Планёрка

Шли нелёгкие девяностые.
Понедельник. Сотрудники государственного учреждения собрались на еженедельную планёрку.
В зал заседаний медленной тяжёлой походкой, громко и тяжело дыша, входит начальник. Вернее – начальница. Грузная, пожилая, с нездоровым румянцем на полных обвисших щеках. Ярко-розовая помада делает ещё шире крупные губы с недоволь-брезгливым изгибом. Над круглыми выпуклыми глазами голубые тени до самых бровей. В высоком начёсе пересушенных осветлённых гидроперитом волосах прячется чёрная заколка в виде банта с белым кружевом и голубыми стекляшками.
За ней, как всегда ни на кого не глядя, мелко семенит и с трудом удерживает в руках высокую стопку толстых папок вечно испуганная секретарь Галина Ивановна. На фоне крупной, в рюшах, брошках, перстнях и длинной до пола юбке начальницы, маленькая худенькая Галочка выглядит старшеклассницей, что трясётся от страха за невыполненное домашнее задание.

Все работники аккуратно разложили на столах записные книжки, судорожно сжали в руках авторучки и дружно опустили взгляд. Казалось, что никто не дышит. Начальница медленно садится и недовольным прищуренным взглядом обводит притихших подчинённых. Затем, опираясь на ладони также медленно встаёт и… поднимая до уровня груди увесистую стопку папок, которые принесла секретарь, резко бросает на стол. Какая-то сатанинская злоба терзает её душу, изводит и наконец-то выплёскивается:
- Дебилы, уроды, над вами вся область смеётся…, – перечень ругательств, оскорблений и, накаляясь, громкий голос с присвистом от тяжёлого дыхания, переходит в дикий первобытный крик. Через несколько минут срывается фальцетом. Дойдя до наивысшей точки накала, в самый кульминационный момент срывается дыхание, превращая разъярённую истеричную фурию в беспомощную огромную рыбу, которая задыхаясь, бессильно открывает рот на берегу и глаза её при этом ещё больше выпячиваются. Секретарша Галочка привычным движением протягивает, внезапно ставшей беспомощной начальнице, ингалятор. Та, брызнув несколько раз себе в рот лекарство, глубоко после этого вздыхает. Затем поднимет правую руку и выставляет указательный палец с коротким, покрытым ярко-розовым лаком, ноготком.
– Не дождётесь, – и водит пальцем из стороны в сторону. Устало опускается на стул, и планёрка начинается. Уже относительно спокойно, конечно, в сравнении с первым актом.
 
Во втором акте, как извинением за хулиганское поведение в первом, звучат жалобы на трудное руководство и, в частности, на затраченное здоровье и силы сохранить коллектив от сокращения и добиться в срок выплаты заработной платы.
Часть коллектива, расслабившись, подобострастно кивают в знак согласия головой, другая продолжает сидеть с опущенным взглядом, не выражая никаких эмоций.
В третьем акте быстро решаются производственные вопросы.
Начальник и секретарь уходят.
 
Из дальнего угла зала слышатся всхлипывания Натальи Николаевны. Она недавно появилась в нашем коллективе. Из переселенцев. Специалист высокого уровня, бывший преподаватель столичного республиканского ВУЗа, имеющая учёное звание доцента, волей судьбы оказалась в глухой провинции русской глубинки. Но, как всегда в маленьком городке, за имеющимися уже начальниками, а также их детьми, невестками, племянниками и другими родственниками, пришлось такому крупному специалисту довольствоваться одной из самых низких должностей государственных служащих. Она не роптала. В период безработицы и в силу трагично сложившихся семейных обстоятельств, была предельно счастлива и этому скромному месту, но её утончённая интеллигентная натура не могла смириться с хамством руководителя.
 
Это не нравилось никому и каждый в момент, когда начальница задыхалась, тоже задерживал дыхание, как бы помогая… Ну вот ещё… чуть-чуть.
Но… «не дождётесь» …  и ничего не оставалось делать, как продолжать работать под беспардонным руководством и терпеть неслыханную грубость. Тем более в этой организации действительно регулярно и без задержек выплачивали неплохое жалование за, в общем-то, совсем несложную работу.

– Ты должна научиться устанавливать психологическую защиту. Ну, например, мысленно поставить между вами зеркало, или представить себя в хрустальном куполе, – учили Наталью Николаевну коллеги.
– А я её всегда представляю лягушкой, и настолько реально, что вместо ора слышу только кваканье, – советовала, грустно улыбаясь, другая.
– Я мысленно наряжаю её клоуном. Надеваю колпак, красный нос и рыжий парик.
– В этот момент занимаюсь складыванием чисел.
– А я читаю молитвы.

Вспоминали стихи, номера телефонов, складывали руки в замок, держали фигу в кармане. Кто-то в воображении возводил вокруг себя кирпичную стену и представлял, как ругательства, отталкиваясь от стены, летят назад и острыми стрелами вонзаются в начальницу. Та корчится от боли и… это казалось справедливым… Некоторые носили в карманах соль. Одним словом, каждый как мог старался отвлечься и оградиться от негатива распоясавшегося руководителя-хулигана.

Наталье Николаевне объясняли, что смиренное молчание есть лучшее, что они могут противопоставить хаму-начальнику. Её истеричные вопли на планёрках по понедельникам не что иное, как энергетический вампиризм и если она довела кого-то до слёз, то подпитка увенчалась успехом.
- Поэтому, – учили, – думай о чём хочешь, считай, пой, представляй её хоть чёртом, но не поддавайся и не плачь. Не корми её! Короче, абстрагируйся всеми доступными методами.
– Средневековье какое-то, – Наталья Николаевна, удивлённо покачивая головой, клала руку себя на грудь, не подозревая, что в данный момент она также в энергетическом смысле перекрывала доступ отрицательным импульсам.

Через месяц она написала заявление об увольнении. Коллеги не поняли и не одобрили, уговаривали смириться и остаться. Вздыхали, жалея:
– До чего же трудно жить интеллигентным людям! – считали её культурной, скромной, образованной. И очень слабой: не стерпела, не приспособилась, не понимая, что приспосабливаясь к грубости, хамству, люди деградируют, становятся ущербными и загоняют себя в тупик личностных проблем.

А сами по-прежнему, любыми путями старались принять и смириться. По доброй воле находили в данной работе свои плюсы, загоняя себя, в результате постоянного нервного перевозбуждения в хронический стресс с вытекающими последствиями. И продолжали возводить психологическую защиту от страшно токсичного руководителя в виде кирпичных стен, хрустальных куполов и носить соль в кармане.
А после планёрок, совещаний, вызовов на «ковёр» пили большими дозами успокоительные настойки, и каждый воскресный вечер приносил тоску и вызывал бессонницу: завтра с утра планёрка...