Вовчонок

   Голубой мечтой моего детства было научиться играть на скрипке. И я с завистью смотрел, как шествовали, именно шествовали, а не шли, в музыкальную школу мои сверстники, которым повезло больше, нежели мне: их зажиточные отцы или не воевали вовсе, а отсиживались в тылу, или же это были дети немногих уцелевших евреев.

   Вовку я приметил давно: он учился со мной в одной школе, но ходил ещё в музыкальную школу, и друзьями с ним мы тогда не были. Более того, я испытывал некоторую неприязнь к этому прилично одетому мальчику из благополучной еврейской семьи городского архитектора, домой к которому, казалось, не зайдешь запросто.
 
   Задевать мальчишескую честь и ребячьи понятия справедливости из нас обычно никто не позволял, а поэтому, несмотря на музыкальные способности и соблюдение приличий в семье, дрался Вовка довольно часто, и часто не по делу. И нередко он бывал бит, но с ним предпочитали не драться вовсе. И не оттого,  что Вовка отличался особой физической силой или жестокостью: голодной, злой и крепкой городской шпаны  способной его превзойти в таком мужском деле как драка было достаточно.
 
   В его драках не было свойственной уличному хулигану агрессии и желания поизмываться над слабаком, но присутствовала некоторая нервная истеричность. За это мы прозвали его психом, так как в драке Вовка  не мог себе позволить быть трусом, бился яростно, и хотя плохо держал удар, но стоял насмерть как маленький десантник, невзирая на чье-то преимущество в силе или возрасте.

   Оттого, что Вовка был психом, я и испытывал к нему неприязнь. Неприязнь была, видимо, обоюдной и усилилась настолько, что мы однажды подрались с Вовкой на школьном дворе из-за пустяка, который я, признаться, и не помню. После той стычки мы дрались с ним неоднократно. Зачинщиком обычно бывал он, но ему же обычно и доставалось, поскольку я рос крепким уличным пацаном, который на скрипке играть так и не научился, а поэтому к драке подходил серьезно, и драться интеллигентно и утонченно не умел.
 
   Свела меня и Вовку вместе его мать - тётя Ира, дородная, гордая своим мужем  и несколько высокомерная женщина.  Как-то пришла она к моей матери, обычно они говорили о времени посадки овощей и о кулинарных тонкостях, но сегодня говорили обо мне. Я, соответственно, навострил уши  и подслушал их разговор.

   - Люба, помоги мне: нелады у меня с Вовкой. Кто-то сказал ему, что я  ему неродная мать, - пожаловалась тётя Ира, а затем  поведала странную историю моей матери.
 
   Узнал я, что была Ира бесплодна, но чтобы удержать мужа, поехала она на Волгу и у своей многодетной русской сестры взяла Вовку в раннем детстве, поскольку не могла та тянуть за своим мужем-пьяницей одиннадцатого ребенка.

   - Чем же я могу тебе помочь?,- недоуменно спросила моя мать.
   - Твой хорошо учится, скажи ему, чтобы он помог Вовке решить задачу, возможно, они подружатся и Вовка отойдет. А я тебе за это грядку дам.
 
   Жили мы бедно, своей земли у нас не было, а у тети Иры был большой сад, за которым ей было ухаживать не под силу, поскольку она берегла ногти. Так что грядка нашему хозяйству повредить не могла, и моя мать обещала ей содействие. Тётя Ира ушла, окрыленная надеждой, что моя дружба с Вовкой решит ее проблемы.

   Перспектива становиться другом в обмен на грядку меня не радовала, но я понимал, что в нашей семье и найденная пустая бутылка-чекушка  считается ценностью, поскольку ее можно сдать в магазин за две копейки, и я был вынужден согласиться на предложение матери зайти к Вовке.

   Тётя Ира провела меня в тёмную комнату. Вовка как волчонок забился в угол за кафельную печку и оттуда истошно заорал:

   - Не подходи, я буду кусаться!
   - Ухожу, ухожу Вовочка!- и незадачливая мать ретировалась, оставив меня в комнате наедине с Вовкой.
 
   Некоторое время я молчал посреди комнаты, затем сел на стул, обтянутый серым чехлом и продолжал молчать, опасаясь выходок этого психа. Через какое-то время, Вовка из угла спросил, зачем я пришёл. Моим бичом с детства было то, что я всегда был чужд дипломатии и не умел врать. Пришлось ему честно рассказать о событиях в моём доме и предложить помощь в решении математических задач. Дальнейшая реакция Вовки меня удивила. Видимо он устал сидеть в углу, вылез оттуда и стал мне жаловаться на несправедливое к нему отношение в этой семье.  Выяснилось, что его заставляют учиться игре на аккордеоне, который он ненавидит, ругают за плохие отметки и не разрешают дружить с плохими, по мнению тёти Иры, детьми. В плохие были записаны все пацаны нашей Пожарной улицы, а в хорошие, некоторые их сёстры.

   Время любить от нас было ещё далеко, к девчонкам мы относились с деланным безразличием, и даже с презрением. Я искренне понял Вовку и посочувствовал ещё раз.
 
   Но самое тяжкое  преступление, за которое Вовка объявил тёте Ире войну, заключалось в том, что вчера она взялась воспитывать его ремнём за прогул нудного урока сольфеджио . Вовка, естественно, пытался скрыться. И тогда холёные ногти разъярённой тёти Иры впились в Вовкину руку и пробороздили три полосы по всей длине предплечья от локтя до кисти.  Вовка куснул её и ушёл в засаду в злополучный угол за голландской печкой. Сегодня полосы приняли багровый оттенок и горели как огонь.

   Я сходил к тёте Ире на кухню, попросил йоду и слегка подлечил Вовку. Затем мы сели за стол, и я решил задачи по математике за него. К моему несчастью это мне по его просьбе впоследствии приходилось делать неоднократно. Так мы стали друзьями, и я стал вхож в это семейство.

   А то, что мне приходилось регулярно решать задачи за Вовку, имело и положительную сторону: я и сам стал учиться лучше…