Лилька. 5

А эту  безответную барышню , которая в  нашем «дружном»  коллективе  смотрелась как роза  среди одуванчиков, обидеть шутя, походя,  мог кто угодно.

В  этой тревожной тишине, тихо переступая, как по минному полю  я  вошла внутрь.  Где то  в полутьме журчала  вода.  Наступила на шланг, и пошла вдоль.  В одном месте  шланг оказался  выдернутым из штуцера  и вода льётся   на пол. Медленно иду дальше.  И,  наконец  вижу в слабом свете картину, достойную пера живописца Венецианова…

Есть у него такая картина, «Жница» называется. Ну, про  художника я мельком вспомнила, а хотелось в первый момент, когда страх прошёл, отбуцкать её, как следует. Сидит  моя красавица на  цементном полу,  прислонившись к мойке,  держит в руках пустой шланг   и…спит сном ангела… Ноги свои длинные в одной галоше и в одном,  целом ещё,  башмаке  вытянула  и спит себе , ещё и чему-то  улыбается  дура   своими  нецеловаными  пухлыми губами.  Господи, ей ли здесь сидеть?  Разве  отец её Мефодий Фёдорович и мама Ирма такой видели жизненный путь своей ненаглядной дочки?...  И хотя я сама не далеко ушла  от этого состояния,  речь не обо мне.  Медленной тенью, с комком в горле от рвущися слёз  тихонько соединила шланг, осторожно взяла его  с Лилькиных колен , домыла оставшееся пространство.  Лиля  по прежнему   сладко  спала. Чувство щемящей жалости и обиды за это светлое и такое незащищённое создание  почти никогда не покидало меня  Значит,  и во мне было что-то,   мне самой непонятное. Все остальные легко  и не обидно подшучивали  над ней, частенько разыгрывали.   И если мне казалось,  что кто-то перегнул палку, мою бурю эмоций укротить было трудно. Я срывалась, как с крепкой цепи, и теряя всякую меру, наводила  порядок.  Мне казалось, пусть бы лучше меня разыгрывали, но  таких желающих  не находилось.  Почему-то со мной считались.

Кончилась Лилькина блатная работа. Выгнали.

Не получалось у меня мыть за неё каждую ночь. Опять на поклон, иду. Лилька за дверью ждёт. Уговорила начальника  в тёплое место её поставить,  соль сушить.  Там тепло, хоть не простынет на ледяном полу,  да  мокрая   вечно. Неумеха,  блин…

Приходим с ней и с этим «разводящим»  в конуру, где соль сушат на огромной  электрической сковороде.

У стены куча мешков с солью.  Соль в них слежалась до каменного состояния. Её пока везли по морям-океанам, она отсырела.   Теперь только добыть глыбину из мешка, высушить на этой сковороде, размять,   просеять через мелкое сито в деревянный ящичек и разносить по линиям,   где катают консервы.

 Мне бы такую работу… Но была Лилька. Бог её создал для лёгкой работы. И платили тут хорошо.  Во-    время  доставленная,  легко  сыпучая,  соль  не допускала остановки линий и качества  консервов.  Да и что немало важно,   наша продукция шла за границу, или ещё куда, только в магазинах  у нас в стране её не было.

Время от времени по цеху раздавался  разбойничье-весёлый крик, протяжный, как в лесу »ау» - соолиии…

И тут как тут соль должна  быть без промедления  засыпана в  воронки - дозаторы.

Когда бригадир ушёл, растолковав  всю премудрость  работы, подруга моя тут же разлеглась на тёплых мешках и блаженно вздохнула.

Я поняла, что не  долго  будет эта музыка играть…

Цех один. Я не далеко, танцую на своём батуте,  негромко  матерю своих корейцев, если надо.  Но мне с ними легко.  Они, как говорят  у  нас на побережье, -« ихь  нихьт   шпрэхен  зи русланд», улыбаются  мне,  я им , и дело у нас идёт без проволочек.  Но без отрыва от производства  по временам  забегаю в «солевую конуру»»  перекурить. Пока всё нормально. .На своей  мойке  базлаю   во весь голос  любимую песню  «Здесь, под небом чужиим... я как гость нежелаанныый…» Девки   вразнобой  подпевают. Это наш гимн…  И  вдруг, крик-

-Лилькаа,  соолии… Это кричит Верка с третьей линии.  В ответ тишина, которая взрывается у меня в мозгу.

Влетаю в конуру. Устроившись поудобнее,  натянув свою клетчатую юбку  на круглые  колени и согнувшись в комочек  спит сном праведницы моя подопечная, чтоб её черти взяли.  Чуть не плачу от возмущенья,  тихо ругаю  эту безмозглую  дуру  и обзываю  всякими  нехорошими словами. Вместе  кое- как  насеяли соли. Побежала  бедная девчонка спросонья,  на ходу стукнувшись головой о железный край первой линии, чуть не выронила  ящичек  с  солью.  У меня душа обмерла. А  Верка  орёт благим матом (соль-то у ней кончается).

-Буржуйка  ненормальная,   давай  шевели  ж…й.-

Я конечно не могу себе позволить,  чтобы не огрызнутся-

 

 

-Ах ты, кобыла ногайская,  это кого, ты,  сука Черемховская  «ненормальной»  назвала???  Закрой пасть, стерва.

  Меня понесло в очередной раз…

 

Зачем мне нужно было  в такое тяжёлое время  лезть постоянно на рожон ради какой-то  изнеженной   девушки, рождённой в любимом  мной городе Ленинграде. Я представляла тот Литейный проспект, где Лилька родилась и многое другое о чём она помнила и нам рассказывала.  Почему я её жалела больше, чем себя,  или кого-то ещё? До сегодняшнего дня  я понять этого не могу.

Выгнать не выгнали, а перевели  Лильку на последний этап работы на заводе, протирать солидолом  готовые

 консервные  банки и паковать их в ящики.  Склад холодный, ветер с моря  дует в каждый угол,  простудиться  дважды-два. А что делать?  Руки у ней с нашими  сравнялись.  Одежонка скудная, лапсердак её  уже без подкладки.  Порвалась подкладка. С личика спала.  Но душа осталась нежным и наивным птенчиком.  Никто , ни разу не слыхал от неё грубого слова.  Все насмешки и приколы (как сейчас говорят) принимала  с тихой  улыбкой, как будто соглашалась  с  тем, что о   ней говорили.  Учила я её, учила,   отпор давать,  без толку.