1. Пещера на чердаке

      Ведь у всех такое было, да? Кажется, что звёзды сошлись, причём, с единственной целью – с самого утра испоганить тебе день.

      Будильник не слышишь, сладко просыпая сроки возможные и невозможные. Кофе, конечно же, убегает, залив вонючей подгоревшей жижей всю плиту. Носишься по квартире, как безголовая курица, судорожно пытаясь найти телефон, ключи, сумку и вообще собраться. При этом на голове – воронье гнездо. Волосы упорно не желают лежать так, как нужно – да вообще никак не желают лежать. Машинально отмечаешь про себя, что это к влажности. В окно выглядываешь – вроде, никаких признаков, выбегаешь из дома без зонта – на тебе, получи, фашист, гранату! Нудный октябрьский дождик (читай: стихийное бедствие, конец света, да вообще апокалипсис столичного масштаба), зарядивший на весь день.

      Кое-как доскакав сайгаком до метро, выходишь в сеть с твёрдым намерением не заснуть и не проехать свою станцию – а там, в сети этой проклятой, все разговоры только о ретроградном Меркурии и очередном параде планет, а ещё сплошь отфотошопленно-счастливые, заинстаграмленно-женатые лица.

      В том числе и твой любимый актёр внезапно объявляет о помолвке. Нет, всем, конечно, понятно, что тебе и не светило, но обижаешься на него, как на твоего, почти родного, доверия не оправдавшего и любови твоей безграничной не заслуживающего.

      Да, вот какие распрекрасные дни бывают!

      Тот памятный понедельник был как раз одним из «распрекрасных». Кстати, возвращаясь вечером с работы, на автомате прокручивая в голове никак не складывающийся каверзный перевод с английского, Муха, вдыхая душистое столичное амбре из выхлопных газов, размякшего от избытка осенней влаги мусора и дорогого парфюма спешащих по своим делам горожан, ещё и перед самым крыльцом поскользнулась. Закономерно, не удержав равновесие и глупо размахивая руками-недокрыльями, она грохнулась в глубокую лужу, забрызгав новое пальто и пребольно ударив колени.

      Вот каким был Мухин понедельник!

      Хотя, что это я всё «Муха» да «Муха»? Мухина Татьяна Сергеевна, дипломированный переводчик двадцати девяти (страшно подумать!) лет. В связях, порочащих её, не замечена, вредных привычек (невредных, впрочем, тоже) не имеет, зато имеет собственную жилплощадь (в хрущобе далеко не в центре, но эти подробности опустим как, в общем и целом, малозначимые для нашего рассказа) и собственное же мнение на любой и каждый вопрос. За что характер её именован бывшим, оставшимся в далёком прошлом, не иначе как «не-у-жив-чи-вым» (именно так, с глубоким презрением и всегда по слогам).

      Чёрт с ним, с бывшим, как и с его слогами!

      Тут у человека новое пальто в октябрьской луже погибает смертью храбрых!

      Перебирая в уме все известные ей отечественные и импортные ругательства (список получался недлинным, так что пришлось идти по кругу), Таня недобро зыркнула на сидящих в рядок на лавочке у подъезда бабушек. Бабушки благоразумно промолчали. Поднялась, наскоро смахнув грязь с полы пальто. Дохромала до ступенек, рванув на себя никогда не запирающуюся дверь с раздолбанным домофоном.

      Взлетев по ступенькам на последний, пятый этаж (лифта, само собой, в элитной недвижимости не имелось), забежала в квартиру, наскоро переодевшись в домашнюю вытянутую футболку с портретом любимого актёра на груди (да-да, того самого, внезапно ощутившего жгучее желание сочетаться законными узами брака), и кинулась в ванную, почти отчаявшись реанимировать небесно-голубую заграничную шерсть.

      Ну, вот почему?

      За что?

      Одно и то же каждый день! Каждый божий день – борьба. Со всеми: с шефом, с коллегами, с переводами, с постоянным безденежьем, с толпами в метро и хамами в очереди в поликлинику, с лужами у подъезда и соседками-сплетницами… С одиночеством, в конце концов!

      Борьба без малейшей надежды на победу.

      Так Мухе стало вдруг тоскливо, что без этого самого, ну, без надежды на победу, что хоть на стенку лезь. А ещё эта лужа, эта столичная неотмываемая грязь, этот чёртов актёр с его чёртовыми свадьбами…

      И – на тебе! Новый сюрприз! На голову сверху капнуло дождём – а душ никто не заказывал.

      Так и есть! Ещё и крыша протекла!

      Пытаясь не завыть в голос и, одновременно, как советовала психологиня, на бесполезные сеансы к которой Мухаскорее по привычке и моде, чем по необходимости, ездила в неуютный, но модный офис на другом краю города, рефлексировать-осознать, где же это она так накосячила, что теперь расхлёбывать приходится, и, решив, что это, уж точно, разве что в прошлой жизни, Танюша с досадой хлопнула дверью квартиры. На весь подъезд громыхая прихваченным из шкафа в прихожей старым эмалированным ведром, она направилась в «пентхаус», решать проблему протечки.

      И остановилась, озадаченная. Ведь здесь, под самой крышей старенькой пятиэтажки, было совсем не так, как она помнила.

      Да чердак вообще был не похож на чердак! Разве бывают такие чердаки – со сталактитами, свисающими с низкого потолка, лесом сталагмитов, торчащим, словно зубы сказочного монстра, из пола, с гулким эхом шагов по каменистому, извилистому туннелю-коридору?

      Нет, конечно, на старых чердаках, под самой крышей, всякая гадость может водиться, начиная с крыс-голубей и заканчивая наркоманами-бомжами, но чтобы летучие мыши – а именно одна из них, кажется, только что прошелестела крыльями во тьме мимо растерявшейся Танюши…

      Обернувшись назад, туда, где только что была дверь на лестницу, она даже почти и не удивилась, никакой двери не обнаружив. Да, не удивилась (ну и что?) – просто запас эмоций как-то поистощился за день (спасибо волосам-инстаграму-переводу-луже-протечке).

      А тут ещё и стон по пещере (не по чердаку же?) пронёсся, да полыхнуло что-то невдалеке.

      Сжав покрепче ручку ведра и решив, что хуже, чем протечка-испорченное пальто (и т.д. по списку, ну вы поняли) уже быть не может, Муха пожала плечами и пошла на звук.

      Пару раз свернула направо-налево, споткнулась о камень, поскользнулась на неровном полу, чертыхнулась, задев ведром о торчащий посреди дороги сталагмит. И вышла прямиком в широкую пещеру, посреди которой лежал и стонал… самый настоящий дракон.

      Вы не подумайте, Татьяна Сергеевна впервые в жизни видела живого дракона, в столице нашей страны чудес, конечно, хватает, но не таких же! Просто спасибо «Аймаксу» и любимым фильмам, драконов там очень правдоподобно Голливуд показывал, так что не узнал бы скотинку разве что слепо-глухонемой отшельник, никогда про Толкина и Мартина не слыхавший.

      Итак, дракон.

      Вполне себе драконистый такой дракон.

      Длинная шея с шипами, увенчанная плоской головой с остроконечными ушками и шишечками над раскосыми, жёлтыми глазами с вертикальной, змеиной полоской зрачка. Мощное тело, покрытое золотыми крупными чешуйками, поблескивающими в непонятно откуда проникающем в пещеру тусклом свете, короткие передние и мускулистые задние лапы с острыми когтями, длинный, извилистый хвост с острым жалом на конце и большие, перепончатые, мембранные крылья.

      И всё это «добро» – размером с вагон метро!

      Стон и вспышки света (пламени из пасти! А-а-а!) попеременно выдавал обладатель всех вышеперечисленных примет. С разинутым ртом разглядывая мифологическое, а, следовательно, никак не имеющее возможности находиться на чердаке её пятиэтажки, существо, Муха путём нехитрых умозаключений пришла к двум выводам: во-первых, дракон, крылья и тело которого были покрыты глубокими порезами, а кое-где и утыканы торчащими из золотой кожи стрелами, наплакал вокруг уже вполне себе приличную лужу, очевидно и явившуюся причиной протечки потолка в её ванной. А, во-вторых, что пирожок с грибами, сдуру съеденный на обед в чебуречной напротив издательства, был явно с мухоморами, и всё видимое сейчас – в первую очередь давящийся крокодиловыми слезами дракон! – результат острого отравления, в связи с чем нужно срочно доползти до телефона и вызвать скорую.

      И тут, по законам сказочного жанра и в результате мухоморо-пирожкового ЧП, дракон поднял голову и взглянул прямо на застывшую у стеночки переводчицу.

      Ведро со звуком выстрела грохнулось на каменный пол.

      — Уборка номеров! – ляпнула Таня, кивая на ведро и судорожно сжимаемую в другой руке тряпку. – Простите, я попозже зайду!

      И, бодро припустив в сторону ближайших сталагмитов, она почти уже скрылась из виду, когда услышала очередной вздох-всхлип.

      Глубокий, завораживающий голос, полный вселенской скорби и тоски, наполнил пещеру.

      — Конечно, уходи прочь! Чего уж! Я на твою помощь и не рассчитывал!

      И вновь в который раз дурацкий Мухин характер оказался сильнее голоса разума. Остановившись и, на всякий случай, выставив вперёд единственное доступное оружие (эмалированное ведро, само собой), Таня боязливо обернулась и маленькими шажками двинула назад.

      — А почему это? – пискнула она.

      Дракон лишь махнул лапой, обиженно отвернув вытянутую морду.

      — Почему не рассчитывал? – повторила Муха, делая ещё полшажка вперёд.

      Дракон скосил жёлтый глаз в её сторону, и очередная слеза, размером с Танюшин кулак, выкатилась вниз, во внушительных размеров лужу, сделав громкий и совсем не сказочный «плюх».

      — Потому что вы – человеки – только и умеете, что тыкать в нас – драконов – своими мечами-стрелами!

      Как-то даже обидевшись за род людской, Муха подбоченилась, критически окинув взглядом крылатую тварь. Пожала плечами, приняв решение.

      — Ладно, а глюки-то с изюминкой! – выдала она непонятное.

      На всякий случай водрузив на голову в качестве шлема ведро и обвязав правую руку оторванной от большого куска тряпкой, переводчица приблизилась к задней ноге чудища и, ухватившись рукой за древко стрелы, строго спросила:

      — Готов? Сейчас будет больно.

      С явным интересом выгнувший шею, чтобы лучше разглядеть Айболита, дракон настороженно ответил:

      — Готов, – и, глянув на Танин «шлем», озадаченно добавил: – Это зачем?

      — На всякий пожарный! Ну, вдруг тебе захочется чихнуть огоньком или крылом махнуть. А голова – моё слабое место!

      Ещё раз смерив взглядом девицу в вытянутой до колен майке с нахлобученным на голову ведром, дракон, видимо, решил, что та не так уж и далека от истины, потому покрепче сжал челюсти и кивнул.