Преждевременный. Исторический роман. Глава 33

Глава 33. Соловки

Идея посетить Ленинград по переезду Чижевских из Караганды в Москву в 1958 году возникала не раз.
Как-то всё не складывалось – так считала Нина Вадимовна…

На самом деле, под разными предлогами противился Александр Леонидович…

Лишь по истечении шестнадцати гулаговских лет догнала его страшная новость из Ленинграда…

Елена Фёдоровна Якимова, его «Е.Ф.», его Прекрасная Елена, его взрослая, осознанная , но всё равно фантастическая любовь доказала свою верность самым неимоверным образом…
Узнав о его аресте в 1942 году, она покончила с собой…

Многолетняя лагерная жуть не смогла вытравить ни единого штришка из их взрывного романа…
Феноменальная память услужливо, день за днём, предоставляла ему возможность минуту за минутой пережить ещё и ещё раз то сладостное сумасшествие…

Он было попытался, как всегда, проанализировать сильнейший трепет и взаимное притяжение с первых же секунд их знакомства…

Ни тогда, ни потом, в лагере, его гениальные мозги так ни за что и не зацепились…

Единственным утешением казалась ему догадка, что страшное своё решение она приняла не без влияния толики дикой и горячей крови татарских ханов.
Природная сентиментальность, не обузданная более потрёпанными нервами, кроме слёз, порождала ещё ложное чувство вины…

Память-крест о ленинградке Е.Ф. он нёс до конца дней…

Поэтому, когда в июне 1961 года Нина Вадимовна получила приглашение поучаствовать во встрече бывших узников Соловецкого лагеря особого назначения, полюбовно было решено, что поедет она одна.

СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения - тяжёлым катком проутюжил и её судьбу.

Большевистский переворот 1917 года прервал её учёбу в Екатерининском институте благородных девиц…

Долгих семь лет она с семьёй вкушала прелести новой жизни, наивно полагая, что как-то всё наладится…
По-новому ли, по-старому, но… по-человечески…

Когда же терпеть революционный порядок урождённой баронессе Энгельгардт стало совсем невмоготу, она прибилась к группе таких же чуждых элементов, вышедших чёрной зимней ночью 1924 года на лёд Финского залива с твёрдым намерением переждать российское лихолетье в почему-то всегда благополучной Швеции…

Увы, в институте благородных девиц учили чему угодно, только не конспирации…

Их арестовали, судили и, как ярых контрреволюционных элементов, направили в исправительно-трудовой лагерь на Соловки.
Совсем недалеко от Швеции…

Чем исправительная тюрьма отличается от исправительного лагеря?
В тюрьме сидят и исправляются в размышлении, а в лагере работают и исправляются трудом…

На деле же СЛОН оказался ирреальным истребительно-трудовым лагерем…

С 15 века стоит на Соловецких островах Спасо-Преображенский Соловецкий монастырь, основанный преподобными Зосимой, Савватеем и Германом.
На момент закрытия новой властью в 1920 году это был один из самых крупных и почитаемых монастырей России.

Даже водопровод на островах учинили на послушаниях муравьи-монахи.
Остатки его целы до сих пор, всё же остальное вывезено на материк.
Одних драгоценных камней, золота и серебра, судя по чудом спасённым архивам – сто пятьдесят восемь пудов…

А в 1923 году сожгли и сам монастырь…

Потом вдруг большевики заметили, что большую часть года Соловки отрезаны от внешнего мира, а буржуазного мусора-то в этом самом внешнем мире - изрядное количество – куда бы его свалить?

В том же 1923 году осквернённые и обезображенные Соловки были переданы в ведение ГПУ для организации там исправительно-трудового лагеря особого назначения.

И потянулись туда со всей необъятной России на исправление особые элементы: эсеры, меньшевики, анархисты, дворяне, духовенство, кулаки, бывшие чекисты, белогвардейцы, уголовники…
 
Численность заключённых с 2557 человек в октябре 1923 года выросла до 53123-х человек в январе 1930 года.

Любимец большевиков С.М. Киров в приветственной речи по случаю пятнадцатилетнего юбилея ВЧК ОГПУ так выразил отношение Советской власти к ГУЛАГу:
«Карать надо по-настоящему, чтобы на том свете был заметен прирост населения, благодаря деятельности нашего ГПУ!»

Эту задачу вождя питерского пролетариата успешно, с животным рвением, решали руководитель Спецотдела ГПУ Глеб Бокий, его наместник на Соловках Ногтев, а также многочисленные держиморды на местах…

Заключённые занимались в основном лесозаготовками, пока был лес – на островах, потом – на материке.
Собственно, за границу лес оттуда уходит до сих пор…
Кирпичный завод, добыча торфа, лов рыбы…

Некий породистый заключённый-взяточник Френкель, озаботясь, конечно, шкурными интересами, предложил в 1926 году перевести СЛОН на самофинансирование…

С того момента нечеловеческая эксплуатация зэков пролилась на ОГПУ золотым дождём.
Автор идеи - немыслимое дело – был досрочно освобождён, награждён и признан своим…

От заключённых требовали обязательного выполнения неподъёмного плана.
За нарушение оставляли на ночь в лесу: летом на съедение комарам, зимой на мороз…

Меры понуждения к ударному труду соответственные: от сокращения переписки с родными и урезания пайка до штрафного изолятора на Секирной горе и расстрела.

Это официально.
Неофициальные же методы перевоспитания напрямик зависели от фантазии надсмотрщиков, как правило, бывших своих.
 
Тут и вычёрпывание озера ведром из одной проруби в другую, и лихой, со свистом и гиканьем спуск полураздетых зэков по обледенелой лестнице, аккурат в 365 ступеней, с Секирной горы…

За десять лет такой перековки с 1923 по 1933 годы в стылую Соловецкую землю полегли 7500 заключённых.

Естественная убыль…

Но были и массовые расстрелы…

Лагерный пёс Блэк, по рассказам очевидцев, всегда выл, когда конвой уводил на расстрел очередную партию…

Что-то, видно, переклинило в собачьей психике, когда Блэк, осипнув однажды от беспрерывного воя, не выдержал, порвал цепь и навсегда исчез в лесу…

В 1928 году под нажимом своих профсоюзов правительства США и Великобритании приняли решение не покупать строевой лес у Советской России, так как по тайным запискам зэков-лесорубов за границей стало понятно, как этот лес достаётся.

Социнтерн прислал комиссию, в которую входил и Максим Горький…

Лагерное начальство, разумеется, подготовилось…
И настолько хорошо, что великий пролетарский писатель в отчётной статье «Соловки» воспел романтику лагерной жизни, превращающей преступников и врагов Советской власти в примерных строителей нового общества.

«Соловецкий лагерь особого назначения, – пишет в статье буревестник революции, - не “Мёртвый дом” Достоевского, потому что там учат жить, учат грамоте и труду. Мне кажется, вывод ясен: необходимы такие лагеря, как Соловки…»

Послужив полигоном для обкатки принципов гулаговской системы, в 1933 году СЛОН был расформирован, а заключённые, аппарат и имущество переданы Беломорско-Балтийскому ИТЛ.

Главным детищем этой одиозной структуры и стал Беломорско-Балтийский канал, исправно работающий и поныне...
А это - 221 километр: из них – искусственный канал 40 километров, 19 шлюзов, 15 плотин, 12 водоспусков, 49 дамб, электростанции, посёлки…
И всё это за год и девять месяцев…
Истребительно-трудовые лагеря…

«Ну, и зря ты не поехал», – заявила Нина Вадимовна после приветственных поцелуев на перроне Ленинградского вокзала…

Процедура встреч, равно как и провожаний, надо сказать, довольно редких, всякий раз вызывала у обоих слёзы умиления.
«Расставанье – маленькая смерть…»
Чересчур много оба теряли, куда как меньше находили…
Потерять друг друга боялись панически…

«Вот как, профессор, ваша наука объясняет избирательную способность памяти приглушать плохие воспоминания и оживлять приятные…

Про ужасы теперь там мало что и напоминает - природа, монастырь, туристы…
 
Ты представляешь, стою на краю полуразрушенного погреба, в котором догнивают две огромные бочки, вот пахнет каким-то то ли пивом, то ли квасом - и всё!
Умом понимаю, что за столько лет ничего уж не осталось, а вот пахнет - и всё! Это что?! А, профессор?»

Александр Леонидович не спешил давать пояснения, только улыбался и сильнее прижимал к себе руку враз помолодевшей супруги…

«А белые ночи всё-таки чудо!" – продолжала щебетать Нина Вадимовна.
"Теперь после них неделю буду отсыпаться. А ягод сколько, а грибов!
Ты знаешь, как мы там чернику и голубику собирали?!
На ходу: пальцы веером растопыриваешь и гребёшь ягоды с кустов…
Не-е, не посидишь, комары сожрут!
Ну, местные, конечно, в сетках, и у них скребки специальные, не пальцами…

Представляешь, земли-то с мохом – на тридцать-пятьдесят сантиметров, потом скала, а всё растёт!
Прохладно было, как обычно, но дождя не было, Бог миловал…
 
Ой, слушай! Иду по монастырю, кельи, кельи, трапезная, двери деревянные, старинные, прочий антураж соответствующий.
Вдруг за поворотом – бац! Коляска детская!
Я от неожиданности остолбенела.
Потом вижу - пелёнки сушатся…
Живут, понимаешь, в кельях! То ли реставраторы-добровольцы, то ли местный народ…
 
А в одно оконце из башни выглянула – глядь, корабли военные, небольшие такие катера, три штуки.
Я их, как заправская шпионка, зачем-то сфотографировала, увидишь на фотках…

А экскурсоводов лучше не слушать: враги сидели - и всё тут!

Ну, вот я: да, урождённая баронесса, да, арестована при попытке нелегально перейти границу и всё такое…
Ну, так до семнадцатого-то года мне такая идея и в голову прийти не могла!
Так почему же я враг?!»

«Успокойся, голубушка! Ты – друг, друг…»

«Да ну их!»

«И много вас, собратьев по несчастью, было?»

«Ты знаешь, много… Несмотря на то, что тридцать с лишним лет прошло, а, видно, уж те, кто выжил, тот живучий…

Звучала в официозе цифра – сорок тысяч там полегло…

Представляешь, некий нелюдь из НКВД по двести-двести пятьдесят человек в день лично сам из револьвера расстреливал…
А уж сколько всего перековали – помалкивают…
 
Ой, вспомнила!
Потрясающая картинка: каменный, запаянный гроб на четырёх пушечных ядрах с телом последнего Кошевого Запорожской Сечи…
Тоже на фотках увидишь… Впечатляет!

А, вообще, туристов – море! В том числе иностранцев.
Вот этим бы теперь надо заниматься! Глядишь, и денежки на реставрацию появились бы…»

«Заботушка ты моя!»

«Там такой кораблик с материка ходит…
Что-то около шестидесяти километров всего, но на землю потом ступаешь походкой пьяного боцмана…

А на материке – серо-каменный городок Кемь…
Говорили, будто Пётр Первый на вопрос, куда ссылать смутьянов всяких, ответствовал: «К ****и матери!»
Оттуда, мол, и пошло: Кемь да Кемь!
Я тебе оттуда вяленой корюшки привезла, там всё ею пропахло…»

«Какое счастье, – думал Александр Леонидович, - что она не озлобилась…
Ведь как ни крути, а двадцать четыре года жизни у человека ни за что ни про что отняли… Треть жизни!

Что ты с нами делаешь Родина–мать?!»


Когда я уходил в безбрежность
По сжигающим пескам пустыни,
Ты принесла мне сердца нежность
И чистые духа святыни…
Изуродованный, ничего не вижу,
Не слышу, не понимаю;
Только чувствую: ты ближе и ближе,
Ты – весь мир мой до самого краю…

А. Чижевский


Продолжение следует...