В жизнь. Запись 7. Глава 3

Глава 3. Пакетики, пакетики упали со стола
Стало душно и Лена из церкви вышла. На церковном дворе появились маленькие гимназисты с прутьями вербы, перевязанными голубыми ленточками. Лена удивилась, потому что случилось это уже давно, когда она еще была маленькой, а теперь гимназистов не было. Но как и тогда, они стали хлестать ее вербами по ногам. Она отбрыкивалась, от прутиков в разные стороны отлетали пушистые нежные почки, а мальчики били и приговаривали:
- Вербы хлёст, бей до слёз.
Но больно почему-то всё-таки не было.
Откуда-то, издали, наплывал колокольный звон. Звон был необычный, глухой, будто колокольный язык облепили тестом.
И тут Лена явно почувствовала, что чулки с ее ног поползли вниз.
«Резинки лопнули!» - подумала она, ещё раз взбрыкнула и отчаянно уцепилась за голяшки.
= Миша! - жалобно закричала Лена, - Миша!
Но голоса не было и Миши не было.
Мальчишки хохотали, а колокольный звон стал бить по ушам. Тогда Лена догадалась, что спит. Чтобы проснуться она плотно сжала веки, поморгала с закрытыми глазами и действительно проснулась.
Придерживая повисшие на одном ухе очки, не выпуская из другой руки ленино одеяло, склонилась над ней Кис-кис, рядом, зажав друг друга в объятиях, умирали со смеху две Малявочки, а у дверей деловито была оловянной ложкой о металлическую миску чернобровая Маша Смагина.
- Ты всегда такая драчливая? - спросила голенастая рыжая Аренкис, водружая на нос очки.
Лена быстро села на край постели. Деревянный щит скрипнул, щелкнул, приподнялся и вместе с тюфяком полез с козел. Лена едва успела вскочить и на лету подхватить постель.
Малявки присели, замерли и схватились за животы.
- Ой, девочки! - смущенно протирая кулаком заспанные глаза, сказала Лена. - Я нечаянно, мне такое приснилось!
- Ничего себе, приснилось, - серьезно ответила Кис-кис, привычным движением приглаживая на затылке рыжий вихор. - А если бы очки разбила, что я тогда?
Маша повертела в руках миску, сказала: - Живей, живей! - И ушла.
В умывальной теснилось с десяток девчонок. Кто не успел еще подойти к умывальникам, совал через головы других под кран руки и, утираясь на ходу полотенцем, - убегал. На полу были лужи и те, кто не надеялся на подошвы, сбрасывал обувь в передней. Брошенные, как попало, лежали рядом ощерившиеся ботинки, тапочки, сквозь которые светился пол, туфли со стоптанными каблуками и картонкой, вылезавшей из дырявых подошв.
- Нахлюстали, как свиньи, - закричала босоногая дежурная, - что я вам, прислуга буржуйская? Турки зловредные!
- А турки что ли не люди? - возразила Варенец, смахивая полотенцем брызги с яловых сапог.
- Были б люди — греков не трогали.
- Да греки сами навязались, чтобы турецкую революцию прихлопнуть. Тоже мне шибко грамотная. Ума палата.
- Какая есть, чтоб поумнеть на кепку не рассчитываю, - съязвила  дежурная, намекая на то, что Варенец носила кепку.
Варенец повернулась, дала дежурной подзатыльник, пообещала еще  помчалась в столовую.
- Я тебе припомню! - зашипела дежурная, схватила мокрую тряпку и стала выгонять девчонок из умывалки.
- Психа! - закричали девчонки с визгом выскакивая в переднюю.
- Ты что, сбесилась, Зойка?
- Вы еще до обеда проклаждаться1 тут будете, - заорала дежурная. - Вставать раньше надо. Засони!
Похрустывая сахаром, Лена со вкусом потягивала чай суррогат, поглядывала на расползающиеся в металлической кружке радужные жирные разводы и думала: - это даже хорошо, что суррогат, из которого из котрого изготовлен чай, содержит в себе жиры. От жиров люди полнеют.
«А сегодня ведь уже завтра! - вдруг подумала Лена. - Вчера я думала: «Что будет завтра?» А завтра уже сегодня. И каждый вечер буду ждать завтра. И каждый день будет уже сегодня. И каждый день что-нибудь будет новое. И я тоже, хоть немножко. А чем-то новая. А что будет сегодня?
Звонок оповестил о начале работы.
В мастерской галдеж, хуже чем в классе, пока еще не вошел учитель. Девочки стоят гуськом у дверей коморки, заставленной столом. На столе горы нарезанной прямоугольниками коричневой бумаги.
- Это заготовки, - объяснила Стёпка, - видишь, с одной стороны уголок оставлен для заклейки дна.
Стёпка — красивая девчонка. Глаза у нее большие, карие, ресницы густые, черные, о каких Лена и не мечтала. Тёмная стрижки отливает золотом. А Стёпка она потому, что Стёпина по фамилии.
- Новенькая? - спросила девушка, выдававшая заготовки. Она дала Лене совсем маленькую стопку заготовок и гладко остружанную палочку.
- А больше нельзя? - спросила Лена.
- Больше — когда научишься.
- Получила и иди. Тоже ещё, вытрущается! - сказал кто-то грубым голосом.
- Помолчи, Настя, девчонка работать хочет, не ленивая, как ты, - возразили ей.
- Интерес большой пакеты для буржуев лепить. Нам в них нечего покупать.
- А кормят тебя тоже буржуи? - немного картавя, спросила девушка в красной косынке, одетая, как Маша Смагина в синюю блузу с комсомольским значком на груди.
«Сознательная!» - буркнула Настя и пробурчала ещё что-то, отчего кто-то хихикнул, кто-то зашептался, а девушка в синей блузке покраснела и опустила голову.
- Студно! - возмутилась Кривцова. - У Ревекки во время погромов вырезали всю семью, а ты… мы здесь все одинаковы. Национальность не при чём.
В очереди стало тихо.
Лена подошла к Маше Смагиной. Откуда-то выскочила одна из Малявочек и стала умолять Машу, чтобы она отдала Лену ей в обучение.
- А места тут хватит! - суетилась она, отодвигая горку готовых пакетиков. Но горка рассыпалась, пакеты полетели на пол, Малявка стала их подбирать и вид у неё был очень расстроенный.
- Клея многовато, - сказала Маша, просмотрев пакеты. - А этот почему с дыркой? Нужно ближе уголок подклеивать. В Инструкторы рано тебе ещё. Как твоё имя?
- Я — Феня, а она Сиклита. Только она имени своего страсть не любит, я её просто «эй» говорю.
- Сиклитикия, - есть такое имя,  - сказала Маша.
- Я не хочу Сиклитикией быть, - сказала другая Малявочка, - девочки дразнятся.
Маша подумала.
- «Эй» тоже нехорошо. Я тебя Ией звать буду. Есть такое имя. Ийка, согласна?
 Рядом сосредоточенно работала Гаянэ. Маша её работу похвалила. Гаянэ засияла, откинула локтем назад чёрную косу, сказала мягко растягивая слова, стараясь, произносить их правильно, по-русски.
- Не умею ещё. Медленно получается.
-Научишься и побыстрее.
За соседнем столом чей-то звонкий голос запел:
- Пакетики, пакетики упали со стола,
Упали и рассыпались, ах, нескладёха я.
Эх, раз, что ли, да ещё два, что ли,
Понаклеим, понаклеии пакетиков поболе».
В мастерской стало весело. Девчонки подхватили частушку: «Эх, раз, что ли…»
«Непорылов предлагает золоты браслетики,
Ты меня не соблазнишь, мне милей пакетики.
Эх раз, что ли, да ещё раз, что ли….»
- Это всё Лелька сочиняет. Вон стоит, русая, - сказала соседка Лены, девчонка у которой шея была как магнитом притянута к левому плечу.
- Бедная, - подумала Лена, - как трудно жить с такой шеей.
И только хотела она взглянуть на Лельку, как кто-то втолкнул в дверь мастерской Вальку Симкину. Валька недовольно осмотрелась, подмигнула, притопнула и пошла плясать под цыганочку, подвизгивая и толкая девчонок. Все бросили работу, стали глазеть на Вальку.
- Безобразие! - крикнула Маша, схватив Вальку за руку и выволокла за дверь.
Работа в мастерской разладилась. Ревекка ходила между столами, восстанавливая порядок, но событие продолжало всё-таки обсуждаться.
- Это Зойка её втолкнула, дежурная по общежитию. Ох, и вредная!
- Валька вчера поздно пришла. Небось решилась отоспаться, а Зойка её половой тряпкой по морде. Эта всё может. Зверь, а не девка. Видали, как у Вальки вся морда разрисована? - оживленно говорила девчонка с маленьким личиком, чем-то напоминающим птицу.
- Фонари у неё, - авторитетно заявила Варенец, - Ты, Хорек,  плохо разбираешься.
-Прекратите глупые разговоры, - сказала Маша, появляясь в дверях. - Из печального события устроили фарс.
- Сама ты фарш! - пискнул кто-то насмешливо.
- Кто сказал? -  грозно спросила Маша. Её широкие брови сдвинулись, зашевелились, как две черные гусеницы.
- Учительша! - крикнули с дальнего стола.
Маша хотела что-то сказать, но неожиданно расплакалась.
-Уа… аа… - передразнил кто-то, но послышалась крепкая затрещина и голос сорвался.
Маша быстро вытерла слезы, сказала:
- Без драки, пожалуйста! - и быстро вышла.
Все заговорили сразу.
- Ты что рукам волю даешь! - ныла Хорек, растирая затылок. - Я Ивану Егоровичу пожалуюсь.
- Жалуйся кому хочешь. Только прежде скажи, за что получила. Шакал!
- Я скажу. Я пошутила, а ты кулаками.
- Не ной, ещё получишь! - презрительно отворачивается от нее Варенец. - Думаешь это легко, босячек вроде тебя и Вальки к труду приручать?
- Ну, а вы все! - кричит она на всю мастерскую. - Закудахтали, как индюшки. Кто за вас работать будет, боженька?
- Правильно. Давай поднажмем! - поддерживает Кис-кис. - Кто сознательный.
К Лене подходит Ревекка, собирает заготовки, быстро, быстро, работает пальцами и заготовки ровной лестничкой отъезжают друг от друга. Тогда она кладет их на стол, поглаживает деревянной палочкой, и когда между лестничками образовывается нужное расстояние — показывает, как нужно накладывать клей.
Лена работает с увлечением. Ей хочется сделать всё поскорей, чтобы получить следующую партию, но пальцы не слушаются, лестнички не получаются, вместо того начинают разъезжаться в сторону заклеенные боковинки.
- НЕ спеши, - говорит Ревекка. - Раскладку двумя руками делают. Когда клей подсохнет.
Лена благодарна Ревекке за то, что она говорит тихо, так что никто не обратил внимания на её неудачу, и вспоминает, как в детстве её шутя называли «Самашка» за то, что кричала: «Я сама, сама», когда взрослые хотели ей чем-нибудь помочь. Мама рассказывала, как Лена, однажды не разрешила взять себя на руки, когда нужно было перешагнуть большую лужу, кричала «сама, сама», разбежалась, чтобы перепрыгнуть и плюхнулась прямо в грязь. А когда её отмывали дома, она тоже кричала «сама», добилась, что её дали губку и она кое-как домылась. Тогда она потребовала полотенце, поспешила, уронила его в воду, сразу замолчала, дала себя вытереть, и потом целый день вздыхала и была грустной.
Сейчас, как после всякой неудачи, Лена чувствует себя совсем маленькой, младше Степки, Кати, чуть ли не такой, как малявочки и прячет глаза, чтобы никто не прочёл её мыслей.
- Как у тебя получается, - заботливо спрашивает Степка, останавливаясь с партией готовых для сдачи пакетов.
- Хорошо! - отвечает Лена сухо, как говорят с людьми, когда хотят от них отделаться. И делает вид, что поглощена работой.
Она ощущает недоуменный взгляд Стёпы, ей стыдно за себя, она на секунду поворачивается к девочке лицом, улыбается, но улыбка получается фальшивая, она это хорошо чувствует.
- Иди сдавай. А за меня не беспокойся, я сама, - говорит она и становится к Стёпе спиной. Ей тоскливо как всегда, когда она сознательно обижает хорошего человека. Ещё вчера она поняла, что Стёпа хочет дружить с ней. И была бы та настоящей, бескорыстной подругой, из тех, что за хорошее слово душу отдаст. Но Стёпа выглядит не старше Лены. Она даже не старается быть постарше. И вместе их всегда будут принимать за маленьких, поэтому Лена не будет с ней дружить.
«Другие девочки, - думает Лена, - даже те, что голодали не меньше меня, выглядят на свой возраст, а я, как говорят взрослые, «отстала в физическом развитии», потому, что только и делала во время войны, что болела, и не успев оправиться после болезни опять болела, а переболев не могла оправиться потому что было голодно. И все, кто знал Лену, всегда удивлялись, как это она смогла перенести ещё сыпной тиф и не умерла, как бабушка.
Занятая своими мыслями Лена не замечает, как у дверей мастерской останавливается Иван Егорович и Валька. И только когда та делает несколько шагов вперед и из-за спины Ивана Егоровича выворачивается мрачная, немного поникшая Маша Смагина, а в мастерской, словно шелест листвы, проходит шумок, - Лена подымает голову.
Валька берет подготовленную Катей заготовку, обмакивает в клей кисточку, заклеивает боковинки, намазывает и заклеивает уголок и поднимает кверху руку:
- Тра-ля-ля и готово!
Иван Егорович с интересом рассматривает заклеенный Валькой пакет, спрашивает:
Так ты говоришь, сразу, траля-ля  и готово?
- А как же! - насмешливо косит на него глаза Валька.
Кто-то фыркает. Маша оглядывает девочек строгим взглядом, говорит, обращаясь ко всем (голос у неё ровный, но где-то в глубине всё-таки бьется дрожащая нотка):
- Как вы думаете, девочки, много пакетов мы наклеим, если будем работать таким способом, как Валя?
- Мало! - хором кричат девчонки.
-Да они ж все будут перепорчены! - откликается Рая Ваткина, - живая, черноглазая девчонка с круглым лицом (про Раю ходят слухи, будто она жила прислугой у НЭПача и однажды, осенней ночью, сбежала от него в одной сорочке. До утра она промаялась в каком-то заброшенном подвале, а утром, позеленевшую от холода, дружинники Помгола доставили её в райком комсомола.
- Весь стол обмазала! - сердито говорит Катя, достает тряпочку и тщательно протирает стол.
Маша берет у Кати тряпочку, старается стереть с пакета клей, а он пузырями лезет из дырок по углам.
- Хорош! - посмеиваются девчонки.
- Придется признаться, плохо! - говорит Иван Егорович.
Первый рабочий день пролетел мгновенно: горы пакетов, мелькание рук; Лелькины задорные частушки; уверенный, грудной голос Маши Смагиной, когда запевала она торжественный «Интернационал»; Валькина «Цыганочка» и Машины слёзы; усталое лицо Ивана Егоровича, появившееся среди девчоночных лиц; перекличка и гул голосов. Словом все впечатления дня слились в сознании Лены в одну волнующую гамму, когда, после работы и шумного обеда пришла она в общежитие и бросилась на свою койку.
Первое, что дошло до её сознания здесь, в этой комнате, когда понемногу стала она приходить в себя, был стук дождя за окном и голос Стёпы:
«Мы все шли и шли. Много нас! Очень трудно было идти и холодно, так холодно, что себя я не не чувствовала совсем, будто помертвела вся, даже ветер колоть перестал. Есть хотелось, ой! А до города далеко было, - рассказывала Стёпа и Лена удивилась, почему в её голосе вспыхивали радостные нотки.
Из под руки она посмотрела в сторону голоса и увидела Гаянэ. Она наклонилась к Стёпе близко, рука её лежала рядом с её рукой, а взгляд был внимательный и тёплый, очень тёплый. И вдруг Лене стало понятно, почему в стёпином голосе радость. Конечно, это была самая трудная дорога в её жизни, а о трудном хочется всегда рассказать. Чтобы знали, что ты не маленькая, а уже что-то пережила. И чтобы слушали тебя с уважением и понимали. А когда понимают — всегда радостно.
Бабушка говорила когда-то, что каждому человеку встречается своя трудная дорога на жизненном пути и ему всегда кажется, что она труднее, чем у других.
«Нужно уметь выслушивать и понимать людей», - говорила она.
А Стёпу до сих пор некому было выслушать. А Гаянэ слушала и не говорила: «Это что! А вот у меня было...»
Но Лена не позавидовала Стёпе, потому что чувствовала и свою вину перед ней.
Совсем близко сидела Блюма, взрослая девочка с круглым лицом и выпуклыми глазами. Она улыбнулась Лене. Лена тоже ей улыбнулась.
Малявки громко обсуждали Валькино поведение.
- Целый день спала над столом. Всего десятка два боковинок заклеила. Ни одно готового пакета! - живо рассказывала Феня, будто бы только для Ийки, а на самом же деле, чтобы слышали все.
- И сейчас спит в третьей спальне, хош стреляй! - осуждающе ворчит Катя, вертя в  руке клочок вышитой тряпочки и соображая, где бы на ней ещё что-то вышить.
- Ну и пускай спит, - басит Настя, - раскудахтались. И я спать буду. А что делать больше!
Лена с Блюмой переглядываются и чувствуют, что наступило время подойти друг к другу.
Лена делает движение вперед и Блюма подвигается на своей койке.
А по оконному стеклу, оставляя за собой неровный след, неуверенно стекает последняя дождевая капля, бежит, как слеза, и останавливается, чтобы испариться совсем.

#Вжизнь