Я-дочь офицера ч. 26 Все хорошее проходит быстро

    Все хорошее проходит быстро.
Пролетел и наш такой долгожданный летний отпуск.
Ещё вчера, возможно позавчера или ещё неделю назад мы купались в Оке, плыли по Волге в фильянчике или на вечернем прогулочном теплоходе, любуясь неповторимо прекрасными  волжскими закатами.
  Да! Незабываемые вечера! Неповторимые...!
   
 А говорят, что нет рая на земле...   Но..,  семейные посиделки в нашем старом  яблоневом саду..!
  Представьте: тихий летний вечер,  сад тридцатилетних яблонь, развесистых, мало - ухоженных, впрочем как и все прочее в бабушкином саду, - и разросшаяся малина заполнившая все свободные уголки сада, и сочная, вполне вольготно чувствуюшая себя крапива у забора, и вкрапления дивных цветов в глухой траве и, в местах бывших шикарных клумб , опять же перемежающихся с кустами смородины и крыжовника.
Потянешься  бывало к лилии и вскрикнешь от неожиданного укола, и облизываешь красную капельку, уже в который раз оставленную колючкой ревнивого крыжовника.
     И ещё..., ещё совершенно особый дух этого летнего сада, впитавший в себя и запахи всего растущего  нём, и спелого уже с налитыми соком бочк'ами белого налива, и тончайшим ароматом  давно опавших спелых мелких груш, в обилии устилавших подножье груши-дички, когда-то ещё при застройке дома принесённой  дедушкой из леса, да и серебристой полыни, которую бабушка ни в коем случае не позволяла скашивать, считая это растение целебным.
А к вечеру..! К вечеру вдруг напоминали о себе мои любимые флоксы, неприхотливые, потому росшие  во множестве так.., сами по себе в старом нашем саду, они  раскрывали свои нежные лепестки, источая тонкий, чарующий  аромат.

      Но сердцем всего этого зелёного царства, наглухо отделенного высоким  дощатым забором от внешнего мира и всякого любопытного взгляда, была беседка, скрывающая в себе старый, но весьма добротный, изрядно потёртый кожаный диван, занимавший по сути всю беседку и открывавшийся фасадом к не менее старому  с резными ножками,  по виду дорогому когда-то столу с  несколькими стульями.
    Лишь один из которых и остался от всего бывшего комплекта и подходил по виду и качеству к этому антикварного вида столу.
На нём, этом примечательном стуле, бывшем дедушкиным, уже давно никто не сидел, так, не сговариваясь, все члены нашей большой семьи обычно занимали другие места, бывшие  своими, привычными ещё при жизни дедушки.
Приносили старый, "главный" самовар, на углях, "заправляла"  всегда которым бабушка, - она наливала  крепкую ароматную заварку из маленького, с едва заметной трещинкой на крышечке фарфорового чайничка и, как-то удивительно собранно, степенно, неспешно  отворачивала краник самовара,  наполняла наши чашки .   Кипяток, медленно, журча, заполнял их, меняя постепенно цвет содержимого с густо - густо тёмного до янтарного.
   Мы же завороженно смотрели на весь этот такой знакомый, но всякий раз неотразимо - привлекательный процесс, который удивительным образом успокаивал и приносил умиротворение  каждому из нас.

      А летний вечер был обычно в той его поре, когда  уставшее за день солнце, медленно склоняясь к горизонту, будто  ласкало своими, ставшими особенно нежными лучами, и наши лица, и руки, переходя  на листья яблонь и рассыпясь на бесконечное множество мелких искрящихся лучей, проникало в самый потаенный уголок сада, высвечивая и лаская каждую травинку в нем.
   Что ещё более усиливало ощущение благоденствия и счастья.

  Мужчинам, - моему отцу и дяде Васе обычно подавалось что-то сытное,  а нам - сладости. На столе в простой стеклянной вазочке  с выпуклыми разводами и красиво изогнутыми краями на высокой ножке, (помню и цвет её, - розовая),  лежали  карамельки,  которые по вкусу замечательно сочетались с горячим чаем,  часто бублики или сушки и три - четыре вида  пряничков и печенья.
Сдобренное стоявшим тут же на столе вологодским маслицем, оно, печенье это ничуть не уступало  самому изысканному пирожному.
Особой же гордостью бабушки было её неповторимое по вкусу варенье, - и лечебное малиновое, и  крыжовниковое, и ревеневое, и чернично-земляничное, из ягод собранных в родном Болдино.
  Но! Самым изыскаеным лакомством такого сорта было для меня варенье из тертой рябины. И сладкое, и с лёгкой, едва уловимой горечью и кислинкой варенье это по сей день остаётся для меня самым любимым.
Да, и за ягодами далеко никуда ходить не надо было: три красавицы рябины  посаженные ещё моей мамочкой и её братом Николаем в отрочестве у самого дома, в изобилии награждали нас и своей красотой, и полезной ягодой.

   - Ну вооот! - как всегда неспешно, растягивая слова, передавая мне мою чашку с ароматным чаем, начинала беседу бабушка.
 - Уедешь ты, Светлана, опять в Германию - то. Да и письма , чай, вряд ли часто будешь нам писать...  Разве - что открыточку какую пришлешь к празднику-то? Пришлешь, ай нет?
- Что ты говоришь? Я тебе каждый..., каждую неделю писать буду, - уверенно отвечаю я, тогда двенацатилетняя девочка, бабушке, искренне веря , что только так, а не иначе и буду поступать.
- И ты, Тоня, обращаясь уже к моей маме, - говорит бабушка, - и ты  почаще пиши. Эти - то, обводя рукой сидящих за столом своих уже давно взрослых детей, - хоть как - никак, трудно иль легко, а при мне.
В вы с Николаем... И бабушка, запнувшись на мгновенье, вытирая уголком платка катившуюся из её глаза слезинку, - продолжает.
- Все жду весточки-то от вас, все почтальона выглядываю, а то ведь думаю, что может прозевала.
Да зима ли, дождь, а шаль накину да к воротам, к почтовому ящику почти бегом, - нет ли там чего. Да... вот так... Ведь не дома живёте, страна чужая, далекая...
- Ну, это вы зря... Зря переживаете, мама, - успокаивает тёщу мой отец - обстановка вполне спокойная, мирная.
Мамочка, сидящая рядом с бабушкой, наклоняется к ней и нежно целует .
- И верно, что переживать о нас нечего.
Есть у тебя, о ком переживать., вон Софью нам замуж надо отдать да и Зоя на выданье ...
     Зоя..., - будто  ворча, с притворно - сердитым выражением лица, но с нежностью и любовью в глазах, скрыть которую было невозможно, обращается бабушка к своей младшенькой Зое. 
-  Зоя! Дак, чай, Юру своего из армии ждёт, не дождется. Всего-то полгодика и осталось. На других-то и не глядит поди.
Зоя, девятнадцатилетняя красивая девушка с роскошными косами, тянувшая руку к вазочке с крыжовниковым вареньем, в мгновенье забывает о нем. Зардевшись до самых корней своих пружинисто - кудрявых волос она умоляюще смотрит на мать.
 -Да ну, мам, чей-то уж сразу замуж?
 --Да разве сразу - то?  Уже поди с класса восьмого у вас любовь-то. Да разве не так? - с заговорщеским видом глядя на нас, говорит бабушка.
 - Да ну вас! Вась, пошли - ка лучше патефон принесем. - обращается Зоя к старшему брату.

     Патефону, привезённому отцом из Германии ещё в самые первые послевоенные годы, не смотря на существование уже в то время  разнообразных транзисторов, конечно же, отдавалось предпочтение.
   
       Тихо, мирно, по-родственному велась неторпливая беседа. Вновь возвращаясь к оказавшейся тогда главной семейной проблеме
- А ты, Софья, что вот себе думаешь? - вновь сердится бабушка, - чем тебе Володя не хорош? Парень работящий да и лицом, и ростом вышел... Глядиии! Досидишься в девках- то!
Софья не реагировала никак.
- Передай - ка мне,  Светочка, вазочку с сушками, мило улыбаясь, обращается она ко мне.
- Говорю же вам, что ваши дочери все - красавицы, заступается за свояченицу отец, - женихов у Сони хватает, вот она и выбирает... И Володя видно не её судьба.
- И то правда... - вздыхает бабушка, - судьбы своей не миновать.  И после затянувшейся паузы.
-  Судьба..., да против неё не пойдёшь.
 Когда же теперь приедете? 
Отпуск -то не скоро небось? - обращается она к отцу.
- Не знаю, мама.  Не знаю... Только летом теперь вряд ли дадут.  Вряд ли скоро.
  Никто тогда не предполагал, что все наши планы будущей жизни через пару месяцев рухнут, все переменится в корне, и причиной тому будет конечно же профессия моего отца, так изменившая вскоре и мою жизнь, жизнь дочери офицера.
   Но сейчас..., сейчас был восхитительный летний, такой тихий, упоительный вечер и слегка поскрипывая, звучали любимые всеми старые виниловые пластинки. "О, Голубкааа мояяя ," - как обычно, вкладывая много чувства и драматизма, пела мамина любимая ещё со времён войны Клавдия Шульженко.
- Поставь-ка, Зоя, "Три года ты мне снилась", пожалуйста. просила сестру Софья.
- А про мою. " Сирень - черёмуху не забыла", - напоминала о полюбившейся ей давно песне бабушка Ефросинья.
     И вновь, и вновь звучали неповторимой красоты мелодии, звучали наполненные глубоким чувством и смыслом слова. И тихонько кивала головой бабушка, думая о чем-то своём, далеком, и молча улыбалась красавица Зоя, сидящие в беседке остальные члены семьи тихонько обсуждали скорый наш отъезд.
      Все больше сгущались сумерки. Скрывшееся  за горизонтом солнце напоминало о себе лишь малиновой полосой закатного неба. Упало, глухо ударившись о землю, очередное спелое яблоко белого налива.