World in yоur eyes

      Я смот­рю на те­бя. Сей­час ты рас­слаб­лен и без­мя­тежен. Прек­расный, по­доб­ный пад­ше­му ан­ге­лу, на­конец на­шед­ше­му свой по­кой воп­ре­ки все­му. Го­лова мяг­ко по­качи­ва­ет­ся, ког­да ав­то­бус по­вора­чива­ет, и ты ти­хо взды­ха­ешь во сне и лишь креп­че об­ни­ма­ешь собс­твен­ные пле­чи. Та­кой спо­кой­ный, уми­рот­во­рён­ный. Со­вер­шенно не по­хожий на то­го, кем ты ста­нешь, вновь от­крыв гла­за. Во­ис­ти­ну, ты оча­рова­телен, ког­да спишь зу­бами к стен­ке. Не­веро­ят­ный кон­траст, поч­ти раз­дво­ение лич­ности. Так кто же ты, мой пад­ший ан­гел? Что ты та­кое? Как в те­бе ужи­ва­ют­ся все эти про­тиво­речия и по­чему они до сих пор не ра­зор­ва­ли те­бя на час­ти?

      Я за­думы­ва­юсь о тво­их гла­зах. Что скры­ва­ет этот та­инс­твен­ный цвет, по­хожий на сум­рачный лес, пе­рете­ка­ющий от зе­лёно­го к ко­рич­не­вому? О, я мог бы на­писать дю­жину пе­сен об этом. Да­же дю­жину аль­бо­мов. Го­тов пос­по­рить, пуб­ли­ка сме­тала бы их с по­лок, как ес­ли бы это бы­ли би­леты в рай. Но то, что я ви­жу в тво­их гла­зах, да­леко от рая, в ко­торый ты не ве­ришь. Впро­чем, и адом я это наз­вать то­же не мо­гу. Это что-то боль­шее. Что-то не­веро­ят­но гран­ди­оз­ное в сво­ей жес­то­кос­ти, что-то, что мог­ло бы сжечь весь мир за до­лю се­кун­ды, вы­пус­ти ты это на во­лю. Но ты спишь, и на ка­кое-то вре­мя мир сно­ва в бе­зопас­ности.
      Я не по­нимаю те­бя. Точ­нее, не по­нимаю — не мо­гу по­нять, — как ты мо­жешь жить, во­об­ще су­щес­тво­вать с тем, что пле­щет­ся в тво­их гла­зах. Ког­да я смот­рю в них, мне ка­жет­ся, что я ви­жу те­бя нас­квозь. Ты не уме­ешь пря­тать­ся, твои гла­за вы­да­ют те­бя раз за ра­зом. Всю под­но­гот­ную, все за­та­ён­ные стра­хи и на­деж­ды. Всю боль. Это пу­га­ет ме­ня. Но ещё боль­ше ме­ня пу­га­ет то, что я ви­жу, нас­коль­ко на­пуган ты сам. Ни один па­лач не спо­собен ввер­гнуть че­лове­ка в та­кую пу­чину ужа­са, в ко­торую ты бро­сил се­бя доб­ро­воль­но. Ты увяз, за­путал­ся и по­терял нить, спо­соб­ную вы­вес­ти те­бя об­ратно на свет, и те­перь об­ре­чён ски­тать­ся во ть­ме, ок­ру­жён­ный сво­ими де­мона­ми, жад­ны­ми, по­хот­ли­выми, ал­чу­щими те­бя и твоё те­ло. По­тому что ду­шу твою они дав­но рас­терза­ли, но им бы­ло ма­ло. Они хо­тят все­го те­бя, без ос­татка. Они не при­вык­ли де­лить­ся.
      В тво­их гла­зах, слов­но в ро­ге изо­билия, все­го с из­бытком. Толь­ко этот рог изо­билия по­чер­нел, по­рос пле­сенью и прог­нил. Этот рог изо­билия из­верга­ет лишь стра­дания в не­объ­ят­ных ко­личес­твах. И всё это — для те­бя од­но­го. Пер­со­наль­ное прок­ля­тие. Слиш­ком боль­но. Слиш­ком страш­но. Слиш­ком оди­ноко. Всё слиш­ком, всё че­рез край, сверх ме­ры и сверх то­го, что че­ловек мо­жет вы­нес­ти, не пов­ре­див­шись умом или ду­хом. Как ты жи­вёшь с этим? Как смот­ришь в гла­за сво­ему от­ра­жению в зер­ка­ле?
      Ког­да ты кру­жишь­ся на сце­не, ед­ва не раз­би­вая на­шу ап­па­рату­ру сво­ей мик­ро­фон­ной стой­кой, я чувс­твую рву­ще­еся на­ружу от­ча­яние, нас­толь­ко силь­ное, что ещё нем­но­го — и оно за­топит всё вок­руг. Не­уже­ли все эти лю­ди, ко­торые бес­ну­ют­ся вни­зу, все эти так на­зыва­емые фа­наты, обо­жа­ющие и бо­гот­во­рящие те­бя, жад­но ло­вящие каж­дое твоё дви­жение, каж­дый твой вздох, вы­реза­ющие твои фо­то из жур­на­лов, про­сыпа­ющи­еся и за­сыпа­ющие с тво­им име­нем на ус­тах, — не­уже­ли они не ви­дят это­го? Не­уже­ли они нас­толь­ко сле­пы? Ведь нуж­но быть бес­ко­неч­но сле­пым, что­бы не за­мечать всю эту тра­гичес­кую на­иг­ранность, ско­выва­ющую твои дви­жения. Ког­да ты при­пада­ешь к мик­ро­фону, поч­ти ка­са­ясь его гу­бами, и зак­ры­ва­ешь гла­за, я го­тов пок­лясть­ся, что ни­ког­да не ви­дел че­лове­ка бо­лее стра­да­юще­го и ис­терзан­но­го. Вся твоя сек­су­аль­ность, сра­жа­ющая на­повал мил­ли­оны лю­дей по все­му ми­ру — это эс­те­тика мёр­тво­го те­ла, жи­вуще­го ос­та­точ­ны­ми им­пуль­са­ми. Как пре­пари­рован­ная ля­гуш­ка, лап­ки ко­торой сод­ро­га­ют­ся от элек­три­чес­ких им­пуль­сов, за­дава­емых ла­боран­том. Да­же в зву­ках тво­его го­лоса та­ит­ся смерть — она пов­сю­ду сле­ду­ет за то­бой, при­чём ку­да бо­лее от­чётли­во, чем за лю­бым дру­гим че­лове­ком, — и это имен­но её от­го­лос­ки при­да­ют тво­ему го­лосу ту си­лу вспы­хивать в сер­дцах лю­дей, на­ходить от­клик у мил­ли­онов тех, кто не свя­зан с то­бой ни­чем, кро­ме жал­ко­го кус­ка плас­ти­ка, хра­няще­го эти не­веро­ят­ные зву­ки, да па­ры тво­их по­луго­лых фо­то.
      Ед­ва взгля­нув в твои гла­за, я час­то спе­шу от­вести взгляд. Слиш­ком мно­го в них на­меша­но, и я знаю: ес­ли я рис­кну ныр­нуть глуб­же — ме­ня раз­да­вит чу­довищ­ным дав­ле­ни­ем. Твои де­моны ок­ру­жат ме­ня, очер­нят мои во­лосы, по­гасят ис­кры в гла­зах и об­ра­тят та­лант пи­сать пес­ни в та­лант пи­сать эпи­тафии и нек­ро­логи. Хо­тя, ес­ли вду­мать­ся, пес­ни о нес­час­тной люб­ви суть те же эпи­тафии по­чив­ше­му по­кою. Быть мо­жет, я уже от­равлен тво­им ядом? Его кон­цен­тра­ция в воз­ду­хе слиш­ком вы­сока. Он со­чит­ся из тво­их глаз, сте­ка­ет с тво­их вре­мена­ми нас­мешли­вых, а вре­мена­ми жес­то­ких губ. Выс­тре­лива­ет смер­тель­ной до­зой с каж­дым из­ги­бом тво­его те­ла. Я точ­но от­равлен, сей­час я от­чётли­во по­нимаю это. Но по­чему-то мне не страш­но.
      Я хо­чу по­цело­вать те­бя, но ты от­во­рачи­ва­ешь­ся к ок­ну и что-то ти­хо бор­мо­чешь во сне, не мо­гу ра­зоб­рать, ка­жет­ся, про бо­тин­ки. Я нак­ло­ня­юсь бли­же, и твоё ти­хое ды­хание сог­ре­ва­ет мою щё­ку. Так ин­тимно, что я чувс­твую, как кровь при­лива­ет к ще­кам. И к па­ху. Try walking in my shoes… О, мне нра­вит­ся. Од­нажды я на­пишу об этом пес­ню.
      Что-то не­уло­вимое про­носит­ся в соз­на­нии, и я спе­шу дос­тать блок­нот. Ед­ва ус­пе­ваю от­крыть его на чис­той стра­нице, и тут же ру­ка, буд­то под­чи­ня­ясь чу­жой во­ле, на­чина­ет вы­водить:

Let me take you on a trip
Around the world and back
And you won’t have to move
You just sit still
Now let your mind do the walking
And let my body do the talking
Let me show you the world in my eyes

      — Эй, Март, что там? — сей­час Дэйв ед­ва спо­собен прод­рать гла­за и трёт их, на­де­ясь, что это по­может. Ког­да он так де­ла­ет, он по­хож на боль­шо­го ре­бён­ка. Боль­шо­го ре­бён­ка, ко­торый плот­но си­дит на ге­ро­ине и тра­ха­ет всех без раз­бо­ру. Я по­вора­чива­юсь к не­му, что­бы по­нять, где «там»: за ок­ном ав­то­буса или у ме­ня в блок­но­те. Или ещё где-ни­будь. Он смот­рит на мои за­писи мут­ны­ми гла­зами и не по­да­ёт ни­каких приз­на­ков ра­зума. Го­ворят, кра­сивые соз­да­ния час­то глу­пы.
      — На­ша но­вая пес­ня. Воз­можно. Не знаю по­ка.
      — А, ну лад­но. Не ме­шаю, — он ук­ла­дыва­ет­ся бы­ло об­ратно, но тут же сно­ва обо­рачи­ва­ет­ся. — А ско­ро при­едем?
      — Без по­нятия. Спи да­вай, мне ра­ботать на­до, — вы­ходит жёс­тко, но сей­час нель­зя спуг­нуть вдох­но­вение.
      Вмес­то от­ве­та Дэйв дол­го и вни­матель­но смот­рит мне в гла­за, слов­но пы­та­ясь про­ник­нуть ко мне в го­лову, по­селить­ся там и свес­ти с ума. Как буд­то он не­дос­та­точ­но от­ра­вил ме­ня сво­ими ча­рами. За­тем всё-та­ки ук­ла­дыва­ет­ся, и спус­тя па­ру ми­нут я чувс­твую, как его ды­хание вы­рав­ни­ва­ет­ся. Вдруг осоз­наю, что всё это вре­мя от­кро­вен­но пя­лил­ся на не­го, и по­чему-то этот факт очень ве­селит ме­ня. Дэйв дёр­га­ет но­гой во сне и по­вора­чива­ет­ся ко мне спи­ной, уты­ка­ясь лбом в стек­ло. Ав­то­бус под­пры­гива­ет на коч­ке, и руч­ка про­чер­чи­ва­ет по бу­маге от­кры­того блок­но­та урод­ли­вую ло­маную ли­нию. Я вспо­минаю, что пи­сал пес­ню, и пы­та­юсь вновь сос­ре­дото­чить­ся, раз за ра­зом пе­речи­тывая на­писан­ное. Но мо­мент упу­щен, и всё, что сей­час за­нима­ет мои мыс­ли, — это тот дол­гий взгляд, в ко­тором чи­тал­ся весь спектр эмо­ций, дос­тупных в чёр­ном ми­ре ге­ро­ино­вого уга­ра и бо­ли. По­ис­ти­не, в этих гла­зах скрыт це­лый мир, нуж­но лишь най­ти сме­лость уви­деть его.


8 VIII 2018 RF


Рецензии