Глава из моей книги родословная

                АННА ФЁДОРОВНА ЧИРКОВА
                (в замужестве ХИТРИК)

          Детство моего поколения изувечено войной, а старость - безумной вакханалией горбачёвской перестройки и грабительской ельцинско – гайдаровской чубайсятины. Мы нахлебались всякого и многое повидали на своём веку. Но только теперь, достигнув преклонного возраста, я глубоко понял, какая бесконечно тяжкая доля выпала на судьбу маминой сестры Анны  Фёдоровны Чирковой и каким она была удивительным человеком! О таких людях надо писать книги, слагать стихи, петь песни и снимать честные, мощные, высокохудожественные фильмы. Эти произведения должны бы стать гимном истинно русской, из глубинки, женщине - матери, красивой, умной, сильной духом, способной перенести любые горести и трудности во благо своих детей.
          Моя мама звала её Нюрой. Мы, дети, - тётей Нюрой. Очень часто именно имя становится эпиграфом к характеру, поведению, линии жизни. Взаправду, замечательное, очень домашнее, несущее тепло и добро имя.
       "Из нас, как из древа - и дубина и икона. И обрящет каждый по делам своим", написал о нас, русских людях, мой любимый литератор И. А. Бунин. Слов нет, как всегда раскатисто и сильно сказал мой любимый писатель, да только далеко не всем в Отечестве нашем дано получить справедливое воздаяние за то, что они сделали на благо семьи, детей, родных. На земле столь мало справедливости, что её на всех никогда не хватает.
         Это была удивительная, необычайно мужественная и славная женщина, которую, не знамо за что, била, рвала и месила неразборчивая судьба, бесчестно отобравшая у неё многие годы жизни, даже такой тяжёлой. Силы и здоровье ушли на борьбу за выживание, на то чтобы ради памяти погибшего мужа, сохранить и поднять детей, воспитать их честными, умеющими дружить и помочь так, как всегда это делала их мама. Она не только решила эту задачу, часто непосильную даже в полных, вроде бы благополучных семьях, но и сумела дать детям образование. Но, сколько же добра судьба ей не додала! Пословица настойчиво убеждает: " Нет худа без добра" Это неправда! Еще как есть!
        Перенеся в Липовке страшный голод начала двадцатых годов, рано узнав о жутких сторонах нашего бытия, эпидемиях, дистрофии, даже случаях каннибализма и увидев столько смертей, Нюра рано задумалась о поисках своего пути и места в жизни. В 1924 году уехала далеко - далеко от невыносимо голодного родного дома в город Баку, к работавшему там слесарем на нефтепромысле Семёну Александровичу Чиркову, дяде Сёме. Дома ей было столь худо, что она отправилась на поиск лучшей доли ещё ребёнком, в двенадцать лет, взяв с собой ещё и девятилетнюю сестру Женю. Только подумайте, как плохо жилось в Липовке, если  родители отпустили своих девочек неведомо куда! Надеялись, что там лучше? Вся страна, а не только они, ещё не знали, что практически  весь двадцатый век станет зоной непрерывных большевистских экспериментов и испытаний доверчивого до наивности, безмерно терпеливого и покорного, несущего свой крест, советского народа. Читатель, ты только попробуй представить себя на их месте, пережить, то, что досталось на долю наших людей и, возможно, придёт понимание, что наши нынешние горести и беды вовсе не так уж велики и страшны... Через несколько месяцев обе девочки вернулись домой - знать и там было совсем не сладко. Как говорят англичане: "Трава всегда зеленее по другую сторону забора".
       Понимая, что жизнь в Липовке останется перманентно голодной, однообразной и бесперспективной, толковая, энергичная, общительная и неунывающая Нюра решилась искать счастье в Ленинграде. Вдумайтесь! В нашем нынешнем понимании она была ещё ребёнком. Как в шестнадцать лет решилась ехать в никуда, практически не имея шансов найти хорошую работу?  Как её отпустили родители? Куда ей там податься, где придётся ночевать, где умываться, как добыть еду, одежду? Не правда ли, девочке в таких обстоятельствах многократно сложней, чем, к примеру, молодому человеку?
      Однако она довольно быстро устроилась на Ленинградский «Невский судопаровозостроительный завод имени Ленина», который производил машины для текстильной промышленности, стационарно-водотрубные котлы «Стерлинг», танк-паровозы (так называли тогда бронепоезда), турбины и компрессоры.
        Здесь, на этом заводе, она начала свой бесконечный трудовой путь.
Причём принята была вовсе не на самую чёрную, неквалифицированную работу. Учитывая её шестилетнее образование, а для того времени это был изрядный уровень, она стала кладовщицей и получила место в общежитии. Неуёмная энергия и простодушная вера в идеалы прекрасного завтра делала жизнь комсомольцев тридцатых годов бодрой и насыщенной. Будучи активной, боевой, энергичной, комсомолка Чиркова параллельно с основной работой, бралась выполнять многие общественные нагрузки. И это вскоре сыграет важнейшую роль в её судьбе. Она всё смогла, преодолела, устроила - наша замечательная тётя Нюра! Жизнь, начала, наконец, ей улыбаться и, девушка окунулась в новую интересную жизнь в большом и красивом городе после  многотрудного и однообразного деревенского бытия. Себя она вполне обеспечивала, принимая во внимание невеликие тогдашние потребности советского человека.
         Однако горести и проблемы от неё не отступали. Пришли страшные новости из Липовки о гибели от голода отца, матери и дедушки. Сначала об одной смерти, тут же – о другой, следом ещё одно. Где девушка брала силы пережить всё это, как справлялась, кто помог? Не знаем и не узнаем теперь. Стало известно, что родительский дом продан, а осиротевших Женю и Володю, приютили Фрягины, сами с трудом выжившие во время голодомора. Теперь в их избе к трём своим детям прибавились ещё два рта. Забот, хлопот и шума сильно прибавилось…. И, немного погодя, довольно неожиданно, появляется письмо от Фрягиной, дескать, «…сил моих нет, твои или плачут, или дерутся, забери их к себе…»
         Что оставалось делать новой жительнице Ленинграда? А разве у неё был выбор? По принятому русскому обычаю обязанность кормить и растить сирот принимали на себя старшие из детей. Старшим был Иван Чирков. Почему же не взрослый, двадцатипятилетний мужик, а юная девушка оказалась старшей из детей умерших Фёдора Александровича и Устиньи Тихоновны? Не суждено теперь узнать. Мои догадки публиковать не стану. Каждый об этом сам может поразмыслить.
        И вновь всё, что Нюра бережно строила в новой для себя жизни, грозило рассыпаться. Да только она не из пугливых, и не такое видела.         
       Нынче частенько остроумцы говорят, что, мол, можно вывезти девушку из деревни, но деревню из девушки вывести практически невозможно. Звучит красивенько, да далеко не всегда соответствует правде жизни. Как правило, деревенские жители упорны, настойчивы, хорошо обучаемы и достойно воспитаны. А в своём стремлении выбраться на новый уровень и в завидной работоспособности во многом превосходят горожанок, которым всё досталось само собой, только по факту рождения. Философия утверждает, что всякая случайность закономерна. Воистину справедливо. Не была бы Нюра столь активна, не работала бы, кроме завода, сначала в колонии трудновоспитуемых подростков, а затем - в пионерском лагере Невского завода "Юный Ленинец" во Всеволожске, может быть как – то иначе пошёл её жизненный путь. Но именно там она и встретилась с весёлым и интересным молодым лейтенантом -  танкистом Наумом Хитриком. В 1933 году они поженились. И сразу начались проблемы. Его мать. Блюма Лейбовна, последовательно и жёстко следуя иудейским канонам, напрочь разругалась с сыном и категорически отказалась принять в еврейскую семью русскую девушку. Скоро молодая семья должна была уезжать к новому месту службы офицера. Когда уже собрались к отъезду, мудрая Анна, несмотря на категорический отказ мужа, настояла на необходимости пойти и попрощаться с матерью. На беду разговор между мамой и сыном не получился. Он проходил на повышенных тонах и закончился болезненным выкриком матери: "Тогда ты мне больше не сын!"  Наум крикнул: "Аня - моя жена и будет ею всегда", затем хлопнул дверью и уехал. Но это не конец истории. В 1934 году у них родился первенец, названный Вениамином, Веней. Пришла радость, а за нею хлопоты, пелёнки, бессонные ночи. Всё, как у всех.
        Но, несомненно, молодую маму очень обижало и тяготило непримиримое отношение к ней Блюмы Лейбовны. Однако русская мудрость, генетически переданная предками, заставила Нюру сделать ещё один шаг навстречу традиционной еврейской семье. Она всё же уговорила мужа позвонить в Ленинград и рассказать своей упёртой и бескомпромиссной матери о рождении сына. Эффект от разговора был замечательным! Узнав о рождении внука, новоявленная бабушка так обрадовалась, что выбросила из головы все иудейские ортодоксальные каноны и собственные навязчивые мысли о неприятии русской жены. С тех пор Анечка стала самой желанной и любимой в той семье. Через два года у бабушки Блюмы появился ещё один внук, Миша, а в 1939 году - внучка Аля. Всё наладилось. Живи и радуйся.
       Но 22 июня 1941 начался самый страшный период в истории страны, круто изменивший судьбы миллионов советских людей. В полной мере довелось испить эту горькую чашу тогда двадцатидевятилетней Анне Фёдоровне. На второй день войны ушёл на фронт, чтобы больше не вернуться домой, её муж, отец троих ребятишек, Наум Хитрик.
         Теперь, я сам, немало чего повидавший, с пониманием и ужасом представляю бездну несчастья тёти Нюры, оставшейся с началом войны одной с детьми, мал мала меньше. Вениамину было семь лет, Мише - пять лет, а младшей Але - два годика. Вы только представьте, нет, - вы попробуйте примерить на себя растерянность матери и, одновременно, её несокрушимую решимость спасти детей. Как она сумела уехать сразу после объявления войны, собрав документы, еду, сколько было в доме да немного нехитрого скарба. Самое ценное в женщине - мать! Ей удалось забраться с детьми в переполненную отъезжавшими пограничниками машину  и уехать с самой границы, за часы до начала страшной бойни? Как в условиях всеобщей паники умудрилась добраться до Липовки и спасти ребятишек? Она знала твёрдо: надо добраться до родного села, там родня, там помогут. Русские своих в беде не бросают. Миша Хитрик написал замечательные воспоминания того, наивного, пятилетнего ребёнка. Привожу их без купюр, полностью:  " Перед войной мы поселились в поселке Райвало, что на Карело-Финском перешейке. Жили в хорошем доме с отдельной баней и участком земли. Отец  хорошо зарабатывал, нам всего хватало. Мы держали очень удойную корову - каждый день надаивали по ведру молока. Но перед самой войной корова объелась клевера, и пришлось ее зарезать, а мясо продать. Эти деньги скоро оказались очень кстати при нашем поспешном бегстве от фашистов. Довоенное детство было счастливым, потому что были сыты, одеты и любимы родителями. Отец и мать были дружны, но у меня было впечатление, что это несерьезно. По крайней мере, на тот период я даже не ведал, что существует мат, пьянство, курение и т.п. Все это я узнал уже в Липовке, где все это было нормой жизни. С окончанием войны, когда стали возвращаться фронтовики, а я понял, что мой папа никогда не воротится. Обнаружилась поразительная разница между семьями с отцами и теми, где так и не дождались отцов с фронта. Вернувшиеся быстро выводили свои семьи из упадка, а бедные вдовы с детьми так и оставались в нищете никому не нужные. Безотцовщина и нищета породили массовую преступность и многие парни, и подростки прошли через тюрьмы.
    О начале войны. Еще до объявления войны ясным летним днем над Райволой летел самолет с крестами, а за ним несколько наших истребителей. Мы видели сверкающие огоньки: это стреляли наши лётчики, но что-то, видать, не попадали, потому что самолет с крестами скрылся за лесом. Потом в нашем дворе собрались люди со всей округи, потому что у нас, единственных, было радио - большая черная тарелка - репродуктор.
 Помню, что люди слушали какую-то речь или сообщение - не помню, а я еще удивлялся - чего это все такие мрачные и смотрят в землю. Потом узнал, что началась война, что меня нисколько не озаботило. Кажется, на второй день мы уже провожали папу на местной станции – его призвали в армию. Остались без кормильца: мама, трое детей и собака, овчарка. Так жили недели две, по ночам свет отключали, а женщин по несколько человек заставляли патрулировать улицы, вооружили их противогазами. Каждый день узнавали, что ночью была вырезана семья прокурора или начальника милиции, или еще кого-то: это работали финские диверсанты. Надо было отсюда срочно бежать, и мама как-то сумела договориться с пограничниками. За нами заехал грузовик ЗиС - 5, она бросили в кузов 4 подушки и нас детей, и мы поехали. Куда нас привезли пограничники, не помню, только в Ленинград к бабушке мы не попали - дорогу перерезали финны. Поэтому, наверное, мама решила уехать подальше от войны - в Саратовскую область. Эвакуация 41 - го года была страшным событием. Поезда брали штурмом: лезли в окна, отталкивали друг друга, ехали стоя, как в переполненных автобусах в часы пик. Многие растеряли своих детей. Как мама умудрилась нас не растерять - загадка для меня. На каком-то разъезде наш поезд остановили, паровоз отцепили и угнали,  сказав, что он вернется за нами ночью. Весь день сидели в вагонах, выходили, чтобы набрать воды. Для этого надо было отойти недалеко от вагона, нажать пяткой на землю и оттуда просачивалась вода, которую и набирали. Перед наступлением ночи проводники заперли вагоны и предупредили людей, что возможен налет немецкой авиации, и нам выходить из вагонов было нельзя, потому что немцы бьют из пулеметов по обочинам, где люди обычно прячутся. Рекомендовали при налете всем залезть под лавки и укрыться матрасами, подушками, всем, чем угодно, так как это, якобы, спасает от осколков (!?). Ночью действительно прилетели фашисты и начали расстреливать из пулеметов составы. Бомбы не бросали: наверное, это были истребители. Меня спрятать почему-то забыли: я сидел у окна, с любопытством наблюдал. Немцы сбрасывали осветительные ракеты на небольших парашютах, поэтому они работали прицельно. Один самолет пролетел совсем низко и близко, и, я отчетливо увидел лицо немецкого летчика. Стреляли наши  зенитчики. По крыше вагона что - то беспрерывно стучало: как - будто падал крупный град. Наверное, это были осколки зенитных снарядов. На соседних путях стоял санитарный поезд с раненными красноармейцами. Этот состав и был мишенью немецкой авиации. Когда немцы улетели, уже утром, я видел, как из санитарного состава выносили окровавленных и беспомощных людей. Потом пришел паровоз, и мы поехали дальше. Где-то пересели на пароход с большими колесами по бокам. Наверное, это была Волга. На пароходе шли по ночам в полной темноте. Один раз сели на мель. Люди были в трюме, началась паника и давка. Потом мы устроились в крохотную каюту. На какой-то пристани мама ушла на берег за продуктами, а пароход вдруг начал отходить от пристани. Мы поняли, что уезжаем, а мама осталась на берегу. Со страху громко завыли. К счастью, пароход лишь менял место стоянки. Мама скоро вернулась. Сошли, вероятно, в Саратове, откуда поездами и на попутных телегах добрались до Липовки».
        Но её отчий дом после смерти родителей продали. Приютили беженцев Фрягины, замечательные, великодушные, истинно русские люди, с глубокой внутренней культурой и чувством личной ответственности за всё происходящее рядом. Разместились. Жили дружно, работая и помогая друг другу, в тесноте, да не в обиде.  Пришло долгожданное письмо с фронта от мужа. В начале его, явно для военного цензора, он пишет "Бьём фашиста...". Кто, как и кого бил, теперь мы хорошо знаем из "Донесений штаба двадцать первой танковой дивизии". А далее, сквозит тревога и отчаяние мужчины, лишённого возможности влиять на события: "Детей, если будут эвакуировать, порознь не отдавай!" 
    Тем временем подальше от войны добралась до тёти Дуни и моя мама, Евгения Фёдоровна, с двумя маленькими дочками Валей и Галей. Стало у Фрягиных совсем тесно. Тогда Хитрики переехали на постой к Ивакиным (Чирковым), тоже из наших ветвей, к тёте Поле, дочери родной сестры Фёдора Александровича, Лукерьи. Михаил Хитрик, которому тогда было пять с половиной лет, вспоминает: "Этот дом стоял прямо напротив избы, где ещё недавно обитала семья деда. У тёти Поли на фронте погиб сын, а муж, дядя Осип, попал в плен, но сумел бежать. Когда подлечился, забрали его в "трудовую армию". Жили мы у них одной семьёй, опираясь на их корову и наш хлеб, пока не уехали в Среднюю Азию. Дети спали на огромной, в полкомнаты, печке".
        Но снова злая судьба бьёт Анну Фёдоровну безжалостно, наотмашь, в самое больное.  Ещё из Мишиных воспоминаний: «Письма от отца перестали приходить. А похоронку принесли уже в 42 - м году. Но что отец погиб, я, этого не понимая, уже знал. Как-то мне приснился сон, который, я утром легкомысленно рассказал маме: во сне я видел папу. Он сидел на могиле, окруженный цепью, согнувшись, смотрел в землю и вид у него был очень грустный. Я думаю, это был вещий сон».
       Не было для женщин в то время ничего страшнее идущего к избе почтальона с маленьким, в половину тетрадной страницы листочком, - "Извещением формы №4», названным в народе "похоронкой". Вот так война расколола жизнь этой семьи надвое - один год счастья в Райволо, потом война, гибель мужа  и впереди целая жизнь, обернувшаяся бесконечной борьбой за выживание. Сколько горьких слёз выплакали долгими вечерами две сестры, две молодых женщины? Овдовевшая тётя Нюра, оставшаяся с тремя малыми детьми и её младшая сестра Женя, только что похоронившая двух своих дочерей, как могли, поддерживали друг друга. И вместе проклинали войну.
      Люди появляются на свет для жизни, для продолжения рода своего, для воспитания детей и  исполнения сыновнего долга. И у белого человека, и у желтолицего и у чернокожего, несмотря на абсолютно разные менталитеты, течёт в жилах одинаково красная кровь и болит душа за родных и близких. Война не нужна ни русскому, ни немецкому, ни японскому солдату. Но амбиции власть придержащих перебивают всё. Снова и снова мозолят глаза, давно затёртые фразы из газет. И каждый новый правитель бодро твердил об успешном строительстве новой жизни, зная, что нет и вряд ли будет возможность у простого человека жить так, как он мечтал ещё с детства, как  сам сможет и захочет. А вожди, присвоив себе право решать за всех, гонят и гонят людей на смерть "…во имя лучшей жизни".
      Еле-еле русский Ленин, еврей Свердлов, грузин Сталин, мегрел Берия, поляк Дзержинский, латыш Петерс, русский Ежов, уничтожили миллионы наших соотечественников. Не мне решать лучше они или хуже австрийца Гитлера, итальянца Муссолини, немца Гиммлера, испанца Франко. Но за безумную гордыню, чванство и кичливость этих дракул двадцатого столетия сполна уплатили неповинные люди. Что для них погибший лейтенант Хитрик, его трое детей и жена, прожившие несчастливую, полную обид и лишений жизнь? Недавно прочитал воспоминания о его войне великого футбольного тренера Виктора Маслова. Он рассказывал: "Записался в ополчение. Одели в форму. Оружия нет. Выдали палки, плеснули спирта и приказали взять высоту. Побежали, куда денешься-то? Рядом мина разорвалась и в задницу ранила. Я хоть живой остался, а ребята почти все полегли». Человек для этих фюреров, вождей, каудильо, дуче - ничто. И расхлёбывают их амбиции ни в чём неповинные простые люди, потерявшие навсегда своих кормильцев, близких, здоровье, мечты, надежды...
        Удивительная штука память. Кто страдал, тот не забудет, - примерно так говорил Цицерон. Детский страх или незаслуженная обида долго и глубоко сидит внутри каждого, но вдруг неожиданно вылезает наружу. Шёл 1942 год. Фашисты у Сталинграда. Идёт главная битва войны. Саратов рядом и всем понятно, что если падёт город имени Сталина, то и сюда скоро придут фашисты. Через семьдесят два года Михаил Хитрик вдруг вспомнил услышанный тогда разговор двух  женщин: "Ну и что, если придут к нам немцы, чай они тоже люди. Это пусть коммунисты и евреи боятся".  И больно кольнуло тогда шестилетнего сироту, что он, возможно, не совсем такой, как другие липовские мальчишки. Цитирую его жуткие детские ощущения: " ...наверное, я первый кандидат на съедение у фашистов". Дальше было ещё три года войны, жилось всё труднее, похоронок в село приходило всё больше. Люди ожесточились, отношения заскорузли, а улыбки и смех почти исчезли. Остались только лозунги на все случаи жизни, тогда звучавшие совершенно издевательски. Впрочем, СССР – страна лозунгов.
       Знали бы те замученные жизнью, малообразованные, может просто глупые тётки, что творили фашисты с нашими людьми. Моя бабушка по отцу, Мария Акимовна, жившая больше двух лет на оккупированной территории Украины, могла бы им рассказать, как фашисты сожгли её деревню, как убивали стариков и детей, как подростков отрывали от матерей и угоняли в рабство. Но всему на этом свете есть начало и есть конец. Пришла долгожданная Победа!
      Из письма Али: " 9 мая 1945 года я ночевала у родственников и услыхала, как тётя Даша будит тётю Дусю - вставай, война закончилась! Маму я в тот день не видела. Представляю, каково ей было".
      В День победы нынче страна громко чествует выживших ветеранов войны, однако, до сих пор очень трудно, если это вообще возможно, найти дорогие сердцу могилы погибших воинов. А ведь ещё 22 сентября 1789 года, после сражения при Рымнике, А. В. Суворов сказал: "Война не закончена, пока не захоронен последний погибший солдат". Я написал множество писем в администрации районов Псковской области, где погиб, сгорев в танке, лейтенант Хитрик. Ответы присылают, как под копирку: «Сведениями не располагаем».
Тоже самое отвечают про многих, многих погибших воинах. Сколько миллионов человек не смогли найти и посетить дорогие их сердцу могилы. Постоять, поплакать, положить цветы, помянуть и хоть чуть – чуть облегчить памятливую душу… Сталин, Хрущёв, Брежнев и иже с ними палец о палец не ударили, что страна нашла святые могилы.
       А какая жуткая нужда царила в большинстве домов, куда не вернулись после страшной войны миллионы лучших, самых сильных, крепких, отважных, честных, надёжных мужчин страны... И невыносимая тяжесть существования, по сути дела - выживания семей, потерявших отцов - кормильцев... Только представьте себе жизнь миллионов жён, ставших вдовами с малыми детишками, которых надо было поднимать, учить, кормить, одевать без всякой надежды на помощь государства, пославших их на верную смерть. Выжившие мамы и жёны, чтобы вырастить своих осиротевших детей, надрывались на двух - трёх работах всю свою оставшуюся жизнь, как рабы на галерах, проклиная свою злую судьбину. Вспомните руки наших мам и бабушек - мосластые, заскорузлые, задубелые, ухватистые, натруженные. О такой ли жизни они мечтали, будучи юными девами? Но остались один на один против немилосердной жизни без опоры, без любви и женского счастья...
       Вспоминают наши правители раз в год, Девятого мая о погибших героях, обещая, как и год, и десять, и двадцать лет назад помощь, благоустроенные квартиры... Осталось каких - то пять - семь лет и радостно сообщат своему народу начальники: всё, нет больше ветеранов войны без жилья. Но не скажут, что вымерли старики, так и не дождавшись обещанного, как и остались без  крова сироты, обделённые практически всем. Государство откупилось от них нищенской пенсией, на которую с трудом можно было выжить, но нельзя прожить. Любое горе можно перенести, пережить, что - то исправить. Но смерть кормильца непоправима.
       Теперь, ради памяти мужа, ради детей Нюра хваталась за любую работу. Она, член партии, жившая в Ленинграде, с неплохим для того времени шестилетним образованием, обаятельная и энергичная быстро стала заметной фигурой в Липовке.  Работала продавцом в сельмаге, потом стала заведующей этим магазином, руководила пекарней и детским садом. Дети под присмотром, вроде одеты и обуты, не голодны. Да и много ли они понимали? Помогали маме, как могли, ходили за грибами и ягодами, бегали, озоровали. Так изо дня в день, из поколения в поколение. Но порой случалось совсем неожиданное. Миша пишет:
«А однажды, наверное, уже в сорок третьем году, жарким летним днем, бегая по околицам с другими пацанами, мы увидели НЛО. На высоте верхушек деревьев медленно летел огненный змей. Размером он был не больше метра, диаметром с руку. Он крутил во все стороны головой. И, как нам показалось, внимательно осмотрел нашу притихшую в страхе ватагу. Так он и улетел медленно и важно в сторону леса. Говорят, что это была шаровая молния, но мне, очевидцу, кажется, что это было что-то по-настоящему живое». Хочешь верь, хочешь не верь. А выдумывать ему незачем!
    Тем временем все жилы из себя Анна Фёдоровна вытянула, здоровье гробила, себя забросила, - лишь бы жизнь у её детей было не хуже, чем у людей. 
       Война закончилась. Но её тень над осиротевшими будет всегда. Убитая потерей мужа, ранней смертью родителей и тяжёлыми, вечными заботами о том, как одеть, накормить и выучить детей, Нюра искала место на земле, где поднять детей будет полегче. Уже вернувшаяся к мужу из эвакуации, моя мама, Евгения Фёдоровна, прислала сестре письмо, в котором предложила, чтобы хоть как - то облегчить её жизнь, привезти к ней на время сына Мишу. Дескать, младшая Аля, совсем маленькая и будет очень скучать по маме, а Веня, старший, уже сможет хоть чем - то помогать. Скрипя сердце, Тётя Нюра отвезла Мишу в Климово, где райвоенкомом служил Женин муж, майор Стрижак. До конца своих дней Анна Фёдоровна мучилась, считая себя виноватой перед сыном за это. Но никто, слышите, никто не имеет право осуждать её! Не было у неё выбора. Не сделай она этого, неведомо, выжили бы Хитрики в то сиротское время.
       Михаил в письме ко мне вспоминает: "В Климов я приехал в 1946 году, меня привезла мама. Это был очень тяжёлый год и, похоже, мы дошли до ручки.  За годы войны Липовка совсем обнищала.  Твои родители помогли, взяли одного из нас троих, а именно меня, в свою семью. Тетя Женя была беременна, и Саша родился уже при мне. Я, как мог, помогал тёте Жене, а дядя Гриша помногу работал в военкомате. А уехал я в 1948 году уже не в Липовку, а в Среднюю Азию. Какая - то семья офицера - узбека поехала в отпуск в Ташкент и меня к ним пристроили. Из Ташкента до Ферганы я, двенадцатилетний, ехал уже один, где меня встретила мама. Помню при встрече у меня случилась истерика. Очень тяжело уезжать ребёнку из своей семьи надолго, потом появляется какая- то отчуждённость, от которой до конца я так и не избавился".
      После окончания войны, не желая оставаться в оскудевшей и оголодавшей, потерявшей многих своих сыновей и отцов Липовке, Анна Фёдоровна сделала резкий и крутой поворот в жизни. Прямых, ближайших родственников у Нюры здесь не осталось. Ещё в голод 1932 года схоронили родителей и деда Лаврентия. Давно увёз Григорий Стрижак на Брянщину любимую сестру Женю, очень редки весточки от Ивана, погиб родной брат Володя и, двоюродный, Серёжа Фрягин. Где - то далеко на важной работе дядя Сёма. Кроме тёти Дуни Фрягиной почти никого нет.
        Разбросал лютый двадцатый век по земле и под землю род Чирковых. Не было для энергичной и деятельной её натуры в этой деревне перспектив и никакой надежды на лучшее. Китайцы говорят: "Чем сидеть в темноте и жаловаться на темень, встань и зажги свечу". Или: "Путь в тысячу ли начинается с первого шага". Я прожил свою жизнь, неуклонно следуя  императиву "Лучше пожалеть о сделанном, чем жалеть о том, что не попытался сделать". Считаю выше изложенную мысль абсолютно верной.
И молодая вдова приняла неожиданное решение. Она от безысходности, наудачу, решилась поехать с малолетними ребятишками Вениамином и Алей в далёкую Среднюю Азию, в маленький Киргизский посёлок Кадамжай, к своему старшему брату Ивану, который там осел после ранения и госпиталей. Это посёлок металлургов возник при комбинате по производству сурьмы и позднее получил название посёлок Фрунзе или посёлок Фрунзенский...
Два, показавшихся бесконечным, месяца в товарном вагоне без туалета, воды, не говоря уже о горячей пище, они добирались до места. Наконец приехали, разместились, но прожили у тех Чирковых всего три недели. Аля вспоминает: "Моя мама и тётя Вера, жена дяди Вани, как - то сразу не поладили друг с другом. Начались ссоры". К слову, обращаю ваше  внимание, как китайцы изображаю иероглиф "беда": крыша, а под ней - две женщины. Мудрые люди эти китайцы. Но брат Иван, работавший тамошним управлявшим продовольственной базой, очень помог сестре получить завидную в те голодные времена должность заведующей столовой. Без его протекции это было вряд ли возможно.
      Однако, не ужившись с женой брата, Хитрики через три недели съехали с той квартиры. Их приютила женщина - посудомойщица из той самой столовой, которой руководила тётя Нюра. Некоторое время впятером они жили в маленькой комнате. Довольно быстро энергичная и настойчивая Анна Фёдоровна умудрилась выхлопотать какое - никакое собственное жильё. Семья получила комнату, в которой прожили более десяти трудных лет.
         Где только ей не пришлось работать ради куска хлеба и продуктовой карточки. Была заведующей столовой и руководителем всего общепита (чайханы, буфеты, столовые...) этого посёлка. Потом, управляя пекарней, она, сердобольная, разрешила продать немного муки для многодетной семьи. Кто - зла".Но детей - то надо кормить и она устроилась в магазин. Но вновь её догнала беда. У неё случилась большая недостача. Грозила тюрьма. Аля вспоминает: "Единственным спасением было - внести деньги, покрыть недостачу, тогда не посадят. Но денег - то у нас не было. Какую - то сумму прислали Стрижаки, а основную дал в долг узбек, заведующий складом. Чтобы покрыть долг, мама перевела на его имя нашу пенсию за погибшего отца, и мы много лет перебивались без неё. Вся жизнь в долгах. Тогда она плюнула на весь этот ПРОДСНАБ и пошла на вреднейшее для здоровья производство по переработке руды сурьмы. Через год её фото, передовика труда, красовалось на Доске Почёта. Прошло несколько лет и неожиданно выяснилось, что недостача в магазине вовсе не её вина. Воровали, выставляя окно, два чеченца - сторожа. Никогда я не смогу оправдать их злодеяние. Но понять могу, потому что история любой семьи неразрывно связана с историей страны. Они - несчастные жертвы Сталина. Никогда в племенах вайнахов (чечены и ингуши) не было воров. Они из века в век - воины и скотоводы. Потерпите, прочтите только одну выписку из истории расправы над ними:
        "Утром 23 февраля 1944 года был передан радиосигнал «Пантера»: приступить к депортации всего населения. В шесть утра 150 тысяч оперработников НКГБ - НКВД и «СМЕРШ», солдат и офицеров войск НКВД ворвались в дома спящих людей (на каждого — по три мирных жителя). Неспособных передвигаться стариков и сопротивлявшихся расстреливали на месте. Везли на грузовиках до железной дороги. За одну неделю были выброшены из своих домов и силой погружены в железнодорожные эшелоны 478 479 человек, в том числе 91 250 ингушей. 12,5 тысяч товарных вагонов, крайне необходимых фронту направились в степи Киргизии и Казахстана, оставляя на перронах тысячи незахороненных умерших. Только за три недели число погибших при так называемом «переселении» составило 37 тысяч человек, что раз в двадцать превышает статистику, изложенную в отчетах НКВД.  Берия телеграфировал Сталину: «Выселение проходит нормально. Заслуживающих внимания происшествий нет», после чего устроил в Грозном пир. Однако этим кровопийцы Сталин и Берия не ограничились. ВСЕ ингуши и чеченцы на территории Советского Союза были арестованы и также были высланы в Среднюю Азию. Сталинские палачи не пощадили даже горцев, воевавших на передовой против фашистов. Солдаты и офицеры чеченской и ингушской национальностей отзывались с фронта, с них срывались погоны, ордена и медали, и они так же, как и их матери, жены, дети, отцы и внуки грузились в вагоны. Тела умерших в пути отбирали у родных и выбрасывали  вдоль железнодорожных путей. Увидев, что делают с умершими, горцы начали прятать трупы, чтобы хотя бы довезти их до места депортации и предать земле согласно исламским обрядам
      Недопустимо и мерзко воровать, тем более, подставляя человека под тюремный срок. Особенно такую многострадальную женщину. Это бесчеловечно. Но станет ли думать о других, любой из людей, вышвырнутый из родного аула без скарба, средств существования, у которого плачут просящие еды дети и тихо угасают родители. Что делать их сыновьям, не имеющим возможности найти работу и помочь. Жуткая трагедия целого народа. Та же страшная судьба постигла немцев Поволжья, крымских татар, калмыков.
 Так жила тогда вся моя страна. Без прав, без закона, в каторжном труде и без реальных надежд. Приговорённая к "счастью строительства коммунистического общества". Почитайте, как стали жить финны после отделения от жестких объятий восточных соседей. Сравните с нашей горькой и полунищей, для большинства граждан, жизнью. Ужаснётесь и не сдержите слезу, вспоминая то, что досталось на долю родителей наших.
         Очень характерен для всей её жизни анекдот, рассказанный тётей Нюрой во Владимире моей жене:
"Пришла замученная работой, заботами и безденежьем женщина к врачу.
- Доктор, сил нет, очень плохо себя чувствую
- Вам следует есть больше чёрной икры и мяса
- Так на это денег у нас нет
- Тогда кушайте больше фруктов
- Уж больно дорогие они
- Хорошо, тогда ешьте свежие овощи
- И их не накупишься
Доктор помолчал, подумал - тогда гуляйте, гуляйте, гуляйте.
Сколько в этом немудрёном анекдоте горькой правды о жизни тёти Нюры, да и больше части всего нашего народа.
     Но как она держалась! Не ныла, не жаловалась на судьбу, несмотря ни не какие испытания, всегда была на позитиве, увлекая своим оптимизмом окружающих, надеясь на свои силы и лучшее будущее. Я мало с ней виделся, но запомнил её на всю жизнь весёлой, энергичной, оптимистичной, умеющей поддержать в трудную минуту. Она очень жалела детей, и не только своих. Каждое лето безотказная тётя Нюра в качестве директора пионерлагеря занималась с детьми рабочих Сурьмяного завода. Причём, за одну смену ей платили зарплату, а за другую – нет. Эти киргизские князьки – жульё, наделённое властью и ненавидящие русских. Уж если в штатном расписании профкома комбината есть такая должность – директор, то ему, согласно Закона, обязаны оплачивать ПЯТЬ месяцев работы! Я это знаю совершенно точно, приходилось не раз этим заниматься, назначая директоров наших пионерлагерей и пансионатов. А этой вечно бедствующей женщине с тремя детьми парткомовские вороватые жлобы поясняли, что неоплаченное - это бесплатная общественная нагрузка и высокая честь…
          Её авторитет в посёлке и на комбинате был бесспорен, она пользовалась у людей большим уважением. Через некоторое время, наверняка по рекомендации партийных органов, (куда же без них?) её избрали председателем Поселкового Совета. Вдумайтесь! В Средней Азии с её патриархальными законами, тем более в небольшом посёлке, РУССКАЯ ЖЕНЩИНА - Глава местной администрации! В 1948 году старший сын, Вениамин, уехал из киргизского Кадамжая в узбекский Коканд, где поступил в автодорожный техникум. Тот же путь через год проделал Михаил. Аля вспоминает: " Условия там были ужасные, зимой в помещениях даже вода в вёдрах замерзала. Маленькой стипендии на жизнь конечно не хватало. К тому же Веня иногда оставался без стипендии вовсе, но от мамы это скрывал. Она очень скучала по своим мальчикам и ездила к ним при первой возможности, стараясь помочь всем, чем могла, а, может и сверх того".
          Из воспоминаний Михаила: "Если бы был жив отец, мы бы были евреями. Но его убили фашисты. Когда мы с братом собрались идти выправлять паспорта, то спросили маму: "Как нам записать в паспорте? Русский или еврей?" Она ответила: "Ну какие вы у меня, русской матери, евреи. Конечно русские!" Да, Миша!  За кого бы не вышли замуж наши саратовские девушки, за хохла или еврея, татарина или, прости Господи, немца, всегда, несмотря ни на что, их дети, благодаря матери, сохранят и приумножат наши русские корни. Каждый должен пройти на этом свете свою, ему назначенную, дорогу. Как сказал Л.Н.Толстой: "Делай, что должно и пусть будет, что будет..."
       Четырнадцать трудных лет прожила Анна Фёдоровна Хитрик  (Чиркова) в Киргизии. Горек был её хлеб, не нашла она здесь того, что искала. Только надорвалась. И всё - таки труды её не пропали. Она сумела воспитать достойных людей.  Стали механиками, по примеру отца, Вениамин и Михаил. После окончания дочерью средней школы, Анна Фёдоровна отправила её в город Владимир, где жили Стрижаки. Нюра точно знала, что дочка там не пропадёт – Женя и Гриша помогут всем, что нужно. Так и было. Аля успешно прошла курс наук педагогического института и стала учительницей, знающим и уважаемым человеком.
 Дети постепенно встали на ноги, создали семьи и начали растить своих детей. Пусть их судьба станет легче маминой ...
          Моя мама, понимая сколь невероятно много сделала для неё Нюра, любила сестру всей душой.  Рассказывая о ней тепло и нежно, мама даже лицом светлела и улыбалась. Они были очень близки между собой - две сестры, у которых голод и война отняли близких.
       Анна была человек щедрой души. Помогала всем, кто обращался или нуждался в помощи. Человек стоит ровно столько, сколько он отдаёт сам, добровольно, только по приказу души. Несмотря на свои огромные материальные проблемы, она непременно присылала Стрижакам большие посылки с дарами ферганской земли. Вспоминаю, как радостно находили мы в почтовом ящике вожделенное извещение о посылке из Киргизии. Тут же с мамой торопились на почту, забирали и водружали на стол этот замечательный презент от тёти Нюры. Дальше было невообразимо долгое ожидание возвращения отца с работы. В доме военкома глава семьи известен по определению. Порядок был установлен жёсткий и нарушаться не мог. Папа самолично вскрывал дожидавшийся его ящик, и мы с братом с криками восторга рассматривали содержимое. Невиданное нами доселе - персики, абрикосы, виноград, отборный урюк, изюм. Хорошо помню, виноград, чтобы не испортился, был пересыпан опилками. Отмывались они трудно, но поедались на ура! Счастье было безмерным. Она, наша тётя Нюра, наверняка представляла, какую радость вызывает её подарок, а делать приятное она умела и любила. Спасибо тебе, дорогой наш человек! Зря кто - то улыбается, прочтя эти строчки. Почитайте воспоминания, не поленитесь и тогда со слезами и ужасом узнаете, как голодно жилось победителям фашизма и их семьям.
       Бог дал тёте Нюре много способностей, но отобрал неизмеримо больше. С её харизмой, энергетикой, оптимизмом, умением расположить к себе людей и направить их, она вполне могла бы работать секретарём горкома или обкома КПСС. Ещё больше пользы людям она могла бы принести в должности директора фабрики или техникума. Но беда в том, что ей самой учиться было некогда. Не дала жизнь, не дозволила...
    Пришла неожиданно, может и не к месту, занятная мысль: "Сначала у человека обязанности по отношению к детям, потом к родителям, потом к внукам... Жить для себя некогда"
    Трудная судьба, тяжелейший жизненный путь, работа ради детей на износ, невозможность беречься быстро подорвали её здоровье. Анна Фёдоровна Хитрик (Чиркова) скончалась в городе Владимире, прожив всего пятьдесят восемь лет.
       Не просто же так говорят на Руси: «Бог забирает лучших».  Не знаю, есть ли жизнь на небесах, но глубоко убеждён, что если есть, то её место в Божьих владениях, в раю!
      Вечная ей память, святой великомученице!