Недуги Сомова

Юрий Илларионович Сомов долго не решался на этот шаг, убеждая себя в том, что он может справиться со всем этим и самостоятельно. Да и повседневные хлопоты не отпускали его, затягивали в свой водоворот, и у него всегда находились какие-то предлоги, чтобы отложить это на потом. Но сегодня его припекло так, что он уже не выдержал. Он сел на автобус, доехал до диагностического центра, что на проспекте адмирала Ушакова, вошел в просторный вестибюль этого здания через широкие стеклянные двери и направился к регистратуре.

- Скажите, пожалуйста, а доктор Ноев принимает? – спросил он, наклоняясь к окошку.

- Да, – сказала девушка, сидевшая по ту сторону прозрачной перегородки.

- В каком кабинете?

- В десятом.

- Можно записаться к нему на прием?

- Он принимает так, без записи.

- Спасибо. 

Сомов двинулся по коридору. Он миновал двери с табличками: «Терапевт», «Хирургия», «Ухо-горло-нос» и возле каждой из них роились многочисленные больные. И только на скамье возле десятого кабинета сидели две женщины уже преклонного возраста и, несколько особняком от них ожидал своей очереди какой-то старичок.

- К доктору Ноеву Вы крайний будете? – спросил Юрий Илларионович у старичка.

- Так точно! – бодрым голоском ответил тот.

Лицо у него было приятным, словно подсвеченным изнутри добрыми и ласковыми лучами. Сомов опустился рядом с ним на оббитую коричневым дерматином скамью. Женщины, скользнув по нему равнодушными глазами, продолжали свою беседу.
 
- …а я ж такая нервенная, такая нервенная стала! – слезливо жаловалась тучная бабушка в широком темном платье своей соседке. – Прямо ужас какой-то! Вилка на пол упадет – так я вся и вскидываюсь, как будто граната под ногами разорвалась!
 
Ясноглазая женщина с лицом доброй феи сочувственно кивала. У нее были гладкие седые волосы, доходившие до плеч. В вырезе строгого темно-синего жакета белела нарядная блузка.

- И такое состояние, знаете ли… - сетовала бабуля. - Трудно даже и словами описать… Вся какая-то квелая хожу, словно лягушка-квакушка, и никакой радости от жизни нету. Утром проснешься – и глаза открывать не хочется. И зачем живешь на этом свете – сама не знаешь. И так весь день маешься, так маешься, как неприкаянная, ох-ох! И всю-то тебя крутит, мутит…

- Ничего, доктор Ноев поможет, - обнадежила женщина с лицом доброй феи.

- Дай-то Бог! На него только вся и надежда! На него, милого! – бабуля умильно всхлипнула. - Такой же чуткий, такой внимательный… Святой человек!

И тут старичок подмигнул Сомову:

- Что, брат, тебя тоже, небось, прикрутило?

Было в его облике что-то простосердечное, вызывающее симпатию.

- Угу, - угрюмо проронил Сомов.

- Что-то серьезное?

Валерий Илларионович неопределенно сдвинул плечами, повертел пальцами:

- Да так…

Несмотря на свой почтенный возраст, дедушка был подтянут, как юноша. Ясные пепельно-серые глаза светились умом и добротой. Сомов вдруг улыбнулся ему и спросил:

- А Вы сами-то, по какому поводу сюда пришли, дедуля?

- О! – дедушка взмахнул сухой ладошкой. - У меня, брат ты мой, болезней – хоть отбавляй!

- Да? А по вас и не скажешь…

- И! Это только так кажется. А на самом-то деле, как копнешь поглубже - и чего только во мне нет!

- И чего же, например?

-  У-у! Да целый ворох всяких болячек! – дедуля начал загибать пальцы: – И гордыня, и зависть, и злоба, и лукавство…

Сомов заметил ему с невольной улыбкой:

- Однако Вы что-то не унываете, а?

- А чего ж унывать-то? Уныние, брат ты мой – это тоже ведь болезнь. И причем довольно скверная.

- Ну, а как же и не унывать-то, коли болезни допекают?

- Эка новость – болезни! – отмахнулся его странный собеседник. – Весь мир – это клиника для душевнобольных. И что же нам теперь, головою об стенки биться? Нет, тут не унывать надобно, а радоваться.

- Чему?

Разговор становился Сомову, все более интересен.
 
- А тому, мил человек, что спасение есть! И мы с тобою излечиться можем! - странный старичок посмотрел на Валерия Илларионовича с затаенной хитринкой: - А унывают-то как раз те, кто мнят себя здоровяками. А как кольнет им чуток в одно деликатное место – так они сразу и в панику!
 
- Это что ж… Это… Уж не меня ль Вы имеете в виду? – вдруг догадался Сомов.

- А то… Прискакал, как грозовая туча, вот-вот гром грянет!

- … и читает в твоей душе, словно в открытой книге, - произнесла бабушка умилительным голоском. – Только глянет на тебя – и уже всю видит насквозь. И рентгена не надо.

Юрий Илларионович повесил нос… А и впрямь, зачем он сюда прискакал? Это другим людям была нужна помощь доктора Ноева. А он-то, как раз, на фоне всеобщей деградации, выглядел еще и молодцом!

- Что, брат, тяжело признаваться? – сочувственно кивнул старичок, как бы читая его потаенные мысли.

- В чем?

- Дак, тебе, из погреба, виднее…

Сомов нахмурился:

- То есть, Вы хотите узнать, что меня сюда привело?

- А чего ж узнавать-то? Поди, не на танцы пришел. Коли явился – значит, хвори какие-то в тебе засели. А уж, какие именно – так ты и сам должен знать.

- Злоба, - тихо вымолвил Сомов.

Старичок сочувственно кивнул.

- Злоба и раздражение, – присовокупил Сомов с какой-то горькой решимостью.

- На что?
 
- Да на все… На всю эту нашу мерзкую жизнь!

Он нервно почесал за ухом, исподлобья взглянул на старика... И - беспомощно развел руки, силясь выдавить улыбку на своем невеселом лице:

- Такие вот дела, дедушка… То на жену наору ни с того ни с сего, то на детей накинусь, как коршун… Уж и не знаю, что и делать, совсем с катушек слетел... Вы знаете, иной раз так и подмывает взять гранату – да и швырнуть ее в прокуратуру, или в дом какого-то чинуши. А то еще пойти к горисполкому, облить себя бензином, и поджечь…

Старичок снова кивнул – понимающе, без осуждения.

- Уж до чего дошло, - продолжал Сомов таинственным тоном. – Увижу, как по улице едет автомобиль с украинским флажком на капоте – так руки и чешутся взять в руки булыжник и запустить в него, как во вражеский танк.

- Ну, это нормально, - сказал старичок.

- А то еще зацепили меня на рынке два… ну, очень… очень больных человека. Мне б посочувствовать их горю. А я, вместо этого, обругал их матерными словами, и даже чуть было не набросился с кулаками. А как пришел в себя, думаю – Боже! Что ж я творю! И до того стыдно стало…

- Да, слаб человек… Однако и унывать не стоит.

В этот момент дверь распахнулась, и из кабинета выпорхнул молодой человек спортивного вида. Из-за его спины выглянула медсестра:

- Потапова!

Со скамьи поднялась грузная бабушка, сетовавшая на жизнь. Она вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.

- А чему же тут радоваться? – сказал Сомов с усмешкой.

- Как это – чему? – лицо старичка осветилось улыбкой. – Да тому, что у тебя есть возможность излечиться, дурья твоя башка!

- Излечиться? - Сомов придвинулся вплотную к старичку, бросив косой взгляд на старушку в темно-синем жакете. – Да ведь это я только так, по вершкам еще прошелся. А если опуститься на самое дно? Так там, скажу я вам, такие гады водятся… Ой-ей!

- Да? И какие же?

- А всякие. И похоти блудные, и гордыня, и разные праздные мечтания… И много, много еще чего…

- Ох, удивил! – старичок улыбнулся ему, словно малому ребенку. – Эка невидаль – блудные похотения да гордыня! Мне вон уже восьмой десяток пошел – а вся эта дрянь и по сей день в моей душе копошиться.

- А похоть-то, дедушка, похоть-то, вы знаете, такая вонючая, да с грязнотцой, - прикрывая рот ладонью, зашептал в ухо старичку Сомов. -  И в самых гадких, в самых извращенных ее видах! Вот она-то мне как раз ум и затмевает, душу-то и манит! Именно вот эта вонь, этот душок адский, смрадный да тягучий. И ничего-то я с этим поделать не могу. Змей наглый воспаляет кровь, лезет в ум и жалит сердце. Оседал, и потешается надо мной. И никуда мне от него не убежать.

- Оно-то так, - кивнул старичок, покачивая головой. – Конечно. Однако коли ты опоясался мечом, да вышел на брань – не робей. Бейся и, с Божьей помощью, одолеешь врага.

- Угу… Одолеешь его, как же, когда он уже все плацдармы захватил. Да только признаваться в этом мне все не хочется. А и кому скажешь? Жене? Друзьям? Детям? Стыд-то какой! Вот только вам почему-то все это и говорю.
- Накипело, выходит.
- Одолеешь! – Сомов сардонически усмехнулся. - Иль вы не видите, что твориться в мире? Телевизор не смотрите? По улицам не ходите? Ведь все осатанели. Все до единого. Весь мир – это клиника для душевнобольных – сами только что сказали. А управляют-то ею как раз самые буйно помешанные. И, причем, без всякой надежды на выздоровление! Разве не так?

- Ну, так. А тебе что до этого? Ты свой плацдарм блюди.

- Так как же мне его блюсти, когда вокруг – одни шизофреники? А врачи у нас – самые главные дураки!

- А по-другому то и быть не может, - рассудительно ответил старичок. - В нашей буче кипучей все права как раз и должны принадлежать именно им. 

- Это отчего же?

- А ты сам посуди. От чего человек перво-наперво теряет рассудок?

- От гордыни, ясень корень.

- Верно. И уже на нее наматываются весь остальной змеиный клубок: властолюбие, лицемерие, корыстолюбие, и прочие страстишки... Так?

- Ну, - сказал Сомов.

- А где больше всего кишит этих змей?

- Среди власть предержащих, однако.
 
- Точно! Давай дневник, тебе пятерочка за ответ. Ведь именно там, в элитных кругах, да среди бомонда блистательного, мы и наблюдаем наибольшее число педерастов, лжецов да ворья. А среди комбайнеров и горняков их почти, что и нет. У шахтеров, скажу я тебе, так и вообще не жизнь – а сказка. Вылез себе из забоя, сходил в баню – и снова чистеньким стал. А эти-то, политиканы да хапуги разные, еще пока взберутся на свой шесток, да пока дорвутся до своего корыта, да обгадят всех вокруг – сами так, сердечные, обгадятся, что ни в какой бане их уже не отмоешь. За версту, от них мертвечиной несет. Вот и выходит, что миром они управляют, по справедливости. Потому что где власть, гордыня да алчность – там самая погибель и есть. И в таком болоте, какой хош человек повредится рассудком. И потому ты, как рядовой член нашей клиники для сумасшедших, своих руководителей должен понимать и ни в коем случае не хулить. Ты сам умом-то пораскинь. Вот, допустим, какой-нибудь там жирный туз на своей вилле в бассейне с шампанским плескается, а вокруг него голые девы плавают – и что ему от этого, счастье? А душа-то, душа его бессмертная в это время вся в дерьме лежит!
 
- Оригинально! - восхитился Сомов. – И что ж это выходит? Мне еще и пожалеть этих гадюк надо?

- Во! В самый корень зришь! – обрадовался старичок. – Ведь они-то люди слепые, бессердечные да лживые, лишенные всякой любви. И даже не осознают своего убожества. И как же их тут не пожалеть? Вот ты – так в куда лучшем положении!
 
- Я? – Сомов приставил палец к груди, округляя глаза.

- А то! Вот скажи, захотел бы ты, к примеру, поменяться местами с Ротшильдом?

- Боже упаси! – ужаснулся Сомов.

- О! А он в своей говняной бочке сидит – и доволен. Разглядеть свои болячки – это, скажу я тебе, великое дело! Сколько мертвецов в нашем городе проживает? А на прием-то к доктору пришло, раз-два – и обчелся.
 
Сомов как раз вознамерился что-то ответить старичку, но тут дверь открылась, и показалась Потапова. Морщины на ее лице как бы разладились, и она словно помолодела на десять лет.

- Сомов! Проходите! – сказал медсестра, выглядывая в дверь.

Юрий Илларионович поднялся со скамьи. Он хотел было объяснить ей, что впереди него еще два человека, но старичок улыбнулся ему:

- Иди, иди, коли зовет. Не мешкай!

И тогда Сомов зачем-то в пояс поклонился старичку. После чего пошел на зов врача, недоумевая, откуда тот может знать его фамилию.