Помощнички

– Я дважды разведён…
– То есть?
– С женой и на деньги!

Помощнички

Открывая калитку на своей даче, Иван Семёнович, нежданно для себя, обнаружил в почтовом ящике телеграмму-молнию, присланную из Воронежа. «Сынок, срочно приезжай. Я тяжело болею. Хочу тебя увидеть. Мама.»
Последние два года, пенсионер Иван Семёнович Логинов, разведясь с женой оставив ей в городе трёхкомнатную квартиру, проживал на даче.
Пенсия, небольшой участок под садом и огородом да кролики – всё это обеспечивало ему вполне сносную жизнь. А в холодные и дождливые дни скрашивал ему однообразную жизнь такой же, как он, старик – сибирский кот Василий Тимофеевич.
– Мама тяжело болеет, – пронеслось в мозгу. – Во чтобы-то ни стало необходимо ехать, но на кого оставить хозяйство? Схожу-ка я к соседу, может он выручит?
Его сосед по даче, комендант местного гарнизона, майор Патрушев Алексей Витальевич, хотя и был серьёзным человеком и строгим начальником, но к Логинову относился с большой симпатией и разговаривал с ним с уважением, по имени-отчеству.
– Проходите, Иван Семёнович, и присаживайтесь. В ногах правды нет! – встретил Логинова Патрушев и присел рядом с ним на лавочку у крыльца. – Что привело Вас ко мне?
– Да вот телеграмму от матушки получил. Ей давно за восемьдесят и тяжело болеет. Навестить её надобно бы, – поделился своим горем Иван Семёнович, – да не на кого оставить хозяйство. Может, подсобите, солдатика порадивей выделите, в долгу не останусь ни перед Вами, ни перед ним.
– В другой раз, может быть, и выделил бы, а сейчас… Эх, милый Иван Семёнович, неделю назад доверился я одному разгильдяю, мало что он земляк мой! Да зло он поступил со мной в отместку за хорошее отношение к нему. Прослужил этот солдатик, рядовой Игорь Марычев, пару лет кое-как, с горем пополам. Как минимум с десяток раз на гауптвахте побывал. И как только увольняться его призыв начал, прибегает он ко мне и умоляет:
– Товарищ майор! Не держите меня на службе ещё два месяца. Отпустите, мать и отец болеют, и невеста замуж за другого собирается. Что прикажете – всё исполню.
– А что ж ты, сукин сын, два года здесь всем нервы трепал, не служил по уставу и не исполнял требования своих командиров? – спрашиваю.
Стоит, голову понурив, и снова за своё:
– Вы ведь земляк мне, товарищ майор, помогите!
– Ладно, – говорю. – Как исполнишь три желания, так и уедешь. Согласен?
– Большое спасибо, товарищ майор, – радостно отвечает.
Ну, и назначил я ему для исполнения три желания: первое – вырыть фундамент под баньку, а когда подвезут песок и цемент – разгрузить и складировать; второе – разбросать машину навоза по картофельному полю, позвать конюха, чтобы перепахал и наездил борозды, после чего засадить поле картофелем; и, наконец, третье – натаскать из колодца пару тонн воды и наполнить ею десять двухсотлитровых бочек, что находятся в саду.
– И это всё я один?! – возмутился солдатик. – Товарищ майор, дайте мне хоть кого-ни-будь в помощь.
А я ему отвечаю:

   Два солдата из стройбата
   Заменяют экскаватор,
   А солдат из ПВО
   Заменяет хоть кого!

– Так что, когда управишься, тогда и домой отправишься, – говорю ему снова в рифму, а сам думаю: «Ну, дней десять-двенадцать ему пахать от зари до зари! Будет помнить армию долго, разгильдяй этакий!»
Сел я в свой УАЗ-ик, и укатил в гарнизон.
Прошло два дня. Сидим вечером дома у телевизора с женой, чаёк попиваем. Вдруг слышу: звонок в дверь. Открываю и глазам не верю: стоит передо мной этот солдатик, чумазый весь и потный
– Всё, – говорит, – товарищ майор, исполнил! Дело за Вами.
Заглянул я ему в глаза, а они такие честные-пречестные. Век таких не видал.
– Верю тебе, рядовой Марычев, верю. Но, все же проверю, – и, переодевшись, отправился с ним на дачу.
А там, при лунном свете: бочки полные воды, ров под фундамент баньки вырыт, цемент под навесом уложен, песок аккуратной горкой высится, и поле взборонено граблями.
Обнял я его на радостях, и говорю:
– Завтра утром я тебе документы вручу и ты, как вольный ветер, свободен. Только открой мне секрет, как это ты умудрился такой большой объём работы выполнить всего за пару дней, коли два года нерадивым солдатом считался?
– Да очень просто, – отвечает. – Я не терплю над собой начальников, а трудиться люблю и умею.
Уехал Марычев на следующий же день, как я и обещал ему.
Через недельку наведываемся мы с женой на дачу. Прошёлся я по саду-огороду вдоль и поперёк, и мне плохо стало. Подхожу к бочкам, чтобы огород полить, а они перевёрнуты, вверх дном стоят, и вода по бортам блестит в палец толщиной; осмотрел я внимательно ров под фундамент, а он сикось-накось, ромбом вырыт; ступил я ногой на гору песка, а песок твёрдой глыбой лежит неподвижно. Оказывается этот стервец, Игорёк, машину песка с двадцатью мешками цемента перелопатил и полил водичкой, чтобы смесь затвердела и в бетонную глыбу превратилась. Раскрываю мешки с цементом, а в них обыкновенный торф с болота. Захожу на картофельное поле, а оно пусто, одна трава да бурьян на нём растут. Зато рядом с тем местом, где навоз лежал, по колени ростом ботва картофельная взошла, такая жирная-прежирная, густая-прегустая. Взял я лопату, копнул и понял: Марычев вырыл яму и сгрёб туда весь навоз, а сверху картошку посадочную из мешков вывалил. Вот такой мне урон этот злодей учинил. Нет уж, Иван Семёнович, не могу я Вам по уму по разуму помочь. В гарнизоне нынче учения, все солдаты задействованы на полигоне, а, так называемые, «дембеля» остались, да толку от них?! Нормальные давно уволились, а эти разгильдяи дослуживают до конца срока действия, указанного в приказе и задействованы на хозработах. Все они, как один, без стыда и совести. А у Вас что же, родственников, или хороших знакомых нет, что ли?
– Моя дочь замужем и в другом городе с мужем живёт. Двоих друзей я схоронил, а третий ещё трудится, семья у него большая и сюда не заманишь. Разве что придётся к своей бывшей жене обратиться. Она столько раз сама ко мне подъезжала: пригласи, мол, на дачку, пожить-отдохнуть. Я бы не против, но у неё осталось всё, что я нажил за двадцать лет нашей с нею совместной жизни: и квартира, и машина, и сберкнижка с приличными сбережениями. Да и женщина она несерьёзная, любит рюмочку-другую пропустить да сигареты палит, как мужик. Страшно такую в своё единственное жильё пускать, но видно придётся, другого выхода не вижу.
И на следующий день Иван Семёнович уехал в Воронеж к своей матушке, а его бывшая жена поселилась у него на даче. Живи – не хочу, а дел-то немного: полей огород да кота и кроликов покорми.
Прошло десять дней. Воротился Иван Семёнович, доволен, что матушку свою повидал, счастлив, что поправилась она, при виде его.
Заходит в свой дачный дом и видит: везде чистота наведена, аж сердце радуется, а на столе записка лежит:
«Иван Семёнович! Спасибо за дачу. Твои кролики сыты, а один из них для тебя запечён в сухариках и в духовке лежит. Весь огород ещё с вечера полит, только одна беда: твой кот Василий Тимофеевич пару дней назад пропал, видно где-то с кошечкой загулял. Уж прости ты меня за недогляд».
Откупорил Иван Семёнович бутылочку коньячка, и на радостях выпил рюмочку-другую. Пододвинул поближе блюдо с запечённым в сухарях кроликом, и принялся закусывать. Хвать зубами кусочек посочней, да не оторвать его от бёдрышка. И кроликом он что-то не попахивает.
Закралось у него подозрение: ой, нехорошее что-то на даче творится?
– Ладно, – думает, – схожу и погляжу, какого из них забила бывшая, благоверная?
Подходит к клеткам. Пересчитывает кроликов, и ничего не соображает. Все на месте. И вдруг его осенила страшная догадка. Бросился Иван Семёнович за крольчатник, туда, где находилась выгребная яма, в которую сбрасывается мусор и пищевые отходы. Поднял люк, и его стошнило. На самом дне ямы поверх огромной кучи мятых пакетов из-под соли, лежали шкура, голова и конечности его любимого кота Василия Тимофеевича.
«Да, прав был друг мой покойный, Лёшка Пархомов, – подумал Иван Семёнович, – когда утверждал, что брошенная баба, как змея подколодная: раз пригреешь – сто раз пожалеешь!»
И действительно, когда Логинов осмотрел вёдра, то увидел на дне их, крупинки соли. Как он сокрушался, что доверился своей бывшей. Весь его сад и огород теперь обречён на погибель. Соляной раствор уничтожит любую растительность в течение двух-трёх дней. И в лучшем случае, только через несколько лет, возможно будет плодородную землю восстановить.
А самое трагичное то, что не возвратить к жизни кота: Василия Тимофеевича его единственную радость и утеху в столь одинокие и стариковские годы.
Долго сидел и печалился Логинов за столом, а под утро, когда отправился спать, под подушкой обнаружил ещё одну записку:
«Ну что, Ванюша, теперь и ты чувствуешь, как горько бывает на душе, когда от тебя уходит навсегда самое дорогое твоему сердцу существо!»