Большой луг с полевыми цветами

     —  Пусть тебе приснится большой луг с полевыми цветами.

  Каждый раз прощаясь произносил  мужчина с лучезарной улыбкой на молодом тогда ещё лице, как и спустя годы он,  всё так же улыбаясь смотрел на мир глазами того молодого человека 25-лет отроду,  и как и  тогда же  каждый раз прощаясь, желал огромного луга с полевыми цветами.

      И помня всю его доброжелательность,  не сходящую  почти никогда с его лица, хотелось и впрямь того луга и тех цветов – синеглазых лютиков и белоснежных ромашек, с жёлтыми тычинками внутри, будто все солнца этого мира расположились в самом  сердце этого неприхотливого полевого цветка,  и серовато-лиловый  и розовый ирис, тоже там же,  среди полевого хвоща, весело трепыхающегося на ветру.  И всё это под покровом солнечного дня и покрытое узорчатым ковром из разноцветных прозрачных снежинок.

      И хотелось не только этого луга, увиденного во сне, хотелось самому босыми ногами пробежаться по утренней росе, украсившей траву и тот хвощ, чтобы травинки, нежно касаясь  твоих голых пяток, не отпускали от себя,  далеко, чтобы можно было вдруг, остановившись, упасть навзничь, и так и застыть, будто не проходящая  вечность, а следом, глядя  ввысь прищуренными глазами, жмурясь от  яркого солнца, начать считать облака, проплывающие над тобой, и летящие куда-то в неизвестность.

    И продолжать лежать среди луга и полевых цветов, наслаждаясь теплом, укутанный   снежным покровом, тем, что из искрящихся снежинок, купаясь в лучах утреннего и полуденного одновременно солнца, в ожидании заката и наступления ночи, когда перестанешь считать облака, а сможешь пересчитать все звёзды, которыми будет усеяно то же небо, что и с облаками, бегущими куда-то вперёд, в далёкую неизвестную даль.


       И вот так, лёжа и наслаждаясь вечностью той картины из сна, вдруг  вспомнить ту улыбку на лице уже немолодого человека, которая по-прежнему, как и 25 лет назад,  светилась на его лице, и подумать, что насколько же заразителен его неугасающий оптимизм, дающий надежду на лучшее будущее. А потом, вспомнив, что кроме его улыбки ты не видел больше ничего, настолько она своей лучезарностью затмевала всё вокруг, что ты,  очарованный ею, забыл про глаза. Про те глаза, в которых должна была отражаться жизнь, и тот луг с полевыми цветами, ведь он знал,  о  чём говорил, каждый раз желая, чтобы тебе приснилось большое поле и полевые цветы на этом поле. В них должны были качаться облака и то небо, под которым ты лежал, но этого не было.

И, когда в голове возникала эта мысль, о несуществующих глазах,  об отсутствующей синеве неба  в них,  то и его  улыбка сразу начинала потихоньку  угасать, вместе с надеждой на лучшее будущее, в котором всё так же будут плыть облака, проплывая мимо тебя, не задерживаясь ни на минуту над тем лугом, на который ты, помня то пожелание при расставании, будешь каждый раз приходить, чтобы снова, упав в траву, насладиться всеми теми ощущениями, испытанными тобою в первый раз, когда упал навзничь и увидел бездонное небо, будто зияющая огромная дыра, а за ней бесконечность. Бесконечность,  в которой тебя может и не быть, как и того оптимизма в несуществующих глазах, а только в улыбке, манящей своей надеждой  и  убеждённой   верой на лучшее.


      Но так было, когда ему, этому мужчине было 25, а сейчас уже прошло не мало лет, и не мало облаков пронеслось над тем лугом с полевыми цветами, которые тоже много раз умирали и снова  рождались, обласканные солнечными  лучами   и свежей мокрой росой, и убаюканные нежностью   ночной прохлады.  И  та  лучезарная улыбка на его лице могла бы,  если не умереть, то погаснуть, так и,  оставшись в памяти людей тем, непревзойдённым счастьем, которым всегда светилось его лицо, на котором никогда   не было глаз,  и не было облаков и жизни в этих глазах, которые повидали многое за  много лет, и не остались такими же лучистыми и такими же  ясными, за ними притаилось недоверие, сменившее доверие и надежду, несмотря на то, что губы продолжали улыбаться, заставляя окружающих сомневаться в том, что это явь, а не сон, в котором каждый раз должен был появиться огромный луг и полевые цветы, и бесконечное небо над ними.

Всё это должно было тебе присниться, раз искренне,  от всего сердца тебе пожелали, хоть и не услышал ты в тот момент биение чужого  сердца, не знал наверняка, жив ли тот, кто сказал: «Пусть тебе приснится огромное поле и полевые цветы», как и не знал наверняка, что скрывается за той улыбкой, потому что никогда не видел глаз на том сияющем лице, и в них не было всей жизни, о которой он без конца говорил, как и  о  том, что улыбка его вечна, чего быть не могло, ведь и вечности нет, только, если в тех снах, в которых может и луг превратиться в реку, а ты поплывёшь по ней,  по  своей бесконечной памяти, больно ударяясь о подводные камни, цепляясь руками за проплывающие мимо берега, пытаясь остановить вечность, которой на самом деле не было и нет.   И  однажды поймёшь, что это конец, конец тому сну, которого ты так хотел, когда в очередной раз   услышал пожелание при прощании:   «Пусть тебе…»  а дальше ты уже ничего не слышал, ты просто спал…   И  тебе снился тот  человек, который всем желал только добра, оставаясь при этом  совсем уже  не добрым, потому что и он побывал    в той реке, и он тоже ободрал кожу на своих руках о подводные камни, когда цеплялся этими  руками за остатки своей жизни, проплывая мимо берегов и желая остановиться,  хоть на мгновение, чтобы снова стать тем молодым человеком 25-ти лет с улыбчивым лицом, глаза которого так никто и не увидел.
 
Да, это уже  было и ненужным, и так всем  было ясно, что  жизнь не позволяет улыбаться так же, как и в молодости, она иногда,     эта жизнь,  даже стирает напрочь улыбку с твоего лица, во всяком случае, не даёт возможности оптимистично смотреть вперёд, зная, что нет бесконечности, а есть только конец, на который оптимистично надеяться может только  глупец, или тот, кто ещё не пожил  и не узнал, что же такое на самом деле, что же это  такое, эта    жизнь.

28/11/2018 г.
Марина Леванте