World in yоur eyes
Я задумываюсь о твоих глазах. Что скрывает этот таинственный цвет, похожий на сумрачный лес, перетекающий от зелёного к коричневому? О, я мог бы написать дюжину песен об этом. Даже дюжину альбомов. Готов поспорить, публика сметала бы их с полок, как если бы это были билеты в рай. Но то, что я вижу в твоих глазах, далеко от рая, в который ты не веришь. Впрочем, и адом я это назвать тоже не могу. Это что-то большее. Что-то невероятно грандиозное в своей жестокости, что-то, что могло бы сжечь весь мир за долю секунды, выпусти ты это на волю. Но ты спишь, и на какое-то время мир снова в безопасности.
Я не понимаю тебя. Точнее, не понимаю — не могу понять, — как ты можешь жить, вообще существовать с тем, что плещется в твоих глазах. Когда я смотрю в них, мне кажется, что я вижу тебя насквозь. Ты не умеешь прятаться, твои глаза выдают тебя раз за разом. Всю подноготную, все затаённые страхи и надежды. Всю боль. Это пугает меня. Но ещё больше меня пугает то, что я вижу, насколько напуган ты сам. Ни один палач не способен ввергнуть человека в такую пучину ужаса, в которую ты бросил себя добровольно. Ты увяз, запутался и потерял нить, способную вывести тебя обратно на свет, и теперь обречён скитаться во тьме, окружённый своими демонами, жадными, похотливыми, алчущими тебя и твоё тело. Потому что душу твою они давно растерзали, но им было мало. Они хотят всего тебя, без остатка. Они не привыкли делиться.
В твоих глазах, словно в роге изобилия, всего с избытком. Только этот рог изобилия почернел, порос плесенью и прогнил. Этот рог изобилия извергает лишь страдания в необъятных количествах. И всё это — для тебя одного. Персональное проклятие. Слишком больно. Слишком страшно. Слишком одиноко. Всё слишком, всё через край, сверх меры и сверх того, что человек может вынести, не повредившись умом или духом. Как ты живёшь с этим? Как смотришь в глаза своему отражению в зеркале?
Когда ты кружишься на сцене, едва не разбивая нашу аппаратуру своей микрофонной стойкой, я чувствую рвущееся наружу отчаяние, настолько сильное, что ещё немного — и оно затопит всё вокруг. Неужели все эти люди, которые беснуются внизу, все эти так называемые фанаты, обожающие и боготворящие тебя, жадно ловящие каждое твоё движение, каждый твой вздох, вырезающие твои фото из журналов, просыпающиеся и засыпающие с твоим именем на устах, — неужели они не видят этого? Неужели они настолько слепы? Ведь нужно быть бесконечно слепым, чтобы не замечать всю эту трагическую наигранность, сковывающую твои движения. Когда ты припадаешь к микрофону, почти касаясь его губами, и закрываешь глаза, я готов поклясться, что никогда не видел человека более страдающего и истерзанного. Вся твоя сексуальность, сражающая наповал миллионы людей по всему миру — это эстетика мёртвого тела, живущего остаточными импульсами. Как препарированная лягушка, лапки которой содрогаются от электрических импульсов, задаваемых лаборантом. Даже в звуках твоего голоса таится смерть — она повсюду следует за тобой, причём куда более отчётливо, чем за любым другим человеком, — и это именно её отголоски придают твоему голосу ту силу вспыхивать в сердцах людей, находить отклик у миллионов тех, кто не связан с тобой ничем, кроме жалкого куска пластика, хранящего эти невероятные звуки, да пары твоих полуголых фото.
Едва взглянув в твои глаза, я часто спешу отвести взгляд. Слишком много в них намешано, и я знаю: если я рискну нырнуть глубже — меня раздавит чудовищным давлением. Твои демоны окружат меня, очернят мои волосы, погасят искры в глазах и обратят талант писать песни в талант писать эпитафии и некрологи. Хотя, если вдуматься, песни о несчастной любви суть те же эпитафии почившему покою. Быть может, я уже отравлен твоим ядом? Его концентрация в воздухе слишком высока. Он сочится из твоих глаз, стекает с твоих временами насмешливых, а временами жестоких губ. Выстреливает смертельной дозой с каждым изгибом твоего тела. Я точно отравлен, сейчас я отчётливо понимаю это. Но почему-то мне не страшно.
Я хочу поцеловать тебя, но ты отворачиваешься к окну и что-то тихо бормочешь во сне, не могу разобрать, кажется, про ботинки. Я наклоняюсь ближе, и твоё тихое дыхание согревает мою щёку. Так интимно, что я чувствую, как кровь приливает к щекам. И к паху. Try walking in my shoes… О, мне нравится. Однажды я напишу об этом песню.
Что-то неуловимое проносится в сознании, и я спешу достать блокнот. Едва успеваю открыть его на чистой странице, и тут же рука, будто подчиняясь чужой воле, начинает выводить:
Let me take you on a trip
Around the world and back
And you won’t have to move
You just sit still
Now let your mind do the walking
And let my body do the talking
Let me show you the world in my eyes
— Эй, Март, что там? — сейчас Дэйв едва способен продрать глаза и трёт их, надеясь, что это поможет. Когда он так делает, он похож на большого ребёнка. Большого ребёнка, который плотно сидит на героине и трахает всех без разбору. Я поворачиваюсь к нему, чтобы понять, где «там»: за окном автобуса или у меня в блокноте. Или ещё где-нибудь. Он смотрит на мои записи мутными глазами и не подаёт никаких признаков разума. Говорят, красивые создания часто глупы.
— Наша новая песня. Возможно. Не знаю пока.
— А, ну ладно. Не мешаю, — он укладывается было обратно, но тут же снова оборачивается. — А скоро приедем?
— Без понятия. Спи давай, мне работать надо, — выходит жёстко, но сейчас нельзя спугнуть вдохновение.
Вместо ответа Дэйв долго и внимательно смотрит мне в глаза, словно пытаясь проникнуть ко мне в голову, поселиться там и свести с ума. Как будто он недостаточно отравил меня своими чарами. Затем всё-таки укладывается, и спустя пару минут я чувствую, как его дыхание выравнивается. Вдруг осознаю, что всё это время откровенно пялился на него, и почему-то этот факт очень веселит меня. Дэйв дёргает ногой во сне и поворачивается ко мне спиной, утыкаясь лбом в стекло. Автобус подпрыгивает на кочке, и ручка прочерчивает по бумаге открытого блокнота уродливую ломаную линию. Я вспоминаю, что писал песню, и пытаюсь вновь сосредоточиться, раз за разом перечитывая написанное. Но момент упущен, и всё, что сейчас занимает мои мысли, — это тот долгий взгляд, в котором читался весь спектр эмоций, доступных в чёрном мире героинового угара и боли. Поистине, в этих глазах скрыт целый мир, нужно лишь найти смелость увидеть его.
8 VIII 2018 RF
Свидетельство о публикации №218120101353