Автор о себе

Родился в военные годы в городе Кургане и был в семье третьим ребёнком.
В конце сороковых, когда мать наконец-то поверила похоронке, наша осиротевшая семья переехала в Сибирь, где, по мнению тётки, жизнь была чуточку  лучше.
Сибирь взрастила, выучила, закалила характер. В своё время Отчизна доверила мне подержать в руках оружие, затем в огрубевшие мозолистые руки вложила орудия труда.
Работал на стройке, освоив многие строительные специальности. Печатником – в типографии, корректором – в издательстве, мастером и инженером – на заводе.
По окончании Алтайского государственного университета, учил в школе детей русскому языку и литературе.               
В 1986 году довелось участвовать в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС. Награждён орденом Мужества.
Издавал и редактировал журнал«Полынь», являлся активным членом Алтайской краевой общественной организации инвалидов Чернобыля.
Печатался и сотрудничал со многими СМИ. Участвовал и небезуспешно в литературно-художественных конкурсах и фестивалях. Некоторые рассказы есть в коллективных сборниках, а в 2011 году вышел отдельный сборник под названием «Смешно и…»
Женат. Есть дети и внуки.



                Лариска

По родословной её полное имя звучало иностранно: Лоретта Голден Флай. Мы называли её проще: Лариска, Лори. Она привыкла к этим зовам и на Лоретту Голден Флай недоверчиво вертела головой: «Да где ж тут ещё какая-то Лоретта?»
На дачу я добирался на велосипеде, Лариска бежала следом. Иногда мы с ней ночевали в домике одни. В один из таких наездов я устроился на диване, она – подле. Поманил её к себе, она нерешительно положила лапы на край дивана и вопросительно посмотрела на меня. Я повторил приглашение. Она улеглась рядом, заняв больше половины дивана.
«Смотри, только маме не говори, пусть это будет нашей тайной! Собаке не положено валяться на диване, а не то мне попадёт!» – предупредил я её.       В другой раз, когда мы пришли с «мамой», Лори,  демонстративно вскочив на диван, блаженно растянулась на постели: «Ты вот ругаешься, а хозяин разрешил мне», чем выдала наш секрет.
Однажды на дачу привезли крошку-внучку. Ребёнок спал в коляске, и его не стали трогать. Лариска подошла, «познакомилась» и уселась возле. «Лори, это наша подружка, твоя будущая хозяйка» – всего-то  и сказал я ей. Стал собираться к отъезду, взялся за велосипед. Всегда, когда я брался за него, лохматая подружка выражала готовность бежать следом. И теперь сначала метнулась за мной, да остановилась, и в её глазах я прочёл укоризну. Она  вернулась к ребёнку. Пришлось и мне вернуться. Мы подождали, пока молодые родители не ушли с коляской.
Тогда  с чувством выполненного долга по охране вверенного ей дитяти она последовала за велосипедом.
Это лишь один из эпизодов из истории жизни колли Лариски.


               
                Наша дружная компания

                Тузик

В кустарнике что-то промелькнуло. Мы с Толиком спешились с велосипедов и подбежали к зарослям. Показалась лохматая, но симпатичная мордашка. Следом и сам весь вылез из ветвей, пушистенький и толстенький, колобком выкатился на наш зов. В четыре руки мы ласкали щенка, наговорили ему кучу комплиментов, и он побежал за нами.
Толик Гулага (то ли прозвище, то ли фамилия такая) определил собачку себе и назвал Тузиком, но вскоре Толик уехал, и Тузик достался мне. Наша радость была обоюдная: пёсик от избытка чувств норовил лизнуть мой нос, когда я вычёсывал из густой шерсти колючки репейника.
Дворик наш был небольшой, но уютный, и мой новый дружок вольно обживал территорию двора и тёплую, просторную конуру, которую я тотчас же постарался соорудить. Породы он был неопределённой, видимо, помесью с благородной собакой. Уши обвисли, словно лопухи.  «Ого, какие отрастил!» – подтрунивал я. «Одно подстелю, другим укроюсь!» – парировал он.
Когда он подрос и превратился в большого пушистого увальня, то ограничен был малой территорией околобудочного пространства, с чем не сразу смирился. Зато вожделенней были прогулки после неизбежной привязи. Смирившись с неизбежностью, подрёмывал в своей конуре, но стоило мне вывести из сарая велосипед, как он выскакивал, и вся его задняя часть ходила ходуном, грозя отбросить шикарный хвост.
Между райцентрами проложили новое шоссе, которое поначалу было почти пустынным. Пацаны-велосипедисты облюбовали эту дорогу и устраивали гонки. Мы с Тузиком с километр мчались по асфальту и сворачивали в березняк. В одном месте проехали мимо новоявленной свалки, и я уже удалился от неблаговонного места на почтительное расстояние, как обнаружил, что моего компаньона рядом нет. Вернувшись, ещё издали увидел распластанного на мусорище своего светло-серого зверя. Вокруг «падали» разгуливали вороны, и одна любопытная хищница совсем близко подошла к «дохлой собаке». Я уже загоревал было: «Наверное, что-то съел!»  Вдруг стремительный прыжок – и любопытная варвара оказалась в пасти охотника. Отбежав на некоторое расстояние, пёс славно пообедал.
Прогулка заканчивалась, и начинались серые будни. Он отрешённо подходил к своей привязи: «Ну, привязывай, деспот!» Вздыхал и влезал в будку.
 Из его пуха вязали носки и варежки. Он терпеливо стоял, пока его вычёсывали, умильно смотрел сквозь закрывавшую глаза вуаль и усиленно крутил хвостом.

                Васька
Кошка принесла пяток котят, оставили двоих. Лучшего забрала соседка, но и Васька вырос неплохим котом. С их юного возраста я приучал друг к другу щенка и котёнка. Мои труды увенчались успехом: Васька и Тузик стали друзьями. Бывало, за какую-либо провинность вышвырнут Ваську из дома, он с воплями бежит в будку. Забавно было видеть в проёме конуры две мордашки.
Ваське было отведено спальное место за печкой. Когда наступало время сна, он демонстративно впрыгивал на лежанку и укладывался, только ночью я всегда обнаруживал его в своей постели. Стоило пошевелиться, как он начинал нежно мурлыкать.
Кот всегда встречал меня с работы, знал время моего прихода. Его излюбленным местом и наблюдательным пунктом был столбик ворот. Я подходил к калитке, он спрыгивал мне на плечи, тёрся и нежно ворковал.
Однажды весной мы с Васёнькой грелись на солнышке. Он сидел рядом и что-то мне нашёптывал. Вдруг вскочил и стремительно бросился в заросли ягодника. Поймав скворчонка, принёс его мне. Я отнял беднягу и долго рассказывал коту о пользе перелётных птиц. Кажется, он понял и смирился. В другой раз он поймал цыплёнка, но я почему-то промолчал.

                Любка
Появились у нас две козочки: Машка и Любка. Машка росла настоящей дерезой, имела своенравный характер. Упрямая, бодливая, грубошёрстная, да и молока давала мало. Больших трудов стоило увести её на лужок.
Любка была полной противоположностью своей сестрёнки. Ласковая, податливая, пуховая, любительница поиграть. Молока давала больше. Она охотно шла со мной на полянку, где я вбивал колышек и оставлял её на  длинной привязи. Машку из-за её крутого нрава продали, а Любашку оставили.
Я украдкой угощал козьим молоком Ваську, а однажды и Тузик попробовал. Лохматый дружок оценил лакомство и стал присматриваться к Любке. Часто оставался с козой на пастбище: сторожил, защищал. Как-то чужая собака затеяла ссору с Тузиком, Любка быстро встала на сторону своего товарища по играм. Она поддела пса рогами, да ещё копытцем поддала, и тот с визгом  убежал.Тузик благодарно посмотрел на Любку и вдруг потянулся к её соску. Козочка замерла. Вдоволь полакомившись молоком, дружок блаженно растянулся рядом.
Хозяйка недоумевала, почему коза стала меньше давать молока, грешила на слабость мышц вымени. Я оставил её в недоумении.

                Голосистый задира
Во дворе гуляли четыре курочки. Все обитатели двора жили меж собой дружно. Был и петух, но настолько дряхлый, что даже для супа не годился. Хозяйке, по скромности её, хватало и этой живности. Четырём пеструшкам и корма требовалось меньше. Курочка Ряба была самой ручной. Она охотно сидела у меня на руках и нежно ворковала. Куры чистили собачью миску, выклёвывали что-то у козы, когда та предавалась лени и неге.
И вдруг вся дворовая идиллия была сразу и навсегда нарушена. Во дворе вместо доходяги появился Его Куриное Величество господин Петух. Его бы на картинку, да любоваться. Молодой, рослый, красивый, эффектный и голосистый, да уж больно норовом крут. Едва появился, сразу стал наводить свой порядок. Сшиб кота с завалинки, Тузика в нос умудрился клюнуть, разогнал всех чужих и своих. Потом взлетел на столбик ворот, да как рявкнет – «Всех пе-ре-ре-жу!» Мне тоже досталось. Долбанул меня Петя. Крепкий клюв оказался.  «Не лезь со своей дружбой!» Другой раз достал меня с крыши сарая.  «Ах, ты тварь! Носитель птичьего гриппа! Вот ужо я тебе…» Щёлкнул его по клюву, но в ответ получил такую взбучку, что и я стал его побаиваться. А он затерроризировал всю округу. Местные петухи не смели в его присутствии не то, что петь, но и высовываться из своих дворов. Даже гуси отошли от нашей лужи. Собаки стороной обходили наш двор. Притихла округа, и всё чаще далеко окрест раздавалось дерзко-воинствующее: «Пе-ре-ре-жу! Всех пе-ре-ре-жу!»
Жаловались собаки, кошки плакали, петухи угрюмо молчали, лишь курицы всей округи довольно квохтали.
На жалобы среагировали – исчез разбойник. Но былого благодушия во дворе уже не было.

                Конец дружной компании
К хозяйке часто заходила подруга-соседка, к которой за её общительно-сообщительный характер намертво прилипла кличка «Информбюро». Поскольку события в стране и во всём мире развивались стремительно, то так же стремительно она разносила новости-вести. Соседки не успевали придерживать своих собак.
В соседнем дворе молодой семье приглянулся Тузик, они очень просили его отдать. Хозяйка долго не соглашалась, но «Информбюро» своими частыми визитами поспособствовала этому. Тузика взяли вместе с будкой. Во дворе остались куры, Васька, да коза.
Любка наведывалась в соседний двор к своему любимцу. Она заскакивала на конуру, выбивала дробь и радостно блеяла, а Тузик крутил хвостом и дурашливо лаял.
В очередной раз Любка проникла во двор, когда в доме была одна бабушка: молодые уехали к родственникам. Мария Филипповна коротала вечера за чтением Великой Книги – читала «откровенное». Так старушка называла то, что откроется. И открылось ей о дьяволе, который был заточён на тысячу лет, после чего ему следовала передышка. Бабушка не поняла, наступило уже ему освобождение или нет, ведь на дворе третья тысяча лет.
Во дворе послышался стук, возня,показалось, что стучат в дверь. Мария Филипповна вышла в сени и открыла входную дверь. Тусклый свет от номерного фонаря порождал причудливые тени. Не успели глаза привыкнуть к сумраку, как вдруг прямо перед ней появился слуга самого Дьявола – рогатый, с крепкими копытцами бородатый чёрт. Отпрянув, перед самым носом чёрта захлопнула дверь. «Видно, выпустили его». Бешено колотилось сердце, но испуг прошёл, когда она вновь открыла Библию:  «Ещё немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его».  Почувствовав силу Священного Писания, старушка совсем успокоилась и задремала в уютном кресле.
Утром выяснилось, кто так сильно напугал бабушку. Пришла соседка и увела свою козу.
Итак, петуха убрали, козу продали, Тузика увели. Остались мы с Васькой, да ещё курочек несколько штук.
Потом и я уехал. Васька долго тосковал, метался. Обследовал все места, где бывала дружная компания. Из дома рвался наружу, с улицы слёзно просился в дом. Так и не смог смириться с потерей друзей, а вскоре и сам пропал. Исчез бесследно.
Молодые увезли собаку в деревню. Когда стали убирать ненужную теперь массивную будку, очень изумились: толстым слоем под конурой белел пух-перина. Теперь изумились соседки: «Так вот куда пропадали куры!»



                Ножка Буша       

Однажды, когда бушевал Буш, и был введён запрет на ввоз американской курятины, из верхнего окна высотки  вылетела аппетитная куриная ножка и застряла в арматурной петле, торчащей у края тропинки.
Место тихое, почти безлюдное, хотя время от времени по тротуарчику цокают каблучки и поскрипывают сапожки.
На верхушке дерева, тонкие ветви которого вырвались за крышу дома, сидела неглупая ворона. Она спикировала на косточку, но взять её сразу не удалось. Ворона перетаптывалась, пытаясь высвободить добычу. Подлетела подружка – возня усилилась. Дёргают ножку в разные стороны, но безуспешно. От приближающихся прохожих вороны недовольно отскакивают на безопасное расстояние и выжидают, чтобы продолжить своё многотрудное занятие. Настолько увлеклись, что не заметили подкравшуюся к ним собаку и едва успели улизнуть.
Бродяжка схватила окорочок, а из петли вынуть не может. Покрутилась и присела, намереваясь на месте разобраться с находкой.
Обиженные пернатые, ревниво наблюдавшие за действием четвероногой хвостатки, забеспокоились. Вдруг одна из них стремительно кинулась на обидчицу, та с испугу шарахнулась в сторону, но, одумавшись, бросилась на нахалку, отогнав её на почтительное расстояние.
Лакомство на секунды осталось без присмотра. Вторая ворона, воспользовавшись моментом, метнулась к добыче. Ей удалось выхватить из петли полуобглоданную ножку Буша и она, грузно взмахнув крыльями, устремилась ввысь.
 Одураченная собака, ещё не веря в потерю, покрутилась на этом месте, всё обнюхала, даже петлю лизнула и в горестном настроении поплелась восвояси.


                Оплошал

Из раскрытых ворот строящегося дома время от времени выскакивают шавочки и прилежно «приветствуют» редких прохожих.
Некогда торная тропа сейчас завалена блоками, и людской поток изменил направление движения, лишь самые твердолобые продолжают ходить здесь, стоически преодолевая причиненные неудобства. Иногда и я оказываюсь в их числе, за что от звонкоголосых собачек достается и мне по полной программе.
Чёрная ушастая собачоночка приметила меня ещё издали и первой выдвинулась на передовой рубеж, чтобы внезапно атаковать. Я их не боюсь, поэтому прохожу «охраняемый» участок не торопясь и беспечно. И вот атака началась: чёрный ушастик выскочил и захлебнулся заливистым «смехом», выдерживая, впрочем, почтительное расстояние. Правда, накал «ругани» был несильным, видимо, не меня первого «поприветствовали». Чтобы поддержать напарника, из глубины стройплощадки вылетел второй «приветствующий». Этот наплевательски отнёсся к расстояниям, выкатясь по инерции далеко за пределы тропинки. Увидел меня, уже ушедшего из зоны облая, кинулся на подмогу черноухому, который уже было отлаял свое, и тут они вдвоем стали стараться с новой силой. Заметив его промах, когда он молча проскочил мимо и запоздало кинулся на помощь Ушастику, я почувствовал себя крыловским слоном и от души развеселился. Стоял  и смеялся в лицо оплошавшему Каштану. Умолкнув, он посмотрел на меня долгим удивлённо-обиженным взглядом, затем демонстративно отвернулся и уселся в воротах.
– Умница! Хорошо несёшь службу, – сказал я Ушастику, – а ты, Каштан, оплошал малость?! Бывает!
Бедный Каштанчик от стыда спрятался за угол.



                Отдых на даче

  На дачных сотках можно и нужно не только кланяться земле-кормилице, выращивая фрукты-овощи, но и наблюдать за «проделками» природы-матушки, отыскивая для души зёрна радости.
                У костра
Последний закатный луч уступает свой пост живительному огню. У костра – светло как днём. Внутри светлого круга тепло и уютно. Золотые язычки пламени в бесконечной неповторимости перемещаются, взлетая и опадая. Раскалённое золото углей то тускнеет, то вновь наливается червонным золотом, перед тем как навсегда подёрнуться бледно-серой пеленой пепла. Смотришь на это чудо и не можешь глаз оторвать. Не смотреть невозможно! Чтобы не портил красоту пламени накрапывающий дождик, огонь костра переместился в печурку с высокой трубой да под навесом. Пусть небо плачет от бессилья, а ты открой печную заслонку  и любуйся на удивительные пляски огня.
                Гостья
В один из тихих вечерков приютилась у нас кошка, одна  из тех брошенок, обитающих сами по себе на просторах дачного посёлка.
Недаром говорится, что ласковое слово и кошке приятно. Наговорил ей кучу комплиментов, накормил, приласкал – она и осталась.
Но свербит навязчивая мысль: всё-таки неразумно поступают иные люди, оставляя «меньшого балду» на волю судьбы.
Теперь мы вдвоём с Муськой сидим у очага и любуемся танцами огня. В её расширенных глазах озорными чёртиками выплясывают отблески резвящегося пламени. Она отворачивается от огненной стихии, вскакивает мне на колени и блаженно вытягивается.
Вдруг она напружинилась, стремительно вскочила и кинулась к своей миске с недопитым молоком. Вслед за этим явственно послышался дробный перестук  множества чьих-то ножек по деревянному настилу. Это ежиха с ежатами наведались в сад и, почуяв молоко, двинулись к плошке. Фыркнув и оттолкнув кошку, семейка вмиг управилась с добычей. Оторопев, Муська попятилась, отошла от миски и с коротким возгласом впрыгнула мне на колени. Боясь спугнуть такое зрелище, я сидел неподвижно. Лесные жители ещё немного посуетились у наших владений и исчезли в траве.
А кошка тем временем привстала с колен и потянулась к моей шее. Я подумал, что она хочет лизнуть мой нос, выразив таким образом свою признательность. Отстраняюсь, задираю голову вверх, а она вдруг своим шершавым языком начинает лизать мой открытый подбородок, легонько коготками царапая мою же грудь. И так вошла в раж, что я немного испугался. Нежно отнимаю её от себя, но она пуще царапает и шершавит  моё горло. Экзекуция длилась несколько длинных, томительных минут. Наконец она отстранилась. Позже в клинике выяснилось, что у меня не в порядке щитовидка, которую следовало сначала подлечить, чтобы провести хотя и не сложную, но операцию.
Больше недели я не был на даче, а когда появился – кошки там не нашёл и почувствовал себя осиротевшим.
Птицы
Новой весной я решил дружить с птицами и для начала стал подкармливать трясогузку. Она выводила  своё потомство где-то в соседской поленнице и подбирала мои крошки, которые я выстреливал с ладошки. Но недолго довелось любоваться стройной красавицей – вездесущие воробьи атаковали, одолели, и она больше не появилась.
Маленьким пернатым друзьям я соорудил кормушку и с интересом стал наблюдать за их вознёй. В самодельную столовую, на радость пичугам, стали складывать пищевые отходы. Бесплатной едой заинтересовались и сороки. Но птицы почему-то упорно не хотят каши из общепита, даже всеядные белобоки и те клювы воротят. Своей стрекотнёй они, кажется, оповещают весь мир.
Воробьи – скромнее, они, может, тоже «горланят», но их не слышно.
Куриные потроха привлекли внимание парящего под облаками коршуна. Он опустился на фонарный столб, спикировал на платформу кормушки, что-то схватил, но съесть ему не дали. Воинственные сороки налетели, отобрали добычу и прогнали чужака, поддав ему и в хвост и в гриву. Забавно было видеть, как большая неуклюжая птица, уклоняясь от щипков, улепётывает от стрекочущих преследователей,будто медведь от разъярённых собак.
Белобокие  хвостатки вдохновили на вирши, и вот что получилось:

     Дачная забава
Сидит сорока на заборе,
Подачки ждёт от дяди Бори.
Он птичек кормит колбасой,
Хотя порою сам босой.
Вот воробьи пируют смело –
Кормушку сделал он умело.
Воробушки кормушке рады –
И нипочём им все ограды.
Картошку, зёрна, рыбу, сало
Даёт Борис…
А всё им мало!

В начале зимы во все щели я «вмазываю» мякиш хлеба, а в недоступных для снега местах рассыпаю крупы и всевозможные зёрна.
И так радостно становится на душе, когда в зимнее время на даче видишь синичку, старательно выколупывающую из щелей пищу. Не пропадёт, корма хватит до весны. Не зря я старался.



                Хвастунишка

На вершине дерева, на тонкой веточке сидела серенькая пташка: то ли воробей, то ли воробьиха. Всё-таки, наверно, воробьиха, потому что  подлетел к ней явно воробей: он в клюве держал пушинку.
– Давай, подруга, гнездо с тобой построим, – чирикнул воробушек и стал хвалиться, – посмотри, какой я хозяйственный. Я тебе много-много пуху натаскаю. Будешь сидеть у меня на перинах, как барыня…
А пушинка из клювика-то выпала и медленно стала опускаться вниз, но ей не дали долететь даже до соседней нижней ветки.                Соперник на лету поймал пушинку и удрал.                Воробьиха кинулась за ним, а хвастун-воробей некоторое время ещё крутился на ветке, недоумевая, куда же подевался его подарок.
«Эх ты, ворона бесхозяйственная, хвастунишка!» – посокрушался я, наблюдая из окна эту сценку.



                Отзвенело лето комарами

Отзвенело, отцвело лето, время отпусков и каникул – прекрасная беззаботная пора. На исходе и бабье лето, а с ним и осень золотая. Лето промчалось, но нам ещё долго будут помниться бои неместного значения – битва с комарами.
Когда-то давным-давно, когда  Адам с Евой покидали рай, им вослед были посланы насекомые с наказом: «Делите с ними кров!»
Умница муха оказалась понятливой: она тотчас же вселилась в жилище наших предков. Мухи – народ сообразительный: мухобойку с ложкой не перепутают.
Кстати, как же был сердит Адам на Еву, что муху определил женским родом.
А вот комар был несколько туговат на ухо и ему послышалось: «Дерите их в кровь!» С тех пор комары кошмарят человечество.
Я тоже попал в немилость к мелкокрылым разбойникам. Вероломно напав, они окружили меня тучным кольцом, отчаянно вопя и разя острыми клинками, когда  я, присев в тени и предвкушая удовольствие, пытался прочесть очередной номер любимой газеты «ЗОЖ». Сначала я отмахивался голыми руками, что оказалось малоэффективным: смахнёшь одного слева, другой вопьётся справа. Тогда я свернул в рулончик «Здоровый образ жизни», и дело пошло удачней. Мы с ним вышли из комариного окружения и, шаг за шагом, сами перешли в атаку. Газета хлестала кровопийцев ещё на подлёте к цели, умножая число поверженных ворогов. Счёт пошёл на десятки, и когда перевалило за сотню, вдруг повисла тишина –  отступили налётчики. Издали была слышна перебранка: генерал требовал продолжения наскоков, ему кто-то отвечал: «Воюй сам, а с нас – хватит!» Один из голосов пропищал: «Да дайте же ему прочитать газету, а то он нас всех перебьёт!» Кто-то ехидно погрозил: «Погоди! Ну, погоди! Вот мухи придут…» Недоговорил, смылся. Отбиваясь от вражеских эскадрилий, мы надеялись на помощь союзников, винтокрылых красавиц, но наши союзники, стрекозы и стрекозлы всё ещё плясали под чью-то дуду в мягких муравах своих. Обошлись без них. Всего лишь один  решительный шаг осаждённого разомкнул круг врагов и, одержав победу, вырвался на свободу.
Тот комар, что угрожал пришествием мух, не погрешил против истины. Едва комары покинули наше жизненное пространство, его тотчас же оккупировали летучие приставалы. Они поселились в моём жилище, докучая домочадцам. Двум-трём мухам показал мухобойку – остальные оробели и притаились.  Но стоило убрать оружие, как они вновь распоясывались, наглели, отыгрываясь на мне за своё поражение.
Мухам особенно понравилась кухня. Они совершали то подлёты, то облёты, то воздушные пляски, ползали по стенам, по потолку, выискивали что-то на столе и непременно совершали посадку на мою лысину, облюбовав её в качестве аэродрома.
Одна из этих кривляк отряхнула бациллу с ног своих прямо мне в тарелку. Суп вылил. Налил ещё. Только взялся за ложку, как двое воздушных пиратов, затеяв свару, свалились в горячий суп. Вылил и вторую чашку, остался  без первого.
Чтобы проводить беспокойных «гостей», накапал на крыльцо мёду и активно помахал полотенцем в кухне. Нахалки устремились на халявное угощение, а я быстро захлопнул дверь и стал один вдыхать аромат кухни.
Отзвенело лето комарами, отмахало крылышками мух.


                ... а в сентябре расцвёл подсолнух

Вольный ветер занёс на огород семечко подсолнуха, а через некоторое время на краю грядки появился росток. Может, потому он и спасся, что рос на краю, а ещё помогли ему моё одобрение и удобрение.
К августу сформировался мощный ствол с основной шляпой, а в течение месяца из всех пазух выросли детки-пасынки, которые, обгоняя в росте родителя, устремились к солнцу. «Папа», имея на своём горбу дюжину деток, устало склонил свою утомлённую главу.
Каждый из деток обзавёлся своими детками и, если бы не холодная осень, расцвела бы вся многодетная семья численностью более чем в два десятка голов, головок и головёнок.
В начале сентября, когда собратья подсолнуха в других садах и огородах стояли уже обезглавленные, «семья» нашего питомца расцвела пышным цветом, а «внуки», приоткрыв удивлённые глазёнки, жадно ловили скупые лучики бледного осеннего солнца.
Ах, если бы не холодный сентябрь этого года!
В расцвете сил продержался подсолнух до первых заморозков.
Прибитый первым морозцем, пожух и печально склонил свои головушки, но очень порадовался, когда все его зрелые и недозрелые семечки пригодились зимующим птичкам.



                Грибное изобилие

Такое грибное поле мне не только не снилось, но даже не было в моём воображении.
Мои спутники долгое время меняли места, выбирая другую поляну.
«Ха! Ещё и чванятся, с жиру бесятся…» – подумал я тогда.
Одна из полянок удовлетворила взыскательные запросы нашего «чванливого» проводника и заядлого грибника Алексея Ивановича Попова. Мишка Комаров, хмыкая в усы, неторопливо передвигал машину, пока наш старшой не набрёл на это чудо природы.
Вот это была полянка! В буквальном смысле слова я ползал на четвереньках, пытаясь очистить от грибов скромный пятачок. Заметные и малоприметные бугорки были так густо расположены на моховой скатерти, что я долгое время не мог продвинуться и на пару метров.
Белые мохнатые грузди были такими чистенькими, такими свеженькими, такими великолепными, что душу мою распирал телячий восторг.
Мои товарищи несколько оторвались от меня. Оказалось, что они собирали груздочки не более крупной пуговицы, а я на своей «скатерти» «добивал» уже второй мешок.
Шли годы, но такого груздного урожая я больше не встречал и всё ещё был под впечатлением той полянки. Наши сухие боровые грязные грузди не в счёт. И вот недавно в Ларичихе я встретил на одном месте столько опят, что то первое мое впечатление, до сих пор сохранённое в памяти, померкло и рассеялось, как свежий утренний туман.
Я набрёл на большой пень, весь облепленный бодрыми грибочками. На радостях я окликнул своих попутчиков полюбоваться чудом. Мои старички тут же стали нарезать. Я скромно отодвинулся. Не сделав и двух шагов,  от изумления присвистнул: в полуметре от пня лежало дивное диво – огромная берёза, сплошь усыпанная весёлыми головками.
Всех грибов мы, на сей раз безлошадные, не унесли.


                Под обстрелом

   Когда Владимира Фёдоровича Сурмина провожали на пенсию, администрация предприятия предложила ему, заядлому рыбаку и охотнику, списанный грузовик. Таким образом, старые друзья – выработавший свой ресурс «ГАЗик» и отработавший своё, но ещё не совсем старый, новоявленный пенсионер – оказались снова вместе.
На следующий же день Вадим, прихватив сыновей, отправился на рыбалку. Наметили маршрут в отдалённые лесные озёра, намереваясь вволю порыбачить. Машина шла вдоль опушки по заросшей колее. Выискивали удобную просеку, чтобы не огибать растянувшуюся на многие версты вечнозелёную ленту, и, найдя её, свернули и стали лавировать, объезжая пни.
Вдруг на дорогу, откуда ни возьмись, выскочило человекообразное, или, скорей всего, звероподобное существо с ружьём в руках. Оно вскинуло двустволку и дуплетом выстрелило в машину. Инстинктивно отклонив голову в сторону, водитель наскочил на пень. Машина встала – Вадим выплеснулся из кабины. Дремавшие в кузове ребята стремительно повыскакивали и пулей метнулись к стрелявшему. Тот отчаянно ломал ружьё, силясь вытащить гильзу. Видя, что не успевает перезарядить ружьё, он метнулся в лес. Трое мужиков погнались за ним. Ружьё, застрявшее в ветвях, вырвалось из объятий бродяги, и Аника-воин, бросив его, прытью понёсся по лесу. Добежав до застрявшего ружья, троица на миг остановилась: преследовать ли дальше беглеца, или довольствоваться трофеем.
– Отец, ты возвращайся к машине, а мы с Игорьком продолжим погоню, – поспешно проговорил Владимир и ринулся в лес. Младший брат – за ним.
Двое молодых парней быстро нагнали оторвавшегося было стрелка, который мелькал среди деревьев метрах в пятидесяти от них, но расстояние быстро сокращалось.
Зачавкала болотная жижа, скорость упала и внимание порассеялось. Они увидели лишь, как фигура нырнула в кусты тальника и… пропала. Из кустов так никто и не вышел. Остановились, осмотрелись – нет никого! Как сквозь землю провалился…
Стали искать. Раздвигая очередной куст, увидели, что беглец, уже по пояс ушедший в трясину, одной рукой держится за верхушечку нижней ветви, а другой тщетно силится дотянуться до сапога.
Выломав жердину, преследователи сунули конец утопающему.
– Хватай осину, мы тебя вытянем! – крикнул Володька.
– «Хватай осину, вытянем скотину», – пробормотал Игорь.
– Нет!!! – заорал он, – не стану – вы мне морду набьёте!
– Не без того, конечно. Маленько начистим, зато жив будешь!
– Нет-нет! Уходите! Не нужна мне ваша помощь. Дайте спокойно утонуть…
Утопающий давно понял, что никакой трясины здесь нет, стоит он на тверди земной прочно и покойно, что и сам может выбраться прекрасно безо всякой посторонней помощи, без этих насупленных рослых молодцов, суливших «начистить морду». Здесь было более глубокое место, чем в начале болота, он это понял и хитрил, постепенно погружаясь в тёплую воду и надеясь, что ребятам надоест с ним возиться и они уйдут, а он отползет в сторонку и вынырнет за высокой кочкой, оставив в дураках преследователей.
Но не тут-то было. Наши ребята не так были воспитаны: сначала надо спасти ЧЕЛОВЕКА, а уж потом разбираться: плох он или хорош.
Когда фигура «несчастного» скрылась до плеч, а он упорно отрицал помощь, ребята решили сами добраться до него. С трудом добыв ещё лесину, связали их оторванными от рубашки рукавами и просунули под куст.
– Ладно, хрен с вами! Тяните! – смирившись с неизбежным мордобитием, сдался «леший» и принял помощь.
Вытянув «бегемота» из болота, братья расхотели бить ему морду.
В тине, в паутине, в болотной жиже и грязи, вдобавок ободранные и оборванные, хмурые, но не злые, все проследовали до машины. На «допросе» нехороший человек не дал внятного ответа, и Вадим, заподозрив неладное, решил сдать его участковому.
И рыбалка, и вся поездка – как первый блин.
– Ничего, – утешал сыновей старый охотник, – машина наша, а время другое выберем.
Когда выяснилось, что человек с ружьём оказался беглым зеком, которому удалось обезоружить охотника, и он намеревался заполучить ещё и машину, Вадиму и его сыновьям, Владимиру и Игорю, была объявлена благодарность и вручены ценные подарки.
Как напоминание об этом случае, на кабине грузовика чуть выше лобового стекла остались дырочка и несколько вмятин.


                У озера

Камыши, покачиваясь от лёгкого дуновения ветерка, перешёптывались, поверяя друг другу свои тайны.
Ночная чернильная гладь воды изредка поблескивала под тихими всплесками.
Деревья за озером пребывали в задумчивом оцепенении. Оттуда, из глубин леса, доносились неясные звуки, похожие на слабое уханье и чуть слышный посвист.
Машину мы оставили на берегу, а сами спустились к озеру.
Володя и Игорь Сурмины на резиновой лодке, шурша камышовыми зарослями, растворились в тёмной пучине озера,а нам с Русей было наказано поддерживать костёр и оживить его к их возвращению. Свет костра должен послужить рыбакам надёжным маяком-ориентиром.
 Мы с Русей (Руся, Русланчик, Руслан – сынишка-дошкольник Владимира) обнаружили невдалеке солому и перенесли её к нашему очагу.
– А вдруг там на них кто-нибудь нападёт!
–Да кто же может ночью на озере напасть?
–Крокодил или чудовище стоглазое, – продолжал опасаться малыш.
–В этом озере кроме карасей да другой мелкой рыбёшки никого нет, – авторитетно заявил я и, кажется, успокоил Руслана.
У костра – светло, как днём. Огонь высветил ближние заросли – дальняя тьма сгустилась, стала плотней и весомей. Внутри светлого круга тепло и немного празднично. В бесконечной неповторимости перемещаются, сплетаются, взлетают и опадают золотые языки пламени. Смотришь на это колдовство, и не смотреть – невозможно. Неясные заозёрные звуки уже не пугают. С рождением костра ожили и мы. И всё теперь:  шёпот камыша, всплеск чёрной воды, свежий ночной ветерок, и шорох съедаемой костром соломы – воспринимается по другому. Но, главное, у костра мы не чувствуем себя одинокими сиротинками.
Куча соломы таяла быстро. В потёмках я носился по берегу в поисках топлива, а Русланчик, переживший первоначальный страх нашего одиночества, поддерживал огонь.
Когда шумно заволновались камыши, а в качающихся бликах освещённой костром воды показалась лодка, мы с облегчением вздохнули.
Рыбаки вернулись с богатым уловом, погрузились и начали собираться домой. А нам с Русланчиком было жаль покидать ставшее таким родным местечко возле догоревшего костра.

               
                Не моя ты, не моя…

Он встретил её на заводском дворе. От проходной до самого крыльца заводоуправления – весенний разлив. Заметив, что девушка на каблучках мечется в поисках брода,  поспешил ей навстречу. Помог взойти на  электрокар, и они, словно туристы на корабле, поплыли по «миргородской» луже. Он взглянул на пассажирку, и его будто током пронзило: перед ним  предстал его юношеский идеал, образ, навеянный когда-то любимой актрисой Татьяной Самойловой: «Вот она, которую я так долго искал!» Познакомились. Она работала в приёмной директора. Теперь он каждый день с трепетом забегал в заводоуправление, поджидал её в конце смены, провожал и оказывал знаки внимания. Не выдержав такого романтического  напора, призналась, что она – замужем, и её муж работает, оказывается, рядом с ним на конвейере. Он ещё больше сдружился с Володькой Зиминым, своим соседом по конвейеру, и стал часто бывать у них в гостях. Со временем он стал как бы другом семьи, и его отношения с Тамарой переросли в нечто большее, чем дружба. Они стали опасаться своих чувств. Чувство жгло сильней огня: «Не моя ты, не моя!»
Надо сказать, что он был настолько сильно влюблён, что ему уже мало стало встреч с ней и тогда, чтобы не рушить их семью, он спешно уволился и уехал в другой город.
Долго заживала сердечная рана. Казалось, что душа зарубцевалась, но вот он получил от неё новогоднюю открытку с пожеланием счастья, и пожар души вспыхнул с новой силой. Он  устремился в Омск, город его романтической любви. С величайшим  волнением подошёл к знакомому подъезду и робко нажал на звонок. Дверь открыла свекровь. Она и поведала, что его друзья разошлись, и Володька теперь живёт где-то в Николаевке, а Тамара работает на главпочтамте. Он метнулся  на почтамт. Буря чувств затопила всё его существо: «Вот она, награда, за все мои страдания!» На крыльях любви взлетел по невесомым ступенькам и справился у первой же сотрудницы о Тамаре Зиминой.
– Есть такая. Только она уже не Зимина, а Ульянова. Сейчас позову.
Через долгую минуту-другую вслед за служащей вышла… незнакомка. Он смотрел на неё и не узнавал своего милого Томатика. Волосы были обесцвечены и выкрашены в «сер-бур-малиновый цвет с про… с проседью». Естественных бровей не было: на их месте были наклеены даже не шпагатики, а ниточки, что делало лицо каким-то чужим. В глаза было страшно смотреть: неестественные тени и бахрома ресниц отпугивали. Изумительный портрет завершали огромные колёса в ушах.  Бедные мочки!  С минуту он обалдело смотрел на это «чудо природы», и вся  гамма чувств,  только обратного направления, закипала в нём. Его предали: отобрали милый образ, обокрали, обесцветили  душу, порвав все её струны. Слов не было,  он молча покинул зал.
Глотая невидимые слёзы,  брёл по унылой улице на вокзал. Теперь уже без сожаления: «Не моя ты, не моя!»

               
                Задолбала Капля Камень

Решила Капля выйти замуж: «Пора, однако!»
 Подружки – наперебой: «Выходи за Валуна! Как за каменной стеной…»
И правда, стала Капля жить за каменной стеной: тепло, сытно, уютно и мухи не докучают. Только вот беда, свету белого из-за стены не видно, да и Валун шершавый какой-то оказался, неотёсанный.
Стала Капля Камень точить: «Цвиньк! Цвиньк!» Поначалу хотела просто воспитать его.  «Цок! Цок!» – долбила и долбила, сглаживая неровности. Обтесала шероховатости, причесала. Воспитала. Блестеть уж начал.
А Капля в раж вошла: «Плюх! Плюх!» Песчинки стали отскакивать: «Фырк! Фырк!»
 На каждый «плюх» свой «фырк».
Спохватилась, когда от Валуна один песок остался, да и тот смыло водным потоком.
Осталась Капля одна. Гладить больше некого. Плачет безутешно.  «Кап-кап-кап! Кап-кап! Кап! Ка…» – падают слезинки на влажную землю.
А  капля Н. в отличие от своей сестры капли О. в раж не входила. Остановилась, присмотрелась: «Не курит, не пьёт, кашу варит, пишет, вяжет, порет и шьёт: налево не ходит – дома живёт. Хорош гусь: точён, умён, спокоен и ладно скроен. Хороший гусь – теперь и сама с ним уживусь!»


                Пришёл вторым

Надежда Степановна, благообразная дама определённого  возраста уже подходила к своему дому, как вдруг из подъезда стремительно вылетел молодой принц, и к ногам дамы упала великолепная красная роза.
– Молодой человек, Вы цветок обронили! – воскликнула милая старушка.
Незнакомец притормозил, остановился, подошёл к Надежде Степановне и, подняв розу, произнёс:
– Извините! Возьмите цветок. Я шёл на свидание, но, кажется, пришёл вторым. А вторым почему-то быть не хочется.
Он так же стремительно унёсся прочь.
Теперь роскошная голландская роза, которой не дали замёрзнуть на снегу, красуется в хрустальной вазочке, оживляя рабочий стол Надежды Степановны. И если кто удивится, мол, роза как настоящая, помолодевшая дама утвердительно кивнёт головой, что роза самая настоящая и живая, и станет рассказывать о том, как некто пришёл на свидание вторым.


                Вот что делает с человеком косметика

На телеграфе шумно и деловито: стрекочет аппарат, скрипят стулья и перья– ежедневный рутинный ритм работы. Доставщики телеграмм то убывают, то прибывают, пытаясь остановить неиссякаемый поток информации. Поздно вечером иногда случается относительное затишье, но и оно не даёт дремать работникам. В какое бы время суток ни поступила срочная телеграмма, её в тот же час нужно доставить адресату.
Ближе к полуночи телеграфисткой Аней была получена срочная телеграмма Климовой Татьяне, которую (телеграмму, конечно) следовало «отфутболить» на улицу Футбольную. Очередь доставки выпала Васе Чижикову, студенту политеха, подрабатывающего на телеграфе.
Дорога до Футбольной не так уж и далека, но брести ночью по неосвещённым колдобинам частного сектора под аккомпанемент собачьего лая – занятие не из приятных.
На стук быстро вышла хозяйка, молодая и такая эффектно-красивая, что бедный студентик остолбенел и забыл зачем пришёл. Механически сунув телеграмму и получив расписку, Вася оставался стоять столбом и лишь вопрос «Что-нибудь ещё?» вывел его из ступора.
 Неземная красота прелестной незнакомки пленила душу, а её адрес (незнакомки, конечно) накрепко засел в мозгу. Бедный влюблённый ждал очередную телеграмму, но время шло, и никакого сообщения на знакомый адрес не поступало. Образ грозил испариться, и Вася понимал, что надо как-то действовать.
Близился женский праздник. Вася тайком от сослуживцев «состряпал» на красивом бланке поздравительную телеграмму и, прихватив для вида другие, пустяковые, не требующие срочной доставки сообщения, помчался к заветному дому.
 Дверь открыла хоть и молодая, но какая-то вся увядшая с помятой харей, небрежно одетая особь и вопросительно уставилась на остолбеневшего в очередной раз влюблённого невезунчика.
– Да, это я, – ответила она на незаданный вопрос, видимо, припомнив молодого курьера,– тогда я ждала гостей и была при параде, а теперь с похмелья и без макияжа.
От такой несправедливости защемило душу: Вася что-то промямлил и спешно ретировался, так и не вручив «прелестной незнакомке» заготовленную открытку.
Вот что делает косметика с одним человеком и её отсутствие с другим.



                Подвиг первогочеловека

Шесть дней работал Бог как опытный завхоз.
В таком хозяйстве всё учти, попробуй.
И утконосу – нос, и бронзотавру – хвост,
И пищу мамонту, и разносол микробу… 
Бог злился и добрел, то пел, то распекал
И, видимо, утратив чувство меры,
Мух наплодил, тарантулов создал,
Заразу всякую – от тифа до холеры.
Никто не знал: наступит ли предел
Причудам безудержного фантаста?
Творец осунулся, оброс и похудел,
Пока изрёк решительное: «Баста!».
Он скрылся в облаках, покинув рай земной.
Вслед взмыли ангелы, прижав к хитонам длани.
Был близок день седьмой с названьем «Выходной»,
Что по-земному значит «День собраний».
О выходном Бог тосковал давно.
Он сел на облако, сказав: «Сотворено!»
И попросил у Чёрта домино… 
С тех пор и режутся в него без меры
И работяги, и пенсионеры. 

«Сотворение мира».
Анатолий Шестаков.

До появления первого человека Создатель сотворил Землю и в течение 4,5 миллиардов лет обустраивал своё творение. За это время истекли четыре эры геологической истории Земли: докембрий, палеозой, мезозой и кайнозой. Палеозой длительностью в 335 миллионов лет включал в себя такие периоды, как кембрий, ордовик, силур, девон, карбон и пермь. В мезозойскую эру, длительностью 170 миллионов лет, входили триас, юра и меловой периоды. Эра кайнозоя состояла из палеогена, неогена и антропогена. Эра кайнозоя, захватывая современность, длится 70 миллионов лет.
Водам было приказано произвести живность, а суше – растительность. Это уже потом кое-кто из водяных перебрался в лешие.
Постепенно земля помимо растительности произвела скотов и гадов – всякого зверья земного.
Когда земля обустроилась, Творец в самом прекрасном месте, обустроив земной рай, насадил плодовые деревья и ягодники. Кроме того в раю были представлены все особенности ландшафтного  строения земли: горы, холмы, низины, лощины, пустыни пески, тундра, снега и ледники реки и ручьи, овраги, озёра и болота, бугры и кочки.
 Обозрел просторы и понял, что это хорошо, но всё-таки чего-то не хватает. Понял, что для сада нужен садовник. И в последний, антропогенный, период кайнозоя Хозяин Вселенной решил сотворить человека.
«Сотворим, – сказал Он, – человека, дабы тварь сия владычествовала над всей живностью земною и всем богатством земным».
Сказал это во множественном числе, ибо имел в виду не себя одного:  там водилось множество всякой челяди разных степеней, чинов и рангов. Сказал – и сотворил! Создал живого человека из праха земного и в раю поселил. Это был Адам.
Отныне, с созданием человека в последний, четвертичный, период истории Земли, началась история человечества.
По меркам тогдашнего, райского, человечества Адам совершил беспримерный подвиг.
Наслаждаясь идиллией в раю, наш предок не тратил попусту время. Он высаживал молодые деревья яблонь, груш и других фруктовых, обрезал засохшие ветви, формировал кроны, вносил удобрения и подкормки; посадочный материал размножал окулировкой и зелёными черенками; составлял схемы размещения фруктовых деревьев и ягодников. Для борьбы с вредителями использовал настои и отвары, а в некоторых случаях – растворы химикатов и их смеси. Много сил тратил на уборку, хранение и переработку плодов и ягод. Можно было и не сохранять фрукты – они в своём разнообразии были в изобилии, но так хотелось вкушать и вкушать наливное яблочко, что пришлось придумать способы хранения. Винограду повезло – он не портился, перерабатываясь в вино.
Совершая длительные прогулки и обходы обширной райской территории и обозревая все особенности строения земли, житель рая дал названия всем деревьям, кустам и прочей растительности Эдема. Он не только обозвал все травинки, но и запечатлел их для потомков.
В саду росли яблони и груши, хурма и цитрусы, абрикосы и персики, ананасы и киви, обилие сортов винограда и бесчисленное множество разнообразных ягодников. Выращивал садовод и овощи: помидоры, капусту, арбузы, тыквы, лук, редьку и хрен.
Утомившись от дел праведных, Адам, взяв персик, присел на пень: «И кому это всё надо? Что за блажь пришла к господину, заставить меня переписать всю растительность. Ползай тут за каждой травинкой. Почки, цветочки, веточки, листочки…». Поворчавнемного, продолжил работу: «Бук, дуб, граб, тополь, осина, ель, рябина, малина, калина… роза, берёза, липа, мак. Так-так! Не закончу работу никак». Бежит времечко: годы, эры, эпохи. Работа подходит к концу. Кроме флоры Адам изучил и описал явления природы и весь окружающий мир.
– Какое небо голубое! – воскликнул он, любуясь природой, – травка зеленеет, солнышко блестит. Как замечательно!
В райском саду Адам обитал совсем один: ни зверя, ни букашки, и съесть всё фруктово-ягодное и овощное изобилие он не мог, поэтому по осени всё опадало, пропадало, гнило.Смены времён года в жарком Эдеме не было: плоды плодились и поспевали, а поедать их было некому, из-за этого в зарослях рая образовался мощный смрадный ковёр.
Распознав всё до травинки, абориген рая принялся за грибы. Перепробовал их сотни, оценил вкус, едва не отравился, зато отделил съедобные от ядовитых. Мхи и лишайники не стал классифицировать, просто записал: «Мох, лишайник, плесень».
Смрад от гниения стоял несусветный и с каждым урожаем усиливался. Бедный Адам перебрался ближе к тому месту, где был слеплен из глины. Отвоевав у прелых прелестей скромный  уголок, он скрывался там под сенью вековечного дуба.
– Ух, – выдохнул он, – я закончил эту нудную работу. Теперь можно и поваляться.
Но не тут-то было: долго валяться ему не пришлось, ибо Отец Небесный послал новое испытание. Велено было ему, владыке земному, опознать и обозвать всё зверьё и всю живность, что по высшей воле отправлялась в Эдем.
Каждый день на просторы рая прибывали всё новые и новые представители животного мира. Прилетели археоптериксы. Приползли представители рода моллюсков: аммониты и белемниты. Прибыли динозавры, стегозавры, птерозавры, черепахи, змеи и прочие гады, из водных пучин высунулись ихтиозавры. Прискакали пещерные львы, саблезубые тигры, медведи, гиены, сайгаки, олени, слоны, жирафы, кенгуру с кенгурятами, носороги, бегемоты, утконосы, ехидны. Из холодной тундры причапали мамонты, бизоны, карибу. Из ледовой пустыни притащились белые медведи, моржи, тюлени. Кто-то добирался на четвереньках, иные приползли на пузе, кое-кто вовсе задом пятился, некоторые использовали свои крылья и крылышки, а самые хитрые (клопы, да блохи) приехали на своих животных.  Из разных мест земли-матушки двигались звери в рай, да всё стадами, семьями, табунами, стаями, полчищами, тучами. Травоядные по дороге всю траву поели, а хищники «посчитали» травоядных.
К растительному смраду примешалась вонь животная. К тому же райские кущи огласились разнообразными звуками, которые сливались временами в жуткую какофонию. Рёв, рык, крик, лай, храп, визг, свист, вздох, ворчание, урчание, блеяние, мычание – всё смешалось в одном звуке. Где-то раздавалось «ку-ку», кто-то непременно поправлял: «ку-ка-ре-ку!», а им из-под листа кувшинки доносилось «ква-ква».
Адам с непосредственным детским любопытством знакомился с прибывающей живностью. «Это, похоже, корова, а это – бык. Тот маленький, стало быть, коровёнок. Нет, назовём его телёнком, ибо он вышел из тела коровы. А это что за табунок? Здесь и конь, и лошадь, и рысак, и мерин, и кобыла, и кляча. По идее, малыша надо бы назвать кобылёнком, но назовём его жеребёнком по отцу-жеребцу. А этого мордатого бегемота можно назвать и гиппопотамом. Он издалека похож на купающуюся лошадь».
Классифицируя парность животных, Адам столкнулся с неразрешимой задачей. Воробья от воробьихи он ещё смог отличить, а вот клопа от клопихи, муха от мухи, стрекозла от стрекозы, как ни бился, отличить не смог. Взял и записал кратко: «клоп, вошь, глист, оса, таракан, пчела, синица». Пока  он их записывал, расходуя очередной материал для письма, из красного яблочка выглянул «житель» и завопил: «А я кто?» «А ты – червячок!» – изнемогая от вони, спешно записал его Адам в другой свиток.
Тем временем опознанные и обозванные живые существа уносились прочь из «райских» мест, где невозможно было не только поохотиться, дабы утолить голод, но и продохнуть. Накануне прибытия всё зверьё было предупреждено о том, чтобы в раю вести себя чинно и смиренно, травку  не кушать и ни на кого не рычать. Поэтому крупная живность с нетерпением ожидала конца переписи. Мелочь же та, что тучами пожаловала в Эдем, особо не церемонилась. Мухи, комары, оводы, слепни с лёта вцепились в Адама и в убегающих животных. Бесцеремонная оса ткнулась писцу в нос. От боли и неожиданности писарь, выронив стило, свалился со стула-пня и вместо традиционного «оп-па!» воскликнул: «ос-са!». Так и записал: «оса».
Оставался неопознанным океан с сотнями тысяч его обитателей. Адам описал десятка два «водяных», среди которых были: плекостомусы, пангасиусы, лорикарии, птеригоплихты, синодоптисы, да три десятка семейств сомов и сомиков, и на этом успокоился. О китах и акулах и говорить нечего – сами выплыли на берег, чтоб познакомиться с Адамом.
При переписи животных была надежда, что Адаму найдётся помощник и товарищ, годный для совместной жизни, но – увы! такового не нашлось. Поговорить даже не с кем. Один мычит, другой молчит, лишь глазами зыркает. Кукушка выучила один только слог и время от времени его повторяет. С дальней поляны кто-то настырно советует: «спать пора! спать пора!» А этот рад, что, не в пример кукушке, усвоил даже четыре слога и долдонит на всю округу: «ку-ка-ре-ку! да «ку-ка-ре-ку!». Споткнётся, замолчит и вновь заорёт: «Всех пе-ре-ре-жу!».
Товарища среди скотов земных Адаму не нашлось, и Скульптор решил вылепить второго человека. Но глины под рукой не оказалось, пришлось ломать Адаму рёбра. Из адамова ребра вышла юная прекрасная дева, которая стала называться половинкой Адама и половиной человечества, а будущие острословы назовут всех половинок слабым полом. Таким образом,  Адам, первый человек, человек-инвалид без группы инвалидности и без пенсии, обрёл помощника.
Конечно, Творцу виднее, но думается, надо бы раньше помощника создавать – вдвоём быстрее переписали бы всю флору  и фауну.
Адам  совершил подвиг, проделав титаническую работу. Он узнал около 3500 видов млекопитающих, 5500 пресмыкающихся и гадов, 845000 членистоногих и паукообразных, 750000 насекомых, более 8500 птиц, да ещё океаны по воле божией постарались и выдали более 150000 видов живности.
Владелец Эдема щедро «наградил» «сладкую парочку». Придравшись из-за съеденного запретного плода-фрукта,изгналих из рая. «Ух, наконец-то вздохну свободно!» – изрёк Адам.

P.S. Когда Адам был только что сотворён как единственное холостое живое существо в раю, он первым делом скушал яблоко.Яблоко было неопределённого рода. Это потом далёкие потомки первого существа определили яблоку средний род. Поэтому Адам, знакомясь с предметами окружающей среды, по аналогии с яблоком всё обозначал в неопределённом роде: яблоко, тыкво, грушо, хурмо, крапиво, хрено и т.д. Да и сам он был Адамо по аналогии с Творцом, которого называл Боже. Само Слово, которое было в Начале, являлось неопределённого рода.
Всё изменилось, когда Боже подарил первосуществу помощницу. Теперь Адамо стал Адамом, перестал быть холостяком и осознал себя мужчиной.
Помощница Ева переименовала все названные Адамом предметы по родам. Хотя некоторые предметы так и остались в неопределённом роде, колибри, например.


                Буквы красные на доме

«ЖИ-ШИ» пиши через «И»! – бездоказательно, как аксиому, но с нажимом возвестила учительница.
Серёжка Канаков вспомнил, что на одной из высоток в новом микрорайоне он видел огромные красные буквы «ЖИ» и убедился, что Марьванна не врёт.
Едва дождавшись окончания уроков, он ринулся в район новостроек, чтобы найти ещё буквы «ШИ».
 Со всех сторон осмотрел с десяток нарядных новеньких домов, но нужных буковок так и не нашёл.
 «Стройкоделы! – возмутился он, – поленились дописать вторую пару букв».
На диктанте он уверенно вывел букву «И» в слове «НУЖЕН». Дефилирующая по рядам строгая учительница молча ткнула пальцем в слово «НУЖИН», думая, что ученик спохватится и исправит ошибку, но он торопливо прошептал: «ЖИ-ШИ» пиши через «И»!


                Лекарство от скуки

В ветхой избушке на лесной опушке среди дерев и кочек коротала дни и ночи  старушка. Это была обыкновенная бабушка, не Баба Яга и не колдунья. У неё даже имя своё было – Биссектриса. Она его помнила, но называть её было некому. Единственная внучка, Орфография, которая проживала в большом столичном городе, крайне редко появлялась в глуши у бабушки. Так редко, что Биссектриса стала забывать имя внучки: то ли Орфография, то ли Орфоэпия, а может, Орфограмма.
Старушка собирала вершки и корешки да пряла свою нескончаемую пряжу.  Вязать, правда, было не для кого, ведь, самой-то много ль надо? Однако все бабушки что-то вяжут. Вот и она пряла и вязала, распускала и снова вязала. И это было её единственным развлечением в серых буднях дремучей жизни.
Молодостью блеснули её глаза, когда однажды к ней в гости прилетела долгожданная внучка Орфография. Вместе с ней приехала пожилая родственница Биссектрисы Деривация. Внучка в городе постигала большие науки, и бабушка ею очень гордилась. Лишь один раз она посетовала, что скучно жить в лесных дебрях. Одно лишь утешение – это бесконечная пряжа и вязание. Когда внучка уехала, а Деривация осталась, Биссектриса обнаружила в горнице пакет. В нём была записка:
«Дорогая бабуля! В этом пакете лекарство от скуки. Оно доставит тебе интерес, подарит увлекательное занятие. Эти красивые разноцветные камушки я собрала на берегу ручья. Там их много, но если вдруг не хватит, ты сама можешь набрать сколько угодно.
P. S.  Чтобы игра была плодотворной, тебе, баба Биса, надо поменять имя. Будешь называться Морфологией. Забудь старое имя, оно такое не грамматическое».
Твоя внучка Орфография.

Баба Биса, вытряхнув на стол содержимое пакета, стала разбирать и разглядывать гладкие камушки. И о чудо! Разноцветные камушки вмиг превратились в корни и аффиксы (префиксы – их школьники называют приставками; инфиксы, вставляемые внутрь корня при словообразовании или словоизменении; интерфиксы, служащие для соединения двух корней в сложном слове; суффиксы, которые оспаривают своё место подле корня и другие конструктивные элементы слов).
Биссектриса выбрала из кучи корни ЛУК, БОР, ЖУК и стала приставлять к ним первый попавшийся суффикс ИК. Получилось: ЛУКИК, БОРИК, ЖУКИК. Деривация, посмотрев на то, что получилось у родственницы, воскликнула:
– Ну и Биса! Какие у тебя нескладные слова образуются! Непонятки какие-то! Права внучка – менять тебе надо имя.
– Ладно, буду Морфологией.  Кстати, Морфология, как гласит справочник, это: «дочь Грамматики, изучающая структуру слова, выражение грамматических значений в пределах слова, формы словоизменения, группировку слов по частям речи».
Как только она произнесла своё новое имя, из кучи выскочил суффикс ОК и, оттолкнув ИК, встал на его место. Новые слова: ЛУЧОК, БОРОК, ЖУЧОК стали понятными.
– В корнях ЛУК, ЖУК была буква К, спохватилась Марфа, – как успела окрестить её Деривация, – а в новых словах появилась вместо неё буква Ч.
– Здесь происходит историческое чередование согласных, которое нашло своё отражение ещё в старославянском языке, – авторитетно заявила Девация, она же Дева, как, в свою очередь, назвала её Марфа, и сообщила, что деривация, по мнению того же справочника, означает: «образование новых слов при помощи словообразовательных средств и в соответствии со словообразовательными моделями данного языка».
Старушки-подружки  скуке дали бой, и скука ускакала прочь в лесные дебри в глухую ночь.
     Кучка на столе растаяла, и Морфология с Деривацией отправились к засохшему руслу ручья, который проложил себе новое русло. Сверкающей россыпью блеснули драгоценные камушки. Старушки наполнили корзины, принесли в избушку. Подумали, да натаскали этой «благодати» столько, что завалили сени, чулан и половину избы. Много слов образовали. Долго бились над словом ВЫНУТЬ, отыскивая корень. Сошлись во мнении, что корня здесь нет. Есть префикс ВЫ да два суффикса НУ и ТЬ, а корень здесь нулевой.
– Если есть нулевой префикс, нулевой суффикс и нулевая флексия, то бишь, окончание, то должен быть и нулевой корень, – логически вычислила Девация.
– Действительно, в слове ДОМ нет ни приставки, ни суффикса, ни окончания. Всё нулевое, а основа слова равна корню, – подтвердила Марфа.
Когда всю «благодать» использовали в качестве строительного материала и наплодили уйму слов,то разложили всё по полочкам и стали подсчитывать. Оказалось, что префиксов в наличии более семи десятков, суффиксов – более пяти сотен, а корней столько, что сбились со  счёта и прекратили их считать. Среди префиксов  наиболее активными оказались: ЗА, НА, О, ВЫ, РАС, В, ОТ, РАЗ, ПО, ПРИ, ПРО, ПОД, ПЕРЕ, ОБ, У, С, ДО, ИЗ, СО, ИС, НЕ, БЕЗ, БЕС, ПРЕ, ВС, ВОЗ, ПРЕД, ВО, НАД  и некоторые другие. Остальные, хотя и в ходу, но менее продуктивны.
Среди суффиксов на первое место выдвинулись: А, И, Н, ИВА, К, Л, ОВ, ОСТ, ЫВА, Я, НИ, НУ, ТЕЛ, ИК, ЕНИ, ВА, ИН, Е, ОЧ, В, ИЦ, ИЧ, ОК, Т, ЕНН, ЧИК, ЩИК  и другие.
Надо сказать, что далеко за дремучим лесом существовали обеднённые люди: буки, молчуны, ворчуны, шаркуны и иной малоразговорчивый народец. Изъяснялись они жестами да матами. Непривлекательный был народец. Им же казалось это нормой жизни. Вот в эту-то местность и отправилась Деривация с просветительской миссией. Прививая дремучим людям любовь к нормальной человеческой речи, она так преуспела в своём рвении, что впоследствии они заявили: «… и теплеет на сердце от звука родной речи».
Пока Деривация занималась с этими людьми, Морфология  распределила словесный материал по отдельным кучкам и назвала их Частями Речи. Каждая  кучка представляла собой определённую часть речи.
Первые три Части, имея некоторую общность, составили группу Имён: Имя Существительное, Имя Прилагательное и Имя Числительное.
Четвёртую Часть, имеющую кое-какое родство с тремя братьями, Марфа назвала Местоимением и поставила за группой Имён, потому что эти Местоимения часто выступали вместо Имён.
Пятая куча, названная Глаголом, всё росла и росла. Пришлось и её распределить. Она распалась на четыре группы: 1) Инфинитив, или Неопределённая форма Глагола; 2) Личная, или Спрягаемая форма Глагола; 3) Причастие как особая форма Глагола; 4) Деепричастие – вторая особая форма.
Шестую часть составили Наречия. Их тоже было немало, и Морфология из их состава вычленила: 1) Модальные слова; 2) слова Категории состояния. Формально они все схожи с Наречиями, а по сути – разные.
Старушка Марфа, разбирая и сортируя слова, так увлеклась, что забросила своё корыто и нескончаемую пряжу.
Образовав шесть частей, она с удивлением обнаружила, что осталось ещё довольно много «материала». Морфология назвала остатки Служебными словами, среди которых оказались Предлоги, Союзы и Частицы.
Первые шесть частей стали называться Знаменательными, а эти три из остатков кучи – Незнаменательными, то есть, Служебными.
Проделав огромную работу, Марфа облегчённо вздохнула, радуясь завершению такого увлекательного занятия, и взялась за веник, чтобы навести в избе порядок. Намела ещё кучку морфем и морфов. Рассортировала и получила ещё две части:  Междометия и Звукоподражания.  Всего же  из всей кучи она насчитала  11 частей.
Междометия и Звукоподражания играют активную роль в обогащении других частей речи.
Окончательно завершив дела, старушка испекла пироги, согрела в пузатом самоваре чай и, дождавшись Деривации, угостила её на славу, да и себя не забыла попотчевать.


                Клад из глубины веков

По аллеям парка с Тотошей и Кокошей проходил тот самый крокодил, который мочалку, словно галку, проглотил.
На одной из скамеек отдыхал крокодил Гена, мучительно раздумывая о том, что бы подарить на день рождения Чебурашке, своему новому другу. Наш знакомый крокодил, тот, что мочалку проглотил, подсел на скамейку к Гене – и потекла беседа.
По соседней аллее, сгорбившись в три погибели под тяжестью огромной ноши, поминутно озираясь, пробирался старый Чёрный Бес, сын Страшного Чёрта. Старик, сбросив с плеч груз, присел было на табуретку, да рухнул вместе с ней в Тартар. Этот табурет сделал на уроках труда ученик Двойкин. Тащил её, тащил, да бросил.
Тотоша с Кокошей наблюдали эту сцену и очень удивились, когда носильщика возле мешка не оказалось. Сцену падения Беса они проглядели, ибо в тот момент ветер проносил мимо Тотоши азбуку, которую он успел проглотить, а на Кокошу свалился с дерева букварь. Кокоша, конечно же, не растерялся. Азбуке учили козу, она успела выучить только две буквы: М и Е, как шквал ветра вырвал книжицу из рук учительницы. Букварь выронил с балкона Буратино, когда Мальвина задала ему выучить урок.
Крокодилята подошли к мешку, но поднять не смогли. – Ай, да Бес! Ему посилен любой вес, – воскликнули они и стали развязывать узел. В мешке оказались слова. Очень много слов, полный большущий мешок. Чёрный Бес по заданию Страшного Чёрта  выкрал у древних русичей богатство их языка и собирался перепрятать от юных следопытов.
Братья повалили куль и стали тянуть за углы, дабы освободить груз. Образовалась огромная куча полосок пергамента, на которых были написаны разные слова.
Тотоша с Кокошей, проглотив азбуку и букварь, поумнели и, не в пример козе, научились читать даже слоги. Выбирали из кучи пергаментики, читали по слогам и понравившиеся слова складывали каждый в свою кучку.
По аллее гулял Антошка, который не желал копать картошку. Подошёл к братьям и стал помогать разбирать слова. – Это, братцы, мне по силам, откажусь теперь едва ли, – пропел он, роясь в куче. Вытащил полоску со словом ГОРОД и сказал: – Это  слово мне знакомо. Порылся ещё и выудил другую полоску, где было написано ВОЛОСТЬ. Антошка произнёс: – Таких слов я не знаю. Это мы не проходили, Это нам не задавали.
Через  парк проходил Знайка. Он подошёл к троице и поинтересовался, чем они здесь занимаются. Антошка показал знакомые и незнакомые ему слова и спросил, почему их так много.
– Послушайте, что я вам сообщу, – произнёс Знайка с умным видом и стал рассказывать.
– Киевская Русь, – начал он, – объединяла племена полян, древлян, дреговичей, волынян, северян, радимичей, полочан, словен, вятичей. В Древней Руси письменность, то бишь, грамотность достаточно широко была распространена среди населения.
Литература того периода была разнообразной: грамоты, частная  переписка, дневники, летописи, надписи на предметах, публицистика, художественные и научные произведения и другое. И разговаривали все эти объединённые племена на одном древнерусском языке. После принятия в 10 веке на Руси христианства возникло двуязычие. В обиходе оказались древнерусский и старославянский, который по праву называли церковнославянским, поскольку этот язык преимущественно использовали церковники для своих проповедей и переводов с греческого необходимой литературы. Наш современный язык использует многие слова древнерусского и старославянского языков.
Чтобы знать, какие слова принадлежали тому или другому языку, достаточно посмотреть на «подсказку». Старославянизмы, например, оставили в современном языке такие элементы слов, как начальное РА-, РЕ-, ЛА- : работа, ребёнок, ладья; неполногласие –РА-, -РЕ-, -ЛА-, -ЛЕ- : врата, бремя, глава, плен; начальные НИЗ-, ИЗ-, А-, Е-, Ю- : низвергнуть, ниспослать, известный, испечь, агнец, алчный, есень, юноша; ударное -Е-: небо, крест; элементы –ЖД-, -Щ-, -З-, -ЗНЬ, -СТВИЕ, -ЧИЙ, -ЫНЯ, -ТВА, -ЕСИ, -АЩ, -УЩ : вождь, мощь, польза, жизнь, бедствие, рабочий, твердыня, жатва, небеси, лежащий, бегущий; суффиксы –ТЕЛЬ, -ЕНИЕ, -АНИЕ, -ЕСТВО: читатель, строение, страдание, человечество; церковноупотребительные ЗЛО-, БЛАГО-, ДОБРО-, БОГО-, СУЕ- : злословие, благовоние, добродушие, богобоязненный, суеверный.
Некоторым старославянским словам соответствовали древнерусские, которые оставили в современном языке свои элементы: -ОРО-, -ЕРЕ-, -ОЛО-, РО-, ЛО-, -Ж-, -Ч-, ударное О(Ё): ворота, берег, голос, рост, лодка, вожак, свеча, нёбо, одёжа.
Немного подумав, Знайка предложил: – Ну вот, теперь вы знаете элементы слов древних языков и сами можете найти немало таких слов. Некоторые из них, соответствовавшие друг другу в то время, ныне изменили свой смысл: голос – нейтральное слово, а глас – книжное, поэтическое;  также – холод и хлад; голова и глава. Мне кажется, вам понравится поиграть в следопытов и поискать такие пары слов.Тотоша с Кокошей согласно покивали головами, а Антошка пропел своё любимое: – Это, братцы, мне по силам, откажусь теперь едва ли.


                В «дальние страны»

Все мы, мальчишки пятидесятых годов двадцатого века, читали захватывающее произведение Аркадия Гайдара «Дальние страны», а также книги разных путешественников, но не всем довелось в детстве побродить, попутешествовать.
Дух бродяжничества поселился во мне с детства. Помнится, первый побег из пионерского лагеря я совершил вместе с каким-то парнишкой за компанию, а вот первый побег из дома (в возрасте 10 лет) произошёл по другой причине. Соседский Валька посулил набить мне морду, когда я вернусь из магазина с хлебом. В нашем магазине хлеба не оказалось, поэтому потопал в «Элеваторский», но и там хлеб уже расхватали. Пришлось тащиться в «Деповской», который располагался за линиями железной дороги, недалеко от станции. Переходя железную дорогу, на одном из путей восточного парка обнаружил приоткрытый вагон, откуда вился дымок и разносились аппетитные запахи.
– Дяденька, куда вы едете? – спросил я у таёжника, сопровождавшего груз.
– В Ижевск едем. Везём енотов в зоопарк из Уссурийска. Вот они, в клетках. Обе половины вагона доверху заставлены клетками, в проходе – буржуйка, лавки и нары. На печке разогревается тушёнка и манит своими запахами.
– Возьмите меня с собой!
– А куда тебе надо?
– В Петропавловск. Там у меня сестра работает.
– Садись, места не жалко. Доедем и до Петропавловска, а если хочешь, то и дальше поедем.
Я мигом взобрался в вагон, и через несколько минут товарняк тронулся.
«Эх, хлеба не купил! – подумал я с досадой, – зато Валик морду не начистит». Меня вкусно накормили. После сытной еды думать о неприятностях не хотелось и я тотчас же взялся помогать охотникам. Они кормили зверьков и чистили клетки.
К Петропавловску подъехали ночью. Очень уж не хотелось покидать тёплый, уютный вагон и уходить в сырую темноту незнакомого города.
– Ночью идти боязно, поеду в Курган! Там у меня дядя живёт, тётя и брат двоюродный.
– В Курган, так в Курган.
И ещё на несколько суток продлилось путешествие. Паровозы тогда ходили весьма медленно, заправляясь на каждой  узловой станции водой и углём. 
В Курган приехали рано утром. От выпавшего первого снега ночная тьма поспешила отступить. Теперь у меня никакой отговорки не было. Заботливые звероловы снабдили тёплой одеждой, провизией на первое время, и я покинул гостеприимный вагон.  Старенький автобусик дотрясменя до нужной остановки.
В квартире Шибаевых уже проснулись. Александр, мой двоюродный брат, разжигал в коридоре примус. На сковородку с шипящим салом пришлось добавить ещё и ливерной колбасы.
Во время завтрака я рассказал, по какой причине оказался у них. Было решено написать матери письмо, а то она, бедная, наверно, уже с ума сошла, не зная, куда я подевался, всего лишь выйдя за хлебом.
– Ну, вот нам и нянька будет, – сказала Катя, и Шибаевы оставили меня у себя.
В это время у них была только  Светка, лет четырёх-пяти, а Катя ходила вторым.
Тётя Лена болела. Привязался какой-то рак, и месяцев через пять она скончалась.
Жили они вчетвером в  маленькой комнатушке в деревянном двухэтажном бараке со скрипучей лестницей снаружи. Дом находился на улице Савельева, почти на пересечении с улицей Куйбышева.
Водоразборная колонка находилась на улице. Вода отпускалась по талончикам: одно ведро за двухкопеечный талон.
Однажды тётя Лена попросила меня опустить письмо в почтовый ящик, который находился на углу улицы. Я же побежал на  вокзал, чтобы опустить конверт в большой почтовый ящик с  надписью «Для писем», думая, что так оно быстрее дойдёт до адресата. Затратил времени гораздо больше, зато узнал, что письмо можно бросать в любой почтовый ящик города.
Со Светланкой мы часто гуляли. Я возил её на саночках. Однажды напросился к извозчику на розвальни, а он, сунув мне вожжи в руки, соскочил с саней и устремился в «Чайную», мол, лошадь сама дорогу знает.
И точно, умная лошадь сама въехала в открытые ворота какой-то организации и остановилась. Я со Светочкой и саночками поспешил ретироваться. Поблуждав немного, мы вскоре нашли нашу улицу.
Александр определил меня в школу, и до каникул я проживал у них, а потом меня так же поездом отправили домой.


                Зачёт по последнему

Накануне инспекторской проверки в части был проведён марш-бросок. Как известно, в строевых частях Советской Армии упор больше делался на политическую и строевую подготовку, а физическая и боевая осуществлялись по остаточному принципу, поэтому после марш-броска кто-то «отмаршировался», а кое-кто «отбросился». Однажды пришло известие, что наша часть будет участвовать в каком-то параде, и мы целую неделю в ущерб всем подготовкам сутками  маршировали на плацу.
Марш-бросок – это скоростной бег солдатика с полной боевой выкладкой километров на двадцать по пересечённой местности: где по асфальту, где по буеракам, по песку и гравию, по снегам и грязи, по лесам и болотам, а то и по пояс в воде, чтобы замести следы.
В третьем взводе третьей роты служили три богатыря: Сергей Бирский, Сергей Плахута и Отто Гроссман, богатыри – не вы, все баскетбольного роста.  Им даже каши давали двойную порцию. Эта тройка мчалась впереди, за ними по пятам гналась средняя публика, а позади понуро плелись «гримасы фортуны» – двое маленьких солдатиков, боевая выкладка которых принизила их ещё больше. Группа бегунов растянулась на добрый километр. Шустрый помощник командира взвода сержант Поликарп Поликарпов охрип, бедный, от понуканий, подгоняя отстающих. Взвод должен был уложиться в отведённое время. Зачёт выставлялся по последнему прибежавшему воину. Как ни понукали командиры отделений своих бойцов, бегуны не могли слиться в единый монолит. Тогда бегущие в авангарде переместились в арьергард и стали постепенно разукомплектовывать отстающих малосильных товарищей. На предпоследнем двухкилометровом круге с Кнопкина и Тараканчикова сняли уже всю амуницию, но те, бежавшие налегке, всё равно отставали. На последнем завершающем круге, распределив часть ноши отстающих среди фаворитов, бравые ребята взяли за руки двух немощных солдатиков и завершили бег единой сплочённой командой. Вожделенный зачёт был получен.


                Магия Великой книги

Эту огромную объёмную Библию, весом более четверти пуда, в числе других раритетов Зоя Кузьминична привезла из Харбина. Книга, издания петровских времён, была набрана крупным шрифтом на двух языках – церковно-славянском и тогдашнем русском с «ятями», краткими «и» и твёрдыми знаками на конце слов, с обилием вензелей, инициалов и вставных иллюстраций с обитателями ада и рая.
Отец Зои,  крупный железнодорожный чиновник Кузьма Фёдорович Распопов, строил Транссиб и Китайско-Восточную железную дорогу. Его семья не успевала обживаться на каждом новом месте, задержались они лишь в Харбине, поскольку начатым в 1898 году строительством железной дороги от Порт-Артура до КВЖД Распопов руководил из этого города.
Русская диаспора в Харбине, центре всей КВЖД, была значительной и состояла не только из обслуживающего дорогу персонала. Разный люд обитал в этих краях. Здесь был даже свой театр, куда нередко наезжали бродячие актёры, музыканты и драматурги из обеих столиц и других центров России. Упоминались имена Буренина и Сабурова, Соловьёва и Измайлова.
В восемнадцать лет Зоя расцвела, по словам лириков, как маковый букет. Нашлись и воздыхатели. Самым настойчивым  из молодых людей оказался Меркула Попов. Вторым претендентом на руку и сердце красавицы, избранным ею из числа когорты кавалеров, был Евстафий Рогов, молодой перспективный чиновник из аппарата управления дороги. Молодой перспективный брал стихами и нежностью. Может, он намекал на соперника, процитировав однажды Блока: «…есть у поэта и косы, и тучки, и век золотой, тебе ж не доступно всё это!..»
Актуальной, пожалуй, в то время оказалась будущая поэтическая строфа: «Ой, рябина-рябинушка, сердцу подскажи!» Неизвестно, чем бы закончился любовный треугольник, если бы вдруг Меркулу не отозвали на родину. Он не успел ещё подойти к решению о предложении. Да, в то время дружили на совесть, «не то, что нынешнее племя», как заметил Михаил Лермонтов. В наше время воздыхатель успел бы и предложение сделать, и свадьбу учинить, и разругаться, превратив медовый месяц в кошмарный сон, а то и вовсе развестись.
С исчезновением опасного соперника Евстафий, усилив лирические излияния, был награждён: и сердце красавицы вкупе с другими её членами было отдано в руки пылкого кавалера. В 1899 году молодая чета вернулась в Россию, где через год у них появился первенец – дочь Мария. Из Харбина Зоя привезла две вещи: упомянутую уже весомую Книгу и швейную машинку фирмы «Зингер». Она на ней шила не только театральные костюмы, но и рабочую одежду для нуждающихся железнодорожников. Обе вещи ей были дороги. Кстати, этот зингеровский экспонат до сих пор исправно служит правнучке с  праправнучкой.
Роговы были светскими людьми. Они, конечно же, чтили господствующую религию, но не отягощали себя стоянием и выслушиванием длинных проповедей и утомительных церковных служб, поэтому Библия, в отличие от швейной машинки, к которой продолжали прикасаться ловкие женские руки, не заняла почётного места в горнице-светлице.
Шестнадцатилетняя Мария Рогова обнаружила в библиотеке родителей старинную Книгу и увлеклась рассматриванием иллюстраций. Такую книгу не просто было взять в руки – к ней подсаживались. Теперь она заняла своё место на круглом столе. Между страницами девушке попался пожелтевший листок бумаги, на котором было написано: «Ты не стала моей женой, но мой сын женится на твоей дочери. Да будет так!» И ни даты, ни подписи. Зоя Кузьминична призналась, что Священный фолиант ей подарил перед своим отъездом Меркула Попов, а записку она видит впервые. Все были удовлетворены таким объяснением, и жизнь потекла привычным руслом. Семья Роговых, в которой было уже шестеро детей, продолжала проживать в своём имении в деревне Носково Курганского уезда Челябинской губернии, и ничто не влияло на привычный уклад деревенской жизни семьи, даже революции прошли стороной, лишь опахнув местность своим горячим дыханием. Когда семья перебралась в город, Мария, а следом за ней и Надежда, большую часть времени отдавали раненым в тыловом госпитале. Мария выходила одного из раненых и вышла за него замуж. Как вы уже, наверно, догадались, им оказался сын Меркулы, Иван Меркулович Попов.
Новая семья, получив в подарок фолиант и родительское благословение, укатила на Алтай, поселившись в скромной деревеньке Повалихе. Выбор Ивана был не случаен: на Алтае проживал его фронтовой друг Никита Мягчилов, который во время войны с именем Христа спас Ивана от погибели, вытащив раненого с поля боя. Иван, выполняя свой фронтовой обет, принял Христову веру, за ним вскоре последовала и Мария. Библия, выпущенная из рук отца, вернулась в руки сына. Только сейчас заметили, что на титульном листе вверху очень мелким рукописным шрифтом было написано: «Старшей дочери», а внизу – латиницей: «Siebenundsiebzig». Латинское число оказалось сроком жизни держателей  Великой Книги: Зоя Кузьминична ушла из жизни в 77 лет, Мария с Надеждой – также.  Любовь Ивановна, старшая дочь Марии Евстафьевны и младшая  её сестра, Парасковья Евстафьевна в прямом смысле поделили Книгу: одной достался Ветхий завет, другой – Новый. Недостающие и оторванные корочки обшили тканью, и две «новые» библии тотчас похудели и приобрели странный вид. Раритет перестал быть раритетом.
Прошли годы.Праправнучка Люба Павлова, собирая данные о своей родословной, заодно озаботилась и поисками реликвий, в итоге упорный труд увенчался успехом. Но каково же было разочарование, когда наследница Ольга, одна из шестерых старших праправнучек, сообщила изыскательнице, что накануне её визита из Дрездена прилетал Густав Корф, муж Оксаны, их общей родственницы и обладательницы второй части Библии, и выкупил первую часть раритета.
Иностранец пообещал отреставрировать эту редкость и подарить её Дрезденской галерее. Учитывая природную пунктуальность Корфа, сомневаться в правдивости его действий не приходилось. Потому и согласились на выкуп.Теперь остаётся только надеяться, что Книга займёт достойное место в галерее и сохранится таким образом для нынешних и будущих поколений любителей истории.


                На пляже

 Ночная смена на стройке закончилась. Несмотря на утреннюю прохладу, денёк обещал быть жарким, и трое друзей помчались на пляж, чтобы первыми окунуться в прохладные и чистые ещё воды Оби. Ранним утром берег почти пустынен, и можно вволю подурачиться, порезвиться, выплёскивая неуёмную энергию молодости.
В строительной бригаде работало немало выпускников училища, но наша троица была из одной группы и держалась всегда вместе. Так легче отбиваться от назойливых наставников.
Женька Ивлев и Мишка Иванов, на ходу стягивая одежду, с разбегу бросились в прохладные волны, и через минуту их головёнки уже трудно было разглядеть в ослепительной ряби реки. Я плавать не умел, поэтому плескался в прибрежной мути, приглядывая за одеждой. С завистью смотрел вслед уплывающим и с яростью молотил по воде, пытаясь удержаться на плаву. Когда-то в детстве научить меня плавать пытался взрослый пацан Панька Верин. Он помог взобраться на плотик и на середине котлована, сбросив в воду, сказал: «Плыви!» Подоспевшие ребята не дали утонуть.
В этот раз вода была теплее обычного, и выходить из неё не хотелось. Я забирался в речку по грудь и чуть выше, отталкивался от песчаного дна и «плыл» к берегу. Вновь забирался, подпрыгивал и плыл по-собачьи. Так увлёкся, что ни разу не проверил наличие одежды. Ребята уже вышли из воды и, стуча зубами, пытались найти свои вещи.
– Эй ты, земноводное, где одежда? Да вылазь побыстрее, всю воду взбулгачил!
Одежды на берегу не было: ни вблизи, ни вдалеке. Обыскали всё – тщетно!
Смирившись с загадочным исчезновением сразу трёх комплектов немудрённых пожитков, мы двинулись с пляжа в одних трусах лёгким спортивным бегом. По тёплому асфальту городских улиц быстро шлёпали три пары босых ног. В трамвай войти не решились и долго пробирались закоулками до общаги.
Добрались благополучно. Влезли в окно…
Вечером, поднимаясь на леса строящегося дома, увидели на свежей кладке стены три стопочки своей одежды: носки, башмаки, рубашки и штаны.


                Не одно и то же ли?

Сижу на своём пятачке у камина. Быстро сгорающий хворост весело подмигивает золотыми угольками, а лёгкое движение воздуха меняет их причудливую форму и окраску. Дым очага, как дым Отечества, мне сладок и приятен, и мой дымок мне глаз не ест.
На ветках яблоньки пташки звонко щебечут, не обращая никакого внимания на тот прискорбный факт, что соседский кот уже давно внимательно наблюдает за веселящейся неугомонной стайкой, рыжим огнём мелькая в зарослях крапивы.
Миниатюрная гусеница, грациозно изогнув изумрудную спинку, вальяжно вышагивает по настилу. Из щелей повыскакивали муравьи и смело бросились на врага. Бедненькая гусеничка яростно отбивалась, но силы были неравными, и победа досталась «пиратам». Разбойники поволокли добычу в укромный уголок.
В это время, радужно переливаясь, закачалась на солнце паутина, натянутая под крышей навеса. Это крупная муха, застряв на секунду в липкой сети, отчаянно дёрнулась и вырвалась на свободу, порвав нить. Паук не замедлил явиться. Осмотрев порванную сеть, он, грустно покачав головой, починил ловушку и смиренно убрался в засаду.
И вновь воцарилась тишина, разлилось блаженство,одолели лень и нега.  Хотел отобрать у муравьёв гусеницу и предложить её пауку взамен мухи. Только нагнулся за щепочкой, как с улицы раздался возглас:
– Хозяин! Эй, хозяин!
Пожалев и лень, и негу, головы даже не поднял.  «Да он глухой, наверное!» –решили за забором и вошли в калитку. Две озабоченные тётеньки, оставив остальных толпиться у калитки, подошли почти вплотную и гаркнули:
– Хозяин!?
Жалея нарушенную тишину, порушенную красоту и вспугнутую блажь, я нехотя поднял голову и невнятно произнёс:
–Я не хозяин.
–А кто же вы? – весьма изумились вопрошатели.
–Я муж хозяйки. А её сейчас нет.
Исчерпав свой пафос, пришельцы нерешительно потоптались и потопали обратно. От калитки донеслось: «Разве это не одно и то же?»
Встретив мою хозяйку, они поинтересовались, почему я так им ответил.
–У него высокое давление. Лишние проблемы ему не нужны, – ответила она, и озадаченные тётеньки пошли дальше, предаваясь размышлениям о странностях человеческой натуры.


                Недели расписанье

Вторник, среда, четверг –
труд интенсивный на благо России.
Пятница –
разбор ошибок, грехов удаленье.
Суббота –
мыло душистое, полотенце пушистое да большое мочало: забота смыта, работа забыта – отдыха начало.
Воскресенье –
большое отдохновенье.
Понедельник –
вздох от воскресенья, отдых от отдохновенья.

Недели расписанье: отдых, созиданье. Найдёшь начало – увидишь конец.



                Падающее дерево

Посвящается Лидии Григорьевне Снетковой, ветерану педагогического труда.
    
Катюшу в группу продлённого дня привела мама: – Катенька, ты оставайся здесь, моё солнышко, а мне на работу надо. И ушла. Девочка осмотрелась, подумала и… заплакала. Стояла и бесшумно плакала. Крупные «бриллианты» медленно скатывались вниз. Странно, но слёзы были ей к лицу: они ещё больше украшали её прелестное личико. Это лёгкая тучка проскользнула по небосводу, закрыв на секунду-другую ласковое солнышко и пролив на зелёную землю живительные капли влаги. В живых смородинках глаз Катюши застыл вопрос: «За что? Почему меня лишили домашнего уюта, оторвали от игрушек и привели сюда, где много чужих лиц? А вдруг они плохие!»
Коля, которого привели немного раньше, посмотрел на плачущую малышку и тоже заплакал.
Я нежно обнял их, утешаю, что-то воркую. Подскочила Оленька и ревниво уцепилась сбоку. Следом Леночка бежит. Подбежали остальные: пищат, галдят, смеются, всхлипывают – всем хочется внимания и ласки. Началась весёлая возня. Слёзы забыты – горя нет. Рассказал им про падающее дерево: пристали – пойдёмте смотреть!
Огромный тополь, верхушкой достающий до крыши многоэтажки, вдруг стал отклоняться от вертикали, с каждым годом всё ближе наклоняясь к земле, да так и завис. Зрелище, конечно же, интересное. Десятки удивлённых глаз изумлённо смотрели на падающего великана, который, напрягая последние силы, пытался удержать падение.
Рядом с диковинкой открылось кафе-мороженое. Мы назвали кафе «Падающим тополем» и полюбили его за разнообразие лакомств.
   


                Плюшкины наших дней

Однажды Павел Иванович Чичиков, нанося  визиты местным помещикам, заглянул к Плюшкину и, «отворивши эту дверь, он был поражён представшим беспорядком. Казалось, как будто в доме происходило мытьё полов и сюда на время нагромоздили всю мебель. На одном столе стоял даже сломанный стул, и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину. В углу комнаты была навалена на полу куча того, что погрубее и что недостойно лежать на столах. Что именно находилось в куче, решить было трудно, ибо пыли на ней было в таком изобилии, что руки всякого касавшегося становились похожими на перчатки; заметнее прочего высовывался оттуда отломленный кусок деревянной лопаты и старая подошва сапога».
Потомки Степана Плюшкина встречаются и ныне. Один из них, Евгений Черкасов, который живёт в нашем городе, в отличие от гоголевского героя, ещё не стар, да и, пожалуй, не скуп, хотя и одинок, как Степан, которому «одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее…» Евгений унаследовал от родителей однокомнатную квартиру и дачный участок со скромным домиком, который, как известно, стареет быстрее хозяина.
За годы одиночества наследник умудрился превратить квартиру в свалку, в хранилище ненужных вещей, а садовый участок так запустил, что прохожие стараются быстрее проскочить мрачное место. Некогда скромный, но уютный домик обветшал, покосился как-то сразу на три стороны, кровля осунулась и стала напоминать впалые бока отработавшей клячи.
Садовод исправно посещал дачу, пытался экспериментировать: выращивал в горшочках рассаду картофеля, чтобы раньше получить клубни. Но что-то не срабатывало: огурцы пропадали, помидоры давали корявые незрелые горошины, а клубни, едва зародясь, поедались хозяином. С каждым сезоном сад дичал. К зарослям крыжовника, малины и жимолости уже и подступиться не решался. Железная калитка, бренча цепью, вначале исправно впускала хозяина, затем скрылась в зарослях, заржавела и взбунтовалась, за что была наказана огромным амбарным замком. Натаскав со свалок деревяшек, плюшкинец обновил забор, выкрасил его битумом и густо покрыл солидолом. В  углу соорудил тайный лаз и прошмыгивал в заросли в свои редкие теперь наезды.
Дом, заполненный хламом, пришлось заколотить. Вскоре и веранду постигла та же участь. Перебрался в баню. Спасался там от дождя и зноя, но плюшкинская болезнь продолжалась, и баню также пришлось заколотить.Лишившись последнего убежища, он отвоевал у зарослей пятачок, соорудил там печурку с топчаном и тентом, чтобы укрыться от непогоды. Что было в домике и бане, догадаться не трудно. Там было всё, в изобилии присутствующее на многочисленных свалках и стройках: обломки кирпичей и плиток, куски кровельных материалов, ящики, банки, деревяшки, мотки проволоки и провода, всевозможные железяки и иное такое, что даже самая передовая мысль не способна придумать, куда всё это приспособить. И всё это «добро» годами было невостребованным, но  неуклонно прибавлялось.
В квартире хаос неописуемый: не всякий и поверит. Балкон завален хламом до немыслимых пределов, благо, что с улицы он скрывался за шикарным тополем. У Плюшкина только в углу была навалена куча, а у нашего героя все углы и вся комната были заставлены, завалены, засыпаны. Чтобы пробраться к балкону, приходилось отпихивать в стороны хлам, перепрыгивать через препятствия, перелазить через преграды. Одного похода на балкон и обратно хватило бы на звание Героя Труда. Койка придвинута к дверям, чтобы легче было «нырять» в неё. Да и на ней уже в избытке скопились «тряпки».
Один из гоголевских героев «кроме страсти к чтению, имел ещё два обыкновения, составляющие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собой какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем…» Наш жилец страсти к чтению не имел, но два других обыкновения имел в избытке. Однако никто не говорил им, этим двум героям, словами Чичикова: «Ты, брат, чёрт тебя знает, потеешь, что ли. Сходил бы ты хоть в баню».
Об одежде Евгения Ивановича и говорить не приходится – самый последний бомж одевается лучше его.
Входная дверь квартиры представляет собой своего рода тамбур, состоящий из двух дверей с тремя замками  на каждой. С лестничной площадки он открывает первую дверь, входит в тамбур, закрывает её и в темноте открывает вторую, которую также запирает на все замки и дополнительный засов. Ванна забита барахлом, смывной бачок рухнул. К потрескавшемуся унитазу из кухни выведен шланг, вода из которого используется на все нужды. Газовая плита наводит на крамольную мысль: «Как это ты ещё не взорвалась?!» Да ей и пользовались редко. Наваренного в  благодушно-хозяйственном порыве борща из концентрата хватало на  неделю, а то и дольше.
Редких посетителей он с порога предупреждает: «Вот ремонт затеял!» Слово «ремонт» стало паролем: «Ремонтом хотел заняться», «Ремонт в квартире у меня», «Ремонт у меня!»
Можно было бы поверить слову «ремонт», если бы на полу не валялись довольно дефицитные вещи: лерки, метчики, свёрла, напильники и надфили, мелкие  гаечные ключи и отвёртки, обломки  ножовочных полотен, гайки, шайбы, винты, болты, втулки, шестерни, колёса и колёсики, какие-то замысловатого вида фигуры металлического происхождения – итог работы на заводе. Что ещё может интересовать человека с задатками инженера-конструктора! О работе на зеркальной фабрике напоминают кругляшки и обломки зеркал.
Евгений Черкасов на своей даче никогда не ночевал. Сначала он ездил на стареньком велосипеде, преодолевая немалое расстояние с улицы Островского близ Исакова до садоводства «Фиалка» на конечной остановке автобуса 23-го маршрута. Когда весь город уже катался на новеньких комфортабельных велосипедах, наш велосипедист «вытянулся», но купил себе такой же. Степан Плюшкин такой траты себе не позволил бы.
Когда отвоёванный у зарослей уголок отдыха превратился в свалку и выжил  садовода, хозяин перебрался в ближайшую церковь и  стал её послушным постояльцем.
А тем временем моль в квартире и ржа  на даче медленно, но неуклонно разрушают нажитое «добро».
Наш герой, второй Плюшкин, не одинок. В одной из квартир живут две старушки. Они тоже перепрыгивают через кучи «добра», только тряпочного происхождения.
А третий герой, Владимир, – фамилию называть не хочется, – весьма стеснительный. Он никогда никого в свои покои не допускает. По словам одного из друзей, Сергея К., привычного ко всяким неожиданностям, случайно посетившего Владимира, у него от всего увиденного «отвалилась челюсть».
Такие вот они – Плюшкины наших дней.


                Последний тюк

Неисповедимы зигзаги Фортуны. Улыбнётся, осчастливит, окрылит порой, а в  другой раз отвернётся, как от чужого.
Волей случая оказался я однажды в чужом городе и к тому же без средств к существованию. Как говорится, пуст стакан и пустынна душа, когда денег в кармане нет ни гроша. Чтоб душа наполнилась надеждой, отправился на поиски работы. Вагоны простаивают на грузовом дворе станции, ибо рабочих рук не хватает. Одному – накладно. Нашёл двух таких же жаждущих. За разгрузку посулили шестьдесят рублей – это по двадцать рублей на брата. В то время минимальный оклад был менее семидесяти рублей. Такой «зарплаты» было достаточно, чтобы с Урала докатить хоть до Хабаровска и вернуться в Барнаул.
 Наш вагон был доверху забит тюками-пакетами с латексом. Пакеты лёгкие, но объёмные: с одним смешно «срамиться», а два – не обхватишь. Говорят, голь на выдумки богата, а мы, трое мудрецов, так и не придумали оптимального способа выгрузки. Мы уж их и кидали-перекидывали, и нянчились с ними, как с младенцами, а за час не выгрузили даже четверти вагона. Часа через два добрались до середины, нагромоздив в складе стену выше своего роста. Если сверху пузатые тюки сами вылетали из вагона, то за каждым нижним приходилось бегать по вагонному простору и кланяться, прижимать к груди, как дитя, и по сходням спешить с ним в пакгауз, укладывая в очередной ряд длинной стены.
Глаза устали от страха, руки опускались, ноги заплетались…
– Всё! Я больше не могу! – выдохнул наш самый сильный товарищ, который поначалу своими длинными руками схватывал за углы по два «брикета», а теперь уже и один квадрат оказался ему не по плечу.
– Да и мне ни к чему вся эта канитель! Пусть его негры разгружают! – бросил второй компаньон, и они ушли. Я оторопело проводил их взглядом до ворот грузового двора, затем вошёл в недоразгруженный вагон, приказал глазам не страшиться, ногам  – не заплетаться, а рукам – не дрожать, и время потекло, как в замедленной киносъёмке. Таскал проклятые тюки, спотыкался на сходнях, укладывал стену в длину ниже своего роста и всё время уговаривал себя: «Ну, ещё рядок – и отдохну чуток». Рядок растягивался на часок. Однако простору в вагоне становилось больше, и это радовало.
Стемнело. Зажглись фонари. В вагоне всё ещё оставалось несколько непочатых рядов трудноподъёмных «кирпичей». Как только я не «измывался» над этими тюками: пинал их, выбрасывал из глубин вагонных катом и матом, выносил, нежно прижав к груди, и падал с ними у стены склада. Майская ночь благоухала ароматом сирени и запахом железнодорожного мазута,  когда я свалился на последний ряд без сил и без желаний. Мягкий упругий материал убаюкивал теплом и нежностью, но одна трезвая мысль, засевшая занозой в мозгу, не дала сомкнуть глаз. Теперь я отдыхал после каждого перемещённого тюка и с удовлетворением отмечал, что они убывают. Оставался последний квадрат. Сил хватило выплеснуться с ним из вагона. Сидя на тюке у стен склада, то ли сквозь дрёму, то ли наяву, услышал свисток маневрового локомотива, убиравшего опустевший вагон.
«И на хрена мне эти шестьдесят рублей, – подумал я, когда экспедитор рассчитался за работу, – хватило бы и пяти, чтоб добраться до Барнаула.
 О, если б путь я повернул, чтоб возвратиться в Барнаул, тогда б я точно не заснул у стен складских на том дворе в сиренью пахнущей поре».



                «Псих» у киоска

 В ряд стоят киоски с заморскими фруктами, и в каждом из них большой товарный выбор. Подходи к любому, хоть к первому, хоть к третьему, хоть ко второму, на всех витринах яблоки горой.
Вот и подошли к одному из таких киосков двое покупателей. Женщина выбирала яблоки: «Мне на угощенье людям, наберите лучших». Бойкая продавщица быстро отпустила выбранный товар и назвала цену. Спутник покупательницы полез было в карман за деньгами, да углядел хурму.
На белой тарелочке с голубой каёмочкой красовались чудесные плоды.
– О-о! Свежая? Не мороженая?
– Да, свежая. Только что из Африки!
– Мне вот эту, – мужчина облюбовал один плод и положил на весы.
– Руками обцапал и хочешь, чтобы я тебе его продала! Вот, бери другой, – она заменила «обцапанный» другим, с подгнившим бочком.
– Если я его взял своей рукой, то и дайте мне его, этот плод хурмы, – удивился покупатель. И ещё больше удивился, что он, оказывается, хам, все фрукты перещупал, а здесь не базар и т.д. и т.п.
– Понятно, – сказал «хам» и стремительно отошёл от киоска, так и не совершив покупки. Женщина последовала за своим спутником.
Я тоже стоял у киоска и, переждав сценку, подошёл к окошечку.
– Псих! – донеслось из окна.
Я отпрянул. Мне тоже расхотелось брать здесь фрукты.
Позже я узнал, что «обцапанный» плод был приманкой на витрине.


               
                Сельская малокомплектная   

Прочитал однажды в «Учительской газете» объявление, призывавшее учителей некоторых специальностей приехать в школы Ульяновской области. РОНО обещало комфортные условия для уютного проживания и творческой работы.
Было это в 80-х годах прошлого века. Соблазнился, еле дождался окончания учебного года в школе № 41, где работал учителем русского языка и литературы, и отправился из Барнаула на родину Ильича.
В райцентре Сурское встретили как желанного гостя, поселили в гостинице на время, пока из деревни не приедут за мной представители школы.
Деревня Араповка, в 60 километрах от райцентра и более ста от Ульяновска, была древним поселением и гордилась тем, что названа в честь известного арапа, а школа построена чуть ли не повелению самого Петра Великого. Двухэтажная, бревенчатая, из могучего кондового леса простояла во всей своей красе века без ремонта и перестройки, лишь печи ремонтировались да перекладывались, а внутренняя обстановка иной раз претерпевала изменения по прихоти школьной администрации.
Ряды почерневших изб деревушки отстояли от красавицы-школы, клуба, почты и конторы центральной усадьбы колхоза «Дружба» на полтора-два километра через бывшую дубовую рощу, превращенную современниками в лысый пустырь с заросшими пнями и кустарником. Недалеко от конторы шеренга современных пустующих колхозных домиков с запасом топлива в сараях посмеивалась над согбенными избами старожилов. Так что жилья действительно хватало – не обмануло объявление! Да где их взять-то, новосёлов? Пустующие домики занимают студенты и прочий люд, приезжающие на сезонные работы в помощь колхозникам.
Директор школы Антонов, показав домики внутри и наружно, предложил занять любой – вон их сколько понастроено! Вариантом было поселиться у одинокой пожилой работницы свинофермы. Я выбрал второе.
Варвара Семёновна, по деревенскому обычаю, вставала рано, кормила своих овец, кур, вечно визжащего поросенка, топила «голландку» в моей комнате и отправлялась на ферму, где они и завтракали, и обедали, и ужинали – благо, молочных поросят никто не считал. Поздним вечером возвращалась, задавала живности корм, протапливала на ночь русскую печь в прихожей, круглую «голландку» и отправлялась на покой. И так каждый день. Изредка, по мере надобности пекла огромные караваи, которых хватало на полмесяца.
Работники школы питались в школьной столовой. Обеды, не отличаясь разносолом, всё же были полны и по-деревенски калорийны.
Впервые переступив порог школьного класса, я был изумлён его наполняемостью. За партами сидели семь-восемь учеников, и это считалось много. Работа была по душе. Я передавал деревенским детям, спокойным, уравновешенным и даже несколько флегматичным свои обширные знания родного языка, привлекая по необходимости современные иностранные языки и сведения из древних классических. За короткое время мои благодарные сельские ученики достигли уровня знаний лучших их городских сверстников, и школьная комиссия рассматривала вопрос о направлении самых способных учеников на олимпиады.
Однажды обеда в столовой не было, и мы с коллегой отправились в деревенский магазин. То, что я увидел, поразило меня глубже, чем малочисленность классов. На пустых прилавках стояла одна стручковая фасоль в банках … и ничего хлебного! В другом отделе – сапоги да вилы. Коллега, учительница начальных классов, огорчённо произнесла: «Придётся ставить тесто». А мне бедному, пришлому и без корней…
А если такая «обедня» войдёт в систему!?
Стало страшновато.
Однажды автобусик отправился в райцентр. «Шкрабы» намеревались пополнить запасы тетрадок, иные – купить кое-какого товару. В пути застала пурга. Поначалу дружно и весело толкали, помогая слабосильному мотору вытянуть из сугроба машину. Снегопад усилился, и мы встали «всерьёз и надолго». Вперёд до трассы километров шесть и назад столько же. Мы с Антоновым пошагали в деревню за трактором.
Стало ещё страшней.
Весной, когда растаял снег, образовалось море разливанное из земли, навозной каши и талых вод. Я понял, почему так много болотных сапог в сельмаге.
Стало жутко.
Теперь я отсчитывал деньки до окончания учебного года.
Так я побывал в «дальних странах».


                Хобби

В холостые годы, когда я жил в  рабочей общаге, большую часть своей зарплаты тратил на конфеты. Ох, сколько же их было!  «Ромашка», «Ласточка», «Мишка на Севере» и великое множество шоколадных конфет с различными начинками в нарядных обёртках. Я даже начал классифицировать фантики, пожертвовав для этого дела толстую тетрадь.
Эту мою «кунсткамеру» любопытные однокомнатники выудили из тумбочки и, смеясь, воскликнули: «Придурок, не туда деньги тратишь!» Они доходчиво втолковали, куда надо  инвестировать «лишние» деньги, и теперь в нашем общем комнатном  альбоме стали красоваться другие, более ходовые, этикетки: «Особая», «Столичная», «Перцовка», «Рябина на коньяке», «Солнцедар», «Лучистое» и даже «Рислинг».
Альбом грозил не вместить растущий ворох картинок, но к огорчению друзей, или на моё счастье, у меня возникло новое хобби. Теперь я стал «простреливать» «лишние» деньги в многочисленных тирах города. В каждодневных упражнениях я так «насобачился», что  стал шутить над посетителями. Брал пяток пулек на десять копеек, пристраивался в уголок и внимательно наблюдал, кто в какую мишень целится. Едва только палец стрелка ложился на спусковой крючок, я поражал его мишень. Стрелок перенацеливался – и «шутка» повторялась.
Однажды после подобной проделки за спиной раздались аплодисменты –мои «домочадцы» вычислили меня. Я пропустил уже не одну «экспертизу» очередной этикетки, и собутыльники забеспокоились.Поиски привели их в тир.Со временем они втянулись в мою игру,и наши деньги наконец-то нашли достойное применение.



                Чъток

Понадобился однажды в хозяйстве домашнем кусок гудрона или хотя бы его маленький кусочек.
Развели руками: где ж его искать? Где-то на базах продают, конечно, но всё мешками, брикетами, пакетами. А куда нам столько? Нужен всего лишь кусочек.
Походили по округе, потоптались и вдруг видим, как возле одного дома дымит коптильня: там варит кашу чёрную кочегар, сам – как чёрт. Котёл огромный, из трубы вьётся тот, кто чёрен, голенаст, изгибаться горазд.
– Нам бы немного гудрона?!
–Чъток!
Я подумал, что кочегарный чёрт разрешил, и порылся в блестящей куче, выбирая нужный комочек. Выбрал кусок величиною с бабушкин клубок.
–Чъток! – требовательно произнёс бес.
– Да я и так чуток взял! – и, отбросив «бабушкин клубок», выудил колобок.
–Чи-ток! – уже более внятно патетически воскликнул «кашевар».
«Читок» на языке беса – это четвёртая часть литра водки или половина  поллитры. Алкоголики ещё называют эту малую ёмкость чекушкой, четушкой. 
«Колобок» догнал «бабушкин клубок», а мы отправились на поиски читка.


                На картофельном поле

Меркулыч копошился во дворе, гремел лопатами. Пора копать картошку. С ним увязался и соседский Бориска. Вышли на окраину, прошли кустарником, обогнули болотце, пересекли большую дорогу, и Бориска увидел картофельное поле: оно простиралось, насколько хватало глаз. Нашли свою полосу, и Иван Меркулович стал выкапывать пожухлые кусты. Урожай оказался щедрым: из каждой лунки Бориска выуживал более десятка крупных картофелин. Рядок за рядком сокращалась урожайная полоса.
– Сегодня надо успеть всё собрать. Чуют мои кости – дождь будет! Скоро ребята придут, вместе быстро управимся, – произнёс дед и, как заведённый, продолжал выкапывать зеленовато-рыжие кусты.
Бориска нагрёб уже большую кучу картофеля, приготовил место для другой, а Меркулыч методично приближался к краю делянки. Собрано было немало, но впереди – неизмеримо больше! Юный рационализатор придумал «комбайновый» способ: из двух рядков обеими руками брал по кусту и энергично встряхивал. Картошка падала – ботва отлетала. Оставалось собрать и отнести в кучу.
– Бориска, хватит, давай отдохнём!
И только они присели на травку у начала поля, как к ним приблизились Вовка с Генкой, младшие сыночки Ивана Меркуловича, студенты-первокурсники. Они привезли тележку и мешки, работа пошла веселей. Нагрузив тележку, ребята отправились в первый рейс. До заката сделали две ходки. Копка закончилась, и мешки разбежались по всему полю.
– Бориска, ты жди ребят, а я пошёл.
Последний рейс оказался неудачным: тележку перегрузили – ось лопнула, мешки свалились. Ребята почесали затылки, подумали и отправились к своему товарищу Кольке Дикаленко, жившему на самой крайней улице, недалеко от поля.
– Не бойся, мы скоро вернёмся. Сходим к Дикалеше за тележкой, а ты посторожи!
Сумерки были недолгими. Бархатным чёрным одеялом тьма всё-таки накрыла местность, лишь где-то вдали мерцающими огнями железнодорожная станция  напоминала о суете жизни, а отдалённый ретранслятор чуть заметно подмигивал красноватыми точками огней. Изрытая полоса пашни слилась с чернотой леса, который стеной надвинулся на тележку с мешками, где с широко раскрытыми глазами прятался мальчуган, чутко прислушиваясь к звукам и шорохам.
Быстрая тень с пронзительным криком пронеслась над убежищем и скрылась во тьме. Бориска сжался в комочек и не смел шевельнуться, но постепенно испуг прошёл. Юный сторож снова навострил уши и слегка высунулся. Впереди вдруг вспыхнули жёлтые огни глаз, и чудовище, кряхтя и повизгивая, двинулось в его сторону. Мальчишка спешно укрылся ботвой.
– Бориска, ты спишь? Вставай, подмога пришла!
Володя и Геннадий толкали тележку, а Николай сидел на ней и двумя фонариками освещал дорогу. Погрузили мешки и двинулись к дому.
Туча всё-таки догнала их и хлынувший, как из ведра, дождь расквасил дорогу.



                Годовой календарь трудовой

Сентябрь – года начало. Год учебный или трудовой – да не всё ли равно нам какой?!
Октябрь – ветры подули – листья полетели. Щели заткнули – окна запотели.
Ноябрь – «День седьмого ноября – Красный день календаря. Посмотри в своё окно…» – Ба! Зима пришла давно. Всё как-то неожиданно оно.
– Не седьмое, а четвёртое! Дата примечательная: где-то кто-то и когда-то. Надо отмечать бы нам.
Декабрь – здесь такие холода, как нигде и никогда. Стукнули тут, копнули там. Итоги года подвести бы нам.
Январь – Новый год! Ура! Новый год! Новый  или Старый – сомнения, сомнения, сомнения. Дни пролетели, словно мгновения.
Февраль – Метели налетели, грехи замели. Крылья отлетели. Сели на мели.
Март – сосульки сбивая, падаем с ними. Что-то  ломая, жизнь поправляем.
Апрель – Тают сосульки. Стучится капель. Не поймёшь эту слякоть – климат такой: окатит то грязью, то снегом, то талой водой.
Май – Бери лопату! Мусор сгребай! Иди на маёвку, друзей созывай! Митинги, ссоры и мордобития, речи агитаторов… Взрывы, аварии  и порывы ждут ликвидаторов.
Июнь – июнь, хоть плюнь! Работа  валится, руки по швам. Пользы от дела ни вам, ни нам.
Июль – пора бы и отдохнуть! Отпуск, пляж, Канары! Кому-то, быть может, холодные нары.
Август – сбор урожая, страда полевая. Сани готовят, коней запрягая.  Сил накопили, год начиная.


                Лишь один безгрешный

Первый грех в истории человечества совершили первые жители, украв с запретного райского дерева манящий привлекательный плод. Уже изгнанные из рая на безгрешную ещё, хотя и бесплодную, землю предки наши вновь стали согрешать.
Выгоняя Адама с его прекрасной половинкой, с которой тот ещё не знал как обращаться, господин Творец предупредил, что питаться теперь они будут травою полевою и до конца дней своих есть горький хлеб, добытый в поте лица своего;  да и земля произрастит лишь тернии да волчцы, то бишь, вероятно, верблюжьи колючки.  Однако добавил: «Плодитесь и размножайтесь!»
К тому же, когда они покидали рай, вослед им были посланы насекомые с наказом: «Делите с ними кров!». Умница-муха дословно поняла божий наказ и тут же вселилась в убогое жилище людей. Недальновидный комар оказался несколько туговат на ухо, ему послышалось: «Давите их в кровь!», и он с ходу начал «давить» и людей, и доступную ему другую живность.
Здесь, на земле, у Адама выросли дети. Старший сын Каин свято чтил наказ Всевышнего: он был землепашцем и питался плодами земледелия. Младшенький любимчик Авель, надо полагать, с одобрения папы, не желая быть вегетарианцем, занялся скотоводством, чем нарушил запрет Бога. Надо полагать, не для того, чтобы любоваться овечками, а  чтобы вкушать аппетитные шашлычки.
В итоге грех непослушания, зачатый ещё в раю, продолжился на земле.
Оба брата в знак благодарения поднесли Благодетелю подарки. Богопослушный Каин – отборный хрен, а  плотоядный Авель – жареного старого козла. Надо бы, конечно, доброго барашка, да пастушок пожалел барана и подсунул козла. Благо, подмена осталась незамеченной. Козлятина понравилась, и Он «призрел» на Авеля и на дар его, а от подарка Каина, поморщившись, отвернулся.
А зря! Козлятина с хреновиной вкуснее.
Но теперь было разрешено включать в меню и животную пищу.
Святой Каин от чрезмерной обиды на Шефа отца своего и из зависти к брату воспылал негодованием и, улучшив момент, убил братца. С этого момента грешный Авель стал святым, а святой Каин – грешником, за что навсегда был изгнан к чёрту на кулички в дремучую тьмутаракань.
Так впервые возникла гражданская братоубийственная война.
Вместо убиенного Авеля Ева родила Сифа, от которого и пошло потомство.  Да и Адам ещё наплодил сынов и дочерей, несмотря на свой преклонный возраст. Население земли росло.
Из истории человечества «выплыл» Ной, с которым Творец совершил сделку.
По мнению Творца земли, рая и двух человеков, расплодившийся народец очень уж нагрешил. Земные грехи умножили и небесные жители, которые мощными десантами спускались с небес, захватывали красивых человеческих девиц, устраивая любовные оргии, из-за чего появились ревность, потасовки, мордобития и облом крыльев ангелов. Вседержитель неоднократно посылал на землю гонцов, которые доносили о грехах людских. Он и сам мог читать мысли землян, помышления сердец и душ их, но лишний раз спускаться на землю ему как-то не пристало. В каждой башке и в каждой душе он видел крепнувшую мысль о греходеянии. Один лишь Ной не помышлял ничего хульного. В пустой его голове не было никаких мыслей, кроме подсчитывания своих неподдающихся земному счёту доходов. На другие мысли времени не было.
Владыка земли и неба сошёл на землю, растолкал спящего олигарха и поведал ему свои замыслы. А замыслил он истребить всё созданное им: нагрешивших людей, нагрешить помышлявших скотов, заодно и всю растительность, дабы искоренить растущую греховность. Так скульптор или гончар сминают в комок неудавшийся результат трудов своих. Великий Гончар  приказал Ною строить ковчег, даже размеры указал, в своих, правда, локтях: 300 на 50 на 30. Затем повелел загрузить в трюмы корабля каждой твари по паре, дабы произвести на обновлённой земле безгрешную живность, естественно, и кормёжки тоже. Строго наказал, чтоб об этой затее никому не разболтал. Последний, конечно, изумился, ведь, ещё никто из людей не строил не только такие крупные лайнеры, но и утлые лодчонки, но спорить не стал, а рьяно взялся за дело. Не любил Ной спорить. Да он и не знал, что в мезозойскую эру происходила череда трансгрессий и регрессий, когда море то наступало на сушу, потопляя всё живое на ней, то отступало.
Когда Творец создал первых разумных животных, то они, эти первые люди и всё последующее человечество, стали для него тварями, рабами. Но Всемогущий  поставил человека господином над всем зверьём, которое должно бы страшиться и трепетать перед царствующим человеком. Но грех непослушания коснулся и зверей: собаки норовят укусить, львы готовы растерзать, быки – забодать, крокодилы да акулы так и живьём слопают. Вон, Иону кит заглотил, а он горячо помолился, и Всеслышащий услышал и приказал чудовищу морскому освободить праведника. Кит подплыл к берегу и выплюнул недожёванного беднягу. Одна лишь трепетная лань пугливо сторонится человека, да зайка прячется под кустиком. Остальные не трепещут, более того, пёстрый петушина, например, вскинется на плетень да как заорёт: «Всех пе-ре-ре-жу!» и такого страху нагонит на дворовую живность, что все попрячутся по закоулочкам.
Господствующий человек призадумался: «Я, господин зверья, подобен самому Создателю, но своих рабов у меня нет. Негоже как-то, непорядок!» Подумал и стал заводить себе рабов. Теперь у каждого мало-мальски богатенького «буратино» завелись рабы.
 Ной был самым богатым скотоводом и землевладельцем во всём тогдашнем мире, и прислуги да рабов у него было едва ли не больше чем скота. Да и простые свободные сограждане охотно взялись за исполнение дурацкой прихоти богатого соплеменника ради шашлыков, которыми их исправно снабжали за работу.
Дерево гофер, которое было определено для постройки ковчега, почему-то не описанное в своё время Адамом, росло только в стране чудес, в тридевятом царстве в вотчине у черта на куличках. Туда и отправил Ной лесорубов, снабдив их каменными топорами. У чёрта на куличках этого дерева было до чёрта. Вначале аборигены возмутились, препятствовали было вторжению армии лесоповальщиков, но узнав, что дерево гофер требуется на великое дело, притихли, вырубке не препятствовали, даже помогать стали.
В те времена время шло мучительно  медленно, цивилизацией ещё не пахло, дети в школу не ходили, люди жили долго и неторопливо. За каких-то сто лет ковчег построили. Да, строили медленно. Если бы было другое дерево, сосна, например, из чего строят современные корабелы, то за т о время, что строился ковчег, он мог бы местами частично разрушиться. Поэтому, учитывая медлительность ковчежников, Заказчик мудро решил выбрать вечное дерево. Сдаётся, что это было то самое  дерево, плодов от которого не успел вкусить Адам. Потому и не описал его.
Когда Ной родил Сима, Хама и Иафета, ему было 500 лет. Когда Ною исполнилось 600, закончилось строительство ковчега. Осмолённый изнутри и снаружи, огромный диковинно нелепый сухопутный лайнер ослеплял всех своим величием на степных просторах. Теперь Ной приступил к выполнению второй задачи грандиозного божьего плана. Надо было изловить и поместить в ковчег по паре каждой твари, включая и самого Ноя со всем его семейством и скарбом. Но их ловить не надо – сами на палубу вскарабкаются.
Организовали банды звероловов, бригады фуражиров, батальоны кормозаготовителей, команды водовозов и виночерпиев, и понеслось!  Ной очень торопился, прямо-таки, как юноша, носился, суя повсюду свой длинный прокуренный нос, щедро раздавая на ходу подзатыльники и тумаки, а то и пендали нерадивым рабам и холопам.Бесился не зря: Властелин Неба и Земли дал на заселение всего  семь дней. Ной, послушный божий раб, никогда не имеющий никаких каверзных мыслей, вдруг про себя возроптал: «Он что, того немножко, что ли? Ковчег строили сто лет, а изловить и рассовать по каютам да отсекам такую массу зверья за семь дней? Да-а-а! Абсурд, ахинея, нонсенс… «через семь дней я буду изливать дождь…», ну, ему виднее, на то он и Все-Все-Все…!»
Такого аврала не знала и никогда не узнает никакая цивилизация! За семь дней успели затащить в ковчег упирающегося бегемота, впихнуть слона и жирафа, разместить не одну сотню тысяч пар живых тварей, миллионы паразитов, бацилл, грибков, вирусов, бактерий и кокков, запасти миллионы тонн корма и пищи. Воды запасли ограниченно, понадеялись на халявные хляби небесные, для чего провертели в потолке дырочку. Картина вселения была такова, что позавидовали бы все сюрреалисты мира во главе с самим Дали: визг, писк, крик, рёв, лай, хохот, тумаки, подзатыльники, окрики и ругательства, понукания и мордобития – всё крутилось в вихре вселения. Не забыл Ной-праведник прихватить с собой кроме хворей также все пороки и грехи землян. Господин Ноя спустился на землю, осмотрел нелепое монументальное сооружение, самолично затворил и опечатал  ковчег, после чего взметнулся в небо и открыл шлюзы небесные.
17 февраля хлынул дождь, как из ведра, и «… разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились». Ливень хлестал непрерывно сорок суток. Гром гремел, и молнии блистали. Сорок суток непрерывно ливень лил! А «вода усиливалась на земле сто пятьдесят дней».
17 июля ковчег застрял на вершине горы Араратской. Мотался по безбрежью вод и сел на мель на горе Арарат. Вот тут-то и  вспомнил Потопитель о Ное. Он навёл на землю ветер, и воды остановились, затем постепенно стали  убывать.
Надо ли говорить, что погибло на земле всё, что было до потопа?
1 октября показались верхи гор, а
1 января нового года вода иссякла и уже
27 февраля земля высохла.
Ной трижды выпускал голубей, дабы убедиться, что суша пригодна для житья. Выпускал он птиц, видимо, через то отверстие, что продырявили для бесплатной воды. Третий голубь, истосковавшийся в тесноте и обиде, не вернулся в душный ковчег.
Спаситель Ноя вновь спустился с небес на землю, точнее, на вершину горы и разрешил узникам выйти на свободу с чистой совестью. Затворники не без перебранки вывалились из судна, едва не переломав переборки и рёбра друг другу. Выскочили и разбежались по просторам родины чудесной. Травоядные расплодились на сочных кормах, и хищникам  стало достаточно добычи. Комары и стрекозы вмиг освоили болота. Блохи вселились в шкуры животных, вши – в человека.
Ной спохватился и успел ухватить часть скота и дичи для подношения господину своему. С тех пор мы недосчитываемся некоторых животных, мамонтов, например.
Спустившись на землю, счастливый спасённый быстро устроил жертвенник, дабы его Повелитель обонял приятное благоухание от жарящихся барашков, коих предусмотрительный старец спас от потопа. Мясная пища не могла не понравиться, и Он подтвердил своё  разрешение человеку питаться наравне с зеленью мясом животных. Время вегетарианцев закончилось. Запах жареного настолько был приятен Повелителю ангелов, что он захотел положить завет между ним и будущим человечеством, и знаком того, что люди не будут больше грешить, а он не будет больше истреблять живность водами потопа, явилась на небе радуга.
Теперь, когда мы смотрим на радугу, облегчённо вздыхаем, зная и веря, что потопа больше не будет.