Деловая игра на занятиях по литературе российских
В ходе занятий ставится акцент на формировании мировоззрения учащегося как объёмной, полиокулярной картины мира.
О ком идёт речь?
Деловая игра «Встреча с писателем»
Игра позволит сделать более узнаваемыми образы писателей – российских немцев.
Задание даётся учащимся заранее, они имеют возможность подготовиться во внеурочное время.
Каждый учащийся выбирает роль известного поэта или прозаика – российского немца. Он выступает на литературной встрече. Воспоминания и высказывания литературоведов и критиков «о нём» зачитывает другой учащийся. Остальные учащиеся («зрители») слушают и пытаются угадать этого литератора.
От «поэта» («прозаика») требуется: краткий биографический очерк, поданный образно, оригинально; атрибутика его внешнего образа (очки, парик); декламация стихов или прозы; упоминание черт поэтики, художественной системы этого автора. Зрители могут задавать «литератору» вопросы.
Образец
Учащийся рассказывает «о себе»:
Я родился в 1909 году в селе Варенбург, в Поволжье. Это моя корневая система, как и немецкие диалекты, которые я слышал сызмальства. Рано осиротел, поэтому воспитывался в детском доме. В 1930 году окончил педагогический техникум в Марксштадте.Потом учительствовал. 1933-1937 годы – моё золотое время, учёба в Немецком педагогическом институте в Энгельсе. С 37 по 41 год я преподавал в этом институте. В 1941 году был депортирован в Сибирь. В трудармии работал на лесоповале, потом на заводе. Но судьба улыбнулась мне. В 1959 году я стал доцентом Новосибирского педагогического института. Мне повезло быть литературным многостаночником, писать романы, поэмы, стихотворения, пьесы… Я был прозаиком, поэтом, фольклористом, литературоведом, критиком, преподавателем немецкой литературы, автором учебников, методистом.
По ходу сообщения показывает на карте места «своих» вынужденных странствий.
Читает отрывки из «своего» романа «Der letzte Grabh;gel», ставшего первым романом о депортации советских немцев. Озвучивает фрагменты «своей» поэмы «Jungengespr;ch», посвящённой внуку Алексу. Декламирует «своё» стихотворение «Mein Moddersprouch», написанное на диалекте.
Выступающему помогает другой учащийся, который говорит:
«Этому поэту и прозаику присуще великолепное владение немецким языком, в том числе диалектами, рождающее объёмность изображаемой картины мира. Он был не только высокоодарённым писателем, но и любимым педагогом у студентов. Вот воспоминания Венделина Мангольда о нём:
«Своё имя он принципиально писал через „c“, я думаю, под влиянием известных классиков зарубежной литературы, которую он ещё до войны преподавал в Энгельсе и очень любил, знал, в любой момент мог удивить примером из неё. Изумлял контраст его фамилии и фигуры (высокий рост; мощный торс; твёрдая и уверенная поступь). Характером требовательный, взрывчатый, но снисходительный и незлопамятный; пользовался уважением и авторитетом как у студентов, так и у преподавателей; не любил, если его студенты пытались с ним заговорить на русском, но зато прощал наши языковые ляпсусы, прекрасно знал диалекты и владел ими, на наши диалектные отклонения закрывал глаза; речь его была внятной, чёткой, богатой, сочной; лекции и семинары по немецкой и зарубежной литературе, методике преподавания литературы, теории литературы он проводил по памяти, вёл предметы исключительно на немецком, но зная, что студенты первого курса ещё плохо владеют немецким литературным языком, он писал им весь текст лекций мелом на доске чётким каллиграфическим почерком, отчего рукава его пиджака были вечно в мелу; он всегда носил галстук, который бедно выглядел на его мощной груди, помню светловатый пиджак с чернильным пятном на верхнем наружном кармашке – таким он мне запомнился; у него были любимые изречения, два до сих пор хорошо помню: frisch von der Leber weg, wie das Pech von der Hose.
Прошло уже слишком много времени и событий, многое стёрлось из памяти. Не помню в мою бытность, чтобы он болел, ни одного занятия он по болезни за все годы моей учёбы не пропустил, казался несгибаемым крепышом, хотя и без румянца на крупных щеках. Лоб в морщинах, волосы густые чёрные, зачёсаны назад – одним словом, шевелюра. Если он и болел, то по крайней мере, никому не жаловался, насколько я помню, однако, возможно, это сказывалось на его отчасти мрачном настроении. Я думал, что это наша студенческая нерадивость и недалёкость являлась порой причиной его плохого настроения, однако он прощал нам наши недостатки, понимая причины незнания нами нашей истории и литературы – он был нам как отец, к нему можно было обращаться с любым вопросом. Он открыто приглашал, несмотря на свою занятость, к себе домой – я был просто так два раза без всяких терминов у него дома, он интересовался судьбой моей семьи и я ему рассказывал, как только мог, про наши украинские «хождения по мукам» во время войны и депортации на Северный Урал. О его тяжёлой болезни и неожиданной смерти я узнал, уже будучи в Кокчетаве, куда был направлен по окончании института. Мы все сразу как будто осиротели.
При редких встречах выпускников в Германии все вспоминают наперебой нашего уважаемого Учителя и Человека. Поэзию он страстно любил, знал очень много стихов наизусть, читал и эмоционально цитировал наизусть стихи немецких классиков и от нас этого требовал беспощадно, за что мы ему до скончания наших дней благодарны. Годы моей учебы выпали на 1962-1967 годы, а он позже смертельно заболел и умер в московской клинике в 1975 году, в возрасте 66 лет, его прощальный цикл стихов из больницы лирически пронзителен. В Кокчетав потребовалась группа молодых преподавателей, и нас туда направили, для аналогичного еще молодого отделения. Там оказалась его «школа» – Viktor Kraft, Willy Belz, Peter Gerhardt, Viktor Schmidt – кто по распределению, кто своим путем». (Из переписки Венделина Мангольда с Еленой Зейферт)»
Ответ: ?
Свидетельство о публикации №218112600558