Русские приметы

               

                Век живи – век учись.
                (Русская пословица)

     Вроде я вырос в городе. Правда, в небольшом. В середине пятидесятых на экскурсии видел и большой город – Ташкент. Раньше знал только железнодорожный вокзал и старый город.

     Вчерашнего десятиклассника Пермь поразила своим размером, особенно расположением. Этот уральский город рос вширь. Раскинулся на берегу Камы на два десятка километров. Как потом я узнал, такое расположение было приметой, особенностью русских городов. Внутри города было много речек и речушек. И огромные зеленые массивы. Я их воспринимал как леса. Это было необычно. Для меня лес всегда был вне города. И страшным местом. В нем, среди высоченных деревьев, был виден только клочок неба. А я привык видеть бескрайнюю степь и необъятное, бездонное небо.

     Удивлял не только город, но и люди, их поведение и речь. Вроде читал немало книг русских классиков. Много знал о России по этим романам и рассказам. В Джамбуле учился в русской школе, на русском языке, дружил и жил с русскими людьми. Но они не были похожи на русских пермяков. По характеру отношений к окружающим людям. По речи людей. Многое-многое было совсем по-другому. В общем, Пермь сказала: «Мало ты знаешь о России!». Мне было радостно и интересно открывать неизвестные грани. Молодость неприхотлива и восприимчива. И любознательна. Не заметил, как стал растворяться в русском житье-бытие.

     Морозы! В своей южной теплой одежонке и обуви я был похож на французов, бредущих домой по зимним полям России. Видел такую картину в учебнике истории СССР. Как-то наш комендант общежития Вера Федоровна в крещенские морозы спросила:

     – Что же ты, милай, не оденешь что потеплей? Ноги отморозишь – ходить не сможешь.

     – Да я написал маме. Должна посылку прислать. Пока ничего нет. Наверно, у мамы пока денег нет, чтобы купить. Подожду, – ответил я. Вспомнил, как смеялись работники на почте моей телеграмме: «Пермь. Зима. Страшные морозы». И всё. Мама знала, в чём я уехал, потому не писал подробностей.

     Комендант относилась ко мне тепло, говорила: «Молодец! Ты всегда ходишь тверёзый. Совсем не пьёшь?» – «Совсем», – отвечал ей. И это тогда было сущей правдой. Где-то в начале февраля она позвала меня в свою каморку. Протянула валенки.

     – Надевай. А то в своих кирзовых сапогах останешься без ног. Морозы не шутят. Денег не надо. Это тебе подарок.

      От неожиданности я не знал, что сказать. Почему? За что? Всем было тяжело жить. А тут она делится, может быть, последним. На барахолке можно выручить хоть какие-то деньги. Даже «Спасибо» прозвучало из моих уст, только когда уходил. Валенки были немного великоваты, но с портянками в самый раз, впору. «Добрая и мудрая женщина», – подумал я, так как вспомнил пословицу «Держи голову в холоде, а ноги в тепле». Теперь не страшен русский мороз!

     Нет, я встречал доброту и раньше. Родственники помогали мукой, зерном. Могли поделиться последним. Посылки с продуктами из дома в общежитии с некоторых пор делились с теми, кто жил в комнате. Но мы же были земляками, то есть почти родственниками. Но доброту со стороны совсем чужих людей… Советы чужаки давали, а чтобы поделились вещью – не мог вспомнить. Такое я узнал только здесь, в России. Как-то по-новому отозвались в моей душе слова поэта Сергея Острового. Он выделил главную примету русских:

                Зла не помнит Россия. Побитым не мстит.
                Может хлебом и песней с тобой поделится.
                Добрым гостем придёшь – от души угостит.
                Спрячешь камень за пазухой – горе случится.

     Да… Забыл или не знал Гитлер слова новгородского князя из фильма «Александр Невский».

     Вы видели когда-нибудь весенний ледоход? Широкая река. Вы на берегу.  По серо-бурой поверхности реки медленно и грозно движутся большие и малые островки льда, напирая друг на друга. Иногда ледяная громадина становится на дыбы, сопротивляясь незримой силе. Сила – это стихия весны! Незабываемое зрелище. Несмолкаемый гул трескающихся льдин оставлял неизгладимое впечатление. Музыка весны! Это надо видеть и слышать, стоя на берегу Камы! Вот она какая – Россия!

     В моем городском азиатском восприятии загорать можно было только на берегу рек, озёр или морей. Однажды летом пошел в лес послушать птиц. Это не соло одинокой пичужки. Это и хор, и песня, и перекличка жизни. Неожиданно увидел раздетую парочку. Они лежали рядом. Такую картину видел впервые. Я решил, что они пришли заниматься другим делом. Быстро ретировался, двинулся в глубь леса. Попалась целая компания оголённых людей! Загорали! Принимали солнечные ванны. Вот это да! Тут могли загорать и на полянках леса, и даже под кустами. Лишь бы выдался солнечный денёк. А их, таких дней, действительно, в Перми бывает маловато.

     Настоящую русскую свадьбу воочию увидел в деревне. Юрий Чугайнов сказал, что женится его одноклассник. Можно поехать всей комнатой – пять человек. Мои сомнения относительно «незваных гостей, которые хуже татарина» он развеял:

     – Гуляет вся деревня, включая гостей. У нас так принято. Вы мои гости. Едем.

     В деревню Юрия мы приехали к полудню. Пожалуй, единственным заметным строением этого поселения была деревянная церковь с одним цветным куполом. На фоне снега все избы и дома были почему-то почерневшими. Огорожены они были редкими деревянными плетнями с прорехами, торчащими кольями. Кое-где из труб валил жиденький дым. Картина была тоскливая. Да еще небо покрыто плотными облаками. Узкие, едва заметные, протоптанные тропинки усиливали чувство одиночества и заброшенности. Что делать, такова была деревня послевоенных лет.

     Когда мы своей тесной компанией – Юра Чугайнов во главе, Женька Анисимов, Юра Непогодин, Вовка Запивалов и я – вошли в свадебный зал, молодожены уже были в красном углу. Вдоль стен стояли накрытые столы. Сиденья сделали из длинных досок, покрытых рогожей, простынями. Стояками-опорами под досками служили табуретки. Я оказался рядом с мужчиной средних лет, одетым в косоворотку. «Егор», - представился сосед. Я назвал свое имя.

     – Татарин что ли? Ты с кем пришел? – если нерусский, значит татарин, очевидно, решил Егор.
     – Нет, я узбек. Юра Чугайнов пригласил нас. Мы вместе учимся в Перми и живем в одной комнате,  – ответил я.

     Егор налил какую-то жидкость в гранёную стопку. Пододвинул её ко мне. Я не мог понять: что это? На водку не похоже, да и на вино тоже. Стал разглядывать на просвет светло-серое содержимое. Сосед засмеялся. Ему было интересно: как этот азиат воспримет русское угощение.

     – Пей! Самогон. Чистый. Первач.

     Тремя глотками я выпил. Перехватило дыхание. Из глаз брызнули слезы. Егор хохотал от души, подавая соленый огурец. Закусил. Не знаю, как насчет первача, но это действительно русский напиток. Прихватывает до самых пяток.

     Звучали поздравления-пожелания молодым и русское «Горько!». Неоднократно. Я знал, что после известного восклицания жениху и невесте нужно целоваться. Но почему в это время начинают считать? Я спросил Егора.  Он просветил: это желают иметь столько детей.

     Через некоторое время вдруг все затихли. На середину комнаты, между столами и гостями вышли, как оказалось, родители жениха.
 
     – Мы благодарим гостей, что оказали честь.  Пришли на свадьбу наших детей. Мы дарим им свою любовь и уважение. Невестушке Ольге дарим дамский велосипед, гостевой набор посуды, а сыну нашему жеребца-двухлетку, – сказал отец. – Не посчитайте, дорогие дети, эти подарки захудалыми. Чем богаты, тем и рады. После войны ещё не нажили других богатств. Даст бог, сами всё наживёте.

     Такое публичное дарение я видел впервые. У нас родители все подарки вручают до торжественной части свадьбы. А то, что произошло дальше, ввергло меня в изумление. Один из родственников жениха стал обходить всех с подносом в руке. Он стал подходить к каждому гостю, а тот объявлял о своем подарке или клал на поднос деньги. Я был в растерянности. В кармане только три рубля. Егор заметил, что я заметался и успокоил:

     – Если нет подарка или денег, то скажи добрые пожелания. И всё! Не тушуйся!

     Но я не был готов и к такому развитию событий. Когда человек с подносом подошел, я молча положил свою трёшку и сел. Заиграла гармошка. Две девицы запели частушки. Героями этих запевок были в основном жених и невеста. Звучали разные эпизоды. Всем было смешно и весело. Потом пошли танцы. Гармонист заиграл «Русскую плясовую». Я решил показать свое умение. Всё-таки я ходил в танцевальный ансамбль. Стал плясать с выходом, делать присядку. Партнёршей я выбрал девушку, которая уже была в кругу. Стал вокруг неё колесить.

     Вдруг увидел, что оба Вовки удерживают какого-то парня, в руках которого была вилка. Белобрысый Женька Анисимов кричал:

     – За что же ты с вилкой кидаешься!? Что мы такое сделали?!

     – На улицу! Домой! Быстро, – Юра Чугайнов махнул нам рукой:

     Мы с Непогодиным кинулись к выходу. За нами выскочили Анисимов и Вовки. Из дверей дома вырывалась кучка парней. Чугайнов подбежал к плетню и выдернул кол. Сила у него была  будь здоров.

     – Не подходи! Зашибу! – кричал он.  Кивнул нам и зарычал: – Бегом домой ко мне!

     Юра держал жердь перед собой и размахивал. Тропинка была узкая – не пройти мимо. Чуть в сторону, увязнешь по пояс в снегу.

     Он стоял у калитки лицом к ватаге нападавших. Добежали до дома, все собрались. Страха не было. Только я не мог понять, почему драка? Зачем же портить праздник жениху и невесте? На мои сетования Юра Чугайнов спокойно сказал:

     – Да ты чо! Какая свадьба без драки? Всегда так было и так будет. Только не надо было с девкой плясать. Заревновал парень. Ты же чужак, да еще городской, пришлый. В чужой прудок не кидай неводок.

     Так я узнал ещё одну примету русской жизни.

     В Перми впервые по-настоящему познал стихию устного народного творчества. В классе, в общежитии, в цеху крепкие словечки были обыденными. Я, конечно, не ханжа и не ангел, слышал не раз русский мат. И на родном языке тоже. Выражение «твою мать» было одинаковым на русском, узбекском, казахском и таджикском языках. Но в Азии более часты были ругательства-проклятия, чем сквернословие. Оно осуждалось и среди мужчин. Здесь, в Перми если кто-то открывал рот, то в обычной беседе всегда звучало какое-нибудь запретное слово, иногда вылетали весьма завихристые выражения. Обычно говорили со смаком. Никто это не осуждал. Я не заметил, как сам стал виртуозно выражаться. Правда, если рядом были девушки, женщины, все мужики и парни как-то автоматом воздерживались от явных ругательств. Так было. Целомудрие ценилось.

     Раньше в жизни я не сталкивался с таким многообразием не только отдельных «запретных» выражений. Я услышал массу частушек, анекдотов с сакральными словами. В основном смешные, не злые. Трудно было запомнить все. Решил записывать в отдельную тетрадь. В советские пятидесятые годы ещё было модно вести альбомы со стихами. Краткие речения – частушки, анекдоты – были ёмкими, образными. Легко запоминались. Вот и решил, а почему бы не завести альбом с этим творчеством. Тем более, что иногда встречались частушки и анекдоты без употребления самих скверных слов. Ситуация в этом кратком песенном изложении всегда подается с юмором, веселым задором, отражая народное образное мышление: 

                Сидит Гитлер на заборе,
                Просит кружку молока,
                А доярка отвечает:
                – Не доила я быка!
     Эта частушка была порождена отголоском прошедшей войны. Трансформацию этой частушки затем я услышал на первой русской свадьбе. Только вместо имени фюрера использовали имя жениха.

    Встречались и почти безобидные, но с известным смыслом, частушки:

                А у нас в деревне воры
                Воровали помидоры.
                Оторвал им дед Петрусь
                То, чего сказать боюсь.

                А мне милый говорит:
                – У меня давно стоит.
                А что стоит и где стоит –
                Ничего не говорит.

     В альбоме я смог собрать около сотни частушек и анекдотов, в основном с картинками. Все произведения устного народного творчества старался записывать разборчивым почерком. Никакой цели я не преследовал. Просто интересно было узнать: сколько их?

     Весть о том, что я собираю частушки и анекдоты с «интересными» словами и выражениями, как-то распространилась не только в нашем общежитии. Все стали просить прочитать. Чтобы пополнять свою заветную тетрадь новыми сказами, я стал ставить условие: напишите неизвестные мне три частушки или анекдота, тогда дам почитать.

     Надо сказать, что фактически стали создавать коллективный альбом.
Когда тетрадь почти заполнилась, ко мне обратилась Надя Косырева из женского общежития. Как она узнала о такой тетради, мне ничего не сказала. Понял только одно – и девчонкам не чуждо заковыристое словотворчество. Анекдоты чаще отражали мужское видение мира, женское – очень мало. Зато частушки – стихия прекрасной половины человечества.

     Концов моей заветной тетради потом я не нашел. Сгинула она в женском общежитии. Надя окончила училище, уехала. Спросить не у кого.

     Частушки и анекдоты подвигли меня познать смысл некоторых слов и словечек, присущих людям пермского края. С ними я не встречался, читая классику. Знал, что есть слова, присущие донским казакам по произведениям Михаила Шолохова. Эта ещё одна примета русского бытия: каждая местность имеет свои особенности речи, свои любимые, ходовые слова. Здесь, в Перми, не раз попадал в интересные ситуации. Люди использовали слова., которые им известны с рождения, обыденны, а мне вчерашнему десятикласснику иной национальности всё это давалось после каких-то бытовых передряг.

     Однажды мы с Юркой Чугановым собирались в баню. Он мне сказал, чтобы я захватил что-то. Слово я не разобрал. Переспросил, что взять. Он повторил: «Захвати вехотку». А я понятия не имею, что это такое. Тогда я прямо сказал: «Я не знаю, что это такое».

     –  Господи! Да это – мочалка! – сказал Юра в сердцах.

     –  Так ты и говори мне по-русски: мочалка.

     – А это тоже по-русски.

     Потом узнал еще многие такие русские слова: матаня, матанечка, малёха, дроля, дролечка, ягодиночка и другие. Сколько же слов в русском языке для обозначения любимого, милого человека! Как листочков на трехсотлетнем могучем дубе.

     Да, русский язык нужен миру со всем своим богатством, своей необъятностью, особенно «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий…». Откуда было мне тогда знать, что этот интерес к русскому языку и слову станет моей судьбой.