Нелюбовь

       
      Глубоко за полночь.  Ветрено. Позолотевшая луна спряталась  за тучку, набежавшую с реки, покрытою рябью. Последние этажи высотки погружаются в сумерки. Лишь единственное окно маячит всполохами света на последнем этаже. В комнате двое.  Портьерная ткань задергивается  крепкой мужской рукой,  и тотчас отдергивается женской, выпуская клубы табачного дыма в темное пространство. 
      Он - мужчина без возраста, которому из-за хорошего сложения и бороды с проседью можно дать лет сорок, но  и шестьдесят,  из-за опущенных плеч, сутулости и старомодной  оправы  на кончике полководческого носа. Она -  красивая женщина, переживающая вторую молодость,  нервно курит у настежь распахнутой балконной двери. Пепельница в виде бронзовой жабы заполнена окурками.
      Молчаливое передергивание штор, как показательное действие неприязни  друг к другу закончилось падением тяжелого карниза на головы обоим. Он успел выбросить руку вперед-вверх, и карниз по касательной одним концом ударил  ее в лицо, а вторым по плечу. Она тотчас залепила ему пощечину и со слезами бросилась из комнаты.  Вскоре зазвонил телефон, и голос в трубке сообщил, что такси прибудет ровно в час. Он тихо поблагодарил и поплелся на кухню за лекарством.  Пузырек с валерьянкой был пуст. Пришлось достать бутылку коньяка, сделать приличный глоток и сесть за стол, заваленный грязной посудой. На машинописных листах, рассыпанных веером по полу, стояло мусорное ведро, куда он  выплеснул остатки кофе, но не попал, и уродливая  клякса скрыли название  его новой пьесы «Развод по-русски».  Тоска накрыла с головой, сдавливая сердце.  Он встал, распахнул настежь окно, а затем налил полную кружку  коньяка и выцедил.   Хмель ударил в голову, а гора немытой посуды перед глазами стала невыносимой до такой степени, что  с   яростью, накопившейся за последние три часа жуткого скандала, сгрёб всё со стола и с грохотом опрокинул на пол.  Теряя тапок, рванул из кухни, оставляя на полу кровяной след.  Спальня была закрыта на ключ. В полном неистовстве  начал колотить в дверь с требованием открыть: «Немедля, требую!».  Тотчас соседи ответили барабанной дробью по трубам. Дверь спальни резко открылась, и что-то тяжелое  въехало в лоб. Мир,  под какофонию звуков в озарении искр, померк перед его глазами…
 Очнулся, когда сильные пальцы начали разжимать веки, и яркий луч света ударил в зрачок. Фигура в белом растворялась на фоне светлого потолка.  Высохшие губы пытались сомкнуться в улыбку: «Вы Святой Павел?»
- Да, Павел, только врач «скорой помощи»! Анечка, введи кубик мезатона. Так, брадикардии нет,  - сильные пальцы сдавили запястье. – Ну, уважаемый, зачем столько выпивать, чтобы разбивать себе голову и резать ноги? Кстати, как вас зовут и возраст? – Врач достал карту вызова, собираясь ее заполнить.
- Антон Павлович, но, к сожалению, мне до Чехова, как до луны. Фамилия Старых! Возраст шестьдесят два, работаю в театре! – Он попытался подняться, но голова закружилась, и пришлось лечь на вытянутую руку. 
- Где она?
- Кто?  - доктор начал собирать сумку, поторапливая медсестру: - У нас еще вызов из соседнего дома!
- Жена!
- Не знаю, «скорую» вызвал таксист.  Поднялись на этаж, дверь настежь, в квартире никого не было. Вы в обмороке и крови. Давайте помогу перебраться на кровать.  Неотложная помощь оказана, дальше сами. Завтра сходите в поликлинику, а лучше сделайте МРТ головного мозга и больше не выпивайте! О, кэй? Кстати, сейчас приедет полиция, извините, пришлось вызвать, инструкция.
-  Благодарю, только отмените вызов в полицию, я спьяну! – Антон Павлович,  опираясь на доктора и прихрамывая, добрался до огромной кровати – «сексодрома», как любила называть брачное ложе  его жена,  актриса драматического театра.   Отменив вызов в полицию, врач и медсестра отправились в соседний дом.
     Он лежал в  ее подушках с нежным ароматом ландышей с едва уловимыми вкраплениями мускуса. В пустой голове мысли бродили и расползались, не складываясь в единую картину «вчера, сегодня, завтра». Пошарив в карманах спортивного костюма, нашел сотовый и набрал номер.  На экране высветилась  имя «Люся»,  и через некоторое время, чужой голос сообщил, что «абонент не доступен или находится вне зоны действия сети». Вскоре задремал и не слышал, как в дверном замке осторожно провернулся ключ.  Жена на цыпочках прошла по коридору, бросив взгляд на голову и ногу в бинтах, осторожно подняла спортивный кубок со следами крови и вошла в ванную комнату.  Кукушка настенных часов, прокуковала четыре раза, и дверка часов захлопнулась, уступая место ходикам: «Тик-так, тик-так».
     «Супруг, обожал старые вещи, коллекционируя «пережитки прошлого»,  ей назло. В этом она была уверена на все сто! Из-за них всегда и начинался весь сыр - бор, который часто превращался в семейную ссору, а сегодня закончился драмой, которая чуть  не переросла  в трагедию».  - Людмила стояла под душем, подставляя лицо потоку воды, смывающему слезы. Красивые руки крест-накрест закрывали большую грудь, а шум воды заглушал ее голос: «Иисусе Христе, прости меня, Господи! Уеду, уйду, сбегу немедля! Старьевщик долбанный, со своими раритетами, что стоит только высказать свое мнение о вкусах, и понеслось!» – В голове  кружили  окаянные мысли о разводе и отъезде в Красноярск, где ее давно ждут в  Театре-студии, возглавляемом сокурсником, а в прошлом и любовником. Она выключила воду, и перед тем, как взять в руки полотенце посмотрела на себя в зеркало. Отражение улыбнулось со словами: «Ну, кто тебе даст, Люсьен, «сорок плюс»?!  Пусть только попробуют! Я бывшая чемпионка области по художественной гимнастике!»  -  Брезгливо ополоснула кубок от крови и хандру, как рукой сняло. Начала растираться полотенцем, прислушалась к возне за дверью: «Очухался, скребется, значит, не помнит, что произошло три часа назад, иначе бы уже тут такое началось!»
«Дорогая, любовь не надо заслуживать, тем более что ее нельзя заслужить». – Антон Павлович, говорил тихо, но она слышала его.
- Какая любовь?! Для таких как ты, жизнь лишь череда проблем, выход из которых видишь в истерике, передергивая шторы и слова! Так глядишь и день прошел. Зубы почисти, коллекционер! – Дверь открылась и  захлопнулась перед его полководческим носом.  Антон Павлович,  поплелся на кухню с вопросом, который так и не успел задать жене: «Сам ударился, или все же приложила его чем-то тяжелым?»
     На пороге он остановился и долго отрешенно смотрел на бедлам, потом перевел взгляд на ходики, вздохнул и пошел в кабинет спать.  Ворочаясь на старом кожаном диване с высокой спинкой и маленьким зеркальцем над полкой, долго не мог уснуть: «Дались ей эти часы! Подумаешь с современной итальянской кухней марки  - Dunau не стилизуются.  Ну, и что! Обозвал кухню Дуней! Услышала только издевку,  и началось! Схватила черновик пьесы, из которой попросил почитать монолог Дарьи, потому что на слух воспринимается лучше и после править легче, ведь актриса она замечательная,  нет, давай рукопись топтать в неистовстве:  «Писака хренов, учить меня будешь?! Разведенку Машеньку столичную учи, как обустраивать семейное гнездо, за благо, которое она тебе предоставляет, продвигая твои гениальные, в кавычках, творения! А затем взялась выкуривать  сигарету за сигаретой, зная, что дыма табачного не переношу».- Антон Павлович с досадой стукнул в спинку дивана; кукушка за дверью известила семь утра и замолчала. Он начал думать о героине своей пьесы Дарье, которая узнает, что   больна раком в последней стадии, и целое состояние, которое получает от развода с мужем-олигархом, отдает на спасение детей, заболевших лейкемией  после Чернобыльской аварии.  - «А может, Люда права, что я знаю о благодарности? Выражать её можно по-разному, как эмоционально, так и материально. В этом случае благодарность уже гораздо реже бывает традиционной, производной воспитания. Мало кто будет отдавать долг, если не чувствует себя должником. Значит, надо искать причину, почему Дарья считает себя задолжавшей…..». – Ворочаясь с боку на бок, он уснул и не слышал, как жена ушла, прихватив для мусорного бака  часы с кукушкой.
Проснулся от адской головной боли. С трудом попав в тапки, побрел в ванную комнату. Пытаясь подставить голову под напор воды, больно ударился о кран и окончательно проснулся. Из зеркала, напротив,  смотрел человек, половина лица которого принадлежала ему, а вторая явно бомжу с огромным кровоподтеком, расползшимся  от шишки на лбу до переносицы,  приподнимая распухшую бровь над прикрытым веком. Сердце неровно забилось, опоясывающая боль перехватила дыхание, и стало невыносимо страшно.  Он начал жадно хватать воздух, попятился и упал навзничь, ударившись об угол стиральной машины.
Сознание возвращалось медленно, на минуту Антон Павлович приоткрыл веки:  смутно начала вырисовываться трубка, тянувшаяся от флакона до его руки; потом угол столика на колесиках, на котором стояла медицинская аппаратура;  на его груди простынь до подбородка. 
«Больной  пришел в себя! Пульс шестьдесят, давление в норме».  – Приятный женский голос был совсем рядом, и больной  открыл глаза. В реанимации он был не один.  Белый халат мелькнул и исчез,  рядом за ширмой кто-то стонал. Появился другой доктор со словами: «Вот и ладно, еще одного мы с вами, коллега, вернули с того света, поставив ребром вопрос о смысле бытия на этой грешной земле!» - Молодой врач начал внимательно просматривать электрокардиограмму, медленно спадающую лентой на кровать.  Из-за ширмы ему ответил все тот же приятный голос: «Вопрос о смысле бытия возникает не от профессии лекаря  или зрелости, а именно потому, что людям все как-то не живется!»
- Вы, как всегда правы, Тамара Ивановна, смысл жизни в самой жизни! Будем жить, господин писатель, хотя у вас и ребра сломаны, и сотрясение мозга, но инфаркта нет, слава Богу, а вот классическая стенокардия налицо!  - Доктор поправил катетер на запястье,  повернул офтальмоскоп на белом колпаке и  углубился в изучение глазного дна Антона Павловича.  – Завтра вас переведут из реанимации. Уверен, соблюдая режим,  скоро поправитесь и вернетесь в свой театр! Не забудьте пригласить на премьеру.  - Антон Павлович одобрительно кивнул и  закрыл глаза. На душе было спокойно, боли он не чувствовал,  мысли ни о чем  текли сами по себе, лишь где-то глубоко в подсознании они неслись голосом Высоцкого: « Господи, спасибо что живой!» -  Он начал вспоминать о  встрече на фестивале в Ленинграде с легендой теперь, а тогда просто актером с Таганки. Мысли ползли и расползались, закрывая собой  злополучную ночь, которая и привела на больничную койку.
Из реанимации перевели в обычную многоместную палату, в которой и  провел почти неделю, но супруга ни разу не навестила и на звонки не отвечала. Антон Павлович отчетливо осознавал, что их семейная жизнь подходит к логическому завершению. Позвонив в театр художественному руководителю, соврал, что сердце прихватило, но работает и  пишет новую пьесу.  На вопрос: «О чем пьеса?» - Серьезно ответил: «О себе, потому что мой  герой - это ваш покорный слуга, который  поздно понял: «Лучше осчастливить многих женщин, чем сделать несчастной одну!»
 Разговор слышал сосед по палате и, как только Антон Павлович вернул телефон на прикроватную тумбочку,  рассказал смешную историю с предложением и по ней написать что-нибудь о реально истории своего другу: «Дед, старый еврей, как только задул ветер перемен, рванул на историческую родину, а затем вообще перебрался в штаты.  Неожиданно Макс, так его звали,  получает  письмо от старика о том, что в свои девяносто тот собирается на покой и оставляет единственному внуку некую внушительную сумму в старейшем «Банке оф Америка», где отработал двадцать лет простым служащим! Наследник не заставил себя долго ждать,  немедля сделал визу, благо работал в мэрии,   тотчас рванул за океан. Дедушку он нашел по указанному на конверте адресу в доме престарелых, что в Калифорнии». - Ефим, а так звали рассказчика, обложившись подушками, продолжил, жестикулируя, словно пытался наполнить рисунками в воздухе и без того интересную картину происшедшего:
 - В  этом богоугодном заведении, пока дед завтракал, его предупредили, чтобы не говорил с пенсионерами о политике и ни в коем случае не затрагивал российско-украинский конфликт.  На  вопрос почему, менеджер по работе с персоналом показал две большие комнаты с одинаковыми рядами стульев и телевизионными экранами на одинаковых стенах. Одна комната с русским телевидением для сталинистов, другая комната с украинским телевидением и с американскими и канадскими каналами на украинском языке для «бандеровцев.  Группы не общаются друг с другом! Разъяснил Максиму менеджер, - редкие контакты всегда заканчиваются конфликтами, а недавно два старика подрались. Реально подрались! Их санитары разнимали. Один другому стулом разбил голову!
Антону Павловичу стало нестерпимо весело, и он расхохотался: «Класс! Это же лучший пример советского апокалипсиса в американском доме престарелых!»
- Вот, вот -  и мне тогда стало смешно! В построенном и содержащимся на деньги американского налогоплательщика доме для стариканов, бывший лектор общества «Знание», русский патриот Семён Яковлевич Гутман, вступился за Брежнева и политбюро…
- Ой, блин! – завопил Антон Павлович, вторя рассказчику:  - Стулом, купленным на деньги американского налогоплательщика!
- Да, да по кучерявой голове! – кричал от восторга сосед по палате:  -  Бывшему заместителю главного инженера НИИ «УкрЦемент», националисту Исааку Давидовичу Циперовичу!
В палату ввалилась грузная медсестра: «Что за цирк без коней на все отделение?! Пургена в компот не желаете?!»
Вечером, когда отделение погрузилось в сон, больничные приятели переговаривались обо всем и ни о чем, прикладываясь по очереди к фляжке с коньяком, который принес друг рассказчика.
Через два дня  соседей выписали,  и Антон Павлович остался в палате на целую неделю один. За это время он успел сделать наброски к новой пьесе «Забавные старики», которую решил дописать дома, потому что просто не хватало информации, чтобы передать зрителю изюминку конфликта между двумя советскими евреями в американском доме престарелых.  Несколько раз пытался дозвониться жене, но абонент так и не был доступен.  Тогда Антон Павлович позвонил в театр и поинтересовался о новостях с единственной целью, исподволь узнать о супруге.  Секретарь приемной, поинтересовавшись о самочувствии переключила завлита на отдел кадров, там ему и сообщили  об увольнении по собственному желанию Людмилы Прокопьевны Старых:  «Сейчас она на больничном, но собирается уезжать в Красноярск, там какое то кино снимают!» - Трубка дала отбой. 
Сильная головная боль бросила на подушки. Антон Павлович невнятно пробормотал слова благодарности и  выключил телефон:  «Все-таки, лелеял я  себя надеждой, что Люся на гастролях, а не звонит, полагая, что запил горькую, как это было не раз после скандалов. Теперь ясно, она обрывает все концы!»
Короткое бабье лето, разряженное в яркие цвета деревьев от  красного до золотого с вкраплениями бархатистой зелени хвои,  купалось в теплых, ласковых лучах опускающегося солнца. Астры, хризантемы в гамме  своих ярких красок тянулись ему навстречу, словно знали о скором и неизбежном конце их красоты, радующей глаз. Антон Павлович долго стоял у окна, любуясь буйству красок в больничном саду.  Легкая грусть, как неизбежная спутница возраста, моментально улетучилась, когда он увидел на аллее сада жену. Люда в джинсовом костюме, подчеркивающим ее великолепную фигуру,  больших темных очках и легкой косынке походила на американскую кинозвезду. Антон Павлович, как мальчишка бросился в коридор и, прыгая через три ступеньки, помчался с третьего этажа вниз. Жена оказалась в его объятиях на крыльце, но резко отстранилась от мужа со словами: «Не обольщайся, я по делу», - повернулась и пошла к садовой скамейке, вынимая из пакета папку с бумагами.
- Вот здесь все необходимые документы. Осталась подписать тебе! – Она быстро прикурила сигарету и протянула мультифору с вложенными в неё листами, покрытыми чернью мелких строк, подводившими итог совместно прожитой жизни, отмеренной двадцатью годами одиночеством вдвоем, самом печальном союзе. Он понял это давно, как и то, что подлое время сыграло с их любовью злую шутку, наградив разностью в возрасте тоже в двадцать лет. Из оцепенения вырвал ее громкий голос: «Сейчас подойдет нотариус, он же мой законный представитель в бракоразводном процессе, можешь задать интересующие вопросы».
Антон Павлович почувствовал, как  закипает злость. Он встал, едва сдерживая себя, минуту раскачивался с пятки на носок, а потом пошел в сторону обветшалого больничного корпуса.
Отвернувшись к стене, и поджав под себя  колени,   долго лежал в больничной палате, не шелохнувшись, пока его не окликнул знакомый голос. Рядом,  с его постелью сидел грузный сосед в костюме навороченного  бренда «Hugo Boss», держа в руках ту самую зеленую папку.
«Когда я узнал, что стороной в процессе будешь ты, Антон, честно, растерялся, а потом долго думал и вот, что придумал. Через знакомого эксперта по оценке недвижимости получил документы по заниженной цене на вашу дачу в сосновом бору, убрав из дела дарственную на нее и страховку.   Людмила Прокопьевна об этом и не вспомнила ни разу, да и не видел ее там ни разу. Остается ваша трех комнатная квартира, рыночная цена которой составляет ровно половину совместно нажитого в браке. Квартира выставлена на продажу, и  залог за нее вносит банк с момента подписания  этих бумаг. А так как Людмила Прокопьевна уезжает из Томска,  дача твоя! Не забудь на шашлычок под коньячок пригласить!» - Стул под Ефимом заскрипел, и он, пыхтя, начал доставать документы. Антон Павлович старался не смотреть на соседа по кооперативу,  понимая, что тот сделал все возможное, но досада все равно осталась: «Что за непруха такая, и здесь знакомые все лица!»
Антон Павлович прочитал экспертное заключение по оценке квартиры и загородного дома, оформленное по всем правилам.  На вопрос о нотариальной конторе, Ефим с улыбкой ответил, что это очень дорого, а так как они почти ровесники, то в следующей жизни обязательно. Остальные бумаги Антон Павлович  подписал, не читая. Обменявшись рукопожатием, приятели расстались, так и не став друзьями.
Получив выписку и больничный лист, Антон Павлович долго ждал в приемном покое   машину из театра.  Через час директорский автомобиль прибыл, и под негодования заведующего литературной частью, старый водитель, отчего все его звали  - Седой, с улыбкой  помог облачиться  в длинное кожаное пальто, хромовые сапоги и шляпу из реквизита: «Ну, Палыч, вы копия Жеглова, только ростом повыше Высоцкого будете! Мне тоже довелось Владимира Семеновича вживую созерцать!»
- Тебе, блин, смешно, а меня привезли сюда в одном тренировочном костюме в начале бабьего лета, а сейчас вон что! - Порыв северного ветра за окном ударил так, что задребезжали стекла, и снежный заряд попал в бюст академику в саду, облеченному  в белые одежды.
- Да, простите, новость озвучу! Ваша благоверная уже умотала в Красноярск, весь театр об этом только  говорит и осуждает, что бросила больного мужа. - Антон Павлович молчал и тупо смотрел, как дворники на лобовом стекле гоняют воду от тающего снега. «Тойота – Камри» уверенно шла по своей полосе, рассекая песочную жижу  из мокрого снега и грязной воды. И тут до него дошло: «Как он попадет в квартиру?! Люся уехала, не передав ключи?! Может, тетке оставила,  - пытался себя успокоить, но и боялся признать, зная ее характер, что вряд ли….»
Шлагбаум, стал подниматься, зафиксировав номер администрации области. Директор театра был свояком начальника административно-хозяйственной части администрации области.
-  Класс! Доставлю до подъезда. У вас чистят! А то, томская богема вместе с депутатами здесь проживает. А у нас в хрущобах, на Черемошниках, все, как всегда! Сами скоро зимой откапываться начнем, эх Россея!
Антон Павлович улыбнулся отборному  словцу, но не успел похвалить за хорошее знание русского языка, так  кармане плаща пропел сотовый.
 – Да, Ефим, привет! Спасибо, что перезвонил. Слушай дома, а ключей-то у меня нет. Ума не приложу, как попасть в квартиру теперь. Меня же в одних трусах по скорой привезли, а ключи видимо на вешалке в прихожей остались.
- Приезжайте в офис на Ленина. Красный особняк в резных наличниках от знаменитого томского купца Гадалова, правда теперь   на крыше неоновая  реклама «Юридические услуги». Мне Людмила Прокопьевна передала только ключи от вашей дачи.
- А от машины?! – взревел Антон Павлович так, что дворник за спиной оглянулся на странного бородатого мужика в длиннополом кожаном плаще и хромовых сапогах, у новенького японского авто.
- Она уехала на ней по доверенности. Ведь страховка оформлена на нее, так что все по закону.   Просила передать, что вернет автомобиль после суда. А ехать должна на пробы какого- то фильма.  Успокойтесь и приезжайте, извините, вторая линия! – Ефим закончил разговор, а Антон Павлович взвыл от отчаяния: «Тварь неблагодарная, забыла, как ей роли выбивал перед заезжими московскими режиссерами!»
Водитель достал их бардачка фляжку: «Палыч, глотни, легче будет! Настойка домашняя, на травах и калине!»
Антон Павлович начал пить, тяжело сглатывая. Приятная нега растеклась по телу, выдавливая из головы боль, отпуская сердце. Он тяжело вздохнул, вытер лицо и протянул  пустую флягу водителю: «Извини, не рассчитал. Вкусная очень. Спасибо, от слова Спас!»
- Да, чего там! Слава Богу! У меня тридцатилитровая бутыль в гараже! – Засуетился шофер, пряча в бардачок фляжку со словами: «Водителем на одном месте проработал без малого уже тридцать лет, повидав на своем веку разного народа от искусства. Объединяла их всех одно, что тогда, что сейчас, какая-то неустроенность в личной жизни. Вроде и есть все, а какие несчастливые!» - Взглянув на Антона замолчал, но мысль не отпускала: Вот он, с директором в друзьях, и пишет хорошо о театре, пьесы его ставят, говорят даже в столицах.  А, все одно!»
Шлагбаум снова пополз  вверх, и машина выехала на проспект, чтобы отвезти несчастного завлита в юридическую контору, а потом на дачу, в окружение корабельных сосен. Площадка у ворот дачи была хорошо утрамбованной, с нарезами в снегу от большегрузного автомобиля. Теряясь в догадках, чтобы это значило, Антон Павлович бегом рванул к особняку с верандой и приставленной к стене входной ободранной дверью. Стремглав влетев на заметенное снегом крыльцо, Антон Павлович увидел на двери приколотую бумажку, из которой стало ясно, что в доме была бывшая с  командой грузчиков,  и вывезла «свою мебель», но оставив  «его старье».– «Прощай,  и не натвори глупостей».
Большой каменный дом был пуст.  А так как часть громоздких вещей пришлось выносить через  веранду,  где стоял старинный немецкий буфет, то его просто вынесли во двор.  Мозаику, конечно, разбили, её запорошило снегом, и пустые рамы, отделанные по краям готической вязью по дереву, глазели в пасмурное небо черными дырами. Этот буфет Антон Павлович купил за пятьсот евро у молодоженов, распродавших имущества деда в связи с отъездом на его историческую родину в Латвию.  Покойный был советским профессором, всю свою жизнь,  посвятивший изучению странам Европы.  Однажды Антон Павлович  подвозил старика к дачному поселку и вдоволь наслушался о родословной, тянувшейся от самого Ливонского ордена, на протяжении трех столетий воевавшего с Россией и потерпевшим разгромное поражение с потерей Нарвы от Ивана IV.
Ворота лязгнули, во двор зашел водитель и увидел, как хозяин дома пытается поднять буфет  с заледенелой земли. Он бросился помогать, оба проскальзывая под извечное «е-пана» поставили тяжелый, дубовый буфет на днище, прислонив его к веранде. Отдышавшись, Антон Павлович произнес: «Фу! Не-е, нам вдвоем не затащить. Спасибо. Вы придержите, я лестницей подопру, целлофаном накрою, не вывезла же она его вместе со своим «модерном»,  мать его! Потом, как-нибудь по погоде и грузчиков найму, занесем в дом!»
-Вещь! – Шофер бережно погладил потемневшую резьбу, обрамляющую пустые глазницы рам и прижался к нему плечом. Внутри буфета, что-то рухнуло, словно обломилась полка, и раздался звон, видимо  столовой утвари.  – «Ладно, промолчу, а то еще сейчас Палыч  и выгружать битую посуду начнет. Холодно. Да и ехать пора».
Появился Антон Павлович с деревянной лестницей и рулоном целлофановой  пленки подмышкой.  Упаковав буфет пленкой, и укрепив его от падения лестницей, он устремился к машине. Мокрый снег валил хлопьями, накрывая огромную пробку автомобилей перед въездом в город. Вереница машин тянулась с черепашьей скоростью, объезжая бестолкового сержанта, который создавал еще больше проблем автомобилистам, размахивая руками, пытаясь  регулировать транспортный поток, обтекающий  столкновение двух иномарок на скользкой дороге. Кончилось это тем, что с воем сирены из города шла пожарная, и все встали, а сержант отвернулся и начал говорить по сотовому телефону. Водитель закурил, а Антон Павлович включил радиоприемник. Голос был до боли знаком, он сделал громче. – Да, это была Людмила Прокопьевна, дававшая интервью на «Радио Сибири».
- Мне тоже стало безумно весело, когда вы чуть ли не силком записываете Гармаша в тренажерный зал, – вторил ей журналист.
«Вот, вот! Моя благоверная  тоже меня хотела силком в оперу затащить. Права ваша жена!» - Водитель выбросил окурок и тоже начал слушать радио, узнав голос Людмилы Прокопьевны.
- А в жизни?  - вкрадчиво спросил журналист, оставляя подтекст вопроса о «личном» провинциальной актрисы.
- Конечно, встречаются и мужчины, которые делают все, чтобы не разочаровать свою избранницу, и готовые идти на всевозможные уступки, и вы видели, как смешно и трогательно это делает Сергей на экране.  Но, к сожалению, такие люди попадаются на жизненном пути не так уж часто.
- На сцене вы  показываете, как боретесь за любовь, об этом и будущий фильм здесь у нас в Красноярске от популярного сегодня режиссера Киры Муратовой. А  что такое любовь, когда уже половина жизненного пути пройдена?» - Приятный женский голос тихо влился в салон под шум мотора.
- Я не хочу скатиться до банальностей, давайте лучше скажу, что такое нелюбовь  из  личного опыта. -  Людмила Прокопьевна сделала паузу, и  начала говорить, словно обращалась к нему одному, своему бывшему мужу. От чего Антон Павлович вздрогнул.
- Нелюбовь - когда ничего нельзя. Когда раздражаешь, мешаешь, лезешь, несешь чушь, выносишь мозг и куришь, наконец! А ты ему в ответ  не скули, а пиши лучше. Когда не заступаются и не разделяют утрату родного и близкого человека и вменяют вину за гибель твоего ребенка - это нелюбовь.  Когда ничего не дарят друг другу в годовщину свадьбы - нелюбовь. Когда жалко денег на тебя, а на всякий старинный хлам от мебели до мазни экспрессионизма в картинах, пожалуйста и извольте - это нелюбовь. Нелюбовь делает человека робким, неуклюжим, зажатым и некрасивым; он боится все испортить, помешать, раздражить. Я очень испугалась этого и решила, что пока есть силы - надо уходить хоть с узелком на палочке! Моя героиня, это сама я в предлагаемых обстоятельства, видимо поэтому и прошла конкурсный отбор на роль в замечательном фильме о судьбе потерянной женщины.
Антон Павлович с яростью крутанул ручку громкости, что она отлетела под сидение и начал набирать номер студии, который он запомнил на рекламной паузе.
«Алло, говорите! Вы можете выразить свою точку зрения по поводу премьеры или задать вопрос замечательной актрисе!». – Корреспондента прервали, и в динамике стало слышно жесткое дыхание, а потом хриплый крик: «С узелком?  Мужа бросить в больнице, а квартиру за шесть  лимонов моментально продать! Понимаю, как только деньги перестают играть ведущую роль, формою жизни становится слава и ненависть к ближнему, потому что он не такой, как все!» - Антон Павлович забился  в кашле и не слышал, как Людмила Прокопьевна  тихо сказала в микрофон: «Это не ненависть. Это иногда еще хуже, потому что ненавидят хотя бы за что-то, из зависти, например, и  можно уйти или сдачи дать. А не любят, потому что  так устроила нам матушка природа испытанием  разницей в возрасте. Девчонки, одумайтесь выходить за мужиков, которые старше вас больше, чем на десять лет, чтобы потом не дергать  перед ними плечикам: «Выдумываешь, я просто скромная, а ты опять за свое!»  Вот это и есть – Нелюбовь».
Пробка дрогнула, и запорошенные набело автомобили тронулись, отбрасывая дворниками с лобовых стекол  снег. Антон Павлович отдышался, приоткрыв окно, и крикнул, разгулявшейся метели: «Нелюбовь! От нее умирают, особенно старики, дети и собаки. И взрослые люди, которые беззащитны и чувствительны, сука!» - Сердце готово было выскочить из груди. Водитель все понял, наклонился  и достал из бардачка вторую фляжку со словами: «Вот, хотел директора с режиссером угостить, а тут ситуация, понимаешь! Да, Палыч?»
Антон Павлович медленно прикладывался к фляжке, не замечая, что говорит вслух словно перед глазами за лобовым стеклом  был корреспондент из студии: «Да, да! Есть сегодня такие представительницы прекрасного пола в кавычках конечно! Просто укатывают  своих мужчин до гробовой доски ранее в силу колебаний своего гормонального фона, за которым хрен успеешь! Разница в возрасте в пятнадцать лет между позволяет с уверенностью заявить, что именно вы стремились соответствовать моему таланту, приносящему немного денег, в отличие от других, и тогда это удалось, влюбив в себя.  Но, к сожалению, оказался просто  непонятым со своим увлечением к раритетам прошлого».
  - А волю бестолковым блондинкам и брюнеткам дали поборники демократии и феминизации! – Задумчиво произнес водитель.
 - Именно так! – Старых с удивлением посмотрел на Седого: « Вы правы, Иван Тимофеевич,  под прикрытием лозунга о свободе слова больше половины эфирного времени по всем каналам толкают всякие  там сигареты, пивасики, контрацептивы, что от рекламных доходов, которыми они раньше и близко не пользовались  в стране, которой нет  к сожалению, чтобы  потом ездить на Кипр , Турцию, черту на кулички, а потом с умным лицом брать интервью у Путина о рождаемости. Вот и она: «То еще рано деток, то теперь уже поздно!»
- А что вы собственно имеете против наживы?  Жажда наживы обуревает  миллионы. Никуда не исчезнут ни вызов времени, ни железные законы соответствующие этому вызову, которые  выбрасывают одних, немногих, в «сильные мира сего», и обретают остальных на участие в лотерее истории. …. – Водитель стал перестраиваться в правую полосу, но раздался звонок директора театра, который уже потерял своего шофера. Пришлось разворачиваться под перемигивание фарами недовольных участников дорожного движения. Антон Павлович с трудом выбрался из машины на тротуар и побрел навстречу неоновой рекламе «Юридические услуги», повисшей, казалось, в воздухе. Белого особняка  было не разглядеть в набирающей силу метели. Минут через двадцать Антон Павлович был в офисе Ефима, чтобы  занять денег. Пока брел с отчаянием и безысходностью осознавал, что теперь точно запьет.
Нотариус только что попрощался с посетителем, и хотел было, сварить себе кофе,  как отворилась дверь, и в кабинет ввалился пьяный, весь в снегу завлит областного театра. Пришлось около часа с ним провозиться, отпаивая горячим чаем с лимоном и коньяком, а потом везти в его загородный дом.
Антон Павлович с трудом открыл глаза. Часы в прихожей показывали семь сорок пять, неутомимый  сотовый заставил окончательно проснуться. Звонил Ефим, интересовался здоровьем и обещал подъехать к обеду с единственной просьбой не набраться.  Приехал, как и обещал, ровно в полдень. В окно било солнце, радуясь победе над хмарью и непогодой.
За обедом из пельменей и салата из квашенной капусты, которую заготавливал на зиму   сам, разговорились о вчерашнем: «Одного не пойму, Ефим, неужели в таком развитии событий со мной, Людмила руководствовалась только наживой или превалировала все же нелюбовь?»  - Антон Павлович,  спросил, глядя в лицо собеседника ясными глазами. В потаенных глубинах души он знал, что жена любила его, но с какого момента появилось в ее лексиконе это гадкое слово «нелюбовь», черты которого она так ярко описала в своих вчерашних комментариях на радио? Понять он не мог, как и не хотел признавать тот факт, что  супруга говорила искренне о его личной вине в разрушении  семьи, которая и перестала быть таковой после гибели ее мальчика, которого усыновили.
-  Все зависит от времени,  в котором  каждому человеку суждено жить. «мани-мани и ничего личного! Согласитесь, для одних,  это самое время приходится на период экономического подъема,  для других на период спада Сегодня приходится успевать. Ваша жена умна и тоже понимает это, потому и вложила деньги за квартиру, но уже как продюсер в фильм в котором снялась с Гармашем. Фильм так себе, а вот реклама с известным актером принесет ей в два раза больше, когда начнется показ по ТВ. Простите, теперь дерьмо тоже стоит денег! – Ефим развел руками и достал деловые бумаги на подпись.
 - Спасибо за обед. Подпиши, ответа на твой вопрос нет, прости! Просто я не знаю, что такое любовь. Живу, как все! Собирайся, подброшу до города, а сам решать дела Людмилы Прокопьевны, ведь она мой клиент.
Секретарша, припудрила носик, мельком взглянув на заведующего литературной частью, и просила подождать.  Директор вышел из кабинета, пропуская вперед начальника департамента культуры: «Да, понимаю СВО, на первом месте тема патриотизма! Заведующий литературной частью и секретарша вскочили со своих мест: «Антон, завтра с утра, дел позарез!»
- Как скажете, завтра так завтра! – С этими словами Старых поднялся и пошел в зрительный зал. На сцене шла репетиция его пьесы «Ах, уж эти женщины!»  Примостившись на заднем ряду бельэтажа и по-тихому сделав приличный глоток из  шкалика, он начал смотреть за действом, разворачивающемся на пустой сцене.
В кругу света Валерий. Задравши голову, смотрит вверх. Рядом Кот, тоже смотрит вверх.
Валерий: «Желая женщину, ловлю себя на мысли о том, что мгновенно, с головы до пят, становлюсь вором. Да, не банальным донжуаном, в силу актерского ремесла, а именно вором. Может, от того, что все  женщины никогда целиком не принадлежали мне. Ни тогда, когда являлись таковыми по паспорту, а их было три, ни тогда, когда доставались лишь дурманящие нектары принадлежащих ей садов, как у Анастасии.  Ибо женщина - ртуть. Она изящно выскальзывает, рассыпается, вытекает из ладоней, как только ослабевают денежные вливания. У актеров с этим всегда проблемы!»
Кот: «Задетый любовью мужчина - все равно, что раненый дробью мой сородич-тигр. Он мечется, то ли спасая, то ли угнетая свою душу, думая, что освобождается. Ярость мечущегося в любви мужчины благородна, как благородна женщина, одаривающая мужчину Чувством, если в нем нет и капли денежного потока. Моя Анастасия благородна, а он не знает этого, лицедей хренов!»   - Валерий оборачивается, смотрят друг на друга.
«Ребята! Замените Анастасию на Людмилу! Прошу!» - Под крик из темного зала режиссер соскочил с места и пытался разобрать, что это было…..
- Палыч,  с выздоровлением,  жди меня – орет через весь зал радостный «кот». – Без меня не уходи! – Актер, играющий кота, узнал старого приятеля и собутыльника, в предвкушении приятного вечера.
- Не мешайте работе, я вас умоляю, Антон Павлович! – Громкие хлопки больших ладоней, и репетиция продолжается. Заведующий литературной частью допивает из фляжки, достает блокнот и быстро дописывает реплику, которую решил вставить обязательно в пьесу: « Валерий. Женщина - это симбиоз Свободы и Неволи одновременно. Она рождается с сетями в руках. И мужчины попадают в них, не имея другого выбора, чтобы творить себе подобных, так устроен этот мир!» - Долго смотрит на сцену и быстро дописывает: «За окном звучат марши. Ноябрьские праздники. В кругу света Кот, он стоит на диване и зачеркивает на календаре еще и все дни октября».
Дождавшись старого приятеля, репетирующего кота,  Антон Павлович поужинал  с ним в шашлычной, что напротив театра и поехал на такси к себе на дачу, погруженную в вечерние сумерки.
До утра навалило столько снега, что Старых едва приоткрыл входную дверь, чтобы протиснуться в проем и вступить в сугроб на крыльце. Свинцовые тучи ползли по небу, готовые разродиться немедля тяжелой ношей. Палыч задрав больную голову, смачно матюгнулся и, проваливаясь по пояс, полез к сараю за лопатой, чтобы прочистить дорожку до ворот. Махая лопатой, он гнал из себя ненавистное похмелье, отчетливо понимая, что пора и за работу, как спасение от давившего депрессняка.  Мысли с каждым броском тяжелого снега менялись от плохо объяснимого поступка бывшей жены до странного сна о  навозной кучи за второй кулисой. Он где - то на просторах интернета читал, что навозная куча к богатству, но тотчас усмехался в усы: «Как раз наоборот, обеднели вы, господин писатель, ровно в половину!»
Подбирая снег у старинного шкафа, Антон Павлович зацепил ногой лестницу, она качнулась и начала заваливаться в сторону, освобождая дверцу с вычурной резьбой. Дверца открылась, из-под нее начали скатываться прозрачные камни, разбрасывая на снегу  целый пучок разноцветных лучей. При повороте граней они непрестанно искрились,   играя всеми цветами радуги. Антон Павлович  машинально присел на корточки и заворожено смотрел на  огонь, разбрасываемый  драгоценностями, среди которых черными вкраплениями блистал жемчуг грушевидной формы, перемешиваясь на белом снегу с отливом  васильково-синего до темно- и почти черно-синего сапфира.  Словно чумной, Старых едва дотронулся до камня, скатившегося к его ногам, а потом больно укусил себя за палец, полагая, что видит сон и  бросился к шкафу.  Нет, над заснеженным двором низко ползли тучи, волны за забором с шумом бились о волнорез, палец побаливал – значит не сон. Осторожно вынув  упавшую полку, которая выбила щепу на подгнившей стенке, прикрывающей тайник,  Антон Павлович с силой саданул по стенке буфета кулаком. Она  раскололась, обнажая мерцающие золотые монеты у самого дна. Не помня себя,  Антон Павлович бросился в сарай за топором, с помощью которого и освободил сокровища, спрятанные  в развалившийся от времени мешок со слабым отпечатком герба какого-то курляндского графства.
Людмила Прокопьевна прогревала новенький «Лексус», который купила с гонорара за фильм. Автомобиль нежно урчал, норковая шубка источала в кожаный салон дорогой парфюм, настроение было приподнятое от трудного счастья, которое она, наконец, выстраивает сама без нравоучения престарелого мужа, который все чаще напоминал покойного отца. Приятная музыка сменилась утренними новостями, которые повергли актрису в шок: «Заведующий литературной частью театра в Томске, Старых Антон Павлович обнаружил в своем загородном доме клад с драгоценностями на общую сумму порядка трех миллионов долларов. В соответствии с российским законодательством господин Старых получает пятьдесят процентов от суммы, остальные ценности он передал государству, с которых налог не взимается, а вот со своей доли приморскому писателю придется выплатить сто девяносто пять тысяч долларов налога на доходы физических лиц». – Кровь бросилась в голову, актриса упала на руль и зарыдала от нахлынувших  чувств досады, замешанных на отчаянии от того, что редко бывала  в этом доме и забыла про дарственную на дачу, что в сосновом бору.  Слезы душили, а в ушах бил набат: «Антон миллионер, а я конченная дура, дура!»  - Как потом приехала в театр не помнила.
За большим круглым столом, во главе которого скромно сидел  красивый режиссер в очках, из-под которых на актеров внимательно падал поочередно взгляд пронзительных его глаз. Перед прочтением пьесы он попросил коллег поделиться соображениями о любви, как основной лейтмотив будущего спектакля, который будет стремительно развиваться через череду конфликтов, пронизывающих знатное семейство на сломе эпох. Когда очередь дошла до актрисы Старых, которой отводилась роль старшей дочери, самой несчастной из всех, Людмила Прокопьевна, погруженная в свои мысли сказала: «Настоящая,  самодостаточна и не имеет никакой другой цели, кроме самой любви. Сегодня это редкость, потому в жизни встречаются крайние виды любви: либо абсолютно свободная любовь, не знающая преданности и верности, либо абсолютно ограниченная любовь, замыкающая людей в жёсткие рамки семьи. Эти виды любви лишь мешают человеку и не делают его счастливым».
Режиссер сделал быстрые пометки в развернутом перед ним блокноте и, выдержав мхатовскую паузу, сообщил, что он чертовски доволен, потому что спектакль обязательно получится, особенно после спича Людмилы Старых, а посему на сегодня достаточно. -  «А вас, дорогая Людмила Прокопьевна, прошу задержаться на одну минуту».
Артисты с шумом покинули кабинет главного режиссера. Он тепло попрощался с каждым и отошел к окну, за которым неслась столичная жизнь в потоке машин и людей, лишь шум улицы монотонным гулом рушил повисшую тишину. Её первым прервала Старых: «Так, о чем вы со мной хотели поговорить?»
- Хотя я и ваш ровесник, а для режиссера это значит -  еще молод, но поверьте на слово, я знаю, как играть страдание и как его выстроить на сцене сегодня, чтобы это цепляло зрителя! Страдание сигнализирует: что-то идёт не так, нужно что-то исправить. В той или иной форме оно продолжается, пока проблема не решится. Когда вы говорили, я почувствовал, что вы страдаете! Для будущей вашей роли это замечательно, но в жизни. – Режиссер быстро отошел от окна и сел прямо напротив Людмилы Прокопьевны, уставившись своим пронзительным взглядом, который она поняла по -  своему: «Продолжать не стоит. Вы хотите предложить сейчас иное. Скажу со всей прямотой, пусть даже мне это и будет стоить интересной роли. Для вас  удовольствие — противоположность страданию, которое воспринимается как награда. Но когда вы получаете всё, что хочется, это приводит к скуке. По сути, мы застряли  с вами оба  между двумя этими явлениями. Избавившись от одного, мы приближаемся к другому. Стоит ли это нашей близости?» - Ответила, как обрезала, смотря в красивые и внимательные глаза  под дорогой и модной  оправой мужских очков «Беккавоу».  Режиссер отвел взгляд и спокойно ответил: «Простите, но провинция накладывает отпечаток на актрису, даже такую талантливую и обаятельную, как вы! Отвечу тоже с предельной откровенностью, вы нужны, не как любовница, а как человек, которому хочу открыть все свои замыслы предстоящей совместной работы, чтобы наши спектакли всегда были в «топе» лучших, поэтому чувствую, что-то  нужно сделать для вас, чтобы уменьшить этот потенциал боли, которая терзает сердце».
 - Отпустите меня в Томск к мужу, бывшему мужу, всего на пару дней! – Слова, которые дались ей с огромным трудом, в смятении чувств и мыслей, вылились слезами, и она упала режиссеру на грудь, всхлипывая и рыдая. Затем резко отстранилась, извинившись,  выбежала из кабинета, услышав вслед: «Непременно, по возвращению позвоните!»
Антон Павлович следуя наставлениям  оператора, смотрел в зеленый глазок телекамеры  и улыбался, когда в кармане виброзвонком загудел сотовый. Звонили настойчиво, не прекращая вызова.
«Стоп! Ответьте, пожалуйста, только быстро, мы начинаем!» - В студии появилась очаровательная ведущая телепрограммы «Томское время. Увидев номер, с которого его так требовательно вызывают, Старых вскочил из-за стола и бросился в коридор, зацепив провод штатива, который с грохотом рухнул на пол.
- Да, Люда! Здравствуй, немного занят! Интервью раздаю налево и направо после одного случая.  Наслышана? Благодарю. Конечно, приезжай, только деньги я вложил в клинику для детей, больных раком, как моя героиня Дарья, помнишь? А вторую половину участникам СВО. Зачем?!  Чтобы ответить на главный вопрос, как не чувствовать себя кому задолжавшим, а точнее тебе  - за фальшивку, имя которой любовь.
- Нет, Антон любовь была, но ее вытеснила нелюбовь, так бывает! Прощай! – Гудки пульсировали в голове названием новой пьесы «Нелюбовь». – Нет, теперь это будет киносценарий! – Уверенной походкой Антон Павлович  вернулся в студию, выключив телефон.