Гамбит. часть 1

ГАМБИТ Часть 1.

Все, что написано в этой книге – вымысел и фантазия автора. Все события и локации имели место быть только в его воображении. В произведении использованы знакомые всем имена и названия населенных пунктов только потому, что автор не смог придумать ничего другого. Но мы все прекрасно понимаем, что такого никогда не могло и не сможет случиться в нашей с Вами любимой России. Но если вдруг в каком-то персонаже Вы узнали себя или почувствовали, что Вы и есть один из негодяев, которые, упоминаются в книге, что же… Вы и вправду негодяй…
Автор.


ЮЖНАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ. ТРИ НЕДЕЛИ ДО НОВОГО ГОДА.
   Президент смотрел на заходящее в море солнце. Всего четверть часа назад оно слегка касалось горизонта и его лучи, словно зубцы гигантской янтарной расчески зарывались в упрямые кудри волн. И вот теперь солнце тонуло в море, тонуло без всякой надежды на спасение и последние отблески света, как крики о помощи озаряли вечернее небо. «Еще немного и все будет кончено - подумал Президент – все когда-то заканчивается. Пора и ему заканчивать. Если уж даже солнцу нужен отдых…» Глоток конька, нагретого теплом руки, приятно обжег нёбо. Президент никогда не злоупотреблял алкоголем, считая эту привычку уделом слабаков и неудачников. Но за последние пару лет он стал настоящим ценителем благородного напитка. Коньяк он предпочитал армянский, вкус у него более мягкий, по сравнению с хваленым Мартелем или Камю, да и Францию он недолюбливал. Человек сильной воли, предпочитающий полностью контролировать как себя самого, так и окружающих, Президент редко делал более двух-трех глотков, наслаждаясь теплом, разливающимся по телу и необыкновенным чувством легкости, которое охватывало его в эти минуты. Легкости не только и не столько физической, куда-то исчезал груз многочисленных проблем, которым постоянно пыталось нагрузить его ближайшее окружение, груз ответственности за страну, за те решения, которые принял он сам и, самое главное, за те, что были приняты от его имени людьми из его ближайшего окружения, его доверенными лицами.
  Доверенными – усмехнулся Президент, - как можно доверять тем, кого знаешь столько лет? Ты знаешь их, а они знаю тебя. Знают слишком хорошо и слишком много. Проблема… решение этой проблемы было придумано много лет назад, и фраза «нет человека – нет проблемы» вызывала у Президента искреннее восхищение. Коротко, ясно и главное результативно. Но жестоко. Слишком жестоко. Обладая почти абсолютной властью в огромной стране, Президент никогда не был жесток. Ему иногда, чаще чем хотелось бы, приходилось делать жесткие, даже жестокие вещи, но он никогда не получал от этого удовольствия. Каждый раз принимая осознанно жесткое решение, он чувствовал, как маленькая ледяная игла вонзается ему в сердце, со временем этих игл становилось все больше и больше, они вытесняли живую плоть, превращая сердце в ледяной комок. Первые иглы доставляли мучительную боль, эта боль была разной, в зависимости от причины её возникновения. Порой это была боль стыда за свое бессилие, когда утонула гигантская подводная лодка со всем своим экипажем или боль сомнения в верности принятого решения, после того как он пошел на поводу у Рудина и уничтожил крупнейшую частную нефтяную компанию страны, на долгие годы отправив ее основателя за решетку, боль разочарования после того как жена потребовала развода. Не попросила, именно потребовала. Всегда тихая, незаметная, терпеливая. Готовая бесконечно ждать и соглашаться, неожиданно устала. Устала ждать и соглашаться. Эта игла была особенно мучительной. Нашелся человек, который смог объявить Ему свой персональный импичмент и добиться выполнения своего решения, и этот человек был не каким-то уличным оппозиционером, вечным зеком, или лондонским кляузником, это была жена. Не просто частица его жизни, а частица его самого ушла вместе с ней, и эта пустота заполнилась очередным кусочком льда в его сердце. Предшественнику было проще, промелькнула обида. Ведь, сволочь, всю страну чуть не пропил, а семья всегда была рядом, всегда тылы прикрывала. Может конечно потому, что делал все от души, а не по расчету. Пил от души, оркестром дирижировал, с моста падал, министров за столом пересаживал. Единственное что Большой Борис сделал по расчету, так это выбрал себе преемника. Долго колебался, тасовал колоду. В парламенте уже устали знакомиться с новыми премьерами. Новый премьер-неделька, примерно так приняли и его, когда он поднялся на трибуну. Но неделька затянулась, затянулась вот уже на целые два десятилетия. Легкая улыбка чуть тронула уголки губ. Конечно, до рекорда Иосифа Виссарионовича не дотянул, но есть ли смысл? В конце концов, что может быть лучше глотка коньяка на закате, а ведь для этого не обязательно быть Президентом, хотя конечно стоит позаботиться о пожизненном членстве в сенате.
С сожалением Президент отставил недопитый бокал на мраморный столик. Вечерняя тьма неумолимо накрывала Черное море, черное, несмотря на утонувшее в нем минуту назад солнце. Президент встал. Настало время ему последовать примеру предшественника и сделать свой выбор, выбор преемника. И здесь было очень важно не ошибиться с расчетом.


В просторном остекленном павильоне Президента ожидали четверо. Ожидание было напряженным, все четверо в той или иной степени недолюбливали друг друга и единственным, что их объединяло, была верность Ему. Была ли это верность искренняя или это был банальный выбор человека, упорно строящего свое благополучие, можно было только гадать. Вероятно, за долгие годы вассальной службы одно смешалось с другим и было уже неразделимо, ибо одно слишком зависело от другого.  Глава крупнейшей в стране нефтяной компании Игорь Рудин, министр обороны Сергей Тукай, глава президентской администрации Сергей Петров и председатель конституционного суда бывший премьер, бывший хранитель престола Николай Оленин.
  Борисыч, а что на повестке дня? – первым перестал изображать безразличие самый молодой из присутствующих - Оленин. Петров растянул тонкие губы в неком подобии улыбки. – вопросов много, обсудить всегда есть что.
Вот не строй ты из себя серого кардинала! Буркнул Рудин, - я, когда тебя вижу, сразу Суслова вспоминаю.
-А ты его сам то видел, Суслова то? - Ехидно поинтересовался Петров.
 -Видел, не видел… не важно, но, когда на тебя смотрю, его представляю. Ты прямо скажи, тебе шеф, говорил, о чем разговор пойдет?
Петров пожал плечами – скоро узнаем. Я слышал, есть предложение конституционный суд с верховным разделить…
-Это чье же такое предложение? - вскинулся Оленин, - у нас тут один любитель все разделить и поглотить потом, он бросил быстрый взгляд на Рудина. Газпром даже чуть не разделил, но суд ему точно не нужен. - Ты, Борисыч, похоже сам воду мутишь – маленькие глазки Оленина смотрели зло и недоверчиво.
 А ведь он боится, удовлетворенно подумал Петров, боится… бойся, Коля, бойся, может и до тебя руки дойдут. Но явно не сегодня.
- Шеф идет, - промолвил вставая единственный из присутствующих не участвовавший в перепалке Тукай.
Добрый вечер, друзья мои – приветствовал собравшихся Президент.


-Ну что, господа министры - капиталисты, рад вас видеть, - улыбнулся Президент, - а то я тут за три дня уже заскучать успел, Петров правда не дает расслабиться, бумаги на подпись все время подкладывает, я поражаюсь, когда их только сочинять успевают… Камин затопили? Ну и славненько! Коленька, капни мне коньячку самую малость для храбрости.  Хочу с вами один вопросик обсудить щекотливый.
Ему уже пятьдесят шесть, а он все Коленька. Рудин презрительно взглянул на засуетившегося Председателя суда, - а вопросик, судя по всему весьма серьезный. Шеф из-за ерунды всех собирать не стал бы. Интересно, что он задумал, ему уже хоть и шестьдесят семь, но сил и энергии на десяток молодых хватит.
Президент сделал небольшой глоток коньяка, с явным удовольствием оглядел собравшихся и вымолвил
 – ну что, друзья мои, процитирую классика. Я устал. Я ухожу.
Воцарившуюся в зале тишину нарушало только негромкое потрескивание дров в камине. Собравшие соратники Президента лишь переглядывались, пытаясь скрыть свои эмоции и понять настроение остальных.
-Владимирыч, надеюсь не в монастырь? - наконец разорвал молчание Рудин, а то помню, Иван Грозный как-то в монастырь ушел и оттуда наблюдал, чего без него в государстве твориться будет.
 -Нет, поближе, в Совет Федерации, думаю пожизненное сенаторство меня вполне устроит. О, Кириллову забыл позвать! Ну да ладно, она не обидится, пока обсудим все в узком кругу. Как, чего, когда, а главное – кто?
-А главное, зачем? -  подался вперед до этого абсолютно невозмутимый Тукай. Зачем, Владимирыч? Куда уйдешь, какие сенаторы? Зачем нам в эти игры играть, чем мы хуже белорусов? Давно пора снимать эти ограничения на число сроков. Мы суверенное государство и сами решаем, кому и сколько лет у власти быть. Чего на Европу коситься? Она этого не оценит. Они как завелись пять лет назад, так до сих пор половину санкций не сняли. Зачем нам эти рокировки?
Президент вскинул руку, призывая к молчанию.
-Нет, Сергей, это не рокировка. Я устал тянуть этот воз. Я вообще порой жалею, что не сделал этого раньше, ну да что теперь. А сейчас хватит. Я устал от всех этих бумаг, этих приемов, перелетов. От косяков ваших устал. Вы начудите чего, а все за моей подписью, все на благо… хотя у вас этого блага на сто поколений хватит. Вот и я поживу. Пока здоровье позволяет. Высплюсь наконец. Всё, закрыта тема, не злите меня. А будет скучно, буду в совете федерации выступать, все кому скучно, все там кучкуются.
Тукай кивнул, он много лет знал Президента и понимал его великолепно, если этот человек принял решение, то изменить его спорами невозможно.
-Я понял, Владимирыч. Ты уходишь. Это ясно. Что дальше? Кто на новенького? Опять Коля? 
-Ну а чем тебе Коля не нравится? Президент ободряюще посмотрел на Оленина и тот горделиво выпрямил спину. - Он из нас самый молодой, бодрый, гладкий. Как орех в общем. Так и просится… на должность. Или ты сам метишь?
 В темных глазах Тукая вспыхнули и тут же погасли маленькие угольки.
 -Владимирыч, ты знаешь, я везде за тобой. Как ты скажешь, так и будет. Скажешь, пойду и в Президенты, а скажешь другое, пойду и в совет федерации досиживать.
- Не худшее место чтоб досиживать, вкрадчиво заметил Петров, я бы сам не отказался.
- Придет время, не откажешься – объявил Президент. - А пока о сменщике. Страна у нас большая и, увы, бестолковая. Стране нужна рука. Рука сильная, которая не даст пойти в разнос и всей этой пене либеральной повсплывать опять, а раз сильная, значит и молодая. Среди нас такого человека нет. Коля, ты только молчи! Я тут поразмыслил на досуге, перебрал варианты. Вариантов немного. Уж больно все зачистили за последние годы, перестарались малость. Лидеров не видно, одни лизуны. В общем так. Президент встал и обвел взглядом присутствующих. Те торопливо поднялись со своих кресел. На должность будем выдвигать Жамбаева. Президент с усмешкой поднес палец к губам. – Тихо! Сейчас ничего не говорим. С мыслью надо вам всем переспать, а завтра обсудим детали. В десять жду в кабинете.
 Президент быстро вышел из павильона и стеклянные двери бесшумно закрылись за ним. Тукай молча опустился в свое кресло и закрыл лицо руками. Петров и Оленин продолжали стоять, глядя вслед удаляющейся фигуре сквозь панорамное остекление павильона.
-…дь, ну как так?! -Выдохнул Рудин и опустошив до дна свой бокал с виски, вновь потянулся к бутылке.
Жамбаев – глава Арханской республики, в свое время прогремевшей на весь мир своим вооруженным противостоянием с федеральным центром, был всем присутствующим хорошо знаком. Слишком хорошо. Быть может именно поэтому решение Президента на столько ошеломило собравшихся, что они, посидев еще некоторое время молча, так же молча разошлись по приготовленным для них гостевым апартаментам.




Москва. Два месяца спустя. Сорок семь недель до нового года.

-Ну, что скажешь? Подгорный, поставил на стол поднос с бутербродами и соком, добытыми после десятиминутного стояния в очереди делегатов съезда Единой Отчизны.
- А что сказать? Буфетов могло бы быть и побольше, а в целом неплохо, кормят нормально. Делегат от одного из восточных регионов Алферов, здоровяк с красным лицом, уже опустошил свою тарелку и прикидывал, стоит ли становиться в длинную очередь по новой.
-Да я не про жрачку, - Подгорный укоризненно вздохнул, - я про Жамбаева. Это ж дичь дикая. Ты представляешь, что он со страной сделает.
-Не, не представляю, - беззаботно ответил Алферов, - потому как, ничего он не сделает. Не дадут. Не поддержит никто. Ты ж видел, когда Оленин его кандидатуру зачитывал, они там в президиуме все в столы уткнулись от стыда, а шум в зале какой стоял. Я даже матюки слышал. И это у нас. Мы номенклатура, - он поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность слова, - мы, можно сказать, люди подневольные. А что там будет? Алферов махнул рукой куда-то в сторону, - за кремлевским забором? Папа решил уйти, это его выбор, но так чудить напоследок, даже ему не дано.
Подгорный нервно оглянулся.
-Ага. Не дано. А кто ему об этом скажет, ты что ли? Раз на съезд вынесли, значит, в узком кругу уже все порешали, и старцы со всем согласились. Да ладно, старцы, они со всем всегда согласны, им лишь бы старость спокойно встретить, остальное по барабану. Но голосовать-то нам…  ладно, - он с сожалением посмотрел в сторону буфета, который штурмовали делегаты - пошли в зал, в перерыве собрания по округам будут, ну а потом и нашего кандидата послушаем. Ты видел? Он даже галстук одел сегодня по такому случаю.

Жамбаев чувствовал неприязнь зала, чувство это было не новым и взаимным. Уже не один год он принимал участие во всех мероприятиях федерального масштаба, но отношение к нему за это время не изменилось. В глазах окружающих он видел в основном страх, иногда ненависть, но как правило все эти эмоции были прикрыты прозрачной вуалью искусственной радости или деланого безразличия.
-Уважаемые делегаты, уважаемый Николай Юрьевич – характерный акцент, усиленный динамиками, разнесся по залу. Жамбаев произносил свою речь размеренно, делая паузы почти после каждого предложения, словно желая, чтобы его хорошо поняли и запомнили все сказанное. Подгорный отметил, что речь была написана великолепно. В ней отдавалось должное уходящему Президенту, и ставились задачи, решение которых было необходимо для страны, для великой Родины и великого многонационального народа. И в авангарде этого великого народа должна стоять великая партия – Единая Отчизна, лучшие умы и сердца которой собрались в этом зале. Именно эти люди будут определять судьбу Родины в предстоящие годы и новый президент будет проводником их мудрых решений.
 А ведь он по сути обещает переход к парламентской республике, уловил мысль Подгорный.
Ни одно значащее решение не сможет быть принято без воли всенародно избранного парламента, развивал мысль Жамбаев, а это значит без воли партии, имеющей конституционное большинство в парламенте, без – он повысил голос - нашей с Вами партии. Партии Единая Отчизна.
Зал впервые за день взорвался аплодисментами.
-А что, все складно говорит, - громко прошептал на ухо Алферов, - но все равно не выберут. --А если да? Также шепотом поинтересовался Подгорный, вытирая забрызганное слюной ухо.
-Этого не может быть. Потому что не может быть никогда! Ну, хочешь, замажем! Давай на ужин поспорим.
Сидевший перед ними секретарь средневосточного политсовета неодобрительно оглянулся. Подгорный, дождавшись, когда секретарь отвернется, протянул руку соседу, -спорим. На ужин. Ресторан я сам выберу.
Дебаты получились скомканными. В открытую выступить против никто не решился, но выступления за сопровождались таким количеством оговорок и предложений по ограничению президентской власти, что было ясно, кандидатура Жамбаева не устраивает делегатов. Оленин объявил получасовой перерыв. В буфеты вновь выстроились очереди. Неизвестно откуда прошел слух, что после перерыва выступит Президент, чего не было запланировано, но вскоре действительно по увеличившемуся числу сотрудников федеральной службы охраны стало ясно, Он приедет. Из-за усилившихся мер безопасности, в зал заходили долго. Президент взошел на трибуну, когда стрелки часов уже приближались к девяти вечера. Аплодисменты были долгими и искренними. Это может где-то на диком  западе, досиживающий свой срок лидер, превращается в хромую утку. У нас не так. У нас неизвестно, чего этот самый лидер выкинет, захочет уйдет, захочет вернется, а захочет, посадит на престол какого-нибудь мальчика юриста и будет посмеиваться над всеми. Так и сейчас, было до конца не понятно. Действительно ли Он решил уйти с политического Олимпа и передать преемнику реальную власть, а не ее видимость.
После речи президента сомнения развеялись. Он уходит. Членство в Совете федерации оставляло надежду на то, что при желании Он сможет вернуться, но вероятность этого терялось в неопределенности будущего. А в настоящем, над страной всходило новое солнце, либо, в зависимости от восприятия, страну накрывала мрачная тень нового вождя. Жамбаева.
Президент поправил галстук на шее и обвел взглядом притихший зал.
-Коллеги, друзья, единомышленники! Сегодня мы примем, - он сделал паузу, - уверен, что примем историческое решение. Мы выдвигаем кандидата в Президенты страны от нашей партии, человека, который будет нести ответственность за настоящее и будущее нашей великой державы, человека, который, будучи представителем партии Единая Отчизна, сможет претворить в жизнь наши с Вами идеи и устремления, сможет превратить ваши законодательные инициативы в реальные дела. Я уверен, что новый Президент и партия Единая Отчизна будут действовать как слаженный, неразрывный механизм сосредотачивающий не только всю полноту власти в государстве, но и ответственность как за принятые решения, так и за их выполнение. И чтобы упрочить единство этого механизма, поступило следующее предложение: провести голосование по кандидатуре Жамбаева Батора Отхоновича в открытом порядке…

Алферов недовольно огрызнулся в телефонную трубку.
-Да! И я голосовал. Если решение принято единогласно, то значит и я голосовал. А что ты хочешь, чтобы я гордо встал и послал всех в жопу? Да? Вместе с ипотекой? Все, дома поговорим, это не телефонный разговор, да, а теперь особенно. Целую… Наливай, - он повернулся к Подгорному, бесцельно перебиравшему кнопки на пульте телевизора.
-Да, давай помянем.
-Кого? недоуменно поднял брови Алферов.
-Нас помянем, как мы, пятьсот мудаков вместе собрались и Родину просрали.  Подгорный опрокинул в рот рюмку и шумно выдохнул. - Налей еще.
 Ты бы так сильно не заводился, Максим, - неодобрительно заметил Алферов. Решение принято. Спор ты, кстати, выиграл. А с решением этим нам теперь жить, мало того, толстый палец уткнулся Подгорному в грудь, нам, и тебе с в том числе это решение надо довести до широких масс, так сказать, до их сознания или чего у них есть. Выборы должны пройти правильно. Сам знаешь, на процентовку смотреть будут. У кого в регионе проценты слабые, там политсоветы быстро обновляют. А ты из политсовета вылететь хочешь? Прааавильно, не хочешь! А лицензии на свой телеканал лишиться хочешь? Тоже нет? Так что, друг мой Максимушка, давай поминки свои заканчивай и выпьем мы с тобой нормально, чокаясь, за нас с тобой, чтобы нам и при новой власти и работы, и почета хватало.
Рюмки звякнули. Выпив, Алферов довольно улыбнулся.
- Водка, Максимушка, она все смывает и радость, и печаль. Универсально решает все проблемы.
Подгорный угрюмо кивнул, - да, как автомат Калашникова.
- Нет, брат, автомат, это не то, - скривился Алферов. Водка дешевле и не так радикально лечит. Он захихикал, так что затрясся второй подбородок. Выпьем, Максимушка, выпьем! А завтра – будет день, будет похмелье.
Наутро похмелье действительно пришло вместе с необходимость спешить в аэропорт. Всю дорогу до Шереметьево, сидя в такси, Подгорный боролся с накатывавшими приступами тошноты. Наконец, когда до аэропорта осталось совсем немного, он не выдержал. Останови, останови машину, - глухо сказал таксисту, сдерживаясь из последних сил.
-Здесь запрещена остановка, ответил таксист и нажал на тормоз, лишь увидев, как побледневший пассажир на ходу пытается открыть дверь. Пока Подгорного рвало за отбойник, водитель курил, поглядывая на содрогающуюся спину пассажира и в который раз философски размышлял о великом пьянстве великого народа, непобедимом и целеустремленном. До последнего патрона пить будут, почему-то подумал он, до последнего.
Под утро столицу накрыл снег, он шел, не переставая до самого позднего декабрьского рассвета и сейчас еще не успел почернеть и впитать в себя городскую грязь даже вдоль оживленной трассы. Максим перелез через отбойник. Испачкав пальто, сделал пару шагов в сторону от магистрали и, наклонившись, набрал полную пригоршню снега. Обтер лицо, стало легче. Максим наклонился еще раз, зачерпнул немного снега в ладонь и положил его в рот, затем через пару секунд проглотил холодную воду. Хорошо-то как!
- Ну мы едем, командир, под знаком ведь встали, таксист недовольно развел руками. Подгорный ничего не ответил и пошел к машине, чувствуя, что набрал полные ботинки снега и что простуды не миновать. Сев в машину, он буркнул, не глядя на таксиста, -  ну выпил лишка, у тебя не бывает?
-Нет, не бывает, я не пью, также не глядя на него ответил таксист и провел рукой по болтавшимся на зеркале заднего вида четкам. У нас не принято.
-Не принято у них… у нас, кажется, скоро тоже это не будет принято, -промелькнула мысль. Но вслух говорить этого он не стал.
…….
Семья Подгорных имела большой вес в своем регионе. Разные блоггеры и прочие многочисленные завистники писали и говорили не иначе как о клане Подгорных. Вождем этого клана, пользовавшимся беспрекословным авторитетом не только в семье, но и во всей области был отец Максима – экс-губернатор Среднегорской области, а ныне ее представитель в Совете Федерации Сергей Николаевич Подгорный. Отсидев почти два срока в кресле губернатора, в 2017 году, обладая тонким политическим чутьем, он уловил взятый Президентом курс на замену старых кадров в губернаторском эшелоне. Не дожидаясь, когда и его попросят на выход, да еще, упаси Бог, сделают это с помощью следственного комитета или ФСБ, он сам сначала лег на длительное обследование в ЦКБ, а после, вооружившись заключениями врачей, отправился прямиком в администрацию Президента. Посетовав на многочисленные болячки, которые всегда найдутся у шестидесятилетнего мужчины и высказав сожаление о том, что в молодости мало занимался дзюдо, Сергей Николаевич выразил желание освободить дорогу для молодых и ярких политиков, имеющихся на примете у федерального руководства, при этом изъявил готовность быть наставником и помощником нового регионального лидера, заняв скромную должность сенатора от своей области. Собеседник Подгорного – подтянутый лысый мужчина в очках, умное лицо которого портил слишком маленький подбородок, внимательно выслушал Сергея Николаевича и улыбнулся тонкими губами.
-Вы надеюсь, понимаете, что это, по сути заявление на пенсию? Причем с работы вы уйдете точно, а вот на счет пенсии пока не ясно.… В сенате и так тесно, он не резиновый. От Вашей области там Мамаев, он, конечно, засиделся, но… - человек в очках выдержал весомую паузу – в любом случае решение будет принято не сейчас и не в этом кабинете.
Подгорный понимающе кивнул.
- О Вашем заявлении Президенту будет доложено ближайшее время, возможно он Вас захочет принять, так что будьте на связи – собеседник встал, давая понять, что разговор окончен, протянул руку Подгорному - но думаю, перспектива есть - и еще раз улыбнулся.
И действительно, месяц спустя было объявлено о досрочной отставке Сергея Подгорного с должности губернатора Среднегорской области. Был назначен исполняющий обязанности, выходец из региона. Это был человек энергичный, на целых двадцать моложе Сергея Николаевича и имел опят работы вице-мэром у Собянина в столичном правительстве. Сергей Николаевич стал советником исполняющего обязанности губернатора, а спустя полгода, после успешного прохождения выборов в области освободилось и кресло сенатора. Мамаев был, конечно, очень недоволен, но ему было уже за семьдесят и в администрации Президента с ним не особо церемонились.
Перекочевав в Совет Федерации, Подгорный несомненно потерял значительную часть своих полномочий, но и снял с себя тяжелый груз ответственности, сохранив при этом авторитет и влияние в своем родном регионе. С новым губернатором он сумел выстроить неплохие отношения. Будучи человеком, любящим деньги искренне и взаимно, но не потерявшим здравый смысл, он уступил преемнику контроль над крупнейшими застройщиками жилой недвижимости региона, справедливо посчитав, что и своего собственного бизнеса, много лет назад зарегистрированного на сына, ему и семье будет вполне достаточно для безбедного существования. Отстроенные в годы его губернаторства два крупных торговых центра, приносили стабильный доход, а завод «Стальконструкция» был основным поставщиком всех строек не только Среднегорской области, но и соседних регионов.
В бизнес коллекцию Подгорного входила и региональная телерадиокомпания. Она не приносила большого дохода, но добавляла весомости на местной политической арене и тешила самолюбие Сергея Николаевича. Он любил изредка приезжать в офис компании, понаблюдать за работой в студии, пообщаться с журналистами. Это отвлекало его от повседневной суеты и даже позволяло почувствовать себя моложе. Однако подобные визиты были не слишком частыми, не чаще трех-четырех раз в год. Сергей Николаевич не хотел смущать ни сотрудников, ни директора компании. Ведь директором был не кто-либо, а его единственный сын Максим. Еще десять лет назад Максим стал и полноправным владельцем «Среднеуральской информационной компании». Компания была зарегистрирована на его имя, и отец предоставил ему полную свободу действий, обозначив всего два принципиальных условия.
- Первое – компания должна быть прибыльной. Запомни, Максим. Это бизнес. А уже потом это новости, музыка и прочая дребедень. Бизнес обязан приносить прибыль. Не сможешь сам, поставь наемного директора, прибыль останется тебе. Но прибыль должна быть, вливаний из других проектов не будет
Второе правило, которое было четко обозначено, работа компании не должна создавать проблем для остальных направлений работы и для семьи в целом.
-Показывайте, что хотите, но, сынок, помни, у нас в стране и сын за отца и отец за сына отвечали и отвечают всегда. Отношения испортить легко, укусить можно кого угодно. Только и в ответ могут взять палку и прибить тебя как собаку бешенную. Надеюсь, ты меня понимаешь? На местном уровне в принципе почти все можно разрулить, но и тут не надо в крайности кидаться. Мы здесь большой кусок закваски, но не самый уже огромный, пожрать могут и нас.
Максим улыбнулся. Отец, с детства обожавший Джека Лондона частенько любил приводить примеры из его книг.
- А центр вообще не трогай. Большая политика не для местной прессы. Если уж совсем жопа чешется, ну покритикуйте чего, но только не главного! Если хоть одно слово о Нем напишите, я вас сам закрою, раньше всякого госкомнадзора.
- Да понял я, - Максим нетерпеливо ерзал в кресле.
Подгорный старший вздохнул.
- Надеюсь, что понял. Время покажет. Не подведи меня сынок!
Максим и не подводил. Переименованная им в «Ёбург –медиа» компания приносила неплохой доход и уже не первый год имела неплохой для региональной компании рейтинг. Запущенный чуть позже сайт Ёбурглайф балансировал на самой грани дозволенной оппозиционности, чем привлекал молодежь и сетевую рекламу, а телевидение и радио работали в более сдержанном формате с претензией на отстраненную объективность. Эдакий взгляд со стороны. Стороной этой правда был Максим Подгорный. Он ежедневно вычитывал шедшие в эфир сводки новостей и просматривал сценарии и заготовки вопросов к авторским программам на телевидении с приглашенными гостями. Максим активно продвигал брэнд «Ёбург» - так в народе частенько называли их родной Среднегорск. Никто не знал, откуда взялось это название, легенда гласила, что с первопроходцами, впервые пришедшими на эту землю, был и некий то ли китаец, толи кореец со странным именем Ё, который и основал поселение, на месте которого теперь шумел гигантский город-миллионник. Еще Максим раз в месяц вел программу «Мина у камина», где в непринужденной обстановке гостиной одного из закрытых загородных клубов города общался с приглашенными гостями – людьми хорошо известными в городе и области. Общение как правило было достаточно неформальным, формат был почерпнут из старой программы четвертого канала «Герой дня без галстука».
  На канале программу давно закрыли, в стране был только один герой, все остальные были просто исполнителями и формат передачи не мог отвечать запросам центра. В регионе со съемками передачи тоже все было не так просто, как хотелось бы Максиму. Изначально он предполагал выходить в эфир еженедельно и так оно и было некоторое время. Но к сожалению, выяснилось, что, во-первых, в области не так много персонажей интересных зрителям и вскоре придется повторяться, а во-вторых оказалось, что не так много героев готовых перед камерой отвечать на вопросы. Среди которых рано или поздно оказывался и «пельмень с сюрпризом», как говорил Максим или та самая мина.
Журналисты телеканала вместе с Подгорным заранее готовили соответствующий материал к центральному вопросу программы. И порой этот материал заставлял гостя передачи краснеть, потеть и заикаться. Передачу пришлось сделать ежемесячной. Однажды не удалось договориться ни с одним потенциальным кандидатом и тогда Максим поступил жестко. Он подготовил и выпустил в эфир сюжет о министре дорожного строительства региона, снабдив его такими материалами и такими комментариями, что дело кончилось громким скандалом и отставкой министра. После этого выпуска, приглашенные гости уже предпочитали не отказываться от участия в программе, хотя не раз обращались к Подгорному старшему с просьбой смягчит подачу материала. Тот в ответ лишь разводил руками, мол, все по-честному, в работу журналистов никто не вмешивается.
Сергей Николаевич обожал сына, ценил его энергию и деловую хватку. Он был уверен, что со временем управление всей семейной бизнес-империей перейдет к сыну, а пока Максим был лишь формальным владельцем акций всех семейных предприятий, получая в свое личное распоряжение четверть от чистой прибыли. Ежемесячно это приносило Максиму немалую сумму, но и одного только основного дохода, получаемого от медиакомпании хватало на то, чтобы сделать семью Подгорных любимыми клиентами дилера Мерседес во всем Уральском регионе. Последние два года Марина перемещалась в городском пространстве на ярко-красном купе Е- класса, и с нетерпением ожидала появления в салоне обновленной модели, которая уже была презентована на автосалоне во Франкфурте. Максим же был обладателем гелендвагена индивидуальной сборки. Машина была бронирована, оснащена системой спутниковой связи и тревожной кнопкой вызова группы быстрого реагирования, которые могли найти машину по сигналу GPS. Черный матовый куб украшенный номерами с тремя тройками был любимой игрушкой и лучшим другом Подгорного.
Среднегорская область. Сорок три недели до нового года.
Люди, сидевшие в кабинете губернатора Среднегорской области, чувствовали себя в нем более уверенно, чем хозяин кабинета. Во всяком случае тему разговора задавали они и условия собеседнику озвучивали тоже они. Представителями Жамбаева были два архана лет тридцати. С типичной восточной внешностью, широкими скулами, темноволосые. Оба в дорогих черных костюмах и лакированных туфлях, у обоих аккуратно подстриженные небольшие бородки. Они внешне походили на успешных банкиров или юристов, однако манеры речи и поведения выдавали в них людей проводящих больше времени в тренажерном зале или на борцовском ковре, чем в рабочем кабинете. Губернатор, сам мужчина не робкого десятка и крепкого телосложения, физически ощущал исходящую от его визитеров силу и слабо прикрытую вежливым обращением агрессию. Сидящие напротив него люди не любили слышать слово нет, а тот, кто их послал и вовсе уже давно такого слова не слышал.
- Итак, уважаемый, - обратился один из визитеров, представившийся Тагаром, к губернатору. По рекламе мы все решили. Баннеры вешаете по всей области, ролики запускаете … На, держи флешку, - он неожиданно повернулся к помощнику Сергиевича и бросил ему в руки маленький блестящий предмет. Помощник неловко вскочил с кресла, пытаясь поймать флешку, но не сумел и, покраснев, поднял ее с пола.
- ты что, криворукий? - прикрикнул на него архан. Иван Юрьевич, кого ты себе набрал? Он же беспомощный. Помощник еще больше покраснел и уставился в пол, избегая смотреть на неприятных посетителей. – ну ничего, придет время, мы из него мужчину сделаем – Тагар бросил презрительный взгляд на молодого человека и ухмыльнулся, а не получится, так значит к женщинам его отправим, пусть посуду моет.
-Давайте вернемся к теме разговора – сухо перебил Сергиевич.
-Давай вернемся, уважаемый – Тагар медленно перевел взгляд на губернатора, причмокнул губами и медленно, словно подчеркивая важность каждого слова произнес – Батор Отхонович ожидает получить в вашей области не менее семидесяти процентов голосов
- Ожидать-то конечно можно, губернатор старался держаться как можно увереннее, но опросы таких цифр не показывают. Через половину бы перевалить, все только на авторитете Президента держится.
- А где твой авторитет? – подался вперед Азамат, второй из арханов. - Ты что, ничего не можешь. Зачем ты здесь сидишь тогда?
- Почему вы мне тыкаете? Не в своем ауле – повысил голос Сергиевич.
- А ты радуйся, что ты не в нашем ауле… пока – ответил Мага. Все условности в мгновение были отброшены и напротив губернатора сидели два хищника– мы к тебе от такого человека приехали, что можем и тыкать, и мыкать и чего надо делать. Если ты здесь хоть что-то представляешь, то результат выборов обеспечишь, и тогда, он сделал паузу, будем решать, останется здесь губернатор Сергиевич или к нам в аул поедет.
Губернатор и его помощник ошеломленно молчали. Таких неприкрытых угроз никто не ожидал, но не приходилось и сомневаться в реальности этих угроз. На что способны арханы знали все. Удовлетворенный реакцией губернатора, Тагар пригладил свою и без того идеальную бородку и откинулся на спинку кресла.
-А теперь, губернатор, когда ты все понял, поговорим о другом вопросе. В августе Батор Отхонович выиграет выборы, а в октябре будет инаугурация. Это понятно?
Сергиевич молча кивнул.
- Так вот, в день инау…, ну до чего слово сложное! - пожаловался он- в день ина-у-гу-рации по всей стране, во всех крупнейших областных городах будут заложены новые мечети. Проекты сейчас делают, как только Батор Отхонович утвердит, сразу пришлют. Так что тебе надо подумать, где мечеть будет построена.
- Но в городе есть мечеть, причем не одна, - возразил губернатор, - а доля мусульманского населения совсем не велика в нашем регионе.
Тагар насмешливо посмотрел на Сергиевича.
- Губернатор, ты же должен думать о будущем. Не только своем будущем, о будущем детей. Я не о твоих детях сейчас говорю, не бычься. Я говорю о всех детях. Сколько рождается детей в средней семье? Я тебе отвечу один и две десятых. А сколько надо для полноценно воспроизводства нации? Два! Два ребенка в средней семье. Вы вырождаетесь. В тоже время в средней арханской семье рождается три – четыре ребенка. Да и почти в каждой мусульманской семье вне зависимости от национальности рождаемость втрое выше чем у вас, как бы православных. Это простые факты губернатор, но на них строится будущее, будущее всей страны? Ты удивлен, что я все это знаю, ну так ведь и мы не дикие люди. Не надо нас недооценивать.
Арнах довольно улыбнулся, неожиданно подмигнул Сергиевичу.
- Возвращаясь к мечети. Место должно быть хорошее, центр города, и, сразу говорю, площадь застройки планируется большая, участок ищи не меньше чем три гектара, а лучше все пять выделяй.
- да как вы себе это представляете, - возмутился Сергиевич, но Тагар, встав заставил его замолчать. Азамат тоже легким стремительным движением вскочил на ноги.  На мгновение Сергиевич подумал, что сейчас его ударят прямо в собственном кабинете. Но архан, внимательно посмотрев на собеседника серьезно произнес – на все воля Аллаха. Постараешься и найдешь, Иван Юрьевич, - Тагар усмехнулся - ты же губернатор…пока…  вот и рули.
На этом разговор был закончен. Эмиссары Жамбаева молча вышли из кабинета губернатора, а тот еще долгое время сидел в оцепенении, крепко сжимая кулаки и пытаясь прийти в себя от пережитого страха и унижения. Помощник так же тихо сидел своем кресле, мечтая о том, как бы сделаться невидимым, а еще лучше оказаться далеко от этого кабинета.
……..
Сергей Николаевич Подгорный отправил в рот последний кусок стейка и с явным сожалением оглядел пустую тарелку. Всегда любивший вкусно и плотно поесть, с возрастом он постепенно начал все больше злоупотреблять этим пристрастием. И только ласковое похлопывание любящей жены по его округлившемуся животику сдерживало его от того чтобы окончательно скатиться в пропасть обжорства. Но сейчас жены рядом не было. По другую сторону стола сидел его сын Максим и также с большим удовольствием расправлялся со своей порцией. Они находились на втором этаже клуба- ресторана «Гризли», открытого Подгорным старшим несколько лет  назад. Как и многие подобные заведения, открываемые в пусть и крупных, но провинциальных городах представителями местной элиты, «Гризли» не приносил фактически никакой прибыли, а был одной из дорогих игрушек, тешащих самолюбие владельца. Задачу управляющему клуба Сергей Николаевич сформулировал кратко – чтобы все было на высшем уровне. И управляющий, высокий худощавый брюнет с изящными чертами лица и тонкими нервными губами выполнял отлично. Кухня заведения была просто великолепна, а персонал он лично школил изо-дня в день. Все это одновременно приносило и славу отличного заведения, но и служило источником огромных расходов, пожиравших фактически всю, пусть и немалую выручку. Подгорный был управляющим доволен, считая, что внешность его чем-то напоминает испанца, он переименовал его из Михаила в Мигеля и теперь так к нему обращались и сотрудники заведения, и посетители ресторана, успевшие познакомиться с расторопным «испанцем». Однажды, находясь в изрядном подпитии Сергей Николаевич даже пообещал Мигелю оставить ему ресторан в наследство и с тех пор иногда, находясь в особо благодушном настроении звал его не иначе как наследничек.
Закончив с обедом, Подгорный промокнул губы салфеткой и протянул руку к бокалу с красным сухим вином. Подняв бокал на уровень глаз, он пару секунд разглядывал что-то видимое лишь ему, затем сделал большой глоток и с удовольствием причмокнул губами.
- Вино отличное, попробуй хоть немного
- ты же знаешь, я по будням стараюсь не пить, за выходные успеваю накачаться, - Максим взял в руку бокал, покрутил его тонкую ножку и поставил на место
- а ты попробуй хоть раз пить, но не нажираться, - лицо старшего Подгорного посуровело, да и что за хрень ты пьешь постоянно, и желудок убьешь и мозги, если там чего и было
- спасибо, папа, - буркнул Макс и раздраженно откинулся на спинку кресла, словно стараясь быть подальше от родителя
- да всегда пожалуйста, сынку, - губы отца растянулись в холодной улыбке. – ты своим вискарем намешанным себе все нутро прогазировал, у тебя ж небось весь мозг в пузырьках
- может, сменим тему? – раздражение Максима нарастало, но просто встать и уйти он не решался
- может и сменим. Но ты меня постарайся услышать, твои пятничные забеги в ширину меня расстраивают. И мать, кстати тоже. Подгорный немного помолчал. – Маринку хоть немного пожалей.
- а ей-то чем плохо живется? – возмущенный Максим подался вперед, заглянул в глаза отцу – живет как в раю, ничего не делает, могла бы хоть ради интереса каким-то делом заняться!
Максим почувствовал, что у него пересохло во рту, и залпом выпил почти все вино в бокале. Отец молча смотрел на него, потом глубоко и медленно вздохнул, сел поудобнее в кресле.
- как ты думаешь, сынок, а она тебя еще любит?
От неожиданного вопроса Максим замер.
- заметь, я не спрашиваю, любишь ли ты её. Мне кажется ты уже утонул в своем эгоизме – отец вскинул руку, не давая Максиму перебить себя, – но она ведь любила тебя когда-то, она ведь замуж за тебя по любви пошла, а не за всей этой позолотой. И к жизни этой, как ты говоришь, райской, ты сам ее приучил. Только кто в итоге стал счастлив от этого?
- я не пойму, - Максим обернулся убедиться, что официант стоит достаточно далеко, - ты хочешь сказать, что Маринка изменяет мне?
Подгорный - старший удивленно посмотрел на сына и постучал по столу костяшками пальцев.
- Кто там? Я вырастил идиота? Насколько я знаю, из вас двоих на сторону гуляешь только ты, причем с завидной регулярностью. А Марина все это терпит … пока.  Как думаешь, надолго у нее терпения еще хватит? Ты думаешь, ей еще есть зачем это все терпеть?
Максим решительно поднялся из-за стола.
- я, пожалуй, поеду. Спасибо за угощение.
Подгорный старший раздраженно махнул рукой.
- сядь, мы разговор еще не начинали. Это так было, лирическое отступление.
Максим опустился в кресло. Он понял, что сейчас тема разговора переменится и это его успокаивало.
- поговорим о деле. – Сергей Николаевич уже был абсолютно спокоен – я сегодня утром был у губера. На носу выборы, ты в курсе.
Макс только усмехнулся в ответ.
- а чего ты улыбаешься? Смешно? Ну, считай, мне тоже смешно – отец холодно смотрел на сына – по всей стране будет большая рекламная компания этого вашего бородача.
- Да не мой он, отец!
- раз голосовал, значит уже твой… и всех ваших партийных жополизов, - Подгорный старший мрачно усмехнулся, значит теперь и мой тоже. Продвигать его будут очень активно.  По области тоже реклама будет везде. Мне вот копию флешки сделали, там ролики для радио и информационные материалы для телепередачи. Губер попросил, - Сергей Николаевич выделил голосом слово попросил, давая понять, что в этой просьбе отказывать нельзя, чтобы ты лично проконтролировал весь сюжет, монтаж и чего там еще у вас есть. Их Герой должен стать нашим героем. Так что действуй, сынку.
- а что ж мне напрямую не передали? – осторожно поинтересовался Максим
- ну так и я не на кривую, наверное, к этому делу отношение имею – возмутился отец. – был я у губера по другим вопросам. Ну и это заодно обсудили. Установка дана жесткая – уже спокойнее продолжил он – за отклонения от нужной политики грозят всеми карами, причем больше земными. Так что еще раз повторю – все сделай, как просят и действуй аккуратно, не побрезгуй, если в чем сомневаешься, и папке позвонить. Папка он ведь всегда тебе подсказывал, как уроки правильно делать.
Максим вышел из ресторана недовольный ни собой, ни разговором с отцом. Несмотря на то, что Максим был в числе делегатов партийного съезда от области, губернатор, передав материалы к выборам через отца показал ему дистанцию, которая пока отделяет его от узкого круга региональной элиты. Но больше всего Макса разозлило то, что отец коснулся их отношений с Мариной. Это было впервые и Максима вывело из равновесия. Раздраженный он сел за руль гелендвагена и черный автомобиль, взревев мощным мотором резко вклинился в поток транспорта. Сзади кто-то недовольный засигналил, но Макса это абсолютно не интересовало.
Когда Подгорный младший добрался до парковки бизнес-центра, названного именем знаменитого барда, где находился офис его медиакомпании, настроение его было еще хуже. Расстояние, которое можно покрыть за пять минут он преодолел за все двадцать, успев за это время не раз обматерить и губернатора, и обеденные пробки, и вечный ремонт и без того не самых широких улиц родного города. Поднявшись на тридцать третий этаж небоскреба Максим быстрым шагом прошел в свой офис, сухо кивая здоровающимся с ним сотрудникам. Лена, его секретарша, маленькая стройная блондинка, работающая у него всего три месяца и с которой он переспал еще в день ее приема на работу радостно вскочила, увидев шефа. Ее он не удостоил даже кивка головы.
- кофе, - коротко бросил Максим и с силой захлопнул за собой дверь кабинета.
Разблокировав компьютер, Подгорный вставил флешку в гнездо и начал просматривать загруженные на нее файлы. Через несколько минут Лена принесла кофе, Подгорный кивнул ей, показывая, чтобы она поставила чашку на стол и вновь погрузился в работу. Лена тихо вышла из кабинета. Просматривая материалы Максим несколько раз презрительно фыркнул. Иногда он отвлекался на то, чтобы сделать глоток-другой кофе. В очередной раз потянувшись за чашкой и обнаружив, что она уже пуста, он нажал кнопку селектора
- да, Максим Сергеевич – тоненький Ленин голосок был как всегда ласков и предупредителен, но Максима в данный момент это только злило.
-Что, да, Лена? Где кофе? Чашка пустая уже давно!
Покрасневшая Лена мгновенно вошла в кабинет чтобы забрать посуду.
- И вызови ко мне быстренько обоих редакторов и Шевцову, только быстренько Лена, шевели юбкой! - Максим не скрывал своего раздражения.
Через несколько минут Лена вновь подала кофе, а, выходя из кабинета, ей пришлось посторониться и уступить дорогу входящим. Их было трое. Первой в кабинет быстрым шагом вошла основной репортер медиа-холдинга и главная звезда телеканала Анастасия Шевцова, за ней следовал главный радиоредактор Сергей Поспелов. Последним в кабинет неторопливо, с достоинством буквально внес свое дородное тело главный редактор телевизионного канала Юрий Борисович Сокольский. Старше Максима почти  на двадцать пять лет, он был одним из немногих сотрудников медиа-холдинга, работавших в нем со дня основания. Возглавив холдинг и получив от отца карт-бланш на управление, Максим хотел уволить вечно неопрятного, постоянно потирающего потные руки Сокольского в первый же месяц, однако, выполняя обещание отцу в течении пару месяцев присмотреться к людям, не стал торопить события. И не пожалел. Юрий Борисович оказался не только профессионалом своего дела, в чем и так не приходилось сомневаться, он обладал удивительной способностью находить взаимопонимание даже с теми людьми, которых в принципе казалось понять невозможно, и компромисс там, где его и вовсе не могло быть. Он никогда не пытался давить на Максима ни своим возрастом, ни богатым опытом, соглашался с ним по большинству спорных вопросов, но иногда Максим, глядя в спину выходящему из кабинета редактору понимал, что принял то решение, за которое изначально и выступал Сокольский.
Сейчас Сокольский неторопливо прошествовал к своему любимому креслу, которое в его присутствии никто не смел занимать и опустился в него с таким выражением лица, что сразу становилось понятно - этот человек точно знает, что сидеть гораздо лучше, чем стоять. Остальные также заняли свободные места и ожидая начала разговора смотрели на шефа. Максим на мгновение задержал взгляд на коленях Анастасии, которые были видны из-под короткой юбки, вздохнул, заметил ответный недовольный взгляд и широко улыбнулся всем присутствующим.
После просмотра материала первым нарушил молчание Поспелов.
- ну что тут скажешь, материальчик конечно тухленький, персонаж мрачненький, радиоролик бодренький. Так что мне проще всех. Поставим, покрутим. Хотя конечно, -тут он немного замешкался, - хотя конечно брезгливенько.
- ну да, мы же не первый канал, так искренне врать не научились пока – бросила Анастасия - хотя может кому-то это и проще простого – она возмущенно посмотрела на Подгорного.
Максим промолчал. Настя целых три года была его любовницей, до тех пор как две недели назад не застала его поздним вечером в своем кабинете. Макс задумчиво сидел в своем кресле и что-то разглядывал в темном вечернем небе за окном. В этом в принципе не было ничего необычного и зазорного, за исключением маленькой детали, которую звали Лена, и которая стояла на коленях прямо между раздвинутых ног своего шефа. С тех пор отношения бывших любовников были близки к состоянию холодной войны, которая в любой момент могла перейти в стадию открытых боестолкновений.  И похоже этот момент настал.
-Настя… Анастасия, - поправился Максим, - мы тут работу работаем, конкурса мисс принципиальность у нас тут нет. И не будет, знаешь ли.
- а жаль, хоть вспомнили бы, что такое принципиальность – огрызнулась Анастасия – это не вредно было бы.
- давай ближе к делу, Максим нервно теребил в руках карандаш.
- а ближе к делу, то это просто позор для журналиста делать такой материал с таким персонажем. Радиоролик, тоже позор, но это как бы на правах рекламы, к журналистике отношения не имеет. А сюжет на ТВ, это авторский материал и делать такой материал ни один уважающий себя журналист не будет!
- да сейчас по всей стране в каждом регионе сидят уважающие себя люди и делаю такие материалы – вспыхнул Подгорный.
- а я и не сомневалась, что порядных людей маловато осталось, а в журналистике и подавно – парировала Анастасия, - а среди начальства их наверно и вовсе не осталось.
Сокольский и Поспелов переглянулись, но в дискуссию вступать не спешили. Максим, сдержавшись, глубоко вздохнул и пристально глядя на Анастасию произнес.
- мы должны подготовить этот сюжет. Я на вас стараюсь не давить, но это задание напрямую от губернатора, а он его получил из столицы.
- Да уж, все зло в страну приходит из Москвы - пробормотал Сокольский.
- А в Москву из Питера – хохотнул в ответ Поспелов, но быстро осекся под ледяным взглядом Максима.
- Вы что хотите делайте, а я в этом позоре принимать участия не буду – Анастасия явно не собиралась идти на уступки. Подгорному ничего не оставалось делать, и он обратился к Сокольскому.
- Юрий Борисович, наша уважаемая Анастасия… Сергеевна, никак не может понять, что мы все вместе работаем в команде. Поэтому я прошу Вас до конца рабочего дня либо убедить нашего прекрасного журналиста изменить свое мнение, либо решить кто из менее прекрасных, но более адекватных сотрудников будет работать на этом проекте… - он немного помолчал, бросив взгляд на Настю, - а заодно и в эфире вечерних новостей.
Сокольский удивленно посмотрел на Максима, его бровь дернулась, а губы сложились трубочкой, словно он собирался надуть невидимый шарик. Но ответить Сокольский ничего не успел. Настя, оттолкнув стул стремительно вскочила на ноги. От возмущения она покраснела, она судорожно сжимала в руках телефон, который должен был уже вот-вот треснуть от такого напряжения.
- ну ты и подлец, - процедила журналистка – что же, я уйду, может твоя соска и эфиры вести будет.
Все ошарашенно молчали. Настя, не глядя ни на кого выскочила из кабинета, раздался грохот ударившей о косяк двери. Сокольский очевидно закончил надувать свой виртуальный шарик. Он грустно посмотрел на Максима и не менее грустно произнес:
- знаете, Максим, а я ее понимаю.
-я ее тоже понимаю… в какой-то степени – огрызнулся Подгорный, но ведь работать надо. Есть задание, и его надо выполнить. Уж вы-то взрослый человек. Вы должны понимать.
- да, Максим, вы правы, я взрослый человек. Мне ведь уже шестьдесят два. Но силы еще остались на несколько лет и хотелось бы доработать эти годы в этой редакции.
- ну уж вам то, Юрий Борисович, точно ничего не угрожает – нахмурился Максим
- разрешите я договорю, немного терпения – Сокольский достал платок чтобы протереть очки и сейчас его круглое белое лицо с часто моргающими глазами обрело какую-то детскую беззащитность – мы с вами живем в эпоху компромиссов. Мы спорим, приходим к согласию. Несогласных сейчас не сжигают на костре, ну разве что поливают зеленкой. Это замечательно. Гуманизма стало явно больше чем сто или двести лет назад. Но что мне не нравится, так это то, как мы легко стали приходить к этим компромиссам. Мы слишком легко соглашаемся с тем, с чем внутренне не согласны. Лишь бы идти по пути карьерного или финансового роста. Порой еще мы спотыкаемся о свои принципы, но обычно быстро вскакиваем и продолжаем идти вперед.
Сокольский водрузил очки на их постоянное место и стал более уверенно смотреть на окружающий его мир.
- в девяносто первом году, в августе я был по работе в столице и совершенно случайно оказался возле дома правительства во время путча. Я даже видел Бориса на танке. Правда, я стоял довольно далеко, большого Бориса видно было плохо, но зато знаете, что я увидел? Я увидел в людях надежду. Что их жизнь изменится. В тот момент слова свобода и демократия не были ругательными, тогда они пьянили нас всех. Только вот пьянили они не долго, а потом вся страна стала жить в каком-то угрюмом похмелье и похмелье это никак не проходит. Ушли бандиты, ушли дефолты, а похмелье от этой свободы, которую мы так толком и не попробовали, оно осталось. И нам всем активно внушают, что все что есть от этой свободы, это только долгое и мучительное похмелье. И мы этой свободы уже и сами толи не хотим, толи боимся. И уже целое поколение выросло, которое кроме нынешней серости ничего и не видело, но я ведь помню, что в тогда, в девяносто первом мы хотели чего-то другого. Не того, что имеем сейчас и что, простите меня, имеет нас.
- Знаете, Юрий Борисович, - Максим нетерпеливо перебил Сокольского, это все очень интересно, но может быть не сейчас? Работа. Она ведь не ждет. Точнее она как раз ждет всех нас!
- Максим, я сейчас договорю, - неожиданно заупрямился Сокольский. Было видно, что нахлынувшие воспоминания что-то разбередили в его душе и это что-то рвалось наружу и удержать это Сокольский и не мог и не хотел.
- Так вот, после девяносто первого года прошло еще некоторое время и началась первая арханская война. Уже четверть века считай прошла с тех пор, и многие уже не помнят, да и не хотят особо вспоминать, что и как там было. И я бы тоже может быть не вспоминал, но видите ли, Максим, - голос Сокольского задрожал, - у меня был сын от первого брака, Егор. Егор Юрьевич Сокольский. У меня к тому времени уже был новый брак, и я ему уделял очень мало внимания, очень мало и он рос абсолютным шалопаем. И после школы он не поступил в ВУЗ, а ушел в армию. Это был девяносто четвертый год. А в девяносто пятом его отправили в горы. А в девяносто шестом, за два месяца до демобилизации он погиб. Я не знаю, как это произошло, добиться чего-либо от военных было невозможно. По времени это совпало со штурмом арханской столицы боевиками. Это было в девяносто шестом году, Максим. В девяносто шестом! И за это никто, слышите меня, никто не ответил. А этот человек, которого вы собрались рекламировать, только спустя шесть лет вместе со своим многомудрым папенькой переметнулся на сторону победителей. А потом он стал героем Отчизны. Он стал героем Отчизны! Тот, кто резал глотки нашим солдатам. А мой сын не стал героем, он стал никем. Он стал телом в гробу! – на последней фразе голос Сокольского перешел на визг, обратившийся в рыдания. Старый толстый главред рыдал во весь голос, растирая слезы толстыми пальцами и громко шмыгая носом.
Стоявшая в дверях Лена бросилась в приемную и через несколько мгновений вернулась со стаканом воды и пачкой салфеток. Сокольский молча взял салфетки и не стесняясь высморкался.
-Вы меня извините, Максим, но здесь я вам не помощник. Поищите другого.
- Хорошо, значит поищем, - неожиданно для себя самого огрызнулся Максим. Вы Юрий Борисович придите в себя. А потом мы продолжим наше общение в более конструктивной так сказать форме. А, если не захотите, то не продолжим, это касается кстати и всех остальных. Сидеть здесь уговаривать я никого не буду.  Через полчаса жду вас всех по новой. И будем общаться только по делу. Кстати, нет никаких доказательств, что Жамбаев что-то кому-то резал. И вы все это знаете. Всё! Вечер воспоминаний объявляю закрытым. Время пошло.
Сокольский с трудом поднялся из кресла. Подскочивший Поспелов помог ему встать. Главред глубоко вздохнул и негромко произнес:
-жаль, что все так сложилось… и тогда и сейчас…. Жаль. Но ничего не изменить в прошлом, а свое будущее вы можете уродовать без меня. Прощайте Максим и всего Вам доброго.
Максим молча проводил взглядом сутулую спину выходящего из кабинета Сокольского.
-Может еще кто желает примкнуть к беженцам? – громко крикнул Подгорный.
 Поспелов молча взглянул на часы, словно отмечая начало получасового перерыва и ни сказав не слова последовал за остальными.
-Потому что нельзя, трам пампам, потому что нельзя, трам пампам, потому что нельзя быть на свете уродом таким – пропел Макс и подойдя к распахнутой двери кабинета с силой захлопнул ее. Гулкий грохот разнесся по всему офису.
Вернувшись домой, Максим долго бесцельно слонялся по расчищенным дорожкам  огромного, с полгектара участка. Чувство душевного опустошения, охватившее его сразу после разговора в редакции, упорно не уходило. В голове словно кипел котел с черной тугой вязкой жидкостью, которая поднималась пузырями мыслей, а те лопались, обдавая Максима невидимыми черными брызгами грязи. И грязь эту было никак не смыть, так как она была внутри.
Оказывается, изменять самому себе это больно. Наверно так же больно, когда тебе изменяет любимый человек. А что бы почувствовала Марина, если бы узнала о всех его похождениях? К чувству досады и разочарования после конфликта с сотрудниками теперь прибавилось и неожиданное чувство вины перед женой. Максим никогда не был сторонником самокопания в своих мыслях и чувствах. «Наш паровоз вперед летит!» - любил приговаривать он, предпочитая оставлять за бортом весь тяжелый груз своих обид и разочарований и еще больший груз обид и разочарований тех, кто не успел увернуться от его паровоза. Однако сегодня в голове Максима словно прорвало невидимую плотину, и сквозь образовавшуюся промоину на него ринулся тяжелый поток сомнений и переживаний.
Максим понимал, что сегодня он попросту сломал об колено весь сложившийся коллектив свое редакции. Вряд ли эти люди уволятся, в городе не так просто найти вакансию, связанную с журналистикой, а в столицу мало кто решится поехать. Но прежней редакции уже не будет, это было очевидно. Не будет ни взаимного понимания. Ни взаимного доверия. Все это он сломал сегодня. Его паровоз промчался вперед, вот только Максим сам очень сомневался в правильности выбранного им пути.  От досады он пнул изо всех сил валявшуюся на дорожке сосновую шишку, но легче от этого не стало ни на секунду.
Мы сами себя в говно макаем и хотим, чтоб все радовались – угрюмо подумал Максим, а я впереди всех бегу с мегафоном по сути… ну не идиот ли?! На сосну рядом с ним сели две сороки и их крики наполнили собой всю округу. Птицы возбужденно перепрыгивали с ветки на ветку, то сближаясь, то вновь несколько отдаляясь друг от друга, а их крики становились все громче.
Я реально глупее сороки, - Макс смотрел на птиц и ему становилось немного легче – те просто живут и радуются. И никого в дерьмо не макают…  Сороки, а вы ложки тырите? – вдруг крикнул Макс, но птицы не обратили на него никакого внимания. Он был слишком далеко внизу, а они были слишком поглощены собою чтобы отвлекаться на какого-то человека. Вот ведь наверняка тырят, с усмешкой пробормотал Максим. Он конечно никогда в жизни не видел сороки, летящей с ложкой в клюве, но сказка, услышанная в раннем детстве, неожиданно всплыла в голове.
Подгорный младший наклонился, поднял с земли еще одну сосновую шишку и сильно размахнувшись кинул ей в сторону расшумевшихся птиц. До сорок он конечно же не докинул, зато потянул плечо, а шишка, ударившись о ствол дерева, упала вниз, обратно ему под ноги. Среагировав на шум обе птицы улетели, а Макс остался стоять посреди двора, потирая разболевшееся плечо.
Постояв немного, он достал из кармана мобильный и позвонил жене. Марина ответила не сразу. Максим уже хотел отключить телефон, когда гудки в трубке сменило молчание, потом послышалось сухое: Да?
Макс почувствовал, что раздражение с новой силой охватывает его, голова становится тяжелой от обилия комбинаций обидных и резких слов, которые он мог бы сейчас сказать Марине, хотя она была ни в чем не виновата. Что означает вот это сухое, ДА? Она не рада его звонку? Учитывая, что они не разговаривали уже три дня после его последнего пьяного загула, это было вполне естественно. Хотя, неужели за три дня она не соскучилась. А если она на самом деле завела себе себе хахаля? Поубиваю обоих. А что если она про моих девок знает? Надеюсь, не о всех. А о ком? Отец, явно в курсе. Хотя, откуда он может знать? Но он может, он все может. Да что ж так все сложно?!
- Привет, Маринка! – как можно жизнерадостнее произнес Макс.

…………
МОСКВА. Сорок две недели до нового года
Тукай внимательно слушал Президента, иногда делал пометки в блокноте.
-послушай, Сергей, мы тут говорили с Батором по поводу предстоящей инаугурации…
- не рано?
Президент недовольно сжал тонкие губы. – не рано. В будущее смотреть никогда не рано,- он протянул руку к фарфоровой чашке с чаем, сделал глоток. -Вся процедура расписана уже давно, там нет ничего необычного. Но, знаешь, Батор предложил провести это все дело не в Кремле взаперти как обычно, а на Красной площади. А что, лето, тучи разгоним, будет так сказать праздник всенародного единения вокруг нового лидера. Как тебе?
-как мне новый лидер? усмехнулся Шоймун, - или эта идея? Владимирыч, хочешь на Красной площади. Значит так и сделаем. А что, кремлевский полк красиво пройдет, барабанщики.
-вот! Хорошо, что ты меня понимаешь, как обычно! - оживился Президент. Так вот самое интересное – Батор предложил такую штуку - он по площади проедет на коне, - он поднял руку – не перебивай, - как Рокоссовский в сорок пятом. Красиво будет! С шашкой, в бурке.
- с зеленым флагом, буркнул Тукай. Президент поставил чашку на стол. Пристально посмотрел на своего давнего соратника, улыбнулся.
-ну почему с зеленым, с нашим, родным флагом и поедет. Хотя флаг, я думаю, уже лишнее. Ты брови то не хмурь, тебе с ним еще работать и работать, Сергей, человека еще многому научить надо…
-галстук одевать? Чему я его на старости лет научить могу =- вспыхнул Шоймун.
- а хоть бы и галстук! Надо будет и галстук сам ему завяжешь, и шнурки на ботинках, - Президент окончательно рассердился. Не вышло у нас с тобой разговора по душам, Сережа, разочаровывать ты меня стал последнее время. Ладно, иди, времени и впрямь еще много впереди, глядишь и ты поумнеть успеешь.
Тукай поднялся, застегнул пиджак, поправил галстук – Владимирыч, ты меня знаешь
- вот именно, что я вас всех знаю, иди! Президент вновь потянулся к чаю, не глядя на выходящего из кабинета министра.
Выйдя на крыльцо загородной резиденции президента, Тукай остановился на ступеньках, поднял голову навстречу мартовскому солнцу, глубоко вздохнул. Сверху раздалось негромкое цоканье – по огромной сосне, росшей прямо у входа в резиденцию пробежала белка. Шоймун улыбнулся – хорошо то как, тепло – сейчас бы с внуками да на рыбалку и шагнул к распахнутой двери лимузина. Когда он садился в машину на лице его не оставалось и тени той мелькнувшей улыбки – это вновь был тот всегда невозмутимый Тукай которого так боялись подчиненные и так ценил президент. Вот только ценил ли его Президент уже в прошлом или продолжал делать это в настоящем, Тукай уже уверен не был.
Сев в машину, он приказал водителю ехать в «Нацнефть». Выехав на шоссе, водитель включил мигалку и через полчаса лимузин уже въезжал в служебные ворота «Нацнефти» - государственной нефтяной компании, которая добывала более 60% нефти в стране. Еще через несколько минут Тукай уже пил кофе в кабинете Рудина. Сняв пиджак и ослабив узел галстука он с удовольствием сделал глоток отличного свежесваренного кофе и причмокнул губами. Рудин, хорошо зная своего старого товарища, нажал кнопку селектора и буквально через минуту помощница внесла поднос с двумя бокалами коньяка. Рудин сделал небольшой глоток и с интересом молча смотрел на своего гостя. Вопросы задавать не было смысла, он знал, что Тукай и так ему расскажет все подробности встречи с Президентом, иначе и смысла не было ему приезжать.
Через несколько минут, когда министр закончил свой рассказ, Рудин все также стоял, опершись на письменный стол и внимательно смотрел на своего друга, не произнося не слова. Потом глубоко вздохнул и наклонившись к селектору приказал принести еще коньяку.  Когда дверь за помощницей закрылась, он сел в кресло напротив Тукая и глядя ему в глаза произнес.
-Сергей, ты знаешь, этот кабинет не прослушивается. Час назад его проверяли специально перед твоим приездом. Но я тебе так скажу, если ОН, - Рудин показал пальцем вверх,- если ОН так решил, если решение уже принято, то уже его не изменить. ОН свои решения не отменяет. А наша с тобой обязанность эти решения выполнять, причем выполнять так, чтобы ОН остался доволен. А то ведь сам знаешь, - Рудин улыбнулся и глотнул коньяка – сколько желающих послужить Отчизне, особенно на высоких должностях. А у нас с тобой друг мой, возраст уже пенсионный. А вот запросы у нас с тобой, отнюдь не пенсионерские, так ведь, друг мой?
- я думаю, друг мой, что деньгами ты не только свои запросы до конца жизни обеспечил, но еще всю семью на три поколения вперед, - огрызнулся Тукай.
Рудин, усмехнулся, потер пальцами кончик носа, -не в деньгах дело. Денег – да, лет на сто хватит, дело в статусе, дело в уважении. Не успеешь ты выйти на пенсию, тебя на второй день забудут. Это ОН будет всегда отцом нации, у него статус от должности уже давно не зависит, с две тыщи восьмого года аж. А нам с тобой в лучшем случае место в совете федерации, где все почетные пердуны собраны.
-а в худшем? Шоймун подался вперед
 -А в худшем – просто тихая, сытая, богатая старость в окружении внуков и правнуков. Ты не представляешь, какая это тоска, Секин залпом допил коньяк, - я давно, еще в начале двухтысячных был на даче у Грэма Вихорова, ты если помнишь, это был первый председатель совета директоров в Газпроме. Его за полгода до этого наш шеф выставил на пенсию. С почетом, с медалькой, в общем, отрезал его от всех дел. Я тогда еще в правительстве работал и понадобилась нам уже не помню по какому вопросу консультация Вихорова. Он еще тот карась был, и многие схемы, им выстроенные, никто до конца понять не мог, а с новым руководством Газпрома он общаться отказывался. Так вот приехали мы к нему на дачу, по тем временам все очень даже неплохо было, такое я тебе скажу поместье на берегу озера. Рыбалка у него там была. Чуть ли не рыбу ему на крючок подсаживал аквалангист чтобы старика порадовать… Рудин немного помассировал веки, словно стирая нахлынувшие воспоминания. Тукай не перебивал. – так вот он с нами вначале вообще говорить ни о чем не хотел. Такой знаешь старикан вздорный, чуть пса на меня не натравил. А потом понемногу разговорились. Он и не сильно желал нам помочь, но ему очень хотелось, чтобы кто-то оценил красоту его схемы. Там действительно все было красиво придумано, он пионер по части оффшоров был тогда. И когда он увидел, что схема нам самим понравилась, что мы её оценили, у него глаза загорелись. Он как будто сам лет на десять моложе стал. Он нам до вечера такого нарассказывал, что Миллер один за полгода во всем этом не разобрался бы.
- старики много знают, на то они и старики – усмехнулся Тукай.
-они… это уже мы! Мы с тобой старики эти – лицо Секина от возбуждения покраснело, - когда я сказал Вихорову, что нам надо уезжать, он за мгновение постарел обратно. Пошел с нами до машины и все повторял, что ежели что нам еще понадобится любая консультация, то он всегда ждет нас в гости, а если понадобится, то и сам к нам приедет. Руку долго тряс на прощанье….  Ты понимаешь, о чем я? Жить он не мог без своей работы, без Газпрома своего. Скучно ему было и тоскливо. Для кого-то за счастье такая старость, в покое и при деньгах, но не для нас с тобой. И не для него. Мы к нему больше не ездили, нужды особой не было, Миллер потихоньку освоился. А Вихоров умер всего через год после нашей встречи, хотя бодрый старик был. Так его с удочкой на пирсе охрана и нашла. Сердце не выдержало такой спокойной жизни. Сердце оно привыкает биться чаще, а иначе оно ломается, вот как!
Рудин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Через несколько секунд он успокоился, потер переносицу и улыбнулся собеседнику. Министр задумчиво смотрел на старого приятеля, потирая палец о палец на правой руке, словно перебирая невидимые четки.
- Да, ты прав, об отставке думать не хочется. Так что же, Игорь, смириться?
Рудин молча развел руками, оттопырил нижнюю губу, от чего лицо его сделалось глупосмешным.
- А, что есть варианты?
- Да вроде и нет особо… Только понимаешь, одно дело на шефа работать и совсем другое на этого… горца. Ему мы ничем не обязаны.
Тукай сделал паузу, не зная стоит ли продолжать опасный разговор. Секин неожиданно засмеялся и озорно подмигнул министру.
- И что ты сделаешь? Пугачевское восстание поднимешь? Или как там его, стрелецкий бунт?
Тукай вздрогнул и уставился на Рудина. Тот неожиданно легко для своего возраста вскочил с кресла и заходил по кабинету широким шагом. Сделав несколько кругов, он подошел совсем близко к министру и медленно, делая большие паузы между словами произнес:
- Сергей, запомни, если ты только где-то хотя бы затронешь эту тему за пределами этого кабинета, то уже через сутки либо окажешься в Лефортово, либо с тобой приключится сердечный приступ.
Кадык министра судорожно дернулся.
- Да, в твоем возрасте сердечко может и пошаливать. Я бы даже сказал, должно оно уже пошаливать. Я вот прям слышу, как оно у тебя неровно бьется!
Тишина воцарилась в кабинете. Два собеседника молча пристально смотрели друг другу в глаза. Наконец Рудин вздохнул и положил руку на плечо Тукая.
- Пойми, мы с тобой двадцать лет уже дружим. И дружим мы с тобой потому, что друг другу не завидуем. Мы вот шли, шли и пришли с тобой, на самый верх пришли, друг мой. Каждый своим путем, где-то помогали друг другу, так?
Не дожидаясь ответа Рудин продолжил.
- Наши интересы с тобой никогда по-крупному не пересекались. У каждого своя пашня. И это замечательно. Но больше так ни с кем быть не может. Это пирамида. Там наверху ОН. Он там один, под ним нас человек от силы десять, у нас все есть, так ведь?
Министр кивнул, но Рудин даже не смотрел на собеседника.
- Есть все, но мы все равно друг друга почти все покусываем, следим чтобы никто выше других не оказался, либо новых чтоб не занесло.
Рудин опять привычным жестом потер переносицу.
-А что говорить про остальных? Они там, где-то внизу. И их уже сотни, а под ними тысячи. И все смотрят наверх, все хотят выше, ближе к нему, ближе к власти, к солнцу, мать его.… Если ты хоть с кем-то своими идейками поделишься, то тебя тут же сольют. Знатное место освободится, он усмехнулся, жаль у меня зять не по этой части, а то можно было бы пристроить.
Посмотрев на опешившего Тукая Рудин захохотал. Шоймун несколько мгновений внимательно смотрел на него, пытаясь понять степень искренности этого веселья, а потом встал и протянул Рудину руку.
-Спасибо, Игорь. Спасибо, что выслушал. И спасибо что ответил. Я тебя понял, похоже, выбора особого у нас нет.
- Ну, Сергей, у нас в стране уже давно выбора нет. Правда и мы с тобой к этому делу руку тоже приложили. Так что грустить теперь поздно, поезжай-ка ты отдохни...
Когда дверь за министром захлопнулась, Секин некоторое время стоял посреди кабинета, раскачиваясь с пятки на носок, потом, приняв какое-то решение, вернулся к своему столу и потянул руку к одному из телефонов правительственной связи.
Полностью роман ГАМБИТ и его продолжение, роман КРЫСОЛОВ можно скачать на ЛИТРЕС.