда, к тебе, как я тебя оставлю!

— Нет!! Ты вернёшься домой и будешь счастлив.

И он ушёл, растворился в черноте ночи, а я стояла на пороге и смотрела в эту черноту, где вдали мерцали факелы и били походные барабаны, предвещая гибель всему, что попадётся на пути.

Но это не было настоящей большой войной, как делали вид эти обезумевшие вояки, просто очередная партия орч двинулась убивать и грабить. Говорят, что Гроч (Железные врата твердыни, которые так же назывались ещё Железная глотка) осаждают войска эльфов, хотя и в это я не верю. Скорее всего, обе стороны держат дистанцию, будучи готовы к бою, и лишь изредка пробуют свои силы, вступая в открытое противостояние.

Медленно и устало я поднялась наверх, в своё опустевшее «гнездо», села в свой тёмный угол, раскрыла ладонь и создала свет-лилию. Голубоватый огонёк осветил мои дрожащие пальцы и печальное жилище, но ничего для меня не изменилось. Я сжала ладонь в кулак, свет погас, и тёмные стены сомкнулись надо мной как тёмные крылья.

Примерно половина гарнизона покинула наш участок, стало тихо и уныло. Война затянулась, а здесь внутри мало что происходило.

Время шло, песок слегка задувало ветром, и он клубился над дорогами, оседая на мёртвых камнях, кроме которых больше и не было ничего в этом странном серо-багровом мире.

И чем больше из меня делали элитного офицера, тем больше я уходила в себя, становясь сосудом из чёрного хрусталя, за грани которого никто не может проникнуть, и что внутри — неизвестно никому.

Уже ни кто не пытался без спросу ввалиться ко мне наверх в башню, меня не задирали, почти не было случаев шикас или каких-либо стычек, я не стояла в общей очереди за похлёбкой, я была неплохо одета и вооружена, за мной был закреплён личный ворлаки. Я стала элитой.

Меня преследовало желание бежать, но из-за войны патрули усиленно расхаживали по всем дорогам и путям, всё строго контролировалось и задача моя усложнилась в разы.

И тогда по ночам ко мне стали приходить иные мысли — мысли о смерти. Смерть виделась мне логичным завершением моего рока. И поскольку приближалось окончание учёбы и прохождение особого Испытания — я почти не сомневалась, что мой конец близок.

Конечно можно было бы и не ждать этого Посвящения, а немедленно разбить свой «чёрный сосуд» и показать всем, что из меня не сделали орч, и вообще ничего не сделали, что я такая же как и была — фейри по крови и по духу. И что никогда я не совершу ничего такого, что противоречило бы моему личному кодексу чести, моей собственной морали и моему мировосприятию. Но всё же, жажда жизни и хрупкая надежда на чудо перевешивали здравый смысл. Я выжидала и скрывала свои мысли и чувства, кривя в презрительной улыбке губы каждый раз, как видела Мрео-Гу, врача с которым заключила сделку. Я знала, что он будет обманут мной больше, чем была обманута им я сама. В предчувствии скорого конца мне вдруг становилось весело, словно я готовилась к освобождению.

В эту ночь я сидела одна на верхней площадке башни и глядела в пустоту, пытаясь рассмотреть свою Безымянную Звезду за Ничем. Сон незаметно подкрался и закрыл мои глаза.

Вот уже я в сотый раз — бледная тварь в волчьей шкуре, и я сижу на берегу моря и гляжу вдаль. Вдруг сзади я услышала чей-то голос:

— Ты же обещала, вспомни, что ты мне обещала…

Его ладонь опустилась на мою волчью голову, и он сел рядом со мной на камень.
Так мы сидели и смотрели, как волны набегают на песок, оставляя брызги у самых наших ног. Точнее, это у моего учителя были ноги, а у меня лапы. Это ведь был мой учитель, узник темницы, который передал мне своё умение скрывать от Ока мысли и чувства.

Вдруг вдали я увидела очертания корабля, такие знакомые очертания! Это «Мираж», о, это тот корабль, на котором я приплыла когда-то в гавани Россилена.

— Учитель, если я побегу и меня убьют — это будет правильным концом моего романа? — спросила я, не отводя пристального взгляда от «Миража».

— Не думаю…

И мы сидели на берегу молча, и смотрели на смутные очертания корабля на горизонте.

8

Утром объявили, что Испытание начинается. Прошедшим его предстояло пройти ритуал Посвящения.

Я вышла из башни и направилась к зданию, где прохожу обучение.
К своему изумлению, я увидела, что на площади выстроились какие-то незнакомые мне до того существа. Говорили, что это люди! Люди? Кто такие люди? Ах, это те, что появились не так давно в Мидварде, странные, немощные, и говорят, что они смертные, как орч. Людей было около сорока, мужчин и женщин. Их собирались убить.

Я шла мимо, разглядывая этих чужаков, и не испытывала никаких эмоций. Мне не было их жаль, я им не сочувствовала и я их не понимала.

Одетые в некрашеные льняные, очень простые одежды, они были ниже меня ростом, такие жалкие, оборванные, запылённые, но странно светлые. Они были «хорошие», правильные, пусть и испуганные, и даже сдавшиеся… Но правильные. Словно не было в них ничего лишнего, только то, что нужно для счастья, живя спокойной простой жизнью.

Этих людей собирались убить. Наверное, на них будут проверять кого-то, кто сегодня проходит испытания?

Я не буду их спасать, мне всё равно…

Я тоже шла навстречу своей судьбе, своему року. Я не боялась испытаний, но я боялась только одного — ритуала посвящения.

Этот ритуал калечил душу, потому что, по сути, это была настоящая чёрная магия. У орч был обычай: они закапывали в морзагский песок отрубленные головы и держали так их какое-то время. Мозги в этих головах как бы бродили, тухли, выстаивались… И то, что в итоге получалось — есть вино орч. В определённое время они выкапывали эти головы, и пили из черепов заклятое вино… Это и был ритуал, последняя проверка. Я знала точно, что никогда, ни при каких обстоятельствах, ничего подобного делать не буду. Но того, кто отказывался, ждала особенная смерть.

Система не позволяет останавливаться, попавший в сеть всегда становится или жертвой или мучителем, и на каждом этапе ждёт новое посвящение в падение… Каждый раз требуется сделать нечто такое, что почти уже за гранью твоих моральных и физических возможностей, и опуститься ниже. Душа должна постоянно проходить новый этап «омертвения». Но это касается только тех, кто становится офицером.
Итак, в этот день наша группа проходила испытания — сначала фехтование, затем обращение с ворлаки, затем медицина и ещё ряд других дисциплин. Все были одинаковые, я — другая, и на мне была особая концентрация внимания, я ощущала это буквально кожей. Так мне казалось… Все эти испытания я выдержала нормально, показав свою пригодность.

Но вот гигантские песочные часы Морзага стали прозрачны, ибо мёртвый его песок весь перетёк вниз, оставляя от времени несколько песчинок.

Нас привели туда, где всем предстояло пройти посвящение орч, испив заговорённого чёрного вина из белого черепа.

Кто не готов?

Мы стояли на площадке, где в песке хранились головы убитых врагов. Нас было около шести.

Где-то совсем рядом появились несколько невидимых тварей, или, если точнее, они были между миром видимым и невидимым. Это было что-то вроде малых узворов… Они должны были разорвать на куски того, кто откажется от ритуала или не пройдёт его так как надо. От них шёл такой же ужас, как от узворов — девяти королей древности, час которых, впрочем, ещё не настал тогда. В то время были только эти, но сколько их было я не знаю. Однако ужас, который вызывало их присутствие был стихийным, тёмным, леденящим… Внешне они не были ни как орч, ни как животные, ни как люди, и рвали они своими призрачными зубами не только тело, но как будто саму душу. Говорили среди нас, что после этого сущность распадалась, и даже за гранью этого мира уже не могла собрать себя в единое целое, и никогда она не могла вернуться в мир живых, но не могла и успокоиться в мире мёртвых. Такая участь ждала тех, кто ослушается воли Ока и не исполнит ритуал.

Пришёл главный офицер, который должен был провести ритуал посвящения. Момент настал.

Я почувствовала, что мои мысли и душу как будто прочли, просеяли сквозь сито, мой чёрный хрусталь не помог мне закрыться, да и смысла уже не было скрывать свои цели… В этом была явная польза — не надо было устраивать сцен отказа, ничего не надо было говорить и делать. Я почувствовала, что вот прямо сейчас узворы будут рвать меня на куски.

Было страшно и грустно, я сожалела… Но могло ли всё это уместиться в несколько секунд промедления?

Последние песчинки упали на дно песочных часов, пора…

И вдруг случилось чудо. Я заметила, что тоже понимаю их мысли — мысли тех, кто решает мою участь.

Я поняла смысл вердикта: мне предлагали дуэль с главным офицером. Если он побеждает — я буду убита от меча, если я побеждаю — я получу право на свободу. На удивление и размышление не было времени, в единый миг мы оба одновременно выхватили оружие и сошлись в очень короткой смертельной схватке. Я успела лишь оценить свои шансы — они равны нулю, я менее опытная и сильная.

Бой длился, может быть, менее минуты, сталь со звоном ударилась о сталь, я двигалась молниеносно и автоматически, мгновение — и я снесла орч башку.
Никто не тронулся с места. Орч любят поединки и драматические развязки. Все были довольны зрелищем, несмотря на то, что победила я — отступница, а не орч — защитник ритуала и порядка. Но договор есть договор! Я оказалась быстрее, и я возьму то, что мне причитается!

Но сначала я возьму отрубленную голову как трофей и пропуск на все четыре стороны.

Я сдёрнула с себя плащ и завернула туда голову старшего офицера. Я действовала машинально, и всё что я делала было продиктовано инстинктом выживания.

Я знала, что когда я пойду через Литс-Гар — пески, разделяющие Морзаг с другим миром — я сделаю остановку и проведу магический ритуал, которому меня же и научили в Морзаге. Я заставлю мёртвую голову жить, я сделаю из неё зомби, чтобы после она на каждом посту могла подтвердить, что я свободна по праву договора. Ведь мёртвые не могут лгать, это знали все. Такие головы назывались тимарины.

И вот я пошла, прямо сразу после поединка я вдруг получила долгожданную свободу. Мне не предлагалось вернуться в башню и взять с собой что-либо, на мне были лёгкие доспехи, кожаные сандалии, со мной было оружие и голова в плаще. К счастью, вода в фляге ещё была.

Я двинулась по направлению к ближайшим известным мне воротам, и никто меня не остановил. Пока я продвигалась по территории крепости, я не стесняясь присваивала себе всё что видела полезного, никто не препятствовал мне, не зная точно как вообще со мной себя вести. Но жизнь в гнезде скорби научила меня радоваться пустым рукам, так что я долила воду в флягу, прихватила по пути сушёные гурч, со мной была лёгкая сабля из чёрного морзагского сплава, подобранный детский лук, заточка и лечебный сухой мох.

9

Я шла и шла по гиблым пескам Литс-Гар. Оживлённая голова была завёрнута в плащ, который я уже волочила за собой по песку, едва соображая куда и зачем я иду, еле передвигая ноги. Усталость и жажда довели меня до изнеможения, и моё движение было почти невозможным бредом.

Однако, всему приходит свой срок, и вот я различила в дали какие-то тёмные вытянутые песчинки, моё воображение, должно быть, начало создавать миражи. Но нет, это не миражи и не песчинки, это настоящие чахлые травки выделялись на фоне уже жёлтого и белого песка. Я остановилась и внимательно поглядела на линию горизонта, где мне уже виделись какие-то необычные, забытые мной оттенки — зеленоватый и голубой. Что это, что?

Я прибавила шагу, насколько это было возможным. Словно второе дыхание открылось у меня, и я дошла, наконец, до линии горизонта: это был ручей.

Как известно — море начинается с ручья…

Книга 2

Часть 1

1

Спасибо врагам моим, они научили меня выживать! Прошло время и я оправилась после тяжёлого перехода через Литс-Гар.

Странно, я продвинулась на юго-запад, и здесь намного холоднее чем там, откуда я шла. Может быть Морзагский купол меняет климат во всём районе? Но лишь днём в Литс-Гар жара, ночи же в этих пустошах холодны. А ведь это было лето…
Запасы мои закончились. Лишённая воды и еды, я шла через гибельные пески несколько дней, и уже на исходе своих физических сил я дошла, наконец, до лугов, сменивших безжизненный ландшафт из светлого песка на зелень трав. Большая часть этой пустоши, как ни странно, всё же поросла травой и несла в себе какую-то жизнь.

Хотя в Морзаге нас — будущих офицеров, учили разбираться в картах, и мы приблизительно представляли себе район, где мы находимся, точного направления своего пути я не знала, но я ориентировалась по звёздам, направляясь на юг и оставляя цепи гор по правую руку. Я шла туда, где среди холодных скал Эрвирина рождается Синсиэль — великая река нашего края. Мне просто хотелось это увидеть! А дальше… Решусь ли я повернуть дальше на запад, чтобы идти домой в Остельван? Я не уверена… Я не решалась идти домой, боясь клейма предательства. И хотя со мной был свидетель моей незапятнанности — голова врага — уверенности у меня не было ни в чём. Да и сущность моего свидетеля могла ужаснуть кого угодно. Между тем, голова действительно помогла мне благополучно миновать несколько патрулей орч, которые не склонны ужасаться.

Как только солнце склонялось к закату, слышался, казалось, со всех сторон, вой и дикий хохот. Это по ночной степи за мной следовали шакалы, которые надеялись, что я, наконец, упаду и потеряю силы к сопротивлению. Однако этого не случилось, но я подружилась с одним из них, и теперь он бегает за мной, интересуясь результатами моей охоты. Я дала ему имя Чиль.

— Чиль! — кричу я ему, — иди сюда, любопытный нос, доедай кролика, пока вороны не утащили остатки к себе.

Я сижу на вершине зелёного холма и греюсь у костра, не страшась абсолютно ничего. За всё время моего пути по степи я встретила лишь шакалов, кроликов и ворон. Но теперь в зелёных холмах я видела маленьких ланей, выдру у реки и множество птиц. На рассвете, пронизанные ласковыми солнечными лучами, в бликах от утренней росы, просвечивали алым маленькие ягоды спелой малины. Мир прекрасен!

У широкого быстрого ручья я сняла всю одежду и выстирала её, отдавая солнцу свою обнажённую кожу с особым наслаждением. Цвет моей кожи становился золотисто-бронзовым, наконец-то приобретая красивый естественный оттенок. С каким восторгом я погружалась в чистый искрящийся поток воды! Как летели на ветру распущенные лунные пряди волос! Я — это Я…

С вершины холма всё ещё видны были белые пески первой полосы пустыни, наиболее отдалённой от Чёрной Твердыни. Этот песок был по-своему красив!

Белый цвет песков, в зависимости от времени суток, имел множество оттенков, и я всё никак не могла перестать смотреть туда — в сторону пустыни, откуда я пришла. Я полюбила пустыню. Я слушала пески, видела движение отдельных песчинок, гонимых ветром с неизменным упорством, словно в движении их был какой-то потаённый смысл.

И так я провела несколько дней — на вершине зелёного холма, опьянённая свободой и ложным чувством защищённости. В глубине души я понимала, что опасность рядом, но игнорировала все её приметы. Да и в самом деле, что мне ещё нужно? Я получила свободу и теперь могу даже окончить свой путь, здесь, между мирами Добра и Зла, между пустыней и зелёными долами, между прошлым и будущим. Время остановилось. Мне казалось, что мой путь окончен, и я беззаботно рассматривала по ночам огромные звёзды, опрокинувшись в сонные цветы. Там, среди этих звёзд, есть одна моя, нет наша — Безымянная звезда.

2

Кто-то сопит и тычется влажным носом мне в плечо, я просыпаюсь.

— Чиль, это ты, — сонно бормочу я имя знакомого шакала, который так и не покинул меня за время моего кочевья по холмам.

Все годы, проведённые в плену, я вынуждена была всегда быть на виду, чужая среди чужих, и даже в мыслях чувствовать постороннее вторжение в свой личный мир. И вот теперь я получила свободу и полное одиночество, не считая этого маленького серого шакала, ни одна душа не тревожила мой покой. И пусть где-то восточнее шла война и рушился миропорядок, здесь, в зелёных холмах было тихо и безлюдно. Западнее высились цепи высоких заснеженных гор, и далее сам трёхглавый великан Эрвирин устремлял свои пики к небу! И там был мой путь домой, и я шла вдоль цепи гор на юг.

Эрвирин… Может быть там Айлиль? Может быть он бежал? Но Айлиль с востока, и если он бежал, его следы стоит искать восточнее. А вдруг он вернётся в Морзаг из-за меня? Или он убит? Эти мысли единственные нарушали моё умиротворение. Кроме того, я беспокоилась, как бы шакал не уволок моего свидетеля. Картина чудовищная, и вместе с тем комичная.

Наконец он приснился мне — мой учитель. Он улыбался, но молчал.

— У меня получилось, — прошептала я тихо, — но скажи, куда мне теперь идти? Я всем чужая!

Учитель не ответил и исчез. Было утро и был день.

Вечером, глядя на огромный огненно-красный диск заходящего за холмы солнца, я вдруг ясно осознала, что мне надо делать. Я посмотрела на юго-запад — на снежные вершины синеющей вдали гряды гор… я знала что мне делать! Я дойду до истока Синсиэля, затем поднимусь в горы к ледникам, найду укромное место среди льда и холода, и спрячу там свой залог свободы и пропуск домой — голову побеждённого мной орч. А затем пойду на восток — искать следы Айлиля.

От скуки я стала учить Чиля таскать за мной завязанную в плащ голову. Не носить же её самой! Главным условием сохранности моего свидетеля была сытость моего шакала…

Мы продвигались вдоль горной цепи на юг, и чем дальше — тем осторожнее я становилась. Однажды я увидела целый караван фейри. На лошадях они двигались с запада на восток, неся с собой большое количество какого-то груза. Я держалась сзади, петляя и тормозя своё движение, чтобы не быть замеченной. Я не чувствовала себя готовой к этой встрече, одинаково сторонясь как орч, так и фейри.

Если бы я тогда знала, что этот караван — фейри моего клана, двигающиеся из Остельвана туда, где они уже пытаются построить новый дом, новый город — в затаённой долине, скрывая тайну прохода туда от всех.

Строительство продвинулось настолько, что город-то уже почти был, но мой отец, как я позже узнала, всё ещё медлил с полным переселением, почти последним оставаясь в старом, опустевшем своём гнезде, где он всё ещё ждал меня.
И вот я различила с высоты скалистого утёса — светлые вены рек вдали, и зарождались эти светлые извивы в Горах Тени.

Вот я и дошла до истоков великой реки, несущей свои таинственные воды через весь западный Россилен, реки, имя которой Синсиэль.

3

Всё чаще на горных уступах появлялись очертания небольших крепостей и дозорных башен. Я опасалась быть обнаруженной. Хотя я понимала, что это — мой народ, к которому я столько лет стремилась вернуться, но я не решалась сделать последний шаг вперёд. Я чувствовала себя отверженной, чужой обеим сторонам. Я знала, что меня не примут обратно так, словно ничего не случилось, я понимала, что я уже не та девочка — невинный цветок, выживший на вздыбленных льдах северного моря. Меня могут принять враждебно, и несмотря на моего свидетеля — заклеймить позором. Да ведь и сам свидетель, то — чем он являлся — может быть хорошим пропуском для орч, но свидетельством моего безумия для фейри. Один мой вид говорил о моей странности и ненадёжности. Я перестала быть похожей на кротких девушек фейри, взлелеянных и оберегаемых их семьями, я не была человеком, в доспехах и с оружием орч, вышколенная в их логове, с повадками дикого зверька, я была их верным врагом. Кем я стала?

Так стояла я на уступе скалы и смотрела как внизу, в ущелье, движется ещё один обоз переселенцев фейри. Куда они движутся? О да, я не знала этого, но я знала, что ещё несколько дней пути вверх, в горы, и я найду подходящий ледник. Для этого мне, увы, пришлось утеплиться за счёт охотничьей добычи. Мех — вот что нужно высоко в горах, где ветер и леденящий туман, сливающийся с низкими влажными облаками, пронизывают холодом насквозь. Да и зима грозила уже своими ледяными копьями!

К счастью, мне повезло, я набрела на заброшенный форт фейри. Там я нашла немного съестных припасов, одежду, карту местности, две походные сумки, немного стрел и самое главное — подходящие мне сапоги! Наверное это были детские сапожки, но на мою маленькую ногу они как раз подошли.

И вот теперь к моему имуществу добавились: чёрные замшевые сапожки с серебряной вышивкой и серебряными набойками и подковками, кожаные штаны, тёплый плащ с капюшоном, немного чёрной кожи для обмотки запястий, немного льняной ткани — на всякий случай, тарелка из какого-то лёгкого светлого металла, и даже ложка и деревянный гребень, карта местности, эльфийские сухарики, травы для заварки, две походные сумки, новый запас стрел к моему детскому луку — а оружие я так и не сменила — сабля и лук служили мне отлично и я к ним привыкла, как и к чёрным своим доспехам. В одну из сумок я отправила своего свидетеля, в другую — всё остальное, что у меня было. И выглядела я теперь так: в кожаных штанах, в чёрных замшевых сапожках, на бёдрах оставалась старая моя набедренная повязка с длинными кожаными полосами, отделанными коротким серым мехом — спереди и сзади прикрывали меня эти кожаные полосы до колена примерно, а впрочем, были они неодинаковой длины и ширины. Так же на мне была льняная рубашка под морзагскими доспехами из кожи со стальными нашивками. Волосы были заплетены в косички, вплетённые в одну косу — на северный манер. Кроме прочего, у меня были тёплый плащ и маленький лук орч с эльфийскими стрелами, лёгкая сабля орч и заточка. Ещё у меня оставался мой старый амулет — тот самый зуб, которым я пробивалась к учителю в темнице. И конечно за мной шествовал мой шакал, который теперь носил за мной эльфийскую сумку с дурацкой башкой орч.

Моё пристрастие к башням привело меня на верхнюю площадку смотровой башни, откуда было видно далеко вокруг. Красота сверкающего горного мира покоряла и завораживала… Глядя на раскинувшиеся вокруг чёрные, синие, лиловые и розоватые горы, на их снежные вершины в вышине, на глубокие ущелья внизу, на кажущуюся маленькой с высоты дорогу в долине — я понимала насколько грандиозен и могуч мир сотворённый, и на сколько сама я маленькая и потерянная в этом огромном мире.
Вечерело, небо розовело на западе, легкий ветер гнал стада сиреневых облаков с юга на север… Поросшие лесами склоны гор и вольные долины чем дальше, тем сильнее терялись в голубой и синей дымке. Даль бескрайняя распахивала мне свои загадочные просторы. Я стояла очарованная этой красотой, нежданной, невиданной, забытой…

Рядом с башней в небе кружили два орла. Как давно я не видела этих птиц! Я разглядывала с высоты свой путь, то место, откуда я пришла, пытаясь разглядеть где-то далеко на севере зелёные холмы, где я обрела покой безвременья… Я думала о том, что прошла огромный путь, незамеченная никем. И в это самое время один из орлов, пролетая мимо башни, поравнялся со мной, и наши взгляды на миг встретились. Я готова была поклясться, что это был осмысленный взгляд равного мне существа, чей тип мышления мне неизвестен. Янтарный взгляд орла словно прошёл сквозь меня, приблизившись на огромной скорости… Смутившись, я спустилась вниз.

Там меня ждал Чиль, который не имел пристрастия к башням, и не захотел подниматься на верхнюю площадку, но охотно свернулся клубком в углу заброшенной верхней комнаты, положив морду на сумку со свидетелем. Похоже, это была спальня. В этот час произошло со мной некоторое изменение. Прежде я не обращала внимания ни на что, кроме тех предметов, которые прямо сейчас нужны были мне для выживания. Но вот я оглядела комнату и заметила кровать, на стене искусно вышитый гобелен, сундук, на котором лежали две-три книги…

Книги… взяв их в руки, я поняла, что для меня это слишком больно. Я положила книги на место, как нечто запретное…

Потом я открыла сундук и стала доставать вещи, которые там находились. Раскладывала я на полу серебряную чашу с красивой чеканкой, какой-то синий сверкающий шар, маленькую флейту и эльфийский нож, несколько браслетов, один из которых был золотой. Красота и изящество, с которым были сделаны эти вещицы, наполнили меня нежностью. Я почти готова была обернуться в прошлое, и щемящее чувство ностальгии завладело мной так же, как сумерки завладели сводами комнаты. Я взяла в руки синий шар — и не смогла понять смысла его предназначения. Затем стала рассеянно разглядывать узоры чаши…

Из всех этих богатств я решила взять себе маленькую флейту. Я несмело заиграла, на ходу придумывая какую-то мелодию. Получилось грустно и нежно. Пошёл снег, и я видела в узком проёме окна, как под музыку кружатся лёгкие снежинки.

Шакал проснулся и тоже загрустил, стал подвывать моей флейте, исполнив целую арию диких степей. Моей флейте? Подумав, я решила взять её с собой на память, остальное же собрала обратно в сундук, надеясь, что хозяин этих вещей ещё вернётся к ним.

Размышляя о том, что надо сделать завтра, я уснула на полу в обнимку с Чилем, забыв что в комнате есть кровать и на кровати можно спать. Мне снилась моя мелодия, сиреневые облака… и неожиданный пристальный взгляд пролетающего орла.

4

Утром мы доели остатки вчерашней охотничьей добычи и я стала собираться в путь — к пещере.

Одевшись теплее и кликнув шакала, я двинулась вперёд и вверх. Узкая тропа вела вверх довольно круто, но походка моя легка, и я почти летала в новых сапожках над острыми камнями и уступами. Чиль не отставал.

Наконец мы пришли. Очень осторожно я зашла внутрь пещеры, и остановившись сразу за порогом, раскрыла ладонь и создала свою свет-лилию. Голубоватое сияние озарило своды обледенелой пещеры. Бесшумно мы двинулись внутрь, внимательно разглядывая камни, прислушиваясь к малейшим шорохам. Чиль пришёл к выводу, что пещера пуста. Я поверила Чилю.

Тогда я прошла вглубь и присела, доставая голову из походной сумки. Чиль с удивлением рассматривал свою ношу. Здесь мне пришло в голову, что теперь самое время проверить, насколько свидетель был способен что-то рассказывать, и не случилось ли с ним что-либо в дороге. В начале пути я дважды уже прибегала к этому способу доказать своё право на свободу, натыкаясь на патрули орч, но теперь я хотела убедиться, что сила моей магии не угасла. И я провела ритуал вызова.

Тайные слова и тайные вещи — это было всегда и всегда будет, но очень немногие знают что это значит. И вот, в бледно-голубом сиянии отрубленная голова, поставленная на камень — засветила мёртвые свои глаза, и медленно, с большими усилиями, заговорила:

— Кто ты, что тревожит меня, почившего в месяц медведя в честном поединке?

— Я та, которая победила тебя в месяц медведя в честном поединке, завладела твоей жизнью и смертью, и ты теперь мой. Вспомни, орч!

— Я не твой… я принадлежу древней силе, что владеет теперь моей душой по ту сторону Тьмы.

— Та сторона тьмы или эта, но твоя голова у меня, и ты принадлежишь сейчас мне.

— Не стану спорить. Отпусти меня, женщина, зачем я тебе?

— Ты мой свидетель, когда я захочу, ты будешь рассказывать о том, как я получила свободу, и что я отказалась от посвящения и не примкнула к силам Морзага. Я не стала одной из вас.

— Ты нас предала.

— Не ври, мёртвые не имеют права врать, ты будешь наказан за ложь.

— Я уже наказан.

Зловещие огни озаряли мёртвое лицо и пустые глаза головы, частично сохранившей свою плоть. Жёлтая кожа морщилась вокруг рта, что вынужден был говорить, а голосовые связки колыхали обрубок шеи…

— Мёртвое, но живое, отвечай, предала ли я кого-либо?

— Нет, ты не предавала. Ты обманула Чёрный Легион, не став одной из нас. Ты осталась тем, кем родилась.

— Правильно. Я осталась тем, кем родилась, — повторила я эти слова, мучаясь сомнениями по поводу сказанного. Но так сказал мой собственный свидетель!

— Ты мой свидетель и будешь мне служить, — продолжила я диалог, зачем-то сообщая голове свои планы, — сейчас я снова отправлю тебя в твой мёртвый мир, и оставлю в этой пещере, пока ты снова мне не понадобишься.

Голова мрачно, скрипуче засмеялась и прошептала:

— Ты делаешь ошибку, фейри.

— Это почему же? Не таскать же моему шакалу тебя за мной по всему миру. У меня есть планы на востоке.

— Почему? Да потому что без меня ты ничто, падаль, считай, что ты уже падаль.
Голова снова заскрипела, изображая смех.

— Кто бы говорил… — пробормотала я в ответ.

Притихший Чиль сидел в тёмном углу и шевелил ушами, пытаясь понять к чему идёт дело.

Я закончила ритуал и снова погрузила голову в небытие, а затем положила обратно в сумку.

— Чиль, забирай сумку, пошли назад.

5

Мы покинули форт и отправились вниз, в долину у подножия гор, чтобы потом свернуть на восток.

Когда мы огибали снизу пустоши Литс-Гар, нам встретилась пустующая самка шакал, и мой верный Чиль остановился и раскрыл пасть, чтобы вдохнуть в себя всю прелесть жизни — запах женщины. Сумка с головой выпала из пасти на дорогу, но Чиль уже не обращал внимания. Он стоял как вкопанный и глядел на прекрасную шакалиху, в то же время не решаясь оставить меня.

— Иди, иди к ней, малыш! Беги!

И шакал вернулся домой, в свой мир, в свои степи, где ждала его любовь, и, вероятно, вскоре народятся маленькие щенки. Улыбаясь, мечтательно глядела я ему во след, а после наклонилась, подняла сумку со свидетелем, и пошла своей дорогой.

Между тем, мир менялся. На юге теперь тянулась бесконечная вереница гор, а впереди меня ожидал Лалливей, владения эльфийского Дома Анорингов, ведь его семья должна быть в тех краях. Там и следовало искать следы Айлиля, думалось мне.

За время моего пути — время не такое уж и малое — со мной не приключилось абсолютно ничего. Как дикая кошка я кралась в сумерках, избегая патрулей эльфов, отрядов орч, и сторонясь нескольких встреченных гарадримов. Днём я спала, вечером охотилась, ночью и утром продвигалась вперёд. Я ничего не знала о том, что орёл, увидевший меня на башне, сказал об этом другому орлу, а другой орёл, хоть и не знал кем являлась девушка на башне, счёл нужным сказать об этом своему другу — королю Тарху — моему отцу. И тогда из Остельвана был послан отряд всадников к заброшенному форту. Но когда отряд прибыл туда — меня уже и след простыл. Отряд двинулся на поиски и шёл за мной по пятам. Но я двигалась быстро и оставляла мало следов, потому отряд не догонял меня.

Я несколько сбилась с пути, петляя и избегая встречи с фейри. Так я отклонилась к северо-востоку.

И вот я шла по весеннему лесу под первым тёплым проливным дождём. Одежда моя вся промокла, волосы пропитались влагой облаков над головой, и мокрые, белыми прядями слегка вились по ветру. Я не пряталась под большие деревья, и не прибавляла шагу, но просто шла, с радостью отдавая своё тело этому дождю, слегка прохладному, омывающему лицо и душу. Струйки дождя уже стекали по моим щекам, шее, капали вниз с кончиков пальцев… Шум дождя наполнил этот весенний мир, цокая по молодой листве и нежной ещё, зелёной траве, в светлых лужах отражались облака и лоскутки бирюзы среди серых туч.

И этот дождь — весенний, просветляющий — напомнил мне вдруг другой дождь, когда наш отряд направили прикрывать с тыла наших штурмовиков. Мне кажется, это было как раз где-то в этих же краях или чуть севернее. В бою мы не участвовали, нашей целью было подбирать раненых, и тех, кто мог быть вылечен — относить в лазарет и лечить, а тех, кого вылечить нельзя — добивать, если сами они по какой-то причине не могли решить свою участь. Наши штурмовики продвинулись далеко вперёд, несясь на боевых ворлаки с диким гиканьем, мы же весь день бежали за ними рысью под проливным дождём. Это было непривычно, ибо в Морзаге нет дождей. С головы до ног мокрые орч неслись, как табун лошадей, без устали, без слов, с напряжёнными лицами, но с ничего не выражающими глазами. Я бежала и слушала своё ровное, чуть отрывистое дыхание, только слушала дыхание, дождь и монотонный, чёткий ритм бегущих ног…

И вот я вновь слушала дождь, но уже совсем иной дождь — дождь моей весны. Я шла медленно, словно впитывая в себя каждую его каплю.

В один из дней я увидела тлеющую степь, а подойдя ближе — поле боя, где вперемешку лежали убитые эльфы, орч и какие-то существа, похожие на людей. Эти существа были низкого роста, с желтоватой кожей, с тёмными волосами, которые росли у них не только на голове, но даже на лице, подобно тому, как это бывает у гарадримов, но это не были гарадримы. Существа показались мне столь уродливыми, что я стояла и глядела на них как вкопанная, забыв, что это поле боя, и что сама смерть здесь правит уродством и тщетой. С горечью смотрела я на прекрасные лица воинов моего народа, с горечью и с гордостью. Мертвы бессмертные, что может быть печальнее в этом мире?

Ничего я не стала брать у убитых, ни оружия, ни доспехов, но увидев лошадь без седока, я позвала её, и она пошла ко мне. Это была незнакомая мне порода. Первым делом выбросила я удила — предмет, который фейри никогда не используют, считая негуманным. Фейри находят с лошадьми взаимопонимание и не мучают животных подобными жестокими и бесполезными ухищрениями. Кто мог надеть лошади удила? Орч не ездят на лошадях, фейри не пользуются удилами!

Итак, я сняла и выбросила этот предмет конской сбруи, затем быстро взлетела в седло и погнала на восток среди высоких ковыльных трав, поднимая пыль на дороге, а в клубящуюся пыль вплетались рыжие лучи вечернего солнца.
Вскоре на пути встретилось мне поселение, не похожее ни на какое поселение из виденных мной раньше. Я поняла, что здесь жило человеческое племя. Поселение было разрушено и сожжено, так что ветхие деревянные хижины догорали, развалины домов тлели чернью сожжённых стен и крыш, кое где видны были и убитые тела, то были женщины и дети. Пахло гарью… Я неслась мимо, не останавливаясь! Затем встретилось мне такое же почти, полуразрушенное поселение, но на пути моём возникли люди — те самые чёрные и волосатые. Они пытались остановить моего коня, кое-кто держал в руках оглобли или палки, но я неслась мимо, не обращая внимания. И так миновала я несколько сожжённых поселений людей, в одном из них — по виду опустевшем и безлюдном, я остановилась и спешилась. Привязав лошадь к уцелевшему забору, я нашла колодец и принесла лошади воды. Лишь после этого я огляделась вокруг в поисках сама ещё не зная чего.

Я бродила по посёлку, разглядывая сожжённые дома. В одном из домов нашлось несколько не сгоревших вещей, в том числе длинный кожаный плащ — эльфийский, без меха и без капюшона, но с рукавами. Я свернула плащ и пристроила к седлу своей лошади. Плащ, найденный в заброшенном форте в горах — с капюшоном — я выложила и оставила на земле. Зиме конец, к чему таскать с собой плащ на меху? Затем я нашла неплохой эльфийский меч, лёгкий и подходящий для моего веса. Но нужен ли он мне? Я привыкла к своему оружию, достигла с ним неплохих результатов, стоит ли менять то, что и так отлично служит! Всё же я его взяла.

Вещи начинали меня раздражать, диктуя правила игры, они забирали слишком много места в моей, пока ещё непонятной, словно расколотой на осколки жизни. Глядя на обгоревшие стены домов я чувствовала себя подавленной. К тому же, мои странствия пока не принесли результатов, я не только не нашла никаких следов того отряда, с которым уходил Айлиль, но даже не знала пока, что нужно сделать, чтобы эти следы найти.

Недовольная собой, размышляя о том, что мои решения и действия хаотичны и переменчивы, я закончила тот день.

В действительности, я преуспела в одном — абсолютно непреднамеренно я запутала свои собственные следы так, что те, кто пытался меня преследовать — потеряли меня совершенно.

На другой день я снова продвинулась на территорию, где обитали люди. Но это были уже другие люди. Они были выше ростом и светлы лицом, со светлыми и русыми волосами, они были в точности похожи на тех, кого я видела в последний день своего пребывания в Морзаге. Эти люди не казались враждебны, и я решилась выехать к ним открыто и попытаться поговорить с кем-то из них, чтобы узнать о ситуации больше. Я выехала на поселковую площадь, и тот час люди обступили моего серого коня, рассматривая как диковинку меня саму. Взгляды их выражали тревогу и недоверие. Я не знала как с ними говорить, и заговорила с ними на сид — на языке моего народа:

— Приветствую вас! Мои намерения не враждебны, я лишь хочу узнать, что происходит на этих землях, кто нападает на эти поселения, и где те отряды которые нападают?

Мне показалось, что два-три мужских лица преобразились осмысленностью, похоже, они поняли в общих чертах о чём я говорю. Многие лица выглядели осуждающими, особенно женские лица, а некоторые мужские — поражёнными. Чему?

Наконец, один из мужчин вышел вперёд и сказал на ломаном сид примерно так:

— Женщина, мы не знаем кто ты, и плохо понимаем почему ты здесь, но если тебя интересуют орки, которые нападают и грабят, то они рыщут по лесам севернее отсюда.

Я не медля развернула коня и поскакала к лесу, где устроила себе небольшое тайное убежище. Я нашла в поросшей ельником скале проход внутрь, и там сложила свои пожитки, спрятав и тимарин. Развесистые ветви гигантских елей надёжно укрывали проход в пещеру, так что мало кто мог разнюхать моё укрытие.
Лошадь я отпустила.

Несколько дней я готовилась к выступлению в северном направлении. В один из таких дней я вышла на охоту и сама стала добычей.

Случилось это так: я пробиралась по лесу в поисках ежевики и вдруг острая боль пронзила мою щиколотку, словно челюсти волка сомкнулись и впились в мою плоть. С удивлением и ужасом я наклонилась и увидела, что моя нога в тисках какого-то деревянного устройства, которое впилось в мою ногу острыми деревянными гвоздями. Пытаясь высвободить раненую ногу, я вдруг провалилась в яму.

6

Очнувшись, я увидела над собой поросшие травой и кустарником края ямы, в которой оказалась, а выше — узорные своды изумрудных елей, а ещё выше — метущиеся по синему небу облака.

Острая боль в ноге заставила меня забыть о небе и яме, и я принялась высвобождать ногу из тисков этого странного, незнакомого мне устройства. Кто мог сделать такое, неужели это такие методы охоты? Никогда я прежде не видела ничего подобного…

Почти до вечера просидела я в яме с кровоточащей ногой. Со мной было немного воды, собранную ежевику я рассыпала при падении. Несколько раз я пыталась выбраться из ямы, но края её были так устроены, что каждый раз я сползала обратно вниз. Не было со мной ни верёвки, ни чего-либо полезного для такого случая. Я выбилась из сил, и кажется задремала, когда почувствовала чьё-то присутствие наверху, взгляд на себе. Открыв глаза, я увидела два тёмных, похоже детских силуэта. Но они тотчас растворились во мгле надвигающегося вечера.

Ночью я увидела наверху отсвет факела, и снова тёмные силуэты. Один из них взмахнул рукой, и мимо меня пронеслось нечто, затем ещё раз, и ещё, и я отбивала это от себя рукой в сторону. Затем я поняла, что это была верёвка с петлёй, которую на меня пытались накинуть. Я достала оружие.

— Эй, внизу, кто бы ты не была, сложи оружие на землю и подними руки, подчиняйся, иначе мы оставим тебя здесь навсегда, — услышала я сверху на ломаном сид.

— Оставляйте, я всё равно выберусь, — отвечала я.

— Нет, не сможешь.

Молчание.

Через некоторое время в меня полетели горящие ветви. Одна из них опалила мне прядь волос, от других я увернулась.

— Эй, внизу, мы будем кидать камни и огонь.

— Хорошо, смотрите внимательно, я складываю оружие!

И я положила на дно ямы свой новый эльфийский меч, который был со мной, и кинжал. Морзагскую заветную заточку я конечно же утаила. Не знаешь где найдёшь, где потеряешь, прощай меч, не долго ты мне прослужил, и хорошо, что моя сабля припрятана надёжно.

После этого вниз была спущена верёвка с петлёй-удавкой, в которую меня вынуждали втиснуться. Держась за верёвку, я должна была подняться наверх.

Меня выволокли, но не дали встать на ноги, направив на меня острые деревянные колья. Наверху оказалось трое мужчин. Это были светлолицые люди.
Слепя меня факельным огнём, они связали мне руки, надели на шею удавку, и лишь затем разрешили встать на ноги.

Я смотрела на них с презрением и старалась дать им это понять. Мы — фейри, даже на животных никогда так не охотились…

Мой взгляд зацепился за другой взгляд, это были голубые глаза молодого парня, который был моложе других, но и выше всех, ростом даже выше меня. Его взгляд совершенно не соответствовал происходящему с нами. Он смотрел с восхищением.
Между тем, один из них спустился вниз на верёвке и подобрал моё оружие. Я снова посмотрела в лицо этому парню и прочитала на его лице смущение, восхищение, и глаза его как бы давали понять, что он сожалеет, и что это лишь метод самозащиты людей в этом опасном мире.

Но ведь это они напали на меня! Они поступили со мной так, как мы не поступаем даже с дикими зверями.

Это какой-то иной, непонятный мне мир, не эльфийский и не орч, я не понимаю правил игры этого мира. Люди совершали сделку со своей совестью, противореча своим же чувствам. Фейри не делали так, они знали, что поступают или хорошо или плохо. Орч никогда не договариваются с совестью, потому что они вычеркнули этот пункт из своих правил вообще. Они поступают «плохо» и считают это правильным, потому что это приносит им удовлетворение и выгоду. Люди умудрялись поступать жестоко, бесчестно, но при этом оправдывать это какими-то моральными принципами, подстраивая свою нравственность под условия существования. Словно всем своим видом люди заявляют: бытие определяет сознание. Да неужели?

И вот мы пошли через лес, и я шла с большим трудом из-за повреждённой ноги. Через несколько часов мы сделали привал, люди разожгли костёр, один из них сторожил меня, второй был готов отражать атаку волков, если они появятся, а третий кипятил воду на огне. Третьим был голубоглазый парень. То и дело он искоса посматривал на меня, а я сидела, привязанная к дереву вдали от костра, обхватив руками колени и пытаясь согреться.

Наконец, я спросила:

— Зачем вы меня поймали, зачем я вам нужна?

Ответа не последовало. Но через некоторое время, тот что меня сторожил, сказал так:

— Ты сама угодила в нашу охотничью яму, мы тебя не ловили.

— А зачем вы меня сейчас удерживаете? Вы не боитесь, что за мной придут мои близкие и отомстят вам?

— А ты нас не пужай, пужаные мы ещё злее, — ответил с усмешкой тот что охранял лагерь.

— Ты странная, ты не похожа ни на кого. Мы видели эльфийских женщин, они иначе одеты, и сверкают как солнце и луна. Ты же словно орк или ведьма, чья ты, кто за тобой придёт? И зачем ты искала орка? — ответил тот что сторожил меня, на вид самый старший из троих.

— И что вы собираетесь со мной сделать? — ответила я вопросом на вопрос.

— Мы не хотим с тобой разговаривать, может ты ведьма и заколдуешь нас своими разговорами, — вмешался тот, что охранял лагерь от волков, — молчите други, не отвечайте ей и не слушайте её.

В это время вода в котле закипела, и парень кинул туда какую-то траву или пищу, после чего через некоторое время котелок стали передавать друг другу и пить это.
Последней поднесли мне, но я оттолкнула котелок с отвращением.

7

Меня заперли в землянке. Жаль, думала я, если бы это был деревянный дом, я бы ужом извернулась, но выбралась, а какой выход из землянки, если есть лишь низкая дубовая дверь, без щелей, чем-то запечатанная снаружи? Удавку с меня сняли, руки же оставили связанными, но через некоторое время мне удалось высвободить свои узкие гибкие запястья.

Я создала свет-лилию и подвесила её в воздухе над собой. Затем сняла сапог и осмотрела раны на щиколотке. Мне пришлось использовать все свои магические умения для исцеления ран, и, к счастью, у меня в кармане всегда был маленький мешочек с запасом порошка из целебного мха. Этот порошок или сам мох можно было вкладывать в раны, чтобы избежать заражения и нагноения. Так я и поступила, и хотя времени прошло уже достаточно много — тела фейри способны сопротивляться заражению очень долго. Я рассчитывала заживить свои раны быстро, а вот замшевый сапожок пострадал больше, и я уже думала о том, как мне его чинить. Не поможет тут не мох, ни заклятье, и сам он не заживёт.

Утром вошла женщина и принесла мне еду и воду. Она сказала на очень плохом сид, что сзади кельи есть углубление и там «отхожее место». Она не заметила, что мои руки развязаны, а может быть и не знала, что меня оставили в связанном виде.
Днём пришёл человек и сказал мне так:

— Мы не хотим тебя убивать, и держать тебя у себя нам накладно и бессмысленно, потому мы решили тебя обменять. Мы не поняли кто ты такая, ты красива как эльф, но одета как воин орк. Кто ты?

— Я эльф.

— Почему же ты рыщешь по лесам и степям и ищешь встречи с орком?

— Это моё дело.

— Тогда мы сделаем так: если придут орки — мы обменяем тебя на наших пленных, если придут эльфы — мы обменяем тебя на еду.

— А если они не захотят меняться?

— Захотят.

И человек ушёл.

Я осталась и размышляла: если они хотят меня обменять, почему так плохо со мной обращаются? Ведь тогда те, кто захочет меня получить, могут обидеться?

Ночью неожиданно появился долговязый парень, который доставал меня из ямы.
Он принёс мне еду — хлеб, мясо и какие-то овощи, в изумлении воззрился на мою свет-лилию, затем молча впился в меня глазами.

А потом вдруг сказал:

— Тебе надо бежать. Они хотят убить тебя, считают, что ты навлечёшь на нас или орков или эльфов или чёрное колдовство.

Я не знала, что сказать…

Он продолжал:

— Я вижу какая ты, ты — нежная. Я помогу тебе бежать.

— Почему ты хочешь мне помочь, разве ты не один из них?

— Я один «из них», даже больше, я сын вождя. Но у нас многие думают по-старому, боятся всего нового, что не похоже на наше… — парень с трудом подбирал слова, чтобы выразить свои мысли. Он продолжал, — но молодёжь хочет узнать мир какой он есть, мы пришли с востока и нам нужно многому научиться. Здесь живут другие народы, и на нас нападают орки с северо-запада. Но всё равно мы должны принимать перемены, не думать что только то что наше старое — хорошее. Ты непонятная и тебя хотят убить. Все озлоблены, и готовы сами убивать и грабить. Думаю, так нельзя…

— Я поняла тебя. Когда ты станешь вождём, ваш народ будет процветать.

Парень покраснел и смутился. Немного помолчав он вдруг сказал:

— Когда я стану вождём, ты пойдёшь за меня замуж?

— Я не знаю, — солгала я.

— Когда я стану вождём, я найду тебя и ты станешь моей женой, слышишь?! Я буду искать тебя, где бы ты ни была.

Он порывисто схватил мои руки в свои, нашёл пальцами запястья и поцеловал туда, где остались розоватые следы от верёвки. Долго его лицо было прижато к моим ладоням, а я растерянно смотрела на его соломенного цвета волосы.

Затем он поднял лицо, внимательно посмотрел мне в глаза, и с какой-то нежной заботой в голосе прошептал:

— Поешь…

От удивления я стала есть то, что он принёс, смущаясь от его пристального задумчивого взгляда.

Была уже глубокая ночь. Когда я поела, он сказал:

— Тебе надо бежать. Сейчас я хочу чтобы ты отошла в заднюю часть кельи и сделала всё, что нужно перед тем как бежать отсюда.

Теперь была моя очередь краснеть.

— Ты готова?

— Да.

8

Я понимала, что один из двоих пришедших ко мне людей лгал. Мне хотелось думать, что врал первый, тот кто обещал обмен, но кто знает! Мир жесток и коварен, а я совершенно не знаю людей, этих новых загадочных существ. Но в любом случае, бежать — самый лучший вариант, и если мне предлагается бежать — я бегу.

И я бежала. Ночь хлестала мне в лицо чёрными ветвями кустарника, топила меня в высоких травах, слепила чернотой. Я бежала к востоку, к лесу, где было моё тайное убежище и мои вещи. Я неслась оленем, без остановки почти до рассвета, как в старые морзагские времена, когда из нас делали «кое-что». Но когда впереди показалось солнце — позади меня очень далеко заполыхали факелы, я почуяла стук копыт почти сердцем, а не слухом. За мной была погоня! Я свернула ближе к ивам, которые сильно разрослись на берегу широкой стремительной реки, несущейся с севера на юг меж огромных валунов. За рекой же был лес.

Когда совсем рассвело, лошади нагнали меня, но я пряталась в густом кустарнике. Всадники побросали догорающие факелы на землю, отчего стала загораться прошлогодняя трава, что образовывала нижний слой, всё ещё стелющийся под уже молодой и зелёной порослью. Сразу с разных концов потянуло едким дымом, в некоторых местах трава загорелась, я стала перебегать с места на место, и трава горела под моими ногами. Они проскакали вперёд — я отступила дальше к реке, но они вернулись и решили прочесать кустарник. Я петляла среди цветущих ив, прячась от перекликающихся всадников, которые явно видели мои следы и поняли, что я где-то поблизости. Их язык я не понимала и не знала о чем они перекрикиваются.

Всадники сходились вокруг меня в полукольце, и тогда я решила спасаться в реке. Я вбежала в холодный речной поток, бурлящий и бьющийся о камни хрустальными крыльями. Там, среди камней, стоя почти по пояс в воде, я с бьющимся сердцем ждала, что будет дальше.

Прямо в воде, вдоль всего берега росли высокие синие ирисы — зрелище воистину потрясающее! В самый миг опасности, стоя в ледяной воде и прячась от преследующих меня всадников, я стояла, и как зачарованная приникала лицом к прохладной синеве лепестков ирисов. На воде, на моих щеках, в волосах, в цветах — бежали, сверкали, лучились искры от утреннего солнца. Но всадники не замечали бликов, они искали меня и приближались к берегу, может быть готовые войти на лошадях в саму реку. И тут я почти вскрикнула от неожиданности — кто-то потянул меня за рукав вниз. Я посмотрела вниз и увидела карлика, или точнее, небольшого роста гарадрима. Он потянул меня за руку за собой, всем своим видом давая понять, чтобы я шла за ним, доверилась ему. Я пошла, что мне оставалось? По воде, среди цветущих ирисов, мы тихонько прошли к каменистому берегу, и там, среди огромных валунов, оказался небольшой узкий лаз. Туда-то и приглашал меня отправиться мой неожиданный спутник. В то время, как мы втискивались в узкий проход среди валунов, я услышала громкие всплески позади — наверное это лошади вошли в воду.

Мы продвигались в узком тёмном проходе куда-то вглубь, пока, наконец, не оказались в небольшой подземной камере, откуда вышли уже в совершенно ином месте, у подножия гор, поросшем хвойным лесом.

— Ну что красотка, провели мы этих лохов, хе-хе, — подмигнул мне ухмыляющийся гарадрим.

Я ответила смесью смеха и дрожи. Часть моей одежды и сапоги были совершенно мокрыми.

— Пошли, пошли! — поторапливал мой проворный спаситель, сейчас, сейчас, мы уже почти пришли, а то замёрзнешь, да!

И я почти бежала за ним следом по камням, поднимаясь вверх к коричневой стене гор. Хоть эти горы и называются Синие, но на самом деле они всё же обычного коричневатого цвета вблизи.

И вот мы, наконец, прибежали к зарослям могучих елей, среди ветвей которых оказалась укрыта небольшая деревянная хижина, наполовину встроенная в скалу. Мы юркнули в двери хижины и я упала ниц. Долгий изнурительный бег после нелёгких испытаний дал о себе знать. Я была не в силах больше двинуться с места.

Морзагская закалки приготовила меня к голоду, холоду, жаре, изнурительному бегу и многому другому, но моим силам наступил предел.

Гном посмотрел на меня понимающим взглядом — гномы вообще всегда всё понимают, но ни с чем никогда не согласны, как я заметила, — и быстро смел с кровати какой-то ворох шмотья. Потом он снял с меня мокрые сапоги, помог мне приподняться и уложил меня на кровать, подал чашку с холодным чаем, быстро развёл огонь в небольшом очаге.

— Эх, не ко времени огонь, будет и дым, будет и дым, — бормотал он. — Кто их знает чертей…

Я провалилась в сон.

Долго ли я спала, я не знаю, но меня разбудило гномье ворчание. Он наводил порядок в комнате, гремел плошками на кухне, что-то варил. Хижинка была совсем крошечная, и хозяйство там было нехитрое, но шума гном производил столько, словно целый замок готовится к пиру. Гномы — существа очень скрытные, но шуметь умеют не хуже других и делают это со вкусом.

Гном вышел из-за перегородки, разделяющей кухню и единственную комнату, и я смогла разглядеть его получше. Он был с седой бородкой, но не такой уж и старый, в красном вязаном колпаке и в меховой жилетке.

— Ну как спалось? Погоня не снилась, хе-хе?

— Ничего не снилось, спасибо. Спасибо за помощь, без тебя бы я уже погибла.

— Неужели так и прибили бы?

— Не знаю…

— Эхех, времена…

Гном юркнул на кухню, затем снова появился, но уже с маленькой чугунной сковородочкой в руках. А на сковороде у него шипела и замечательно благоухала петрушкой яичница-глазунья.

— Надо поесть, а то можно так совсем отощать, кому надо таких красавиц, которые ноги не волочат, хе-хе…

И я ела с таким аппетитом и удовольствием, которого не припомнить было за многие годы.

Я ощутила, что под одеялом я лежала наполовину раздетая. Когда я успела снять с себя мокрую одежду я уж и не помнила, но моя одежда сушилась на кухне возле очага.

— Позвольте представиться, Мильен Гарин, а можно и просто Гарин, — шутливо перешёл гном на официальный тон.

— Меня зовут Мэй, — улыбаясь порозовевшими губами,
отвечала я.

— А из каких таких будете, если не секрет?

Я насупилась. Гном юркнул на кухню.

И снова гном появился, полный бодрости и задора.

— Тебе надо переодеться в мальчика, чтобы тебя никто не заподозрил в непонятности, вот что!

Хлопая ресницами, я смотрела на суету гнома, когда он с воодушевлением вытаскивал из сундука разные вещи, предлагая мне на выбор то широкие гномьи штаны, то деревянные башмаки, то вязаный колпак.

Тем не менее, образ мальчика я создала, одевшись в накидку с капюшоном, закрывающую волосы и большую часть лица. Мои просохшие кожаные штаны и сапоги вполне подходили к любому полу, как и куртка.

Гном предлагал отправиться с ним в посёлок к людям, где в одном из домов у него назначена встреча с другими гномами, которые хотят идти в горы на север. Я могла пройти этот путь вместе с ними, а дальше по ситуации.

Я не знала, что несколькими днями позже, у той же реки проскачет другой отряд всадников, и тоже будет высматривать мои следы.

На другой день мы уселись на пони и отправились в человеческое поселение, где у гномов была назначена встреча.

Люди, встреченные на улице, узнали в нас гномов и не обращали на нас особого внимания, несмотря на то, что мой рост никак не подходил к гномьему. На дверях нужного нам дома должен был быть нарисован крестик. И действительно, на одной из улиц мы увидели дом с такой дверью. Мы спешились, мой спутник прошёл через палисадник с цветущей наперстянкой и постучал в деревянную дверь.

— Кто там? — откликнулся голос изнутри.

— Добрый день, у нас здесь сегодня назначена встреча, хе-хе, — сказал мой гном, застенчиво покашливая.

— Подождите снаружи, — ответил голос.

Гном недоуменно посмотрел на дверь, затем на меня, и потоптавшись на месте, снова неуверенно постучал.

— Кто там?

— Простите, а как же… ммм… мы видите ли приехали на встречу…

Никакого ответа.

— Может быть нам и правда просто подождать здесь? — робко спросила я.

— Так мы привлечём к себе внимание и вызовем подозрение. Скажут: что это они тут вынюхивают?

— Действительно, — понурив голову ответила я.

И наши пони посеменили дальше, хотя мы точно и сами не знали куда их направить. Нам уже казалось, что из-за аккуратных заборчиков нас подслушивают, за нами подглядывают.

— Вот так и не случаются великие исторические походы и события, — печально воскликнул Гарин.

— Тише. Тут могут быть везде уши, — зашептала я.

— Уши нынче выгодно меняют как ценный трофей на смолу и стрелы, — нарочито громко отозвался мой спутник.

— Гарин, мне надо вернуться в мою пещеру, там остались нужные мне вещи…
И мы отправились в обратный путь, очень осторожно пробираясь по лесу в моё старое укрытие, где лежали мой свидетель и некоторые вещи.

После того как мы забрали мои вещи, мы решили обсудить наши планы и возможности. Гарин не смог встретиться со своими друзьями, и ему предстояло одному продвигаться в северную часть Синих гор, а я хотела продвинуться на север, оставив в тайне дальнейшие свои цели. На самом деле, я решила искать отряды орч и сдаваться им, затем предъявлять голову, удостоверяющую моё право на свободу, и между тем высматривать, нет ли среди орч Айлиля или кого-то знакомого, кого я могла бы спросить о нём. Конечно надежды найти его самого было совсем мало, но на какую-то информацию я рассчитывала.

Вечером перед походом гном вернулся с разведки встревоженный и сказал, что узнал о том, что по дорогам носится отряд каких-то странных, вооружённых до зубов то ли людей, то ли фейри, и они кого-то ищут. Недели две мы не решались выходить из своего укрытия, отсиживаясь в пещере, при том Гарин ходил на разведку смотреть следы на дорогах, и по его наблюдениям выходило, что отряд всадников не уходит из этого района, а продолжает зачем-то тут разъезжать. Наконец, следы всадников перестали пугать моего гнома, и мы тронулись в путь.

Все следующие дни мы, как ни странно, благополучно продвигались на север (но и не без приключений!), пока, наконец, не пришло время расставаться. За время нашего пути я привязалась к Гарину, и теперь неизвестность и неопределённость будущей встречи меня угнетали, мне было жаль с ним расставаться. На прощание мы обменялись вещами «не глядя»: я подарила ему флейту, а он мне мешочек с «вещим порошком», как он сказал.

И наши пути разошлись.

9

Чёрную, как безлунная ночь, лошадь поймала я в горах севера, и был это истинный эльфийский скакун. Высокий, огромный, тонконогий, с гривой, метущей траву в поле, с диким, нервным нравом и мудрым взором светло-голубых глаз.
Чёрный Вереск назвала я его, и вплела ему в гриву вереск.

Мне больше не было нужды таиться, я могла не скрывать свою личность, и снова быть самой собой, кем бы я не была и кем бы меня не считали.

Лишь крыльев не хватало нам с Вереском, но мы летели и без крыльев, опьянённые скоростью и осенней прозрачной далью, открывающейся на все четыре стороны, ибо был самый конец августа, но всё уже дышало осенью, которая пришла в эти края раньше обычного. Стаи ворон с карканьем носились над полями, и осеннее эхо далеко разносило по округе их грай.

На одном из путей своих я подобрала рогатый шлем, подбитый мехом и с пришитым сзади хвостом какого-то пушистого зверька, и надела его — единственное, чего не хватало мне для полной экипировки в моих странствиях. Шлем был сделан из черепа неизвестного мне древнего рогатого существа, на вид похожего на дракона, но с небольшими ветвистыми рогами. Ветви эти росли не в стороны, но направлены были чуть назад. Шлем был укреплён чернёным серебром. Кому мог принадлежать такой шлем? Теперь он был мой.

По дыму костров высматривала я орч, и вот, наконец, показался в вечереющей мгле сизый дымок в степи. Я понеслась в том направлении по ковру из мха и вереска, по брусничникам и ягелю… По правую руку высились поросшие изумрудным хвойным лесом и буками склоны Синих Гор, чьи снежные пики пронзали серебристые облака.
Я неслась навстречу своре орч и ворлаки, и они изумлённо смотрели как я приближаюсь, ощетинившись сталью. Ни кто ещё не искал с ними встречи, но напротив, все бежали от них кто как мог.

Оказавшись достаточно близко, я подняла правую руку без оружия, и закричала приветствие на языке орч.

Поравнявшись с ними, я спешилась, достала из походной сумки отрубленную голову и положила её на землю перед ошалевшими орч.

— Что это значит? — выступил вперёд их офицер.

— Это мой свидетель того, что я свободна перед Морзагом. Это тимарин, он скажет вам, что вы не можете ни к чему принуждать меня, и что я отпущена делать что хочу.

— Давайте это проверим.

И мы провели ритуал призыва в эту мёртвую голову духа её владельца, который явился и подтвердил мои права.

— Хорошо. Зачем ты пришла к нам, что ты хочешь?

— Я хочу знать, куда делся мой брат, Айла, который ушёл полтора года назад из Гроч с отрядами орч на войну. Кто-нибудь знал его, видел, помнит? Фейри с красными волосами и шрамом на лбу!

Толпившиеся вокруг меня орч угрюмо молчали.

— А твой свидетель скажет нам, что мы обязаны тебе помогать и отвечать на твои вопросы? — спросил офицер.

— Не скажет.

— Я знал Айла, — выступил вперёд один из орч, — Айла исчез примерно десять Лун назад, то ли убит то ли затерялся, никто не знает куда он делся. Он чужак, проклятый фейри… как ты.

— Ты не видел его мёртвым?

— Нет.

— Никто не видел?

— Нет. Теперь уходи.

Наконец-то мне повезло и я нашла тех, кто хоть что-то мог мне сказать о брате. Безымянная Звезда подарила мне лучик надежды. Вскочив на спину Вереска, я понеслась назад, на юг, через осенние пустоши, тихие леса с опадающей золотой листвой, дрожащие осины, медные дубы и высокие ели с каплями дождя на ветвях… Ближе к югу земля была местами усеяна спелыми каштанами и опавшими яблоками, а сосны укрывали изумрудным покрывалом склоны гор. Пахло свежестью и сосновой смолой. Я спешилась и повела коня в поводу среди сосен, раскинувших свои могучие кроны подобно зелёным шатрам. Увидев подсохшую смолу на многих стволах, я взяла одну из них. Словно янтарь она просвечивала на солнце древним огненным светом, и напомнила мне о море и Остельване, сосновая смола напомнила мне о доме. Все здесь было прекрасно и величественно, только не было здесь моря. Тоска проснулась в моём сердце, нестерпимо захотелось мне увидеть море, услышать крики белых чаек над пенными волнами и шум прибоя. Бесплодна моя погоня за тенью, не положиться ли на судьбу?

На обратном пути я имела несколько столкновений с орч и людьми. Некоторые орч нападали, не дожидаясь разъяснений, и тогда говорила сталь. Некоторые люди блуждали по лесам и дорогам в поисках лёгкой добычи, и сами становились добычей — мой клинок был надёжен, а дух мрачен и озлоблен.

Однажды, в сумерках я неслась по дороге, погружённая в свои мысли, когда мой конь заржал, увидев впереди кордон.

— Прочь с дороги! — не снижая скорости, закричала я, перескакивая через заграждения из поваленного дерева и доставая саблю из ножен. Зловеще сверкнула чёрная морзагская сталь, ожидая кровавой добычи. И мне хотелось этой добычи…
Однако люди, преграждавшие мне путь, не захотели вступать в бой, но дали понять, что приглашают меня просто отдохнуть у них, ведь наступила ночь, стоит ли в ночи мчаться по пыльным дорогам одной? А заграждения — от орков…

Я не любила людей и не доверяла их посулам, но согласилась на остановку.
Мы вошли в длинное низкое деревянное здание, крытое соломой. Посередине имелся очаг, а по стенам с двух сторон — длинные скамьи. Меня же усадили на некое подобие кресла из куска дерева, на котором лежал мех. Мужчины расселись на скамьи, а несколько молчаливых женщин стали подавать угощение. Я уселась прямо в длинном своём кожаном плаще, не снимая с головы рогатого шлема. Мне начинало доставлять удовольствие ужасать и шокировать. Я ожидала, спрашивая себя: на какой ещё обман способны эти чужаки?

Но чужаки, похоже, не имели никаких хитрых планов, и действительно собирались отдыхать и ужинать.

Мы пытались говорить на сид и на их языке, который был похож на языки других пришедших с востока племён, и которые я уже слышала.

Один из них обратился ко мне так:

— Скажи нам, госпожа, что видела ты в тех краях, из которых сейчас возвращаешься, и куда ты спешишь? Мы пришли с востока, и мало знакомы с местными народами и обычаями.

— Я видела орч на севере, а теперь я спешу на юг.

— Кто такие орч, откуда они приходят, и почему они нападают на нас, зачем враждуют с мирными жителями этих мест?

Простой вопрос поставил меня в тупик. Ведь по сути, на него не было ответа. Сказать им, что в мире существует Зло? А Добро, существует ли Добро? Существует убийство ради наживы или выживания, но существует и убийство ради убийства, жестокость ради жестокости, ложь ради лжи. Ненависть ради ненависти, когда ненавидящий погружается во мрак озлобления и получает от этого странную силу и удовлетворение. Но видела я и любовь ради любви, нежность ради нежности, щедрость и благородство. Зачем нападают орч?

Не дождавшись моего ответа, другой мужчина спросил меня:

— Скажи, госпожа, неужели все местные девушки носят оружие, скачут на лошадях одни по дорогам в этом опасном регионе? Наши дочери и жёны сидят дома и варят щи, а мы охотимся и защищаем их.

— Нет, уважаемый, не все местные девушки и женщины ведут образ жизни, подобный моему. Мой путь не похож на пути многих других.

Я заметила, как многие украдкой всматривались в мои очень светлые глаза, по-рысьи осенённые чёрной обводкой ресниц и обрамлённые причудливым оскалом моего драконьего шлема.

— Мы видели ваших женщин, они прекрасны как утренняя заря, как звёзды в небе! Искусны ваши мастера, богаты ваши города.

— Это так…

Огонь очага и дыхание многих собравшихся людей нагрел воздух и мне становилось жарко в верхней одежде. Но я не решалась снять с себя что-либо, чтобы не лишиться этого. Не было у меня доверия ни к кому.

Я сняла шлем и волосы мои рассыпались по плечам, ибо косы расплелись в пути. И когда волосы мои, словно поток лунного света, озарили мне лицо, я услышала возглас изумления. Все смотрели на меня удивлённо, будто никогда ничего подобного не видели. И правда то, что волосы людей не таят в себе сияния. У фейри же и глаза сияют особым затаённым светом, и даже кожа у многих женщин словно драгоценность.

И тогда я почувствовала себя фейри, девушкой из благородного эльфийского дома. Сердце моё наполнилось радостью от этой мысли, и снова мне захотелось домой, к своему народу, к отцу. Возможно ли такое, примут ли меня после всего, что произошло?

Я хотела пойти поглядеть, хорошо ли моему коню, но мне тут же сказали, что за конём присмотрят, и он будет сыт и ухожен.

Что хотят от меня эти люди, в чём подвох?

Я то и дело посматривала на сумку с тимарином, боясь потерять самое ценное своё имущество.

— Мало ты ешь и мало пьёшь, словно птица поклевала, — обратился ко мне тот, кого почитали как предводителя.

— Я думаю, что мне этого достаточно, — улыбаясь, отвечала я.

— Вот бы все женщины ели так мало, — стали шутить остальные.

Не зная, что отвечать на подобные слова, я стала рассматривать женщин. Они выглядели чистыми и опрятными, но вели себя как слуги, а не как хозяйки всего имущества. У фейри мужчина является главой семьи и дома, дочери и жёны должны быть послушны, женщин же тщательно оберегают от всего, что может им повредить, и всё что делается мужчинами — по сути делается для них, ради их удовольствия и расположения. Здесь же женщины казались мне словно холёная, но рабочая скотина, которая, вероятно, должна работать и рожать.

Любовь фейри не заключалась в размножении, рождение детей было естественным следствием и процессом, но любовь была ради любви, а не ради размножения. И хотя сама я ещё не познала ту часть жизни взрослых фейри, которая была связана с любовной близостью, я знала, что фейри не животные, где самка существует чтобы рожать, продолжая чей-то род, нет, наши женщины важны и ценны сами по себе.
Когда трапеза была окончена, ко мне подошёл предводитель, и жестом предложил отойти в сторону. Мы отошли с ним в дальний угол и он сказал:

— Несколько дней назад — столько дней сколько пальцев на двух руках — проскакал мимо нас конный отряд эльфов, было их столько, сколько пальцев на одной руке.

— И что же?

— Они спрашивали, не проезжала ли здесь эльфийская девушка с волосами цвета луны.

— Очень интересно, спасибо что сообщил. Кто знает, возможно, это мои друзья ищут меня, а может быть и не меня.

Сказав это, я не знала и сама, на сколько была близка к истине.

— Скажи, а не видели ли твои люди проезжающего здесь одинокого рыжеволосого подростка эльфа?

— Не слыхал про такое. В одиночку сейчас мало кто странствует. Не пожелаешь ли, госпожа, пройти почивать, время позднее?

— Где я могу переночевать?

— Женщины проводят тебя, мы всё приготовили, но не взыщи, таких красот и удобств как в ваших хоромах у нас нет. Но у нас тепло и сухо.

Я согласно кивнула головой.

— Благодарю.

И я заночевала у людей, в отдельной комнатке, где для меня была поставлена большая чаша с тёплой водой, и постелена узенькая коечка с богатыми мехами вместо одеяла.

Знал бы этот человек, насколько эти его скромные удобства кажутся изысканными мне после моей морзагской башни и долгих скитаний.

Я положила саблю рядом с собой так, чтобы сразу можно было при необходимости её схватить, и если бы её кто-то тронул — я бы сразу почувствовала. Впрочем, я делала так всегда и везде с тех самых пор, как появилась у меня сабля.
После этих мер предосторожности я уснула и до самого утра меня ни кто не потревожил.

Утром ко мне вошла женщина и мне было предложено козье молоко и хлеб, а так же в глиняной мисочке лежала неплохо сделанная колбаса из оленины. Девочка принесла в маленькой корзине несколько яблок. Женщина смотрела на меня со страхом, а девочка с любопытством.

Девочка увидела лежащий на койке в ногах мой шлем, и спросила:

— Можно подержать?

— Можно.

— А он не кусается? А кто это?

— Это дракон, — не долго думая, ответила я, не вдаваясь в рассуждения о животном мире Мидварда, — он кусается, но сейчас он тебя не тронет, — добавила я на всякий случай.

— Ты его убила?

— Нет, я не убивала.

— А кто?

— Может орч.

— А откуда он у тебя… — вопросы сыпались как частый дождь, а ответы были не так уж и важны.

Женщина начала мести земляной пол…

Я быстро позавтракала и побежала смотреть как поживает мой Вереск. Во дворе мне указали на конюшню, и я поспешила туда. Вереск был в полном порядке.

Удивительно, думала я, одни и те же люди, но как по-разному приняли меня их племена. Попрощавшись с гостеприимными людьми, я понеслась дальше своей дорогой на юг.

К вечеру на дороге возле леса я увидела пятерых всадников. Моё зрение говорило мне, что это были фейри. Они стояли на месте и никуда не ехали, будто ждали кого-то. Уж не отправили ли ночью гонца принявшие меня люди, сообщить о моём появлении?

В своих странствиях, на всех своих дорогах, я соблюдала железное правило: всеми силами избегать фейри. И ни разу я не столкнулась ни с одним фейри лицом к лицу. И вот теперь мне не избежать этой встречи. Если я сверну или поскачу назад, то привлеку к себе внимание явным нежеланием встречаться, и это вызовет подозрение, и скорее всего, за мной погонятся.

Итак, я поскакала навстречу к пятерым всадникам, и это были фейри. В ужасающем своём шлеме, в чёрном развевающемся кожаном плаще, с оружием и в доспехах орч, я предстану перед своим народом, и тогда они подумают, что я либо орч, либо родня узвору. Но ведь люди сразу узнали во мне фейри, что подумают обо мне моя родня, за кого примут?

И вот настал момент, когда конь мой остановился на дороге перед всадниками. И я и они — мы молча рассматривали друг друга. Я ждала их реакции, они изучали с чем столкнулись. По их лицам я видела, что они озадачены. Один из них сказал:

— Ты узнаёшь меня, Кэль-Исиль? — он назвал моё детское прозвище.

— Нет, — машинально ответила я, вглядываясь в черты его лица, и не заметив, что отозвалась на это имя.

— Но ведь так тебя называли?

— Да… — ответила я полушёпотом.

Его конь подошёл к моему вплотную, и я увидела когда-то давно знакомые, ясные, серые глаза и золотые локоны, выбивающиеся из-под серебристого капюшона… Он внимательно всмотрелся в моё лицо, сказал:

— Пойдёшь домой, девочка?

Часть 2

1

Шестеро сильнейших эльфийских рыцарей были посланы моим отцом на поиски виденной орлами девушки с волосами цвета луны. В поисках иногда помогали им орлы, но всё же, прошло не мало времени, прежде чем они нашли меня. Один из них погиб в столкновении с орч.

И вот миссия их была выполнена, теперь мы сидим и греемся у костра, сделав привал в лесу близ дороги.

Эльфийские войны поражали меня своим огромным ростом и атлетическим телосложением. Давно уже я не видела свой народ столь близко. Во время моего странствия я видела их или издали, или убитыми на поле боя. Но сейчас я разглядывала их с гордостью: вкус в одежде, изящные манеры, загорелые лица с правильными чертами лица, благородные носы, изысканно очерченные брови, ясные глаза — очи, красивые губы и даже девичий румянец — всё это приметы мужчин моего народа. Многие носили украшения, у одного были подведены глаза, отчего он напоминал горного леопарда. У фейри нет единой моды, каждый находит свой собственный образ и стиль.

Я тяжело вздохнула, представив себе, каким чудовищем, должно быть, я им кажусь сейчас.

Все они почему-то обращались со мной как с маленьким ребёнком, проявляя крайнюю осторожность. Я это видела…

Сероглазый — Элиор, его манеры и лицо были особенно примечательны. Его стать, очень высокий рост, сила и гибкость выдавали в нём того, кто пробудился в глубокой древности в начале времён. Он был одним из первых фейри. Лицо его отличалось от прочих лиц тем, что по нему никогда невозможно было понять, о чём он думает, что чувствует… Крайне скрытный и сдержанный, он сохранял достоинство и доброжелательность. А так же его отличительной чертой было то, что его лицо могло «не привлекать к себе внимания» и казаться незаметным, простым, даже невыразительным. Но его проницательный взгляд читал в душах, он обладал такой харизмой и властностью, что, казалось, ослушаться его просто немыслимо.
Элиор был моим родственником, и в прежние времена я его знала. Но забыла…

Я смущённо принимала от фейри чашу с водой — мне было стыдно моих рук, неухоженных, не слишком чистых, обмотанных до пальцев кожаными лентами, чтобы защитить кожу от постоянного взаимодействия с саблей и уздой. Я охотилась, строила убежища, делала много такой работы, которая выпадает на долю странника.

— Скажи, Мэй, — я просила называть меня так, — зачем ты пошла в эти края?

— Я ищу брата.

— Брата? Но у тебя нет брата… Среди живых…

— Есть. Мы породнились в Морзаге.

— И кто же он?

— Он аноринг.

— О… Так ты была в Морзаге…

Я боялась этого момента и он настал. Пора было рассказывать о том, что со мной случилось. Однако ни кто не принуждал меня рассказывать, разговор строился так, что мне самой предлагалось решать, что говорить, а что нет. И ещё мне показалось, что они уже поняли откуда я пришла, но не подавали виду.

Я коротко рассказала, что со мной произошло и где я провела все эти годы.

— И эта голова… она с тобой? — прозвучал ожидаемый вопрос.

— Да. Мы можем провести ритуал, и вы услышите от тимарина подтверждение моих слов.

— Я бы не хотел слушать никакую голову, мне достаточно твоих слов, — вдруг сказал Элиор.

Хотя подробности, связанные с тимарином, наверняка шокировали фейри, внешне этого нельзя было понять. Наоборот, за мной ухаживали как за ребёнком, не давая мне ничего делать самой, и называли госпожой.

— А ты знаешь, — сказал мне Элиор, — у тебя теперь есть сестра.

— Отец женился? — испуганно спросила я.

— Нет, конечно нет, но он взял приёмную дочь от своего погибшего сводного брата. Очаровательная девушка твоего возраста. Я уверен, что вы подружитесь.

Я задумалась. Что общего у меня может быть с девушкой фейри, не знающей ничего о том, как стирают кровь с лезвия сабли?

Переполненная всеми этими впечатлениями, я чувствовала моральную усталость и растерянность, словно я долго бежала и на полной скорости врезалась вдруг в невидимую и мягкую преграду.

Один из фейри напевал какую-то красивую мелодию, искры от костра таяли в синеве ночи, а мои глаза сонно закрывались.

— Ну вот Найрис, зачем ты спел колыбельную, девочка то и уснула, — последнее что я услышала прежде, чем погрузиться в сон.

2

Сонные аллеи, залитые лунным светом. Я иду по дороге, ярко освещённой луной, и вижу свою косую тень, скользящую по узорной траве вдоль дороги. Я — лунная собака, и мой удел — сторожить ночные пути… Сторожить… ночные пути…

Не проснувшись до конца, я вскочила на ноги, с трудом найдя свою саблю — она оказалась не там, куда я обычно её кладу перед тем как уснуть. При этом я вынырнула из вороха тёплого меха и мягкой шерсти. Оказалось, что пока я спала, меня подняли и перенесли в сделанное мягкое тёплое ложе, укутав мехами, а саблю воткнули рядом, чтобы я не испугалась, когда проснусь. Один из фейри всё время следил за костром рядом, чтобы поддерживать тепло. Осень давала о себе знать и здесь на юге. Ночи становились холоднее, и местами на траве появился иней.
Тут же ко мне подошёл Элиор, обнял за плечи и усадил обратно в тёплое моё гнёздышко.

— Всё хорошо, опасности нет, — шептал он тихо, ложись поспи ещё, — и он укутывал меня мехами и шерстяным пледом.

Теперь всё ясно, они считают меня сумасшедшей — поняла я, и легла, укутавшись пледом и мехом. С грустью смотрела я на языки пламени, протягивая из тёплого укрытия тонкую руку, чтобы погладить траву в инее рядом. Белые кристаллы инея были словно белые кораллы.

Заботам обо мне не было предела, члены отряда словно соревновались между собой, кто больше мне угодит. Меня укутывали, кормили, лечили какие-то мелкие ранки, приносили с трудом найденные последние осенние цветы, пытались переодеть в одежду, которую везли с собой, хотели расплести походную косу… Мне даже показалось, один из рыцарей бросал на меня пылкие взгляды.

— Дитя, дай это мне, — говорил мне один из них, забирая у меня из рук овощи, которые я собиралась почистить для ужина. При этом он немедленно вытирал мои руки своим платком.

Мне даже казалось, что дома, в детстве, со мной так не возились, как теперь.
— Мэй, девочка, не беспокойся о костре, я сам послежу, не порань руки.

На третий день нашего привала я сидела смирно и уже не пыталась ничего делать, а лишь дремала, ела, пила и слушала песни. О Вереске тоже заботились члены отряда, не позволяя мне «утруждаться».

На утро четвёртого дня ко мне подсел Элиор и сказал:

— Мы пошлём гонца к анорингам, они сами начнут поиск твоего друга. Не бойся, прошу тебя, не тревожься ни о чём, с ним всё будет хорошо, ему ничего не угрожает. Когда он найдётся, мы попросим сопроводить его к нам в гости. И вы непременно увидитесь. А наш отряд сегодня двинется в направлении Остельвана, так как там тебя ждёт отец.

— Но я…

— Всё будет хорошо, — улыбался он, — оденься теплее.

Элиор был ласков и заботлив, но не слушал никаких возражений и не принимал ни малейшего сопротивления. Он всё решал сам и был непреклонен.

Сделать всё по-своему? Бежать снова? Немыслимо… И я решила довериться этому древнему, мудрому герою, который не мог обмануть меня, просто не мог…

Настал час отправляться в путь. Мы все сели на лошадей, среди которых мой чёрный жеребец смотрелся фантастически красивым, не смотря на то, что и остальные эльфийские лошади были великолепны, но Вереск был какой-то особой разновидностью этой породы.

Мне предложили сменить мой плащ и шлем на эльфийский плащ с капюшоном. Это был красивый серый плащ с серебряной вышивкой, основным мотивом которой было серебряное древо с узорными ветвями и цветами. Этот дорожный плащ был из тех, что могут сделать своего владельца незаметным, подстраиваясь под окружающий пейзаж по цвету, хотя был у него и свой собственный цвет и мотив узора.

Мы двинулись в путь. Впервые за долгие годы я ехала под такой охраной с чувством полной защищённости. Меня то и дело спрашивали не устала ли я, не желаю ли чего-либо. Днём мы делали привал, вечером устраивали лагерь для ночлега. Мы быстро пересекли окраину Лалливей, где был отправлен гонец к местному князю и нашему родственнику, с просьбой организовать поиски Айлиля. Этот район полностью контролировался фейри, и никакой угрозы для путников не было. Затем мы проехали вдоль горной гряды на запад. В этих краях нас дважды атаковали мелкие отряды орч, но мы легко отбивались от них. В этих столкновениях я показала, что способна справиться в среднем с двумя-тремя рядовыми орч, но мои спутники не перестали обращаться со мной как с ребёнком, и даже наоборот, они стали смотреть на меня с жалостью.

Там Элиор отправил гонца в Остельван — предупредить о нашем благополучном возвращении. Элиор говорил, что наверняка отец отправится к нам навстречу.
В пути я любовалась осенними красками лесов и гор, между тем осень вступила в пору, когда деревья теряют свои драгоценные кроны, и те золотым и багряным ковром укрывают холодеющую землю, а на голых ветвях дрожат капли дождя, и дали распахнуты перед всесильным осенним туманом. По утрам на поникших травах лежал иней.

И вот мы прибыли к истокам Синсиэля и двинулись по течению, встретив там кочующих эльфов Веспер — эльсидар. Их было около семи десятков, и были среди них и мужчины, и женщины, и дети. Я смотрела на них во все глаза, пытаясь узнать и понять как можно больше.

Однако мои спутники, не смотря на то, что мы оказались в кругу друзей и опасности никакой не было — старались оградить меня от общения с эльси. А те при этом, проявляли ко мне живой интерес, видя мою необычность и чувствуя интригу.

Все они обращались ко мне весьма почтительно, так что до меня стало доходить, что причиной тому, что мои спутники обращаются со мной чрезмерно заботливо, отчасти является моё высокое положение от рождения, а не то, что мне казалось — что меня считают сумасшедшей. А может быть даже и не было чрезмерной заботы, потому что я увидела, что с другими девушками и женщинами фейри обращаются почти так же бережно. Женщины фейри окружены обожанием, и хотя мужчины наделены властью, в патриархальной эльфийской семье на самом деле всё зависело от женщин. Решали мужчины, но зависело решение от женщин…

3

Было решено устроить общий привал. На большой поляне у реки раскинулись живописные шатры. Там и сям зажигались эльфийские огни — сферы света, подобные моей свет-лилии, но большие. Разводили и костры, рядом с которыми тут же кружились в танце молодые девушки, а ближе к ночи слышны стали старинные, сложенные, может быть, ещё во времена Дерев — песни.

Во все глаза смотрела я на своих сверстниц, и пожалуй, за последнее время, это зрелище произвело на меня самое сильное впечатление из всего виденного. Эти девушки — их внешность, манеры, повадки — всё выходило за рамки моих представлений о реальности. Красивые, весёлые, свободные, не ведающие ни боли ни страха, они сливались с осенним лесом и небом, отдаваясь музыке и танцам с такой непосредственностью, словно сами они были сотканы из того же невесомого и загадочного материала, что и музыка, небо, иней на траве… Они беспечно веселились и радовались жизни, ни о чём не беспокоясь.

А я? Какой стала я? И кем бы я не была, я понимала одно: между нами пропасть.
Мне был выделен отдельный шатёр. Это было большой любезностью со стороны эльсидар, ведь целый шатёр на одну девчонку — это очень много.

Я устраивалась в новом жилище, когда ко мне заглянул Элиор. Я улыбаясь, предложила ему сесть, подала чашу с молодым вином. Наконец то я была в роли хозяйки, а он был только и именно мой гость. Наконец я снова чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Боги! Как быстро я утратила самостоятельность, как это вообще могло случиться с такой как я?

Сделав пару глотков, Элиор сказал:

— Мэй, у меня к тебе просьба.

— Какая?

— Я очень хочу, чтобы ты поменьше отлучалась из шатра без присмотра, не общалась с кем получится, не высовывалась лишний раз, была осторожнее с мужчинами эльсидар и не уходила ни с кем уединённо.

— Почему?

— Дитя, просто сделай так как я говорю, и всё будет хорошо, — ласково промурлыкал Элиор.

Я начала сердиться.

— Элиор, почему меня называют «дитя», мне больше восьмидесяти лет, почти пол века я провела в Морзаге, и последний десяток лет я ни кто иной, как элитный морзагский воин. Ты понимаешь что это значит? Ты понимаешь через что я прошла, — понесло вдруг меня, — знаешь, что я там видела? Посмотри, что я таскаю с собой почти год, посмотри на моего свидетеля, послушай его, он тебе скажет кто я!

Нельзя было так говорить с Элиором, немыслимо, я это чувствовала. Таким как он возражать не принято…

— Мэй, всё это так, но вместе с тем, ты ещё дочь эльфийского князя, юная красавица невеста, за которую я отвечаю головой. За всё, что с тобой происходит и произойдёт с момента нашей встречи.

— Кто юная невеста?

Элиор встал, о, как он был высок! Возвышаясь надо мной, как скала, он протянул мне руку, я подала ему свою, и он подвёл меня к большому зеркалу.

Я смотрела на наше отражение и не понимала, что он хочет этим сказать. Давно я не видела зеркал, очень давно…

— Посмотри внимательно, кого ты там видишь?

— Нас.

— Дитя, дитя… И ты ещё хочешь мне сказать, что уже взрослая? Нет, ты ещё ребёнок, и придётся тебе меня слушаться, пока я не передам тебя из рук в руки твоему отцу. Договорились?

— Да, — ответила я насуплено отражённому в зеркале Элиору.

Моя роль была мне непонятна и сложна, но я пыталась адаптироваться к новым условиям. Я со своим народом, я возвращаюсь домой, и ничего лучшего на этом свете быть не может. Мне просто надо научиться жить в новом мире по новым законам.

Жить по новым законам… Но законы эти были мне непонятны, и одно я знала точно: мне нельзя терять свои навыки, я должна сохранить то, что помогало мне выживать прежде. Кто знает, что меня ждёт впереди.

— Умница. Теперь надень платье, которое я тебе принёс. Мы приглашены в шатёр к владыке племени, у которого гостим. А так же, прошу, распусти и причеши волосы. Здесь в ларчике есть украшения, надень, сделай мне приятно…

— А у меня получится всё это надеть? — с сомнением спросила я его. — Я не надевала подобные вещи десятки лет.

— Я бы не хотел допускать до тебя женщин эльсидар, тебе лучше справиться самой. Я не хочу, чтобы тебя касался кто-либо посторонний, пожалуйста Мэй… Или мне позвать к тебе на помощь наших рыцарей? Им я могу доверить даже твоё тело, но стоит ли? — усмехнулся Элиор, и вышел из шатра.

Я не понимала, что происходит, почему женщинам эльсидар нельзя до меня дотрагиваться, почему он никому не доверяет, ведь я помню, что в Остельване перемешались многие племена фейри, пришли туда и эльфы Веспер, и было там великое смешение…

Я достала из походного сундука принесённое платье — тончайшей работы, тяжёлая от серебряного шитья и множества драгоценных камней ткань цвета синего осеннего вечера. Полностью открытые плечи, полуобнажённая грудь, и наглухо закрытое всё остальное. Сзади длинный шлейф. Как с ним ходить, не упасть бы! Драгоценные камни переливались синими и сизыми огнями, среди которых редкие — крупные рубины. Все узоры обшиты мелким серебристым и сиреневатым жемчугом.

И я это надела. Теперь моя большая для фейри грудь будет всем видна. И это они называют «не высовываться лишний раз»? Тёмно-синяя ткань плотно облегала руки до самых почти пальцев, чётко очерчивая безукоризненные формы. Оказывается, у меня красивые руки? Когда я стала такой? Хорошо, что я всегда выбирала самое лёгкое оружие, а то были бы у меня мускулы как у орч — промелькнуло у меня в голове. Я смотрела на себя в зеркало, не в силах оторвать взгляда от нового своего образа.

Так, теперь волосы. Я распустила косы и причесала волосы. Затем достала из ларца первое украшение. Это оказалась диадема из жемчуга и хрусталя. Или это не хрусталь? Диадема имела изящные крылья вниз, подхватывающие волосы так, что они приподнимались, открывая обнажённые плечи. Второе украшение было ожерельем из того же хрусталя (или может это и не хрусталь) и тех же сизых камней, что богато украшали серебряную вышивку на платье. Три нити этих камней шли почти по горлу, а из середины нижней нити вниз шла цепь из тех же камней, на конце которой был подвешен огромный сверкающий рубин, близкий к треугольной форме.
Откуда это платье и украшения? — думала я. Неужели они возили это с собой в поисках меня?

Третьим украшением из ларца было кольцо. Оно представляло собой изящную узорную птицу, которая крепилась на пальце, но простирала крылья на всю кисть руки. Птица несла в клюве огромный… нет, не хрусталь, это точно был алмаз.

Только я надела кольцо, и не успела даже ещё хорошенько его рассмотреть, как ко мне в шатёр вошёл один из рыцарей нашего отряда.

— Прости, госпожа, я должен срочно передать важные новости… — и он захлебнулся последними словами, забыв о чём говорил, глядя на меня.

— Что? — только и промолвила я.

Я развернулась к нему целиком, показавшись в новом образе.

Хлопая длинными чёрными ресницами, мой рыцарь проговорил:

— Сюда подъехал с сыном и свитой один из древних князей эльси, король Наргарда. Он и его сын будут присутствовать на ужине в шатре, куда мы приглашены. Элиор просил надеть все, все украшения…

— Спасибо, конечно я надену всё, что он считает нужным, я уже почти готова.
Юноша кивнул и вышел наружу.

Я вглядывалась в своё отражение. Кого я там вижу?

Через некоторое время в шатёр вошёл Элиор.

— Готова?

— Да.

— Сейчас я выведу тебя из шатра, и усажу на твоего чёрного жеребца, снаружи будет много эльсидар, но ты не волнуйся, наши рыцари будут поблизости.

— Я не волнуюсь. Можно мне взять моё оружие?

Элиор задумался.

— Как же мы прицепим его к платью, у нас нет приличного пояса.
Он молча оглядел меня пристальным взглядом, а затем произнёс:

— Все украшения при тебе, девочка.

— Так что с оружием?

— Всё твоё оружие тоже уже при тебе, — он усмехнулся и добавил уже более серьёзно, — если бы у нас был достойный пояс — можно было бы надеть твою саблю… хотя она черна как морзагская ночь.

— Морзагская ночь багрова…

— Хорошо, пусть так. Значит вот что, ты ведь наденешь свои замшевые сапожки? Жаль что у нас нет с собой обуви для тебя, мы же не могли знать размер твоей ножки!

— Жаль. Значит сапоги я буду прикрывать длинным подолом платья.

— А на лошади?

— Они не так уж плохи…

— Так, нож за голень…

— Да… Элиор, мы им не доверяем?

— Они нам не доверяют, Мэй. Нет, не эти кочевые эльси, я говорю о короле Наргарда, что неожиданно подъехал сюда. То, что случилось при нашем прибытии, резня и всё такое… Я думаю, гонец по пути рассказал о нашем приближении ещё кому-то, и весть разошлась по миру, а уж наши соседи узнали всё мгновенно.

— По миру? — засмеялась я, — неужели мы такие важные в этом мире?

— Почему бы и нет, — засмеялся в ответ Элиор, и накинув мне на плечи серебристый мех, подал мне руку и повёл к выходу.

4

Мы вышли из шатра в вечер, полный волшебного сияния от светильников, осенней луны и глаз множества фейри. Многие ждали нашего выхода и смотрели на нас, мне даже казалось — на меня. Всего несколько метров до нужного шатра можно было легко пройти пешком, но Элиор хотел, чтобы я проехалась на своём чёрном коне.
Я села в седло быстрее, чем он сделал попытку меня подсадить, как того требовал какой-то очередной патриархальный обычай.

Я держалась очень прямо, осознавая свою особую роль. Элиор взял поводья и повёл коня к праздничному шатру. Нас сопровождала весёлая толпа нарядных мужчин и женщин, звучала музыка, где-то у костров танцевала молодёжь. Мы медленно продвигались к шатру. Рядом с двух сторон шли наши рыцари, вооружённые и одетые в серебристые доспехи.

Наконец, мы подошли к шатру, и я уже была готова соскочить с лошади, на которой ехала без седла, но, поймав запрещающий взгляд Элиора, я остановилась. Элиор подал мне руку и я красиво сошла на землю.

Здесь, у входа в шатёр, стояли лорды эльси.

Все мы вошли в шатёр, где при ярком свете, убранный поздними цветами и осенними букетами из листьев и ягод, был накрыт праздничный стол.

Я повернулась к толпе входящих и поймала на себе десятки глаз. Все они, входя в шатёр и бросая на меня взгляды, уже не могли их оторвать и замолкали, забывая то, о чём только что говорили.

Я знала когда мужчины забывали о чём они говорили — когда их взгляды касались моей груди. И после этого мне говорят, что я ребёнок! Не дети ли они сами, думая, что когда я одета в дорожный плащ или чёрные доспехи, под ними у меня нет этой кожи, этих бёдер и этой груди?

В этот момент Элиор снял с моих плеч меховую накидку и передал прислуживающему мальчику, который встал позади меня в ожидании моих пожеланий.

Мне казалось, моя кожа сияла собственным светом, а глаза наполнялись глубокой синевой, перекликающейся с синевой моего платья.

Взгляд мой задумчиво блуждал по прекрасным лицам мужчин и женщин, пока вдруг не остановился на одном лице, и пока взгляды наши не встретились. Это был очень высокий молодой фейри, такого же примерно роста как Элиор. Его миндалевидные, чуть раскосые, аквамаринового цвета глаза, очерченные длинными чёрными ресницами, смотрели на меня удивлённо, и, казалось, проникали в моё сердце и достигали моих мыслей. Совершенно белые как снег, чуть волнистые волосы спадали на плечи, очень гордая и властная линия рта чем-то напоминала мне Элиора, только властность Элиора казалась мне более мягкой и скрытой, а красиво очерченные губы этого фейри выражали откровенную, и чуть капризную властность. При том губы его были очень красивы и выразительны. Его широкие брови были черны и напоминали крылья птицы. Увидев, что и я смотрю на него, он не отвёл взгляда, не смущаясь и того, что многие заметили наше взаимное внимание.

— Это сын короля Наргарда, будь осторожна, — прошептал мне на ухо Элиор, который всё время стоял рядом. И через минуту он предложил мне сесть в специально приготовленное для меня кресло у стола.

Здесь присутствовало не мало черноглазых красавиц эльсидар в изысканных нарядах и украшениях, у некоторых глаза были не чёрные, а словно дымчатый топаз. Однако интрига вокруг меня не рассеивалась, я чувствовала это буквально кожей.
Но больше всего меня смущал чудовищно резкий переход из одного положения в другое, из одной среды в другую. Будни морзагских казарм, существование на грани физических и психических возможностей, зрелище пыток и дикой жестокости, когда ни чья жизнь, в том числе и моя собственная — не стоит и пары сношенных сапог. Затем скитания по степям и лесам, приведшие меня в звериную яму и к направленным на меня острым кольям охотников. За мной гнались всадники, выжигая траву под моими ногами… Я сыграла и эту роль… Весёлое странствие с гарадримом и одинокие скитания по горным лесам севера в поисках орч, где единственным моим спутником было лишь эхо долин… И вот я сверкаю алмазами среди изысканного общества высокородных фейри, окружённая почтением и заботой. Столь резкий переход сбивал меня с толку, лишал уверенности в своих действиях.
Но жизнь научила меня адаптироваться к любой ситуации. Одним из моих приёмов был уход в себя, когда внешне я делала нужные движения, но с ничего не выражающим лицом думала о своём. Я давно научилась скрывать свои чувства, ведь там, где я взрослела, чувства — самое уязвимое место, и по ним всегда били, если замечали.
Я наблюдала, что и как делают другие девушки за столом, и делала так же, но меньше других. Я мало ела, мало пила, ничего не говорила, улыбалась когда все смеялись, не отводила глаз, но и не смотрела ни на кого слишком явно. Я перестала смотреть на высокого красавца с белыми волосами, боясь показаться заинтересованной. Хотя мне и правда было интересно…

Зато я смотрела на Элиора, пытаясь понять, доволен он или нет, а его выражение лица было ещё более непроницаемое, чем моё собственное.

Тогда я стала слушать о чём говорят вокруг меня. А говорили о разном, в том числе и о постоянных стычках с орч на востоке. Но похоже, в тех краях, откуда пришли эти эльси, принято было думать, что племена фейри Россилена теснят орч к самым воротам Гроч, чего в действительности не было и в помине. Не было вообще устойчивого положения дел, всё менялось, а отряды обеих сторон то и дело перемещались. Ничего не говорилось о людях, словно людей вообще не существует. Их приход оставили без внимания, как незначительный фактор.

Но вот заговорил тот, чей голос всегда звучит в тишине — все замолкают, когда он говорит. Это король Орлас, владыка Наргарда, тот, в чьей короне изумруды равны желудям, чей жезл не менее опасен, чем меч, и чья мантия подобна ночному небу — небу эльсидар…

— Элиор, расскажи же нам, что вы видели в своём походе, что в действительности происходит в том районе? Кто как не ты лучше других знает о положении дел!
— Мы видели многое, это так. Хотя больше других о реальном положении дел здесь знаю не я, а моя благородная спутница, леди Мэй.

В душе я негодовала! Зачем Элиор привлекает ко мне внимание, что за игру ведёт? Все посмотрели на меня.

— Поведай нам, прекрасная Мэй, что ты видела на востоке.

— На востоке от Литс-Гар ведутся постоянные бои между орч, фейри и людьми. Среди них пытаются выжить небольшие племена гарадримов. На востоке неспокойно, и народы там в постоянном напряжении, готовые к бою. Хуже всех достаётся людям, их поселения постоянно атакуют орч, грабят, жгут, уводят в плен.

— Так люди действительно существуют? А какие они, эти люди? — спросила черноволосая красавица, сидящая рядом с королём эльсидар, по левую руку от него.

— Люди разные.

— Они не воинственны?

— Есть среди них более враждебные, есть более мирные, я видела разных.

— Что же ты делала, когда встречала враждебных?

— Это зависело от моих возможностей. Я бежала, скрывалась или нападала первой, но было и так, что меня принимали доброжелательно и опасности не было.

— Ты нападала первой? Говорят, они маленькие и слабые, недоразвитые.

При этом некоторые фейри в зале усмехались.

— Я думаю, они быстро всему научатся, потому что оказались в большой беде. Ростом и силой они нам уступают, но у них есть особое мировосприятие, помогающее им выживать.

— Мировосприятие? Какое же?

— Они считают добром то, что им выгодно, и злом то, что им невыгодно.
Все замолкли. Разговор утратил развлекательный характер. Но король Орлас продолжал:

— Скажи, а каковы по-твоему орч?

— Орч сильны духом и телом, беспощадны и подчинены единой идее. Всё остальное они игнорируют.

— Что это за идея?

— Идея контроля, при этом контроль они себе не присваивают, но передают своему Господину. Они убивают, чтобы чувствовать контроль над чьей-то жизнью, истязают, чтобы чувствовать контроль над чьими-то чувствами. Они не стремятся к каким-либо благам для себя, только лишь служат своему господину. Всё они делают для своего хозяина, а себе оставляют только воинскую честь. Хозяин же их питается чужой болью и страданием и жаждет контроля.

Померкли волшебные светильники, притихли собаки, возящиеся возле стола.
Но вот заиграла тихо флейта и нежный женский голос запел старинную балладу о любви. И снова свет заиграл в хрустальных чашах, заплясал в серебре блюд, заискрился в глазах присутствующих. Собаки снова возились под столом, грозя стянуть на себя скатерть с яствами и драгоценными кубками…

Праздник продолжался.

Время летело быстро, и вот уже настало время танцев. Глава кочующего племени, у которого мы гостили, поднялся и сказал:

— Дорогие гости, настало время танцев и веселья, приглашаю всех пройти в соседний шатёр или на поляну, везде места хватит!

Те, кто хотел танцевать, встали и отправились на новое развлечение, некоторые остались на месте, желая продолжить беседу и общение. Среди них был и сам король Орлас.

— Элиор, я думаю, леди Мэй захочет потанцевать с нашими мальчиками, а мы с тобой побеседуем в этом гостеприимном шатре, ведь нам есть что обсудить.

— Увы, к сожалению, я должен отвести мою леди в её шатёр, завтра утром мы отправляемся в путь, ей нужно отдохнуть перед дорогой.

— В путь!? Завтра утром?! Ты серьёзно?

— Абсолютно.

— Куда вы так спешите, побудьте с нами, мы редко видимся!

— Леди не видела своего отца пол века… Он выехал нам навстречу.

— Тогда мы бы хотели присоединиться к вам в пути, но нам нужно пару дней.

— Догоняйте, — лукаво ответил Элиор, встал, подал мне руку и вывел из шатра.

Он усадил меня на моего коня и отправил спать.

5

Утром мы выдвигались в путь.

Я надела свою прежнюю одежду, избегая только лишь шлема, но шлем был приторочен к моим дорожным сумкам на виду. Я твёрдо решила не скрывать то, какой я стала. Так будет честнее и проще.

Элиор оглядел меня скептическим взглядом и сказал:

— После твоего ночного выхода ты теперь можешь быть одета во что угодно, это уже ничего не изменит.

Это он о хорошем или о плохом?

Я легко влетела в седло и ожидала сигнала к отправлению. Нас вышли провожать многие эльфы эльси, среди них был и король Орлас с сыном.

«Моего выхода»? Что он имеет в виду?

В глубине души я понимала что именно. Я видела, что сын лорда не сводит с меня глаз, рассматривая меня саму, моего коня, моё странное снаряжение. Я поймала его тревожный, вопросительный взгляд на себе, и тронула Вереска с места, не в силах оставаться в неподвижности под этим его пристальным взглядом. Я медленно двинулась по направлению к шатру, где находился наш отряд. Поедут ли они за нами следом? — спрашивала я себя. Хотела бы я этого?

И вот мы двинулись на северо-запад, на встречу моему отцу. Нас провожали многие эльси, мы слышали добрые напутствия и приглашение возвращаться в эти края.
Сиреневатая прозрачность осенних лесов наполняла моё сердце умиротворением. Я чувствовала себя так покойно и светло… И одно лишь — неизвестная судьба Айлиля меня тревожила. Но я надеялась на скорые вести с востока. В остальном я положилась на судьбу и ни о чём не тревожилась. Эта черта привилась мне в Морзаге, где все полагаются на свой рок, не беспокоясь о следующем дне. В Морзаге есть своя особая философия, когда войнам говорят: считайте, что вы все уже мертвы, бояться смерти нет нужды. Это некий противовес эльфийскому бессмертию. Каждый воин орч уже мёртв, мёртв от рождения, и терять ему нечего.
Пошёл снег. Это был первый снег! Снежинки мягко ложились на мои лунные волосы, на чёрные ресницы, и на просвет у моих глаз казались радужными… Лошади шли медленно, и я отпустила поводья и подставила снегу ладони и лицо, поднимая его вверх, к небу, и чуть прикрывая глаза.

— Мэй, надень накидку с капюшоном, — голос всевидящего Элиора.

Я не слышу… Мой конь чуть отстал, он же понимает меня — мой Чёрный Вереск!

Прозрачное белое покрывало ложилось на сухие травы, это был первый снег… Он тут же таял и снова ложился.

В Морзаге не было снега.

Ко мне подъехал Элиор.

— Ты устала, хочешь сделать привал?

— Нет, я не устала, просто снег…

Синсиэль, скованный первым тонким льдом, остался позади. Мы двигались на запад. Днём мы шли через окраину красивого берёзового леса, где и решили сделать привал. Белые стволы сверкали инеем, а затем, когда тучи разошлись и выглянуло солнце — иней обратился в прозрачные капли, стекающие по белой коре. Весь мир наполнился трепетным светом и какой-то особенной тишиной, словно выпавший снег укрыл собою все звуки и всю земную суету. И только лишь сороки время от времени кричали в зарослях боярышника.

Мы спешились, и очень быстро спутники мои развели костёр, расстелили шкуры для отдыха, а на мои плечи была победно водружена накидка с капюшоном.

Мысли мои блуждали, на душе было тревожно. Совсем скоро произойдёт моя встреча с отцом. Как это будет, что он скажет, что скажу я? Одно я знала твёрдо: я хочу чтобы мой свидетель сказал то, что должен сказать, и чтобы его услышали. Так я навсегда прекращу всякие попытки толковать о моей свободе двояко, и пресеку всякие слухи.

Я не меняла своей привычки держать сумку у своих ног, оберегая самую большую свою ценность — свидетеля. Но ни кто из моих спутников ни разу не видели, что в сумке.

В тепле я вдруг задремала. Во сне мне привиделось, что я в той самой ледяной пещере, где собиралась спрятать голову, и где провела проверочный ритуал.

По стенам бежали голубые блики от моей свет-лилии, а передо мной на полу лежала голова и смотрела на меня зрячими глазами.

— Ответь сейчас и здесь, что произошло, почему я получила свободу? — спросила я свидетеля.

— Ты получила свободу по договору… У нас был поединок, один из нас получал свободу, другой — смерть.

— Что ты сказал? Это был жребий для нас обоих? Ты не оговорился?

— Да, это был жребий для нас обоих.

— Зачем ты хотел получить свободу?

— Это моя тайна…

— Ты обязан отвечать, и отвечать правду. Ты принадлежишь мне.

— Да, но не во сне… не во сне…

Проснувшись, я метнулась в неопределённую сторону, пытаясь уловить смысл сказанного. Я встретила внимательный взгляд Элиора и одного из рыцарей, кто сидел рядом.

Я глубже спрятала лицо в капюшоне и задумалась. Значит, я знаю далеко не всё. Голова знает больше, но чтобы она сказала, её надо правильно спросить.
Что он сказал? Жребий для обоих? Выходит, могло быть и так, что я получу смерть, а он свободу. Но он стопроцентный орч, привилегированный офицер, зачем ему свобода? Куда бы он пошёл? Это был только сон, но сон — часть реальности, и я решила провести ритуал и узнать больше.

Если бы я была одна, то сделала бы это немедленно, прямо здесь. Но делать это при посторонних невозможно. Это только наше с ним дело — со свидетелем.

— Тебе не холодно? Что ты прячешься в капюшоне, это на тебя не похоже, — подсел ко мне поближе Элиор.

— Спасибо, я в порядке!

— Мэй, я думаю, что завтра мы уже можем встретиться с отрядом твоего отца. Ты готова к этой встрече? Хочешь поговорить об этом?

— Я не готова, нет… и мне трудно даже поверить, что такое возможно.

— Что тревожит тебя, скажи мне.

— Мне кажется, с тех пор как меня не стало — прошла целая вечность. Или даже не так: с тех пор как меня не стало, я оказалась в другом мире, в другой жизни, и возвращение невозможно. Кажется прошли века в том мире.

— Что значит тебя «не стало»?

— С тех пор как меня взяли в плен.

— Но ведь сейчас уже ты с нами, ты снова среди своих родных, значит это возможно?

— Да, это так. Но не сон ли это? Может быть я сейчас проснусь в Морзаге, в своей развалившейся башне, и нужно будет бежать на учения.

— Это не сон, девочка, ты дома, и теперь всё будет хорошо, я берегу тебя.

— Спасибо, Элиор… — я провела ладонью по его рукаву, и чуть задержала руку, давая понять, что я очень тронута его заботой и ценю его всей душой. Получилось ли у меня это выразить — не уверена…

— Твой отец очень скорбел по тебе, не находил себе места, искал, ждал, рассылал гонцов, договорился с орлами, что они будут высматривать нет ли его дочери под небом.

— Меня и не было под небом, там где я была нет неба.

— Ты нас прости, что мы не уберегли тебя тогда…

6

Дорога вдали тонула в золотистой осенней дымке. Низкое солнце мягко ложилось на туманные очертания леса, на дорогу, теряющуюся в этой дымке, на гривы наших коней.

Я смотрела на эту расстилающуюся передо мной даль и знала, что вот-вот появятся там очертания всадников, и тогда я встречусь со своим прошлым, и будущее моё определится.

В первых сумерках впереди на дороге заклубилась пыль, и затем, в этом золотистом облаке, высвеченном косыми лучами заходящего солнца, проступили очертания всадников.

Это был мой отец, он мчался на встречу ко мне.

Мы прибавили ходу, и вот уже оба отряда неслись галопом навстречу друг другу.
Встреча наша была стремительной и эмоциональной. Мы спешились, обнялись…

— Как долго, долго… так страшно… — шептал он, прижимая мою голову к своей груди.
Потом мы отошли с дороги, был разбит лагерь.

Отец присел на упавшее дерево, а я немедля взяла свою заветную походную сумку, достала тимарин и бросила к его ногам.

— Что это? — в ужасе спросил отец.

— Это мой пропуск и свидетель.

— Что?!

— Я не бежала и не была отпущена, я не шпион, я получила свободу, победив в поединке. Это отсечённая голова моего противника, и он сможет подтвердить мои слова.

— Ужасные вещи ты говоришь, дочь моя. Я слышал о таком… Я хочу услышать твоего свидетеля. И пусть слышат все.

Мой отец понял меня.

— Мне нужен холодный свет, я хочу чтобы все могли видеть свидетеля, но его нельзя подносить близко к жаркому огню. Моего светлячка будет мало, нужно больше фонарей.

И тогда Элиор сам лично засветил волшебную сферу в воздухе — эльфийский светоч.
Я установила голову на видное место, она немного пострадала, когда я бросила её на землю перед отцом. Но ведь это не важно, это последний и самый главный её день. Вот только… тот сон. Возможно, я оставлю голову себе и позже проведу с ней ритуал, чтобы понять о чём говорил свидетель в моём сне.

Отец сидел как огромный ворон, и с ужасом и горечью смотрел на моего свидетеля, Элиор стоял поблизости, словно готовый к прыжку, и по выражению его лица ничего нельзя было понять. Остальные окружили нас, ожидая дальнейших странных событий.
Я присела перед головой и призвала в неё дух свидетеля, чуть слышно прошептав те самые заветные слова, которые давали мне такую власть. Затем мои пальцы сделали над головой несколько движений. Я проводила ритуал в полной тишине. Свидетель явился.

— Скажи, мой враг и свидетель, как я ушла из Морзага, получив свободу?

— Ты победила меня в честном поединке. Ставка была свобода или смерть.

— Почему был поединок?

— Ты отказалась проходить посвящение.

— Приняла ли я вашу сторону?

— Нет, — отвечал тимарин.

— Я больше не хочу слушать это, я понял, — вмешался мой отец.

Ритуал был закончен. Я убрала голову назад в сумку и села в ожидании.
Мой отец встал и громко произнёс:

— Дочь моя, мы искали тебя и нашли, ты вернулась, и я счастлив! У меня не было никаких сомнений в тебе, ты моя кровь, дар зори Ардарэсс, и я знаю, что никогда бы ты не совершила ничего такого, что навлекло бы на нас позор. Но твой свидетель сообщил нам важные сведения, теперь мы знаем, что можем тобой гордиться. И пусть все, кто слышал — запомнят это.

И хотя все стояли очень близко и не могли не услышать, голос отца прогремел над округой точно гроза, и далёкое эхо вторило ему.

Этот момент стал точкой отсчёта того периода времени, когда все войны нашего клана стали считать меня своим кумиром и талисманом, приносящим победу в бою. Хотя это и не всегда было так.

Ну а пока, все мы притихли, и мало-помалу начали заниматься будничными простыми вещами — организовывали стоянку.

А произошло это у истока реки Нио, недалеко от красивейшего каскада водопадов, где образуется и небольшое озеро Артис. Именно там решено было разбить наш лагерь. Все были поражены величием этого пейзажа, струи водопада ниспадали вниз, уже частично схваченные ледяным хрусталём поздней осени, а белые в пороше вершины елей возвышались над ледяным хрусталём и седыми скалами, упираясь в осеннее небо узкими пиками.

Здесь наши люди установили несколько шатров и принялись за охоту. Мы ожидали прихода других групп эльфов и появления нашего соседа — короля Орласа со свитой.
Первое время я не отходила от отца, слушая его голос, любуясь его яркой, необычной красотой, чёрной, как вороново крыло, гривой волос, словно ночь над морем чёрными очами, с синими грозными, и золотыми лукавыми огоньками, орлиным носом и бровями вразлёт — и пусть он часто хмурился, он всё равно казался мне самым прекрасным мужчиной на свете. Время не властно над моим народом, и все мы — даже древние перворождённые, кажемся молодыми и цветущими, порой даже юными.

Я сидела у его ног и слушала его рассказы о доме, о том, что произошло за это время. Так я узнала, что у меня теперь есть сестра, так как отец принял в семью дочь нашего близкого родственника, погибшего в стычке с орч. Ещё я узнала о том, что в тайной долине уже строится новый город, куда отец хочет переселиться окончательно, и что он ждал лишь меня, оставаясь на месте в Остельване.

На третий день, вечером, я осталась одна в своём шатре, и решилась провести ритуал вызова свидетеля. Мне хотелось понять смысл произнесённых во сне слов.
И вот я приглушила огни и призвала дух орч.

— Скажи мне, орч, каковы были полные условия нашего поединка?

— Свобода или смерть.

— Ответь, это касалось только меня или нас обоих? Что бы получил ты, если бы победил?

— Это касалось нас обоих. Я получил бы свободу.

— Зачем тебе нужна была свобода? Что могло заставить тебя — орч высокого звания, оставить Морзаг и стать изгоем?!

С большим трудом, скрежеща мёртвыми зубами, ответил мне свидетель:

— Я хотел уйти из Морзага, чтобы получить своего сына.

Я была поражена. Как такое возможно?

— Разве тебе позволялось иметь детей? Да ведь даже те орч, кто участвует в селекции, не могут считать рождающихся детей своими! Это запрещено!

— Да, это запрещено под страхом смерти. У орч нет своих детей. Но у меня был.

— Ты лжёшь!

— Нет. Был налёт на поселение манджоров. Там были женщины. Я не убил одну, я её взял. Я хотел… Хотел узнать каково это — хотеть и взять. Через год ко мне пришли вести, что та женщина родила странного ребёнка, мальчика. Я понял… Понял, что этот ребёнок родился от меня. Я хотел его…

— Но разве у людей могут рождаться дети от вас, от орч?

— Значит могут! Слышишь, фейри, не трогай его, не ищи, оставь его жить, — просил меня орч скрипучим загробным голосом.

— Что бы ты сделал, если бы нашёл его?

— Я бы его воспитал как орч.

— Ясно. Я его не трону, можешь быть спокоен.

— Договор?

— Договор.

— Что ты хочешь от меня за это?

— Я его просто не трону.

— Хорошо. Я устал.

— Ответь мне ещё на один лишь вопрос, где ты находишься там, за чертой?

— Пепельные пески, мы все под ними…

— Что?

— Устал.

Я отпустила его.

7

Мы ожидали прибытия эльсидар. Они действительно решились догонять нас, и нагнали у Артис, где мы стояли лагерем. Король Наргарда с сыном прибыли очень быстро. Наргард — так называется небольшое королевство, и имя это происходит от названия скал, средь которых течёт река Нио. Ещё до нашего прибытия из Ардарэсс, места эти принадлежали эльфам Веспер (эльфам утренней звезды, что светит в сумерках), и их король владел ими по праву.

Мы знали, что этот высокомерный эльфийский лорд всегда старался избегать общения с проклятыми альдо, с теми, кто пришёл из Ардарэсс вопреки запретам рэсс, и особенно с теми, кто участвовал в резне и сожжении кораблей. Но наш дом сам пострадал от тех событий, мы не участвовали в резне и были обмануты. Итак, неожиданно, он искал встречи с нами.

И снова судьба свела меня с ясноглазым красавцем, и снова наши взгляды скрестились, и его глаза были совсем как нежные аквамарины в чёрной оправе длинных ресниц… Мои глаза были светлые, но холодного лазурного оттенка. Он был смел и самоуверен, я же в этой игре проигрывала.

У застывших ледяных водопадов он нашёл меня в один из вечеров и встал передо мной. Его чуть раскосые глаза напоминали глаза оленя, но только лишь на властном лице, и это необычное сочетание было трогательно. Когда же он улыбался, то сердце моё замирало — не было ничего обаятельнее его улыбки.

Потом мы молча прогуливались вдоль озера, и, наконец, вернулись в лагерь. Он проводил меня до моего шатра, молча, ничего не говоря, он взял мою руку и поцеловал. Сердце моё словно ласточка взлетело вверх и затрепетало, забило крыльями… Тайлос, так его звали, и было это одно из его имён.

Ночью мне снился учитель, но когда лицо его приблизилось — у него оказались глаза Тайлоса.

Пришла молодая фейри, которая должна была мне помогать. Она прибыла вместе с отрядом моего отца и была из нашего дома. Но мне казалось, она побаивалась меня и вела себя очень осторожно.

— Доброе утро, — сказала я первая, — какие там новости?

— Если ты о том, сговорились ли наши лорды, то пока ничего неизвестно…

— О чём сговорились?

— Как о чём, разве ты не об этом спрашиваешь?

— О чём об этом? — забеспокоилась я.

— О вашей с Тайлосом помолвке, — шёпотом ответила она, — разве ты не знаешь, что лорд Орлас приехал для этого?

— Я? Помолвке?

Я схватила какой-то плащ, накинула на плечи и опрометью кинулась к отцу.
Пробежав мимо охраны, я влетела в его шатёр и кинулась к нему.

— Что случилось девочка моя?! — испуганно спросил меня отец.

— Папа, разве ты выдаёшь меня замуж? Сейчас? Уже?

— Ах вот в чём дело, — засмеялся он, — не бойся, сейчас ещё нет, но не думай, что долго оставлю в девушках, таких непосед надо отдавать замуж как можно раньше, дабы не накликать ещё большей беды. Муж присмотрит за тобой как положено.

— Присмотрит? Как это, разве ты не присмотришь за мной?

— А тебе что, Тайлос не по душе? Если есть другой на сердце, скажи сейчас, тогда я не отдам тебя ему. Но Мэй, этот союз был бы нам очень важен. Очень… Я хотел бы этого союза. Король Орлас — наш сосед, он древней и благородной крови, и его очень уважают эльсидар, они владели этими землями всегда, и это важно для нас — для тех кто сюда вернулся…

— Вот прямо сейчас надо решать? Так за кого ты меня отдаёшь, за Орласа или за Тайлоса?

— Сейчас мы лишь предварительно обсудили. Через некоторое время будет помолвка. А после уж свадьба, таков обычай. За Тайлоса…

— Ясно.

— Но может быть всё же пойдёшь за Орласа?

Я покачала головой…

На этом наш разговор закончился, и мы присели вместе позавтракать.
Выйдя на улицу, я увидела, что во дворе полным ходом идут приготовления к турниру. Рыцари будут состязаться в стрельбе из лука и в разных боевых искусствах.

Меня заинтересовали эти игры и я решила поучаствовать. Из лука я стреляла неплохо, но никогда не бывала лучшей. А вот испытать свою саблю ещё раз я хотела. К выходу я переоделась в свои доспехи — какие были, такие и надела, и подошла к арене. Вокруг быстро собралась толпа, всем было интересно посмотреть, чем это закончится. Некоторые спрашивали: да неужели ей действительно разрешат выйти на арену? Возник поблизости и Элиор. Он подошёл ко мне и, улыбаясь, сказал:

— Сейчас отец подойдёт и скажет, можно или нет.

И действительно, подошёл отец.

— Папа, ну, пожалуйста, можно и мне поучаствовать?

— Иди поиграй, только осторожно, — ответил он с такой же улыбкой как и у Элиора.

Улыбайтесь, улыбайтесь — думала я, — посмотрим что получится.

Как в былые времена, я вышла на арену и стала ждать кто выступит против меня. Я боялась, что ни кто не пойдёт, но на арену вышел по виду очень опытный воин, и по его глазам я поняла, что он собирался мне поддаваться. Я расстроилась… Но решила спровоцировать его на настоящий бой, вынудить начать фехтовать как следует, создавая ему реальную, не бутафорскую угрозу. И мне это удалось. Я не знаю, что увидели наши зрители, но моя победа не была наигранной, да, я его победила.

Затем я билась ещё с тремя мечниками, и поняла, что мой уровень соответствует очень хорошему уровню для фейри. Конечно, я бы не была чемпионом, и никогда бы не победила настоящих героев, таких как Элиор и мой отец, но я могла побеждать обычных воинов. Я выбирала воинов эльси, зная, что они не станут мне поддаваться и будут пытаться победить меня.

На первом снегу появилась и первая кровь, чьи-то носы были разбиты, в пятом поединке я слегка подскользнулась на снегу и пропустила удар, что решило схватку не в мою пользу. А ещё я поняла, что я на много выносливее, и могу выдерживать очень быстрый ритм боя дольше других. Кроме того, у нас была разная техника боя. Я всё делала автоматически, мало заботясь о своей сохранности и больше полагаясь на атаку. Воины фейри уставали быстрее, их оружие было тяжелее моего, и они тщательно защищались, боясь повреждений. Нас в Морзаге не учили беречь себя… Моя сабля была короче их мечей и мне приходилось провоцировать их на более ближний бой. В бою я использовала, видимо, запрещённые для фейри приёмы, совмещая виды борьбы и нанося удары любым возможным способом. И только после пятого боя я осознала то, что все воины выходили на арену в шлемах, а я без.

Я не стала продолжать участие, боясь оказаться среди сильнейших, потому что не знала, каков будет результат поражения или победы, и что на это скажут те, чьё мнение мне важно.

После пяти боёв, которые закончились четырьмя победами, я пошла к отцу. По его лицу я видела, что он доволен и горд мной. Не смотря на это он серьёзно сказал:
— Мэй, мне придётся как можно быстрее отдать тебя замуж…

Рядом я увидела Элиора и лорда эльсидар, а за ним — аквамариновый взгляд моего будущего мужа. Я была горда и вместе с тем смутилась, устыдившись своей гордости.

— Тайлос, не размяться ли и тебе? — услышала я голос Орласа.

— Да, пожалуй, но я выберу рукопашный бой.

И мы пошли к арене, где бились на кулаках, или, вернее сказать, это была особая техника рукопашного боя, которая через многие столетия разделилась на такие боевые искусства, как французский бокс и подобные ему виды борьбы. Бойцы выходили на ринг обнажённые по пояс. Тайлос снял с себя всю одежду, оставив кожаные штаны и сапоги. Широкоплечий и гибкий в талии, он был на пол головы выше большинства фейри мужчин. Прежде я никогда не видела такого мужского тела. В Морзаге тела орч совершенно иные, а тело Айлиля было ещё телом подростка. Здесь же я увидела перед собой взрослого, очень сильного и красивого мужчину с совершенным телом. И я почувствовала, что он показывает мне себя, как делают это олени или дикие лошади, когда хотят показать себя своим избранницам.
Тайлос старался биться с нашими бойцами, так же как и я, не желая, чтобы возникли подозрения, что это игра в поддавки. Стоит ли говорить о том, что он оказывался сильнее, быстрее, хитрее… Когда он оказался победителем арены, я почувствовала, что мои щёки горят, я была смущена и не знала причины своего волнения.

Довольный своим сыном, король Наргарда удалился, пригласив нас всех на ужин в свой шатёр.

8

Была ли я влюблена в этого высокого, властного эльсидар с красивыми аквамариновыми глазами? Я не знала этого точно, но когда он был в комнате, все остальные мужчины для меня просто пропадали. Меня интересовало только его мнение и я замечала только его взгляды. И совершенно напрасно, потому что взглядов было много. Но и с точки зрения моего отца, здесь существовал лишь один мужчина который может меня интересовать. Или всё-таки два?

На ужин меня одели в длинное, тяжёлое платье, словно сделанное из серебряной чешуи, украшенное чёрным мехом и с серебряной же вышивкой. Я вся сверкала как серебряный клинок. На шее у меня висел лишь кулон с огромным алмазом, и множество сверкающих колец было у меня на пальцах. Ногти были покрашены в чёрный цвет. Длинные волосы были распущены, а на голову я надела старинный венец из дымчатого хрусталя, привезённый моим отцом из-за моря.

Напротив меня сидел Тайлос, угощая меня печеньем и вином. Два наших рыцаря, словно охрана, стояли по обеим сторонам. Здесь же Элиор, мило беседующий с леди из эльсидар, которая сопровождала Орласа. Элиор посматривал на меня, улыбаясь и поднося чашу с вином к губам.

А сзади, чуть в отдалении, сидели мой отец и Орлас. Иногда мне удавалось услышать некоторые фразы. Мой отец сказал:

— Моя дочь ещё совсем девочка…

А Орлас:

— Мы стараемся держаться подальше от альдо, но… мы соседи… наш союз мог бы… твоя дочь наполовину рэсс…

И снова мой отец:

— Моя дочь только возвращается домой после долгого отсутствия… ещё ребёнок… но мы могли бы…

— Я бы и сам, но… мой сын сказал, что или она или никто…

— Возможно…

Тут голос Тайлоса отвлёк меня:

— Хочешь, я покажу тебе мою собаку?

— Собаку? Да, конечно хочу.

И мы пошли за перегородку, туда, где в хозяйственном помещении крутилось несколько собак. На столиках стояли кувшины с вином, в корзине лежали фрукты, а над входом висели ветви омелы с уже появившимися маленькими белыми ягодами.
Я наклонилась погладить собак, мы нашли среди них и собаку Тайлоса. Это был задорный мохнатый пёс с умными глазами, и он готов был возиться и играть сколько угодно. А когда я поднялась и посмотрела на Тайлоса, он притянул меня к себе и поцеловал прямо в губы, не по-детски, а по-настоящему, далеко просунув язык в мой приоткрывшийся от неожиданности рот.

Это был мой первый настоящий поцелуй в жизни. Я убежала.

Чуть позже он подошёл ко мне, словно ничего не произошло, и предложил яблоко.
Потом звучала музыка, фейри пели по очереди, а я погрузилась в очень задумчивое и печальное настроение. Я ушла в себя, как всегда это делала, когда уставала от внешнего мира. Незаметно ко мне подсел отец. Он обнял меня за плечи и спросил, от чего я загрустила. Я ответила, что должно быть, это музыка настроила меня на печальные воспоминания.

— Мы обсудили с лордом Орласом наше соглашение. И мы решили… — отец чуть помедлил, всматриваясь мне в глаза, — решили, что весной будет помолвка. Мы пробудем с тобой зиму в нашем замке в Остельване, а в апреле — мае отправимся в Наргард. Пока же, пусть у нас у всех будет время подумать.

Потом мы долго, до самой глубокой ночи тихонько шептались у меня в шатре, он очень аккуратно спрашивал меня о том, как случилось, что я оказалась в плену, как я жила… Он хотел знать всё, но в то же время всё больше печалился, узнавая новые подробности случившегося несчастья.

Отец был очень ласков и добр со мной, он спрашивал меня прямо, хочу ли я замуж и за кого хочу. Но окончательное решение оставлял за собой.

И снова пришло утро, когда повторилась та же сцена: мы седлали лошадей, отправляясь в путь, а эльси провожали нас. На этот раз, когда я уже собиралась садиться на Вереска, ко мне подошёл Тайлос и протянул мне кольцо.

— Мэй, это не помолвка, но я хочу чтобы ты взяла это кольцо в знак того, что мы с тобой связаны с этого момента и навсегда. Что бы не случилось, ты будешь моей, знай это.

Не зная, что сказать на такие слова, я взяла кольцо, при этом его ладони обхватили мои, и так мы простояли с минуту.

Потом я села на Вереска и мы тронулись в путь.

Часть 3

1

В первую же ночь моего возвращения в Остельван ко мне явился призрак и сказал:
— Наше соглашение расторгнуто, отрубленная голова больше не является пропуском для тебя. Не попадайся…

Я поняла, что переступив порог своего дома, я истратила «попытку», договор исчерпан.

И вот, прошли три зимних месяца.

Вестей об Айлиле не было, моя сводная сестра и Элиор переехали в Андфайн — так назвали новый потаённый город (и было это одно из его названий), мы же с отцом оставались одни, с немногими нашими фейри в полу-опустевшем Остельване. Как ни странно, тишина и некоторая запущенность придавали этому городу особое очарование.

В начале весны пришло два письма из Наргарда. Одно от короля — отцу, другое от его сына — мне. В первом письме король писал, что узнал некие подробности проклятия, нависшего над всеми альдо, и отказывается от договора о помолвке. Во втором письме я прочитала от Тайлоса всего несколько слов: «Люблю. Ты будешь моей женой».

Любила ли я Тайлоса? Это был для меня сложный вопрос, я чувствовала, что меня к нему неудержимо влечёт, на каком-то глубинном, неосознанном уровне я хотела нашей свадьбы. Я помнила его, и даже думала о нём постоянно. Да, он и именно он один был у меня на сердце. Не так уж много я знала о любви, но думала я только о нём, и не могла бы я себе представить, что окажусь женой кого-то другого. В то же время, я привыкла подавлять все свои чувства, не давать им владеть мною. Мне казалось, что если этого не делать, чувства станут угрозой моей независимости и даже жизни. Все эти привычки и стереотипы навязал мне Морзаг, воспитавший меня. Избавиться от навязанных принципов было не так просто.
С грустью и затаённой надеждой смотрела я на кольцо Тайоса — это было белое золото с аквамарином в виде сердца.

На конец весны отец запланировал отъезд в Андфайн.

Отец хотел выдать меня быстрее замуж, считая, что так я буду «под присмотром», но не находил никого достойного меня, по его мнению. Однако мне казалось, что на самом деле, он боялся проклятия альдо и хотел отдать меня за принца другого рода, пытаясь уберечь меня и моих будущих детей от беды. Ведь если я перешла бы в семью мужа, то хоть отчасти избежала бы проклятия, тем более мои дети…
Уехав же в Андфайн, я оказалась бы в изоляции, потеряв возможность общаться с кем либо из других кланов, равных мне по крови.

Ранней весной я часто ходила к морю, ожидая, когда же начнётся ледоход. Потом я носилась по заснеженным ещё пустошам на Вереске, отдаваясь всецело скорости и свободе, гоня прочь как воспоминания о прошлом, так и мечты о будущем, и возвращалась пустая и чистая, как чистый лист бумаги.

Да, конечно же я много времени проводила в библиотеке, хотя книг там почти не осталось, мне нравился просторный зал и дух, поселившийся в нём. Почти всегда я была одна, избегая подруг, которые едва ли могли понять меня и мой сложившийся необычно внутренний мир. Слишком разными были наш жизненный опыт и память. Избегала я и «поклонников», которых стало не мало.

Я узнала, что в меня влюблён и один из тех, кто был в отряде, вернувшем меня домой. Но мои «поклонники» не претендовали на многое, понимая, что замуж меня отдадут только за равного. И всё же, я продолжала получать любовные стихи, слушать романтические песни, поющиеся для меня, ловить нежные взгляды и случайные касания… Это было необычно и льстило моему самолюбию, но увы, не компенсировало мне неудачную помолвку.

Ежедневно я проходила уроки фехтования, чтобы не утратить свои навыки. У меня был учитель, который занимался со мной, обучая меня эльфийскому стилю, который к этому времени уже начал складываться. Он помогал освоить эльфийский тип оружия и его особенности. Но ничто не могло по-настоящему завладеть моим вниманием и я часто блуждала одна под пустыми каменными сводами, по длинным коридорам и среди крытых колоннад, прислушиваясь к звучанию собственных шагов.

Однажды весной, в полнолуние, отец устроил праздник для оставшихся в крепости фейри.

Музыка и танцы, угощение, прекрасное вино, повод надеть свои драгоценности…
Вечером отец удалился в свои покои, ускользнула и я, отправившись бродить по опустевшим галереям крепости, где лишь эхо разносится под стрельчатыми сводами…

Но вдруг я услышала приглушённые звуки музыки. Я пошла на эти звуки, и оказалось, что это где-то в заброшенной ротонде. Тихо прошла я по коридору вниз и незаметно заглянула внутрь. Полутёмное помещение было освещено факелами, мелодию отбивали на бубнах, и мелодия эта была странная, полная страсти, в ней играли большую роль ритм и очень быстрый темп. Казалось, это была какая-то совсем древняя магическая музыка. То, что я увидела в ротонде поразило моё воображение.

Вдоль стен круглого зала, на низких дамских скамеечках или даже прямо на коврах сидели женщины. Сидели они все друг от друга в достаточном отдалении. Некоторые были скрыты колоннами. Ноги женщин были чуть расставлены, а груди полностью открыты.

В середине же танцевали обнажённые по пояс мужчины, и танец их был диким, словно это танцевали леопарды или олени, волки или орлы. Некоторые соединялись в пары, но танец таких пар был боем на ножах, только под музыку и в ритм музыке. Многие наносили друг другу незначительные, но настоящие раны, и по гибким мускулистым телам стекали тонкие струйки крови. Все они были в каком-то необычном азарте, страсти накалялись, ритм нарастал. Женщины же не танцевали, но смотрели на странные дикие танцы полуобнажённых мужчин, которые, к моему удивлению, постепенно определяли свои места — каждый танцевал перед какой-то одной женщиной, приближаясь к ней всё ближе. Иногда перед одной женщиной начинали танцевать двое, и тогда спор решался на ножах! Я видела, как обнажённый красавец, по груди которого стекали струйки крови, с жемчужным обручем в длинных чёрных волосах, отбил свою даму у соперника, полоснув его ножом по виску. Я знала его, он добивался своей собственной жены. Я узнавала некоторые пары, многие являлись законными супругами, иные же пока ещё не вступили в брак. Я была поражена увиденным. Но то, что произошло дальше, потрясло меня ещё больше.
Если женщине нравился танец мужчины, она медленно приподнимала подол и раздвигала ноги. При всех! Правда «все» не смотрели на всех, каждый видел перед собой только свою пару. И когда женщина давала понять, что расположена, мужчина менял характер танца, опускаясь на колени, он танцевал обнажённым торсом, плечами, руками — в такт быстрому ритму мелодии и приближаясь к своей женщине. Он приближался всё ближе, то откидываясь в танце всем торсом назад, то склоняясь перед женщиной. Он начинал касаться губами её обнажённых ног… Каждый мужчина делал это по-своему, кто-то целовал, кто-то прижимался лбом, щекой, облизывал… Но при этом мужчины не дотрагивались до женщин руками, танец был таков, что трогать можно было только губами, языком, или касаться лицом. Наконец, если женщина не закрывалась, сдвигая колени, мужчина проникал дальше, овладевая сокровенным лоном женщины, но только губами и языком… Женщины, словно в опьянении, в полузабытьи, откидывали головы назад, иногда пальцы их погружались в волосы своих партнёров, они прижимали их головы к себе… А волшебный ритм всё нарастал, страсть владела всеми танцорами.
Я не могла дольше смотреть на это, я выбежала вон и устремилась в свои апартаменты. Чем заканчивались эти танцы я так и не узнала тогда.
Так вот что может быть между мужчиной и женщиной у фейри! Теперь я понимала, куда на праздниках к ночи исчезали многие пары… Мне никогда не говорили о таком продолжении праздника, это были танцы «для взрослых» куда пускали только «своих». Позже я узнала, что этот Танец Ночи является одной из самых древних традиций, многие эльфы Ардарэсс почти забыли эти танцы, но обычай хранили эльси, и здесь эти традиции были сильны и разнообразны.

2

В конце марта отец уехал в Андфайн, а Элиор наоборот вернулся в Остельван.
В один из вечеров я засиделась в библиотеке, рассматривая карту восточного Россилена, и изучая глазами тот район, где когда-то пряталась в реке от погони. Я вспоминала горящую траву и синие ирисы, и Гарина, который спас меня от людей… И вдруг я вспомнила о том, как мы обменялись «не глядя», подарив друг другу на прощание первое, что попалось под руку из своих вещей. Я тогда подарила ему флейту, а он мне кожаный мешочек с «волшебным порошком». Где этот порошок? Я немедля отправилась к себе в комнаты на поиски заветного мешочка. Порывшись в своих старых дорожных вещах, я нашла этот мешочек и приоткрыла, рассматривая содержимое. Там действительно был какой-то светло-жёлтый порошок. Я понюхала его, прислушалась к своим ощущениям — ничего. Тогда я взяла несколько крупинок на кончик пальца и стала рассматривать ближе, пытаясь понять, что он такое и что с ним нужно делать. И не определила ничего. Тогда я, уже ночью, снова отправилась в библиотеку, и порывшись в оставшихся книгах, нашла книгу о гарадримах и их культуре. Среди прочего, там нашлась глава о неких порошках, которые гномы используют в качестве курительной смеси, добавляя к травам и другим компонентам, чтобы получить некое видение.

Я понеслась обратно к себе, и время уже было предрассветное. Снова достав мешочек с порошком, я задумалась… Как его можно курить?

Наконец, я решила лечь спать, а с порошком разобраться завтра.

Утром я выглядела не выспавшейся и озадаченной. За завтраком Элиор спросил меня:

— Ты плохо спала? Неужели твои поклонники донимали тебя своими посланиями и серенадами?

— Нет, не волнуйся, Элиор, ничего особенного не происходит, я в полном порядке.

— И всё же, я вижу, что твоя душа не спокойна.

О въедливый и проницательный Элиор! Он всегда чувствовал моё настроение, хотя и не всегда угадывал причины.

— Элиор, скажи, фейри курят?

— Скорее нет, чем да.

— А гномы курят?

— Скорее да, чем нет.

— А что курят гномы?

— Табак.

— Что такое табак?

— Табак это смесь разных трав, в основе которой трава, которая и называется «табак». Зачем ты спрашиваешь?

— Просто так. А что добавляют к табаку?

— Что за вопросы, тебе не надо это знать.

— А порошки гномы курят? — не унималась я.

— Порошки? Какие порошки?

— Волшебные.

— Не знаю… Может быть. Тебе не надо знать такие вещи.

— Мне всё не надо знать. Меня хотят выдать замуж, но мне не надо знать о древнем танце… — сердилась я.

— Танце?

— Я видела танец в праздничную ночь.

— А… И что ты об этом думаешь?

— Ничего. Откуда мне знать. Но там были не только законные супруги.

— Это нормально. Прежде чем пара скрепит свои отношения, они должны узнать друг друга лучше, мужчина должен узнать вкус женщины, чтобы понять, что его выбор верен. Ведь пары скрепляются навсегда.

— Вкус??

— Запах и вкус женщины уникальны… — сказал он, и словно ушёл в какие-то свои мысли.

Я слышала, любимая Элиора осталась в Ардарэссе и не пошла за ним. С тех пор он один.

Не узнав ничего нового о порошке, я вернулась к себе. Руководствуясь описаниями из книги, я сделала из папиросной бумаги трубочку и засыпала туда порошок. В один конец трубочки я вставила корпию. Затем я подожгла другой конец и попробовала затянуться.

Было страшно, но я решилась рискнуть и попробовать, что получится.

После нескольких затяжек голова моя словно прояснилась, движения стали плавными, и я увидела себя. Я увидела себя со стороны. Вот я сижу и держу тонкую трубочку, из которой вьётся струйка белого дыма. Но та я, которая видела себя, была той мной, которую я контролировала. И я сделала несколько шагов к окну. Шаги оказались не шагами! Я поднялась в воздух и просто подлетела к окну. Однако я чувствовала, что силы этой Мэй заканчиваются, а в моём сознании ясно отпечаталось, что для того, чтобы пробыть в этом летающем теле дольше, нужно выкурить всю папиросу. Тогда я вернулась в своё первое тело, и соединившись с ним, стала курить порошок дальше. Мне удалось не отделяться от первого тела спонтанно, и я смогла докурить до конца. Тогда я снова отделилась от своего истинного тела, и полетела по комнате к окну, а затем я вылетела из окна наружу. Я летела над двором и видела внизу занимающихся своими делами фейри, я увидела Элиора, который шёл по направлению к оружейной, и видела черноволосого красавца, который танцевал в ту ночь с жемчугами в волосах, и видела я своего поклонника Найриса, который стоял под моими окнами и высматривал меня. Тогда я устремилась следом за Элиором и успела проскользнуть в двери сразу за ним. Он шёл по лестнице вверх, а я летела рядом. Он не видел меня, но если я подлетала совсем близко, он, мне показалось, что-то начинал чувствовать, так как начинал озираться по сторонам. Я подумала, что, может быть, не совсем корректно летать так невидимой, потому что выходит, что я подсматриваю и подслушиваю. И я отправилась искать ближайшее открытое окно. Вылетев во двор, я почувствовала, что действие порошка слабеет, и мне пора возвращаться. Где же моё окно, куда лететь? Ага, вот Найрис, значит и моё окно здесь! Я влетела в верхнее окно и не ошиблась. Я оказалась у себя в спальне, а первая я сидела в кресле и словно дремала, но с открытыми глазами.

Я подлетела к ней и мы воссоединились. И когда действие порошка закончилось, мы снова были одним целым.

Это было поразительно! Я снова взяла мешочек с волшебным порошком и оценила свои запасы. Их конечно было мало, и хватало ещё раза на три. Как гномы делают это, где достать? Как узнать?

И тут мне пришла в голову мысль. Мой тимарин, он же был тем, кто проводил ритуал посвящения, и он многое знал наверное о таких вещах. Не попробовать ли узнать у него?

Я метнулась по комнате, занятая своими мыслями и рассеянно глядя в окно на Найриса внизу. Какой он милый, всё-таки! И он пел мне колыбельную, да, ведь Найрис — один из тех, кто нашёл меня тогда на дороге… А теперь он стал моим телохранителем.

Я остановилась и задумалась. Все они считают меня ребёнком, возможно, так и есть. Ведь всё время пребывания в Морзаге во мне развивалась лишь та часть личности, которая нужна была там, а то, что должно было быть открыто во мне, чтобы стать взрослой девушкой фейри — осталось в том же виде, как было, когда меня взяли в плен. В каком-то смысле я ребёнок… Да и возраст у меня сейчас пока ещё очень юный, так считается у нашего народа. До ста лет мы подростки. Но зато в некоторых других вещах я понимаю больше, чем многие, умудрённые жизнью эльфы, потому что видела я такое, что им и не представить! И хотя они считают меня девочкой, они всё же стоят у меня под окнами, — подумала я, глядя вниз на Найриса.

Но я отвлеклась.

Я отправилась в подвальную часть своих покоев. Да, была у меня и подвальная часть, ибо мне было выделено почти целое небольшое здание. Там, в подвале, хранила я голову своего свидетеля.

Взяв голову, я решила прямо на месте провести ритуал призыва, закрыв дверь на засов.

— Я явился к тебе, что ты хочешь услышать? — замогильным, еле слышным уже голосом, отвечал орч.

— Скажи мне, орч, что ты знаешь о волшебных порошках гарадримов, которые они курят?

Ответ пришёл не сразу, но он пришёл:

— Я кое-что знаю, о каком именно порошке ты спрашиваешь?

— О том порошке, который позволяет отделяться от своего тела и летать.

— Хм… я понял о чём ты. Это ястребинка.

— Что? Что такое ястребинка?

— Это особый вид рябины, которая после того, как покраснеет, начинает светлеть, и если плоды её высушить и истолочь в порошок, а потом курить, то ты отделишься от своего тела и полетишь куда захочешь.

— Где она растёт, как её добыть?

— В горах она растёт, на высоких утёсах…

— А можно ли её усилить, можно ли добавить к ней что-либо для того, чтобы она действовала дольше?

— Я не знаю такого средства. Но если туда добавить порошок из зерен мака, то ты сможешь оказаться рядом с кем угодно, даже не двигаясь с места. И ты сможешь связаться с другим телом того, с кем хочешь увидеться и говорить. Но это будет его второе тело.

— Скажи, не опасно ли курить такой порошок?

— Если курить его часто, то он заберёт первое тело. Я устал.

— Ты стал быстро уставать, почему?

— Я не знаю…

И я отпустила его назад. Теперь моей целью стала ястребинка. Он сказал «после того, как покраснеет, начинает светлеть», а краснеет рябина осенью, значит и ястребинка осенью, а уж потом светлеет, значит идти искать её надо в конце осени, а теперь же у нас весна. Поздно… Оно же рано. Но вот мак у меня есть, я могу его добыть в любой момент, и сделать нужный состав, добавив немного той ястребинки, которая осталась.

Я вернулась к себе наверх и улеглась спать. Вечером я чуть не опоздала к ужину, а Элиор снова был обеспокоен моим рассеянным видом. Когда я не высыпалась или спала не вовремя, он подозревал, нет ли у меня романа. А романа то у меня не было, потому что в сердце у меня был далёкий Тайлос, а тело моё ничего не знало, кроме одного единственного поцелуя.

3

Ночью я смешала волшебный порошок с маком и сделала длинную папиросу.
Я вдохнула в себя эту смесь несколько раз, и моё сознание преобразилось. Да, я знала кого я хочу увидеть и с кем поговорить.

— Гарин, здравствуй, друг мой, — сказала я знакомым очертаниям в незнакомой мне комнате.

— Мэй? Мэй! Я вижу, ты познакомилась с моим волшебным порошком! Привет! — и гном приветственно помахал мне своим красным вязаным колпаком.

— Дошёл ли ты до своего города?

— О да, всё отлично! А ты?

— И я дома.

— Значит, мы оба дружим с удачей! В наши времена дойти до дома очень и очень не просто, если ты, каким-то образом, оказался далеко…

— Гарин, что это за комната?

— Честно говоря, я и сам не знаю, — ответил гном, озираясь по сторонам.
Мы находились в обоим нам неизвестной комнате с белыми стенами, вдоль которых были установлены шкафы и полки с книгами и непонятными приборами.

— А ты раньше пользовался таким составом? я добавила сейчас мак.

— Один раз. Как-то не было нужды. Но ты, милая, будь осторожнее с этими составами, это не безопасно.

— Я понимаю. Но у меня ведь этого порошка на один раз ещё.

— Ищи ястребинку в горах, сделаешь себе ещё. Но без нужды не пользуйся.

— А как издали отличить ястребинку от рябины, они сильно похожи?

— Они почти одинаковые, ты отличишь их, только если увидишь, что ягоды, которые должны были быть красными, оказались белыми.

— Поняла, спасибо! Гарин, мы ещё увидимся, как ты думаешь?

— Время покажет, всё может быть!

Едва мы успели попрощаться, как действие моего порошка закончилось, и я снова оказалась у себя в спальне, за окном была глубокая ночь, и дождь стучал по моему подоконнику.

Жаль, — подумала я, что всё так быстро закончилось, и я даже не успела хорошо рассмотреть те странные приборы на полках, повертеть их в руках, но, каким-то непонятным образом, я знала, что один из них называется барометр, другой — бинокль, третий телефон…

В апреле лёд тронулся, и я смотрела с берега, как огромные белоснежные льдины со стонами движутся куда-то в сторону, тая от солнечных лучей, образуя облака холодного тумана… Льды эти напоминали мне события моего далёкого детства, когда шли мы по тонким, скользким льдам, то и дело слыша, как под ногами трещит сверкающая твердь, грозя раскрыть нам объятия морской бездны. Так погибла моя мать, алой зарёй среди ломающихся льдов, она ушла на дно холодного северного моря.

Не смотря на столь трагичные воспоминания, величественная картина этих сверкающих ледяных гигантов, которые, с птичьими вздохами, и ломаясь и вздымая вверх свои ледяные крылья, медленно плыли по чёрному зеркалу морскому, — эта трагическая картина завораживала меня.

Мне не хотелось уезжать от моря, и я уговорила отца оставить меня пока в Остельване.

Так я жила в покое и одиночестве, глядя на море, носясь по полям на Вереске, читая оставшиеся книги, загорая на солнце, собирая травы и ожидая вестей с востока. В душе я ожидала вестей и от Тайлоса, но их не было. Мне было строго запрещено пытаться с ним увидеться или писать ему, да мне и не приходило в голову общаться с тем, кто пренебрёг мною и моей семьёй, гордость не позволяла мне даже думать о таком! Ходили слухи, что король Орлас отправил сына на Восток, разведать что там происходит лично…

Осенью я решилась отправиться в горы искать ястребинку.

В Остельване со мной был Элиор, и я уговорила его отпустить меня в горы. Если быть точной, он согласился меня отпустить с отрядом наших рыцарей, но всё время затягивал дату выхода. Я ушла раньше, не дождавшись их сборов… Ведь срок моей ястребинки подходил, и мне не хотелось ждать зимних холодов, ведь свойства ягоды могли измениться, да и Элиор мог бы сказать, что уже слишком поздно, холодно, и предложить сходить весной. Не могла же я ему сказать, зачем я иду, и почему я хочу попасть в горы именно сейчас.

За время моего пребывания в Остельване для меня были сделаны превосходные эльфийские доспехи. Но я решила надеть своё старое дорожное обмундирование, оставив красоту дома, и отправилась в путь как прежде, в своём старом полуморзагском одеянии. Вереска я тоже оставила дома. Не дело гонять лошадь по обледенелым скалам!

Небо серебрилось необъятной далью, и я чувствовала себя счастливой и свободной!
Холодной ночью, высоко в горах я лежала на настиле из еловых лап и смотрела на низкие звёзды, на млечный путь — такой загадочный… и всё это казалось таким близким, что хотелось дотронуться рукой. Где же среди этих мириад небесных светочей — одна моя, та самая Безымянная Звезда, что хранила и вела меня всё это время? И видит ли сейчас эти звёзды Айлиль?

Несколько раз меня атаковали стаи волков. Для меня это не было большой бедой, я справлялась с первыми двумя, а следующие отступали. Чего бы мне не хотелось совсем, так это встречи с горным медведем или барсом.

Скитания по горным тропам завели меня в тот самый заброшенный форт, рядом с которым находилась ледяная пещера, где я собиралась спрятать тимарин. Войдя в обвалившиеся ворота, я увидела ещё одного волка и подумала, что снова пора доставать из ножен Ужа — так я назвала свою саблю из чёрной морзагской стали. Но волк был один, и он не напал на меня, а остановился и всматривался, пытаясь, видимо, понять, чего от меня ждать. Приглядевшись, я поняла, что это не волк. Это шакал! Это же мой Чиль!

Я кинулась к нему навстречу, обнимая серого друга, как родного. Он тоже радовался, и даже попискивал, как щенок, а потом принялся хохотать. Хохот шакала — музыка ночи…

Оказалось, Чиль соскучился и пошёл искать меня туда, где мы были вместе, и где ему было со мной хорошо. Он поселился в той башне, где мы провели ночь, и ждал что я появлюсь. Ночами охотился, днём спал и бродил по крепости.

Вновь ночуя вместе в старой башне, я сидела в обнимку с Чилем и думала о том, что в жизни всё предначертано свыше. Мне нужно было вернуться сюда за шакалом, и я вернулась. Всякое событие нанизывается на жизненную нить в свой черёд, словно бусина, и есть в этом ожерелье разные бусины и узоры.

Теперь я решила забрать Чиля с собой домой. Это МОЙ шакал, да будет славен его род во веке веков.

Погода испортилась и поднялся сильный ветер, который выл в дымоходе, как целая стая ворлаки. Ветер врывался в наше убежище через узкие бойницы, через них залетали в комнатку и редкие хлопья снега. Ранняя зима? Обнявшись, мы укрылись моим походным пледом и терпеливо пережидали непогоду.

Два дня в горах бушевала буря, а после стало тихо и бело… Мы вышли на охоту, и в тот самый день мы нашли, наконец, на одном из горных уступов небольшую рощу, где оказалась ястребинка. Когда я увидела рябину с белыми ягодами, радости моей не было предела, ведь теперь можно возвращаться домой. Правда… там ждёт меня грозный Элиор. Что он скажет?

Ястребинка оказалась чарующе красивой. Красные, не опавшие ещё резные листья дерева, словно расходящиеся звездой вокруг белых гроздьев ягод, тронутых кристаллами инея… Та же ястребинка, которая ещё не до конца созрела, смотрелась красными гроздьями в резной золотой листве.

Я собрала ягоды ястребинки в берестяной короб, чтобы в дороге она не помялась и не испортилась. Ведь мне ещё нужно было её высушить, чтобы можно было приготовить порошок.

Чиль снова удивился моему выбору. Сначала мы таскали с собой голову орч и ничего с ней не делали, теперь вообще собираемся таскать ягоды!

— Ничего Чиль, всё будет хорошо, — успокаивала я его, — у тебя будет чем поживиться.

Мы шли по первому белому снегу, местами укрывающему скалистое плато, венчая острые вершины голубых елей, красные и бурые мхи на камнях…
Итак, счастливые, мы возвращались в форт.

Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что там нас ждут.
Прямо навстречу нам из ворот форта шёл разъярённый Элиор.
Чиль залаял и закашлял, то кидаясь вперёд, то прячась за меня.
Элиор остановился и смотрел на меня испепеляющим взглядом. Я не знала, что сказать и что сделать.

— Прости, Элиор, так получилось…

Молчание.

— Я больше никогда так не буду…

Молчание.

Я положила добычу и короб на землю, и взяла на руки разнервничавшегося шакала. Шакалы — существа не крупные и очень лёгкие.

— Идём, — наконец сказал Элиор и взял мои вещи. Я опустила на землю шакала и мы пошли за ним в форт.

Там нас ожидал отряд фейри, примерно дюжина воинов, десяток пар серьёзных глаз, среди которых я узнала и влюблённые глаза Найриса.

Я готова была провалиться на месте. Никак не ожидала, что за мной устроят погоню и будут искать в горах.

В молчании Элиор шёл первым, за ним я, за мной шакал, и так мы прошли в главный зал, где стоял большой круглый стол, почти в сохранности, но с дубовой листвой вместо скатерти.

— И зачем ты это сделала? — гневно спросил меня Элиор, опираясь ладонями о стол, угрожающе наклонив голову и подавшись вперёд.

Я замялась с ответом, и вместо меня высказался Чиль. Он нервно затявкал в ответ и спрятался за меня.

— Я вижу, у тебя появился защитник, — уже мягче проговорил Элиор.

— Мы давно дружим, он шёл со мной от Литс-Гар и таскал сумку с головой.

Элиор изумлённо воззрился на шакала.

— Ты не перестаёшь удивлять, всегда показывая очередной фокус… но не уводи в сторону. Отвечай, как тебе могло прийти в голову уйти одной без спросу? Зачем ты пошла, куда?!

Элиор почти повышал голос, чего я никогда прежде не слышала.

Шакал завыл.

— Это невыносимо.

Элиор вскочил и вышел. Затем он снова вошёл.

— На месте твоего отца я немедленно бы выдал тебя замуж. Нет поблизости принца — выдал бы за кузнеца.

Видно было, что внутри себя он бушевал.

— Прости, я больше так не поступлю, я сделала ошибку, — пыталась я успокоить Элиора и одновременно гладя шакала, чтобы и он успокоился.

Снаружи наши воины молча собирали сухие ветки для костра. Холод диктовал всем свои правила игры.

— Хорошо, объясни мне, зачем это бегство?

— Это не бегство. Я же говорила тебе, что хочу найти редкие деревья, ты же сам сказал, что мы пойдём их искать…

— Но ты ушла одна?

— Ну… я поспешила.

— Так ты искала тут деревья? Ты не бежала за горы на свидание с Тайлосом?

— Конечно нет, — удивлённо ответила я.

— Какие деревья, зачем?

— Мне нужно, — твёрдо ответила я, не желая ничего добавлять к сказанному.

— Что нужно? Что всё время нужно девочке твоего возраста?

— У меня нормальный возраст, и если ты говоришь, что меня надо срочно выдавать замуж, значит я уже взрослая.

— Замуж выдают и раньше, а вот взрослыми фейри становятся, когда начинают понимать свою ответственность перед окружающими их близкими.

Мы помолчали, потом я спросила:

— Отец знает?

— Конечно нет, к счастью, он не был свидетелем твоего бегства.

— Я не бежала!

— Хватит пререкаться.

Мы помолчали. Затем он спросил:

— Ты нашла свои деревья?

— Да.

— Тогда завтра выдвигаемся к дому.

На этом разбирательство закончилось, но Элиор ещё долго ходил сердитым и отмалчивался.

На другой день мы двинулись домой, Чиль шёл за мной, торжественно неся в зубах короб с ягодами.

Метель хлестала наши лица мелким колючим снегом и заметала наши следы. Обратный путь дался мне тяжело.

4

Мы вернулись домой.

И вот, в Остельване шли мои годы, много лет провели мы там в тишине и забвении, прежде чем решено было безотлагательно переселить меня в Андфайн, и это было окончательное переселение нашего клана. Между прочим, строительство города велось в строгой тайне, и никто, кроме наших фейри, не знал где он находится и как туда попасть, но начали ходить слухи, что Остельван пустеет, а фейри из него все куда-то исчезают. Говорили о том, что многих видели на дорогах, что они шли на восток, но пропадали из вида.

За эти годы я так и не получила вестей об Айлиле, но о Тайлосе говорили, что он, по приказанию отца, отправился далеко на Восток исследовать Синие горы и то, что за ними. Я грустно смотрела на аквамарин, доставая иногда его кольцо из ларца. Подержав его в руках, я отправляла кольцо обратно, закрывая ларец, словно захлопывая книгу, которую так и не прочитаю никогда.

Отец постоянно грозился выдать меня замуж, но был на столько увлечён строительством своего потаённого города, что так и не собрался искать мне женихов в далёких краях. Рядом же равного мне по крови не было.

Перед самым отъездом гонец привёз мне письмо от Тайлоса, где я прочитала следующие строки:

«Если твой отец захочет выдать тебя за другого, я убью его… Я скоро приеду за тобой, жди!»

Но он не знал, что мои вещи уже собраны, и путь мой лежит в потаённый город, где ни кто уже меня не найдёт, и куда проникнуть будет невозможно. Я не решилась написать ему об этом, чтобы не выдавать тайну отца. Все мы просто исчезнем, и следы наши затеряются в травах… Так хочет отец, боясь нападения Врага из Гроч, способного снести с лица земли наши города. Ведь силы Врага растут и множатся, так он говорил… Я повторяла отцу, что Тайлос хочет жениться на мне, но он отвечал, что это ничего не значит, пока его отец против нашего брака.

И вот настал день, когда мы в последний раз взглянули на крепость Остельван, и караван наш отправился в путь. Увы, мой Чиль прожил свой короткий век, и не было уже со мной моего серого друга. Мой Чёрный Вереск был очень стар и шёл с нами, но шёл вместе со своими детьми, ибо он дал прекрасное потомство. Я боялась, что он не осилит такой путь и падёт на дороге в новый город.
Бесконечны пути бессмертных, и на этих путях оставляют они многих дорогих сердцу существ, оставаясь одинокими…

5

Андфайн был великолепен. Эльфийские мастера создали шедевр, который трудно описать и осознать.

Все строения в этом городе были уникальны, многие вписывались в естественный ландшафт, в скалы. Прямо через здания протекали ручьи, деревья вплетали свои кроны в наши дома, и наши дома встраивались в гигантские дерева долины с узорными кронами… Природное и искусственное удивительным образом дополняли друг друга, вторили друг другу, соединяясь в единое целое.

В одном из городских скверов была удивительная, огромная ротонда шатровой формы, наполовину встроенная в скалу. Через неё протекало несколько водных потоков, естественные ручейки и тонкие струйки водопадов искусно направлялись так, чтобы сложить узор, в который вплетались и солнечные лучи, льющиеся из открытых стрельчатых окон. Всё это было украшено изваяниями из белого камня, ниспадало в чаши из хрусталя, из лазуритов всех оттенков, из чудесных морских раковин, окованных в золото и светлую бронзу. В узорных купелях цвели кувшинки в полумраке, подобном полумраку лесных озёр. Фонтанчики располагались так, чтобы лучи солнца из оконных проёмов падали прямо на них, оживляя их золотистым светом. А некоторые были лунными.

Высокие стрельчатые окна были без стёкол и редко закрывались ставнями. Очень часто в окнах можно было увидеть цветные витражи, внутри зданий и в качестве декора снаружи, всюду было огромное количество янтаря, зачастую громадные куски янтаря служили материалом для мебели.

Мостовая на городской площади была мозаичной, и скорее её можно было назвать полом. Главный, центральный круг площади был сделан из прозрачного зеленоватого камня. Внизу под полом горел золотой огонь, пол словно светился. Иногда он светился так, что становился бирюзовым, а иногда изумрудным. То он казался озером, то травой. К этому полу со всех сторон были подведены узкие каналы ручьёв, выложенные белым мрамором с золотыми искрами и прожилками. Иногда же этот мрамор был розоватым. И вдоль этих каналов были посажены низкие горные цветы. А за ними — пышные кусты, цветущие великолепными цветами. Розы, азалии, сирень, причудливые фуксии… Множество виноградной лозы разных сортов и оттенков, сорта которых со временем канули в безвестность — вилось по стенам и крышам зданий, вьющиеся розы обвивали перголы и беседки, здесь же и подсолнухи у низеньких заборчиков близ мастерских, и лекарственные травы в аптекарских садиках… Всё утопало в зелени и благоухании.

Колонны зданий, своды длинных колоннад, беседки, арки, вырубленные в скале стрельчатые окна, ниши, терасы — всё было искусно украшено переплетениями цветущих лиан и ниспадающих хрустальных струй. Всё благоухало, и журчание воды множилось эхом горных таинств. Игра света и цвета завораживала, манила за собой или заставляла забыть обо всём, замерев на месте.

Внутреннее убранство зданий поражало не менее, чем улицы города. Чего стоила хотя бы только оружейная! Стены в зале были сделаны из полупрозрачного красного сердолика, так что великолепные образцы работы эльфийских оружейников — альдиаровые щиты и мечи, а так же оружие, украшенное светлым и чёрным серебром — висели на сердоликовых стенах, чётко высвечивая свои грани на красном и золотом фоне. Чёрный пол с голубым цикорием контрастировал с красными стенами.
Внутри нашего дворца и многих других зданий находились естественные горячие источники, где можно было совершать разнообразные омовения. В таких залах находились хрустальные купели с водой и росли в фарфоровых горшках экзотические растения, горели в полумраке волшебные светильники… Пол из чёрной яшмы, украшенный золотом, был в купальне у моего отца, в моих апартаментах пол купальни был словно море — из лазурита, но с золотыми прожилками, а стены были из чёрного обсидиана с перламутровой инкрустацией, и вставками из синего лабрадора и голубого и сизого касситерита в виде ирисов — в память о тех ирисах, что скрывали меня от погони в реке… У Элиора я видела малахитовый пол с золотыми узорами в виде цветов чистотела.

В это же самое время мастера оружейники научились делать могучее оружие, наполняя его магической силой разных заговоров.

Замок, где мы с отцом жили, был врезан прямо в скалу и возвышался над горными пиками тремя светлыми башнями. В одной из этих башен, по своей давнишней привычке, я и поселилась. На самом верху была моя спальня, чуть ниже — кабинет, а ещё ниже — гостиная, в самом же низу размещалась моя собственная крошечная кухонька и кладовая. Под землю уходила лестница в подвал. Купальня находилась на среднем уровне и уходила внутрь скалы.

Я часто проводила время на верхней смотровой площадке башни. Сверху я рассматривала город, глядела на горы и туда, где должно было быть море, и туда, где могла бы быть Безымянная Звезда. Так я, в итоге, научилась оборотничеству, становясь птицей. Я узнавала всё больше секретов приготовлений волшебных смесей, и это были не только волшебные порошки, но и зелья. Когда я нашла нужный мне рецепт эликсира, я научилась становиться кречетом, чтобы летать в покинутый Остельван и к морю, вопреки запрету отца. Однако, часто совершать такие полёты было опасно, и я была очень осторожна. Опасно было так же привести к Андфайну за собой погоню, тайных соглядатаев, по-этому я всегда улетала из него и возвращалась только птицей. Как ни странно, когда я становилась кречетом, у меня открывались способности и других существ, например, обычный кречет летает днём, и плохо видит во тьме ночью, но я отлично видела как днём, так и ночью… Со временем, для того чтобы оборачиваться кречетом, мне уже не нужны стали никакие снадобья, это умение стало моим и без них.

И вот, окно, сумерки… Солнце садится за горизонт, уплывая на запад по ручейку золотой лавы, петляющей в облаках, озаряя косыми рыжими лучами стекло витражей, за ним — очерчивая огненным цветом темнеющие листья, ветви дуба, и зажигая мою тоскующую душу смутной надеждой. За окном всё темнее, и я поднимаюсь на крышу своей башни, окунаясь в ночную тьму. Я скидываю одежду, поднимаю руки, и вдруг преображаюсь. Моё тело становится телом кречета, а мои глаза — всё ещё светло-синие (впрочем, у кречетов глаза почти такого же цвета, как мои) — очерчены чёрной маской. Я делаю шаг с крыши в небо…

Вот уже я теряюсь в шелесте листвы, похожая на тень, сливаюсь с этой листвой, цепляюсь когтистыми лапами за ветку — маленькое существо, видящее в ночи каждую травинку с неба… Я слетаю вниз, расправив широкие светлые крылья, плавно и бесшумно — вниз. Это просто свобода. Куда? К лесу сначала, где тьма и холод, который мне не страшен, ибо нет ничего, что может мне повредить в природе, ни огонь, ни лёд, ни железо. Дрожат на ночном сыром ветру травы под чёрным небом, нет Луны, и только далёкие звёзды напоминают, что не всё есть пустота. В лесу тихо, изгибы ветвей — чёрное кружево, укрывающее своей сенью тех, кто рыщет в ночи, впитывая ночь глазами и кожей, вдыхает свободу этой тьмы, бездонной полночи, в которой нет страха ни перед жизнью, ни перед смертью. И я сливаюсь с ними, вдыхаю эту свободу навсегда, неизлечимо… Но ночь не вечна! Скорее на запад, рассекая чёрное пространство острыми крыльями, подставляя грудь ветру и облакам. Узкий зрачок, словно клинок, отсекает бездонное ничто чёрного неба от единственно верного пути — я лечу к морю… Равномерно бьётся моё сердце — сердце птицы.

И вот уже пряди утреннего тумана разгоняет ветер, я сплю? Нет.
Я скольжу в этих прядях, низко, почти в самой траве, над холмами — к берегу, скорее к пенному серебру, я спешу — в самые брызги ледяных волн, бьющиеся о гранитные скалы и разлетающиеся бриллиантовой пылью. Я ищу средь этих волн часть себя, и когда я нахожу среди тысячи ледяных бриллиантов один свой — я возвращаю его в себя, другой же вынимаю и роняю в море, чтобы вернуться за ним в другой раз. Вот, сверкнув в лучах восходящего солнца, капля жизни падает в море, это значит, что пора возвращаться. До встречи!

6

Шли годы, и снаружи мир менялся. Гроч всё чаще выпускал наружу банды орч, которые убивали, грабили, уничтожали всё на своём пути, угоняли в плен… Обстановка становилась всё более напряжённой. В мир с востока шли новые племена людей, постепенно населяя наш край. В Андфайне мы были защищены от любой напасти, ибо никто не знал дороги сюда. Но мы понимали, что защита нашего общего мира — и наш долг. Тревожные вести приносили наши следопыты и разведчики, те кто отправлялся за пределы Андфайна за новостями.

Почти сорок лет нашего сокрытия в Андфайне шаткий мир скреплял Запад в единое целое, оставляя надежду на лучшее будущее, но и страх потерь.

С некоторого времени мы начали тайно совершать военные походы, выходя в мир через свой сокрытый в скалах проход, чтобы вместе с другими фейри отражать периодические нападения орч. Отец признал моё право на участие в таких походах. Более того, мне доверялось вести воинов в бой, и те непременно хотели моего присутствия, так как считали, что я приношу удачу и воинскую славу. Присутствие дочери короля на коне, без шлема, с флагом в руках — вот что поднимало их боевой дух! Я часто несла флаг нашего дома — серебряное древо на голубом фоне, но был у меня и свой — серебряное крыло на чёрном фоне, а над крылом — маленькая серебряная звёздочка.

Отец был истинным королём, его авторитет был огромен, хотя характер у него был тяжёл, даже порой коварен и мрачен, но мне он не мог отказать ни в чём, для меня он был добрым и мягким, готовым баловать меня и потакать во всём. По-этому, я должна признаться, что моим воспитанием занимался больше Элиор, умеющий, когда надо, не только со мной договариваться, но даже настаивать на своём.

Говорили в то время, что сын короля Наргарда прославился, сражаясь с орч.
Эти новости всколыхнули мою память о той встрече, и о том, как смотрели на меня оленьи глаза цвета аквамарина. Я не знала, люблю ли Тайлоса, но когда он был рядом, ни кто другой для меня уже не существовал. И если бы отец сказал, что выдаёт меня за него — я бы согласилась без промедления. Впрочем, я согласилась бы с желанием отца в любом случае, так как признавала его отцовское право решать такие вещи. Таковы были обычаи фейри. Но обычаи эльсидар были на много более жёсткие и консервативные, и положение Тайлоса было сложным. Тайлос… Как жаль, что я даже кречетом не могу долететь до него, чтобы поглядеть ещё раз в его прекрасные глаза. Или могу? Но я не решалась. Да и где искать, я не знала куда вели его дороги и в каком краю встречает он рассветы.

И вот настал чёрный год, Морзаг распахнул врата Гроч и выпустил наружу своих бешеных псов — полчища орч, огничей и призраков. Мой отец в это время находился в походе со своим отрядом, и до нас дошли вести, что он попал в западню орч.
Было решено немедленно выдвигаться на помощь.

Мы вышли из Андфайна через тайный проход и двинулись выручать моего отца, попавшего в окружение на юге Литс-Гар, у подножия гор Эрлат.

Мы не стали собирать большое войско, но собрали самых лучших, самых опытных и быстрых. Неотложные дела в городе вынуждали Элиора остаться на месте.
Словно подземная серебряная река двигались мы, один за другим, по своему тайному проходу. На стенах горели тусклые эльфийские огни, в свете которых сверкали во мраке наши доспехи и сбруя наших лошадей. Подземное эхо разносило цокот копыт и тихий звон металла.

Итак, мы несёмся на поиски своего короля! Что встречу я там — победу или гибель, найду ли Айлиля или судьба сведёт меня вдруг с Тайлосом?

Этот отряд вела я сама, и я должна была очень чётко представлять себе наш маршрут. Важно было не сделать ошибки и не потерять ни одну жизнь. Но разве такое возможно…

Я избегала в то время тяжёлого вооружения и доспехов, предпочитая нести на себе как можно меньший вес. На мне были лишь кожаные доспехи, кое где укреплённые металлом — по старой привычке. Из нового — то что было под курткой, а именно — тончайшая альдиаровая кольчуга, необыкновенно лёгкая и необычайно прочная.
Очень осторожно мы продвигались через территории по пути к южной окраине Литс-Гар, стараясь не ввязываться ни в какие столкновения, ведь нашей задачей сейчас было вызволить короля, а не штурмовать Гроч…

При этом мы гнали лошадей как могли, чтобы скорее прийти на помощь. К горам Эрлат лежал наш путь, и нам пришлось пронестись быстрее ветра, чтобы успеть.
Приближаясь к горному району, мы выслали разведчиков вперёд, чтобы узнать общее расположение сил. Оказалось, что здесь же находятся ещё два отряда фейри, которые пытаются помочь моему отцу. Отец же засел в ущелье, и теперь уже больше недели держит там оборону.

Тогда мы решили связаться с ближайшим к нам отрядом фейри и объединить с ними усилия. Очень скоро мы получили ответ. Мой разведчик вручил мне послание, я развернула свиток и увидела знакомый почерк.

Это был Тайлос…

И вот, наши отряды сходились у подножия Эрлат, которые в эту пору были все сплошь в алом шелку цветущих маков.

Наши лошади поравнялись, и мы приветствовали друг друга, оба стараясь не выдать волнения. Ведь на нас смотрели наши рыцари и оценивали каждый наш взгляд. А взгляды наши выражали то нежность, то недоверие, то укор, то зов.

Оказалось, что он недавно вернулся с Востока и теперь кочует со своими воинами по этим краям, выбивая орч по мере возможности из этих мест. На днях его разведчики донесли ему, что отряд моего отца попал здесь в окружение и уже долгое время держит оборону в недоступном ущелье. Тогда он поспешил на помощь…
Итак, мы объединились, и после небольшого совещания, решили прорывать оборону орч на каменистом плато, послав им вызов.

Орч ответили быстро: они примчались нам навстречу на ворлаки, в клубах пыли и с диким гиканьем.

Действительно, глупо было ждать от них ответа в письменной форме (да и вызов был с их точки зрения нелепым), и всё же мы не были готовы немедленно вступить в бой.

Однако их офицер, верхом на ворлаки, выступил вперёд с поднятой рукой, давая понять, что имеет что-то сказать.

— Сохраним правила, фейри! Перед боем мы хотим поединка, наш командир на вашего командира. Согласны?

— Да, — ответил Тайлос.

— По рукам.

Он подъехал к Тайлосу и они «ударили по рукам».

— Но только мы хотим поединка с Мэй, мы знаем что она здесь. Мы хотим реванша, — и орч перевёл циничный взгляд на меня.

— Я иду, — быстро сказала я, не дожидаясь пререканий со стороны Тайлоса, и не давая ему опомниться, слетела с коня и мгновенно поймав первого попавшегося из запасных ворлаки орч, которых они пригнали, запрыгнула на него. Я не хотела, чтобы мой конь пострадал в поединке от зубов ворлаки. Обращаться с ворлаки я умела прекрасно, и ещё не забыла Морзагских уроков.

Ударив окованными в серебро сапогами по бокам этого демона, я сразу нашла глазами моего противника, а орч мгновенно выстроились в полукольцо, чтобы получить любимое удовольствие — созерцание хорошего поединка.

Наши рыцари тоже поняли, что происходит, и тоже приготовились к дальнейшим событиям.

Я не оборачивалась на Тайлоса, но знала, что он негодует, видя, что я заняла его место в этом поединке. Но почему, собственно, это его место? Вызвали то меня!
Но что скажут его войны, увидев, что он позволил ответить на вызов женщине? Я понимала в какое глупое положение поставила его, но не могла удержаться.

Какая-то странная ностальгия охватила меня, я словно была рада снова оказаться среди этих сумасшедших орч и сойтись с одним из них в бою, где ставка — не слава и не ценный трофей, а именно жизнь. Это не пышные бутафорские поединки на праздниках урожая, это реальная жизнь и реальная смерть.

Кроме того, в голове моей успела промелькнуть мысль о том, что сейчас я покажу этим эльси, что может женщина альдо. И ещё, что сейчас я, возможно, покажу этим морзагским чертям, что может женщина фейри…

Это был не просто ответ на вызов, это был ответ на принцип. Да, орч уже рождён мёртвым, ему нечего терять, и потому он храбр, но я — бессмертная, готова ответить на вызов, рискуя отдать свою вечность, потому что я — фейри — я бесстрашна, потому что безупречна…

Глаза в глаза смотрят друг другу поединщики, не на руки и не на оружие, а именно в глаза, лишь там можно прочитать то, что надо единственное знать, чтобы остаться жить. Но нет никаких сантиментов и приготовлений, нет красивых жестов и речей, противники мгновенно несутся друг на друга, стараясь как можно скорее набрать разбег и скорость, ведь порой всё решают секунды, и тут важно быть первым! Кто быстрее, кто выносливее, кто контролирует себя — тот и побеждает.
И мы без промедления понеслись галопом навстречу друг другу, по пути сшибая всех неосторожных.

Я была без шлема — мой противник тоже!

Орч загикали, их ворлаки отозвались воем.

Оба мы — я и мой орч — неслись друг на друга в каком-то радостном безумии, а звон наших скрестившихся сабель лишь подхлестнул нас.

Не редко поединки решают секунды, да… В жизни оказывается так, что века — это очень мало, а секунды — очень много. Десять секунд — огромный срок!
Я заметила, что ворлаки орч стали бронированными, и хоть седла и не появилось, но броня была устроена универсально и позволяла всаднику привставать при необходимости.

Первая сходка закончилась ни чем, мы снова разбежались, а затем, набирая темп, снова понеслись навстречу друг другу. Ворлаки уже успели пожрать друг другу морды, и теперь рвались к мести. Впрочем, они не прочь были рвать зубами и своих седоков и даже камни, но не могли. Зато они ухитрялись прикусывать на лету находящихся слишком близко зрителей.

Между тем я заметила, что нас уносит в гущу отряда орч, которые образовали вокруг плотное кольцо. Чтобы разорвать это кольцо, мне нужно было выманить моего соперника двинутся в сторону отряда фейри, которые так же подались вперёд, пытаясь вернуть правильную позицию.

Этот поединок затянулся и оказался выматывающим. Мы несколько раз сходились с налёта и снова разбегались, пока, наконец, не увязли в ближнем бою. В этой схватке я нанесла орч удар в висок, но он усидел в седле, продолжая бой, после чего я решила в очередной раз уклониться и отбежать, но мой соперник метнул в меня топор, промахнулся, и попал в ворлаки подо мной. Топор орч — это новшество было мне незнакомо. Похоже, это был последний аргумент, который умаляет победу, так как не является правильным в дуэли, но этот аргумент всё же может принести победу. Не снижая скорости, мой ворлаки начал оседать на землю в клубах песка, каменной пыли и щебня, и упал, фонтанируя тёмной кровью и пытаясь вцепиться в меня сведённой судорогой челюстью. Я сразу же отскочила в сторону и развернулась к сопернику, который нёсся на меня на полном ходу, метя саблей мне прямо между глаз, я это почувствовала во всём его облике. За несколько метров до меня он рухнул из седла на землю мёртвым. Рана, нанесённая мной в висок, взяла, наконец, его жизнь. Но его разъярённый боевой ворлаки продолжал нестись на меня, и я, едва соображая что делаю, уклонившись, мгновенно на ходу вскочила на него и так рванула удила, что он понял кто здесь главный. Я заставила его остановиться, затем медленно подъехала к убитому или смертельно раненому орч, дождалась пока мой ворлаки успокоится, затем слезла с него и наклонилась над поверженным командиром орч. Все замерли в ожидании. Мне казалось, орч ждут, что я отсеку ему голову, вероятно, зная что-то о том моём поединке на посвящении, но я лишь срезала с его доспехов одну из металлических частей — традиционный трофей морзагских дуэлей. Орч ответили волчьим воем. Они были довольны, они были удовлетворены, они знали толк в дуэлях. Я знала их души, и знала, как важно их удивить, сделать нечто неожиданное. Тогда они не убивали. Сразу — не убивали.

Теперь нас ждал честный бой с ними, и пора было начинать.

7

Тот бой окончился нашей победой. Что было делать дальше? Мы лишь прорвали кольцо блокады, но не могли идти внутрь, опасаясь сами угодить в него. Как вызвать моего отца идти нам навстречу? Полететь бы мне к нему кречетом, раскрыть свою тайну ради спасения…

Над убитыми уже кружили коршуны, когда в небе вдруг показались и орлы. Один из них опустился к нам и мы говорили с ним. Это были мудрые древние птицы, которые понимали нас и имели речь. Орёл сказал нам, что второй отряд, пришедший на помощь к отцу, так же пробил в кольце брешь, и мой отец уже шёл к нему навстречу. Нам важно было не идти по коридору между двумя стенами орч, а обойти их с севера, что бы соединиться с группой моего отца. Опасность была только в том, что со стороны Гроч к орч могло прийти подкрепление.

Вечером, после боя, все кто уцелел помогали лечить раненых и хоронили убитых, в том числе и орч.

Лагерь мы разбили в небольшом прилеске, состоящем в основном из прекраснейших сосен… Всё это время мы ни разу не оставались с Тайлосом наедине.

Наконец, возле разведённого в стороне от общего лагеря костра, я сняла с себя куртку и увидела, что весь мой левый рукав в крови. Сначала я даже не замечала ран и ушибов, находясь в состоянии «кель» («кель» — это особое состояние воина в бою у орч, когда он полностью контролирует своё тело, но не чувствует ни боли, ни усталости, не чувствует страха, и полностью сконцентрирован на своей цели) и лишь к вечеру поняла, что у меня много повреждений. Я не пошла к нашему лекарю и решила справляться сама. Ещё на поле боя я сняла с убитого орч флягу с чёрной морзагской «микстуркой», в которой находилась жидкость для заживления ран. Воды было мало, о том, что бы как следует вымыться или правильно омыть раны нечего было и мечтать, я оставила воду остальным, а сама уединилась возле своего костерка и принялась за дело, сняв с себя одежду по пояс. В поединке орч нанёс довольно глубокую резаную рану на моё предплечье, чуть выше запястья. Вот такой вот красный браслет у меня — подумала я, и стала пропитывать его лечебной морзагской смесью.

Незначительные порезы были и на плечах возле шеи, где не было стальных нашивок. Кое-где кольчугу нужно было чинить.

Тут я увидела, что всё же один из воинов нёс мне большой котелок с водой, а за ним шёл Тайлос.

— Я не одета, — крикнула я предупредительно.

Воин быстро поставил котелок на землю, не глядя на меня, и удалился. Тайлос же сел рядом и стал меня рассматривать.

— Что ты смотришь, я не одета, может быть поговорим попозже?

— Ты ранена…

— Я лечусь.

— Зачем ты это сделала, ты не должна была идти вместо меня.

— Я пошла не вместо тебя, я ответила на вызов, а вызвали меня.

— Ты женщина, — повышая голос, резко сказал Тайлос.

— Я знаю, — ответила я, перестав прикрывать руками обнажённую грудь и продолжив обработку раны.

Он вынул из рукава платок, смочил в воде и подошёл ко мне. Потом он властно взял меня рукой за подбородок, и начал обтирать мои запылённые щёки и промывать порез возле глаза.

— Это подождёт, рана на руке на много хуже, — проговорила я, — позволь мне самой. Ну, я прошу…

Он отпустил меня, сел рядом и просто смотрел молча.

Я видела, что тело его сотрясает лёгкая дрожь, лицо было напряжённым.
Когда я закончила и накинула на плечи куртку, он сказал:

— Ты моя невеста, и я запрещаю тебе участвовать в боях. Твоё тело существует для любви, а не для боли и страданий.

— Я не невеста, твой отец против нашего брака, у тебя нет надо мной власти, Тайлос.

— Мой отец согласится, как только мы соединимся с твоим отцом, я сделаю предложение.

— Мой отец не даст согласия, пока твой отец не даст согласия.

— Мэй, ты сама то согласна?

— Наконец-то ты меня спросил! Надо же, как это пришло тебе в голову?

— А ты дерзкая, — сказал он задумчиво. — Отвечай.

— Я поступлю так, как скажет мой отец.

Конечно я могла сказать ему о том, как грустила, глядя на его кольцо, которое я сохранила, и о том, как забываю о других мужчинах в его присутствии. Но тогда он ещё больше возгордится и станет командовать и хозяйничать. Я видела властность мужчин эльси и заметила, что их женщины в более подчинённом положении, чем наши. В некоторых семьях эльси мужья запрещали своим жёнам выходить за пределы их усадеб, не отпускали никуда, все мужья имели над своими жёнами большую власть. У Тайлоса же характер был по-настоящему деспотичным, так что его власть могла обернуться тиранией. И в этом он был похож на своего отца.

— Тайлос, скажи, как ты получишь согласие своего отца, ведь он находится в вашем замке, который очень далеко отсюда. Сколько надо времени, чтобы гонец мог доехать до туда, получить ответ и вернуться сюда?

— Ты ошибаешься. Мой отец сейчас не так уж далеко, и я уже давно послал к нему гонца с письмом, в тот самый час как мы встретились. Мы не сидим на месте и не скрываемся в тайных убежищах, мы открыто защищаем свои земли и гоним этих скотов обратно туда, откуда они пришли — в Морзаг. Если только они унесут свои ноги отсюда…

— Он всё равно откажет.

— Не откажет.

— Почему?

— Он давно жалеет о своём поспешном решении. Ты не альдо, ты рэсс, твоя мать из ильмэ, а ильмэ — младшие рэсс, ты рождена от богини в Ардарэсс…

— Нет я альдо, — подчёркнуто упрямо заявила я.

Тайлос картинно поднял глаза вверх и сказал как бы сам себе:

— Спорить с женщиной — удел другой женщины…

На ночь я устроилась там же, где и сидела, постелив себе попону прямо на траве. Саблю я воткнула возле себя так, чтобы в случае чего сразу же схватить её в руки. Поодаль разместились мои телохранители, не решаясь упускать меня из вида, но и не нарушая наше с Тайлосом уединение. Тайлос не отходил от меня ни на шаг и улёгся рядом, так же довольствуясь малым. Хотя если бы не ситуация, он бы точно устроился поудобнее, думала я, засыпая.

Утром я проснулась от его взгляда.

— Доброе утро, — сказал он мне, видя, что мои глаза приоткрылись и я смотрю на него из-под ресниц. За его спиной всходило солнце, и над его головой светлым очертанием вырисовывался нимб из солнечных лучей. Он казался мне прекрасным божеством.

Машинально я обняла рукой свою саблю.

— Ты собираешься на новый поединок? — пошутил он.

— Может быть, — улыбалась я сонно.

— Даже и не мечтай. Я понял, чтобы удержать тебя на месте, я должен привязать тебя к себе, а лучше посадить на ошейник.

Ну и шутки у моего жениха — подумала я и села, окончательно проснувшись. Хотя наши мужчины и пытаются командовать, такого от них никогда не услышишь.

Нам принесли поесть. Мы молча ели нехитрый завтрак, и я искоса рассматривала своего будущего «хозяина». Он выглядел вовсе не таким изнеженным денди, каким хотел казаться. Всегда изысканно одетый, с превосходными манерами, какие и должны быть у принца крови, он был очень загорелым, сильным, закалённым, и на лице и на руках его были ещё не зажившие следы последних сражений. Лицо его было очень эмоциональным и выразительным, в отличии, например, от непроницаемого лица Элиора, Тайлос был эмоционально раскрыт, и была в нём какая-то детская непосредственность, делающая его необычайно обаятельным. Не смотря на то, что он всегда держался весьма высокомерно, видно было, что он пользуется уважением у своих фейри, и что он действительно является признанным лидером. В тайне я гордилась им, но старалась ему этого не показывать.

Стало известно, что орлы сообщили моему отцу о нашем прибытии, и о том, что наши объединённые силы пробили ещё одну брешь в окружении. Теперь отец двигается нам навстречу, обогнув отряды орч.

Поняв, что происходит, орч соединили обе «клешни» в одну линию фронта. Нам тоже нужно было как можно быстрее соединиться, по-этому мы двинулись на север.
Когда же мы, наконец, достигли друг друга, встреча была по-истине радостной!
Радость моя усилилась неожиданным поворотом событий. Оказалось, что отец зашёл в эти места потому, что узнал, что здесь находится мой брат Айлиль, который пришёл в эти земли в надежде найти меня. И теперь я увидела их обоих, скачущих мне навстречу. Рыжая грива Айлиля развивалась на ветру словно огненная корона, даже издали в нём можно было признать аноринга. Не покидая сёдел, мы обнялись с отцом, обнялись с Айлилем, и я почти плакала от счастья…

8

Мы разгромили войска орч, после чего разбили лагерь для отдыха и лечения раненых.

Я никак не могла расстаться и наговориться с Айлилем, он рассказывал мне о своих странствиях, спрашивал меня о моих. Оказалось, что его семья погибла, но его дядя принял его в свой дом.

Вечером ко мне подошёл отец и сказал:

— Тайлос просит твоей руки, я ему отказал, — сказал он мне, и внимательно на меня посмотрел.

— Почему?

— Орлас уже один раз обманул нас, пренебрег твоей божественной кровью, да как он смел!

— Понятно…

Как всё-таки они утрируют моё происхождение, почему это так важно?

— Но потом я всё же дал согласие, — сказал он, и снова внимательно на меня посмотрел.

— Почему?

— Потому что Тайлос любит тебя, я это понял.

— И что теперь?

— Теперь мы ждём письма от Орласа с согласием, а возможно и его самого. После этого будет помолвка. Тайлос — тот мужчина, который сможет удержать тебя в руках. Да, девочка моя, тебе нужна сильная рука, способная тебя обуздать, иначе твой нрав тебя же и погубит.

Через несколько дней пришло письмо от Орласа, который давал своё согласие на наш брак и приглашал нас в один из северных своих фортов, который находился на высоком холме, окружённом равнинами, поросшими степными травами, однако, уже тогда там выращивали рожь и ячмень. Форт назывался Кайрим. Нам предстояло пройти по перевалу, спуститься вниз, перейти реку, выйти на равнину и подняться на холм, к крепости. Многие эльси со всей округи отправились туда, чтобы поприсутствовать на нашей помолвке, потому что гонцы уже во все стороны разносили вести о том, что произошло.

Мы ехали длинной колонной, которую возглавляли мой отец и Тайлос, а я ехала между ними.

Тайлос вёл себя очень сдержанно и почтительно, видимо опасаясь спугнуть ситуацию.

Мой отец, как я заметила, сильно привязался к Айлилю, и приглашал его отправиться с ним в Андфайн после нашей с Тайлосом помолвки.
Айлиль немного переживал, что я выхожу не за него. Но это было ребячество…

По дороге я вспомнила, что у меня нет с собой никакой другой одежды, кроме не слишком шикарных, и уже порядком потрёпанных доспехов. Нет платья! Нет украшений! Нет даже обручальных колец! Ничего нет…

Я сказала об этом отцу, а отец сказал Тайлосу (сами они конечно же вовсе забыли о таких «пустяках»! ), и так, все мы были озадачены. Ведь совершенно неизвестно, есть ли подходящая одежда в той небольшой крепости на холме, где в общем-то никто почти и не бывает. Да и не дело мне одалживать платье, и тем более украшения у первой встречной фейри…

И пришлось бы мне оказаться на собственной помолвке в походном снаряжении, если бы не гарадримы, которые вышли к нам, когда мы проходили через перевал, направляясь на юг. Ведь вести распространяются очень быстро! Гарадримы были довольны тем, что фейри зачищают горы от банд орч, и они решили отблагодарить нас. Они вынесли нам небольшой ларец из тонких пластин белого нефрита и золота, и без лишних слов, с поклоном удалились. Сквозь слегка просвечивающий, украшенный причудливыми узорами нефрит, угадывалось внутри какое-то золотистое сияние. Ларец передали мне, и когда я его открыла, я не сразу поняла что там лежит. Это было золото?..

Все подошли и стали смотреть, неужели просто золотая пыль?

Я дотронулась до золота кончиками пальцев, и тут оказалось, что это не просто золотая пыль, но это золотая сеть, сделанная из тончайших нитей, с очень маленькими просветами, так что, практически, это была ткань. Достав всё полотно, я обнаружила, что это платье… Всё оно светилось и переливалось, так как на некоторые нити нанизаны были маленькие, словно капли росы или брызги моря, бриллианты. Платье было соткано из столь тонких золотых нитей, что могло уместиться даже в маленьком ларце! А на самом дне ларца оказалось бриллиантовое украшение. Оно одевалось, словно обруч, на голову, и спускалось вниз почти до самого пояса. Сделано оно было так: бриллиантовые бусины были редко нанизаны на золотые нити, так что казалось, это капли дождя ниспадают с волос…

Это был воистину королевский дар, одновременно очень лаконично и очень дорого… И ничего подобного никто ни где не видел. Платья подобного этому не было и нет. Но эти две вещи составляли весь костюм. Я подумала, что должно быть, я выйду в зал босиком… и получалось так, что я буду одета, и в то же время раздета.

— Я даже не знаю, что лучше, твои доспехи или это платье, — растерянно сказал отец.

— Это платье лучше, — растерянно сказал Тайлос.

Айлиль растерянно промолчал, но подумал, что доспехи лучше. Он никогда не видел меня ни в чём другом, кроме подобных же доспехов, и никакая иная моя роль была ему непонятна и неизвестна.

Отец сказал, что передаёт своё обручальное кольцо мне, с тем, чтобы я надела его на палец Тайлосу, а Тайлос сказал, что его отец привезёт нужное кольцо с собой.
Долгий путь мы шли по узкой каменистой тропе, справа был крутой подъём чёрных, а местами зеленеющих скал, слева — бездна. Наши лошади часто боялись идти дальше, то и дело останавливаясь или даже пытаясь пятиться назад. Склоны гор покрывались нежными весенними цветами, а вершины терялись в прядях розоватых и сизых облаков, пряча свои снежные шапки в небесах. И с этих снежных пиков то тут то там струились, ниспадали вниз чистейшие горные ручьи, реки, водопады…
Итак, мы двигались дальше и дальше, перешли реку, прошли равнину и прибыли в твердыню очень уставшие и измотанные. Тяжёлые бои с орч и горные дороги сделали своё дело. Я готова была просто упасть и не вставать.

Между тем, Орлас встретил нас радушно, предоставив каждому важному гостю по комнате и неплохо разместив наших воинов. К вечеру в общем зале с огромным камином уже слышались музыка и застольные песни. Я же мечтала о горячей воде в купальне, к которой уже успела привыкнуть в Андфайне. В этих мечтаниях я не заметила, как уснула. Меня разбудил какой-то звук, в двери кто-то скрёбся.

— Кто здесь?

— Это Эсмидель, я хочу помочь тебе.

— В чём помочь, что случилось?

Я открыла дверь и впустила красивую черноволосую женщину эльси.

— Меня просили показать тебе, где у нас можно вымыть тело и волосы, а так же подобрать хоть какую-нибудь одежду.

— Благодарю, я охотно пройду в купальню, но что касается одежды, то было бы лучше выстирать то, что есть, и попробовать высушить к утру.

— Хорошо, так и поступим…

И она повела меня по коридору вниз, затем на-право, затем снова вниз, и, наконец, мы спустились в бассейн с чистой прохладной водой.

Сонная, я разделась и отдала одежду Эсмидель. В бассейне горело несколько светильников с настоящим огнём, висело большое зеркало, а на полу были расстелены белые шкуры перед огромным зажжённым камином.

Эсмидель не спешила уходить, и как будто хотела что-то сказать.

— Что-то ещё, Эсмидель?

— Да… принц Тайлос, он велел мне сказать, что он сейчас придёт сюда. Он хочет видеть тебя, госпожа.

— Это невозможно, так ему и передай…

— Лучше ты сама ему это скажи, а я пока понесу одежду в стирку.

Как только она вышла, появился Тайлос.

— Зачем ты пришёл, сюда нельзя.

— Можно, — сказал он уверенно, — я хочу тебя видеть всю, и хочу узнать твой вкус.

— Ну уж нет, когда мы обручимся, тогда и приходи, а сегодня ты ещё не имеешь на меня права.

Я прыгнула в воду, пытаясь избежать сближения с ним.

Он сел у самой воды и сказал:

— Вообще-то, по закону я имею право узнать тебя до помолвки.

— Нет такого закона, можно после помолвки узнать больше.

— Ну хорошо, пусть будет как ты хочешь, после обручения, а пока просто посмотрю, на расстоянии, не прогоняй меня, — сказал он, улыбаясь своей неотразимой обаятельной улыбкой.

Мне показалась подозрительной его сговорчивость.

Я погрузилась в воду, надеясь на то, что вода спрячет меня от его глаз, но вода была очень прозрачной, голубоватой, как его глаза.

— Чего ты боишься, — продолжал он, — разве я такой страшный?

— Я стесняюсь, — отзывалась я.

— Но ведь очень скоро мы станем мужем и женой, мы навсегда станем одним целым, и наши тела будут как одно целое.

— Вот тогда и приходи сюда.

— Хочешь, я покажу тебе, как сделать так, чтобы вода словно водопад текла сверху в тот угол бассейна?

— Покажи.

Тайлос встал и потянул за какой-то рычаг. Через минуту сверху действительно стала литься вода, подобно небольшому искрящемуся водопаду.

— Что же ты не идёшь к водопаду, попробуй, тебе понравится.

Тогда я поднялась и пошла прямо к нему. Я встала перед ним как была. Я показала ему, что его уловки ни к чему, и что я ничего не боюсь, даже его.

Тогда он молча вошёл ко мне в воду прямо в одежде.

9

На другой день было решено ждать прибытия остальных гостей, и после того как появятся все ожидаемые лица — провести обряд помолвки.
Я по-долгу отсиживалась в своей комнате. На утро после бассейна я была смущена, вспоминая то, что там произошло. Вместе с тем, это пробудило во мне до селе неизвестное желание, негу, которая была одновременно и расслаблением и напряжением. Стараясь отвлекать свои мысли, я нашла местную библиотеку и пересматривала имеющиеся там книги. Их было немного, одну из них я узнала. Это была книга, переписанная моей, ещё детской тогда, рукой… Я взяла её в руки и понесла показать отцу.

На лестнице я встретила красивого черноволосого фейри, который странно на меня взглянув, словно перегородил мне дорогу, но потом посторонился, и я прошла дальше. Я ничего не поняла и решила не вникать в этот незначительный инцидент, побежав в комнату к отцу.

Увидев эту книгу, отец был растроган… Мы долго сидели у камина и вспоминали былые дни, проведённые в Остельване.

Потом пришёл Айлиль и мы отправились с ним бродить по замку, потом поднялись на крышу старой башни. Спугнув с чердака летучих мышей, мы забрались на смотровую площадку, танцевали там, высматривали Безымянную, смеялись и грустили — совсем как в те далёкие дни нашего детства, когда мы жили в подобной башне… Спускаясь с крыши, мы затеяли шуточный поединок на лестнице, и почти кубарем, смеясь, скатились вниз, в коридор.

Там оказался Тайлос. Он подошёл ко мне и попросил отойти с ним в сторону.

— Вот уже два дня я тебя почти не вижу, ты где-то прячешься, гуляешь и развлекаешься с Айлилем…

Тайлос кинул опасный взгляд на брата, а затем перевёл вопросительный взгляд на меня.

— Тайлос, я не прячусь, всё в порядке, мы просто ходили смотреть башню…

— Тебе пора оставить свои детские забавы, пора становиться взрослой, Мэй.

— Хорошо Тайлос, — не стала я с ним спорить, вспомнив и перефразировав поговорку эльси: спорить с мужчиной удел мужчины. Но сказала я это лишь мысленно.

Было видно, что он сильно ревновал меня к Айлилю. Нечего и думать, что Айлиль в будущем поселится с нами, Тайлос будет против…

Вечером я снова столкнулась с тем черноволосым красавцем эльсидар. Он оказался совсем рядом и вдруг вложил мне в руку записку. После этого он исчез.
Я пошла в свою комнату и прочитала длинное письмо.

«Звезда моя, печаль моя, Мэй! Я увидел тебя несколько дней назад и понял, что всю жизнь ждал этой минуты. В моём сердце вспыхнула любовь, мучительная и сладостная… Я знаю, что надежды у меня нет, твой отец никогда не отдаст тебя за меня, потому что я ниже тебя по крови. Но я хочу лишь одного — чтобы ты обратила на меня внимание. Всегда ты проходишь мимо, не глядя на меня, всегда за столом ты меня не замечаешь, но если бы ты, наконец, увидела, что я существую, то кто знает, не забилось ли бы и твоё сердце чаще? Любовь живёт надеждой, и потому я пишу тебе, я молю тебя, присмотрись, прислушайся! Быть может, именно я смогу сделать тебя счастливой и дать тебе то, что тебе нужно. Браки совершаются на небесах, но наши родители забывают об этом, сговариваясь между собой и продавая нас как свою собственность. Подумай, и ты поймёшь, что я прав. Я дам тебе счастье, любовь, свободу! Он не даст тебе свободы, он будет тиранить тебя веками, заставляя подчиняться всем его прихотям. Он будет ревновать тебя и держать взаперти, не выпуская из спальни. Ты окажешься на золотой цепи, вот увидишь… Просто подумай, будь честна с собой, и ты поймёшь, что я прав. Если мои слова тронули твоё сердце, или хотя бы разум, то приходи в старый заброшенный сад, что под окнами библиотеки, вечером, перед закатом. Я буду ждать там тебя каждый вечер. Всегда, всецело твой Амрисгайл.
Мы уедем далеко, далеко, и никто нас там не найдёт, только ты, я и наша Вечность…»

Что за бред?! Я хотела немедленно сжечь это письмо, но остановилась. Я подумала, что уберу его, спрячу в книгу, а потом, позже перечитаю, чтобы понять лучше.
Ночь я почти не спала. Тревожные мысли не оставляли меня. Конечно я знала, что он прав — Тайлос деспотичен, что ждёт меня в таком браке? И всё же, — говорила я себе, — лучше тиран, которого любишь, чем тот, кого не любишь, пусть даже он был бы идеален.

Я встала и перечитала письмо дважды…

Под утро я сожгла его.

В течении нескольких дней попадался мне на глаза этот рыцарь, каждый раз он пытался привлечь моё внимание, а я же делала вид, что не замечаю его. Среди рыцарей Андфайна тоже были мои поклонники, но никогда они не пытались привлечь к себе особое внимание, не писали мне таких писем и не назначали свиданий, не надеялись на серьёзные отношения. Мне кажется, они вели себя так из уважения к моей семье, к моей личности и судьбе. Этот же эльси решился бороться с судьбой. Он не принял свой рок.

И вот в один из дней ко мне постучала Эсмидель.

— Мэй, беги вниз во двор, там Тайлос вызвал на дуэль Амрисгайла, они сошлись насмерть.

Я кинулась по лестнице вниз, вылетела во двор и увидела, что там уже столпились многие рыцари альдо и эльсидар. По среди двора уже бились на мечах Тайлос и Амрисгайл. Ко мне подошёл Айлиль и очень спокойно сказал:

— Я думаю, твой Тайлос его убьёт. Ставлю на Тайлоса.

Я ужаснулась. Как всё это могло случиться, неужели фейри будут убивать друг друга, неужели наша помолвка будет осквернена убийством, неужели Айлиль может так буднично и цинично говорить о таких вещах и делать ставки? Ведь мы не в Морзаге!

Я пыталась что-то кричать Тайлосу, но он меня не слушал. Я боялась заступаться за Амрисгайла, ведь тогда могли подумать, что между нами что-то есть. Но когда Амрисгайл пал, а Тайлос был готов нанести последний решающий удар, я встала рядом и громко сказала:

— Если ты его убьёшь, наша помолвка будет замарана кровью.

Я сказала это чётко и холодно, а на лице моём была такая горечь, что брошенный на меня мельком взгляд Тайлоса остановился. Он опустил руку, не нанося последнего удара.

— Амрисгайл! Я не убиваю тебя, но навсегда изгоняю из наших земель, да не будет тебя в лесах, на холмах, в пустошах и крепостях Наргарда и прилегающих к нему наших владениях.

Однако раненый не смог сам подняться и его унесли в замок. Тогда было сказано, что после выздоровления он должен немедленно покинуть эти края.

После этого Тайлос вытер меч, вложил в ножны, взял меня за руку и увёл в свою комнату.

Никаких упрёков и подозрений в мой адрес не было, он лишь мрачно сказал:

— Мужчины всегда будут тебя хотеть. Не могу же я всех их изгонять? Мне придётся их убивать.

Я посмотрела на него с сомнением, не повредился ли он в уме…

В тот же день, к вечеру прибыли первые гости, среди которых было много и альдо. Об инциденте старались не говорить, но слухи распространились.

Утром за общим завтраком Тайлос сказал, что у него есть для меня подарок, и все желающие могут пройти после завтрака во двор, чтобы увидеть его.
Я, мой отец, Айлиль, Орлас и наши гости вышли во двор. Там мы увидели чистокровного скакуна изабеловой масти. Тайлос взял его за уздечку и подвёл ко мне!

Я была в восторге, это была очень ценная, красивая и умная лошадь редкого окраса, с нежно-голубыми глазами. Она была той же крови, что мой Чёрный Вереск, да хранит небесная твердь его чистую душу…

Пол дня я не могла оторваться от лошади и назвала её Сапфир — по цвету глаз.
На другой день я снова получила подарок от Тайлоса. Он вошёл ко мне в комнату и принёс на подставке из резного дерева нечто, накрытое красным шёлком.
Я сняла ткань и увидела, что это то, что может заменить мне туфли. Это были сандалии! Подошва из мягкой кожи крепилась на ноге с помощью красиво сплетённых тонких золотых шнуров, на которые были нанизаны мягко огранённые хрустальные бусины.

— Как ты это сделал?! Так быстро и так подходит к платью, да они мне ещё и по ноге…

— Пусть это будет моим секретом, — улыбался Тайлос, — ты видишь, как просты эти сандалии, их действительно можно было сделать быстро. Нельзя же было допустить, чтобы ты надела с этим платьем дорожные сапоги или вообще шла по каменному полу босиком?

Тайлос был щедрым, баловал меня подарками, внимательно наблюдая за моими нуждами. Я видела, как загорались его глаза, когда я радовалась его подаркам.
Настал день, когда все гости были в сборе, и на вечер был назначен обряд помолвки. Днём я начала собираться к выходу. Ко мне зашёл мой отец и сказал, что по-прежнему хотел бы, чтобы пока я не стала женой Тайлоса, я не допускала к себе посторонних и старалась одеваться сама. А уж после это будет решать мой муж. Я спросила, почему он не любит когда мне помогают другие женщины, на что он ответил:

— Ты слишком хороша, я боюсь зависти, ревности, интриг, предательства… Наш народ высок духом и чист, но все мы помним те события, резню в гавани и горящие корабли. По-этому я больше никому не доверяю. Ты — самое дорогое, что у меня есть, и после того, как я уже однажды потерял тебя… Я не хочу чтобы тебя касался кто-то чужой.

— Хорошо папа, я буду осторожной и всё буду делать сама, так будет надёжнее, ты прав.

Я поцеловала отца в щёку, а он передал мне обручальное кольцо, которое носили мужчины нашей семьи. Когда-то оно принадлежало ему и он сам носил его, но, овдовев, снял его и просто носил с собой.

В это время вошёл Тайлос, которому тоже не сиделось на месте. Он ревновал меня даже к отцу.

Странно было видеть такую ревность у столь харизматичного, гордого, уверенного в себе мужчины. Я сделала вывод, что не так уж он в себе и уверен.

Я начала опасаться, что вот сейчас ко мне придёт ещё и Айлиль, и на всякий случай выгнала всех из комнаты, запретив ко мне заходить до самого обряда.
Оставшись одна, я сняла с себя абсолютно всё, достала платье, подаренное гномами, и медленно и осторожно проскользнула в него. Тончайшей золотой паутинкой облегало оно моё тело, не создавая ни единой складки, ниспадало вниз до самого пола. Сквозь золото слегка просвечивала кожа… Платье было прямое и длинное, очень простого покроя, без рукавов, с закрытой спиной, но с глубоким декольте, и казалось то-ли тончайшей кольчугой до самого пола, то-ли рыбачьей сетью с мельчайшими ячейками. По золоту словно стекали капли росы из крошечных бриллиантов. В этом платье я казалась себе хрупкой тростинкой, почти невесомой и бестелесной. Затем я распустила и причесала волосы, и они упали тяжёлой волной лунных лучей на плечи и спину, отчасти скрывая моё тело в этом слишком опасном своей откровенностью платье. После Морзага я почти перестала их стричь, и оставила длину ниже талии.

Благодаря Тайлосу, у меня появились туфли, точнее подобие сандалий, и это было просто чудо. Без этих сандалий мне пришлось бы идти босиком по каменному полу, или идти в сапогах, или брать туфли у посторонней женщины. Однако, золотые, украшенные хрусталинками ремешки были так тонки, что издали некоторым могло показаться, что я иду босиком. В дальнейшем это породило кривотолки, связанные с тем, что кто-то, якобы считал, что моё прозвище — «босоножка», и будто-бы у меня было в обычае ходить босиком. Эта версия прозвучала в некоторых сагах о клане Тарха. На самом деле кто-то лишь обронил такую шутку, увидев мою обувь во время обручения.

И вот, наконец, я достала драгоценный обруч и надела на голову. Венец из золотой нити с нанизанными на неё бриллиантами обрамлял теперь мой лоб. Камни были нанизаны не часто, а с довольно большими промежутками, так что каждый бриллиант смотрелся отдельно, и это даже подчёркивало их прелесть. Между камнями крепились золотые нити, идущие по волосам вниз, и на них тоже так же были редко нанизаны бриллиантовые бусинки с искусной огранкой, заставляющие бусинки от каждого колебания мерцать и сверкать, точно звёзды в ночи.

В этом замке было лишь одно большое зеркало — в купальне, и потому я не могла видеть себя со стороны целиком. А это был тот случай, когда мне этого очень хотелось.

Никаких других украшений на мне не было, и никакой другой одежды. Мои ногти были окрашены в золото.

И вот я села у окна и стала ждать появления вечерней зари над далёкими пиками западных гор.

Когда же розовые и золотые облака увенчали синие горные вершины, в комнату постучали, и это был мой отец, который пришёл за мной, чтобы вести в зал для проведения обряда.

Сердце моё замерло. Неужели всё это происходит со мной? Я — тот самый зверёныш в запылённых чёрных кожаных доспехах, готовый за глоток воды размахивать заточкой в своре таких же подростков зверят?

И я — в этой невесомой золотой паутинке, иду по коридору, торжественно ведомая отцом в зал, где сейчас десятки пар глаз будут разглядывать меня, и все собравшиеся услышат, как отец отдаёт меня в руки чужого мужчины. Чужого?
Шальная мысль мелькнула у меня в голове: не бежать ли мне, пока ещё не поздно? И тогда меня просто убьют. Убьют те и другие, не перенеся позора. Это была ещё более дикая мысль.

И вот мы входим в распахнутые двери большого зала, где уже толпилось множество гостей, а в середине стоял в ожидании Тайлос. Недалеко от него стоял король Орлас.

Отец подвёл меня к Тайлосу и оставил стоять, повернув к нему лицом.
После были сказаны слова. Сначала наши отцы произнесли слова, смысл которых был в том, что они дают своё согласие на эту помолвку и желают соединения наших родов, скрепив помолвку законным браком.

Неверно думать, что согласие родителей на брак детей — пустая формальность или неуместное вмешательство в личную жизнь детей. Для эльфов родовые связи крайне важны, бессмертные не мешают свою кровь, не спрашивая мнения своих родных, так как все имеют к этому прямое отношение, вечно представляя этот род, эту кровь. Одобрение родителей крайне важно.

После того как наши отцы дали своё согласие, говорили мы с Тайлосом, и сказано было, что мы оба желаем друг друга и по доброй воле выбираем друг друга в супруги.

Король Орлас выступил вперёд, и произнёс:

— Поклянитесь же теперь, призвав имена высших рэсс в свидетели, что вы в назначенный срок вступите в законный брак, став мужем и женой…

Мы дали клятву вступить в законный брак в назначенное время.

После мы надели друг другу на пальцы обручальные кольца — знак нашей клятвы и договора.

Мы стояли напротив друг друга — он в чёрном, расшитом серебром, я в золотом, он огромный и статный, более чем на голову выше меня, я маленькая и хрупкая, он с волосами словно снег, я с волосами словно лунный свет.

Я не помню, что было дальше, помню лишь, что Тайлос крепко держал меня за руку и мы перешли в пиршественный зал. Звучала музыка и пение, гости ужинали, передо мной на столе тоже лежало блюдо с угощениями и бокал с вином, а я машинально ела и пила. Но постепенно я приходила в себя и обретала душевное равновесие.
После ужина погасли почти все огни и зазвучал чарующий женский голос, он пел о любви.

Тайлос сидел рядом и не выпускал моей руки, время от времени шепча мне что-то совсем сладкое.

Так прошла наша помолвка.

Свадьба была назначена через год. Отец сказал, что на это время увезёт меня в Андфайн и привезёт через год сюда же.

И мы отправились домой. Долгий путь эльсидар провожали нас, но пришло время разлуки, и мы вернулись в наше потаённое королевство, с нами же пришёл туда и Айлиль.

10

Год прошёл как день. То-ли весь тот день я проспала, то-ли была слишком занята, чтобы отсчитывать часы, но время пронеслось быстро. Весной мы отправились в путь.

Тайлос с группой своих приближённых выехал нам на встречу.

По пути к нам присоединялись многие из нашей родни, желающие разделить с нами путешествие и отпраздновать столь замечательную свадьбу. Присоединялись по пути и незнакомые. Эльфы вообще любят путешествия и праздники, радуясь как дети любому поводу отправиться в путь, увидеть дальние края, поучаствовать в чём-либо торжественном и весёлом…

Длинной кавалькадой мы прибыли к подножию гор в то самое время, когда там снова цвели маки. Целые поля полыхающего, как огонь, алого шёлка, колышущегося от ветра, встретили нас.

Среди алых маков поскакала я на подаренном мне изабеловом жеребце навстречу Тайлосу. Именно так произошла наша встреча, и после мы долго пробыли вдвоём, не возвращаясь к ожидающим нас спутникам. Когда же мы вернулись, то продолжили путь все вместе через знакомый нам уже перевал, и через некоторое время прибыли к замку Кайрим.

Мы не знали каким образом небольшой замок на холме сможет уместить такое количество гостей. Холода отступили и мир преобразился, уступая весне её права, и многие гости собирались разместиться возле замка в шатрах и пировать прямо на улице. Это особенно касалось альдо, с которыми король Орлас не ладил. Однако с нами прибыло такое количество знаменитых героев, чьи имена славились по праву, что в общем блеске и величии всякая вражда и недоверие отступали.

Слышала я и речи некоторых знатных гостей о том, что отец поспешил, сговариваясь с эльсидар, и что следовало решить мою судьбу иначе.

— Дорогой друг, что же ты столько лет прятал такую красоту в своём потаённом королевстве, кто мог подумать! Мы слышали, что твоя дочь погибла, а она оказывается жива и столь прекрасна, что я и сам… — слышала я обращённые к отцу слова…

Однако судьба так распорядилась, что когда я возвращалась домой, нам встретились король Орлас с сыном, и та встреча определила наше будущее.

Теперь я боялась только одного: зная ревность, высокомерие и гневливый нрав Тайлоса, я мечтала чтобы гости поскорее разъехались, и чтобы не вспыхнула новая свара и дуэль. Слишком многие здесь бросали на меня жадные взгляды, и были они смелы и дерзки, и были они мне ровня по крови.

Элиор, который в этот раз был с нами, разделял мои опасения. Было сделано всё, чтобы обряд бракосочетания произошёл как можно скорее, так что это произошло буквально на второй день нашего прибытия.

Едва солнце склонилось к сизым горным пикам на западе, в двери мои постучали — это был отец. Вновь он вёл меня в зал, полный гостей, но на этот раз уже для того, чтобы навсегда отдать меня в дом Тайлоса, передав ему мою руку и дальнейшую судьбу.

Тайлос стоял как и на помолвке, в середине зала, и ждал меня. Он был подобен рэсс, и мне казалось, он — единственный настоящий король из всех собравшихся, не считая моего отца. Его высокий рост, манера держаться, проницательный взгляд, гордая осанка, красота, в которой он превосходил даже эльфийских женщин — всё выделяло его из толпы собравшихся, хотя среди собравшихся было не мало славных имён. Он был одет в серый, шитый серебром костюм, а на поясе его висел легендарный фамильный двуручный меч. Его отец был одним из перворождённых, и ни кто не мог сказать, что мы не пара, хотя и были они эльси.

Я шла к нему навстречу в белом платье, руки и плечи были обнажены, сзади был длинный шлейф. На левой руке у меня был одет мамин браслет — тот что остался после неё. Теперь он перешёл ко мне. Браслет представлял собой сложное переплетение виноградной лозы, идущее от запястья до локтя. Для меня была изготовлена и вторая часть браслета, которая одевалась выше локтя до самого плеча. Лоза и листья были сработаны из нескольких металлов, очень тонко один к другому приплавленных: золото, платина и красный альдиар. От того, что металлы плавно переходили один в другой, листья казались настоящими, тронутыми лучами заходящего солнца. А ягоды, сами гроздья винограда — из редкого пурпурного аметиста. Ягоды были чуть вытянутые, овальные. Винограда такого сорта и цвета ныне больше нет, как и такого аметиста.

Правая рука оставалась без украшений, чтобы на неё можно было надеть другой браслет — символ заключения брака. У нашего народа браки скрепляются не кольцами, а браслетами.

Почти обнажённую грудь и плечи покрывало сложнейшее и очень тяжёлое ожерелье из множества рядов серебристого жемчуга и алмазов, при чём некоторые алмазы были алого цвета. По тону они были близки к пурпурному аметисту, и оба украшения неплохо сочетались. На голове у меня был венец — парное украшение к ожерелью. Ожерелье и венец были от клана отца и представляли собой нашу родовую реликвию. Да, все эльфы очень любят живой и лучезарный мир камней, и все эльфы умеют с ним говорить.

Отец подвёл меня к Тайлосу и вложил мою руку в его руку.

Среди торжественной тишины прозвучал обращённый ко мне вопрос, согласна ли я стать законной женой, быть любящей, верной и послушной…

Я дала клятву.

Затем мой муж клялся, что будет любить, беречь и почитать…

Нас благословили, мы надели друг другу на руки свадебные браслеты и закрепили наш союз поцелуем.

В этот момент в зале вдруг неожиданно заиграли на стенах золотистые и розоватые блики, словно небесная заря поплыла по нашим лицам, разлилось какое-то розовое сияние, и в этом сиянии мы ясно различили женский силуэт. Этот силуэт — будто пламя свечи на ветру, сначала метнулось в сторону моего отца — нежным светом озарив его лицо, затем же, оно приблизилось к нам с Тайлосом, и я поняла, что это моя мать. Она подняла в благословении свою призрачную руку, и мы поняли, что она признаёт и благословляет наш брак. Затем силуэт стал таять и сливаться с розовым светом, и наконец, всё исчезло.

Потом был долгий и шумный праздник, но мы с Тайлосом пробыли за столом не долго. Очень скоро он взял меня на руки и понёс прямо во двор, где стоял огромный белый конь. Он посадил меня на коня, взял в руки узду и повёл лошадь к небольшому готическому зданию, что мрачновато возвышалось одной остроконечной башней в зарослях леса, недалеко от главного замка. Там мы и провели с ним первые дни вдвоём, и уединение наше ревниво оберегалось верными рыцарями эльсидар. Так была написана наша собственная сказка.

На седьмую ночь Тайлос сказал, что мы будем участвовать в Танце Ночи, и я поняла, что пришло и моё время смотреть, как мой мужчина, обнажённый по пояс, танцует передо мной, отбивая меня ножом от соперников.

Так как круг участников строго отбирался королём Орласом, мы избежали настоящих конфликтов, и исполнили свои партии в старинном танце так, как это делалось всегда во все века мужчинами и женщинами нашего народа.

За время нашего уединения я узнала истинную степень властности и прихотливости своего мужа, но чтобы между нами не происходило, всегда он оставался заботлив и внимателен, я была в надёжных руках и знала, что как во всех эльфийских семьях, всё зависело именно от женщины, в нашем случае от меня. Я была желанна, мы желали друг друга, и в этом был смысл всего происходящего между нами.

Позже некоторые стали упрекать моего мужа в деспотизме, и это касалось людей, которые стали селиться в наших краях то тут, то там. Эльфы ничего подобного не говорили о нашем браке, что же касается людей, то они никогда не понимали тонкости наших взаимоотношений, и лишь судили о других народах и обычаях, сами же при этом просто били своих жён вожжами, за что позже их женщины ответили им матриархатом и отказом от семейных ценностей, что, впрочем, позже сменилось новыми установками. Но не будем забегать вперёд и вернёмся в описываемый период времени.

Праздники длились почти месяц, а затем гости стали разъезжаться, пришло время разлуки. В один из дней отправился домой и мой отец, а вместе с ним поехал Айлиль. С грустью провожала я их, чувствуя, что прежнее ушло безвозвратно, и мне предстоит совершенно новая роль и новая жизнь в новом для меня мире.
Тайлос решил, что мы будем жить отдельно, в его собственном замке на западе их владений.

Зная нелюбовь своего отца к альдо, он всячески старался оградить меня от его влияния и защитить от малейшего эмоционального неудобства. Мой муж был крайне заботлив, рядом с ним я была в абсолютной неприкосновенности, и единственный, кто мог решать что-либо за меня, был он сам. Для всех остальных я была возведена на уровень божества. Таков был новый порядок моей жизни.

Книга 3

Часть 1

1

Шли годы, и в наших краях появилось всё больше людей. Многие из них стали взаимодействовать с Чёрным Владыкой, ибо пришло то время, когда он решил завладеть умами смертных. Он посеял среди них многие религии и учения, но основой своих идей сделал противоречие между духовным и телесным, природным, а так же между мужским и женским началом. Он внушил людям идеи первородного греха и порочности женского естества, и они поверили ему, потому что искали причину многих своих страданий. И тогда люди обвинили в этих страданиях первую женщину. И вот, стали человеческие племена думать, что плотская любовь противоречит духовной, и разделили их. Найдя у фейри непонимание этого разделения, те человеческие племена, что относились к фейри с почтением, стали говорить, что нет у нас плотской любви, а те, что относились к нам враждебно, стали говорить, что мы порочны и являемся опасными искусителями. Мы же не спорили ни с теми, ни с другими. У нашего народа никогда не было никаких учений и религий, мы знали правду и несли её в себе, были естественны и не имели противоречий с природным началом, а рэсс мы считали могучими духами и высшим силами этой Земли. И потому, идеи плотского греха у нас никогда не было, ни один из фейри не внял учениям, посеянным Чёрным Властелином. Всегда между мужчиной и женщиной фейри существовала сильнейшая телесная близость, идущая от близости духовной, и не было между ними раскола и противоречия, как не было и никаких табу в этой плотской любви. Изощрённы были наши ласки, совершенно было слияние наших тел, и физическая любовь возводилась нами в ранг искусства. Однако хоть мы и не считали физическую близость чем-либо порочным, мы сочетались в уединении, считая физическую близость сокровенным актом, касающимся только двоих. И никогда не делалось это прилюдно, за исключением Танца Ночи, потому что есть вещи, которые иногда надо совершать, чтобы испытать новые ощущения, и переходя черту — получать новый опыт, и всякое исключение из правила лишь подтверждает правило. Это был акт полного раскрепощения после максимального накала страстей…
Противоречие между духовным и физическим сделало людей ещё более слабыми, осквернение же женского начала различными религиями привело к тому, что любовь их сделалась бытовой и меркантильной. Они сочетались ради продолжения рода, и создавали семьи ради положения в обществе и совместного ведения хозяйства, где женщины чаще всего исполняли роль работниц. Во всяком случае, так это виделось мне. И тогда бог людей сказал им, что мир создан для них, а не наоборот — они для мира. И они поверили и в это тоже.

В то время я была беременна и вынашивала нашего первого с Тайлосом ребёнка, физическая близость между нами была совершенна и играла важнейшую роль, но исходила она от духовного чувства и близости. Мы чувствовали друг друга абсолютно, с полным взаимопроникновением. В близости с моим мужем я достигала полного ощущения самоотдачи, и он, чувствуя моими чувствами, достигал полного ощущения обладания. И так мы стали как одно целое, и в этой гармонии духовной и физической, носила я нашего сына.

В те месяцы, когда я была беременна, Тайлос не отпускал меня ни на шаг, назначил мне телохранителей, а сам готовился принимать у меня роды, считая, что такую вещь нельзя доверить никому постороннему.

Он всё хотел делать сам. Мне же многое стало запрещено, и уж конечно отменены были все мои тренировки. Но ещё с первых месяцев моего замужества мне было запрещено участвовать в каких-либо сражениях и поединках. Те немногие близкие к нашей семье фейри, которые допускались в нашу жизнь, смеялись и говорили так: он взял из её рук меч и вложил ей в руки иглу.

И действительно, с того времени, как я вышла замуж, я стала больше вышивать, собирать украшения и занималась садом. Кроме этого, я приготовляла различные мази, бальзамы, мыло — которое делалось исключительно из растительного и минерального сырья, ещё я составляла эликсиры и духи. Я приготовляла лекарства для людей, которые мы отвозили в их селения, ибо болезни крошили в прах и их тела и их дух.

Но почти всё моё внимание было сосредоточено на муже, Тайлос не терпел, когда я переключала своё внимание с него на что-либо ещё. Эта черта характера была свойственна именно моему мужу, а не касалась всех фейри и их семейных устоев в целом. Капризным и требовательным был мой муж. Зато мой характер со временем становился мягче и терпимее, а чувство полной защищённости и самоотдачи привели к душевному спокойствию. И вот, я ждала ребёнка, груди мои налились, а живот округлился. Спокойствие и умиротворение наполняли меня, а аквамариновые глаза моего мужа лучились счастьем. Не было в нашей жизни периода лучше и счастливее тех дней.

Фейри рожают тяжело, и нередко женщины, отдавая все свои силы, гибнут во время родов. Потому, когда я почувствовала, что мой срок рожать пришёл, я увидела на лице моего мужа страх. Впервые я видела его таким. Однако уложив меня на кровать, он велел принести в комнату воды, а затем всех удалил и остался со мной один, присматривая за кипением воды и помогая мне переносить страдания лаской, и делая специальный массаж. Сильные и чуткие его пальцы словно вливали в меня силы и забирали боль. Какой-то природный инстинкт завладел мной, хотелось спрятаться и не подпускать к себе никого из посторонних. Тайлос понимал меня и сделал всё как надо.

Так прошёл вечер и ночь, а на рассвете я родила мальчика.

На этом наша история могла бы и закончиться. Мы сделали то, что хотели, и могли бы теперь укрыться в своём затаённом мире, живя своей закрытой от многих других жизнью, углубляясь в свой мир и живя друг другом, но история Алларис (нашей земли) только начиналась, и нити наших жизней вплетались в общий узор, вынуждая нас к участию.

«Свидетель» мой остался в подвале моей башни в Андфайне, я не решилась привозить его в дом мужа. Но часто меня беспокоил вопрос, что же сталось тогда с сыном этого орч… Возможно, от него пошли дети, и в кровь человеческую вмешалась кровь орч? Возможно, также были и другие такие же полукровки?

Я сильно тосковала по отцу и мне хотелось его навестить, но сын наш был ещё очень мал, я не могла даже и думать о том, чтобы попроситься навестить отца.
Мир же вокруг нас становился всё более враждебен, чему способствовал перевес сил в сторону Морзага из-за многих племён людей, которые, если и не переходили открыто на сторону Чёрного Властелина, то воспринимали многие учения, которые он распространял под видом некоего Проповедника, сея вокруг себя ложь и раздор. Так прошло пять лет.

Я уговорила мужа разрешить мне снова начать заниматься боевыми искусствами, и он позволил, но в то самое время я снова забеременела, и это была наша дочь.
По соседству с нашими владениями, в человеческом поселении на базарной площади, пекарь говорил мельнику:

— Ты слыхал ли, эльфийский лорд снова обрюхатил свою бабу! Мой зять на днях был в их замке, выменивал у них сахар, корицу и другие пряности… Скоро этих лордов станет слишком много для наших краёв!

— А что это за штука такая, сахар и пряности?

— Да ты что, кум, отстал от времени-то!

Но оба они научились своим ремёслам у эльсидар, придя на их земли, которые с некоторых пор и стали называть «наши края».

Несмотря на эти перемены, наша жизнь напоминала идиллию и мы купались в своём тихом потаённом счастье. Вот только второй ребёнок подряд для эльфов — это было много.

В маленькой уличной кухне, пристроенной к стене замка возле сада, я стояла у плиты и варила земляничное варенье. В другой кастрюльке я помешивала сливочную карамель с корицей.

В открытую дверь влетали заблудившиеся шмели и заглядывали цветущие наперстянки и дельфиниум, а рядом, за маленьким круглым столиком сидел Лассли (полное имя мальчика было Ласладин). Белокурый, румяный, с сияющими глазами, он облизывал с ложки сладкую земляничную пенку, что я снимала с варенья, и тыкал носками крошечных ботинок своего любимчика — белого пса, улёгшегося под столом, прячась от жары.

Я полила фиалки в горшочках на подоконнике, и осторожно присела, придерживая живот — в конце зимы мой срок рожать. Фейри вынашивают детей год.

Чуть слышно вошёл Тайлос, и маленький Лассли кинулся к нему навстречу со сладкой пенкой в ложке.

— Папа, попробуй земляничную пенку, попробуй!

И Лассли принялся неумело кормить улыбающегося Тайлоса с ложки сладкой пенкой…

Иногда я спрашивала Тайлоса:

— Когда ты полюбил меня?

— В первый же день, сразу как увидел…

— Почему полюбил? — не отставала я.

— Увидел твою грудь и полюбил, — подтрунивал он надо мной.

Моя грудь от беременностей и кормления ребёнка стала ещё побольше.

— Наверное я пошла в мать, у ильмэ так бывает…

2

Однажды осенью я гуляла по нашему саду, а мои телохранители отошли проверить, почему возле беседки была привязана лошадь. Никто не знал чья это лошадь, и это вызвало подозрения.

Вдруг из-за кустов выскользнула серая тень и метнулась прямо на меня. В считанные секунды чья-то сильная рука схватила меня за талию, а другая рука зажала мне рот. Одним лёгким движением поднял меня этот мужчина — а это был мужчина, и судя по росту эльф, и понёсся через кусты на другую дорожку, где стояла его спрятанная лошадь. Миг — и запрыгнул он на коня, одновременно крепко держа меня одной рукой. Я боялась делать слишком резкие движения и усилия, чтобы не потерять ребёнка, и потому сопротивлялась слабо, но кричала и звала на помощь.

Серый в яблоках конь легко перемахнул кустарники и понёсся стрелой к воротам сада, минуя все преграды…

Так мы неслись галопом, без остановок в лесную чащу без дорог, а затем по реке, а после на восток в незнакомые мне земли.

Если и была за нами погоня, то они не настигли нас.

Когда, наконец, мой неизвестный враг остановил взмыленного, и вконец загнанного коня, я пошевелилась в седле и повернула голову к нему, чтобы посмотреть в его лицо, то увидела, что это Амрисгайл.

— Что ты натворил! — закричала я в отчаянии, — зачем ты это сделал, посмотри на меня, ведь я ношу ребёнка!

— Как? — промолвил он в ужасе, — неужели ты снова зачала от Тайлоса?

— Именно так, я зачала от своего мужа снова, а теперь вези меня обратно немедленно, или я убью тебя, чего бы мне это не стоило.

Он помолчал, а потом сказал так:

— Пусть ты и беременна от него, я всё равно заберу тебя. Я долго ждал этого дня и долго к нему готовился. И теперь уже дороги назад нет, ибо я хочу тебя и получу. Никто не найдёт нас, уж поверь.

Завязалась борьба, и я чуть не упала с лошади, однако, он удержал меня и туго застегнул ремень, прижав мои руки к телу.

Затем снял меня с лошади и положил на траву. Осень в лесу срывала последние листья и они падали на землю, бесприютно носясь по опустелой земле. Я села и закричала:

— Отпусти меня, дай мне уйти, ты можешь спрятаться, укрыться как хочешь, но дай мне уйти!

Ничего не отвечая, он стал приводить лошадь в порядок, надеясь на продолжение пути.

Он взял флягу с водой и поднёс её к моим губам, чтобы я пила.

— Вот видишь, ты писал мне, что мой муж посадит меня на цепь, а сам поступил немногим лучше, ты связал меня ремнём.

И я не стала пить его воду.

— Уверен, ты знакома и с ремнём своего мужа…

После некоторого времени, когда конь отдохнул, он усадил меня в седло перед собой, и мы снова отправились в путь.

— В лесной глуши на востоке у меня есть каменное укрепление, и есть те, кто последовал за мной в изгнание. Мы будем жить там, и никто не найдёт нас, — сказал он мне, а ветер разметал его слова, так что я смогла услышать лишь часть.
И вот вышло по его: мы добрались до его укреплённого поселения, но я чувствовала себя всё хуже.

Когда же он отнёс меня в комнату с кроватью, я не легла на его кровать, а легла на полу в углу и забылась. Я слышала какие-то слова, и они звучали о любви, и какое-то снадобье привело меня в чувства, и чувствовала я чужие губы, и видела я лицо черноволосого зеленоглазого мужчины перед собой, но оно уплывало от меня, и я вновь погружалась в небытие.

Но ничто постепенно нарастало удушливой волной, и второй раз в жизни я почувствовала настоящий животный страх, который душил меня и не давал вздохнуть. Первый раз этот страх возник при приближении малых узворов во время ритуала посвящения. И вот острая боль пронзила моё тело, и я ощутила, как жизнь моя стала вытекать из меня, и я плыла на ледяной лодке по красной реке, а в вышине над собой, в чёрном небе, я явственно видела звезду.

Потом я слышала своё имя, откуда-то издалека звучащее как чужое. Сделав невероятное усилие, я напрягла зрение, чтобы увидеть сквозь туман нечто в этой дали. Веки мои дрогнули, и я открыла глаза. Передо мной было искажённое ужасом лицо моего мужа. Я лежала в чём-то мокром и липком и тряслась от холода. Стены кружились, и взгляд мой кружил по стенам, будучи ни на чём не в силах остановиться. И видела я кровь на стенах и чьё-то мёртвое тело на полу.

— Мэй! Очнись, приди в себя!

Лицо моё уткнулось в сталь, прижалось к мокрой коже, что-то солёное и сладкое почувствовала я на своих губах.

Слёзы и кровь, слёзы и кровь…

Произошло вот что: как только стало понятно, что меня увезли, мой муж кинулся в погоню за похитителем, а за ним все, кто оказался поблизости и понял что происходит. Некогда было объяснять и собираться, муж с ближайшими рыцарями просто рванулись в погоню, как только узнали о случившемся. Они шли по следу, но отставали, однако, всё же смогли быстро найти убежище Амрисгайла, напали на его укрепление и в ярости перебили тех, кто находился внутри, пощадив лишь женщин и нескольких детей. Когда же Тайлос поднялся наверх в поисках меня, то в дверях его встретил Амрисгайл, и между ними произошла короткая страшная схватка, из которой мой муж вышел победителем. Но в углу он увидел нечто, что было страшнее схватки. В луже крови и в ворохе осенних листьев, на каменном полу, без сознания, лежала его жена, потерявшая его ребёнка.

Ужасен был крик отчаяния победителя, он кинулся ко мне, боясь, что и я сама покинула его. Но я была жива. Тогда он стал звать меня, просить вернуться к нему из забытья…

Через несколько дней, когда моё положение перестало быть угрожающим для жизни, меня повезли домой.

Очень медленно я поправлялась, набираясь сил. Тайлос никогда не говорил о том, что с нами случилось, напротив, он старался делать вид, что ничего не произошло, и всем нашим приближённым запретил обсуждать происшествие. Постепенно мы приходили в себя, ведь смысл нашей жизни был неизменен. Мы любили друг друга и у нас был один ребёнок. Впоследствии судьба послала нам и второго сына, но это произошло намного позже.

3

К моему удивлению, как только я совершенно поправилась, Тайлос сам заговорил о том, что хорошо бы продолжить мои занятия воинскими искусствами. Но заниматься со мной он хотел сам. Однако же, мы были не слишком хорошей парой на арене! Я была лишь хорошо выученным воином, он же был могучим рыцарем, способным выступить против сильнейших древних духов, владеющим также и боевой магией. Равных ему было мало! И если кто-то сказал бы, что для всякой хорошей жены её муж является самым первым рыцарем на свете, на это можно было бы ответить, что мой отец, выдавая меня замуж, не был слеп. Он выбирал лучшего… И в чёрные годы, когда явились в Аларис первые Драконы Севера, Тайлос показал чего стоил его клинок.

Началось это через десять лет после нападения Амрисгайла. Не долго было дано нам оправляться после беды, следом пришла другая.

В это время наш сын гостил у Орласа, который делал всё, чтобы заполучить его: будучи у нас в гостях, он говорил прямо за столом, что я не способна дать сыну хорошее воспитание, потому что сама росла без матери, а потом и вовсе была испорчена влиянием Морзага, говорил, что Тайлос не может дать ему настоящее мужское воспитание, потому что слишком занят мной… Выбрав момент, когда я оставалась одна, грозил мне, что станет просить Тайлоса иногда брать меня, ведь будучи с недавнего времени вдовцом, он лишён женского внимания. Сказав такое, он подошёл ко мне сзади вплотную, дав волю своим рукам.

После этого мы договорились, что Ласладин будет гостить у него по четыре месяца в году. И он уехал, взяв мальчика с собой.

Так шли многие годы, десятки лет… Ласладин вырос высоким и красивым, а внешне напоминал более всего Орласа.

И вот пришло время, когда услышали мы страшные вести о том, что новые армии орч вышли из ворот Гроч, и каждая группа прикрывала огромного дракона. Они разошлись по всему краю, два дракона миновали устье Синсиэль и оказались в наших землях. Они жгли леса и луга, отравляли воду, убивали всё живое на своём пути.

Все наши воины были мобилизованы, и Тайлос повёл их навстречу врагу. С ним ушёл и юный Ласладин. Со мной остался отряд телохранителей, четверо из которых находились при мне неотлучно, а самой мне было запрещено не только идти с войсками, но и вообще выходить за ворота нашего замка, а по возможности я должна была сидеть в своих покоях.

— Мэй, я знаю о твоём умении оборачиваться кречетом.

— Как ты узнал? — удивилась я, что моя тайна раскрыта.

— Узнал, видел. Теперь поклянись мне, что ты не сделаешь этого в моё отсутствие. Иначе я буду вынужден предпринять меры…

Я знала о чём он говорил.

— Я даю слово, что исполню все твои пожелания — буду находиться в своих покоях и раз в день выходить в сад.

— Вот и умница.

Тайлос подошёл ко мне, чтобы попрощаться. Впервые после свадьбы мы разлучались и я была напугана. Легче уходить самой, чем провожать любимого. Теперь же я провожала и мужа и сына.

— Береги себя, обещай, что вернёшься целым ко мне, — говорила я ему, а он целовал мои влажные глаза, — береги Лассли…

И вот я проводила Тайлоса с войском в путь, навстречу Драконам Севера, а сама осталась дома.

Я не находила себе места от тоски и неопределённости, но сделать ничего не могла, ведь я дала слово, что буду просто сидеть и ждать в своих покоях.
Куда делись мои невозмутимость, авантюризм и цинизм, столь отлично усвоенные и используемые мной в Морзаге? Я изменилась за годы замужества, став уязвимой?
Мне не хотелось идти даже в сад. Я затворилась в своей спальне, села у окна и стала ждать вестей. Единственное, чего мне хотелось, это обернуться кречетом и лететь следом за мужем. Так шли мои дни и ночи…

Я злилась! Ведь отец всегда брал меня с собой, верил в меня! Муж не взял, оставил меня одну… Гонцы прибывали и приносили одинаковые почти записки, где было написано, что всё хорошо. Из этого я могла понять определённо только то, что несколько дней назад мои муж и сын были живы.

Тогда я достала свои волшебные порошки и составила нужную мне смесь. Свернув из папиросной бумаги трубочку, я воспользовалась своими знаниями и погрузилась в видение. Ведь моё обещание касалось только моего физического тела!

Сначала я подумала, что надо пробиться к мужу, увидеть его, послушать его голос, понять что с ним происходит. Скользнув по его мыслям, я почувствовала, что он в опасности. Напряжение чувствовалось в его состоянии, я увидела его лицо, искажённое ненавистью, но в тот же миг и он меня почувствовал, и должно быть, тоже увидел. Огромные удивлённые аквамариновые глаза, подведённые чёрной сурьмой, уставились на меня, словно готовые меня пробить насквозь! Испугавшись, я ушла в тень, не завершив видения. Да, я не хотела создавать настоящего общения, потому что знала, что муж будет недоволен моими экспериментами с порошками.

На другой день я не выдержала неизвестности и снова повторила свой опыт. Я вдохнула магический дым от порошка и стала искать мужа во мгле волшебного тумана. Сначала я смогла его почувствовать, ощутить его дух, услышать некоторые мысли. Я поняла вдруг, что прямо сейчас, сию минуту он бьётся с драконом, и что он ранен, лицо и плечо его горят ледяным огнём. Вот он из последних сил заносит назад руку с копьём, метя дракону в глаз… Дракон! Мгновенно я перенесла своё сознание на кончик копья и ринулась навстречу к дракону вместе с копьём, передавая летящему копью всю свою силу. Я услышала свист ветра, увидела приближающийся чёрный узкий зрачок Зверя, и с лёту врезалась в него на полном ходу, погружаясь в чёрную кипучую кровь.

Ад ярости и отчаяния молнией пронзили мою сущность, но я решила не отступать. Я проникла в мысли Дракона, смущая его разум своим присутствием.

Красные, чёрные, белые ветви с острыми шипами переплетались в этом замкнутом пространстве, в пустоте двигались узкими потоками голубоватые точки света, а где-то в глубине слегка поблескивало странное круглое зеркало. Я начинала чувствовать, что меня затягивает в это зеркало и решила вырваться из мыслей дракона, в которых не смогла прочитать ни строки, но рисковала увязнуть сама. Однако я поняла одно: рядом есть второй дракон…

Я стала искать выход, пытаясь сосредоточиться на своём муже. Что с ним, жив ли он, не опасны ли его раны, есть ли с ним кто-то ещё? Паутина непроницаемых мыслей дракона удерживала меня, и тогда я рванулась из этой западни туда, где моя любовь. Я сделала что могла, я отвлекла Дракона своим присутствием в его мыслях, и возможно, он промедлил в тот самый последний миг, когда он мог бы ещё нанести ответный удар. Раненый в глаз, он мог бы продолжить бой, став ещё яростнее и злее, но он остановился, почуяв опасность внутри себя. Да, я тот яд, что остановил его, и я радовалась этому! В этот момент я поняла, что я — тот яд, что убил дракона, ибо в этот момент дракон умер.

На краткий миг я увидела своего мужа, услышала биение его сердца, но в это время видение моё начало меркнуть и я оказалась снова в своей комнате, потеряв связь с мужем.

Уставшая, я дошла до кровати и мгновенно уснула.

Мне виделись красные, белые и чёрные ветви, они окружали меня и не давали вырваться на свободу. Узкий зрачок несуществующего уже глаза искал меня в тумане, и я словно в лабиринте блуждала в этом нескончаемом сне, пока, наконец, голос моего учителя не прозвучал спасительной молитвой. Я очнулась.
Через неделю мой муж вернулся домой раненый, но живой, наш сын был цел, и они привели с собой уцелевших воинов. Потери составляли примерно четверть. Это было неслыханно! Такие потери для бессмертных — великое бедствие…

Многое было непоправимо разрушено в нашем мире, но и в Морзаг вернулись не все, а лишь немногие.

Тайлос сидел в седле, слегка наклоняя вперёд одно плечо. Я кинулась к нему навстречу, почти не касаясь земли под ногами.

Все последующие дни мы занимались лечением раненых и поддержкой семей погибших. Тайлос сам был ранен, и всю заботу о нашем доме взял на себя Лассли, в то время как я стараясь не отходить от мужа.

И вот я сидела в спальне у окна, и улыбаясь, смотрела как мой муж одевается.

— Мэй, что произошло во время боя с драконами? Я видел тебя, — вдруг сказал Тайлос.

— Видел? Как странно.

— Не лги мне, — услышала я металлические нотки в голосе.

— Я заглянула туда, в ваш бой.

— Ты «заглянула», я это понял. Как?

— Не сердись…

Тайлос подошёл ко мне, взял за руку и положил на кровать. Он целовал меня, вшёптывая мне в самые губы:

— Я посажу тебя на цепь…

— Это не поможет.

— Как ты это сделала?

Я целовала его…

— Мэй?

Я целовала его.

4

Тайны моих порошков никто не знал, мой муж видел их, но считал, что это медицинские смеси или заготовки для парфюмерии.

Убитый дракон иногда искал меня в моих снах, но я училась избегать его.
Второй дракон был убит Тайлосом.

Однажды мне снова приснился учитель. Он сказал, что я должна научиться видению без порошков.

— Порошки опасны, девочка, — сказал учитель, — тебе лучше делать всё самой, без порошков.

— Но как мне этому научиться?

— Я не владел такой магией, тебе стоит попробовать поговорить об этом с отцом.

— Отец далеко, — задумчиво проговорила я.

— Да, это так. И сейчас пути к нему нет, Россилен в развалинах, и дороги опасны.

Мы шли по аллее между цветущих нарциссов, была весна.

— Мэй, я должен тебя предупредить…

— О чём?

— Мёртвый Ледяной Дракон, он ищет тебя, хочет мести, пытается поймать твой разум, и мёртвый он для тебя ещё опаснее, чем живой, ведь если тебя начнёт затягивать в паутину его сознания, то ты там погибнешь, не вернёшься в мир живых. Боюсь, что частичка тебя осталась в его сознании, уйдя за ним в мир мёртвых драконов, но я не уверен.

— Что я должна знать об этом ещё?

— Если ты попадёшься, знай, что в мире его мыслей есть зеркало.

— Я видела его.

— Разбей зеркало.

— Я поняла тебя… Спасибо.

Шло время, заживали следы от ран, а на месте сожжённых лесов сажались новые, и мой народ для этого немало потрудился.

Счастливые, мы с Тайлосом снова бродили по нашим лесам, и он ел лесную землянику с моих ладоней.

В один из таких дней мы вернулись в замок, и нам сообщили, что какие-то люди хотят поговорить с правителем этих мест. Люди, именно люди. Верховным королём всего этого края был Орлас, отец Тайлоса, но Тайлос успешно правил северо-западным краем, надежно контролируя все дороги. Он был смел, справедлив, скрытен и имел привычку смотреть в суть вопроса.

Мы прошли в парадный зал и уселись на троны. Надо сказать, что на троне Тайлос сидел так, как сидел бы сам Творец на облаках… Я всегда любовалась им, и он это знал.

Итак, люди вошли в наш зал. Нечастое зрелище для нас!

Люди поселились по соседству с нашими владениями, но мы редко видели кого-либо из них, и сами появлялись там только в самые лихие годы, когда наша помощь была им жизненно необходима.

— Здравия желаем, — поклонился нам старший из группы, состоящей из четырёх мужчин.

Какого здравия? Мы с мужем в недоумении переглянулись, и муж сказал:

— Зачем вы к нам пришли?

Смущённый слишком быстро обозначающейся целью, старший ответил:

— Мы хотим просить принять несколько наших семей…

— Принять? Что вы имеете в виду?

— Мы слышали, что на востоке некоторые эльфы разрешают некоторым людям селиться у себя, на своей земле.

С ангельской улыбкой мой муж ответил:

— Я ничего подобного не слышал.

— Ну как же, это очень даже бывает. Но если вы не хотите нас просто принять, то может быть возьмёте на службу?

— На какую службу? Нам ничего не надо? — повернулся муж ко мне.

— Нет, нам ничего не надо, — растерянно ответила я.

— Понимаете, господин лорд, времена очень неспокойные, кругом то орки шарятся, то у людей шило в одном месте, ходят и грабят сильные слабых, а то и просто выпрашивают, как бы «странные люди»… А у вас, надо думать, есть защита от таких шаек-попрошаек.

— Хорошо, предположим, мы впустим к себе всех людей, и тогда внутри у нас начнётся тоже самое, что снаружи у вас. Не так ли?

— Так это… всех не надо, нас всего четыре семейства.

В обычном расположении духа Тайлос не стал бы продолжать разговор, а просто сказал «нет» и всё. Но сейчас у него всё ещё было очень добродушное настроение после прогулки, и он не знал, как лучше закончить аудиенцию, чтобы не стало хуже чем было.

В зал вбежали две борзые собаки и затеяли возню.

— Хорошо, я возьму вас на службу, что вы можете предложить, что вы умеете?

— Так мы всё умеем! — обрадовался человек.

— Капусту вы умеете выращивать? — теряя терпение спросил Тайлос.

— Можно!

Тут я заметила, что эти люди глазеют на меня, как на невиданное зрелище, и стала беспокоиться, как бы Тайлос не начал злиться. Однако, вмешиваться в разговор я не хотела. Какое мне дело до этих людей? Я всё ещё помню направленные на меня острые колья и горящую траву под ногами.

Тайлос разрешил людям временно поселиться на востоке своей территории, но без права на занимаемую землю, и с условием выращивания капусты.

Люди поклонились и ушли.

— Зачем тебе капуста? Почему именно капусту? — спросила я его.

— Да просто первое, что пришло в голову. Эти люди хотят жить… но потом приходят ещё и ещё, что тогда? Откуда их вообще столько…

— Я слышала, в их семьях бывает по семеро детей. Женщины рожают беспрерывно, пока не гибнут.

Эта тема для нас была непростой. Оба мы немного смутились.

— Я бы хотел… — чуть слышно проговорил он.

— Что? — шепотом переспросила я.

Он не ответил и тихо засмеялся, склонив голову на бок. Когда он смеялся, лицо его становилось совсем мальчишеское, и я не могла отвести от него глаз. Улыбка моего мужа была мне дороже всех алмазов западных гор.

И так мы молча сидели на своих тронах в огромном пустом зале, и мечтали о том, как мы будем счастливы.

Мы были как одно, хотя оба смотрели перед собой в глубину зала и молчали. В нашем молчании тоже было единство.

Я знала чего хотел Тайлос: он хотел, чтобы я рожала ему детей, как это делают человеческие женщины.

Я знала, что могла бы родить ему второго сына, но опасалась мести Дракона. Тайлос не знал, что он ищет меня, и не одну ночь провела я, ускользая от преследования его потустороннего взгляда. И пока я не разбила зеркало в его сознании — я не могла рисковать, зачиная ребёнка.

Через год, в начале весны почтовый ворон принёс нам приглашение на свадьбу в уцелевший на востоке Дарлис, ставший пристанищем многим фейри и даже людям. Мы отправились всем семейством, включая и самого короля Орласа. Я также надеялась, что увижу там своего отца или Элиора.

5

Мы проделали долгий путь, лишённый всяких событий, и лишь красота природы трогала моё воображение. Но увы, сколько разрушений претерпел этот край! Я ехала то верхом, то в паланкине, любуясь сыном, который ехал рядом со мной на лошади. Король Орлас ехал рядом с другой стороны, и время от времени я ловила на себе его хищные взгляды. Тайлос ехал верхом на белоснежном жеребце, возглавляя колонну, с гордым и надменным видом.

Какой я стала? Очень спокойной, избалованной замужней леди с безупречными манерами и своими мыслями, при этом во всём полагающейся на мнение и желания мужа, который оградил меня от всех забот и тягот — вот кем я стала. Я видела свою роль в том, чтобы любить своего мужа и заботиться о семье и доме. И если я умудрялась при таком взгляде на жизнь попадать в какие-то загадочные приключения, то это лишь дело судьбы, рока, а не моя собственная воля. Так я считала.

Я ехала по тем степям, где когда-то искала Айлиля, волоча за собой сумку с тимарином. Знакомые пейзажи щемили сердце. Где тот подросток, что после боя утирал кровь из разбитого носа, вонзая саблю в песок, чтобы очистить? Один мой вид приводил в ужас поселившихся в этих районах людей, и бояться им действительно стоило. Те времена канули…

И всё-таки, под серебряным дорожным плащом на поясе висела шикарная эльфийская сабля. Лёгкая, острая, опасная. А в голове мысли о том, как победить дракона, разбив зеркало в глубине его сознания.

Я рассеянно смотрю в окно…

Вот степные пески, ковыль у дороги — Чиль, где ты, мой верный друг, как найти тебя в тенетах небытия? Век твой краток, ты ушёл по заоблачной степи туда, откуда нет возврата.

Но я горюю о своём шакале, а ведь сколько пало бессмертных в последней войне, сколько славных имён ушло в небытие, могучие короли, пришедшие из Ардарэсс, ныне лежат в погребальных курганах, а многие и не захоронены, и мрачные коршуны клюют их прах. Среди них мои родичи… Города сравнялись со степью, леса и реки напоены кровью бессмертных.

Так ехала я, погружённая в свои мысли, когда Тайлос подъехал к моему паланкину вплотную, и сказал мне, заглядывая внутрь:

— Мы подъезжаем, думаю, скоро мы встретим отряд местных фейри альдо — анорингов. Как ты себя чувствуешь, всё в порядке?

— Да, моя радость, у меня всё хорошо…

Через несколько часов мы встретили группу всадников, это аноринги встречали нас, чтобы мы не сбились в пути и нашли дорогу в их город.

И вот мы прибыли, мой паланкин остановился, но я не тронулась с места. Я ждала когда откроются инкрустированные перламутром дверцы, и я увижу руку Тайлоса, в кольцах и в венчальном браслете, — руку моего мужа, которую мне следует взять и пойти с ним туда, куда он меня поведёт.

Все будут это видеть, все скажут: это молодой лорд Тайлос с женой…

Мой свёкр пойдёт рядом с Лассли впереди нас, наши воины в полном вооружении будут идти по обеим сторонам от нас.

Наши лошади, наши собаки — все мы будем частью праздника, и нас будут разглядывать, чтобы потом спеть о нас песни. Таков наш мир.

Нас встретил отец новобрачных и его квартирмейстер, мы поднялись на второй этаж и вошли в свои апартаменты. Устроен был наш сын, король Орлас, наша свита, его свита… Собаки, лошади… И так по кругу…

Но потом я стояла в бассейне по пояс в изумрудной воде, и горячий фонтанчик согревал моё тело и успокаивал мои нервы, а Тайлос задумчиво смотрел на меня, сидя на краю бассейна. Во мраке купальни сверкал одинокий алмаз в его ухе, а его губы улыбались.

Мой отец не смог приехать, и вместо него наш клан представлял Элиор. Как же я была рада увидеть его! Я кинулась ему на шею, вставая на цыпочки, чтобы дотянуться до его щеки и поцеловать его. Элиор поздоровался с моим мужем, с Орласом, и конечно с Лассли… Лассли вцепился в Элиора — ведь ему столько всего рассказывали об этом знаменитом герое — и не отпускал уже все праздники, чему мой свёкр был не рад, ревнуя внука к Элиору.

Несколько дней спустя мы, в числе прочих приглашённых гостей, рассматривали мрачноватое убранство зала, наряды друг друга, наконец, и самих новобрачных. Не время для свадьбы и пиров — говорили многие. Иные же отвечали, что если не станет и этого, то наш народ вовсе сгинет.

Тайлос тщательно выбирал для меня платье и украшения в этот раз. Дымчато-розовые, сиреневые и неуловимо серые оттенки моего платья из шёлка и лёгкого газа гармонично смотрелись с тяжёлыми украшениями из белого золота и бриллиантов. На мне был и наш родовой браслет, доставшийся мне от матери.
И вот обряд бракосочетания был завершён, новобрачные дали клятвы и впереди нас ждал праздник на всю ночь. Молодые ушли в свои покои, мы же остались сидеть за столом, обсуждая как насущные проблемы, так и совершенно незначительные детали. Я не хотела обсуждать ни насущные проблемы, ни детали. Я сидела уже в отдельном кресле, несколько в стороне от всех, а за моей спиной стояли два телохранителя — неизменная мера предосторожности моего мужа. Из высокого хрустального бокала на золотой ножке я пила красное вино, как вдруг ко мне подсела какая-то девочка, или, вернее сказать, подросток. Она села у моих ног на ковёр. Девочка смотрела на меня восторженным взглядом, щёки её пылали.

— Простите, королева Мэй, я всё же решилась с Вами заговорить!

— Да, что случилось? — удивлённо ответила я.

— Я давно на Вас смотрю, узнав что Вы будете на свадьбе, я считала дни до этой встречи, в надежде, наконец, увидеть Вас.

— Неужели?

— Да! Это правда! Леди Мей, о Вас ходят легенды, Вы наша героиня.

— Что? Как?

— Вы бежали из Морзага, странствовали одна по свету, победили огнича!

— Какие глупости, я даже никогда не видела близко ни одного огнича.

— Всё равно Вы наша героиня, о Вас слагают песни и баллады, рассказывают, как Вы странствовали, как выходили на битву с орч под чёрным флагом с серебряным крылом!

— Я ничего не знала об этих песнях, у нас ничего этого нет — удивлённо улыбалась я.

— Ваша жизнь — легенда, сейчас мне столько же лет, как было Вам, когда Вы попали в плен, но я ничего, совершенно ничего не совершила героического, — с горечью поведала девочка.

Девочка была очень рослая и крепкая, с каштановыми блестящими волосами и карими глазами, с фарфоровой кожей — она казалась образцом молодости и здоровья.

— Каждому свой срок, и каждому свой рок — ответила я, — но я думаю, хорошо бы не случилось с тобой ничего такого, что бы тебе пришлось преодолевать в страданиях.

Но девочка меня почти не слушала.

— Но леди Мэй! Когда я увидела Вас, я готова была плакать! Я представляла себе Вас в сияющих альдиаровых доспехах, с мечом на поясе, гордую и независимую.

— И что же?

— Вы не такая, как я думала, и Вы подчинены своему мужу, как большинство женщин нашего народа. Как такое могло случиться? Вы очень красивая, но маленького роста, и кажетесь хрупкой. Как же Вы побеждали в битвах, как одна странствовали?

— Что поделать, такой я рождена, — снова улыбалась я, — а в битвах я почти и не сражалась.

— Значит всё это неправда, то что о Вас рассказывают, все эти песни, легенды, баллады?

— Если честно, я не слышала ни одной песни или баллады, и не знаю что поют про меня…

— Ну, там о том, как Вы победили орч, как бежали из Морзага, как скитались по Россилену…

— Всё это конечно бывало со мной, а из Морзага я не совсем бежала… Всё сложнее, милая девочка, не знаю твоего имени…

— Я Даяэль, из дома Анорингов.

— Рада познакомиться…

— Я тоже рада, я хочу быть как Вы, я уже учусь фехтованию и готовлюсь стать рыцарем.

— Это очень здорово! Я-то ведь не была рыцарем, я просто жила, делала то, что было должно в моём положении, я просто пыталась выжить.

Даяэль помолчала и продолжила:

— Вы там были героиней, вот что там было. Но я не понимаю, почему теперь Вы подчиняетесь своему мужу, не пытаетесь бороться с мужским доминированием? Эльфийские женщины должны стать более независимыми, так мне кажется. Когда я стану взрослой, я буду самостоятельной и не позволю мной командовать! Или я вообще не пойду замуж. Сейчас, когда Чёрный Враг захватывает наши земли, уничтожает наш народ, женщины должны храбро встать под воинские стяги наравне с мужчинами, чтобы противостоять врагу.

— Да, времена меняются…

— Вы тоже должны бороться, станьте как прежде свободной и независимой!

Я отпила ещё вина, и чувствуя, что теряю смысл сказанного, улыбаясь ответила:

— Хорошо, конечно, со мной всё будет хорошо…

Девочка помолчала, и совершенно расстроенная, сказала вдруг:

— Вы просто меня успокаиваете. Я вижу, что говорю что-то не так, но я не понимаю что именно.

— Дело в том, Даяэль, что я люблю своего мужа, я с ним совершенно счастлива, всё что между нами происходит — меня устраивает. Я свободна.

— Так что же, Вы хотите сказать, что существующий жизненный уклад, когда глава семьи всегда мужчина — это нормально?

— Я не могу ответить тебе на этот вопрос, но думаю, что всё индивидуально, в моей семье это нормально.

— Почему?

— Потому что он сильнее и готов брать на себя больше.

— Значит я буду очень, очень сильной… Но скажите, что означает чёрный цвет Вашего личного стяга? Ведь чёрный цвет — цвет Врага?

— Чёрный цвет — цвет отчаявшихся, тех, у кого нет надежды и кому нечего терять. Когда-то это был мой цвет. Но не теперь. На моём флаге ещё было серебряное крыло и маленькая звездочка над ним.

— Тогда и у меня будет чёрный цвет!

Я не знала что сказать. Видимо, у каждого своя правда.

К нам подошёл Тайлос, подал мне руку, и я встала. Он повёл меня в соседний зал, затем в маленькую комнату, что примыкала к залу.

— Куда мы идём? — спросила я его.

— Я устал смотреть на тебя издали, — сказал он, зайдя ко мне сзади. Одна его рука оказалась у меня на груди, другая на животе. Я услышала его горячее дыхание и поняла, куда мы шли.

Через некоторое время мы вернулись в зал. Даяэль смотрела на меня, пытаясь что-то понять для себя… Как было мне ей объяснить, что то, что происходит с женщинами вообще — это нормально, а то, что происходило в моей юности — это неправильно и страшно?

С другой стороны, жажда героизма, подвигов и славы — тоже нормальное явление для юности…

Я ушла с праздника чуть раньше других, не дожидаясь рассвета, когда же первые лучи восходящего солнца озарили травы восточных склонов холмов, мои пальцы перебирали белые пряди волос Тайлоса, не знающего усталости и только лишь приступающего к своей мужской игре.

Когда объявили о праздничном турнире, я получила письмо от Даяэль.
В письме был лишь вопрос:

«Неужели Вы не будете участвовать?»

Я показала письмо мужу.

— Ты хочешь участвовать в турнире?

— Нет.

— Тогда в чём проблема? Ты не хочешь участвовать, я не хочу чтобы ты участвовала, здесь нечего обсуждать.

— Они хотят чтобы я участвовала.

— Кто «они», зачем нам «они»?

— Легенды должны из чего-то слагаться, без легенд мир станет тусклым.

Тайлос подумал, и сказал:

— Какое оружие ты выберешь?

Я не ответила, глубоко задумавшись, верно ли будет идти на поводу обстоятельств, делая то, чего не хочешь? Разве непременно нужно что-то доказывать, отстаивать, демонстрировать, если от тебя этого ждут, а сам ты этого не желаешь? Разве это не будет как раз проявлением слабости?

— Тайлос, я думаю, что мне не стоит участвовать в турнире как бойцу, но нельзя и отстраниться, раз от меня чего-то ждут.

Последовал вопросительный взгляд мужа.

— Я исполню красивый танец с холодным оружием, что-нибудь типа фланкировки двумя саблями. Как ты думаешь, это подойдёт?

— Согласен, сделай это, и легендарное будет удовлетворено…

Глаза мужа сверкнули, и я вдруг поняла, что он и сам гордится моими необычными навыками, хотя и не подаёт вида, и даже недоволен, когда я беру в руки оружие, но недоволен лишь потому, что беспокоится за мою сохранность.

— Так, но мы же не брали с собой никаких доспехов для тебя, не будешь же ты в платье делать все эти трюки?

— Надо что-то придумать.

В итоге мы придумали костюм, совмещающий в себе боевые доспехи и женский праздничный наряд. Я надела высокие сапоги из мягкой кожи, обвязала вокруг бёдер лёгкую газовую ткань — подобие юбки… Всё что на мне было — было чёрного цвета, в том числе и легчайшая чернёная кольчуга из очень тонких звеньев. Но бывают ли на самом деле «легчайшие» кольчуги? Увы, все доспехи всегда довольно много весят… Массивные звонкие украшения из белого золота и серебра сочетались со сталью сабель, так что у нас получилось очень эффектное зрелище!

Я вышла на арену с двумя саблями в руках и с двумя противниками. Все ожидали, что мы будем сражаться втроём, но зрителей ждал сюрприз. Двое моих противников сели в противоположные углы арены и достали музыкальные инструменты. Они заиграли нужную мне мелодию, а я стала танцевать под эту музыку. Я не готовилась и не придумывала движения и трюки, но делала всё экспромтом.

На глубинном уровне помнило моё тело все нужные движения, но теперь я вплетала их в новый узор — в узор танца. Постепенно я входила в азарт, танец увлекал меня, вливая в моё тело новые ощущения, и я уже не жалела о том, что согласилась участвовать.

Оценкой моей работы были искорки в глазах Даяэль, ведь украдкой я ловила именно её взгляд с трибуны зрителей… Неожиданным эффектом были искорки в глазах Лассли, не знаю что именно, но он понял и увидел что-то своё! Времена менялись, и я видела, как искусство войны всё более овладевало умами моего народа, который должен был выстоять перед натиском страшной угрозы Чёрного Врага. Я видела, что не одна Даяэль смотрит на меня восторженно, многие подростки из зрителей не сводили с меня глаз, мальчики и девочки с воодушевлением воспринимали созданный мной образ.

Что-то менялось в их представлениях, они видели в женском начале нечто большее, чем видело наше поколение.

Позже я написала Даяэль: «Мы с ними не соревнуемся в силе, мы — это мы».
Торжества длились неделю, а после в наших комнатах нас посетили гостеприимные хозяева замка, родители жениха. Очень эффектная высокая эльфийка с золотыми волосами, ниспадающими до пояса, в огненно-красном платье, улыбалась мне загадочно, и с большим интересом смотрела на Тайлоса.

— Мэй, ты произвела сильный эффект на всех гостей, многие молодые девушки теперь станут учиться так танцевать! А уж о наших рыцарях я и говорить не смею, теперь и твоему мужу придётся потанцевать, и очень хорошо потанцевать — Танец Ночи… кстати, мы зашли к вам, чтобы лично пригласить вашу пару на Танец Ночи, который назначен на ближайшее полнолуние.

6

Уснувшая в объятьях Тайлоса, я снова видела во сне узкий зрачок Дракона, который словно затягивал меня в себя. Это было не ново… Но вот я вдруг услышала его голос — как шелест старых истлевших книг — услышала я:

— Иди ко мне, женщина…

Я не ответила.

— Ты боишься?

Я молчала…

— Ты можешь меня слышать, вот так… И ты можешь узнать, что я — Дракон Севера, даже мёртвый, могу быть опасен для вас, живых…

— Конкретнее, — ответила я ему.

— Да, я угрожаю, я могу прийти как тень к вам, в мир живых.

— Что же не приходишь?

— Думаешь, ты свободна? Я говорю тебе «иди ко мне», но ты уже во мне, в моём сознании, ты застряла там, когда я умер, часть тебя ушла за мной во мне. Иначе ты бы меня не слышала...

— Допустим, и что? У меня всё хорошо, значит опасности нет.

— А если я через мёртвую часть тебя проникну к тебе живой?

— Хватит врать, если бы ты мог это сделать, то уже бы сделал.

— Иди ко мне и ты узнаешь, что я могу, а что нет.

— Много чести, ты мне не интересен!

— Если ты войдёшь, я скажу тебе своё истинное имя.

— Зачем мне твоё имя, если я погибну в твоей ловушке?

— У тебя есть шанс выйти, если ты разобьёшь зеркало. Сыграем в эту игру?

— Я подумаю…

Я проснулась. Моё лицо касалось груди Тайлоса и я ощущала тонкий запах сандала и ириса от его кожи. Он спал…

Утром Тайлос отправился на встречу с главами Домов, чтобы обсудить то, что произошло. Разрушения от нашествия драконов были чудовищные, это требовало каких-то скоординированных ответных мер.

Я же пошла гулять по саду с Лассли, в сопровождении наших неотлучных телохранителей. Вдруг сын сказал мне:

— Я хочу после праздника поехать с Элиором в Андфайн, ты не будешь против?

— Это очень неожиданно, путь опасен…

— Я знал, что ты не против, главное теперь уговорить отца. Но я ведь уже взрослый, и если честно…

— Но… Я понимаю, — удивлённо произнесла я.

Неужели пролетело так много времени? Когда маленький наш Лассли вдруг стал взрослым?

В полдень к нам пришёл король Орлас и забрал Лассли с собой «выбирать собак». Бедный Орлас, он ещё не понял, что мальчик вырос и его ждёт дорога.

Я пошла дальше одна, не считая моего эскорта из четырёх воинов. В глубине огромного сада я набрела на белую часовню. Зайдя внутрь, я оказалась в полумраке готических сводов, украшенных сложными орнаментами. В пустой часовне горели лампады, освещая изображение древних Дерев Ардарэсс. Оказалось, что часовня посвящена Золотому и Серебряному Древу, что ныне погибли, но дали свой свет Солнцу и Луне.

В часовне хранились святыни, привезённые из Ардарэсс — сухие цветы Дерев. У нас в Андфайне тоже была подобная часовня…

Я присела у стены, всматриваясь сквозь прикрытые ресницами веки в узоры ветвей, освещённые золотым и серебряным светом лампад. Сквозь цветной витраж окна в часовню попадали солнечные лучи, когда же они начали касаться изображения Дерев, я услышала стройное пение. Нежные девичьи голоса исполняли Плач по Деревам… Девушек не было видно.

По моему лицу потекли слёзы, казалось, вся душа моя содрогалась от этого Плача. Я не помнила Дерев, но оплакивала судьбу нашего народа, свою собственную юность, погибшую во льдах мать, погубленные недавно живительные источники, оплакивала лиги до моря на далёком теперь Западе, гибель своего учителя, маленького друга Чиля, и свою ушедшую нерождённую дочь, и свои новые пути в Чертогах Тьмы Дракона, и счёт этот был долог. Но возможно, счёт этот только начинался.
Четыре моих телохранителя с непроницаемыми лицами стояли по сторонам от меня, но глаза их выдавали волнение.

У каждого своя судьба и свой счёт, и все они сливались в один единый рок.
Наконец, голоса смолкли, и в часовне снова воцарилась тишина, лишь изредка нарушаемая едва слышным пением птиц снаружи. Солнечные лучи скользнули с изображения Дерев на стену и затерялись в дымке лампадного полумрака.
Я встала и вышла в сад, в ясный день и благоухание цветущих яблонь.

Вдалеке я увидела всадника на огромном сером коне — это ехал мне навстречу мой муж. Увидев меня, он прибавил ходу и быстро оказался рядом. Он спешился, поднёс к губам мою тонкую загорелую руку, одновременно впиваясь глазами в лица телохранителей, чтобы понять всё ли благополучно… Мне следует благодарить судьбу за мужа, за счастье нашей встречи в этом огромном тревожном мире, и за взаимность чувств! Не каждой женщине выпадает такая удача — думала я, любуясь каждым его движением.

Чем больше мы были вместе, тем яснее становились мои чувства к нему. Все годы, что мы провели рядом, были годами совершенного счастья. И теперь передо мной вставал вопрос: оставить ли всё как есть, рискуя, что часть угроз Дракона всё же может осуществиться, или принять его условия игры и войти целиком в его сознание, чтобы разбить там зеркало? Что вообще может означать такое зеркало? И вернусь ли я назад к своим родным и близким оттуда? В каком-то смысле, я снова получила вызов на поединок, если он побеждает — Дракон получает меня, если я побеждаю — я обрываю всякую связь Дракона с этим миром, а может быть и уничтожаю Дух этой злобной твари. Но как вообще работает это зеркало, вот что нужно бы узнать прежде, чем принимать вызов.

Вечером я подошла после ужина к Элиору.

— Вечер добрый, — улыбалась я ему.

— Мэй, ты стала ещё прекраснее, — ответил вежливый мой Элиор.

— Наш сын говорит, что собирается с тобой после праздников в Андфайн, что ты об этом знаешь?

— Да, мы это обсуждали, думаю, такое возможно. Ведь, по сути, он прямой наследник Города, и должен знать туда дорогу.

Мы помолчали.

— Элиор, наверное мне нужен совет.

— Что случилось, неужели ты снова затеваешь поход в горы за ястребинкой? — пошутил он.

— О нет, сейчас моих запасов больше чем потребностей.

— Что же тогда? — он взял меня за руку и отвёл чуть дальше от места оживлённых бесед и встреч.

— Что ты знаешь о нашем сознании? И о сознании других существ?

— Сознательная часть связана с личностью, с той частью мировосприятия, которую мы воспринимаем как нечто конкретное, имеющее последовательность, это связано и с самоосознанием и самоопределением, и происходит от Духа всякого существа.

— Скажи, а какую роль могло бы играть в этом пространстве зеркало, если бы там оказалось?

— Зеркало? Не представляю, чтобы там вообще могло что-то быть, имеющее форму…

Наш разговор не привёл ни к чему. Праздники продолжались, и в эту ночь, кажется, ни кто не хотел спать, все находили для себя какие-то развлечения или дела, встречи или игры. Вот и мой муж заигрался в какую-то игру типа шахмат, а я тихонько ускользнула из замка и отправилась в сад, к той самой часовне, в которой была днём. Во тьме, вдоль дорожек светили эльфийские светочи, освещая путь любителям ночного сада. Так я легко нашла дорогу к той часовне, и только лишь на полпути вспомнила, что вышла без телохранителей, которые наверное случайно потеряли меня из вида. Я не стала возвращаться, надеясь, что в этом саду никто не нападёт на меня. Я дошла до часовни в заброшенной части сада, где цвели яблони и вишни. В часовне, как и днём, горели лампады, я вошла и снова села на то же самое место. И вот, когда в часовню через окно проникли лунные лучи и коснулись изображения Дерев, в часовне снова зазвучал стройный хор нежных голосов. Я закрыла глаза и погрузилась в себя. Когда голоса замолкли, я вышла из часовни и прошла чуть дальше, за неё, где увидела небольшое озеро. Присев там на камень, я любовалась луной, отражённой в чёрном зеркале вод, и вдруг увидела в воде своё собственное отражение, а позади него отражение ещё кого-то. Я резко обернулась: женщина в чёрном плаще с капюшоном смотрела на меня глазами светло-алого цвета и улыбалась странной болезненной улыбкой.

— Кто ты?

— Я сестра твоей матери, ильмэ, я принадлежу ночным зарницам. Я пришла чтобы помочь тебе.

— Как ты можешь мне помочь?

— Я знаю, что тебя мучает. Ты хочешь узнать, что означает зеркало в мыслях мёртвого Дракона.

— Почему ты? Почему мама не пришла сама?

— Потому что она не хочет, чтобы ты принимала вызов. И ещё потому, что, как ты знаешь, она лишь была зарёй, но ушла на дно морское, и она изменилась.

— Разве она больше не заря? А ты хочешь чтобы я приняла вызов?

— А я хочу.

— Почему?

— Эти драконы, что созданы по воле Чёрного Властелина, они крадут нашу силу, силу ночных зарниц, силу огненных всполохов, молний, зорь… Мы становимся слабее и можем исчезнуть.

— И ты хочешь, чтобы их не стало?

— Не все драконы — Зло, но те, что созданы в Морзаге — да. Неназываемый извратил их дух, подчинил сознание, и делает он это через зеркала, которые он поместил в их сознание. Если разбить эти зеркала, тогда Драконы станут для него неуправляемыми.

— Если он не сможет ими управлять, будут ли они сами по себе враждебны?

— Думаю, что нет, тогда они будут обычными драконами. И ещё я думаю, что некоторые из них и сами хотели бы разбить в себе эти зеркала, чтобы освободиться из-под власти Неназываемого.

— Как разбить такое зеркало?

— Тебе надо войти в его мысли, найти это зеркало и ударить, но при этом не отразиться в зеркале, иначе погибнешь.

— Как же разбить, чем? Я же там без всего…

— Этого я не знаю.

— Дракон говорил, что скажет мне своё истинное имя, если я войду к нему целиком.

— Если ты узнаешь его имя, то сможешь заставить говорить его правду. Но он не скажет…

— Понимаю…

— Я должна уходить, скоро рассвет, и сюда идёт твой муж.

— Ты вернёшься ко мне? Ты сестра моей матери, значит я твоя племянница? Ты не сказала о маме…

— Да. Я вернусь.

— Прощай…

— Прощай…

Ночная Зарница исчезла, не оставив и следа, зато ко мне подходил Тайлос, и выглядел он грозным.

— Жена! Что ты здесь делаешь одна ночью!?

— Прости Тайлос, я вышла погулять в сад и пришла послушать в часовне Плач по Деревам.

— Одна?

— Да.

— Может быть здесь был кто-то ещё?

— О ком ты говоришь?

Тайлос схватил меня за руку и рывком притянул к себе. Он проникал нервным настороженным взглядом в мои мысли, ощупывал лицо пальцами, словно слепой, и наконец поцеловал в раскрытые губы, словно проверяя языком мой рот.

Тайлос ругался и грозился меня наказать. Я не спорила, принимая всё как есть.
Когда мы проснулись, был уже день, и он сказал мне:

— Тебе запрещено гулять одной, без охраны, и отлучаться не предупредив меня, ты хорошо это понимаешь?

— Да, конечно, ты совершенно прав.

— Хорошо… — и он вышел из комнаты, а когда вернулся, то принёс завтрак в корзине и цветы — в знак примирения.

— Завтра полнолуние, мы приглашены на Танец Ночи, ты не забыла?

— Хорошо что напомнил, я ещё не придумала что мне надеть туда.

— Что-нибудь сливочно-белое, или… пусть это будет что-то шёлковое и прозрачно-нежное, похожее на цветы яблони.

— Не знаю, есть ли в нашем багаже что-либо подобное.

— Есть, поищи, Мэй, сделай мне приятно.

7

На Танец Полнолуния были приглашены избранные, самые могущественные и гордые фейри. В число приглашённых входили король Орлас, Элиор и многие другие. Отец невесты был без жены и тоже входил в состав участников. На танец был также позван один из лидеров лайсид — племени фейри, которые прежде жили потаённо в долине Ариндина, не имея короля и не вооружаясь. Однако во время последнего страшного нападения орд Морзага, они присоединились к сопротивлению, а те, кто выжили после этого, поселились вместе с другими фейри.

С наступлением сумерек мы медленно стекались в выбранный для Танца зал, где царил полумрак, а огненные всполохи от факелов метались по стенам и колоннам, плясали в зеркальной черни яшмового пола…

Отсветы факелов сверкали в глазах собирающихся, освещая и резко очерчивая скулы и волосы, царственные профили, детали одежды женщин, и обнажённые плечи мужчин.
Всего сорок участников было в зале. Тихо, и вначале не стройно, робко зазвучали старинные бубны где-то в не освящённой глубине зала. Но постепенно ритм набирал скорость и единство. Женщины рассаживались на ковры и скамьи вдоль стен. Я нашла для себя скамью возле одной из колонн, оградившись от части зала.

Мужчины собирались в центр, а женщины обнажали груди, постепенно отдаваясь звучащей мелодии.

Каждая из участниц делала это по-своему, своими особыми движениями, которые уже высматривали те, кто искал именно эти движения.

Я стала рассматривать мужчин в центре зала, которые уже тоже начинали свои движения, пока ещё не поймав нужный ритм и стиль. Почти все мужчины были одеты одинаково — в облегающие тёмные кожаные штаны с широкими, разнообразно изукрашенными поясами или ремнями, на них были высокие сапоги, украшенные серебряными или даже золотыми нашивками и шитьём. Сапожки лайсида были низкими и лёгкими, почти без украшений. Он был чуть ниже многих альдо, с которыми могли в росте сравниться только король Орлас и Тайлос из эльсидар.

Впрочем, из эльсидар здесь почти никого больше не было. На лицо лайсид был нанесён, завораживающий своей дикостью, рисунок. На его голове был венок из ветреницы, оттеняя светлой лесной нежностью чёрную гриву его длинных волос.
Лёгкое любопытство скользнуло в моих глазах — кого выберут Орлас и Элиор? Отец невесты найдёт ли себе пару? Но все дамы сидели так, что свет на них почти не падал, и лица были едва различимы. Зато мужчины были освещены идеально, это был их танец. У Орласа были ярко подведены глаза — изумрудно-зелёные, с чёрной обводкой глаза короля лесов и холмов, признанного короля всех эльсидар. Серебряный венец с острыми узорными зубьями был на его голове.

Элиор распустил золотые локоны и стал словно юноша, в простом венке из чистотела…

Тайлос был для меня самым красивым и неотразимым, я ловила рисунок его профиля в красном свете пламени, и скользящий по мне взгляд его аквамариновых, чуть раскосых глаз, хмурые чёрные брови — как крылья ворона, волосы точно снег на обнажённых смуглых плечах…

Мне казалось, что с нами в эту ночь происходит нечто особенное — словно мы провожаем былые времена, которым никогда уже не вернуться, и не собраться нам всем более уже вместе, ибо грядут годы утрат.

И вот мужчины начали двигаться в такт музыке, при этом у каждого были свои уникальные движения, хотя их танец имел некую слаженность и общий стиль. Гордые осанки, выразительные жесты, надменные взгляды… Сорок подкованных каблуков отбивали ритм на чёрном мраморном полу, в котором отражались языки пламени горящих факелов.

Тайлос приближался ко мне медленно, поднимая руки словно крылья, сверкая глазами. Кто-то незнакомый, по облику аноринг, также направился в мою сторону, и сразу же танец этих двоих преобразился, клинок о клинок — сошлись они в паре, и мой муж отбил меня от незнакомца ударом ножа. Тот отступил. Тайлос подходил ближе, темп музыки ускорялся, я смотрела на него, не отрывая глаз и чуть приподнимая подол платья. Вдруг из танцующих в середине мужчин выдвинулся король Орлас и быстро двинулся ко мне. Теперь передо мной рядом танцевали двое мужчин, при этом король эльси играл своим кинжалом так, чтобы сталь его сверкала в огненных бликах. Тайлос не решался напасть на собственного отца, оставаясь на месте. Орлас приблизился и склонил уже одно колено, при этом вытягиваясь вперёд, словно вдыхая мой запах. Тогда я сдвинула колени и приспустила подол платья, откинув голову назад и в сторону, опуская глаза. Сквозь сомкнутые ресницы я видела, что Тайлос встал ближе ко мне, продолжая танец, а Орлас чуть отступил.

Но был и третий силуэт! Передо мной танцевал третий мужчина, в котором я узнала лайсид. Он выбрал меня и собирался отбить меня у мужа. Я видела, как в свете факелов схлестнулись они, и как по груди мужа побежала алая струйка крови. Позади них, вокруг, так же многие мужчины уже насытили свои клинки кровью. Темп музыки нарастал. Но это был танец! Все мужчины исполняли движения танца.

В полумраке было видно, что некоторые пары уже определились и соединились.
Недалеко от меня я видела новобрачных, и профиль молодого супруга склонился к коленям своей избранницы. Ни кто не мешал их спокойной юной радости…

Я повернулась лицом к танцующим передо мной мужчинам, наблюдая за происходящим. Орлас танцевал близко, не сделав выбор, видимо понимая, что я сомкну колени и танец не сложится, даже если Тайлос уступит ему. Но я не верила, что уступит, в последний момент он бы вмешался… Танец между мужем и лайсид стал быстрым и горячим, оба ранили друг друга не раз, но лайсид не отступал. Уж не выпил ли он чего-либо слишком крепкого или чарующего разум? Говорят, у лайсид такие танцы проходят более драматично…

Передо мной были три мужчины, и мне показалось, что Орлас готов был сам встать перед лайсид, чтобы освободить, наконец, Тайлоса. Но Тайлос нанёс рискованный удар, нарушая правила, которые не позволяют наносить опасных ударов танцующим Танец Ночи.

Лайсид отбил удар, но лезвие всё же скользнуло по его левому боку. Тогда лишь противник отступил на шаг назад, а Орлас встал перед ним и заслонил меня, продолжая танец.

Больше я ничего и не хотела видеть. Тайлос приближался ко мне, и теперь уже между нами ни кто не пытался вставать. Отдавшись страсти, он опускался на колени, продолжая исполнять движения танца мускулистыми плечами, руками, гибким торсом, откидываясь назад, стоя на коленях напротив меня совсем близко. Красные струи крови на его коже образовали причудливый узор, напоминая старинную руну. Лёгкий шёлк скользнул по моему колену вверх, мои ноги раздвигались. Ритм нарастал всё больше и переходил в какое-то безумное буйство. В центре зала на полу была кровь, по стенам же — стоны любви и страсти.

Тайлос наклонился к моим стопам, проводя языком от пальцев до колена, дрожащий, напряжённый, он настигал меня, чувствуя моё ответное желание. Музыка проникала в наши вены, задавая темп… Её древнее волшебство захватывало нас целиком.
Тайлос… Вот уже во мне его влажное тепло, мои глаза прикрыты, а дыхание сбивается. Требовательные губы — сладкая боль, дрожь по ногам… Я словно вино, которое он пьёт, и я уже не знаю где мы, и хотя ему нельзя касаться меня руками и он у моих колен, я не знаю почему у меня во рту привкус его крови. На его лице кровь, может быть я наклонялась к нему и он целовал меня в губы? Я словно потеряла память и забылась, не зная, что только что происходило. Вот мои пальцы погружаются в белый снег его волос, медленно опускаются на его плечи, судорожно сгибаются, в напряжении, ногти мои царапают его кожу… Я готова подвывать от нарастающего острого чувства наслаждения, и я слышу собственный крик, тонущий в общей мелодии Танца Ночи.

8

Я должна спешить.

Просыпаясь, я стала чувствовать себя странно — будто я вне своего тела. Я чувствовала себя так, словно я истончаюсь, теряю уверенность в себе, или даже саму себя. Мне было холодно даже в жаркие дни.

Дракон преследовал меня во снах, угрожая и изматывая мои силы. Возможно, какая-то часть меня действительно ушла за ним в момент его гибели. Ушла туда, куда уходят мёртвые драконы. Но как её вернуть? Надо принимать вызов, я слишком затянула развязку, польстившись на видимую безопасность.

Вот уже две недели, как мы вернулись домой, в доме нашем мир и тишина, в саду цветут розовые мальвы всех оттенков, а мой муж проводит время в библиотеке, мечтает, сидя один на своём троне, или фехтует. Он скучал по сыну, которого, скрепя сердце, отпустил с Элиором.

— Мэй, поедем в город к людям, их правитель пригласил нас в гости на свадьбу своего сына. Поедем? — вошёл улыбающийся, добродушно настроенный Тайлос.

— Тайлооос, леень, — капризно растягивала я слова.

— Но скучно так сидеть на месте, мы хотя бы увидим что там происходит, кто живёт с нами по соседству.

— Хорошо, любимый, поедем, — удивлённо ответила я. Странно было видеть у мужа столь оптимизма относительно людей. Обычно он никогда не интересовался соседями и лишь изредка давал команду оказать им помощь, когда узнавал об их «очередном» разорении. Так же он относился и к гарадримам, живущим на границе его владений на западе. Хотя разорение тем пока не грозило, напротив, они богатели и всё глубже вгрызались в свои шахты, расширяли подземные города, и изредка торговали с нами.

Снова началась суета выбора подарков и нарядов, назначения телохранителей… Фейри обожают праздники, могут без конца отдаваться разным развлечениям, весело и непосредственно играют в игры, увлекаясь как дети. Все мы были таковы, за очень редким исключением.

Тайлос, как всегда, выбирал серые и шитые серебром костюмы, так он поступил и в этот раз. Меня же он одел — а он любил меня одевать — в платье цвета индиго, расшитое также серебром и украшенное самоцветами дымчатых оттенков. Я посмотрела в зеркало и пошатнулась, не увидев своего отражения. Тайлос поддержал меня, с беспокойством спросил:

— Что с тобой, родная, ты оступилась?

Мы не собирались оставаться на ночь, решив нанести лишь визит вежливости, подтвердив наши добрососедские отношения.

И вот кавалькада всадников на гордых эльфийских скакунах, двинулась на юго-восток, направляясь в человеческое поселение. Всё же я не рисковала называть это место городом, ибо деревянные укрепления казались мне совершенно непригодными для обороны, а бедность и неорганизованность жителей просто пугали.

Мы слышали, что на востоке многие человеческие племена сблизились с фейри, и пришли в мир среди них славные герои и мастера, но здесь, на западе, люди жили своей жизнью, и мы с ними почти не соприкасались.

Был конец лета, и мы ехали вдоль спеющих нив, где колыхались на ветру светло-зелёные и золотистые волны ячменя и гречихи, а за ними виднелись и поля гороха.

— Жена, а скажи мне, разве это не наша земля?

— Думаю, что не совсем, она прежде была ничья.

— Ничьей земли не бывает

— Ну вот, именно так, и потому здесь теперь засеянные поля, — сделала я ироничный жест рукой в сторону полей.

Вскоре мы увидели деревянные стены города, которые темнели на холме на фоне пасмурного светлого неба.

У ворот города нас встретила толпа местных жителей во главе со своим вождём, которого они называли князем. Мы спешились, произошёл обмен приветствиями, после чего Тайлос, оценив количество толпы как «много», дал команду снова сесть на лошадей. Было решено ехать по городу верхом до главной ратуши (скорее это было длинное крытое здание, куда помещалось много людей), возле которой горожане справляли свадьбу сына своего князя, а в самом здании сидели за столом молодожёны и принимали гостей.

Мы проехали по улицам города до ратуши в сопровождении князя и его людей, а вдоль дороги толпился народ — все хотели посмотреть на фейри, которые считались могущественными чужаками, многие боялись нас, а страх всегда означал неприязнь.

Я слышала, как в толпе женщин прозвучали слова: «эльфийская ведьма едет», а среди мужчин читались взгляды недоверчивые и неодобрительные. Но были и другие лица — доброжелательные, с ясными глазами, в которых светилась надежда.
Люди были намного ниже нас ростом, когда я спешилась, то увидела, что я ростом с высоких мужчин, а Тайлос был выше самых высоких людей на голову и более. Строение их тел казалось несовершенным, волосы тусклые, кожа у многих нечистая, черты лица невзрачные, часто грубые. Взгляд многих людей казался нам бессмысленным. Но люди были очень разными, мужчины резко отличались от молодых женщин, старики пугали нас своей внешностью и слабостью, и вид их нас угнетал. Вместе с тем, у нас возникало острое чувство жалости к людям, когда мы видели стариков и больных. Люди были очень плохо одеты, ткани были грубы и примитивны, обувь у многих вообще отсутствовала. Но мы должны были признать, что этот народ всё же преуспел, будучи столь слабым и уязвимым, и при этом создав из ничего — нечто.

Сами же мы не ведали старости, не знали мы и болезней, а наши мужчины не менее красивы чем женщины.

Тайлос распорядился раздать подарки, мы привезли с собой ткани, продукты и железо. Кроме того, мы дарили невесте ожерелье из янтаря и серебристую пряжу, а жениху неплохой полуторный меч. Князю этого поселения мы привезли в подарок книгу. Книги мы считали большой ценностью…

Когда мы дарили людям подарки, мы всегда имели в виду, что мы дарим их не столько кому-то конкретно, а скорее какой-то человеческой семье, ведь с нашей точки зрения, жизни людей столь коротки, что не успеем мы отвернуться, как вещь эта перейдёт наследнику того, кому мы дарили, если только судьбе будет угодно, чтобы род его не пресёкся. Впрочем, в те далёкие времена люди жили на много дольше, но чем дальше бежало время Аларис, тем короче становился их срок.
Прежде чем сесть за стол, мы заметили, что некоторые женщины пытаются дотронуться до Тайлоса — до края его одежды, до рукава или даже до руки. Позже мы узнали, что они считают, что если до него дотронуться, то можно забеременеть. А вот меня они явно опасались.

Я куталась в тёмную шаль, чувствуя холодный сквозняк, муж посматривал на меня с тревогой.

Посидев за столом часа два-три, мы пожелали молодым счастья и отправились в обратный путь.

Солнце садилось в низкие тучи, окрашивая горы вдали в сиреневые тона. В дубовой роще у дороги куковала кукушка, летний зной спадал, и травы августа склонялись к земле под бременем вызревших семян.

Мы ехали с Тайлосом верхом, и наши лошади почти касались друг друга боками.

— Любовь моя, ты видела, что делали эти женщины? Они думали, что забеременеют, если коснутся меня.

— Может они думали, что станут более плодовитыми, если коснутся тебя?

— Может быть…

Я знала о чём он думал: он хотел, чтобы я снова забеременела.

9

Гвалинлок — мёртвый дракон — звала я дракона, не зная истинного его имени. В тот вечер я приняла его вызов.

Перед тем я привела все свои дела в порядок, прибрала вещи, поставила в изголовье постели стеклянную вазу с белыми цветами… Писать ли прощальное письмо на случай, если я не смогу вернуться? Этот вопрос мучил меня уже давно, ведь я знала, что настанет этот день, когда пора будет решиться. И я не знала, какими словами я напишу мужу о том, что я тосковала о нём, и случайно проникла в его сознание во время боя, а затем и в сознание дракона, и всё бы ничего, если бы я не оказалась связана с драконом в тот самый момент, когда он погиб! Письмо написано не было. Если я вернусь — муж ничего не узнает, и всё останется как было, а если не вернусь — значит он будет думать, что я, по какой-то причине, не проснулась. И на этом всё.

Я надела простое белое платье, материнский браслет, и села в глубокое кресло, откинувшись назад. Я могла и не ждать ночи, намного лучше сделать всё в часы ближе к вечеру, когда Тайлос занят своими делами, а я совершенно одна могу находиться в комнате. У моих дверей снаружи стоит телохранитель с головы до ног в стальных доспехах… Парадокс! Я защищена идеально, даже муха не пролетит просто так мимо меня… Но я оказалась уязвима изнутри.

— Да, Мэй, ты уязвима изнутри, — услышала я уже знакомый шипящий голос, — это был Гвалинлок.

— Ты здесь?

— Мы здесь… Ты и я…

— Где здесь?

— Там, откуда нет пути назад.

Я огляделась — это была всё та же комната, в окне я видела кусочек неба и краешек соседней крыши. Я встала, подошла к окну, посмотрела вниз — и не увидела низа, то есть я не увидела двора внизу.

— Начнём? — торжествующие интонации в голосе дракона.

— Где ты сам?

— Ищи… — свистяще-шипяще.

И я пошла. Вышла из комнаты — нет охранника. Дом пуст, и лишь ветер гуляет по пустым коридорам и залам… Старый, старый пустой замок, на полу лишь пыль веков, пусты два трона в главном зале, чёрен огромный камин, окна распахнуты в осеннюю пустоту…

Я постояла на пороге… и сделала шаг вперёд. Я шла по дороге, ветер трепал рваные края моего подола и рукавов, развевая на ветру чёрную ткань словно обрывки крыльев.

— Куда ты идёшь?

— К тебе.

— Леди, ты в чёрном… Белое стало чёрным.

— Ты помнишь что мне обещал, если я приду к тебе, приняв вызов?

— Я тебя обманул.

— Да уж…

— Тебе никогда не узнать моё настоящее имя.

— Слово «никогда» тебя не смущает?

— Нет, леди, не смущает, кстати, и у тебя больше нет имени, ты уже мертва. Ты мертва, в мире мёртвых драконов, и здесь слово «никогда» заменяет слово «время».

— Покажись.

— Ищи.

Дорога никуда не вела, и я шла просто чтобы идти. Я остановилась. Оглянувшись назад, я увидела, что позади меня нет никакого замка.

— Ты вызвал меня на поединок, не правда ли?

— Да, правда.

— Не следует ли нам сойтись в первой позиции?

— Хорошо, как угодно…

Напротив меня возник рыцарь в чёрных доспехах, вооружённый двуручным мечом. Он стоял, широко расставив ноги и держа меч перед собой вертикально, опираясь на него.

— Где моё оружие?

— Хороший вопрос…

Я стояла на дороге, тонущей в осенних туманах посреди бескрайних, голых полей. И я вынула свой клинок из своей груди, как часть себя.

Мы стремительно кинулись навстречу друг другу, и я видела пустые глаза рыцаря сквозь прорези чёрной маски. Он наносил удары, и я не в силах была ему противостоять. Последним ударом он пронзил мою грудь, мои пальцы разжались, сабля выпала из руки и упала к моим ногам. Я видела как капли тёмной крови падали на землю и на светлую сталь у моих ног, пятная выгравированные узорные руны. Чуть наклонившись вперёд, я упала.

— Вставай, — услышала я над собой.

Я подняла голову, присела в дорожной пыли.

— Я жива?

— Нет.

— Где ты?

— Ищи…

— Чего ты хочешь?

— Ничего…

— Не хочешь жить?

— Нет.

Я шла по дороге, задыхаясь и оставляя кровавый след за собой, зажимая глубокую рану на груди ладонью. Ветер трепал остатки моего чёрного платья.

— Прости, если я ошибаюсь, но часть меня в тебе. Ты тоже не свободен…

Он ответил после молчания:

— Да, это так.

— Хочешь избавиться от моей частички? Если такая маленькая часть отравляет тебе твоё драгоценное загробное существование, представь, какая обуза я — целиком!

— Дай время, мы станем прекрасной парой, станем как одно целое…

— Здесь нет слова «время», только «никогда»…

Ответа не последовало.

Я остановилась, села у обочины дороги. Улыбаясь, я смотрела на ладонь в чёрной крови, на то как уходит моя кровь сквозь пальцы.

— Хочешь пить?

— Где зеркало?

— Зачем оно тебе?

— А зачем тебе? Только не спеши с ответом.

Я низко наклонила голову, теряя силы. Я была смертельно ранена и не могла умереть. Истекая кровью, чувствуя ужасную боль, бессилие, головокружение, я легла на землю. Он неслышно опустился рядом и положил огромную драконью голову рядом с моей. Его жёлтый глаз с узким чёрным зрачком задумчиво смотрел на мою бесконечную смерть.

Сколько прошло времени? Здесь нет времени, есть только «никогда», и я никогда не умру.

Так я лежала и смотрела на его жёлтый глаз, а его жёлтый глаз наблюдал за мной, пытаясь проникнуть глубже в мои мысли, прочувствовать мою боль. Он наслаждался.

— Что скажешь? — наконец сказал он.

— Покажи второй глаз.

Его рогатая голова на длинной шее резко поднялась вверх и грозно повисла надо мной. Я напрягла зрение и увидела второй глаз — тот что был пронзён копьём — он был пуст.

Медленно опустилась голова ко мне и слизнула кровь с моей груди.
Стон боли вырвался у меня.

— Ах… Как сладка месть. Ты убила меня, умирай же и сама. Теперь ты чувствуешь то же, что и я, когда меня пронзило копьё.

— Ты сам явился в наши земли, не мы пришли тогда за тобой, а ты за нами.

— Я всё же рад твоей гибели, мы квиты, леди, кровь за кровь.

— Что теперь?

— Если я тебя оплодотворю, у тебя родится наш сын — альфдрагг…

— Эльфдрагг. Мы же мертвы, у нас никто не родится.

— Ошибаешься, мы можем произвести на свет дух, а тело — дело наживное… Ты будешь вечно умирать и, умирая, родишь.

— Не может фейри родить от драгга.

— Ты не просто фейри.


— Так вот зачем меня держали в Морзаге?
— Хм… Да. Ты нужная фейри.

— Ну и болтун ты, Гвалинлок

— Кто?

— Гвалинлок — я так тебя называю.

— Меня зовут Моррдрагг.

— Это твоё настоящее имя?

— Нет.

Я смотрела в серую пустоту над собой — осеннее небо мёртвого дракона. Где же моя Безымянная Звезда, здесь нет даже её.

— А как твоё имя? — вдруг спросил меня дракон.

— Мэй.

— Настоящее?

— Нет.

Зажимая рану рукой, скрючившись, я снова шла по дороге, которая была единственным, что было в этой пустоте. Боль и слабость стали моими вечными спутниками. Я умирала вечно. Но почему? Я уже была мертва, почему я чувствовала, словно я живая?

— Дракон, может сойдёмся во второй позиции? — пришла мне безумная мысль в голову.

— Попробуй.

Я увидела перед собой на скале огромного чёрного дракона. Это сидел Моррдрагг Гвалинлок. Он ожидал когда я смогу дойти до него, собираясь атаковать меня в своём образе.

Ветер трепал обрывки моего платья, словно крылья, и я вспомнила, как летала кречетом в те дни, когда была среди живых.

Я раскинула руки и… взлетела в пустоту драконом.

И в этой пустоте на полном лету столкнулись броня о броню два дракона, сокрушая друг друга ударами крыльев и груди. Белый огонь опалил мои крылья — это ледяное пламя дыхания Моррдрагга. С горящими крыльями я стала падать вниз и рухнула на камни.

Он подлетел ко мне плавно и сел рядом с осколками моего тела.

— Не бойся, я войду в тебя как осень, и наполню тебя нежностью.

— Сначала освободимся от контроля зеркала. Любовь — дело двоих, третий лишний, — сипела я окровавленным ртом.

— Тише… тише…

— Ты не годишься для рождения детей, дракон должен быть свободен, в этом его суть — быть над всем.

— Ты компенсируешь мои недостатки, леди. Только я не понял, если надо быть «над всем», почему ты сейчас лежишь передо мной на камнях, разбитая и бессильная, а я смотрю на тебя сверху? — сказал он иронично. — Знаешь что будет? Ты постепенно станешь этими камнями, дорожной пылью… забытая и бессмысленная.

— Хорошая роль, кто-то должен быть и дорожной пылью. Какую роль позволит тебе твой Хозяин?

Дракон взмахнул крыльями и улетел.

Я теряла свою форму, моё тело превращалось в серую осеннюю пустоту, камни и дорожную пыль. В этой осени не было ни опавшей листвы, ни сизых далей, ни дождей. Но был ветер, вечно веющий ниоткуда и в никуда. И этот ветер уносил мою память. Но я помнила зачем сюда пришла: чтобы разбить зеркало.

Вдруг я почувствовала непереносимую тяжесть, я почувствовала его на себе. Дракон взгромоздился на меня — железный, холодный, тяжёлый как скала.

— Часть тебя во мне, нам надо решить этот вопрос.

— Разве?

— Мы должны развязаться, я устал ждать. Я мешаю тебе, ты мешаешь мне. А лучше всего нам слиться в одно целое и создать потомство.

— Я ничего не хочу, я — дорожная пыль под твоими ногами, и я вечна. Да будет так.

Дракон мрачно захрипел, захлопав крыльями. Боль и тяжесть рвали и давили всё моё существо.

— Вставай, найди в себе силы.

— Как?

— Как ты стала драконом, так и теперь, найди в себе силы и вставай.

Стон отчаяния вместо вздоха, уносимый ветром, капли пролитой крови — реки текущие вспять, шёпот старых стихов, ненаписанное письмо, белые цветы — развернули мой мир, как веер, и я поднялась.

— Сойдёмся в третьей позиции? — спросил меня Моррдрагг.

Я стояла перед ним, но меня не было. Моё тело не существовало. Он же стал костяным драконом, утратив свою плоть.

— Иди туда, где зеркало, пусть решится.

Я смотрела на него, возвышающегося передо мной страшным чёрным железным остовом, и там, в вышине, существовал его леденящий взгляд, огнь его дыхания… Один глаз янтарный, второй — пуст. Я смотрела в пустоту его ока, погружаясь туда, и это было неожиданным, резким поворотом событий. Всё, что происходило — уже было внутренним миром мёртвого дракона, могла ли я войти внутрь дракона, находясь внутри его внутреннего мира?

Я смеялась.

— Почему ты смеёшься?

— У меня нет тела и нет слёз.

— Но есть смех…

Я увидела голые, красные, белые и чёрные ветви шиповника, и стала продвигаться в этом пространстве в поисках зеркала.

И вдруг я увидела себя: я сидела на белом драконьем черепе в пустынной местности. Я приблизилась к себе, но не могла дотронуться — у меня не было даже образа.

— Моррдрагг! Это та часть меня что осталась в тебе когда ты умер?

— Да.

— Как мне её взять назад?

— Ты думаешь, я буду помогать тебе? Наслышан о твоей наглости…

— Ты хочешь или нет избавиться от этой моей части в себе?

— Я бы хотел… Но ты уйдёшь, а я останусь.

— Чего ты хочешь?

— Я хочу тебя всю целиком.

— Тогда помоги мне воссоединиться с этой моей частью. Это логично.

Дракон не отвечал.

За стеной колючих ветвей я увидела небольшое пространство, где стояло огромное чёрное зеркало. Так вот где надо было его искать! Как же я сразу не догадалась… Я подошла к зеркалу и не отразилась в нём. Конечно, ведь у меня больше не сохранилось даже образа. И это значило, что если бы я смогла его разбить, то разбила бы его, не отобразившись в нём, и это было то что надо, то, о чём меня предупреждала Алоокая. Но если я это сделаю сейчас, то этот мир изменится непредсказуемо, а я не смогу забрать потерянную часть себя, и мы с драконом так и останемся связанными друг с другом. Если же я смогу вернуть себе свою часть, развязавшись с драконом прежде, чем разобью зеркало — я отображусь в зеркале, потому что та моя часть имеет форму. Отобразившись в зеркале я погибну.

— Ну что ты решила?

— А ты ведь хочешь, чтобы я разбила зеркало?

— Я дракон, я бы хотел быть свободен, — с большими усилиями пошептал-прошелестел он мне в ответ.

— Я заберу свою часть, а ты снова меня убьёшь, потом я потеряю снова форму, и снова приду сюда.

— Бред какой… У нас мало времени, я не всегда на твоей стороне, и не всегда на своей стороне. Зеркало «правит» мои мысли и желания…

— Тогда не будем тянуть с этим, говори как мне соединиться с той моей частью!

— Я тебе помогу только с условием, что ты станешь моей женщиной.

— Ты хочешь оставить всё как есть, я вижу.

— Конец обсуждению, я сказал своё условие.

— Говори как воссоединиться. Я замужем, спешу тебе напомнить!

— Мне безразлична ваша эльфийская чушь. Обещай, и я тебе помогу.

— Обещаю…

— Тогда слушай.

— Что нужно сделать?

— Вспомни то, какой ты была за миг до того, как я умер и ты потеряла часть себя во мне.

— Тоже мне, помог… Ладно, я поняла, попробую…

Я сидела перед чёрным зеркалом и пыталась сделать выбор. Забрать свою часть, развязавшись с драконом, и попытаться вырваться из этого его внутреннего пространства, или разбить зеркало, не отразившись в нём, но шагнуть в неизвестность, ибо неизвестно, что сделает дракон после того как я разобью зеркало, и смогу ли я забрать свою часть из его мёртвого мира?

Как разбить зеркало? Если бы мне сейчас то самое копьё, которое убило Моррдрагга…

И когда я подумала о копье, я вдруг увидела, что копьё лежит у моих ног в сухой мёртвой траве.

— Я вижу, ты нашла то копьё, на конце которого ты принесла мне смерть? Не забудь о договоре…

О договоре я даже и вспоминать не хотела…

— Именно так, я его нашла…

Это значило, что я разобью зеркало. Я встала, подняла копьё, поглядела на его наконечник. И я вспомнила, как стала для дракона смертью, на конце копья врезаясь в его плоть и разум… Я собрала всё своё отчаяние, боль, безысходность, и всю свою суть — и копьём устремилась к зеркалу. В этот самый миг моя потерянная частица воссоединилась со мной — ведь это и было то самое, что я чувствовала перед тем, как потерять свою частицу, и мы снова устремились в образе наконечника копья, но уже в матово-чёрный лик зеркала. Я видела всё в замедленном времени — как искривлялось пространство вокруг стального острия, как со страшным лязгом раскололось зеркало и полетели во все стороны его чёрные осколки…

Отразилась ли я в зеркале? И да и нет. Я отразилась в образе наконечника копья, ибо другого облика у меня в тот миг и не было, как не было его в миг, когда копьё пронзило глаз дракона.

После я сидела оглушённая и смотрела, как какой-то черноволосый мужчина вытирает мои изрезанные руки своим платком.

— Кто ты?

— Я Моррдрагг.

— Кто?

— Я дракон. Ты освободила меня, а я отпускаю тебя.

— Ты отпускаешь меня?

— Да. Я помню о договоре, но я воспользуюсь своим правом позже, намного позже.

— Я не понимаю, что произошло?

Мы оба встали.

— Ты разбила зеркало и я стал свободен, ты собрала свою сущность, вернув себе свою потерянную часть. Я отпускаю тебя назад. Ты будешь моей… но не сейчас. Через тысячи лет, может быть, в другой жизни… А сейчас мне пора, прощай Мэй!

— Куда ты пойдёшь?

— Мир широк! Я буду странствовать по свету…

И он ушёл по осенней дороге — весёлый и свободный, в развевающемся плаще. А я стояла и смотрела ему вослед.

10

— Что это? Как ты могла так порезаться, да что же это?! — кричал Тайлос.

Он стоял передо мной на коленях и пытался вытереть кровь с моих изрезанных рук и лица. Из носа у меня тоже текла кровь. Белое платье было в пятнах крови. Позади стояли два охранника и в ужасе смотрели на происходящее.

— Мэй, скажи мне, девочка моя, как ты могла так пораниться, сидя в этом кресле?

В широко открытых оленьих глазах мужа я видела детский страх.

— Тайлос… — только и могла выговорить я, и на моём израненном лице расплылась блаженная улыбка. Я вернулась домой живая, я вернулась к нему.
Я держала кисти рук вверх, безвольно давая мужу их вытирать.

— Принесите ещё воды! — кричал Тайлос, — да что же это, что…

И он стал заговаривать мою кровь, произнося древнее альф-заклятие, чтобы остановить текущую кровь. Когда ему это удалось, он взял меня на руки и понёс в купальню.

В купальне он запер двери, снял с меня всю одежду, и на руках отнёс в купель с тёплой, но не горячей водой, сам вошёл со мной в воду и стал поддерживать меня в удобном положении.

Я развернулась к нему, всматриваясь в любимые черты лица. Несколько капель воды сверкали на щеках точно слёзы. Я взяла его лицо в ладони и стала целовать глаза и губы, и его губы отвечали мне. От усталости я стала сползать вниз.

Часть 2

1

Вспоминаю, как семь лет назад сидела я в этой беседке, увитой плющом и хмелем.
Тогда я только что родила второго сына, и король Орлас, со свитой, приехал посмотреть на внука. Орлас очень любил детей и с нетерпением ждал рождения Ллео — так звали нашего второго сына. Ллео Альвин.

В тот день я кормила Ллео грудью, а Орлас сидел рядом, наблюдая за этой умилительной картиной. Солнечные блики касались нежных белокурых волос малыша, струились по моей обнажённой груди, играли в хрустальной вазе, проникая в воду, в которой покоились синие ирисы в своём пышном великолепии.

Мы примирились с Орласом окончательно. Не было между нами вражды и недоверия, он не пытался больше задевать мою семью, напоминая о событиях Исхода из Ардарэсса, хотя я знала, что он по-прежнему непреклонен в этом вопросе, но он ценил меня и не желал ссоры. Изредка его руки касались моего тела, а взгляд был чрезмерно цепким. Вот и теперь, когда малыш оторвался от груди и сытый тихонько уснул, Орлас взял мою руку и поцеловал кончики пальцев.

Никогда я ни словом не обмолвилась Тайлосу об излишне смелом поведении его отца, не желая распри между отцом и сыном. Я всегда понимала, что если Орлас посчитает нужным, он сам скажет Тайлосу, чего он хочет, и это будет их внутрисемейное дело. Я приняла бы сторону Тайлоса и сделала так, как лучше для семьи.

Но Орлас молчал, и я полагала, молчал потому, что был не уверен в реакции сына, которого он любил всем сердцем. Мир в семье для Орласа был самой дорогой вещью. Вместе с тем, он был холоден и недоверчив ко всему, что выходило за пределы его семьи и народа, которым он правил. Это было нашей общей чертой и благоприятствовало взаимопониманию между нами.

Теперь прошло семь лет, маленький Ллео, загорелый как лайсид, возился во дворе с собаками, не по возрасту крепкий и рослый. Он был похож на Тайлоса, с такими же оленьими глазами, только цвет глаз был мой.

Я очень скучала по отцу, которого не видела, кажется, целую эпоху. Давно мы не видели и старшего сына, который остался в Андфайне. В последнее время у меня была одна мысль — уговорить мужа, чтобы он отпустил меня погостить у отца. Но я не знала даже как начать такой разговор. Ллео был ещё так мал, а путь в Андфайн стал так опасен, что я молчала, сдерживая печаль в глазах.

Наконец, мой проницательный муж сам заговорил со мной:

— Отчего глаза твои грустны, печаль пью я из твоих губ, скажи мне, что тревожит тебя?

— Я тоскую по отцу… — призналась я прямо.

Муж замолчал.

— Отпусти меня к нему хоть на год?

— На год! Ты понимаешь ли о чём просишь?

— Понимаю…

— Как же я с тобой расстанусь, и на день я не хочу тебя отпускать, а ты просишь год.

— Все жёны иногда навещают свой прежний дом и родителей, уже не один десяток лет не видела я отца, так давно не видела нашего старшего сына, и не бывала в Андфайне…

— Ты же знаешь как опасен туда путь, что сейчас кругом разруха и банды орч?

— Проводи меня до перевала, а оттуда я полечу кречетом, быстрее синей молнии будут мои крылья!

— Как же Ллео?

— Он останется с тобой или поедет с твоим отцом в Наргард. Король Орлас только и мечтает забрать его на время, как забирал маленького Лассли.

— Я подумаю над этим, — ответил муж, раздражённо рассматривая кольца на своих пальцах.

Все последующие дни я была словно кошка, выпрашивающая сметану, на что Тайлос отвечал любовными ласками, но не давал мне своего согласия на это путешествие. Однако, видя мою неуёмную печаль, наконец согласился.

— Три Луны я даю тебе, жена! В конце весны я отвезу тебя к перевалу, и оттуда ты полетишь к отцу кречетом. Летом, в солнцестояние я буду ждать тебя у перевала в часовне, и ты прилетишь туда в срок.

— Пять! — кинулась я к нему на шею, по-детски целуя в нос и в глаза, и куда получится, а он сердито уворачивался.

— Четыре!

Наконец мы договорились.

И вот теперь я сидела в нашей старой беседке в саду, а на другой день был назначен отъезд. Тенистые аллеи в саду тревожно шелестели молодой листвой, гасли звёзды — это набегали на небо тёмно-лиловые тучи.

У меня было нехорошее предчувствие. Увижу ли я когда-нибудь ещё этот сад, эту беседку, где кормила и баюкала я нашего второго сына? Увижу ли мужа?

Но никому не дано избежать своего рока, ни эльфу, ни птице. В те далёкие времена Россилен сотрясали великие по своей трагичности и силе духовных переживаний события. Легендарные герои поднимались и падали ниц, народы, словно волны морские, приходили могучим прибоем и исчезали в степях, сравнявшись с пылью дорог. Я же не описываю этого в своих хрониках, но пишу лишь о тех путях, кои были освящены моей Безымянной Звездой, о тех дорогах, что выпали мне в те времена, и пишу лишь о том, что видела сама.

На следующее утро мы выехали конным отрядом к перевалу, а через два дня были в часовне, постренной на территории нашего сторожевого форта.

Последняя наша с Тайлосом ночь была яростной. Он словно мстил мне за то, что я хочу оставить его на четыре Луны, и потому любовь его была необузданной, не знающей меры и границ. Мне даже подумалось, что будь на моём месте женщина человеческого рода, он бы убил её своей любовью. Говорили, что аноринги отдаются любви с необузданной страстью, но и эльсидар могут быть таковы.

На рассвете мой путь был на север, солнце светило с моего правого крыла, когда я встала на край верхней площадки часовни и развернула крылья, в тот же миг оборачиваясь белым кречетом. Мой пронзительный птичий крик вторил крику Тайлоса, который в отчаянии протянул ко мне руку, словно пытаясь удержать.

Но я уже стремительно летела на север, туда, где возвышаются белые башни Андфайна. В то время я ещё не знала, что этот великолепный город всегда играет в моей жизни самую роковую роль, и если бы забыла я туда дорогу — счастье моё не оборвалось бы.

2

Горы под моими крыльями — словно бело-голубое кружево, неслись назад, со всеми своими вершинами, горными тропами, светлыми быстрыми реками и водопадами, с ледниками и зелёными долинами, с глубокими ущельями и вересковыми пустошами, с бирюзовыми озёрами и стадами овец, текущих, как потоки вод по зелёным долам… Видела я под собой быстрых оленей и стаи волков, одинокие, крошечные с высоты — башни гномьих фортов и укреплений, а затем вдруг всё закончилось, и подо мной расстелилась долгая степь, ибо я не выдержала, и сделала залёт далее на север, чтобы хоть слета увидеть те края… Пролетала я над Литс-Гар, что прежде была разноцветными и белыми песками, а по краям одевалась в зелень, но теперь превратилась в сплошной мёртвый прах, где лишь кости павших воинов белели, да тускло сверкала ржавь брошенных мечей, копий, и всего того, что не смогло уберечь своих героев от гибели.

Я повернула назад, и снова цепи гор поднимали свои вершины над облаками, и я неслась без устали туда, где мой отец и мой старший сын. Издали высматривала я свою старую башню, чтобы зацепиться когтистыми лапами за зубья её крыши и обернуться фейри.

Вот только не было со мной никакой одежды и никаких вещей, ведь птице ничего не взять с собой.

Устав, я спикировала вниз, к небольшому озеру, почти касаясь оперением его холодной, сверкающей глади вод. Сев на камень у берега, я решила войти в воду, чтобы вымыть тело, прежде чем показываться дома в таком виде, в каком я оканчивала этот долгий перелёт.

Я обернулась женщиной и вошла в воду. С наслаждением погружалась я в чистые светлые воды, колебля солнечные блики вокруг себя, и орошая мелкими брызгами белые сонные кувшинки.

Я почти забылась в этом великолепии неги и чистоты, как вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Это был взгляд человека. Я резко обернулась и поглядела на человека диким взором синеокого кречета, готовая немедленно взлететь, поднимая вверх жемчужные брызги и всплески волн.

Это был охотник, и он смотрел на меня как безумный.

Я вышла из воды на берег, и обернувшись птицей, взлетела, быстро набирая высоту. Я увидела, как внизу охотник направил на меня тугой лук, метя стрелой мне в грудь. Но тут же он опустил лук, будучи в нерешительности и не зная как поступить.

Мне оставалось лишь чуть пролететь над горами и сесть на крышу своей башни. Но это был плохой знак.

На вечерней заре, когда солнце озарило косыми лучами западные склоны леса, я вцепилась когтями в светлую кладку своей башни и поняла, что я дома.

Я обернулась женщиной и спустилась вниз, в свою спальню. Сначала я испугалась, что двери окажутся запертыми и я не смогу выйти из комнаты обычным путём. Но когда я проверила — оказалось что двери открыты. Тогда я открыла свой шкаф — не сказать что пыльный, но уже очень старый. В шкафу оказались совсем старенькие мои наряды, среди которых я нашла платье, наиболее приемлемое по своей сохранности. Это было платье ажурной вязки из тончайшей, сливочного цвета шерсти. Я нашла остроносые, расшитые бисером туфли, и надела их. Затем я причесала волосы, раскрыла сундучок с украшениями, надела длинные янтарные бусы, и довольная результатом, вышла из комнаты на лестницу.

Спустившись вниз, я вышла во двор, где уже царила ночь. Вдруг, в темноте, я неожиданно столкнулась с кем-то, выскочившим из кустов.

— Ай, — закричала я.

— Ох! — отозвался он.

— Найрис! — сообразила я.

— Я, госпожа, — ответил он с готовностью.

— Как ты тут оказался?

— Я увидел у Вас в башне свет, и остался ждать.

— Ты проходил мимо?

— Я часто стою тут, под Вашими окнами, вспоминаю как мы нашли Вас тогда на степной дороге.

— Найрис… — посмотрела я на него с нежностью

— Да, госпожа… — ответил он.

— Отведи меня к отцу, Найрис…

— Охотно!

3

Король Тарх — мой отец — весь в чёрном, сидел на своём старинном кресле в кабинете, и рассматривал карту Россилена, когда я вошла и тихо встала за его спиной.

— Птичка моя, вот ты и прилетела! — мгновенно почувствовал меня отец, вскочил и схватил меня на руки. От неожиданности я даже вскрикнула.

— Как же твой муж отпустил тебя, я даже не ожидал от него!

— Я ненадолго, просто повидаться, посмотреть как ты, как Айлиль теперь живёт, мы так давно не виделись! Элиора я хотя бы видела на свадьбе у анорингов… И он уволок в это логово моего ребёнка — Лассли у вас, как он?

— У нас всё замечательно, город в полном благополучии и процветании, не смотря на то, что остальные королевства в руинах после последнего нападения из Морзага, нас пока хранят наши горы. Айлиль женился и они ждут первенца, Лассли много читает и учится музыке, увлёкся одной черноволосой красавицей здесь… Всё хорошо, вот только…

— Что?

— Моя сестра покинула нас, и её судьба мне неведома. Я не очень уверен, что тайна нашего подгорного прохода надёжно скрыта!

Я посмотрела на него вопросительно.

— Будем надеяться на лучшее, моя девочка, будем верить… Но ты, верно, очень устала после такого полёта, и тебе нужно выспаться. Иди-ка пока спать, а я распоряжусь, чтобы утром тебе доставили одежду получше, ведь твои старые наряды наверное уже не так годны.

— Да, спасибо, завтра я со всеми повидаюсь, полюбуюсь на город, узнаю новости, а пока — спать.

Андфайн процветал, словно и не было вокруг разрушений и кровопролития! Казалось, ничто не задело этот потаённый край, его зелёную долину и синие склоны гор с многочисленными белоснежными потоками вод, ниспадающими с ледяных горных вершин.

Отец сделал верный выбор, и как известно, в этом ему помогли сами рэсс.
Айлиль женился, и говорят, стал примерным семьянином, Элиор по-прежнему хранил верность своей былой любви, отец так же был верен своему выбору, да и не было, может быть, на свете женщины, равной моей матери. Мой сын увлёкся девушкой из семьи альдо, а Найкен упросила отца отпустить её навестить родственников, и было это ещё до нападения орч. Вот уж многие годы от неё не было никаких известий, что очень омрачало общий настрой. Моя сводная сестра благополучно жила в Андфайне, став настоящей красавицей, с фарфоровой кожей и нежным румянцем, длинными чёрными ресницами, высокая и статная, с золотыми волосами, она разбила не одно сердце, но сама оставалась холодна…

В один из дней я решила проверить свой старый тимарин, который всё это время хранился в подвале моей башни. С фонарём в руке я спустилась в тёмное помещение, нашла нужный мне сундук — кованый, из морёного дуба, с заклятием на замке.
Я открыла сундук и достала голову свидетеля. Давно я не делала ничего подобного, и вот, словно дохнуло на меня чёрным ветром далёкого прошлого, и вновь встали передо мной картины моей отчаянной юности, проведённой в Морзаге.

Я призвала дух свидетеля, напрягая все свои душевные силы. Но тщетно, лишь слабое дуновение неприятного холода, колебание какой-то мрачной тени — это было всё, что осталось. В старом тимарине иссякли колдовские силы. Я уже хотела завершить ритуал, положить тимарин в сундук и навсегда запереть его, как вдруг я услышала, словно из-под земли, слабый, еле слышный, лающий смех, а затем он сказал:

— Грядёт наша великая победа, слава Тьме…

— Что ты сказал?

Тишина…

В эти дни Андфайн потрясли ужасные события. Вернулась Найкен с сыном, а за ними пришёл и её муж, который обвинил её в том, что она ушла из дома без его согласия. Он не захотел оставаться в городе и потребовал вернуть ему жену и сына. Найкен отказалась вернуться к мужу, и тогда, на глазах у многих собравшихся, он проклял жену и сына, который не только отказался вернуться в его дом, но даже сторонился отца, словно чужой ему. Тогда произошла между ними ужасная трагедия, омрачившая стены нашего дома… Многие ужаснулись тогда и выбором Найкен, и жестокостью её мужа — тёмного эльфа, и странным поведением сына. Между тем, сын Найкен не отрывал глаз от моей сводной сестры, которая, кажется, не была этому рада, зато мой отец принял его в Семью с открытым сердцем.

Все эти события привлекали к себе всеобщее внимание, я же в это время наслаждалась полётами к морю, никем не сдерживаемая и несколько отчуждённая.
Я думала о том, что имел в виду свидетель, неужели он говорил о происшедших событиях? Но их ли это победа или просто судьба? О какой победе шла речь?
Я чувствовала, что перестаю понимать и принимать происходящее, всё больше отдалялась от окружающих, и всё больше уходила в воспоминания, подолгу сидя у себя в башне и припоминая какие-то кусочки прошлого, а иногда мне виделось и будущее — оно тонуло в пламени пожаров и во мраке небытия. Дурные предчувствия сдавили мне грудь, но Андфайн, казалось, чем больше сгущались на горизонте тучи, тем сильнее отдавался радости и безумному веселью. Мало кто хотел смотреть в глаза надвигающейся опасности.

Я же понимала, что совершила ошибку, вернувшись сюда, покинув мужа… Но нельзя миновать свой рок, а мой рок призвал меня в этот город, чтобы подвести черту. И вот настал страшный час, когда всем пришлось взять в руки оружие, кто на границе с врагом, и кто сокрыт в потаённых краях.

4

За месяц до того, как я должна была вернуться к мужу, полетев на юго-запад к заветной нашей часовне — грянула война, весь Россилен вдруг превратился в огромное поле боя. Все Дома фейри от мала до велика вступили в эту войну, муж мой собрал войска и держал южные пределы, а король Орлас выдвинулся на север, и альдо, которых так же называют ещё альдоры, и эльфы Веспер (кто принадлежал сумеркам и времени звёзд) — все выступили против полчищ орч, которые шли, казалось, бесконечно, новыми и новыми волнами. Гарадримы храбрые воины, прекрасно вооружённые — выступили против орч. Многие люди поддержали нас в этой войне, но не все! Были и такие племена, что присоединились к врагу, а были и предавшие нас обманщики.

И вот отец мой принял решение выступить против сил Морзага и присоединиться к нашим родичам в бою.

Низкое серое небо неслось над головой, громоздя тяжёлые причудливые облака. Трава ковыль клонилась вниз, дорожная пыль прибита к земле после недавнего дождя, и бескрайняя даль на все четыре стороны распахнула мне свои объятия. Много где бывала я, и многое видела, моря и горы, реликтовые леса с древними исполинскими деревьями, тундру со сплошным верещатником, пустыни и холмы, но через многие сотни лет я буду вспоминать и видеть эту бесконечную степь с низким сизым небом.

В тот день я случайно отбилась от основного отряда, и теперь продвигалась в одиночку, догоняя своих.

Снова пошёл дождь, а я скакала на лошади — это был благородный потомок моего Чёрного Вереска и подаренного Сапфира, — и несмотря на грозные события, наслаждалась свободой, ветром, степью…

Я снова чувствовала себя на своём месте, и это и радовало и печалило. Разве моё место не подле моего мужа? Но где он теперь, жив ли, не ранен ли… Наш младший сын — где он, надёжно ли спрятан от бед и разрушений?…

Сильно уставшая, к концу дня я догнала наше войско, и поздно вечером рухнула без сил в постель, устроенную в походном шатре. Да, прошли те дни, когда я просто ложилась спать на землю или в траву, не заботясь ни о чём, кроме лишь того, чтобы моя сабля была под рукой.

Мне казалось, я усну мгновенно, но сон не шёл. Я думала о муже, о том, что он скажет мне, когда мы встретимся, как станет укорять за то, что я решилась идти с войском отца… Не было при мне волшебных порошков и связаться с ним я не могла.
Я села в постели и засветила свет-лилию на ладони.

— Госпожа?

— Да, кто там?

— Вы не спите?

— Нет. Кто это?

— Это Найрис, — послышался за пологом двери знакомый голос, и седом за этим я увидела и его самого, он заглянул ко мне внутрь. Я увидела синие, как горечавка глаза того самого война, который когда-то пел мне колыбельную… Найрис был высок и красив, с ярко-синими глазами и длинными чёрными волосами, с прямым изящным носом и яркими, красиво очерченными губами. Нежный румянец то и дело вспыхивал на его щеках, когда он говорил со мной.

В серебряных доспехах он выглядел, как воин, сошедший с облаков…

— Что случилось, Найрис, ты что-то хотел?

— Я увидел у Вас свет и подумал, может быть что-то нужно, Вас что-то беспокоит?

— Нет… Не знаю… Просто не могу уснуть.

Он потоптался на месте.

— Садись, посиди со мной, если хочешь.

Найрис сел в лёгкое плетёное кресло, одно из таких, что возят с собой в обозе.
Я не знала, что сказать, он молчал. Я отпустила свет-лилию, и она медленно поплыла по комнате, словно Луна по небесам, освещая нашу ночь голубоватым сиянием. Найрис молча поймал её на свою ладонь.

— Найрис, спой мне ту колыбельную, помнишь?

Он улыбнулся, и, помедлив с минуту, запел:

Плывёт на белой лодке, по голубой реке

Небесная царица со звёздочкой в руке.

И колокола звуки струятся над рекой,

Неся по всей округе свободу и покой.

Волна хрустальным плеском куда-то вдаль зовёт,

Небесная Царица на лодочке плывёт.

И берега туманны, и дышит хвоей лес,

И голубая речка простёрлась до небес…

И я уснула, и мне снились синие глаза, и сквозь сон я почувствовала, мне показалось, кто-то поцеловал мою руку.

Приближался большой праздник, день Летнего Солнцестояния, и отец сказал, что именно к этому празднику мы выступим с поддержкой нашим родичам, присоединившись к их войску. Никто ещё не ждёт нас, так как всё произошло стремительно, и мы никого не предупреждали о своём появлении.

Через месяц я должна была вернуться домой, но куда теперь лететь и где теперь мой муж, что происходит в тех краях? Говорят, что туда прорвались крупные отряды орч. Я не знала как быть, и это тяготило мою душу больше, чем наступление войск орч. Можно было бы лететь не к часовне, а напрямую домой, но я не решалась делать такой длинный перелёт вслепую, принять участие в походе отца казалось мне более безопасным, тем более, что время ещё оставалось, а уж после нашей победы можно было бы лететь в назначенный срок, не опасаясь, что территория перелёта будет занята бандами орч.

Если бы был у меня здесь мой волшебный порошок для связи! Но увы, его не было. Старые запасы Андфайна пришли в негодность, нового не достать.

Утром мы построились, готовые выступать. Оставался решительный шаг — присоединиться к армии Альдфейла — нашего близкого родственника, и было это одно из его имён.

Наши войска выстроились в ряд, армия делилась на сотни, каждой сотней командовал лау — сотник.

Я села на своего тяжело бронированного коня и выехала вперёд, медленным шагом проходя перед всем войском с чёрным развевающимся на ветру стягом в руках, без шлема, но вся закованная в альдиаровые доспехи из гибких пластинок. Я знала, что моё появление перед войсками всё ещё производит очень благоприятный эффект, и потому вновь выступила в роли талисмана. У эльфов не принято в таких случаях кричать «ура» или выкрикивать что-либо ещё, и потому я ехала в полной тишине, но я видела глаза наших воинов — они сияли, и видно было, что они готовы к бою.
Я подъехала к отцу. С ним так же были рядом Элиор, Лассладин, Айлиль и Кербин — сын Найкен.

Как любуемся мы на красивые пейзажи, цветы, море, так можно любоваться на мой народ. Необыкновенно красивы были наши рыцари, высокие и могучие, в сияющих доспехах, с прекрасными, вечно юными лицами, неутомимые и не знающие никакой порчи и болезни, с красивыми чертами лица, осенёнными знаниями многих веков и яркой индивидуальностью, с горделивой осанкой и изысканными манерами, дерзкие и бесстрашные, верные в любви, искушённые, но берегущие свою честь и честь своей семьи. Такими сотворил бог фейри — мой народ. Большинство фейри сочетают в себе детскую непосредственность с магической загадочностью, мудрость опыта и авантюризм, способность совершить что-то отчаянное, не задумываясь о последствиях. Мужчины — красивые как девушки, и храбрые как леопарды, властные и нежные одновременно, неприхотливые и обладающие изысканным вкусом. В этот день я любовалась цветом нашего рыцарства, и казалось, победа будет за нами, иначе просто невозможно себе представить этот мир.

В бой шли бессмертные, мудрые волшебники, безупречные войны с пламенным духом, вооружённые лучшим в мире оружием, в универсальных, прочных доспехах, и все народы Аларис шли за нами. Победа будет наша. Вот только вспоминались мне последние слова свидетеля…

Сегодня мы должны сделать быстрый бросок по направлению к истокам Синсиэль, в долину Эрверина, найти войска Альдфейла и поддержать их. Наши разведчики сообщили нам, что происходит что-то странное: затишье, никто не хочет атаковать первым, каждый пытается спровоцировать противника на атаку, готовя ему какие-то ловушки… В любом случае, мы внесём немалую свою долю в разгром войск Тёмного Владыки, кем бы они не были. Мы вели с собой десять тысяч отборных рыцарей, и за все времена не было лучшего вооружения, чем наше.

Мой чёрный конь был потомком Чёрного Вереска, и имя ему досталось от далёкого предка. Он бил копытом землю, не желая больше стоять на месте. Вороной, с сапфировыми глазами — он взял всё лучшее, что досталось ему от предков.
Недалеко от меня стоял строй пехотинцев мечников. Забрала на шлемах были подняты, и я задумчиво смотрела на лица воинов. Что ждёт нас, какую цену мы заплатим за победу? Без потерь не обойтись, а нам дорога каждая жизнь. Проклятье Морзагу!

Но вот отдана команда, и мы выдвигаемся в поход. Первым идёт головной отряд, возглавляемый отцом и Кербиным, все воины были конными, за ним вёл своих всадников Айлиль, далее шли воины семи домов Андайна, за ними огромный отряд лучников, которых вёл Ласладин, замыкал строй Элиор со своими грозными рыцарями. Чуть дальше ехал обоз с медицинской помощью и разного рода припасами. Там было много женщин, которые готовы были выносить раненых с поля боя, оказывать немедленную помощь. Были и такие женщины, кто владел особым видом боевой магии, они также были готовы к бою, сформированные в отдельный отряд.

Мне следовало ехать впереди всей колонны рядом с отцом. Я несла знамя нашего Дома — голубое с серебряным древом, свой же личный вымпел я пока везла в свёрнутом виде, когда же мы стали подходить к назначенному месту, я отдала знамя Дома Тарха знаменосцу, а сама подняла свой собственный стяг. Чёрный шёлк запел на ветру, расправляя серебряное крыло.

Лошади будто чуяли некую свою личную цель, и несли нас легко, мы едва сдерживали их, чтобы нашим пешим колоннам не пришлось за нами гнаться. Мы были словно широкая, сверкающая сталью река, текущая вспять, на север, от моря к истокам. Сотни копий устремлялись вверх, ловя на сталь солнечные лучи.

Когда мы пришли к проходу Синсиэль и развернули там свои войска — нас заметили с позиции армии Альдфейла, и на всю долину пронесся возглас удивления и торжества.

Мы были огромной силой, неожиданно возникшей в нужном месте, в нужное время. Мы пришли на помощь к своим родным против нашего общего врага, все мы ликовали и радовались этой встрече.

Это был день Летнего Солнцестояния.

И вот мы узнали, что Восточная армия под предводительством анорингов, собирается напасть на силы Морзага, выманив их на пустоши Литс-Гар, а затем с запада неожиданно по орч ударят наши объединённые силы, и так орч должны были попасть в ловушку между двух армий — с востока и с запада. Мы должны были ждать сигнала — зажжённого маяка, возвышающегося в Торсивале, на огромной скале. В войска Альдфейла входили также армии нескольких родов людей, и людей в них было много! Это были хорошие воины, смелые, решительные, неплохо подготовленные. Был с нами и целый легион гарадримов! Мы были поражены единством разных народов, сплотившихся в общих рядах и готовых биться до конца плечо к плечу. Такого мы никогда ещё не видели. Я чувствовала, что Андфайн очень сильно замкнулся, отгородился от остального мира, и во многом отставал от времени и развития событий. Но зато Андфайн сохранил в своей традиции то лучшее, что мы помнили со времён Ардарэсс.

Мы ждали сигнала маяка, но его всё не было, и так прошло несколько дней. Вдруг вдалеке мы увидели клубы пепельной пыли, и сквозь эту пелену показались очертания всадников на ворлаки… Мы поняли, что нас атакуют, что вся армия Тёмного Владыки двинулась именно на нас. Наши восточные союзники стоят на своих позициях и ничего не предпринимают, возможно не зная что происходит.
Возник ажиотаж в нашем авангарде, в результате нам едва удалось сдержать необдуманную атаку. Мы еле удерживали войска на месте, в то время как силы Морзага выстроились между Синсиэль и топями Хистор, пытаясь нас спровоцировать на выдвижение. В передних рядах неприятеля показались морзагские офицеры с пленником на цепи. Пленник оказался братом одного из наших капитанов, который попал в плен в одной из битв. Этому несчастному отрубили руки и ноги на глазах у его брата и всего нашего войска, кто смог увидеть это. А зрение у фейри не хуже орлиного, так что после этого начался хаос. Отряд брата погибшего ринулся вперёд, за ними последовали и многие другие. Часть войск Альдфейла, таким образом, вырвалась вперёд, пробившись в самый тыл врага, и все они погибли там. В это время сразу из нескольких мест показались отряды орч, оказалось, что у них давно приготовлены потайные ходы. Многие наши отряды оказались под обстрелом, между тем как орч, находящиеся перед нами, медленно пошли в наступление. Нас ударили в лоб и обстреливали с боков. Большинство отрядов людей начали хаотично отступать, создавая панику, и это привело к гибели многих сотен воинов среди людей.

Мою сотню сильно теснили с запада и с севера, так что мы отходили не как все, а восточнее, при этом втягиваясь в ближний бой с авангардом орч. Вместе с нами было и несколько других эльфийских отрядов, всего нас оказалось в этом потоке около трёх сотен. Я оказалась отрезана от отца и всех наших командиров. Началась страшная резня, и несколько дней мы стояли, удерживая северо-восточный фронт.
Мы сражались без отдыха, сна и еды, и я пыталась сохранить как можно больше своих воинов. Но многие пали, погибли или затерялись мои телохранители, погиб мой Вереск, и я сидела на чьей-то выжившей серой лошади, измученной, израненной, но готовой продолжать биться, вгрызаясь в атакующих ворлаки, забивать их копытами, бить закованной в сталь головой…

Мне казалось, что прошло несколько часов, не дней, и если бы тьма ночная не сковывала нас своим леденящим покровом, а на рассвете не поднималось солнце, я бы не осознавала, сколько прошло времени. Вначале из-за всеобщего хаоса и паники, когда сотнями люди и эльфы бежали вперёд, назад, в бок — нас сильно теснили в восточном направлении, но затем нам удалось занять свою позицию, которую мы удерживали двое или трое суток. Мы не знали, что происходит позади нас, но судя по эху, в теснине Хистор происходила страшная резня. Отступать нам было некуда, позади нас были орч, таким образом, мы были в полукольце: орч были на юге, на севере и на западе. Лишь восточнее путь был свободен, но уходя дальше на восток, мы всё дальше были от возможности отступить к своим и вернуться домой. Впереди на Литс-Гар отряд Альдфейла был полностью окружён орч, и мы начали пытаться пробиваться к ним, в надежде, что силы орч тоже не бесконечны, и нам удастся спасти положение.

Около семи десятков наших воинов были вокруг меня — самые стойкие и удачливые, мы держались, несмотря ни на что, и почти беспрерывно отражали новые и новые атаки орч, которые неслись на нас то пешие, то на ворлаки. Среди нас только немногие оставались с лошадьми, но большая часть лошадей пала. Каменистая земля была усеяна трупами, то были вперемешку орч, фейри, лошади, ворлаки — смерть уравняла всех. Ни одной тревожной мысли я не допускала, чтобы выстоять, не сбиться с ритма. Но в глубине души меня мучил страх за сына, и, казалось, больше я ничего не помнила о жизни. Я превратилась в машину для убийства, почти не узнавала лиц вокруг себя, нанося удары врезающимся в меня орч, понимая только где свой, где чужой.

Полдень, солнце палило нещадно, я отпустила лошадь, которая была уже не в силах держаться на ногах. Пусть уходит, может она уцелеет, уйдёт из этого проклятого места — решила я… Это удивительное, мужественное, верное создание держалось из последних сил, выстояв за троих. Лишь эльфийские лошади были столь верны и выносливы, но и их силы не бесконечны. Теперь мне предстояло стоять самой и встречать атаки орч пешей. Я вдруг заметила, как нас стало мало, и что лошадей-то больше нет, мы — горстка выживших обороняющихся обречённых. Воды больше не было. Кто-то рядом протянул мне свою флягу, чья-то дрожащая рука… Я отказалась, понимая, что вода нужна всем одинаково, но потом я увидела глаза — глаза умирающего. Он продолжал протягивать мне воду, потому что знал, что ему она больше не нужна. Он экономил воду, силы, но… У каждого свой рок. И я взяла эту воду, отчётливо, в деталях вглядываясь в дающую руку — в разбитой латной перчатке, с запёкшейся тёмной кровью под ногтями там, где пальцы остались открытыми…

И новая атака захлестнула нас, я осталась, а он исчез, став одним из тех, кто смешался в единое целое на окровавленной земле.

Дикая мысль пришла мне в голову: вот сейчас я топчу уже ту руку, что протянула мне свою флягу с драгоценной водой. А мысли в бою — плохой знак. Это была ночь, а в тёмные часы нас не обстреливали из арбалетов, но ближний бой не затихал, орч продолжали нас атаковать даже во тьме.

И тут случилось чудо: с востока мы услышали странный гул, а через некоторое время и увидели — это войска анорингов, наконец, перешли в наступление, и их левый фланг поравнялся с нашей позицией.

В этот момент один из последних моих телохранителей, что все эти дни прикрывал меня слева — я наконец ясно увидела его глаза за забралом — это был Найрис… — стал оседать вниз. Я закричала: «Найрис!», я попыталась его поддержать, но тщетно — мы оба опустились на землю. Я поддерживала его, одной рукой машинально прикрывая свою обнажённую голову — шлем я потеряла не помню где, — и я увидела его ещё живые глаза совсем близко. Я сняла с него шлем и поцеловала в губы.

И колокола звуки струятся над рекой

Неся по всей округе свободу и покой…

Пока это происходило — меня не убили, потому что орч вокруг заметно поредело, все они кинулись отражать атаку анорингов. Я бережно положила мёртвого уже Найриса на землю, сняла с него его кинжал, вложила в голень своего сапога, и скользя в лужах застывающей уже крови, пригибаясь как от ветра, пошла вслед тем нашим уцелевшим, которые могли ещё присоединиться к атаке анорингов.
Выходило так, что вместо того, чтобы отступать к нашим основным силам назад, к топям Хистор, мы пошли дальше на Гроч. Восточный склон неба загорелся кроваво-красной зарёй, и начало светать.

Конница анорингов пронеслась вперёд, прорываясь к уцелевшим остаткам отряда Альдфейла. Мы — горстка оставшихся от наших трёх сотен — следовали туда пешком кто как мог. Земля здесь превратилась в кровавое месиво. Чьи-то цепкие пальцы в стальной перчатке вцепились в мою щиколотку — я посмотрела вниз и увидела раненого орч. Я отпихнула его ногой, и шатаясь и скользя в лужах крови, пошла дальше, вперёд.

Я не чувствовала боли, но где-то и по мне уже под бронёй текли горячие липкие струи крови. Я могла бы наклониться и взять с трупа орч флягу с морзагской лечебной смесью, ведь когда-то мне приходилось это делать. Но теперь я не сделала этого, даже ради спасения своей жизни. Снова нечто, противоречащее инстинкту выживания, взяло верх. Какое это чувство?

Близость смерти не только требует самосохранения, но и напоминает о выборе, о конечном самоопределении.

Вдали я видела, как Альдфейл и его воины почти соединились с конницей анорингов, и как орч бросились в отступление. В отряде Альдфейла всё ещё развевался голубой с серебром стяг, мы же свой давно потеряли и забыли даже где…

С анорингами также пришли гномы, которые задавали ритм всему бою, действуя очень грамотно и решительно. Но вдруг случилось нечто чудовищное: багровое солнце взошло не на востоке, а на севере — так мне показалось. Все мы — жалкие остатки нашего отряда — бежали туда, не помня себя. Когда же мы подбежали ближе, я вдруг поняла, что это было не солнце, это был Ург-Хан — самый древний и страшный из драконов севера, а за ним шли другие драконы и багровые огничи. Они врезались клином между воинами Альдфейла и армией анорингов, а с тыла на анорингов напали люди какого-то неизвестного мне рода, по всему было видно, что их предали. Я видела, как аноринги собирают выживших и отступают к подножию гор, но сама не успевала за ними. Тогда я остановилась, чтобы поймать одну из лошадей без седока. Всё поле было заполнено трупами погибших воинов, пришедших с анорингами, здесь же были и убитые гномы, и орч, и люди, и ворлаки, и наши лошади. Одно из лиц показалось мне знакомым, воин лежал со сбитым шлемом, с разбитой головой, с половиной лица… В оставшейся половине я узнала Даяэль… Её уцелевший глаз бессмысленно смотрел в серое небо.

В это время король гномов ранил Ург-Хана, но при этом погиб сам. Ург-Хан начал отползать в Гроч, и за ним последовали остальные драконы. Отряд Альдфейла отходил на юго-запад, к теснине Хистор. Увидев, что путь наш свободен, я вскочила в седло и понеслась туда на коне во весь опор, несколько выживших наших рыцарей последовали за мной.

Уже какое-то время я жевала «траву стали», которая немного поддерживала мои силы. Я носила её с собой в кожаном мешочке, и использовала в самых крайних случаях. Она была сильным обезболивающим средством, а также являлась хорошим допингом. Только лишь благодаря этому снадобью, я почти смогла нагнать своих, пробившись к отцу. Вдали я могла различить флаг нашего Дома — он всё ещё держался, значит надежда есть!

Я и несколько выживших, всего около двадцати фейри и несколько людей, ударили орч с тыла, присоединившись к остаткам отряда Альдфейла. Но мы не знали, что силы здесь настолько не равны, что шансов пробиться к своим у нас не было совсем.

В толпе орч шли огничи с пламенными хлыстами. Огничи — древние, но извращённые Чёрным Владыкой природные духи. Они полностью утратили свою изначальную сущность, превратившись в чудовищных, вечно озлобленных убийц, питающихся чужой болью и смертью. Они не могли повредить душу или дух убитого так, как это делали узворы, но огничи были очень опасны, сокрушая и испепеляя своим чёрным пламенем всё живое вокруг себя. Если же огнич задаётся одной целью, то он подобен тёмно-багровому хлысту.

Здесь началась жестокая рукопашная с множеством орч, которые общей своей численностью, казалось, превосходили всех нас раза в четыре. На поле боя метались огненные всполохи, зелёные и сиреневые молнии, перечёркивающие наши тела — это боевые маги использовали своё умение убивать… Я в это время билась на сильном допинге, почти не чувствуя своего тела, и лишь продолжая яростно отбиваться от кидающихся на меня орч. Передо мной в это время разворачивалось одно из самых трагических событий истории эльфов — поединок Альдфейла с огничем. Я чувствовала сотрясение земли от рывков огнича, и страшный топот кованых сапог — с характерным хлюпаньем, слышала жуткие крики горящих в пламени сражающихся воинов… Я почти не смотрела на поединок, так как сама была вынуждена нападать и обороняться, чтобы спасти свою жизнь и попытаться пробиться к остаткам армии отца. И только в какой-то момент мы все вдруг остановились, замерли, молча глядя на то, как подходит к Альдфейлу второй огнич, и как они вдвоём, по очереди, вбивают огненными бичами его — ещё живого и навечно несдавшегося — в кровавую землю, втаптывая затем в прах его небесно-голубой флаг. Столп белого пламени вырвался оттуда вверх, и древний дух этого героя покинул наш мир. Сначала на поле боя воцарилась тишина, а затем орч победно завыли.

Не рухнуло небо, и не явились к нам на помощь силы небесные, и рэсс остались на своих местах, спокойно наблюдая за гибелью сотен бессмертных детей Иос. Но пришли люди! Откуда-то они появились среди нас и стали прикрывать наш отход. Отбиваясь от атакующих орч, я подскользнулась в луже крови и чуть не упала, теряя уже не только равновесие, но и последние силы. В этот момент я вдруг услышала страшный скрежет, свет померк в моих глазах, а ноги отказались держать, и я погрузилась в ничто.

Как тихо и сладко Ничто. Там, где покой и небытие — лишь истинное имя твоё пребывает, скрепляя сущность в единое целое. Ни света ни тьмы нет в этом мире… Когда же ты делаешь шаг дальше — то находишь все ключи ко всем дверям, возвращаясь же в Ничто — снова теряешь обретённое и погружаешься в великий покой. Но оттуда тебя зовут, зовут с той, другой стороны, где есть свет и тьма. О боги! Как не хочется возвращаться оттуда, из этой бесплотной тишины — к памяти, зрению, боли.

Я отрыла глаза. Что произошло? Я лежала на поле боя в куче других раненых и убитых. Рядом с собой я увидела мёртвое, уже каменеющее лицо орч. Его приоткрытый чёрный рот с выбитыми зубами, был искривлён судорогой, рука со скрюченными пальцами торчала вверх. Где-то за спиной стонал умирающий фейри, и я это не столько слышала, сколько ощущала. Вместе с сознанием вернулась боль. Я не могла определить, что именно болит, казалось, боль просто заменила мне моё тело, став руками, ногами, головой, грудью, всем моим телом. Я пошевелилась и ощутила холод от чего-то жидкого и липкого под собой. Я вспомнила о зёрнах, которые жевала для обезболивания и допинга, они должны были быть у меня в кармане, но я не могла заставить себя пошевелить рукой. Да и зёрен для эффекта нужно было всё больше и больше, между тем, я уже была ими отравлена.
Я хотела вернуться в Небытие, туда где покой и тишина. И я вернулась туда, но снова меня вытолкнуло в мир живых — где уже правила глубокая ночь, и несмотря на это, я услышала, точнее осознала шум боя где-то недалеко. Пусть… Надо мной раскинулось необъятное звёздное небо. Среди этих многих звёзд я увидела одну — я узнала её! Наконец я узнала свою звезду — Безымянную. Но только я рассмотрела её лучи — такие ясные, чёткие, мерцающие голубым светом — как она покатилась по светлеющему небу, падая куда-то за горизонт и ускользая от меня…
И тогда я открыла глаза, почувствовав, что кто-то волочит меня за ноги. Рядом с собой я увидела, как орч собирают и куда-то тащат тела убитых фейри. Я подумала: пусть, это уже всё равно. И снова меня не стало, а были покой и тишина. Вот я снова вглядываюсь в чёрное небо, пытаясь отыскать след моей звезды, но лишь тщетно блуждаю по лабиринту звёздных узоров, коим нет числа…
По моим окровавленным губам текла какая-то жидкость. Я не хочу пить! Я ничего не хочу, я так устала… Чьё-то лицо склонилось надо мной, и это был человек, я узнала его по глазам.

В простой железной кольчуге, без шлема, со светлыми растрепавшимися вихрами и коротко остриженной, уже начинающей седеть бородкой, он низко склонился ко мне, пытливо всматриваясь мне в глаза.

— Живая? — прочитала я по губам. Я почти ничего не слышала после того удара, от которого потеряла сознание.

Он стал поднимать меня, куда-то оттаскивая. Не помня себя, я вставала на ноги, цепляясь за его плечо руками. Человек поддерживал меня за талию, приговаривая что-то вроде:

— Вставай девонька, давай… господи, почему так, господи…

Он подводил меня к лошади, царапая руки о мою, местами оплавленную и искорёженную броню. Увидев эльфийкую лошадь, я инстинктивно потянулась к ней, она нагнулась ко мне, подставляя спину. Я вползла в седло, откинув назад остатки окровавленного плаща, ставшего лохмотьями.

Сначала лошадь пошла шагом, потом всё быстрее, унося меня по дороге по направлению к ущелью, ведущему в Андфайн. Я даже не собралась с силами, чтобы обернуться на спасшего меня человека.

На ходу я жевала запасённые семена сталь-травы, чтобы усидеть в седле. Сначала для результата требовалось всего несколько маленьких зёрнышек, потом всё больше и больше, а после от них становилось наоборот хуже, к тому же они заканчивались, и потому, я гнала лошадь быстрее — чтобы успеть доехать до нашей стражи.

Вот уже показалась дорога, по обочинам которой лежало много мёртвых воинов, потом у дороги я увидела стоящих людей, вдали виднелось их поселение. Люди стояли и всматривались туда, откуда меня несла моя лошадь, вглядывались в тех, кто возвращался оттуда живой. А таких было воистину мало! Мне запомнились глаза женщины, держащей на руках маленького ребёнка. В этих глазах не было ни страха, ни укора, ни даже сожаления, но лишь бесконечное терпение и сострадание. Остальные лица людей слились для меня в бесцветный туман помутившегося сознания, и лишь глаза этой женщины стояли передо мной весь оставшийся путь.

Возможно, люди ожидали, что я остановлюсь и попрошу помощи, но я знала, что если я не успею домой — то никакая помощь уже не понадобится. Я держалась только на своём лечебном снадобье, которое давно уже стало ядом, его сладковатый привкус теперь горчил, смешиваясь с солёным вкусом крови на губах.

5

Наконец, мне разрешили встать с постели, и я медленно, с трудом вышла во двор, чтобы увидеть этот новый день, новый мир — мир поверженных. Андфайн был в трауре, множество семей остались сирыми, лучшие мужья, сыновья — оставили этот мир. Бессчётные слёзы проливались в те дни во всём Россилене. Скорбел Андфайн, охваченный чёрной, горькой, удушающей безысходностью, ведь ни кто не мог вернуть навечно утраченного счастья.

Горе поразило жителей города вдвойне оттого, что почти все тела погибших остались на поле боя, и орч сложили из них гигантский погребальный курган — чтобы мы не забыли о своём поражении. И мы не забыли!

Мой отец, мой сын, Элиор — остались живы, худшее миновало меня. Узнала я от разведчиков, что жив и мой муж, который, совместными усилиями со своим отцом, смог удержать Наргард, отбив основную атаку сил Морзага.

Но Айлиль погиб в этой битве, погиб и мой верный Найрис, убита была Даяэль.
Все мы — кто вернулся назад, были обязаны своим спасением людям из Тар-Милена, которые ценой своей жизни прикрыли наше отступление.

Я бродила по опустевшим улицам города, понимая, что в эти дни началась новая эпоха, эпоха, которую мы не понимаем и не готовы принять. Я хотела лишь одного — вернуться к мужу. Срок возвращения подошёл, однако о том, чтобы он мог меня встретить в часовне у дороги не могло быть и речи. Вся территория была охвачена вялотекущими, но не затихающими боями, его же место было у стен города, который он должен был защищать. Наши западные владения были взяты орч, Тайлос отступил к Наргарду и оборонял тот район.

Россилен был разрушен, многие эльфийские королевства были потеряны и навсегда ушли в прошлое, кругом бродили банды орч, грабя и убивая всех, кто попадался им на пути и не мог дать отпор. Но всё же, я могла лететь кречетом, это был бы долгий рискованный перелёт, но это было возможно. И как только я оправилась от ранений, я отправилась к отцу, чтобы попрощаться с ним. Мой сын вынужден был остаться в городе, ведь он не мог лететь птицей, а ехать обычным образом в эти времена было крайне опасно. К тому же, мой отец склонялся к тому, чтобы сделать его своим наследником.

Отец посадил меня к себе на колени, как маленькую, и обнял, прижав к себе, словно баюкая.

— Какое несчастье, проклятие альдо разбило наши сердца, опустошило наши дома… Хорошо, что хоть ты цела, целы дети, иначе я просто не знаю что бы сделал…
Его большие чёрные глаза были влажны, растеряны, сверкали яростью, отчаянием, сожалением.

Я не знала что сказать, только гладила его чёрную гриву волос, утешая как могла.
— Лети к мужу, я думаю, он сходит с ума, не зная где ты и что с тобой, не зная судьбу своего старшего сына. И наверное, ему нужна твоя помощь, ведь его королевство не сокрыто от глаз врага, и враг у ворот. Но… береги себя, моя девочка, береги! Ты лучшее, самое светлое в моей жизни, что осталось мне от моей любви, от того счастья, что я знал когда-то… Увидимся ли мы с тобой ещё, когда, как…

Затем я простилась с сыном и Элиором, поднялась на свою башню и в последний раз оглядела с высоты город, погружающийся в вечерние сумерки. О, Андфайн, я знала тебя другим — юным, радостным, цветущим и поющим, ныне же ты затих в траурной скорби.

Солнце садилось и его ласковые лучи озарили мои крылья и грудь розовато-золотистым сиянием. Я взмахнула крыльями и полетела на юг, оставив догорающее солнце на своём правом крыле.

За время полёта я трижды атаковала орч с воздуха, камнем падая вниз и целясь в голову или в глаз очередному врагу. Так я избавила от них сначала каких-то переселенцев людей, затем волчицу с выводком, затем старика неизвестного мне народа. Пока орч от меня отбивались и целились в меня из луков — их жертвы разбегались. Мне нравилось нападать так на орч, и я начинала входить во вкус. Каждый раз мне удавалось нанести удар и плавно подняться вверх в восходящих потоках воздуха, балансируя на серповидных крыльях и наслаждаясь скоростью.
Примерно через три дня я прилетела к нашей часовне, усевшись на обломки крыши. Увы, часовня была разрушена, как и весь форт. Далее я отправилась к нашему замку и с высоты увидела, что замок опустел, некоторые стены оказались странно обожжены. Создавалось впечатление, что замок атаковал дракон, при том летающий…
Я летела дальше и дальше, и, наконец, достигла Наргарда. Стены этого города уцелели и город взят не был. Вся земля вокруг контролировалась конными отрядами эльфов Веспер. Эти земли уцелели благодаря тому, что мы взяли весь удар на себя! Сюда же просочились лишь жалкие остатки того смертоносного потока, что мы встретили на севере. Жертва была не напрасной!

Я парила над крышами домов, ища нужное мне здание, то, где наверняка должен быть король Орлас. Ведь где один — там и второй — думалось мне.

Одна из групп эльсидар внизу обратила на меня внимание, они остановились и стали пристально следить за моим ищущим полётом. Похоже, что они заподозрили во мне необычную птицу.

Наконец, я увидела главную крепость Наргарда, где располагался король Орлас. Мощь этого здания меня впечатлила, оно напомнило мне вырубленные в скалах крепости гарадримов. Но здесь не было скалы, крепость лишь отчасти напоминала строения гномов.

Я стала кружить возле окон верхних этажей, пытаясь рассмотреть то, что находится внутри. Сердце моё бешено забилось, когда в одном из стрельчатых окон я вдруг увидела своего мужа. Он сидел за изящно сконструированным круглым столиком и что-то писал. Я подлетела к окну и села на подоконник, где в специальном ящичке были высажены цветы. Тонкий хрусталь местами соединялся с прозрачной слюдой, так что мне пришлось бить крыльями о перекрытия окна, что бы мой муж смог меня услышать. Тайлос резко поднял голову и посмотрел на меня гневным и удивлённым взглядом, затем вскочил, стал дёргать золочёную ручку на окне, которая, как нарочно, не поддавалась. Наконец, он открыл окно и отскочил назад, впуская меня в комнату. Вместе с ветром влетела я, и сразу же села мужу на руку. Он потянулся ко мне лицом, словно зачарованный, и я чуть коснулась клювом его щеки. Затем я взлетела, он резко кинулся за мной, но я взмахнула крыльями и встала на пол в своём собственном образе. Никакой одежды на мне не было, волосы мои свободно упали светлым лучистым потоком, достигая уровня ниже талии. Я стояла замерев, боясь пошевелиться — так он смотрел на меня, одновременно и строго и восхищённо. Он подошёл ко мне вплотную, и вдруг ладони его сошлись на моём горле. В его ладонях чувствовалась и нежность, и желание задушить… Или мне это показалось? Он лишь чуть сдавил мою шею руками, при этом пальцы его подрагивали. Затем руки его стали опускаться ниже, гладя и ощупывая мои плечи, ключицы, и, наконец, обе мои груди попали в сладкий плен его сильных рук. Не говоря ни слова, он стал целовать меня в губы, при этом одной рукой ухватил за волосы. Казалось, он разрывается между противоречивыми чувствами и желаниями, Тайлос не мог простить мне того, что я сразу не вернулась домой, и он подозревал, что я была вовлечена в страшные события, но был счастлив, что я вернулась живая. Я обняла его, стала гладить и ласкать тонкими чуткими пальцами, отвечая на его поцелуи, так что он забылся в моих руках и отдался лишь одному желанию — ощущать меня, обладать мной…

Я узнала, что с нашим младшим сыном всё хорошо, и я рассказала ему о событиях в Андфайне, о том, что наш старший сын жив, и вероятно, наследует Андфайн. Я призналась, что участвовала в Битве Скорби (так называли эту битву, но было ей и другое имя…), и это вызвало в моём муже ярость, грозовое небо разверзлось надо мною не шутя, и мне пришлось призвать на помощь всё своё терпение, но всё закончилось любовью. Всё проходит, и наша жизнь снова вошла в своё правильное русло.

Я могу сказать, что я счастливая женщина, я люблю эту землю, свой народ, у меня прекрасная семья, дети, муж, дом… Нам выпали непростые времена, но когда времена бывают простые?

Часть 3

1

Прошло несколько лет с того времени, как наши объединённые войска потерпели поражение. Все, кто выжил, закрылись в своих уцелевших крепостях, обороняя остатки своих земель, насколько это возможно. Путешествия стали сложны, все мы стали затворниками поневоле, хотя многие для связи стали использовать магические зеркала, сферы, другие средства.

Но порой мы не замечали как бежит время, увлёкшись какими-то своими внутренними проблемами и интересами.

В эти годы я занималась изучением минералов и их свойств, занималась садом, читала, фехтовала. Муж хоть и был против моего участия в военных действиях, но и он понимал, что враг опасен, и все мы должны быть готовы к нападению. Собственно, положение наше было таково, что нас постоянно тревожили очередные непрошеные гости, и чаще всего это были банды орч. Но настоящих крупных атак не было, враг наш упивался своими победами и нашими потерями и разрушениями, не спеша наносить последний решающий удар. Мы жили в ожидании новых бед, и пытались быть готовыми противостоять врагу — защитить свой дом, своих детей и близких. Но что можно было сделать против стихийных волн разрушающего безумия?
Мой муж в это время увлёкся созданием магического кристалла. Он создавал нечто среднее между деревом и камнем, и то, что у него получалось, давало ему возможность видеть больше и дальше. Однако чем дальше он продвигался в этом, тем больше менялся сам, обретая те же способности и без кристалла.

Он всё чаще говорил о том, что надо уходить на Восток, за цепи гор. Но я не решалась отступать от моря так далеко. Здесь я хоть иногда летала к берегу на крыльях кречета, что мне было делать на востоке, вдали от моря? И как я могла так далеко уйти от отца и старшего сына?

Тайлос менялся. Иногда мне казалось, он видит и ощущает меня насквозь, созерцая не только моё тело, но и мысли, эмоции. Наша близость обретала особенную сокровенную глубину, так что в любви мы отдавались друг другу целиком, без остатка, порой по несколько суток не выходя из спальни, не отрываясь друг от друга. Что значат для бессмертного несколько суток? И те, кто думает, что любовь умаляется временем, думает не о любви, а лишь о слове «любовь», для бессмертного же время не убийца, и время не властно над его чувствами, особенно над таким сокровенным и глубоким чувством, как любовь, которая так же судьбоносна для нас, как рок...

К моему удивлению, мой муж, обычно очень отстранённый от общества посторонних, и щепетильный в выборе круга общения, завёл странного знакомца. Да, именно знакомца, ибо никак нельзя было бы сказать, что он нашёл в этом существе друга. С недавнего времени в замке нашем поселился некий беженец из рода тёмных карликов. Маленького роста, смуглый и неприветливый, он располагал немалым запасом знаний по части заговоров и заклятий, был сведущ в поиске руды и драгоценных камней, а также был очень умён, прозорлив и редко ошибался в своих высказываниях. Тайлос находил забавными его колкости и полезными его знания, тем более, что умный карлик никогда не смел задеть своими насмешками и саркастическими выпадами меня или кого-то из круга нашей семьи, а знаниями готов был делиться. Нередко наблюдала я картину, когда в приглушённом свете факелов, на своём троне сидел мой гордый идеальный муж, положив ногу на ногу, с ироничной улыбкой на губах, но внимательно слушающий карлика, который сидел на ступенях у его ног, маленький и невзрачный, однако, имеющий что сказать. Карлика звали Корл-Ек, такое у него было странное имя, и сам он говорил, что принадлежит к одному из самых знатных родов своего народа, и по их родовому имени даже произошло название их народа — народа карликов. Сей карлик не любил собак, не замечал растений, был аскетичен, но жаден до золота и всякой наживы вообще, при этом игнорировал общество женщин, но передо мной склонялся в самом почтительном поклоне. Однако же, в его остром проницательном взгляде я всегда читала угрозу.

2

В тот вечер муж вошёл в спальню рассеянный, даже забыв притворить за собой двери, так что за ним к нам просочились и несколько борзых, обычно следующих за Тайлосом по пятам.

Он поцеловал мою руку, особенно нежно перебирая пальцы, щекоча губами и языком ладони, а затем поднял на руки и положил на кровать, постепенно увлекая в страну нежности и страсти. И всё же, в этот раз, я почувствовала в нём какую-то постороннюю мыль, которая словно тень, набегающая на звёзды, гасила свет того абсолютного упоения, которому мы обычно отдавались, сливаясь в одно целое. И потому, утром, я спросила его:

— Тайлос, скажи мне, что тревожит твою душу, о чём ты думаешь?

Муж покачал головой, меланхолично улыбнулся, и ответил:

— Ни что не утаится от моей королевы, ты почувствовала… Я не хотел тебе говорить, но наверное это не правильно… Я смотрел в свой магический кристалл и увидел там… страшную вещь.

Тайлос замолчал, словно сам испугавшись сказанного.

— Продолжай, прошу тебя, мне важно знать что происходит, — сказала я, глядя на него снизу вверх встревоженно, а он, словно не зная как сказать мне то, что у него на уме, нервно прошёлся по комнате, и подойдя, наконец, ко мне и взяв за руку, глядя в глаза, тихо произнёс:

— Я видел в кристалле гибель нашего старшего сына и твоего отца, и видел руины Андфайна. И я видел тебя в каком-то странном месте, на обледенелой узкой тропе…

Я не смогла вымолвить в ответ ни слова, и какое-то время просто смотрела на него округлившимися глазами, как бы умоляя его или провидение, чтобы это было сном или ошибкой или шуткой.

Наконец я собралась с духом:

— Тайлос, тебе надо ещё посмотреть, возможно, это была ошибка.

— Ошибки нет, не бывает там ошибок.

— Тогда надо предупредить отца, чтобы он был готов, ведь кто предупреждён — тот спасён!

— Как мы его предупредим? Путь туда сейчас настолько опасен, что практически невозможен, и уж точно это было бы так долго, что… А дорогу знаешь только ты, так что даже если бы мы…

— А когда тебе кажется, это могло бы случиться, судя по тому, что ты увидел?

— Скоро.

Я вскочила, стала метаться из угла в угол, а Тайлос ловил меня за руки и пытался усадить и успокоить.

— Не надо, успокойся, я постараюсь через кристалл выйти на связь с твоим отцом и сообщить ему о том, что увидел.

— Ты правда это можешь?

— Я не знаю, я ещё никогда не использовал кристалл для таких целей. Но что твой порошок, у тебя же был какой-то порошок?

— Его уже нет, и в этих краях не растёт ничего из того, чтобы его составить… Но я могу ведь полететь, предупредить, ведь для меня этот полёт не так опасен!

— Нет, я запрещаю! Однажды я уже согласился тебя отпустить туда, и что из этого вышло?! Я настрою кристалл на твоего отца и установлю с ним связь.

По металлу в голосе мужа я поняла, что просить его бесполезно.

— Тогда, пожалуйста, Тайлос, пойдём и сделаем это сейчас, пойдём к твоему кристаллу, — взмолилась я.

— Хорошо, не нервничай, всё будет хорошо, я всё сделаю, — сказал он уже ласково, взял меня за руку и повёл в свою библиотеку, где и проводил время, работая с кристаллом.

Словно это было вчера — вот мы быстро идём по длинному коридору, слышу я наши шаги, и эхо разносит их, унося во мглу каменных сводов, где они теряются и исчезают, превращаясь в пыль веков.

Наконец, мы достигли библиотеки, двери распахнулись и мы вошли. Книги с высоких полок, словно удивлённые совы, уставились на утренних гостей, а секстант указывал нам на то, чего мы никак не ожидали увидеть. Подходя к столику где стоял кристалл, мы неожиданно обнаружили, что столик пуст, а на полу рядом светятся разноцветными огнями осколки кристалла.

Мы оба стояли и не могли выговорить ни слова, но через минуту Тайлос вдруг зловеще прошептал:

— Я знаю кто это сделал…

И мы побежали в комнату карлика, где конечно не нашли ни его самого, ни его вещей. Карлик бежал, тем самым подтвердив догадки Тайлоса. Корл не решился взять кристалл с собой, так как кристалл был довольно большой и тяжёлый, и карлик уж точно не смог бы бежать с ним незаметно и быстро. И тогда он его разбил. То, что всё это произошло именно теперь, наводило на мысль, что карлик не случайно поселился в нашем доме. А вдруг он здесь не единственный шпион? Так или иначе, кристалл был потерян, и мы не знали как ещё можно было предупредить отца об опасности.

И тогда Тайлос разрешил мне лететь в Андфайн. Ни кто кроме меня не знал пути в затаённое королевство, и не должен был знать, лишь я могла найти туда дорогу, будь то тропинка в лесу или лёгкие небесные дали. А ведь дали эти означали нашего сына и моего отца, всю мою родню…

С тяжёлым сердцем провожал меня муж, а когда я взлетала над городской стеной — из тёмной бойницы в меня полетела стрела. Острым зрением кречета — взором, что быстрее полёта стрелы — я увидела угрозу, услышала я её тонкий свист, и с пронзительным криком увернулась от гибели, уйдя резко в сторону.

Последний взгляд назад — на стёртые очертания фигуры Тайлоса на стене — глаза в глаза — в глаза, в которых я прочитала беспомощность и почти детский страх, надежду и любовь. Прощай, мой любимый, я лечу навстречу своей судьбе, оставляя тебя одного среди предательства и смуты. Оставила я и своего младшего сына, доверив его заботам мужа и веря в крепкую руку свёкра, который хоть и отличался тяжёлым нравом, но был надёжен, как скала.

Солнце клонилось к закату, озаряя моё левое крыло золотым пламенем, словно на кончиках моих пальцев горел огромный солнечный диск. Влетев в вечереющую влагу низкого облака, подсвеченного розоватым цветом, я ощутила свободу, которую всегда принимала как самый высший дар, но эта свобода впервые в жизни не привнесла в моё сердце покой, ибо я была встревожена той вестью, которую несла в себе, и страхом, что я не успею.

Я летела так быстро, как только могла, почти не останавливаясь и не отдыхая. Внизу то и дело я видела на дорогах безнаказанно и открыто рыскающие банды орч, множество руин и пожарищ, горящие леса и почерневшие озёра, и боль пронзала моё сердце, и эта боль, словно огненный хлыст огнича, гнала меня вперёд, скорее вперёд!

Когда же я достигла наконец Андфайна и своей башни, я почти замертво рухнула на знакомые холодные камни верхней площадки.

3

Башня была закрыта изнутри и ключ находился внутри, в моей спальне. Учитывая, что лишь я одна могла оказаться на верхней смотровой площадке своей башни — лишь я могла попасть внутрь, взять ключ и изнутри открыть башню. Дубликат ключа был только у моего отца.

В беспамятстве я лежала наверху башни, когда лучи утреннего солнца скользнули по моей обнажённой спине — я потеряла птичий облик и вновь была в своём обычном теле. Я поднялась на ноги и пошла вниз — в свою старую спальню. Тишина и покой раннего утра окутали меня теплом, уютом и полудетскими воспоминаниями, которые нахлынули так внезапно, что мне захотелось плакать. Я подошла к зеркалу и увидела нагую женщину, по точёным плечам сбегали словно струи лунного света — косы мои почти расплелись в пути. Светло-сапфировые глаза кречета смотрели хищно и настороженно на своё отражение…

О, если бы ничего этого не было! Если бы я просто прилетела в гости, соскучившись по дому и родным! Если бы под окнами, как прежде, стоял Найрис! Я сейчас же легла бы в свою постель и уснула сладким сном, а после, украсив шею и грудь длинным янтарным ожерельем, спустилась бы вниз… и там… Увы, там не ждал теперь меня мой верный Найрис, ведь его уже нет среди живых.

Я оделась, взяла из ящичка ключ и спустилась по лестнице вниз, чтобы явиться скорее к отцу и сообщить ему о страшном предзнаменовании, ради чего я и проделала этот путь.

Я застала отца в саду, сидящим на скамье из витого дерева. Медленно шла я по дорожке ему навстречу, так как силы мои были на исходе. Он же, завидев меня ещё издали, улыбался, не распознав беды. Но лицо моё было напряжённым и строгим, и когда я приблизилась — он понял, что я принесла дурную весть.

Когда я рассказала ему о случившемся, он задумался, горестно вздохнул, и ответил мне так:

— Был у меня уже гонец от владыки Моря, и принёс он мне вести дурные, о том, что следует покинуть Андфайн, и, не оглядываясь назад, идти на запад к морю. Но кто, скажи мне, дитя моё, в силах сделать это — не оглянуться назад? Затем был мне знак — пропал мой племянник Кербин, пропал, да вернулся… Где он пропадал?

Отец хмурился…

— Но нежная моя Мэй, я бдителен, наши ворота надёжно защищены, как и надёжно сокрыты от посторонних чужаков. Ведь так? — поглядел он на меня испытующе.

— Так… Отец, ты же не думаешь, что я могла кому-то сказать…

— О нет! — отец обнял меня горячо, порывисто… — Завтра праздник, день Летнего Солнцестояния, и мы отпразднуем его как полагается, в последний раз. А после я поведу свой народ на Запад. Решено.

— Скажи мне, где мой сын, благополучен ли Лассладин?

— О да, с ним всё замечательно, и он собирается жениться! Ты знаешь Эрлику, дочь Эрмислая, хранителя ворот города?

— Папа, неужели он женится вот так просто… Дочь хранителя… — смутилась я, — но хорошо, мы обсудим это после. Проводи меня домой, я должна хоть немного поспать с дороги, просто на ногах не держусь, — улыбалась я отцу, вглядываясь в его совсем молодые, чарующе красивые черты лица, лица мужчины, привыкшего к абсолютной власти, за которую он никогда не боролся и никогда не станет держаться, но принимает её как данность — как то, что на земле растёт трава, а по небу движутся звёзды.

Мы шли по улице, и попадавшиеся нам редкие прохожие, узнавая нас — светло улыбались.

Я вернулась в свою башню, съела две лепёшки, прихваченные по пути, запила их водой, умылась и легла спать, назначив все встречи и важные дела на вечер.
За окном был радостный полдень, цветущий город готовился к празднику, где-то на улицах уже слышна была музыка, на кухнях готовили изысканные кушанья, дети бегали от одного двора к другому, в предвкушении многих чудес и приятных сюрпризов, которыми обычно изобилуют праздники в нашем городе. Но я закрыла окна занавесками, и сняв платье, улеглась на свою огромную дубовую кровать, укутавшись под одеяло до самого носа.

Мне снился сон…

Вновь я бежала от людей по горящей степной траве, скрываясь в ивах, вновь входила в холодные воды сверкающей быстрой реки, прячась от погони в цветущих ирисах, и вот уже Гарин ведёт меня по спасительному подземному ходу, который выводит нас к свету — на залитый солнечными лучами берег.

— Дальше мне нельзя, — говорит Гарин, и отступает, а я вижу, что на берегу, на фоне ярко-синего моря, светятся фигуры моего учителя и стоящего рядом шакала. Это же мой Чиль! — радуюсь я и устремляюсь вперёд, к своим друзьям. Чиль приветственно уткнулся мне мокрым носом в ладонь, а затем стал бегать по песку вдоль берега, лая на кружащих над ним чаек.

— Тебя ждут большие корабли…

— Учитель, я не могу плыть с отцом, я никогда не оставлю своего мужа, моё место рядом с ним. А он не захочет плыть на Запредельный Запад, он эльсидар.

Золото волос учителя переливалось от мягкого касания ветра, и морской воздух, казалось, пронизывал его насквозь.

— Другие корабли. Выбрать не дано, скоро ночь, — сказал он грустно.

Я проснулась от того, что услышала звон колокольчика — это кто-то пытался войти в мою башню, стуча о деревянную дверь кованым дверным кольцом. Посмотрев за окно, я увидела, что уже вечер, и мне надо скорее собираться на праздник. Я спустилась вниз, открыла двери и впустила к себе звуки музыки с улицы и девушку с большой корзиной в руках. Девушка сказала, что её послал мой отец, чтобы она помогла мне скорее привести себя в порядок и подготовиться к празднику.

Так тому и быть — подумала я, — пусть эта ночь будет последним нашим светлым праздником, а после мы сделаем шаг в будущее, чем бы оно ни было. Мне разумнее всего скорее возвращаться к мужу, а отец поведёт свой народ на запад.
Ночью все жители города вышли на улицу, чтобы отметить праздничную ночь, а утром встретить солнце на городских стенах. На площадях горели костры, многие танцевали, пели, кто-то сидел за выставленными на улицу столами, встречая друзей и соседей угощением. Город цвёл и благоухал лавандой и шиповником, пахло корицей и карамелью…

Нет, не забыта была Битва Скорби, половина города были вдовы и сироты, но жизнь продолжалась…

Я проехала по улицам на украшенной цветами лошади и спешилась на городской площади, где увидела отца и своего сына.

Радостна была наша встреча с Лассли, я не могла наглядеться на него, такой он стал взрослый, красивый и сильный. Здесь я увидела и свою сводную сестру, которая — о чудо! — вышла замуж за человека! Как же он оказался в Андфайне? Как вообще такое могло быть? Я совершенно ничего не знала об этом! И у них уже такой очаровательный сын — совсем ещё крошка… Элиор, как всегда — самый элегантный и безупречный мужчина в мире, и почему я не вышла замуж за него? — пришла мне в голову шальная безумная мысль. Кербин, одетый в чёрное, был загадочен…

Потом мы с отцом поднялись на городскую стену, и он сказал:

— Неужели мы просто вот так возьмём и уйдём, оставим свой город — цветущий и прекрасный — на поругание врагу? Если только это правда, что нас найдут!
Чёрные глаза отца сверкнули грозно и своенравно. Он смотрел на свой народ — на весёлых, молодых, красивых… вечных! Он обводил глазами город — всё это пышное и одновременно строгое, стройное великолепие — и не мог смириться с мыслью, что надо всё это оставить и уйти в неизвестность, ведя за собой всех, кто столько времени доверял ему свою судьбу.

— Отец, скажи, владыка Моря так и сказал — идти всем к морю на Запад? Не значит ли это, что нам позволят вернуться назад, и что проклятие снято с нашего Дома?

— Что ещё это может значить? Разве что какой-то срединный остров… Мэй, ты ведь с нами?

— Нет, я останусь с Тайлосом. Тайлос ведь никогда не согласиться покинуть Мидвард. И думаю, что Лассли тоже останется… Но выбор за ним.

Отец кивнул головой, печально глядя на свой торжествующий город, весь светящийся ночными огнями и фонарями. Все ждали восхода Солнца — кульминации праздника. Мы с отцом перешли на смотровую площадку его башни и стали вглядываться в сторону Востока, но мысли наши были на западе, и хотя до рассвета оставались ещё часа два, север вдруг озарился бледным алым сиянием.

Что это? Северное сияние? В середине лета? — спрашивали мы друг друга, но огонь на севере становился всё ярче, и что-то зловещее почудилось нам в этом алом свете.

— Быстро все к оружию! — скомандовал резко отец страже, — Всем к оружию! Детей в укрытие! — закричал он.

Слова эти мгновенно разлетелись по всему городу, и через минуту все мы были уже в движении, я побежала к своей башне, чтобы как можно скорее вооружиться и накинуть что-то из доспехов, на улицах бежали жители города, напоминая реку, чьи потоки взбунтовались и потекли все в разные стороны, образуя хаос.

4

Поднявшись к себе на второй уровень, я схватила первое попавшееся оружие, накинула альдиаровую кольчугу — прямо на праздничное платье, и не имея времени надевать сложную броню, ринулась на улицу.

Когда я открыла двери своей башни и сделала шаг на мостовую — то едва успела пригнуться, укрываясь от облака пламени. То дракон пролетел над улицей, сжигая своим дыханием всё живое на своём пути. Горели деревья и мой сад, горела увитая душистым горошком ограда и маленькая кухонька возле задней стены. Лишь каменные стены встретили пламя с холодным равнодушием. Тогда я побежала по горящей опустевшей и почерневшей улице к отцовской башне, надеясь найти там родных. Вдруг я увидела, что навстречу мне по улице несётся, почти по воздуху, какой-то призрак, размахивая бледным лезвием меча — прежде я никогда не видела ничего подобного. Уставившись на меня пустыми глазницами, призрачное существо кинулось в атаку.

Куда бить? Как уничтожить? — пронеслось в моей голове, и наши клинки беззвучно схлестнулись. И всё же мой меч столкнулся с чем-то материальным, а не прошёл сквозь его лезвие, значит он уязвим!

В этот момент я услышала крики, шум, грохот обвалившейся кровли, а затем шум крыльев — это снова летел дракон. Я отчаянно защищалась от призрака, пытаясь найти его уязвимое место, в небе над нами пролетели мрачные силуэты двух драконов, напоминающих гигантских летучих мышей с длинными шеями, вокруг горели дома и деревья, но на улице нигде не было видно орч.

Только теперь я осознала, что было уже утро и солнце взошло, но тонуло в чёрном чаду, окутавшем город.

Выкрикнув заклятье против нежити, я ударила призрака прямо в лицо острием своего клинка, а левой рукой создав нечто противоположное своей лилии, направила белую молнию в соперника, и тогда призрак обратился в рассыпающееся в прах чёрное облако с телесными очертаниями.

Вот я и научилась… Сколько же таких? И не каждый наш воин владеет нужным заклятьем и может бить их белым огнём! Я понеслась в сторону отцовской башни и увидела, что там уже шёл отчаянный бой с драконом, который опустился прямо на площадь перед башней. Вокруг было с десяток призраков.

Я увидела отца и Элиора, нападающих на дракона, отец при этом бился как маг, не мечом, но заклятьями и ледяными стрелами. Воины пытались сражаться с призраками, и многие гибли, оставаясь лежать на каменной мостовой.

Я уже знала что надо делать, и атаковала ближайшего ко мне призрака, затем напала на другого, и так их число стало постепенно сокращаться. Но дракон время от времени испускал облака пламени, и многие горели, не успев отбегать в укрытие. Когда же мы отступали — он наступал, а вскоре к нему присоединился другой дракон и начал нападать на нас прямо сверху. В какой-то момент я обернулась, и взгляд мой упал на раненого воина, который лежал на земле возле стены дома, совсем рядом, и какая-то черноволосая девушка приподняла его к себе на колени, и плача, сжимала его голову в своих ладонях, прислонившись спиной к обгорелой стене.

Белые волосы юноши рассыпались на её груди, и я узнала в воине своего сына. Я кинулась к ним, переводя взгляд то на одного, то на другого. По выражению её лица я поняла, что Лассли убит.

Я закричала совсем по птичьи, пронзительно и горестно, и дракон, что бился на площади, обернулся на меня. С похолодевшим сердцем стояла я, и смутно уже видела, как наши воины кинулись на дракона и успели нанести ему несколько ударов. Тогда я, не помня себя, побежала к ним и тоже попыталась ударить раненого дракона, который от боли и ярости снова выдохнул пламя, но уже слабеющее. Затем на нас снова напали призраки, и мы отступили в башню. Я хотела унести с собой Лассли, но отец удержал меня.

Увидев, что раненый дракон испускает дух, призраки отступили, а другие два дракона носились над городом, сжигая и ломая здания и сады, уничтожая посевы на полях, выслеживая не укрывшихся жителей города.

Тогда, наконец, тело моего сына внесли в башню, рядом шла его девушка…
Мы поднялись в зал и отец предложил посоветоваться, что лучше всего сделать, пока не подошли остальные силы, ведь совершенно ясно, что это лишь авангард, те, кого не могли сдержать стены города. Разведчики доложили, что к городу со всех сторон приближаются армии орч, ведомые огничами и железными драконами севера, которые не могли летать так высоко и легко, как те, что прилетели сейчас — птеросы — так называли этих крылатых существ, и они были очень опасны, но слабее железных…

Я сидела молча, и передо мной стояла картина убитого сына на руках черноволосой девушки. Меня поразило оцепенение и безразличие.

— Я предлагаю отступать, собрать всех женщин и детей, самое необходимое, и уйти по тайному ходу прямо сейчас, — сказал Элиор.

— Я предлагаю защищать город и его ценности, мы отбились от птеросов и призраков, а остальные не смогут пробиться за наши стены, — сказал Кербин.
Участники совещания склонялись то к одному, то к другому варианту, когда отец сказал своё слово:

— Я думаю, что мы последуем совету Элиора, но позже, когда мы соберём всех уцелевших горожан и необходимые припасы в дорогу, всё то, что мы не можем здесь оставить. Я поручаю это Индис (так звали мою сводную сестру), пусть она проследит, чтобы все собрались в укрытии, и пока это делается, мы будем удерживать атаки врага. Потому, я хочу, чтобы главы Домов сейчас же собрали своих воинов и организовали оборону города. Лучников на стену, баллисты на башнях к бою, всем вооружиться как следует и надеть крепкие доспехи. Пусть моя дочь Индис собирает женщин и детей и ведёт их в укрытие. Повторяю, туда же надо собрать необходимые вещи и припасы. Но как они вообще узнали путь к нам?
Я молчала с тех самых пор, как закричала тогда на площади. Говорить не хотелось, слова казались бесполезны. Я встала и вышла в соседний зал, где покоился убитый Лассли. Там я села возле него, рядом с его девушкой, и мы молча сидели, не вникая далее ни во что. Когда он был жив, мне казалось, что эта девушка ему не ровня, и ему не следует жениться на ней, но теперь все прежние рассуждения оказались бессмысленной мишурой, мусором. Вот мы с ней сидим рядом живые, а он мёртв.

Наш с Тайлосом первенец лежал убитый, ничего нельзя вернуть назад… Зачем, зачем я отпустила его сюда, в этот проклятый город… Так сидела я возле убитого Лассладина, и в голове моей кружились по кругу одни и те же мысли.

Шли часы, и полчища орч обступили городские стены плотным кольцом. Я словно очнулась и решила идти на стены. Отец нашёл для меня хорошие доспехи, внизу мне подобрали подходящий лук, и я отправилась оборонять город. Нужно было продержаться до тех пор, пока горожане не будут полностью готовы к отступлению. Но что же они так долго собираются, наверное не могут расстаться со своими богатствами и всё пытаются уложить в дорожные сундуки…

Поднявшись по внутренней узкой лесенке к бойнице одной из стен, я нашла там ящик со стрелами и начала обустраиваться. Я внимательно рассмотрела атакующих город — это были обычные орч, но среди них видны были и огничи, и где-то вдали виднелись очертания одного из железных драконов Севера. Мне хотелось только мести.
Я начала пристреливаться, целясь стрелой в ближайшие лица орч. Все они сейчас сливались для меня в единую массу, и в каждом лице я видела одного и того же — убийцу моего сына и разрушителя моего дома.

Шло время, мой обзор мало что менял, кроме одного — орч прибывали и их кольцо становилось всё плотнее. Это было сплошное пепельное море. К вечеру орч, под командованием одного из огничей, пробили стену и ринулись всей массой в город. Я сбежала вниз и увидела, как многие воины, обороняющие стену, стали отступать к площади, к башне отца. Я поспешила туда же, отбиваясь на ходу от нападавших передовых орч. Бегом добежав до башни, я кинулась наверх, туда, где был мой отец и король.

Почему так долго готовят отступление? Почему оборона города так затянулась? Этот вопрос тревожил меня всё больше.

В это самое время кто-то подбежал к отцу и сообщил ему странную весть: Кербин пытался похитить мою сводную сестру. Он узнал где тайный проход из города и пытался бежать с ней, а её муж смог одолеть Кербина, и тот был убит. Именно поэтому Индис не смогла выполнить вовремя свою миссию, и отступление оказалось сорвано.

— Проклятье предателю, вот как Враг узнал дорогу к нам! Скажите Индис, пусть скорее берёт всех женщин и детей и ждёт команды, нам немедленно надо отступить из города, сейчас, сейчас! Пусть захватят с собой только самое необходимое, или лучше ничего пусть не берут, быстрее, иначе мы все погибнем здесь!

Отступать было поздно, полчища орч уже были в городе, заполонили площадь перед башней и рвались в бой прямо на нас, однако, получили такой отпор, что буквально на глазах площадь оказалась завалена их трупами. В это время со многих сторон послышался страшный треск и грохот — это рушились стены города, ломались башни — то железные драконы севера, наконец, настигли нас. В образовавшиеся пробоины хлынули новые орч, которых вели огничи. В считанные минуты весь город превратился в поле боя, но не было площади или улицы, где враг не встретил бы ожесточённого сопротивления, каждый камень мостовой нашёл своего героя защитника, приняв его кровь.

Мы с отцом защищали главную башню, ведь именно в том районе находился скрытый путь к отступлению, и беженцы должны были проследовать туда в безопасности. Мы, как могли, обеспечивали их уход, сдерживая атакующих, при этом, меня то оттесняли в сторону, то снова я оказалась совсем рядом… Отец сражался как огромный чёрный лев, показав всю свою мощь и неукротимость. Сюда, на главную площадь отступали все уцелевшие защитники города, сюда же вернулся и Элиор, приведя оставшихся своих воинов.

Отец дал команду завалить все проходы к площади и отступать в укрытие, откуда потом всем поспешить через тайный проход прочь из города. Сам же он с несколькими отрядами добровольцев остался прикрывать отступление горожан.
Я не хотела оставлять отца и никак не решалась отступить в башню, и затем в тайный проход, куда устремились уже большинство выживших горожан, женщин и детей, коих сопровождали многие наши воины. Орч всё напирали, показался огнич, сеющий ужас и смятение даже в рядах близких к нему орч, но самым ужасным было появление железного дракона, который крушил всё на своём пути, сжигая и удушая ядовитым дымом всех, и защищающихся и атакующих. Паника и хаос царили на площади, где все бились со всеми, и шли уже по телам убитых, падая, скользя, задыхаясь — отравленные и обезумевшие. Меня снова оттеснило в сторону, и я стояла недалеко от башни, спиной к стене, в том самом месте, где увидела своего убитого сына. Я с остервенением отбивалась от нападавших на меня орч, не решаясь выступить вперёд и поменять позицию. Сказывалось отравление — голова кружилась, тошнота подкатывала к горлу, я задыхалась и всё виделось мне словно в красной пелене. Вдруг я увидела, как огромный железный дракон ударил по отцовской башне своим мощным хвостом так, что камни, наконец, не выдержали, и башня начала прямо на глазах оседать, и часть башни рухнула на головы сражающихся. Тогда многие орч отступили, а меня ухватила чья-то сильная рука в железной перчатке. Я, готовая ударить, метнула взгляд на нападавшего, и увидела Элиора, который буквально поволок меня в сторону разрушающейся башни.

— Что ты делаешь, башня сейчас рухнет, туда нельзя! Или нет… Там же отец, там отец! — кричала я срывающимся голосом, — там Лассли, идём туда!

— Мы сейчас и пойдём туда, — ответил он, подхватывая меня и направляясь в сторону башни, несмотря на то, что совсем рядом бесился разъярённый железный дракон. Но вокруг дракона было ещё достаточно жертв, так что он не обращал на нас внимания, а Элиор продолжал тащить меня, отбиваясь при этом от единичных орч, которые, обезумев от крови, не боялись падения башни и упорно наступали. Мы вошли в руины башни, и я стала искать глазами отца, но Элиор не дал мне ни минуты, увлекая куда-то вниз по заваленной камнями лестнице. Мы оказались в каменном подземном коридоре, Элиор открыл какую-то незаметную дверь и втолкнул меня туда. Рядом оказалось ещё несколько воинов, прибившихся к нам по пути. Все мы бегом бежали за Элиором, а я всё спрашивала его, где отец, где король Тарх? Элиор не отвечал, но однажды вдруг остановился и сказал мне тихо:

— Он погиб под обломками своей башни, всё кончено… А теперь идём вперёд.

Так Элиор вывел меня и остатки уцелевших защитников города по тайному пути из города в потаённые гроты, через которые мы вышли в ущелье на севере от города. Мы увидели, что на каменистом плато столпилось множество женщин и детей, с которыми было немало и воинов, готовых держать оборону, защищая беженцев. Внизу за нами дымился разрушенный Андфайн. Впереди — путь на север. Я не знала куда ведёт этот путь и мне стало безразлично, я лишь следовала за Элиором, полагаясь на его волю и решимость, которых ему было не занимать даже в этот страшный час. В долину опустился густой холодный туман, укрыв нас от глаз всякого, кто попытался бы нас выследить.

Итак, мы шли вперёд и вверх, и путь наш был всё более опасен. Тропа стала узкой и скользкой, ведь чем выше мы поднимались в горы, тем становилось холоднее, и вот уже попадались нам на пути ледники, мы видели горные вершины, теряющиеся в облаках, и облака, что поравнялись с нашей тропой и казались белыми прядями тумана. Элиор где-то в вынесенных вещах нашёл меховой плащ и накинул мне на плечи, я перестала дрожать от холода и шла уже более спокойно и равномерно. Мысли мои были о сыне и отце, о падении Андфайна и о том, что страшное видение моего мужа сбылось, а я ничего не смогла изменить. Я опоздала. Или нет? Что было бы, если бы я прилетела чуть раньше? Изменило бы это хоть что-то в течении этих событий? Могла ли я сейчас обернуться кречетом и полететь домой, оставив всё как есть? Но как я могла бросить свой народ, тех немногих уцелевших, за которых погибли мой отец и мой старший сын? Я помогу им дойти до безопасного места, а потом чуть отдышусь и полечу на юг, к мужу. К тому же, выходило так, что я наследовала отцовский трон, и ответственность за происходящее легла на меня. Это мой народ, куда мне их вести? К мужу? На Запад? Как?

Мы достигли перевала. День клонился к вечеру, все мы устали и шли на пределе своих сил. Колонну возглавляли Индис с мужем и маленьким сыном, мы с Элиором и его воинами замыкали шествие. Дети боялись упасть в пропасть, оступившись на узкой тропе, многие мёрзли и были голодны. Вдруг я услышала, как кто-то впереди закричал, и сразу несколько наших упали вниз в пропасть. Нас ждала засада или просто сторожевой патруль?!

И тут нас атаковали сзади — на нас напали орч, и среди них был огнич. Элиор кинулся на огнича, и после недолгой схватки, оценив насколько не равны силы, прыгнул в пропасть, увлекая за собой огнича, не дожидаясь дальнейшего ужаса, ибо если бы огнич хоть немного продвинулся вперёд, все, кто был в середине нашего отряда — женщины и дети — попадали бы вниз. Так погиб Элиор.

Но за огничем следовали орч, и снова завязался бой, и все бы мы погибли, если бы не показались орлы, которые атаковали орч, сбивая их в пропасть. Однако многие нападавшие всё же преуспели и теснили нас так, что мы медленно, но верно отступали к середине отряда, растянувшегося цепью на узкой обледенелой тропе. Я отбивалась от теснивших нас орч, но подскользнувшись на покрытых инеем камнях, получила удар в висок, потеряла равновесие и полетела вниз. Падение моё в пропасть было стремительным, но всё же я видела орла, кружащего рядом и пытающегося захватить меня на лету когтями — тщетно. Всё это произошло за несколько секунд: в падении я почти успела обернуться кречетом, но получила стрелу орч. Падая вниз, я ударилась о выступающие камни, а затем снова падала, и снова билась на лету об острые камни, пока, наконец, не ощутила внезапный покой и невесомость. Что-то розовое и золотистое окутало меня нежностью, и я поплыла в этой розовой заре, словно лёжа на спине в маленькой лодочке, и видя над собой только бескрайнюю высь, где мерцала одинокая Безымянная звезда.

5

И услышала я голос, который сказал:

— Пробудись из небытия и следуй за мной.

И я пробудилась, вспомнив саму себя и свой путь. Я пошла словно по лучу вперёд, туда, откуда слышала призыв.

— Твой отец, твой старший сын, твой названный брат, многие твои близкие и дорогие сердцу пали от руки Врага, и сама ты убита им и разлучена навечно со своим любимым мужем. Ваши города в руинах, леса сожжены, реки отравлены. Скажи же сейчас, желаешь ли ты оставаться в Чертогах Мерт и предаться забвению до конца времён, или желаешь ты мстить за настигшую вас — бессмертных — смертную долю?

— Я хочу мстить.

— Тогда на время ты вернёшься в мир живых и будешь мстить.

— Все ли мы — погибшие в этой войне фейри, сможем отомстить Врагу?

— Нет.

— Почему я?

— Ты полукровка, твоя мать не фейри. Настало наше время сказать своё слово, и мы придём, и нас услышат. Это будет Война Гнева, мы сотрём с лица земли всю мерзость и возродим мир заново.

— Я готова. Что будет со мной после?

— Ты вернёшься в Чертоги Мерт.

— Увы…

— Лети на берег, взойди на один из больших кораблей, и стань одной из нас.

И я взлетела на крыльях высоко в небо, которое тут же приняло меня в свои объятия. Но крылья мои не были крыльями кречета, а были пластинчатыми крыльями драконоподобного существа, каждое перо на крыльях моих стало точно стальное лезвие, и была я огромна и сильна, а полёт мой был так скор, словно это молния рассекает небесную твердь. Такое тело дано мне было ныне, но не было оно телом живым, а было чем-то средним между живым и призрачным.

И увидела я внизу великую морскую зелень, и на берегу множество огромных кораблей, поднимающих паруса. Тогда я опустилась на прибрежный песок рядом с кораблями, и крылья мои тотчас сложились внутрь меня, а сама я стала такого же роста, как была при жизни. И я поняла, что все земные меры — лишь привычки, не более. Доспехи мои светились тусклым огнём, а были они из призрачного обсидиана, и ветер трепал мои лунные волосы, которые более не было нужды заплетать и укладывать.

Среди прочих кораблей я увидела один — с чёрными парусами, и поняла, что это и есть мой корабль, и все, кто там был — погибшие на войне от рук Врага, кому дано было право мести. Среди них был и Элиор. Значит некоторым тем, в ком и не было духа рэсс, всё же дано было право участвовать в Войне гнева!
Взойдя на этот корабль, я припомнила свой прежний чёрный флаг и улыбнулась. Теперь нет нужды во флаге, мы плывём без флагов, званий и имён, мы — лишь гнев и ничего более.

Ветер прилетел — холодный и яростный, и вселился в наши паруса так, что корабли сами пошли в нужном направлении, а серебро пенных волн несло нас к берегам Мидварда. И все мы молча стояли у бортов и смотрели вдаль, с нетерпением ожидая увидеть когда-то родные нам земли. Рядом шли и другие корабли, и те кто был в них — так же стояли у бортов и вглядывались вдаль. Так виделось мне, но я знала, что каждый видел своё. И может быть, кто-то видел в нашем прибытии Рагнарок, и среди нас видели Волка Фенрира.

Мы приближались к Россилену, но сердце моё не билось, ибо не было больше у меня живого сердца, останки моей плоти давно лежали на дне ущелья в Северных горах, насытив стервятников и гиен. И хоть сердце моё не билось — я знала, что приближаюсь к земле, где живёт мой любимый, я готова была лететь быстрее всех кораблей вперёд, туда где он — живой, прекрасный, желанный, но недосягаемый. Всё равно я найду его и увижусь с ним, пусть недолго, в последний раз и как призрак, но я побуду с ним рядом, я найду его.

В этот момент я почувствовала, что подобные мысли сейчас тревожат не только меня, но и всех на нашем скорбном корабле, и что корабль наш — это мы сами. Мы и есть — борта, корма, мачты и паруса, мы — чёрный корабль призрак, несущийся по стальным волнам навстречу с прошлым, чтобы отомстить и отвоевать будущее.
Видела я рядом и корабли ильмэ, рэсс, и белые ладьи живых эльфов Ардарэсса, которые так же отправились громить Врага.

Быстро неслись мы вперёд, так быстро, как само время. И вот уже вдали показались знакомые скалистые берега, чьим очертаниям вскоре придётся измениться, а затем и вовсе исчезнуть навсегда.

6

Вместе с чёрной бурей явились мы к берегам Россилена и стальными волнами выплеснулись на камни и песок.

Живые начали немедленно формироваться в армию, поднимая стяги войны. Стихийные силы отчасти оставались при живых — чтобы их укреплять и усиливать, отчасти направились каждый согласно своему зову и чутью на поиски врага. Мёртвые сформировали свою отдельную армию, страшную своей жаждой мстить, ибо их счёт к врагу был велик. Я же, будучи существом крылатым, могла быть свободна в своём выборе, но была нужна везде. Таких как я было несколько десятков, и мы кружили вместе с духами ветра над разбушевавшимся тёмным морем, а после устремились вперёд, движимые инстинктом охоты. Где-то рядом увидела я и сестру своей матери — алоокую ночную зарницу…

Я летела над поросшими хвойным лесом скалами и узнавала родной Остельван, а когда я увидела внизу саму крепость — вернее то, что от неё осталось — я взвыла от ярости, и голос мой слился с голосами гневных ветров. Со мной был ещё один драконоподобный дух, и вдвоём мы выследили занявших развалины Остельвана орч. Мы кинулись на них, атакуя сверху, воистину сея среди них ужас, ведь прежде они никогда не видели драконов, сражающихся против них, мёртвых драконов. О да, прежде бесстрашные орч теперь узнали страх, неуверенность и впали в панику. Приглядевшись к нам, они могли видеть, что мы не драконы, а неизвестные им огромные существа с телами фейри и крыльями драконов, которые меняли облик и были неуловимы в своём образе. Мы убили их всех до одного и разгромили их лагерь, смешав их с руинами крепости как ненужный прах. И когда наша первая жажда мести была удовлетворена, мы повернули назад к берегу, чтобы поглядеть на движение наших сил и их направление. Мы летели стремительно, скорость наша была очень велика, и потому мы мгновенно покрывали расстояния, которые прежде казались недоступными.

Когда мы достигли нашей армии, то увидели, что многие Стихийные — рэсс и ильмэ — уже продвинулись далеко на материк, круша всё и всякого, в ком чуяли влияние Морзага. Уничтожали они всех орч, встреченных на своём пути, так же большую часть людей, многие гарадримы, не успевшие уйти в горные свои убежища, могли пострадать от разрушительной силы рэсс, птицы и звери неслись прочь, всё дальше вглубь материка, ведомые своими духами хранителями.

Нам неизвестен ни один эльф, кроме Кербина, который бы принял сторону Врага, и потому грозная сила мести не коснулась эльфов. Но большинство эльфов в те дни присоединялись к нам, атакуя врага где только могли, стягивая кольцо всё ближе к Морзагу, чтобы общими усилиями снести с лица земли Чёрную Твердыню, искоренив её тлетворное влияние навсегда.

Несколькими волнами выдвинулись в наступление высокие эльфы Ардарэсса, и с ними шли многие рэсс, руководя и направляя, организуя их действия.

Мои же крылья знали лишь потоки воздуха да игру света и тени, и я руководствовалась лишь инстинктом, который, впрочем, говорил мне, что надо быть максимально полезной. И я двигалась согласно общему движению наших войск, но залетала вперёд на разведку, иногда отбивалась в сторону, и била врага везде на всех путях и дорогах, в бездорожье и глуши, нападала на отряды орч, разрушала поселения предавших нас людей, громила крыши и башни, атакуя лучников на стенах, и всякого, кто попадался мне.

Можно ли было меня убить второй раз? Нет, убить меня было уже нельзя, я была мертва. Но у меня было некое подобие воплощения, и это моё тело можно было повредить настолько, что я не могла бы продолжать участие в Войне Гнева. Но это было трудно и не всякому дано.

Вне атаки я могла становиться снова как прежде, обретая обычный свой прижизненный облик. Облик, но не плоть…

И вот, наконец, я летела к владениям мужа, туда, где когда-то мы были с ним счастливы. Я больше не могла терпеть, очень хотела его видеть, говорить с ним, и главное — я должна была предупредить его о том, что он должен готовиться к изменениям, присоединившись к Битве Гнева, а после плыть в Ардарэсс с другими эльфами, кто останется жив, или же уходить как можно дальше на Восток, ибо земли эти видят последнюю Луну. Ещё месяц — и не станет здесь ничего, кроме волн морских да чёрных скал, что прежде были пиками гор.

Прощай моя Родина, прощай мой дом, моё счастье, моя любовь, прощай навсегда. Никогда под этим небом не восстанет наш мир, наша радость, земля, где мы жили, где мы БЫЛИ. В небытие уходим мы, и всё, что было нами создано, наша земля и наша память.

И вот я летела над знакомой уже дорогой к той самой башне, где мы тридцать пять лет назад прощались, и должны были потом встретиться, и… Всюду видела я запустение, следы беспрерывных боёв, исчезновение животных и птиц. Когда же я издали увидела обломки той часовни, где мы прощались — я буквально ощутила боль, почти физическую боль. Внизу белели руины строений, среди которых торчала башня — обгоревшая, словно раздетая — без половины кладки, с обрывком крыши, зияющая своими внутренностями, балками, слепыми глазницами сохранившихся двух стрельчатых окон. Я тихо приземлилась на одну из запылённых балок, вернув свой прежний эльфийский облик. Прислонившись спиной к стене, я сидела на балке и смотрела вниз — там, внизу, прошла наша прощальная с Тайлосом ночь. Вон там справа — стояла огромная кровать, а слева камин, а на подоконнике — кувшинчик с полевыми цветами.

Всю жизнь я хотела быть просто женщиной, любить мужа, иметь от него детей, заниматься домом. Быть женщиной — это много или мало?

Мне показалось — я уснула, но я не могла спать, я была мертва.

Я медленно развернула свои стальные крылья и устремилась в южном направлении к замку, где должен был быть мой муж, и где я чувствовала его присутствие.
И вот уже я неслась над степью, встречая грудью холодный ветер, который гнал на восток рваные клочья пепельных туч. Местами, я видела, шли мелкие сражения, тут и там горели крыши домов, и небольшие группы фейри отбивались от бесконечно прибывающих отрядов орч. Я атаковала орч где только могла и где видела, с воздуха накрывая их холодной волной смерти. Затем я увидела тёмные стены нашего города, местами развалившиеся, но всё ещё исполняющие своё назначение. Я пролетела над ними и увидела город. Перемены были значительны! Большинство строений оказались в запустении, многие имели следы разрушений, тут и там улицы и дворы заросли кустарником и деревьями, которые в беспорядке обвивали всё вокруг. На улицах я не увидела ни одной живой души. Всюду царила совершенная тишина, если не считать заунывного завывания ветра и хлопанья оконных ставен и распахнутых дверей. Город был пуст и мёртв. Подлетев к дворцу, я увидела, что ворота открыты, и ветер заносит внутрь сухие прошлогодние листья. И всё же, он был там, я это чувствовала.

Я опустилась на землю и вошла в ворота. Бесплотный призрак — я бродила по коридорам и залам, ища своего мужа и не встречая никого. Дворец опустел. Наконец, я дошла до тронного зала — огромного, с зеркальным полом и высокими окнами, когда-то поражающего своим готическим великолепием. Теперь витражи на окнах были разбиты, и ветер сквозил сквозь обломки цветных стёкол. На зеркальном мраморном полу дрожали от сквозняка сухие дубовые листья, а в самом конце, в глубине, в сумраке вечереющего, лишённого огней зала, чернел трон с высокой спинкой. На троне сидел он.

У его ног сидел огромный серый пёс, который один единственный не покинул своего хозяина, но был уже совсем стар… Мне показалось, он узнал меня, и позволил подойти.

7

Тайлос спал. Я тихо подошла к нему, вглядываясь в его лицо. Казалось, он спал уже очень давно, годы, так что пыль стала оседать и на него самого, и прошлогодние листья залетали ему в сложенные на коленях руки, путались в волосах. Венец на его голове потускнел, губы его побледнели, крепко сжатые, сомкнутые чёрные ресницы не дрожали.

— Тайлос, — прошептала я, и коснулась кончиками пальцев его виска.

Он дрогнул и открыл глаза. Аквамариновые, оленьи глаза по-детски испуганно смотрели на меня. Потом он счастливо улыбнулся, потянулся ко мне, хотел прижать к себе — но не смог, я была призраком. Увы, всё что случилось с нами страшного — не сон, сон — это то, что происходит сейчас, сон — это я…

— Ты мне снишься?

— И да и нет. Я призрак, но мы не спим. Это такая реальность, новая реальность.

— Новая реальность? — он снова протянул ко мне руки, и его лицо исказилось болью.

— Я всё расскажу, я прилетела, чтобы увидеть тебя в последний раз, чтобы предупредить и попрощаться… Мы пришли, чтобы отомстить, скоро от Морзага не останется ничего, мы снесём на своём пути всё. Потом сюда придёт Море, и этой земли больше не станет. Мы же вернёмся туда, откуда явились. Рэсс вернутся назад, и всем эльфам будет позволено уйти на Запад за море с ними.

— А ты, куда отправишься ты?

— Я вернусь в Чертоги Мерт, меня ждёт вечное забвение.

Тайлос помрачнел. Отсвет надежды в его глазах погас.

— Тайлос, скажи, что с тобой, почему ты сидишь здесь один, неужели ты спал, сколько времени ты спал?

— Я спал с тех пор как узнал о твоей гибели и не захотел больше ничего видеть и слышать. Я не знаю где все, должно быть, идёт война и наш народ покинул этот город. Сначала мы все защищали город и эти земли, но я вдруг понял, что больше ничего не хочу. Я сел на этот трон и так остался. Боги не дали мне смерть, они дали мне сон.

— Теперь ты должен проснуться. Надо собираться в путь. Где наш сын, Ллео? Я знаю, что он жив, но в точности его судьба мне неведома.

— Маленький Ллео… Он ушёл с отцом, я это помню.

— Скажи, если ты спал, тебя никто не защищал, кругом банды орч, как же они не пришли сюда, не напали на тебя?

— Я не знаю. Чары этого замка, должно быть, не пускали их…

— Тайлос, ты должен очнутся, ты жив! Твой сын, твой отец, твой народ нуждаются в тебе. Очнись, вставай, нужно отомстить за нас, а после вы отправитесь в Ардарэсс и там сможете найти покой и радость.

— Покой и радость?

Выражение его глаз не менялось, и у меня складывалось ощущение, что он просто не понимает о чём я говорю. То и дело он пытался дотронуться до меня, тянулся ко мне лицом и дрожащими пальцами, и снова отодвигался в тень зала, вжимаясь в почерневшую спинку трона.

— Я не должен был тебя отпускать. Ведь так уже было, ты полетела туда и попала в беду, ты сама понеслась на ту битву, скажи, зачем? И если в первый раз тебе удалось спастись и вернуться ко мне, то второй раз стал роковым. Почему ты не полетела домой сразу, когда увидела, что город штурмуют? Ты должна была немедленно вернуться!

— Там были мой отец и наш сын. Прости, я не смогла…

— Здесь тоже был твой сын, и здесь был я. Что ты натворила, Мэй?

Ладони наши соединились, и я почувствовала его — у нас получилось соприкоснуться.

— Что же нам делать? — спросила я.

— Наша семья останется здесь, мы не поплывём на Запад, мы эльсидар.

— Здесь нельзя оставаться, эта земля уходит под воду.

— Мы уйдём на Восток, за цепи гор. Там я сделаю всё, что от меня будет угодно судьбе и моему народу. И там я буду ждать тебя, там, или где-то ещё… Я буду ждать.

— Ждать меня?! Я мертва!

— Я не верю в это. Смерти нет, это враньё! Когда-нибудь, когда мир изменится, когда Север станет Югом, а Юг Севером — наши пути снова соединятся, и мы встретимся, чтобы уже никогда не разлучаться. Я буду ждать.

— Миллион лет?

— Миллион. Когда я подведу черту — я сяду в своё кресло и усну. А когда я проснусь — ты окажешься рядом, скажешь мне: я вернулась…

8

Морзаг был разгромлен, почти все прислужники Властелина были уничтожены, орч перебиты, драконы повержены. Сама я не успела долететь до Морзага и не увидела этого торжества, пав в одной из воздушных схваток с драконами на подступах к Морзагу. Но прежде чем вернуться в Чертоги Мерт, мне дано было увидеть, как уходит в прошлое страшная твердыня Властелина. Видела я и то, как погружается Россилен под воду, становясь морским дном и унося с собой многие свои тайны и сокровища. К несчастью, сам Властелин ускользнул от справедливой мести, и чёрным вихрем устремился на восток, где и укрылся на многие века. После воздвиг он там себе новую твердыню, и новые легенды и баллады были сложены о новых подвигах новых героев, в коих нашлось место и нашему с Тайлосом младшему сыну. Но и это новое ушло в прошлое и в небытие, ибо нет ничего вечного под этим Солнцем. Время стёрло победы и поражения моего народа, развеяло в прах даже память о нём, ибо стало так, что после всех сражений между Добром и Злом, повержены оказались обе Силы, миром же стал править некто третий. И мир преобразился, уплотнился и утратил волшебство, подчиняясь новым законам бытия. Подобно Тёмному Властелину, новый Владыка насаждал новые религии, удобные для его владычества. И люди — единственные наследники Аларис, верили каждый раз, принимая как единственную реальность все его законы и всех его богов, как многообразных так и единого, каждый раз низвергая старых и поклоняясь новым, не замечая, что движутся по кругу. Ведь что может быть нового в этом мире?
Мой народ исчез с лица земли, лишь жалкие горстки скитальцев продолжали ещё держаться за жизнь, а также, часть эльфов, ведомые своими древними лордами, ушла в потаённый мир — созданную ими пространственную петлю — небольшое пространство, где можно жить незаметно и недосягаемо. В последней битве, в которой новый Властелин одержал победу, он разрушил Чертоги Мерт, и все, кто там нашёл успокоение и забвение, были вытеснены в созданный им новый миропорядок. В этом новом миропорядке им предлагалось или не быть вообще, или вместе со всеми перерождаться в бесконечной круговерти новых жизней. Но рождаться в своём народе было не дано, так как эльфы почти перестали рождать детей, ведь в новом мире для них не было места, и те немногие, кто всё же приходил — были новыми душами. Итак, мы стали рождаться среди людей в человеческих семьях, наши души обретали человеческие тела, утрачивая каждый раз память о прошлом и теряя самих себя. Однако души наши столь сильны, что память возвращалась, и мы обретали смысл своего пути. Но мы искали свои пути и не находили, ибо все пути и все связующие нити были оборваны. Забвение и смерть Чертогов Мерт сменились забвением и смертью перевоплощений, и все народы Аларис оказались вовлечены в эту круговерть, в этот страшный для нас вертеп, называемый новым порядком. Новый порядок стал столь несокрушим, что никогда Север не мог стать Югом.
Утратили и рэсс свою власть и значение. Новая религия объявила их бесами и демонами и люди отвернулись от них. Люди лишь пользуются природными богатствами, называя своё потребительство — покорением. Покорением природы, широт, высот и прочее, прочее…

И вот, всё изменилось в этом мире, но Север не стал Югом, мы ищем и не находим, теряя память и самих себя в этом новом мире, свернувшемся в железное Кольцо Всевластия.

Эпилог

Я взбегаю по ступеням на перрон, часы показывают то самое время, когда должен подойти мой поезд. Вместе со мной бежит на поезд какая-то женщина, машет мне рукой — поезд вот-вот закроет двери, надо поторопиться! Но мы взбегаем по ступеням вверх, пробегаем несколько метров до первого вагона и влетаем в открытые ещё двери. Ух, успели… Я прохожу в вагон и поезд трогается.
По вагону идёт кондуктор, поравнявшись со мной, она просит предъявить билет, и я показываю ей свой билет.

— О! Вы сели не на тот поезд, Вы знаете, куда идёт этот поезд?
Ну вот… Я смотрела на табло и оно показывало моё время и мой поезд, но оказалось, что подошёл опоздавший предыдущий поезд, или я даже не знаю что это. Придётся выходить на остановке и ждать своего, он же должен подойти следом за этим, если конечно он не прошёл чуть раньше. И я вышла на первой же остановке, села на скамейку и стала ждать. Абсолютно пустой перрон, вокруг ни души, и всё посыпано известкой, заляпано краской — даже поломанные кусты рядом с перроном. Потому что тут был ремонт…

Светит солнце, летний ветерок слегка освежает, я жду. Но моего поезда всё нет. Тогда я, убедившись ещё раз, что не испачкала о скамейку свои светлые джинсы, достала из сумки только что удачно купленную книгу — это сборник комиксов Star Trek, и начала с увлечением листать их, в надежде, что поезд скоро появится.
И действительно, примерно через полчаса к перрону подошёл поезд — совершенно новенький и пустой, в нём не было ни одного пассажира. Я думала, что он не остановится, пронесётся мимо, следующий по какому-то своему маршруту. Но нет, он медленно и плавно остановился, и я увидела в застеклённых дверях своё отражение. Отразилась в стекле также и ограда перрона. Но что это? На столбике ограды, позади меня в отражении я увидела большую белую сову. Сова?? Пустой перрон, пустой поезд. Двери медленно открылись и я вошла.