Нравы среднерусской деревеньки

Маленькую деревушку Щегловку со всех сторон окружали пшеничные, ячменные и свекольные поля. До села, где находилась школа, было не близко, но после войны туда из Щегловки ходило много детей — больше, чем из других деревень. И вот почему.

В 1930-е годы жители Щегловки учинили антисоветский бунт. Трое крестьян не пожелали отдавать своих коров в колхоз. Их объявили кулаками, над ними устроили показательный суд. В центральное село, где проходил суд, приехали представители власти из района. Организовали показательное заседание в сельсовете.

Из Щегловки пришла большая толпа, вооруженная дубинками и обрезами, и этот суд разогнала. Были убитые и раненые. Народный гнев быстро усмирили, бунтовщиков вместе с их семьями отправили в ссылку.

Недалеко от дома моих родителей живет старая женщина Евдокия Михайловна, родившаяся в ссылке, на Севере. Ее родители тоже участвовали в том бессмысленном, обреченном на провал деревенском бунте.

В те времена юношей из таких неблагонадежных семей не призывали в армию. По этой причине в войну многие щегловские мужики остались дома. Они не погибли и не стали инвалидами. Потому и детей в деревне было много.

Фронтовик Илья вернулся домой. Война закончилась, а голод продолжался. Хлебушка вволю не ели, и только семья этого фронтовика почему-то стала жить сытно. Их дочка Нинка на улице всегда гуляла с ломтем хлеба, то маслицем намазанным, то творожком или сметаной.

Другие голодные ребятишки смотрели да слюнки глотали, дома даже картошки вволю не ели. Просили у Нинки хлеба — она выносила тайком, чтобы мать не прознала. Соседи гадали: откуда в той семье такая сытость?

И вот заметили люди, что ходят в ту избу бабы — не местные и не с пустыми руками, а с узелками. Илья никаким ремеслом не занимался, сам был неграмотным. Чем же он мог им пригодиться?
 
Тайна вскоре раскрылась. Женщины из соседней деревни Банище, многие из которых были вдовами, в холодное время ходили в ближайшую рощицу за дровами. Илья с кобурой на ремне, в военной форме, ежедневно тоже обходил эти лесочки.

Подойдет к несчастной, навьюченной хворостом, а то и со срубленной березкой или осинкой женщине, представится лесником, карандаш с блокнотом достанет. Он делает вид, что имя записывает (а сам ни читать, ни писать не умел), чтобы наказание за ущерб определить.

Время было суровое. За казенные деревья и даже сухие ветки могли сослать туда, куда раньше были отправлены щегловские бунтари. Несчастные в ноги бросались, просили пожалеть: топить нечем, ребятишки мерзли. Илья, «сжалившись», уступал и договаривался за вознаграждение не заявлять властям о порубках.

Вдовы отдавали последнее, но зато потом могли смело ходить за дровами — откупались. Конечно, все это раскрылось, слухи о сговорчивом «леснике» пошли по всем деревням.

Евдокия Михайловна вспоминала также, как девчонкой, пробегая мимо сада крепкого хозяина, который на войне не был, не удержавшись, сорвала яблоко, висевшее по эту сторону плетня. Яблоневых садов тогда было мало, потому что за каждую яблоню полагался налог.

Сорвала девчонка яблочко, а грозный хозяин тут как тут. Изловил «воровку» и привязал к яблоне, дважды обмотав веревкой. Узел завязал за спиной, с противоположной стороны яблони, чтобы надежней было.

Ребятишки, которые это видели, побежали к матери девчонки, все ей рассказали. Та прибежала. В гневе сорвала веревку и отхлестала ею и самого хозяина, и его собаку, кинувшуюся на нее.

Вот такие были нравы в Щегловке. Сейчас деревни нет. Разъехались ее обитатели, переселились поближе к школе да магазину.



Угостить автора чашечкой кофе - карта сбера № 2202 2004 6516 7326 Спасибо!