Свинцовые грозы детства. Сыскное агентство Ижица 3

                Недетские игры


На заводе принимают необходимые меры предосторожности. Ребята разрушили шпионские планы, но куда-то пропал Елька. Впрочем, все заканчивается не так уж и плохо.


Фамилия незнакомца, за которым следил Мотька была Кривин. Был он из зажиточных крестьян и должен был быть мобилизован в армию с началом германской войны. Конечно, можно было устроиться на завод, что приравнивалось к службе в армии. Многие так и поступали. Некоторые купцы, мещане и прочие “разночинцы”, подлежащие призыву, всеми правдами и неправдами старались устроиться на производство. Да, тяжело, зато не на передовой, зато голова цела. А там, глядишь, кому денег сунешь, с кем подружишься, может и повезет, из рабочих в обслугу выбиться можно или на другую более легкую работу перейти.

Кривин трудиться не хотел, но и на фронт идти желанием не горел. И тут, неожиданно, появился некий покровитель Аркадий Аркадьевич, так он представился, и предложил должность при заводе по снабжению. Работа не пыльная, хороший оклад и паек и, самое главное, не в окопах, не на передовой. А кто бы отказался?

Самое удивительное, что Аркадий Аркадьевич ничего не потребовал взамен. Просто помог трудоустроиться и все. Похлопотал, с кем-то поговорил, представил Кривина, как своего хорошего знакомого, и на фронте не досчитались одного бойца “За Веру, Царя и Отечество!”

Требовать стал позднее, скорее не требовал, а просил оказать некоторые услуги. Так как отказать? Потом и сам не заметил, как втянулся. Охотно брал деньги у Аркадия Аркадьевича, а когда осознал, было уже поздно. Слишком много, чего он совершил. То отнести какую-нибудь посылку по адресу, то разузнать, настроения рабочих, особенно политических, то передать, что-то на словах военнопленным. Военнопленные, хоть и было введено военное положение в поселке, а ходили по Ижевскому заводу свободно, без конвоя, в австрийской и германской форме. И надо сказать, неплохо жили, лучше некоторых рабочих. Они нанимались сапожниками, пильщиками дров, парикмахерами и прочими работниками в частные фирмы, как пленные получали паек и денежное довольствие а дополнительное жалование тратили на угощение, кинематограф, фотографии и посылки на родину. Их лечили в лазарете, иногда ловили при побеге (решались не многие, куда тут убежишь), офицеров с уважением хоронили на особом участке Троицкого кладбища, поэтому такие встречи не вызывали особого подозрения.

Но когда Аркадий Аркадьевич потребовал (именно потребовал) узнать систему охраны оружейной фабрики Евдокимова день и время отгрузки первой партии оружия на фронт по новой железнодорожной ветке на Агрыз, а вместе с тем войти в доверие к кому-либо из работников только что построенной водонапорной башни, Кривин все понял.

- Он хотел отказаться, но Аркадий Аркадьевич разложил все по полочкам и что по законам военного времени ему - Кривину, грозит кара не меньше, как расстрел.

А когда Аркадий Аркадьевич сказал, что Кривин работал на германскую разведку (это во время войны-то) и что в немецком штабе его ценят и уважают (врал, конечно, и брал на испуг, но сработало), то расстрел казался не таким уж и суровым наказанием.

– Пора отрабатывать, герр Кривин. К тому же, мы умеем ценить преданных людей, поэтому открыли для вас счет в банке. Так, что пополнение счета зависит только от вашего старания и преданности, – Аркадий Аркадьевич уже не выглядел таким добрым и заботливым.

Конечно, надо было бы идти к заводскому начальству, сознаться, покаяться, искупить свою вину, хотя бы ценой отправки на фронт, но Кривин не решился.

А последние события заставляли быть осторожным и внимательным. Сначала этот охранник с завода, который что-то заподозрил и стал следить за Бруляко (чтобы не мучить читателя, это тот самый толстяк с улицы Троицкой, дом тридцать). Чем тот занимался, Кривин не знал, да и знать ему было незачем. По приказу Аркадия Аркадьевича вместе с пленным румыном скинули охранника с плотины. Риск, конечно, был, но времени не было. Вроде получилось, но труп прибило к берегу (где его и нашел Герка).

Хорошо, что толстяк проявил бдительность и утром обошел берег и обнаружил труп. Одежду Кривин осмотрел сам, но ничего подозрительного, чтобы указывало на него и толстяка, не обнаружил.

Еще появились какие-то ребята, которые каким-то образом, как сказал Аркадий Аркадьевич, выследили Бруляко (то, что Мотька выследил и его, он умолчал).

На заводе подняли тревогу, усилили меры охраны. Аркадий Аркадьевич сказал, что пока предпринимать ничего не будем (Кривин обрадовался). Но ради спокойствия и надежности, надо убрать толстяка, про которого ребята успели рассказать (радость мгновенно улетучилась).

Искушенный читатель сразу поймет всю схему, которую задумал Аркадий Аркадьевич. Охранник мертв, Кривин убивает Бруляко, а потом Аркадий Аркадьевич убивает самого Кривина. Классическая модель, но Кривин о такой модели, тем более о планах Аркадия Аркадьевича ничего не знал.

По коварному замыслу, надо было инсценировать пожар, после которого в доме бы обнаружили труп хозяина, самого Бруляко. Сделать это, было решено рано на рассвете с заводским гудком. Начало рабочей смены, суматоха, то-сё, пока разберутся, пока едут пожарные, следов поджога и не останется.

И вот, пока мальчишки спали, Кривин пробирался по Троицкой улице к дому, где жил толстяк. Брючный ремень Кривина оттягивал молоток, сердце его тяжелили тревожные предчувствия. Подошел к дому, прислушался – тихо. Стучаться в ворота не стал. И шумно, и подозрительно. Бруляко, тот еще фрукт, все поймет, тогда выполнить задуманное будет очень непросто. Перемахнул через забор.

Кривин решил подождать, когда хозяин выйдет из дома, тогда и расправится с толстяком. Он пробрался в сарай, нашел подходящую щель для обзора, отвязал молоток и принялся ждать.

И пусть пока ждет, а нам ждать некогда, вернемся к Герке и Мотьке. Они прибежали на завод сразу после первого гудка, пока многие, в том числе Мотькин отец, еще собирались на работу.

Сыщики сидели в какой-то каморке и через потайное окно всматривались в лица работников завода. В комнате также находились охранники на случай, если вдруг будет замечен кто-нибудь подозрительный. Глаза у ребят слипались, время от времени, скулы хрустели от зевоты. Но ответственность задания придавала какие-то неведомые силы, которые не позволяли Герке и Мотьке рухнуть на пол и продолжить сон.

Со вторым гудком в проходной стало оживлённее. Мальчишки вращали головами, иногда задерживали на ком-то взгляд. Нет, не то. Мотька даже увидел своего отца, который спешил с другими рабочими, пройти через проходную. “Эх, вот батя не знает, что я тут делаю, – с сожалением подумал Мотька, но, тут же, отогнал эту мысль. – Если бы узнал, ох, и влетело бы”.

Основная толпа схлынула, рабочие разошлись по местам, но никого похожего на толстяка и на того, кто был с ним возле утопленника, среди них не было.

В помещение зашел следователь, поинтересовался:

– Ну как?

– Я никого похожего не видел, хоть и смотрел во все глаза, – отозвался Мотька. – По крайней мере, толстяка бы я опознал.

– Толстяка опознать не трудно, вот второго, сложнее, но я похожих тоже не видел, – подтвердил Герка.

– Ну, ничего, – успокоил следователь. – Посмотрите еще немного, а потом по домам, отсыпаться.

– А завтра нам снова приходить? – спросил Мотька?

– Не думаю. До завтра нам надо всех ваших шпионов выловить.

Следователь сделал паузу.

– Или разобраться во всем этом. И еще раз предупреждаю, никому ничего не говорить, даже родителям.

Посидели ещё полчаса. Движение через проходную прекратилось. В караульном помещении раздался звонок телефона. Герка и Мотька одновременно вздрогнули от неожиданности.

Один из охранников снял трубку, выслушал, молча, и коротко ответил: “Есть!”

– Все, ребята, домой. Еще раз следователь велел передать – из дома не выходить, никому ничего не рассказывать.

– Что мы маленькие что ли, обиделся Мотька. – Мы все понимаем.

– Вот и хорошо, – сказал охранник. Пойдемте, я вас до дома провожу.

“Ух ты, нам даже охрану приставили”, – с восхищением подумал Мотька. “Да, дело видно, действительно серьезное”, – пронеслось в голове у Герки. И он еще раз укорил себя за то, что придумал такую опасную игру.

Действительно, ну кто мог подумать, или даже представить хоть на малейшее мгновение, что обычная забава ребят с улицы Куренной Ижевского завода сможет привести к таким непредсказуемым последствиям. Конечно, нельзя сказать, что последовавшие события как-то повлияли на исход Первой мировой войны, но в истории поселка они оставили свой след. Хотя он и стерся со временем, забылись некоторые детали и фрагменты, да и главных героев уже нет в живых. Как нет и родственников и очевидцев тех событий. Кто погиб в круговороте революционных событий, кто стал жертвой, не приняв насаждения новой счастливой жизни, кто пал на фронтах Гражданской войны, а кто, просто сгинул. Но все-таки, какие-то сведения сохранились, иначе как бы автор смог рассказать обо всем этом.

Итак, Герка с Мотькой под конвоем были доставлены по домам. Да как усидеть, раз такие дела закручиваются? И чего дома делать-то? Воды натаскать? Так это плевое дело – речка же рядом.

Герка решил огородами дойти до Мотьки. Не успел, Мотька к нему пришел раньше.

– Ну? – спросил Мотька.

– Что, ну? – переспросил Герка.

– Чего делать-то?

– Сам не знаю. Будем ждать, сказано же было, никуда не выходить.

– Давай, хоть к Ельке сходим. Это как бы и несчетово.

– К Ельке, думаю, можно, – согласился Герка. – Пошли.

Они огородами, рванули к дому, где жил Елька.

Странно, на условный свист Елька не откликался и из дома не вышел. Герка и Мотка вопросительно посмотрели друг на друга.

– Где это он? – озвучил Мотька.

– Не знаю, может, спит крепко, – предположил Герка. – Давай постучим в дверь.

Постучали. Потом еще раз и для верности – третий, но уже ногами. Никакой реакции.

– Так, раз не выходит, – значит, его нет дома, – изрёк Мотька.

– Ты настоящий сыщик, – подколол его Герка. – У тебя сестра дома?

– Когда уходил, была дома. Теперь сомневаюсь.

– Пошли к тебе, если Елька куда-то свалил, мог ей сказать. Неужели, что -то случилось, или он, о чем-то пронюхал?

– Ладно, пошли, – согласился Мотька, - только с сестрой ты сам разговаривай.

– А ты что, твоя же сестра?

– Я сегодня с ней в контрах.

– Так ты каждый день с ней в контрах, – сказал Герка. – Ладно, я буду разговаривать.

Теми же огородами пришли к дому, где проживал Мотька.

Его сестра была занята прополкой грядок.

– Варя, здравствуй, – обратился к ней Герка.

Девочка оторвалась от своего занятия, приложила ладонь к глазам и, щурясь, посмотрела на Герку.

– А, ну здравствуй, – ответила на приветствие.

– Слушай, сюда Елька не заходил?

– Больно мне нужен ваш Елька.

– Ты что нормально ответить не можешь? – вспыхнул Мотька.

– А ты вообще молчи, я вот скажу отцу, что тебя вчера целый день дома не было и сегодня утром куда-то исчез.

Между братом и сестрой вспыхнула перепалка.

– Только попробуй.

– А вот и попробую.

– У меня дела были.

– Какие такие дела в такую рань?

– Девчонкам это знать не положено.

Мотька хотел еще добавить, что это военная тайна (его просто распирало рассказать хоть кому-то, обо всем случившемся), но увидев суровый взгляд Герки, промолчал

– Ой-ёй-ёй, я еще отцу скажу, что ты сало тонкими ломтями срезаешь без спроса от общего куска, ох, и влетит же тебе Мотька.

– Ладно, Варя, - примирительно сказал Герка, – не говори пока ничего никому. Мы потом тебе все сами все расскажем. Просто дело у нас очень серьезное, а Елька пропал. Даже не знаем, где его искать.

– Он к нам не заходил, это точно, я со двора никуда не уходила. Услышала бы, – примирительно ответила девочка.

– Хорошо, если вдруг появится, скажи, что мы его ищем. Мы будем у меня.

– Ладно, скажу, что мне, жалко, что ли.

– Ну, пока.

– Пока.

Когда мальчишки возвращались, Мотька произнес:

– Я же говорил, что она большая вредина.

– Ничего и не вредина, просто у вас мира не хватает, – ответил Герка. –Ладно, пошли ко мне, там подождем Ельку, заодно и чего-нибудь пожуём.


А действительно, где же Елька. Куда пропал этот шалопут и сорванец. Ведь было же сказано, чтоб из дома ни ногой. Где дисциплина, наконец, в сыскном агентстве “Ижица”? Или он забыл, что является, хоть и младшим сыщиком, но, в то же время, и заместителем главного сыщика?

Немного терпения, скоро все станет ясно.

В кабинете командира завода помощник начальника Вятского губернского жандармского управления полковник Будогосский докладывал генарал-майору Дубницкому об информации на текущий момент. Докладывал спокойным ровным голосом, потому, как знал, подобный доклад придает уверенность, что ситуация находится под контролем и чрезвычайных ситуаций в ближайшее время не ожидается.

Хотя докладывать особо было нечего, но полковник крепко знал свое дело, поэтому приготовил несколько личных предложений по выявлению германской агентурной сети на заводе, если, конечно подобная существует.

– Ребята опознали кого-нибудь? – спросил генерал-майор.

– Никак нет, – ответил подполковник, – впрочем, я и не рассчитывал, что мальчишки кого-то опознают. Я думаю, что если германский агент и агентурная сеть действительно имеют место быть, то резидент должен появиться на нашем заводе еще до начала войны. Я приказал поднять личные дела всех, кто более или менее имеет отношение к военным документам повышенной секретности за пять последних лет. Насчет агентурной сети, тут сложнее. Вероятнее всего надо искать среди “уклонистов” и вероятно среди военнопленных. Я в свое время докладывал о положении дел с отдельными личностями, которые устраивались на завод с целью избежание призыва в действующую армию.

– Я помню, но, сами понимаете, какое тогда было положение. Резкий скачок оборонного заказа.

Полковник выждал паузу.

– Теперь о толстяке с улицы Троицкой. В доме тридцать обитает сотрудник хозяйственного отделения господин Бруляко. Он же, по словам мальчишек, и был на месте обнаружения утопленника.

- Задержали?

– Нет, дома его не было, а сегодня на работе еще не появлялся.

– Как вообще такое возможно?

– Боюсь, что мои предположения могут оправдаться, и мы уже опоздали.

– Что вы имеете в виду?

– Либо этот Бруляко уже скрылся, либо мертв. Но я оставил своих людей, которые наблюдают за домом. В случае чего, они арестуют его.

Командир завода Дубницкий встал из-за стола, нервно заходил по кабинету.

- Черт знает, что такое. Неужели у нас под самым носом? Я так понимаю, что на Мужвайской железнодорожной ветке была все-таки диверсия, а не разгильдяйство и халатность?

– При выявлении новых данных, мы пересмотрим обстоятельства дела.

Дубницкий внимательно посмотрел на Будогосского.

– Анатолий Иванович, голубчик, как можно скорее разберитесь с этим делом. Мне телеграфировали из Главного управления Генерального штаба. Вероятно, нам придется увеличить производство оружия. И если, у нас пойдет, что-то не так, сами понимаете.

– Понимаю Ваше превосходительство. Мы составили два списка работников, которые сегодня не появились на своих местах. Рабочие идут отдельным списком, но он нам малоинтересен. В другом же списке лица из управленческого аппарата, мы хотим сделать упор именно на этом списке.

– Разрешите, я взгляну?

Полковник достал из папки лист бумаги. Дубницкий быстро пробежал по нему глазами.

– Почему в списке мой помощник капитан Лашкевич? Я сам его вчера отправил с личным поручением в Сарапул. Возвратиться должен сегодня, к обеду.

– Это мне известно. Но я включил всех в список, кого не было сегодня на заводе.

– Хорошо, вам виднее, поступайте, как знаете. И прошу, полковник, докладывать мне обо всем незамедлительно.

– Так точно, Ваше превосходительство.

– Да поможет вам бог, ступайте.

А Елька, в будущем Евлампий Дермидонтович, пока Герка с Мотькой высматривали подозрительные лица среди работников завода, решил время зря не терять. Забыв про дисциплину и наказ, он надумал сгонять на Троицкую, где жил толстяк. “А что, одна нога здесь, другая там, никто и не узнает, – рассудил он. – Заодно, может, и выведаю чего”.

Эх, спал бы и спал ты, Елька, свернувшись калачиком, или бы по хозяйству, что-нибудь поделал. Подошел бы к матери, спросил по-взрослому: “Мама, может, что-нибудь по дому помочь?” И поняла бы тогда мать, что сын ее стал уже совсем большой, и украдкой смахнула бы набежавшую слезу, вспомнив своего мужа, который так и не увидел, как повзрослел его сын.

Так нет же, как только мать ушла на завод, Елька выпил кружку молока с хлебом, и убежал на улицу Троицкую искать неприятности на свою голову.
И он найдет их. Вы уж поверьте. Такой, как Елька, да, чтобы и не нашел. (Кто читает внимательно, тот знает, что в это время в сарае дома тридцать, сидит Кривин и ждет подходящего момента, чтобы убить Бруляко и поджечь его дом).

Время шло, но толстяк все не выходил. И уже прозвучал второй гудок, но даже, ни в одном окне не зажегся свет.

“Что же могло такого случиться, – размышлял Кривин. – Может, толстяка нет дома? Тогда это плохо в любом случае. Или его арестовали, или тот всё понял и решил исчезнуть из поселка. Надо бы сообщить Аркадию Аркадьевичу”.

Кривин хотел подойти к двери и прислушаться, есть ли движение внутри дома, но его опередили. Какой-то пацан на цыпочках подкрался к двери и проложил ухо. Потом подошел к окну и также прислушался.

Этого еще не хватало.

Кривин тихонько подошел сзади. Елька даже не успел испугаться. Он только почувствовал, что чья-то ладонь закрыла его рот, другая рука передавила горло.

Испуг пришел через секунду после случившегося. Воздуха стало не хватить, глаза полезли из орбит.

Суровый мужской голос произнес:

– А ну, тихо, не рыпайся. Пикнешь – придушу. Понял?

Елька, как мог, потряс головой.

Сильные руки развернули мальчишку. Был бы на его месте Мотька или хотя бы Герка, те бы сразу опознали мужика, но Елька – то его не видел, только слышал о нем. Поэтому испуг Ельки был от того, что он был пойман возле дома. Знай, он, кто стоял перед ним, масштаб испуга мальчишки автору бы трудно было описать.

Кривин не знал, что предпринять. Отпускать парня было бы ошибкой. И кто это вообще такой и чего здесь делает в такую рань. Может, родственник? Но Кривин сразу отбросил эту мысль. Какие родственники у Бруляко? А, может, это толстяк послал пацана, чтобы тот разведал обстановку?

И вдруг в голове Кривина раздался неслышный щелчок. Догадался.

– А ты, братец, не с Куренной ли улицы?

Он знал, что мальчишки, которые каким-то образом узнали про толстяка и утопленника жили на этой улице.

– Ага, с Куренной, – легко согласился Елька, с надеждой, что его скорее отпустят. – Дядь, отпусти меня, дома хватятся, - взмолился Елька, чувствуя, что дело принимает серьезный оборот.

– Подожди, пострел. Я еще не решил, что с тобой делать. Или тут придушить или в охрану сдать.

Елька хотел было закричать, взмолиться, просто попросить: “Конечно в охрану”, потому как быть задушенным прямо на этом месте, ему совершенно не хотелось. А там разберутся. Но вместо этого он захныкал и все повторял: “Дяденька, ну отпустите меня, я больше не буду”.

– Ты чего здесь в такую рань делаешь? – спросил Кривин.

Елька брякнул первое, что ему пришло в голову.

– Я дома перепутал. Мне тридцать шестой дом надо. Там друг мой живет, Ванька. Мы сегодня договаривались, он мне три копейки должен, – безбожно врал Елька.

– Так, значит, правду говорить не хочешь.

Кривин уже принял решение. Отвезти парня на голубятню, где обитал пленный австриец, тот самый с кем Кривин скидывал охранника с плотины. Спрятать пока там, возможно, что-то узнать у парня, все равно хотели пока уйти на дно (размечтался, у кого-то были другие планы), а потом, как решит Аркадий Аркадьевич.

Эх, Елька, Елька, что же ты наделал?

– Пошли со мной. Если побежишь, пристрелю. Кривин, конечно, врал, не было у него с собой никакого пистолета, но на Ельку это очень подействовало. Бегать быстрее пули Елька не мог, а расстраивать маму простреленной головой он не хотел. Пришлось подчиниться.

Голубятня находилась в глухом месте на берегу пруда. Вообще-то это было тайное место (ну, раз германские шпионы, то и место должно быть тайное), где хранилась взрывчатка для диверсий, прятались беглые пленные, но самым ценным было то, что там можно было держать голубей подальше от посторонних глаз. Они использовались для срочного донесения информации. По мере необходимости голубя с запиской выпускали, и тот летел до самого Петрограда, где записку, в случае удачного перелета (ну, всякое могло случиться) немедленно доставлялась резиденту германской разведки. Если донесение было сверхсекретным, посылали с интервалом двух голубей.

Елька всего этого не знал, узнает несколько позже.

Автор же, чтобы не томить любопытного читателя, раз уж зашел разговор про голубей, решил немного опередить события.

Добраться до голубятни можно было на лодке, поэтому пошли к берегу пруда.

Пока шли, Елька незаметно зыркал глазами по сторонам, с целью увидеть знакомое лицо и подать хоть какой сигнал. Как назло - никого. Елька совсем отчаялся. Лишь только теперь он в полной мере осознал ужас своего положения. Он во всём винил только себя, потому как винить в сложившейся ситуации было больше некого.

Но на Елькино счастье их заметили люди полковника Будогосского, которые были оставлены для наблюдения за домом Бруляко. Хоть и потащил Кривин мальчишку не через ворота, а задними дворами, но посты были расставлены грамотно. Служивые (их было трое) отнеслись к своему заданию ответственно, что и предопределило последующую участь Ельки.

Двое отправились за мужчиной с мальчишкой, третий пошел на завод для доклада и дальнейших указаний.

Бедный, бедный Елька, он совсем ничего об этом не знал, даже не догадывался, поэтому, покорно шел вместе с Кривиным. Да, шел покорно, но не смирился с положением.

“Бежать, я конечно сейчас не стану, а вот когда выйдем на людное место, тогда и рвану. Среди людей вряд ли этот дядька будет стрелять”, - рассуждал Елька.

Но Кривин, размышлял точно также, поэтому вел там, где народу было мало или совсем еще не было, что для раннего часа, было вполне ожидаемо.

Когда подошли к берегу, Елька приуныл. “Сорвалось. Надо что-то еще придумать”.

А что можно придумать, когда мужик уже приказал ему сесть в лодку на корму, отвязывал ее от кола, а сам сел за весла? Только правдивое объяснение, как он оказался возле дома в такой ранний час. Пока еще было время. Пока.

За своими мыслями Елька даже и не заметил, что вскоре вслед за ними, чуть поодаль отчалила другая лодка. Кривин ее заметил, но не придал этому значения. Мало ли у кого какие дела. Ничего его не встревожило и не насторожило.

А в это время на заводе разворачивались следующие события. Получив донесение о неизвестном и ребенке, полковник Будогосский, сразу понял, что мальчишка это один из трех ребят с улицы Куренной. Кажется, его зовут Елька. Двое других были под присмотром. “Уши бы надрать тебе, Елька, или выпороть хорошенько”, подумал полковник, но решил расправу перенести на более поздний срок. Теперь не время, да и самого Ельки не было рядом.
Будогосский приказал полицмейстеру Ижевского оружейного завода лично немедленно отправиться за мальчишками и доставить их на завод. “Тут целее будут”,- решил он.

Появление на Куренной извозчичьих дрожек, именуемых в народе “пролетка” вызвало такой интерес и любопытство жителей улицы, словно к ним заехал сам государь император. Забрать мальчишек тихо и незаметно не получилось. Из дворов высыпали все, кто не был приписан к заводу, не стоял смену, не работал по случаю немощи и не отлучился по какой-либо важной необходимости. Даже умирающего деда Кондратия вынесли за ворота, чтобы он перед смертью стал участником такого значимого события.

Чертыхаясь и, приказывая всем разойтись, полицейские отыскали Герку и Мотьку.

Улица ахнула. Пошел слух от одного конца улицы к другому, искажаясь по мере удлинения цепочки любопытных.

- Это Герка и Мотька первые обнаружили утопленника.

- Говорят, утопший хотел убить мальчишек.

- Я же говорил, что это убийство.

- Полиция зря приезжать не будет. Нашли настоящих убийц.

- Это Герка и Митька, что ли убийцы?

- За тобой-то не приехали.

- Не может быть.

- Дело-то военное. Всякое может быть.

- Ничего, разберутся.

- Ага, как бы родителей не забрали. Ох, горе-то какое.

Герка и Мотька ничего не понимали и только вращали головами, боясь задать вопрос.
Но, если они были хотя бы под охраной, то безопасность Ельки еще оставалась под вопросом.

Кривин причалил к небольшому мостку, выступающему над водой. Лодку встречал военный в шинели без погон. Между ним и Кривиным завязался разговор. Судя по тому, что тот, который был в шинели, плохо говорил по-русски, Елька понял, что это военнопленный. “Скорее всего, беглый, иначе, чего бы ему здесь скрываться?”

- Ты зачем мальчишку сюда привез?

- Слишком много знает.

- И что с ним делать?

- Узнаем, что ему известно.

- А потом?

- Все будет зависеть, от того что расскажет.

- Я в этом не участвую, тут без меня.

Кривин усмехнулся:

- На фронте не миндальничал: и штыком колол и из винтовки стрелял.

- Там был фронт, а это мальчишка. У меня самого таких двое.

- Ладно, время покажет. Я его пока свяжу и в избушке оставлю. - Вылазь, - Кривин скомандовал Ельке.

Елька огляделся. На берегу стояла действительно небольшая избушка, больше похожая на баню. Недалеко от нее возвышалась голубятня.

Сильные руки помогли Ельке выбраться из лодки. “Сопротивляться было бесполезно, единственный шанс на спасение – бежать. Выбрать момент и бежать” – так или примерно так мыслил Елька.

В избушке пахло чем-то гнилым и кислым. Кривин достал веревку, связал Ельку и привязал к железной скобе.

- Побудешь пока тут. Позднее с тобой побеседую.

- А если я буду орать? – отважился Елька.

- Хоть закричись, все равно никто не услышит.

Кривин ушел. Отчаялся Елька от своего положения. Да и как не отчаяться, тут и взрослый бы взмолился всем богам, а уж ребенок и подавно. Попытался развязать веревку, но не получилось. Искусно был завязан узел, и Елька прекратил попытки.

Вдруг раздались выстрелы. “Может, показалось?” – подумал Елька. Ничего ему не показалось, потому как строгий и властный голос произнес:

- Стой, стрелять буду.

Через какое-то время, еще два выстрела. Видимо, кто-то не внял предупреждению. Раздался сдавленный вскрик.

Все стихло. Елька слышал отчетливо только стук своего сердца.

Дверь отворилась.

- Эй, ты где?

Елька оживился.

- Я здесь, только я связанный.

- Это ерунда, главное – живой.

Вошел молодой парень с револьвером в руке.

- Что, герой, испугался?

- Нет, - ответил Елька. - Ой, дяденька, как вы вовремя. Я же даже ничего не успел придумать, что я этим врагам врать буду.

Он не сразу осознал, что случилось, а когда понял, что все для него закончилось благополучно, Елька, неожиданно для себя самого, разревелся. Он наматывал слезы на кулак, размазывая пыль по щекам.

- Ничего, ничего, это бывает, - сказал вошедший. – Звать-то тебя как?

- Евлампий Дормидонтович, - вдруг выпалил Елька.

- Как, как? – усмехнувшись, переспросил спаситель.

- Елька.

- Вот, что Елька, давай освобождаться, и с нами.

- А вы кто?

- Вот расскажешь, что с тобой приключилось, и все узнаешь. Зови меня просто, Трофимов.

- Расскажу, - вздохнул Елька. Он понял, что без порки после всего этого никак не обойтись.

Они вышли из избушки.

На дне лодки лежал связанный Кривин, правая штанина у него была в крови. Пленный австриец был привязан к березе.

Со стороны завода отчалил катер. Трофимов достал сигнальный пистолет системы Зыбина и выстрелил в воздух. Катер направился на светящуюся в небе ракету.
- Ну, все, Елька, кончились твои приключения. Вот, держи на память – Трофимов протянул мальчугану гильзу ракеты, которая была еще теплая и пахла порохом.

Наконец, вся троица собралась на заводе в кабинете Акинфия Юстиниановича, того самого следователя, который беседовал с ребятами. Все сотрудники сыскного агентства “Ижица” сидели в кабинете главного следователя завода. Только хозяин кабинета ничего про “Ижицу” не знал, даже не догадывался.

- Елька, живой! – обрадовался Мотька, как только Елька появился в кабинете.

- Ты где был? - спросил Герка. - Тут из-за тебя знаешь, какой кипеж поднялся?

- Да я чё, я ни чё, - оправдывался Елька.

- А, чего от тебя порохом пахнет, в тебя стреляли? – спросил Мотька.

- Нет, вот, гильзу дали на память.

- Ух, ты – позавидовал Мотька.

- Ну, все, тихо, - остановил друзей следователь. Все живы и хорошо. – Ребята, я вижу, вы геройские, только с дисциплиной у вас непорядок. Но помогли вы нам очень, и за это огромное вам спасибо.

- А нам медали дадут? – полюбопытствовал Мотька.

- Насчет медалей, вот не знаю, а ремня бы вам впрок всыпать бы следовало. Ну, это я так, шучу. А теперь серьезно. Дело государственной важности.

Следователь сделал такое серьезное лицо, что каждый из ребят хотел тут же съесть землю и поклясться в чем угодно.

- И что самое главное, никому ни слова о том, что случилось. Понятно? Кстати, это в ваших же интересах.

Какой здесь интерес, когда ничего никому нельзя рассказать, мальчишки не поняли, но почувствовали, что вопросы лучше не задавать.

- Да чего там, - за всех ответил Герка. – Понятно, не маленькие.

- Сейчас по домам, если понадобитесь, я вызову.

- Пролетку пришлете? – заговорщицки шепотом спросил Мотька.

Следователь только покачал головой.

- Герасим, ну, вы за ними приглядывайте, - обратился он к Герке. – Вы старший, с вас весь спрос.

Герка от такого обращения потерял дар речи, вскочил со стула и только, молча, кивнул.

Елька не выдержал:

- А утопленник кто был, тоже шпион?

- Нет, это был наш охранник, который, что-то заподозрил, но решил сам все проверить, но, видно, неосторожно. Вот и поплатился. Скинули его с плотины.

У Ельки глаза сделались по пятаку.

- Так они и нас могли?

Дальше он не смог договорить, предательский ком застрял в горле.

Следователь, не стал озвучивать ответ, только внимательно посмотрел на каждого из ребят.
После такого взгляда, услышав слова: “Можете идти домой”, хотелось не только идти, улепетывать во все лопатки, лететь пулей или бежать аллюром три креста без оглядки во весь дух.

А на втором этаже заводоуправления в два часа пополудни полковник Будогосский докладывал командиру завода о вступлении операции по выявлению шпионско-диверсионной группы в завершающую стадию.

- Ваше превосходительство, арестовано пять человек: Кривин и пленный австриец и еще три пленных беглых немца, которых нам назвал Кривин. Сейчас их допрашивают на предмет участия в диверсионных мероприятиях.

- Полковник, как же так, у нас, под самым носом работал вражеский агент? Даже целая группа? Как же мы проглядели?

- Рано или поздно, мы бы вышли на их след.

- Вот именно, рано или поздно. А если поздно, сколько бы они еще нам неприятностей принесли? Так что, спасибо надо сказать ребятам. Да, чего там, поощрить как-то. Герои, прямо. От завода, мы, разумеется, что-нибудь выделим, но так незаметно, родителям, Вы уж продумайте. А мальчишкам лично, что-нибудь от своего ведомства. Вам-то награда точно обеспечена.

- Не ради наград, Ваше превосходительство.

- Ладно, - генерал махнул рукой, - готовьте ходатайства на отличившихся сотрудников, я подпишу. А что с толстяком?

- Сотрудник хозяйственного отдела Бруляко, так и исчез, по известным нам адресам он не появлялся. Но мы его найдем, обязательно, никуда он не денется. Думаю, сейчас он нам не опасен.

- Хорошо, будем надеяться. Ну, что будем заканчивать? – поинтересовался генерал-майор.

- У меня все готово, - ответил полковник.

Дубницкий подошел к телефонному аппарату, снял трубку.

- Мой помощник капитан Лашкевич прибыл из Сарапула? Хорошо, пусть зайдет.

Через пять минут капитан появился в кабинете.

- Ваше превосходительство капитан…

- Ладно, ладно, - прервал его командир завода. О своей поездке доложите позднее. А сейчас с вами хотел бы побеседовать полковник Будогосский. Не откажите в любезности ответить на несколько вопросов.

Капитан напрягся.

- Только не надо делать глупостей, Аркадий Аркадьевич, - предупредил полковник Будогосский.

Генерал нажал на кнопку звонка, вошли двое конвойных.

- Уведите, - приказал генерал.
И тут случилось непредвиденное. Охрана не оценила ситуации, генерал и полковник, даже не предполагали, что такое может случиться. Капитан, оттолкнув от себя солдат, выбирая единственный шанс на спасение, схватил стул, швырнул его в окно и вышиб раму. И, пока полковник доставал из кобуры пистолет, а конвоиры приходили в себя, ловко выпрыгнул в оконный проем.

Герка, Мотька и Елька, услышав звон разбитого стекла инстинктивно съежились, вжав голову в плечи. Что-то большое шмякнулось на землю вслед за осколками. Следом послышалось: “Стой, стрелять буду”. Сама по себе команда была лишней и никчемной. Вряд, ли, тот, кто спрыгнул со второго этажа, остановится после такого рискованного трюка. Герка это понял мгновенно, поднял глаза и моментально оценил обстановку. Какой-то мужик пытался подняться на ноги. Секунда, вторая, вот уже мужик встал на ноги. Еще секунда и Герка руками бросился ему в ноги и обхватил их руками.

- Мотька, Елька хватайте его, - только и успел крикнуть он.

Те скорее по инерции, чем осознано бросились Герке на помощь. Один уцепился за правую руку, прыгнувшего, второй – за левую. Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, но тут подбежали охранники, отцепили мальчишек, скрутили мужчину и повалили его на землю.

С револьверов в руке подбежал запыхавшийся полковник Будогосский. Посмотрел сначала на мальчишек:

- Опять вы? Да, что же это такое?

Потом остыл. Кивнул на задержанного:

- Знакомьтесь, вот это и есть Аркадий Аркадьевич. Надеюсь, больше вы с ним никогда не встретитесь.

В ответ капитан Лашкевич скорчил гримасу, то ли ухмыльнулся, то ли скривился от боли.

_______________________________________________________________

Герка, Мотька и Елька сидели на берегу реки в тени ветвистых ив. В руках у Герки была газета «Вятские губернские ведомости», и он вслух, бегло, как помнит читатель, читал газетные строчки.

- Про нас ничего нет? – спросил Мотька.

- Нет.

- Жалко, так никто и не узнает.

- Никто, - согласился Елька.

- Значит, не положено, - оборвал их Герка.

- А что же будет с нашим сыскным агентством “Ижица”? – это Мотька.

Герка задумался.

- А что будет? Жизнь продолжается, найдем дело.

И Герка пристально посмотрел на небо, превратившись в каменное изваяние. Мотька и Елька переглянулись. Опять задумал, что-то.

Герка смотрел на небо, на котором стали появляться свинцовые тучи.

- Гроза будет.

Мотька с Елькой задрали головы.

- Жара спадет, хорошо, - произнес Елька.

- Картоха уродится, - по-хозяйски ответил Мотька. – Вот еще германца побьем, совсем другая жизнь начнется.

И, действительно, через какое-то время, которое пролетит совсем незаметно, жизнь начнется совсем другая. И для ребят, и для поселка Ижевский завод, и для всей Российской империи. Но эти изменения будут совсем не такими, о которых мечтали мальчишки с улицы Куренной. Впереди было трудное время, полное непонятного и непредсказуемого, с безвозвратными потерями и непоправимыми последствиями. И в этой новой жизни ребят ждали новые приключения и испытания.