Страх

                СТРАХ.

  Я восстанавливаю свою  жизнь по эпизодам, по эмоциям, по фактам, по файлам. Говорят, что творчеством движет энергия заблуждения  (Л. Н. Толстой), когда автор искренне считает, что своим трудом и талантом может изменить этот мир к лучшему. Какое красивое заблуждение гения! В советские времена большинством авторов двигало желание, опубликовав что-нибудь про Ленина, одним прыжком  выпрыгнуть из «грязи в князи», другие, почувствовав однажды ни с чем не сравнимое удовольствие, порою даже более мощное, чем сексуальное,  все пишут и пишут, иногда повторяя его, а иногда просто стремясь к нему, третьи, и в самом деле, пытаются изменить этот мир, правда, не заблуждаясь при этом.
  Пойми, зачем ты пишешь, и тебе будет проще жить. Однажды я сказал об этом парню, который раньше ходил в горы, срывался, ломался, а до этого, кажется, воевал, - пойми, сказал я ему, и ты будешь знать куда идти, как долго, и, главное – зачем. Он поблагодарил, ушел… и повесился. На опоре канатной дороги, которую только что построили для юных горнолыжников. Здесь нет моей вины, но и забыть его я не могу.
  Сейчас я понимаю, что главной побудительной силой любого творчества является совсем другое. Это – страх. И чем больше вера в Бога, тем страшнее, что после вспышки ослепительного света в конце туннеля уже ничего не будет. В лучшем случае – памятник.
  Идея переписать на магнитные носители все клеточки мозга пришла фантастам в 60-е годы, когда огромные, занимающие целые залы ЭВМ мотали свои бесконечные перфорированные ленты. Потом появились компьютеры, заблеяли первые клоны – это все пустое, попытка доказать Господу Богу, что коли мы созданы по его образу и подобию, то можем делать все то, что  и ОН. Мы строим Второй Вавилон, пытаясь снова до-тянутся до Бога.
 
   Писатели тоже сканируют собственную душу, переписывают каждый файл на бумагу. Это все от страха. Они боятся потерять что-нибудь, даже пустяковое, поэтому порою уходят в мелкотемье. Льву Толстому, рассказывают, предложили номинироваться на Нобелевскую премию. Он отка-зался, сказав при этом, что сейчас он один такой – Лев Толстой, а получив эти динамитные деньги, станет в ряд с сотнями других. Нет, это не от гордыни, там же были вполне приличные писатели, это опять же  от страха. Л.Н. побоялся разрушить целостность собственного «Я».
  Страх хороший стимул для жизни. Это не обидно, это высшая оценка человеческой жизни – боязнь потерять ее даже в том случае, когда она невыносима. 
  А есть ещё один сорт страха. Страх природы. Ну и людей, куда же без них… Мы летим на Камчатку. Как всегда, в аэропорту встречаешь много знакомых, полузнакомых и просто тех, кого не знаешь, но они знают тебя. В таких случаях, в очереди на регистрацию оживленно, даже весело. Конечно, прошли времена загульных камчатских рейсов, когда в салоне дым коромыслом стоял, а стюардессы сновали, таская водку, коньяк и виски по ценам небесной, беспошлинной торговли.
  Но осенью 2006 года на камчатских рейсах физически, всей кожей, ощущалось напряжение. Ждали сильное землетрясение, спасатели развернули в Петропавловске временные палаточные городки, завезли гробы и пластиковые мешки для трупов, а маленький, но очень энергичный спасатель  с фельдфебельской прямотой обругал местные власти: «Почему так мало?! Минимум нужно триста тысяч мешков для трупов!»
  А в одном Петропавловске – чуть больше двухсот тысяч человек… Теоретически он уже похоронил всех.
  Говорят, что при землетрясении земля резонирует на сверхнизких частотах, которых ухо не воспринимает, но весь организм цепенеет от страха. Возможно. Однажды баллов пять тряхнуло Петропавловск-Камчатский. Мы с Мари-ной сидели в прямом эфире. Старенький, аварийный ДК Рыбаков заскрипел, закряхтел, картинка на контрольных мониторах сорвалась, пошла рябью, по-том сигнал восстановился. Наверное, я криво улыбался, когда говорил, что, мол, дело привычное, через пять минут мы сообщим подробности – где, на какой глубине был эпицентр, есть ли разрушения в городе.
  И вот мы снова летели туда, где скоро должна была в судорожных конвульсиях задергаться земля, в груды камня, цементную пыль, в хруст костей и хрипы тех, кто не умер сразу, а остался лежать наполовину раздавленным под каменными плитами.
   Я успокаивал, как мог, шутил:
   - По части прогноза землетрясений Россия находится на одном уровне с Америкой, с Японией и даже с Мексикой. Что они ни хрена не умеют прогнозировать, что мы - понятия не имеем, как это делать… Вы поймите, ребята из МЧС просто деньги бюджетные вот так осваивают! Год заканчивается, надо по выделенным средствам отчитаться, а потом и новые суммы выколачивать!
  - Ну, нельзя же так…цинично! – не верили мне. – Если готовятся, значит, будет!
  И все равно, мы все летели на Камчатку. Зачем? У многих были квартиры на «материке», хватало денег, чтобы открыть там свой бизнес… И дети там учились в университетах, и старики жили там же, где весна начинается в марте, а мае ветер несет не мокрые заряды снега, а белый цвет черемух…
   Но все летели на Камчатку. Надеялись – пронесёт? Но маленький и реши-тельный Герой России намекал, что нет, вряд ли… Тряхнет!
  Верили – Господь защитит православные души? Так для Бога все равно – живой ты или мертвый, для него главное – душа, а она бессмертна.
  Я рисовал схемы – вот Камчатка, а вот, в ста милях на восток, глубоководный жёлоб, именно там все эпицентры толчков, до нас доходят отголоски. «А Япония? А Сан-Франциско?» - спрашивали меня.
  Я рассказывал, что в конце семидесятых годов (еще когда!) я работал в партии прогноза землетрясений. Мы разрабатывали три гипотезы прогноза – инклинометрию, магнитотеллурику и газовую гипотезу. Считалось, что перед сильным землетрясением земной рельеф должен измениться так, что это зафиксируют лазерный нивелиры… или проводимость  горных пород на-столько изменится, что базовые станции, регистрирующие вариации магнито-теллурического поля, отметят это… или по глубинным разломам перед землетрясением пойдет выделение такого газа аргона, который есть только на глубине тридцати километров.
  « И что?» - спрашивали меня. – «Получилось?»
   Нет, не получилось. Нас трясло и потряхивало, то там, то здесь города сметало в руины, а наши измерения не отличались от обычных, не было, как говорится, аномалий.
  «Нам бы хоть одно… С магнитудой баллов эдак в восемь… а лучше в девять!» - мечтали геофизики, забыв о том, что некому было бы рассказывать о своих гениальных открытиях.
  А потом Андрей, начальник Камчатской научно-производственной партии прогноза землетрясений полетел на Авачинский вулкан по просьбе начальника экспедиции М. стрелять снежных баранов. В экспедицию приехали московские чиновники, а этот М. (это все знали) очень хотел стать Героем Социалистического труда, и шашлыки из снежного барана, роскошные рога, а к ним – камчатская икра и балыки вполне могли способствовать этой вполне понятной мечте.
  Вертолет высадил Андрея на склоне рядом с баранами и ушел кружиться, ожидая, когда он добудет трофей. И тут Камчатку (да и Курилы тоже) слегка тряхнуло. Сошла лавина – небольшая, несколько десятков тысяч кубометров снега, но этого было достаточно, чтобы один маленький человек просто исчез. Нет, его нашли через три дня, повезло одному из альпинистов. Говорят, он погиб сразу, раздавило снегом. Похоронили без лишней помпы.
  А партию прогноза землетрясений скоро закрыли, некому  работать, да и пустое это дело – предугадать процессы, на фоне которых не только человек, но и человечество в целом не просматривается.
  А вчера я узнал, что бывший маленький спасатель получил Мальтийский орден. Рыцарь. Без страха и упрека. Бова-королевич.

  Камчатка, 2008 г