Хенриксдаль

СЕРАФИМА

Почему снег должен быть белым?

Пусть в этот раз он выпадет, раскрошится разноцветными снежинками! Серафима представила, как щедро она будет сеять пёстрое бумажное конфетти с крыши школы, как ребятишки, вытащив изо ртов обгрызенные карандаши, прильнут к окнам, щербато оскалятся и удивлённо гыгыкнут.

Она предвкушающе клацнула ножницами и принялась кромсать глянцевый журнал. Если бы не гадкая статья в нём – не видать детишкам снежного попурри. Статья слащаво смаковала «звёздные» причуды, капризы и понты. Особенно Серафиму возмутила спесивая большезадая западная дива: мало того, что зад этот самый застраховала, словно это не зад вовсе, а месторождение алмазов, так ещё и люд простой знать не желает, дичится обслуги, презрительно хмыкает и якает. Страсть как захотелось исполосовать эту пуэрториканскую к*рву и весь журнал вместе с ней.

А куда девать белую? – Серафима озадаченно покосилась на ряды упаковок писчей бумаги А4. Нарезать их на опарышей? Трупных червей? В этом мире постоянно что-то гниёт – в червях должен быть достаток. Как и в снеге. Снег задрапирует всё – и тлен, и гниль. Тем более многокрасочный. Яркий, глянцевый, броский – как китайская поделка. Серафима любила китайские товары. Надобные, обиходные или бестолковые пустяковины – они приятно заполоняли пространства (маленькие человеческие «клетушки» и масштабные ареалы), создавали любую иллюзию любой мечты, вытесняя всю недостижимую люксовую блажь.

Сиротливыми вечерами, потягивая через соломинку простоквашу, Серафима остервенело листала странички виртуальной китайской торговой площадки, выискивая, выуживая на ярмарочных просторах очередной нужный в хозяйстве или милый глазу экземпляр. Загромождала «корзину», оформляла заказ и жила ожиданием долгожданной посылки. Вот бы можно было выбрать и заказать настоящего китайца! Прям оттудова! – мечтательно вздыхала женщина. Он бы наскоро, по первому капризу, мастерил для неё новые занятные аксессуары. Сумочку LV, точь-в-точь как у соседки, миниатюрный зонтик, надевающийся на палец – чтобы не тухла сигарета под дождём, робота-пылесоса, сбивающего паутину с потолков и, конечно же, мечту любой женщины – маленькую и юркую механическую машинку для куннилингуса в виде диснеевского Гуфи. Это на случай, когда её муж, кропотливый и неугомонный трудяжка, будет отсыпаться после тяжёлого рабочего дня. Впрочем, может и ни к чему ей эта машинка? Китайцы, она считала, невыгораемы на работе - стожильные перпетумы. Вот бы и ей такого! Легконогого, умелистого. Узкоглазого – такие не смотрят на мир широко, не видят лишнего, зряшного, больше внутрь обращены – душу свою слушать умеют, додумывают, а не присовокупляются к чужим думкам.

Он бы, этот её муж-китаец, помогал ей зимой морозные узоры на окнах рисовать. Иероглифы свои скорописные корябал, а внизу меленько: мэйд ин чайна. Звучно-то как, по-доброму, родно. Нараспев – как мамина колыбельная. Они и так повсюду – эти иероглифы. На копчиках девичьих, на мужских икрах, на брачных клятвах, на всех коробочках и тюбиках. Теперь вот и на зимних окнах. А летом поджигал бы поддельным «дюпоном» для неё хохлатые одуванчики, накручивал на хаси её волосы – мелкие локоны бы вышли, нарядные. И веселее бы ей было за работой, зная, что пока она, Серафима, трудится, благоверный её китайский трудится тоже. Не терзала бы она так яро пожарный гидрант на крышах, не заливала бы мутным дождём окна, за стёклами которых паясничают, выпячивают свои пороки и первенства жильцы, соревнуясь друг с дружкой в зрелищности.

А ночами складывались бы, сколачивались в единое целое. Как две части стула – спинка и седалище. Сколачивались бы без шурупов и гаек, а по любви. Прочный стул бы вышел, с выгнутой вниз сидушкой. Серафима видела такой в каталоге Икеа. Чёрный, как бесноватость в распутинских глазах, прочный и видно, что удобный. А название-то какое, еле прочитала – Хенриксдаль. Не табуретка, мол, которую Ксан Ксаныч делал. Будет у них с мужем-китайцем такой стул, порешила Серафима, даже два – каждому по Хенриксдалю! Уж если не из Икеи, то идентичные реплики, самодельные.

Ну и третий, само собой, который без шурупов и гаек.

Витийствуя в сладких грёзах, Серафима не заметила, как искрошила на «снежинки» и журнал, и клеёнчатую скатерть, и былую покорность своей одинокой доле. Хватит! Сколько можно оставаться Серафимой и Серафимом в одной персоне! Женщина открыла обожаемый сайт и в тот же миг увидела его. Точнее, товары, конечно же. Диковинные, непонятного предназначения, но завораживающие. Своей бестолковостью, на первый взгляд, и многовариантностью, на второй. Она прочла описание:

Ленточный червь «Мёбиус»
Евклидов уроборос, трёхмерный головоломщик
продолжает быть устойчивого интереса не только для математиков, и изобретателей и простых люди. Мёбиусный червяк вдохновляет художников создавать таинственные работы и фантастические теории.

Такие штуковины мог придумать только в высшей степени исключительный и иррациональный человек. А додуматься растиражировать идею – в высшей степени рисковый эксцентрик. Бумажные, каучуковые, металлические, силиконовые, проволочные, мохеровые и деревянные – они змеились ужами, скручивались в лемнискаты, обвивались ожерельями, сжимались курячьими сфинктерами, стискивали запястья и щиколотки морскими узлами.

Человека можно познать через его товар, заключила Серафима, и заказала мёбиус «хулахуп», мёбиус «терновый венок» и мёбиус «висельная петля». Петля гарантированно предоставлялась гражданам, имеющим полис медицинского страхования, но Серафима, любившая гуглить, прочитала множество жалоб на низкое качество и хлипкость этого средства для самоликвидации и окончательно разочаровалась в отечественном производителе. Петля от Мёбиуса же обещала медленное и ласковое удушение, а Серафима уже беззаветно верила в предприимчивость и честность будущего супруга.

А пару недель спустя, ковыляя с почты, с венком на лбу, петлёй на шее и хулахупом на талии, что успел уже за несколько оборотов обточить последнюю до осиной, Серафима вдруг приостановилась перед своим подъездом и задумалась.

Городские высотки, что блочные, что кирпичные, такие невзрачные на вид, обшарпанные даже, неприглядные, однотипные – снаружи. Внутри же в каждой квартире всё иначе. Чаще – красиво, обуючено, евроремонты, евростандарты. Лоск, люкс, лакшери. А с человеком наоборот – наружность иногда самая обольстительная, пригожая, а нутро таит гадское месиво из кишок и костяной арматуры. Отчего так? Отчего живём в некрасивом, заскорузлом, одинаковом с переда, когда сами разные и приятные с лица, а нутрянку жилую облагораживаем и обособляем, когда своя собственная машинерия одинаково у всех противная?

Сама своим мыслям подивилась Серафима. Не приходилось ей раньше так высокоумствовать. Поди в лентах всё дело? Оплели её стан в трёх местах забугорные изобретения и не иначе как мыслями овладели. Переменится теперь её жизнь, провыл внутренний голос, определённо переменится!

ЯНЕЗА

Болезненную тягу к бумажным изделиям Янеза Дрот обнаружил у себя ещё в детстве. Обнаружил и не удивился. Мать его, тонкая и творческая натура, сгибала-разгибала, складывала-выворачивала, комкала-сминала не только пространство вокруг себя, но и всё сколь-нибудь поддающееся складыванию-выворачиванию-комкованию-смятию. Материны оригами маленький Янеза находил повсюду: в своей кроватке одноглазо таращился медвежонок из фольги; в туалетной комнате извивался под ногами питон из туалетной бумаги, оплетал ноги; в родительской спальне, в отцовском кресле (отец часто отлучался по рабочим делам), сложив ногу на ногу, задумчиво сидел картонный любовник. Отец, когда возвращался, не возражал, не гневался – было с кем обсудить политику после ужина, было с кем сразиться в партии по армрестлингу. Картонный любовник неизменно отца обыгрывал. Янезе не было обидно за отца, он знал – тот поддаётся из благородства.
 
Мальчик скоро стал помогать матери в её оригами-студии. Причудливые фигурки сменяли друг друга в витринах по несколько раз на дню. Материн картонный любовник состарился, иссох – мальчик смастерил ей нового, из быстрорежущей стали. Отца забавляло, как тот поскрипывал, усаживаясь за стол для традиционного поединка, как лязгали его кургузые пальцы, сжимая отцовский кулак.

Девушек Янеза тоже скручивал и сгибал себе сам. Сначала скручивал и сгибал податливый материал, формируя фигурку, потом скручивал и сгибал готовую девушку-оригами в коленно-локтевой или традиционной, миссионерской, позиции.

Когда родители почили, парень оперативно изготовил новых. Не для себя – Янеза в каждой потере видел приобретение – для брата-близнеца. Блаженный, немного не от мира сего, Яза любовь брата к оригами не разделял, к бумажным друзьям, подаренным ему братом, был равнодушен, знакомиться с девушками, даже картонными, не умел. Целыми днями, запершись в комнате, он, склонив над столом своё сосредоточенное мышиное рыльце, перебирал какие-то бумажки, въедливо вчитывался в написанное и ликующе выкрикивал: ронго-ронго! После каждого такого выкрика Яза прояснялся лицом и одолевал брата сумбурными каркучими речами. Возбуждённо жестикулировал, размахивал листами, живописал невероятные пророчества и чудеса.

Когда братья были маленькими, совершенно не отличимыми друг от друга ни внешностью, ни внутренним складом, их чудаковатой матери пришла в голову мысль написать имена мальчиков на их лбах. И на расстоянии нескольких метров было видно, кто есть кто, и укладывая детей спать, прежде чем поцеловать перед сном, мать исключала возможность ошибиться сыновьями. Отец, благоразумный человек, воспротивился этой унизительной затее и предложил более гуманный и оригинальный вариант. В ту пору забавное поветрие захлестнуло Китай: столичные модники вкалывали промеж лба себе соляной раствор. На этом месте вырастала пухлая шишка. Такая же соблазнительная своей пухлостью, как и созревший мозольный пузырь, который так и тянет проткнуть. В центр шишки тюкали пальцем – появлялось углубление. Самые радикальные модники выкрашивали свои шишки в розовый, голубой, жёлтый цвета, украшали кондитерской присыпкой и щеголяли с пончиком во лбу до следующего модного тренда.

Эта идея очень глянулась братьям – оба захотели в лоб по пончику. Янеза выбрал синий цвет, а Яза – тоже синий. У Янезы шишка набухла довольно быстро и превратилась в синий глазурный пончик. У Язы же вместо шишки образовалась, напротив, впуклость. Она мелко пульсировала, потом дала горизонтальную трещину, по краям которой заколосились мелкие пушистые волосины. Трещина распахнулась и мутновато, но сосредоточенно взглянула на мир третьим бесцветным глазом. Ошарашенного, но возгордившегося Язу затаскали по врачам, по телеканалам, по ток-шоу. Чилийский окулист-парапсихолог, у которого наблюдался Яза, рекомендовал мальчику записывать всё то, что видит его новообретённое око. Мальчик исправно конспектировал «увиденное» и подшивал в папочку. Чилийский эскулап безоговорочно верил, что подшивка трёхглазого мальчишки ни что иное, как современное ронго-ронго, а мальчишка – современный провидец.

Многолетние офтальмологические осмотры утомили Язу, щелевые лампы, капли для ясновидения, непрерывные контакты с приборами для исследования зрительных функций иссушили слизистую трансцендентной зеницы. Проклюнувшийся глаз щурился, гноился, сосудики кровоточили. Видения Язы проявлялись на бумаге мрачными энигматическими сюжетами. Мальчика перестали мучить обследованиями, прописали тетрациклиновую мазь и определили на домашнее обучение.

Янеза скептически относился к рисункам-оракулам брата, даже когда «предсказания» воплощались. Отмахивался – мол, совпадения. Природные катаклизмы, прокол шины, смерть родителей, пожар в мастерской оригами – акварельные ронго-ронго были неубедительны для Янезы. Только однажды, спустя годы, его привлёк один рисунок брата: стоящий на коленях мужчина, в котором Янеза тотчас же узнал себя, уестествляет изящно растопыренную на четвереньках женщину – с русоволосой головой, увенчанной кокошником. Раньше Янеза не находил у брата ничего столь фривольного.

 - Стульчик! – авторитетно объяснил Яза и трёхглазо подмигнул, прегнусно хихикнув.

А Янеза бросился к планшету.
 
Он давно перегорел к оригами, да и пальцы, ловкие и гибкие прежде, всё чаще простреливала суставная боль. Он больше механически, нежели умышленно, стал склеивать между собой бумажные и картонные фрагменты, стружки, пока случайно у него не вышла лента Мёбиуса. Янеза загорелся этой идеей, навертел из всего, что попадалось под руку, психоделических фигурок и создал аккаунт на Алиэкспрессе.

Он авторизовался в личном кабинете и сразу же увидел оповещение о первом долгожданном покупателе. Какой изысканный вкус у этой русской с ником lady weather! Янеза упаковал венок, петлю и хулахуп, вжикнул «молнией» на сумке и позвонил в курьерскую службу АЭ. Теперь осталось дождаться, когда покупательница снова наполнит корзину его товарами (рисунок брата вселял оптимизм), вместо которых к ней в далёкую Россию «доставят» самого Янезу.

ДРОТЫ

Серафима укладывала осколками разноцветного бутылочного стекла большую лужу перед подъездом, имитируя первые заморозки. Разбрызгала из пульверизатора лаковый фиксатор – витраж получился в лучших византийских традициях. Пора приняться за иней, подумала она, как вдруг услышала за спиной тихое деликатное кхеканье. Низкорослый, компактный, худощавый узкоглазый мужчина церемонно поклонился и протянул в крохотной ладошке красную бархатную коробочку. Серафима всплеснула руками, цапнула коробочку и ковырнула крышку: мёбиусное кольцо мерцающим переливом неведомого драгметалла приветственно сверкнуло и накрутилось на безымянный палец потрясённой женщины. А через месяц супруги официально обменялись золотыми обручальными мёбиусами.

Супруги Дрот забрали к себе Язу, показали лучшим офтальмологам – трансцендентная зеница обрела орлиную зоркость и прежнюю дальновидность. Яза, по настоянию невестки сменивший фамилию отца-албанца на звучный псевдоним Жгу, успешно торговал на Арбате своими ронго-ронго, а вскоре открыл персональный художественно-проницательный салон. 

Янезе понравился местный климат, русские, теперь уже русско-китайские зимы с цветастым глянцевым снегопадом, стеклянно-зеркальной гололедицей и пенопластовыми снеговиками. Очаровало и местное лето с редкими дождями из сточных канализационных вод, щебетом ютьюбовых птах и раскалённым зноем гигантских радиаторов.

А Хенриксдаль…

Хенриксдаль они собрали в тот самый, первый день их встречи. Собрали без болтов, без шурупов, без инструкции по сборке. Стул русско-китайского производства получился прочный, удобный. С выгнутой вниз сидушкой.