Когда кончается детство. Трилогия, часть первая

 Все встречи в нашей жизни случайны, и все неслучайны. И те, кому суждено это сделать, рано или поздно появляются на твоей дороге. Одни проходят по ней, как тени, другие оставляют след, похожий на глубокую колею. И последние рано или поздно возврашаются на твою дорогу.



Георгию Тимофеевичу Тризину  посвящается       


  Фонтан замерз ночью. Неожиданный  ранний  заморозок  застал город врасплох. Никто не собирался еще отключать фонтаны, и блестящие  металлические  шары , и стекающую по ним веселую воду, и брызги  сковало льдом.                Дия уже десять минут стояла у гранитного бортика, не в силах отвести глаза от импровизированной  ледяной скульптуры. Невероятное зрелище нарушило обычный  ритм торопящегося утра. Прохожие, кто удивленно, кто восхищенно, кто недоверчиво, останавливались, подходили ближе, смотрели, медленно отходили, не насмотревшись, будто бережно унося в себе что-то хрупкое, прозрачное.
     - Похоже на музыку. - подумала Дия.- Нет, не на музыку, на застывшее мгновенье. Как просто, оказывается: чтобы  остановить мгновенье, надо заморозить фонтан. Она взглянула на часики-брелок: 7-50. Уроки начинались в восемь, до школы  надо было ехать  двадцать минут на автобусе, но уходить не хотелось. Вот так просто взять и повернуться спиной к чуду? А в школе что? Будни. Первый урок  - физика. Более ненавистного предмета она не могла вообразить. Дия отчаянно не понимала ни процессов, ни законов, ни явлений, хотя и сама удивлялась: «законы- то живые, земные, а я как марсианка». Но было так, как было, и на уроках физики она про себя сочиняла стихи или истории, и встречая ее отсутствующий взгляд, старый безобидный  Василь Василич (или  просто Вася) только вздыхал и качал  головой «Клавдия, Клавдия». Почему-то у него ее имя  звучало как-то особенно, хотя вообще оно ее раздражало. Ну назвали  бы  Клаудиа. Всего-то две буковки, а как звучит. Если разобраться, Клавдия вообще-то тоже ничего, хотя так ее почти никто не называет. Отец - Клашей, Кланюшей, мама- Клавой, а если сердится за непонятливость, то и Клушей, брат – так просто Клавкой. Отца она любит, маме все прощается, зато друзьям и в школе она позволяет называть себя только Дия. В крошечном хвостике, который она оставила от своего имени, для нее слились гордость греческих красавиц и неукротимость половецких дев. Никто об этом не знал. Это была ее тайна.
     Отец назвал ее в честь прабабушки. Свою бабушку он очень уважал и часто рассказывал, какая она была мудрая женщина. Понятно, отцу хотелось, чтобы его дочь тоже была умной и разумной. А Дие хотелось быть красивой, ловкой и сильной. Поэтому она и записалась в секцию акробатики.
      Это было в шестом классе. Тогда их было пятьдесят пять человек, одни девчонки: мальчишек не набирали. У Дии  в альбоме есть  фотография того года, только очень мелкая  и очень смешная: трико (их почему-то называли купальниками) висят и морщатся  гармошкой, подбородки в ключицы въехали, и животы торчат. Ничего-то они тогда не умели. Три года прошло. Сейчас их у Георгия Тимофеевича пятнадцать.
      Рузин Георгий Тимофеевич, самый лучший тренер на свете. Девчонки  сразу стали звать его Громофеич для краткости. Только он никакой не гром. Даже странно: тренер, говорят, должен быть жестким, а у него такие добрые глаза, каких Дия ни у кого не видела. И голос  всегда спокойный  и даже тихий, хотя в огромном зале всем слышен. Ну разве только иногда, очень редко, рокочет-погромыхивает, будто отдаленная гроза.
      Вообще, если бы не тренер, Дия уже давно бы бросила акробатику, потому что тренировок не любила и прыжков боялась. Четвертый год занимается, перворазрядница, а на дорожку - как на Голгофу. Правда, ходит она теперь, высоко подняв голову, и спина всегда прямая, и движения гибкие, как у кошки.  А еще мальчишки уважают, и на уроках физкультуры она теперь выпрямлялась на бревне в изящной «ласточке», тогда как другие девчонки балансировали поникшими воронами. Но вот сегодня тренировка, а идти не хочется.
-Прогуливаешь? – услышала она голос снизу и нехотя оторвала глаза от серебристо-хрустальных шаров. Почти напротив нее на гранитный бортик вскочила забавная фигура. У фигуры были темно-русые неприглаженные вихры и хитрые глаза. Несмотря на нахальный вопрос, глаза смотрели дружелюбно и слегка изучающе. Всё это было знакомо и принадлежало шестикласснику Вовке, который еще в прошлом году очень часто попадался ей на глаза в школьных коридорах. Иногда мокрый вихор и любопытный глаз мелькали в дверях спортзала, правда, очень быстро исчезали: старшеклассники малявок не жаловали.
-Прогуливаешь,- уже утвердительно повторила вредная фигура.
-А сам- то, - парировала Дия, показав  циферблат.
-У меня немецкий. Светлана Ивановна добрая, и вообще мне можно.
-А это почему?
-Много будешь знать…- хитро сощурился глаз.
Один – ноль в ваши ворота, Диечка. Будешь знать, как вступать в разговоры с мелюзгой. Но Вовка, кажется , и сам уже испугался своей дерзости.
-Просто у меня мама немка, немножко. Она меня уже давно учит. И все, что они  сейчас делают, я знаю, мне там неинтересно.
-А на улице, значит, интересно, - взрослым голосом произнесла Дия и осеклась. Серые глаза уже не хитрили и не вредничали, смотрели серьезно и в упор. И сам он вдруг будто стал взрослым, взрослее ее самой. – Сейчас – очень, - тихо сказал и без всякого перехода спросил. - Ты не знаешь, когда кончается детство? Потом спрыгнул с бортика и, снова став маленьким, глянул на нее снизу вверх и, повернувшись, пошел к автобусной остановке. А она не пошла за ним, хотя уже пора было.


     Тренировка начиналась в  четыре. После семи уроков Дия домой не успевала, сидела в школьной столовке, жевала толстые, как резиновые лягушата, оладьи. Она терпеть не могла столовское меню, все эти шницеля, макароны,  но поесть-то надо: сил не хватит на тренировке. И потом она  и так худая ужасно. Мама говорит «тощая» и добавляет:
-Если бы я была такая, как ты, я бы тарелку с едой под кровать ставила и даже ночью  ела.
Сегодня Дия выбрала оладьи: хоть с вареньем, и потом от мучного, вроде, полнеют. Проглотив полуостывших лягушек, щедро политых клюквенным  джемом (спасибо тете Мае, она Дию любит и всегда вкусненького кладет побольше), она побрела в раздевалку.
         Девчонки уже переодевались, лениво натягивали смешные  на полноги тапочки: первые полчаса тренировки отводились занятиям с художницей, так они называли тренера по художественной гимнастике Светлану Дмитриевну.
         Тапочки шили сами по специальной выкройке, на носке белый кусочек ткани, на пятке резинка, подошву старались делать многослойной, иначе после первой же  тренировки тапки превращались в рваные тряпочки. По внешнему виду  тапочек можно было многое сказать об их обладательнице. У Наташки дома бабушка, внучку она  очень любит. Тапочки у нее удобные- удобные, подошва заботливо прострочена, твердая, прочная - все девчонки завидуют. Ольга Курочкина, длинная, нескладная  девица, ей как будто безразлично, как она выглядит. Девчонки зовут ее Курицей, и тапки у нее остроносые, ноги в них как гусиные лапы. Дия обожает гимнастику, ей хочется, чтобы тапочки были похожи на пуанты, и она нарочно купила розоватую материю.
            Расчесывая у зеркала волосы, раздумывая распустить их или собрать в хвост, Дия разглядывала копошащихся за спиной подруг. Пятнадцать из пятидесяти пяти. Самые какие? Упорные? Талантливые? Влюбленные? Вряд ли кто-то из них станет чемпионкой. Вот Ирка Никитина и Таня Репина, самая красивая девочка в группе, мечтают о цирковом училище, да  Любка Трещева с фигурой  деревянного человечка бесстрашно крутит любые сальто и пируэты. Для остальных акробатика- хобби. «И почему Громофеич до сих пор не бросил нас, упорно приезжает три раза в неделю на тренировки»,- удивляется про себя Дия. Она не любит акробатику, но чувствует, что пока не найдет ответа на этот вопрос, из зала не уйдет.
       «Распущу»,- решила Дия, вспомнив композицию, которую они разучивали в последнее время. Прыжок, полет, и волосы летят за тобой. Шпагат, взмах руки, и волосы веером по полу. «Будет красиво»,- подумала она и, надев на руку резинку для хвоста, отправилась в зал.
        Светлану девчонки любили. Всегда подтянутая, с иссиня-черными гладко зачесанными волосами, густыми  бровями и ресницами  она казалась им эталоном красоты. Это она научила их подбирать животы и выпрямлять спины, держать голову и красиво двигаться. И никогда ни одну не задела обидным замечанием. И возилась  с ними, когда тренер был в отъезде, водила в кино и кормила мороженым. Как-то болтали,  шутили, и Ольга вдруг спросила:
-Светлана Дмитриевна, а сколько лет вашей  дочке?
-У меня нет дочки,- ответила так, что девчонки притихли, а потом на чем свет  ругали безголовую Курицу, все же видели, что Светлана не носила обручального кольца.
    Мелодия, которую играла на измученном пианино старенькая аккомпаниаторша Изольда Семеновна, была для Дии музыкой. Она уплывала с ней туда, где неистовствовали  половецкие девы: падали и поднимались, взлетали с пламенем костра в небо. Светлана поставила ее впереди группы и сказала:
-Учитесь  воображать.
     Но полчаса прошли, и половецкая дева побрела в другой конец зала, с каждым шагом теряя не свою отчаянную смелость. Ау, где ты, бесстрашие? С сегодняшнего дня Громофеич велел  отрабатывать комбинацию без лонжи. Кто не знает: лонжа- это такой страховочный пояс, застегивается на животе, а с обеих сторон на кольцах веревки, за которые тебя держат, ведут тебя, бегут рядом с тобой. Со стороны похоже на птицу- тройку. Пока элемент разучиваешь, бегаешь в упряжке, а когда тренер видит, что все движения твои правильные, велит работать самой. Обычно все стараются побыстрей из лонжи вылезти, но Дие она как родная. Особенно сегодня. Уж что там  Громофеич увидел, а ей яснее ясного, что эту комбинацию, которая заканчивается  связкой фляк-бланш, она сама не сделает.
        Дия тоскливо посмотрела на кучку красных и оранжевых лонж в углу. Может, схитрить. Она наклонилась, выбирая пояс.
-Тебе же велели без лонжи,- услышала она за спиной голос Никитиной. Ну, если девчонки помнят, то Громофеич точно не забыл.
«Если посидеть на скамейке, потом надо будет разогреваться минут пять, можно потянуть время. Или сказать, что нога болит»,- раздумывала она, но тут  заметила, что уже попала в поле зрения тренера. Стало стыдно, и она  встала к линии разбега.
-Не бойся, держу!- крикнул Громофеич. Ну да, сегодня он будет страховать сам, поддерживать, помогать. Но от этого не менее страшно.


         После второго урока на Дию налетела Ленка из параллельного девятого.
- После уроков не убегай. Ты в команде. Будем готовиться.
-      В какой команде?  Сегодня и завтра Дия собиралась накрепко забыть о спорте.
- Ну КВН же. Ты что, не знаешь?
И правда, она слышала разговоры о том, что восьмиклассницы вызвали девятиклассниц на конкурс КВН. Девчонки вначале свысока решили не удостаивать  вниманием «малышню», но мальчишки, которым соперничество было  необходимо, как воздух, возмутились, обещали горячую поддержку и заставили вызов принять.
         Не очень понимая, зачем ее взяли в команду, Дия после уроков заглянула в кабинет 9-го «А» и обрадовалась. Девчонки собрались все знакомые, дружелюбные и невероятные хохотушки. Раньше, сталкиваясь с ними в школьных коридорах, Дия  всегда удивлялась  и завидовала их  способности всем приветливо улыбаться и вечно веселому настроению просто так. Она так не умела. Познакомившись поближе, она поняла: все очень просто, они были незлые. Смеялись, но не издевались, шутили, не высмеивая, острили и иронизировали, но не унижали, не шушукались, не обсуждали, не сплетничали. Они не выставляли других глупцами, чтобы выглядеть умнее,  и никого не раздевали, чтобы быть одетыми самим.
- Заходи, Дия! Слушай, ты ведь пишешь здорово,- с ходу начала Ольга Гапонова, блестя глазами  и энергично постукивая карандашом в ярко- красном блокнотике. Дия испугалась. О том, что она пишет стихи и сочиняет что-то такое, чему она и названия не придумала, никто знать не мог. Только немногим она говорила, что мечтает о журналистике, но также никто не знал, что ее маленькая заметка  была напечатана в известной молодежной газете. Дия никому не рассказывала странную и немного смешную историю своего дебюта.
               Это было в прошлом году весной. Полгода откапывая свою решимость из-под  завалов  застенчивости, сомнений и элементарной трусости, она отправилась в редакцию. Предварительно, конечно, позвонила. На вопрос сотрудника школьного отдела о цели визита, ее трясущиеся губы озвучили где-то услышанную солидную фразу.
- Дело в том,- произнесла она, - что я привезла  материал.
- Ну, если вы привезли материал,-  иронично-уважительно  ответила трубка,- тогда о чем речь!
Получив пропуск, Дия, осмелев, двинулась по коридору, но у двери с надписью «Школьный отдел» ее стало трясти так, что металлические застежки на куртке и пряжки на сумочке зазвенели. Может быть на этот звон, а, может, по другой причине дверь распахнулась, показался невысокий веселый парень с копной курчавых волос. Внимательно взглянув в лицо звенящей от ужаса корреспондентки, он  жестом пригласил войти.
          Ужас  так и не прошел, поэтому  все остальное происходило как во сне. Заметка Паше - так представился заведующий отделом - понравилась. Он почему-то назвал ее картинкой. – Очень симпатичная картинка,- сказал он, а потом спросил, из какой она школы. Даже по прошествии времени Дия не смогла  объяснить себе, почему она назвала номер не своей школы, а той, где она училась до седьмого класса, пока родители не получили квартиру  в новом  районе.
           Только оказавшись на улице, она осознала, что сделала что-то не так. А через две недели  позвонил Паша и поздравил с дебютом. Газету она, конечно, купила, но никому не показала.  Ну как  объяснить, что автор ты,  а в то же время не ты. Номер школы- то не совпадает.
          После того случая Дия  пыталась написать еще что-нибудь, но ничего похожего на «материал» не выходило.
           Ольга же, на самом деле, имела в виду  только школьные сочинения Дии, которые  Марина  Андреевна, их русачка, зачитывала иногда не только в их классе, но и в других девятых в качестве образцовых работ.  Так и выяснилось, что  девчонки доверили  ей написать юмористический  рассказ на тему  школьной жизни, КВНовское  домашнее задание. Дия  обрадовалась, представила, что получила ответственное  задание редакции и с жаром взялась за дело.
           Рассказ получился.  Дия сделала его в  форме письма и только успела прочитать  первую строчку «Здравствуй, дорогой друг Мефодий!», как зал грохнул, хотя  пока ничего особенно смешного не было сказано ею.  И потом было очень трудно  читать, потому что зал  хохотал  беспрерывно, и  даже члены жюри вытирали слезы.
           В общем  «Нимфы  школьных  коридоров», так  девятиклассницы назвали  свою  команду, победили. Зал аплодировал  и скандировал: «Нимфы! Нимфы!» Девчонки счастливо улыбались и бросали  зрителям  маленькие веночки из искусственных незабудок.
         У самой сцены на полу сидели двое шестиклашек. Младшеклассников на КВН не пускали, но эти двое  как-то просочились и  «болели», конечно, азартнее всех. Один из них  выбрасывал вверх сжатый кулак и самозабвенно вопил: «Рифы! Рифы!»  - Да не рифы, а нимфы,- пихнул его в бок другой, и Дия  узнала Вовку. Дружок продолжал выкрикивать свое «Рифы», вероятно, это слово было для него более понятным, а Вовка смотрел на нее молча, и взгляд его был точно такой, как тогда, когда он вдруг спросил ее , когда кончается детство.


- В воскресенье зачетные соревнования, - сообщил  Громофеич. Дия  равнодушно подумала, что ее  эта информация не касается. С того дня, как у нее  отобрали лонжу, она ни разу не прыгнула сама. Связка была отработана, но она  боялась и упрямо просила тренера страховать. Он пытался обмануть ее, делал вид, что поддерживает, но она замечала и тогда вообще не выполняла прыжка. Громофеич ругал, убеждал - ничего не помогало. Страх  поднимался  серой стеной  после первого переворота, сковывал спину и мышцы.
«Хоть в воскресенье, хоть через тридцать лет и три года- все равно я эту связку не сделаю. И чего я сюда притащилась»,- думала она, слушая, как тренер зачитывает список  допущенных  к  соревнованиям , и вдруг услышала свою фамилию. Не поверить помешал толчок справа и  одновременно  слева, а долговязая Курочкина, стоявшая в шеренге первой, даже изогнулась вся, чтобы посмотреть Дие в лицо.
- Разойдись,- скомандовал тренер.
- Георгий  Тимофеевич, я же не…
- Не обсуждается, Клавдия. Иди работай.
Работай! А на страховке никого.
- Хочешь постою,- предложила Таня и встала на краю дорожки, привычно рассчитав место выполнения последнего элемента. Дия разбежалась, сделала два раза начало связки и  безнадежно  уселась на скамью.
      Тренировка подходила к концу.  В это время  большинство девчонок  валялись в углу зала на куче матов, болтали ногами и языками. Они будто  прятались, а тренер вроде не замечал этого, изредка подзывал кого-нибудь, кто, по его мнению, недостаточно отработал тренировку. Но сегодня перед соревнованиями все выложились, и он скрылся в тренерской, что-то писал. Одна Любка скакала на дорожке мячиком. Она была похожа на Буратино прямоугольным и будто деревянным туловищем и еще своим бесстрашием. В любую «окрошку» - как Буратино с моста.
         Девчонки хихикали, шушукались, поглядывая на одиноко сидящую в центре зала Дию.
- Георгий  Тимофеевич! – вдруг, приподнявшись в сторону тренерской, крикнула Ирка Селиверстова, гибкая, будто гуттаперчевая, с мягкими кошачьими движениями. Тренер выглянул, вопросительно приподняв кустистые брови: «Что за шум?»
- Георгий Тимофеевич, мы поспорили,что я за «окрошку» 10 баллов получу,- весело заявила она. – Разнимите!  Сцепив руки, Ирка и Ольга  встали во весь рост, пружиня  на матах, как на батуте.
-   Не хвались, идучи на рать, - усмехнулся Громофеич, - а хвались, идучи…
  - С рати, - подхватили девчонки и дружно засмеялись. Они всегда смеялись, когда тренер повторял  свою любимую пословицу. Вспоминали, как, впервые услышав эту присказку, Любка Трещева упорно старалась выяснить в раздевалке, куда и откуда направлял  подопечных тренер, причем последнее слово произносила, понизив голос.
          Девчонки хохотали, сползая с матов, а Дие было не смешно. Она впервые позавидовала Любке. Никогда не завидовала, а теперь…
«И тренера она не подведет, не то что я», - чувствуя, как от зависти и злости на себя становится горько во рту, подумала она и, обойдя дорожку, как мерзкую змею, вышла из зала.


       На разминку перед прыжковыми Дия вышла, как на казнь. Высокая оценка, полученная за вольные упражнения, не обрадовала. Перед глазами  все время вставала  белая табличка с «баранкой». «Баранкой», или нулем, часто попугивал Громофеич, но никто из них ни разу такой оценки не получал.
-  Сейчас насобираю целую связочку, - зло подумала  Дия и побежала. Взмах, переворот, и – на пятую точку. На самом деле падения не было, шлепнулась нарочно.
-  Соберись, - тренер сказал то, что говорят миллионы его коллег в подобных случаях, и так, чтоб помогло. Не помогло. Выйдя на прыжок во второй  раз, она просто пробежала дорожку. Тренер вспылил, что с ним случалось редко, и в это время прозвучала команда закончить разминку.
         Вызванная на прыжок она встала на линию разбега и увидела, как Громофеич подходит к дорожке, будто собирается поддерживать как на тренировке. Дия знала, если он дотронется до нее хоть пальцем, прыжок не засчитают.  «Зачем?» – подумала она и побежала. Переворот, фляк…  «Клавочка!!» - услышала она рядом с собой и взлетела с этим криком так высоко и красиво, как никогда не прыгала.
         Тренера уже не было рядом, когда она, прийдя в себя, сошла с дорожки и верила и не верила девяткам, которые выбросили на своих табличках все судьи.
       В раздевалке девчонки подсчитывали собранные суммы баллов, тормошили, поздравляли Дию. Она только молча улыбалась. Счастье, радость, успех – все это было совсем не то, что она  чувствовала. Что-то такое важное, важнее не бывает. И названия этому она  не знала.  «Клавочка!!»
        По дороге с соревнований девчонки всегда покупали пончики в киоске у автобусной остановки. Пончики были горяченные, щедро посыпанные сахарной пудрой. Каждая покупала  штук по двадцать  и себе, и домашних угостить. Тающее во рту лакомство было неотъемлемым атрибутом соревнований, сладким символом удачи и радости.
        В задумчивости Дия не заметила, как подошла ее очередь. «Клавочка!!» - 9.0, «Клавочка!!» -9.0.  – Девять, - машинально сказала она в окошечко и, получив небольшой  горячий пакетик, отошла.  – Дия! – ее догоняла Ольга, размахивая двумя пакетами. – У тебя что, денег нет? На вот, я тебе купила, -  Ольга сунула ей в руки огромный пакетище. Дия откусила кусочек  и вдруг заплакала. Пончик был похож на баранку.


                ***
         Ка-ни-ку-лы!  Последний день в школе, конечно, не учебный. Книги в библиотеку сданы, дневники получены, и - «Пока, пока, школа!» На все лето. Вон с крыльца скатывается Вовка со спортивной сумкой через плечо. Недавно записался в секцию бокса и с тех пор важничает  ужасно. Обернулся, сощурился, что-то кричит задиристо. Пустился бегом, но его догнали и нащелкали по макушке.  А, это  Лешка из 9-го «С». До сих пор не может забыть, как после КВНа  в толпе Вовка ловко выхватил у него веночек из незабудок и исчез, будто растворился в школьном коридоре. Вот и сейчас лягнул Леху и – в толпу. Ка-ни-ку-лы! Сво-бо-да!
          У Дии настоящая  свобода  начнется только через месяц. Весь июнь – спортлагерь в местечке Суходрев, что по Киевской  железной дороге. Дие ужасно нравится название. Суходрев: треск сухой ветки под ногой, шелест-шепот теплой коры, полет невесомой шишки, шершавые мхи, глушащие шаг.  А еще неглубокая и чистая речушка Суходрев, золотой сосновый бор,  пробежки, похожие на купание в утренней лесной свежести, по хрустким мхам, по сухим дорожкам, изборожденным корнями,  тренировки под скрип могучих сосновых стволов.  А еще щекочущий флирт с баскетболистами, волейболистами и боксерами, живущими в соседних корпусах.                Последнего Громофеич  категорически не одобрял, особенно если это было связано с нарушением режима.  Он становился вредным и подозрительным, ворчал на девчонок,  по три раза в день менявших платья  на шорты, блузки на майки ,  босоножки на туфельки   (ну зачем же еще они тащили с собой  огромные чемоданы). Он внимательно вглядывался в вечно крутящихся возле них кавалеров, словно старался запомнить каждого в лицо, и по вечерам неизменно устраивал обход корпуса.
            Однажды после  двенадцати он застукал в их комнате баскетболиста Витьку Лапшина, который развлекал  девчонок  забавными историями  и  анекдотами, обращаясь в основном к Таньке, в которую был по уши влюблен  уже второй лагерный сезон. Комната была маленькая, жили в ней вшестером. Долговязый  Витька   сидел на полу, вытянув ноги в проход между кроватями и опираясь спиной о дверь. Громофеич уже был у них сегодня своим ночным дозором, но, как видно, бдительности не потерял, или его мучила  старческая бессонница. Он открыл дверь, и Витька  вывалился в коридор прямо под ноги разгневанного тренера. 
             Низкорослый и казавшийся крошечным  Громофеич молча смотрел на громилу сверху вниз. Не решаясь подняться, Витька собрал ножищи и ручищи в кучку и тихо уполз в темноту коридора. Громофеич еще минуту постоял в проеме и  также молча удалился, прикрыв злополучную дверь. Укрывшись с головой одеялами, девчонки дали волю рвавшемуся наружу хохоту, еще не зная, что хорошо смеется тот, кто умеет…  маршировать.
            Выйдя следующим утром на зарядку, они ожидали если не грома, то строгого  выговора, но лицо тренера было спокойным и бесстрастным. Зато вместо привычного « Направо! Шагом марш!»  последовала команда «Кругом!». Спросонья не поняв, да и подзабыв, как она выполняется, девчонки  закрутились в разные стороны и, оказавшись друг к другу кто носами, кто спинами, засмеялись.  Но на лице тренера не было и намека на улыбку или обычное благодушие. И пошло-поехало: «Напра-во!», «Нале-во!», «Кру-гом!», «Нале-во!», «Напра-во!»…  Некоторое время понаблюдав каруселящих  воспитанниц, тренер разразился небольшой речью на тему «спортсменки липовые» и выгнал их на пробежку.
           После завтрака всем было велено собраться в тренерской, имея при себе карандаш и бумагу. Уже поняв, что утренний цунами  был следствием ночного инцидента, девчонки приготовились писать объяснительную. Но  усевшийся  за отсутствием сидячих мест на подоконнике  Громофеич принялся диктовать им текст песни «Смело, товарищи, в ногу», совсем по-мальчишески покачивая ногой и  игнорируя вопросы «это зачем?» и реплики «ручка не пишет».
- К вечеру выучить наизусть. Буду проверять,- велел он в заключении и вышел, оставив воспитанниц наедине с исписанными листками и легким недоумением. Впрочем, посовещавшись, они дружно решили удивления своего не показывать и невозмутимому спокойствию тренера противопоставить свои невозмутимость и спокойствие. И так как проблем с памятью не было ни у кого, то вечером Громофеич удовлетворенно выслушал  многократно и идеально отбарабаненный  революционно-патриотический текст. Кое-кто строки «духом окрепнем в борьбе» и «в царство свободы дорогу» прочел с особым выражением, а кое-кто и с вызовом. Вероятно подумав о том, что не перевелись еще революционерки на русской  земле,  Громофеич отправил всех спать.
              Акробатки выходили  на  зарядку раньше всех, и обычно они  убегали с площадки на кросс в тот момент, когда к ней начинали  подтягиваться остальные обитатели лагеря. В то злополучное утро Громофеич быстро закончил с обязательными упражнениями, заново построил их и, погоняв пару  минут с поворотами, скомандовал: «Напра-во! В обход площадки шагом марш!». Через минуту последовала новая команда: «Песню запевай!»
           Ах, вот оно что! Муштра! Девчонки вспомнили свой вчерашний договор и, гордо подняв головы, грянули «Смело, товарищи, в ногу!». При этом не забывали опасливо поглядывать по сторонам.  Но мимо площадки прошмыгнули всего  две личности в трусах. Недоуменно оглянувшись, они позевывая  прошлепали по своим делам. Когда же от корпусов понеслись голоса, тренер разрешил покинуть плац,  заявив, что маршируют они отвратительно и будут это делать каждое утро пока не научатся.
          За завтраком Дию ждал  сюрприз. Мучаясь над тарелкой  с геркулесовой кашей, которую все терпеть не могли,  она вдруг увидела, как перед ней на стол легло большое красное яблоко и тульский пряник, любимое ее лакомство.  – Может, это вкуснее? – услышала она хитрый голос и подняла голову. Вовка! Вот уж кого не ожидала здесь увидеть.
-  Ешь на здоровье, а то у тебя глаза такие грустные. А каша совсем ничего даже, вкусная. Что грустишь?
-  Ты откуда?- не ответив на его вопрос, задала она свой.
   - Вчера приехал, вечером. Мама привезла. Меня сначала брать не хотели, а потом там  кто-то из старших ногу сломал. Тренер позвонил, и я сюда,- тарахтел Вовка, и было видно, что он не просто рад – счастлив так, что готов одарить пряниками весь лагерь и слопать за всех липкий серый  геркулес.
-  Ну, я пошел? - неуверенно спросил Вовка, глядя ей в глаза. Видно было, что ему нетерпится: то ли грушу свою бомбить, то ли все лагерные закоулки облазить. Ей почему-то не хотелось, чтобы он уходил, но  в этот момент, оттерев Вовку, к их столу подошли двое парней. Дия их не знала, но заметила, как при их появлении  заерзали и заулыбались Ольга и Наташка.  –  С добрым утром, девочки,- начал один.  – Говорят, вы  по утрам концерты даете. Сколько стоит билет? – невинно поинтересовался другой.
      Слухом земля полнится, а уж лагерь!  И назавтра «случайных» зрителей и свидетелей их позорной маршировки под собственный аккомпанемент у площадки оказалось довольно много. Под аплодисменты и смех почтеннейшей публики  девчонки стремительно ретировались, взяв на пробежке такой темп, что дыхания хватило только на полдистанции. Они попадали на хрусткий мох и,  полежав пять минут, вдруг стали отчаянно хохотать, по очереди представляя уморительную картину грациозно марширующих по площадке и голосящих девиц. Злиться на Громофеича было бессмысленно.
         Возвращаясь в корпус за полотенцем, Дия столкнулась на дорожке с Вовкой. Увлеченно пиная сосновую шишку, он лихо насвистывал «Смело, товарищи, в ногу». Судя по всему, незнакомый хит  ему понравился.
        А  педагогическую операцию хитрого Громофеича они  разгадали позже, когда, озверев от насмешливых комплиментов, сами послали своих кавалеров подальше. На  время.
         Над   Суходревом  расплакались дожди. Солнце, насидевшееся за тучами зимой, отчаянно боролось там, наверху, упорно пыталось выскользнуть, и иногда было видно, как  оно светлым пятном маячит за серой облачностью, силится бросить на землю хоть лучик,  но тяжелая мгла снова заталкивала его за решетку дождя.  Мхи уже не хрустели под ногами. Кроны сосен были похожи на гигантские зонты, в них скапливалась влага, и вниз срывались огромные капли. А вот дорожки, покрытые сосновыми иглами, почему-то казались совсем сухими.
         Тренировки на открытом воздухе отменили: негде было расстелить дорожку, да и дождь почти не прекращался. Наступило время чтения. Все девчонки привезли с собой по несколько книжек и  теперь целыми днями читали, обменивались впечатлениями и менялись книгами.
           Громофеич тоже читал, чаще всего сидя на террасе в своей любимой позе нога на ногу. Однажды Дие попалось незнакомое слово, спросить было не у кого, и она пошла на террасу.
-  А что вы читаете, Георгий Тимофеевич? – спросила она, получив разъяснение, и присела рядом. Тренер закрыл книгу. «Иван Бунин. Жизнь Арсеньева»,- прочла она на обложке.
-  У нас дома полное собрание Бунина, а этой книги нет,- вопросительно сказала она.
-  Полное, да не полное,- непонятно усмехнулся  тренер. -  А ты сама читала Бунина?
-  Читала, - ответила Дия и напряглась, потому что дальше обычно следовал дурацкий вопрос «понравилось?», будто про кулинарный шедевр спрашивают.
-  Поняла? – спросил  Громофеич.  Чтобы ответить на этот вопрос, надо было подумать, и Дия молчала.         
- Если хочешь, дам почитать «Жизнь Арсеньева», я уже заканчиваю, - предложил тренер.
-  Хочу,- тихо ответила Дия , радуясь тому, что он понял ее молчание правильно.
      … Дия робко стукнула в дверь  комнаты Громофеича. Она уже два дня  думала о книге, которую  тренер привез с собой в лагерь. Ей очень хотелось прочесть ее. Ей казалось, что в ней есть какая-то тайна,  тайна книги и тайна его, Громофеича. Она надеялась, что, прочитав ее, она поймет наконец,  ну почему он возится с их неперспективной группой, мотается в их городок по три раза в неделю, сорок километров туда и обратно. После случая на последних зачетных соревнованиях ей показалось: она начинает понимать, но потом запуталась в своих же мыслях. Все было так сложно.
           Сегодня днем Громофеич уже не читал, просто сидел на террасе, закрыв глаза, и Дия не решилась спросить про книгу. А потом он не вышел к  ужину, хотя всегда стоял у окна в столовой, пока они завтракали, обедали или ужинали. Он не любил, когда девчонки оставляли еду на тарелках, всегда сердито выговаривал за это. Вообще в лагере он  обходился с ними гораздо строже, чем дома в спортзале.
            Постучавшись, Дия нерешительно  постояла у двери, потому что ответа  не последовало. Спит? Или не услышал? Она постучала громче, два раза. Из-за  двери послышался голос-не голос… Стон?..    Она приоткрыла дверь, заглянула в комнату и, сделав еще шаг, остановилась. Громофеич лежал на кровати, странно скрючившись, поджав ноги и  обхватив себя руками, как будто ему было холодно. Глаза были открыты, но это были не его глаза, нe его, всегда спокойного и все  понимающего Громофеича.  Эти глаза не понимали. В них был недоуменный вопрос. Непонимание делало Громофеича  слабым и жалким, и он молча просил о помощи.  – Что?..- она хотела спросить, что случилось, но голос не слушался, а в следующую секунду она поняла: ему  БОЛЬНО.  Боль…  Она даже не поняла, а почувствовала ее, острую, безжалостную. Боль ударила и  выбросила ее в коридор. А за спиной еще прозвучало что-то неясное, то ли «Дия», то ли «иди».
             А потом в ворота въехала машина Скорой помощи и почти сразу же выехала. А все остались. Комната Громофеича была заперта на ключ. Дия подошла и подергала, сама не зная зачем.
            Ночью ей приснилось: Громофеич закрывает книгу и уходит, даже не  посмотрев на нее, Дию. А ей так плохо от этого, и она кричит: «Не уходите!». А он не слышит или не хочет слышать.    НЕ УХОДИТЕ-е-е-е!
      Дия открыла глаза и села. На соседних кроватях тоже сидели  четыре фигуры, а на пятой  лежала Любка, закрывшись с головой  одеялом.
-  Ложитесь все, - услышала она  ровный голос Никитиной, - ей просто приснилось что-то.
-  Дия, - жалобно попросила Любка, - не кричи больше, очень страшно.
   Утром в корпус пришел  молодой тренер Олег Егорович, курировавший секцию боксеров, и вызвал всех на террасу.
-  Георгий Тимофеевич умер ночью,- сгорбившись и глядя в пол, тяжело произнес он. – Похороны во вторник. На станцию вас отвезут. У кого нет денег на дорогу, возьмете у меня.  Он поднялся со скамейки, но посмотрел не на них, а вверх, на верхушки сосен, на солнце, которое наконец пробилось и светило радостно и ярко. – Все, девочки. Собирайтесь.
             Все молчали, потом также молча ушли в корпус. Терраса опустела. Дия присела на скамейку, где недавно разговаривала с живым Громофеичем, и где он сидел вчера, закрыв глаза. Что он чувствовал? Почему ничего не сказал?  Почему? Ну почему?  «Почему» кричало и рвало горло. Дие стало трудно дышать. Она схватилась за грудь, и тут от сосны  к ней метнулась знакомая фигура.  – Вовка, не могу…  Пальцы заледенели. По террасе гуляло солнце, но ее трясло от холода, который был не снаружи, а внутри ее. Вовка опустился перед ней на корточки, осторожно погладил холодные пальцы. – Не можешь заплакать?  Дия мысленно поразилась тому, как он сразу понял ее глухую, рваную фразу, и горло отпустило, хотя слезы так и не пришли.   А солнце все равно не грело, как зимой.


-  Громко не реветь. У его жены сердце слабое,- глаза Светланы смотрели скорбно и строго. Она встретила их у входа в траурный зал. Черный костюм и волосы резко оттенили бледное усталое лицо. Она оглядела их, растерянно топтавшихся, и совсем по-другому, печально и мягко, сказала: «Идите, девочки, кому же там быть, как не вам»,- и отвернулась к какой-то женщине. Дия шла последней и услышала, как Светлана сказала: «Прободная язва. Все поздно было». Пытаясь понять  услышанное, Дия  автоматически продвигалась по залу как слепая, и лицо в гробу возникло перед ней неожиданно. Оно не имело ничего общего с лицом Громофеича. И вообще все вокруг  не имело ничего общего с ее тренером, крикнувшим ей «Клавочка!» и этим криком оторвавшим ее от земли. Разве можно будет когда-нибудь забыть этот полет вверх, к невидимой вершине, к себе. «Клавочка!»,- будто наяву прозвучало в зале, только для нее одной. «Клавочка!». И слезы, наконец прорвавшись, побежали градом, обжигая прижатые к груди красные гвоздики.



-  Сундук! Шкаф! Бегемот! – Дия мысленно награждала комплиментами Игоря, силового акробата и своего партнера. – Бревно!
       В первую неделю сентября позвонила художница Светлана и сообщила, что группу Рузина, то есть их, просят приехать в спортзал общества «Труд». Из  группы собралось всего восемь человек. Ирина и Таня  подали документы в цирковое училище и легко поступили. Многие  заканчивали в этом году школу и о спорте вообще  забыли. Дия тоже была выпускницей, да и о спортивной карьере никогда не думала.  – Ты же знаешь, какая я акробатка, - сказала она Ирке Селиверстовой, уговаривавшей ее поехать. И все- таки она оказалась в  числе восьмерых.. Ей очень хотелось еще раз увидеть тот самый зал, ей просто необходимо было попасть туда.
         К назначенному часу они собрались в спoртзале.  «Все так же, - думала Дия, оглядывая стены, снаряды, скамейки. - Дорожка.  Ничего не изменилось». Дия подошла к краю, встала точно туда, где стоял тогда Громофеич. Ей казалось, что она изо всех  сил пытается открыть захлопнувшуюся книгу – книга не открывалась.
         Ее окликнули. Разговаривал с ними тренер, немолодой человек с внимательными, серьезными глазами. Дия знала, он известный  в прошлом спортсмен, но фамилию не помнила.  – Георгий Тимофеевич подготовил хороших спортсменок, и мы  бы не хотели их потерять, - начал он без всяких вступлений, а потом спокойно, по-деловому предложил двоим, Любке и Ирке, заниматься у него. Остальным  желающим продолжать тренировки назвал фамилию другого тренера.
            Дия выслушала его равнодушно: она уже была здесь чужой. Потом, прислонившись к  шведской стенке, она терпеливо ждала подругу, Ирка  что-то  там  выясняла. Напротив нее на скамье сидел парень, не спортсмен, наверное, молодой тренер, и пристально смотрел на нее. Ей стало неприятно, и она вышла из зала. Он догнал ее у раздевалок.
-  Вы из группы Рузина, девушка?
-  Да, - коротко ответила Дия. Ей совсем не хотелось ни с кем здесь разговаривать, но уйти она не могла: они могли запросто  разминуться с Иркой. Дия нетерпеливо оглянулась.
-  Подождите минуточку. Пойдемте поговорим в зале. Он был очень настойчив, а Дия не  знала, как отказаться, просто не могла придумать причину. В зале он провел ее в дальний угол, где работал с тяжестями высокий атлет или гимнаст, Дия не поняла. Она вообще ничего не понимала и злилась оттого, что ее сюда притащили, как куклу, поставили и держат за плечи.
- Это Игорь, - представил парня тренер,- а  меня зовут  Сергей Александрович Горовой. Вы не хотели бы   попробовать поработать в паре, - почти без пауз, торопясь,  говорил он. – У вас хорошая база, а потом вы высокая, и  почти нет веса. Вы очень красиво смотритесь вдвоем. Дия уже оказалась рядом с Игорем, и тренер оценивающе обозревал их со стороны. – Подумайте.
     «Слава Богу! Хоть подумать позволяет», -  усмехнулась про себя Дия. В общем-то она понимала, о чем он. Наблюдая выступления смешанных силовых пар, она сама  часто замечала, что партнерши сильных и высоких  акробатов обычно едва достают им до груди, но при этом еще частенько весьма кругленько-упитанные. Понятно, что для выполнения многих элементов вес спортсменки играет главную роль, а красота отступает на второй план.
         Уговаривать Сергей умел, и через неделю они с Игорем начали тренироваться вместе. Игорю было девятнадцать, он уже заканчивал Институт физкультуры и  к Дие относился снисходительно-покровительственно. Сергей  очень старался вести себя и выглядеть так, чтобы казаться старше, чем есть на самом деле, но, скорее всего, все-таки замечал, с каким трудом Дия называет его по имени-отчеству.  Но в общем их трио сосуществовало вполне мирно, может быть, слишком мирно для спортсменов, и Дию довольно часто охватывало смутное беспокойство.
          Ездить на тренировки было далеко, уроками  она часто занималась по ночам, но упорно три раза в неделю являлась в зал, и когда становилось уж очень тяжело, думала о том, что Громофеич, наверное, одобряет ее. Она привычно разогревалась у шведской  стенки, делала несколько переворотов, отрабатывала с Игорем несложные пока элементы. К дорожке никогда больше не подходила, даже избегала  смотреть в ту сторону, ей казалось, что она предала ее, эту самую дорожку, и так же, как раньше ее ненавидела, теперь жалела.
          Проблемы начались тогда, когда пришло время Дие учиться работать «наверху», то есть на плечах или вытянутых руках  партнера. Она никогда не думала, что так боится высоты. Даже у стены, выпрямляясь во весь рост на плечах Игоря, она начинала вибрировать, ноги подгибались, и она летела вниз. Игорь подхватывал ее и смеялся, подшучивал над ней. Потом шутить престал.
-  Не смотри вниз, смотри  пред собой,- кричал тренер. – На меня смотри, - он взбирался на шведскую стенку на уровне ее лица.
         Тренировки  превратились в сплошной кошмар. Первые полчаса все трое были старательно доброжелательны и внимательны  друг к другу. Но Дия уже была заранее напряжена, напряжение росло, и осторожное «ну, теперь наверх» било электрическим током. Все повторялось. Тренер выходил из себя, орал. Он был убежден, что она кривляется,  придуривается. – Не валяй дурака, - говорил он, - ты  спортсменка, ты же не с улицы сюда пришла. Ты можешь, я знаю.
-  Да что ты обо мне знаешь, - с досадой думала Дия, - и что ты сделал, чтобы я смогла. Иногда ей хотелось назло им обоим кувыркнуться вниз  и треснуться так, чтобы что-нибудь сломать. Но она отгоняла эти мысли, это было уже совсем низко и подло. Она ни разу не заплакала ни от боли, ни от обиды. Больно упасть не давали: Игорь был всегда настороже,  а обижалась она только на себя. Кроме того, она терпеть не могла показывать свои слезы кому бы то ни было.
            Ситуация зашла в тупик. Тренер не хотел признать свое бессилие, Игорь механически выполнял его указания, а Дие даже стараться уже не хотелось. Не для кого. Она чувствовала, что пора уйти из зала навсегда, забыть о спорте, и не могла. Было  стыдно, и она все еще ждала чего-то, надеялась на чью-то помощь. И дождалась.
-  Все, Сергей Александрович, не могу больше. Я ее уже боюсь, - Игорь махнул рукой и пошел в угол к своей  штанге. Тренер уничтожающе  взглянул на нее и  с какой-то  брезгливой гримасой на лице удалился.  Вот тут она чуть не разревелась. А так как допустить этого не могла, то  неожиданно  закружилась в свободной части зала, изгибаясь и взлетая, выполняя элементы разных связок,  напевая про себя мелодию последней  композиции, разученной со Светланой. Игорь изумленно таращился на нее из своего угла. Напоследок она растянулась в шпагате, взмахнула руками, припала к ноге, потом грациозно, как учила Светлана, встала,  сделала в сторону Игоря реверанс и ушла из зала.
              Он догнал ее у автобусной остановки. – Ну ты чего, в натуре, придуриваешься. Серега нервничает. Не нравится – не ходи, мне другую найдут. Для меня спорт – все, а ты… Ты вообще не понимаешь, что такое настоящий спорт,- зудел он у самого ее уха. Дие стало так  тошно, что она вскочила в первый же подошедший автобус, уехала в другую сторону, опоздала на электричку и теперь  злая и уставшая возвращалась домой, ругая в общем-то ни в чем не повинного Игоря.
            В ноябре темнеет рано. Дия чувствовала себя неуютно на почти безлюдной улице и, услышав за спиной шаги, напряглась. Свет фонаря услужливо высветил фигуру, обгонявшую ее слева. Она инстинктивно подалась вправо, но фигура потянула ее за рукав и  знакомым голосом   весело сказала: «Не бойся, я грабитель». Дия засмеялась и подумала, что Вовка всегда появляется как-то странно, будто следит за ней. Впрочем,  оказалось, он тоже шел с тренировки.
-  Так школа где, а у станции что делаешь?
-  Да тут… к Юрке…- он быстро поднял меховой воротник куртки, и конец фразы где-то  утонул.
-  А как ты? Что опять такая грустная?               
 Дия решила не уточнять, когда он  успел разглядеть ее настроение. Она была даже благодарна ему, оказавшемуся здесь и сейчас со своим вопросом, и просто, ничего не скрывая, стала рассказывать о событиях последних трех месяцев.
Она рассказывала, он слушал. Он не претендовал на то, чтобы быть собеседником, не комментировал, не вставлял никаких словечек, не задавал вопросов. В какой-то момент ей показалось, что он вообще исчез. Но он был рядом, просто в волнении она пошла быстрее, и он оказался чуть сзади.  Она обернулась, и, едва не столкнувшись с ним, уперлась рукой ему в грудь. Оказывается, он сильно вырос, плечи стали шире, черты лица жестче  и определеннее. Только глаза те же, с хитринкой.
- Слушай, а может его… того, - он сделал выразительный жест рукой в перчатке.
- Кого? – рассмеялась Дия.
- Ну этого  твоего Бегемота,- пояснил он.
- Да он тут вообще не при чем,- вздохнула она.
- А кто при чем? Тренер твой тупой?
- Знаешь, он не тренер,- сказала она и, помолчав, добавила. – Тренера у меня никогда больше не будет.               
   Вовка опустил голову.                –     Да, ваш Рузин человек был,- сказал он. – Нам Олег Егорович про него рассказывал. Он ведь заслуженный тренер РСФСР, да?
- Да не в этом дело,- с досадой сказала Дия. – Он..,ты знаешь, он все понимал.
- И почему так, - опять помолчав, сказал Вовка, - одни понятливые, другие ничего не понимают. Не могут или не хотят? А все – люди.
-   Ты, наверное, понятливый,- медленно сказала Дия и остановилась. Ей почему-то очень захотелось еще раз увидеть его лицо, но  что-то мешало повернуться.
- А вот ты - не очень, - тихо ответил он. – До завтра?
- До завтра,- машинально повторила Дия,  не сразу сообразив, что они уже дошли до ее дома, а сам он живет на другом конце города, очень далеко.
- До завтра.