О чем плачут звезды?

…Ночь тихая. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит…
М.Ю. Лермонтов

                Звездное небо – это загадочная картина мироздания, изумляющая философов от Платона до Достоевского, симфония сверкающих миров, вдохновляющая всех поэтов – Данте и Байрона, Пушкина и Лермонтова, Фета и Тютчева, поэма и гимн во славу Создателя. Желая прославить Бога, христианский философ Боэций не нашел слов более сильных, чем «звездоносного мира Создатель». В Псалтыре загадочно сказано: «небеса поведают славу Божию» (Пс.18:2). Зачем Господь сотворил звездное небо, усыпанное драгоценными жемчужинами звезд и созвездий? Для того чтобы созерцая необъятную и непостижимую вселенную, сверкающую искрами ночи, человек обращал свой ум и свое сердце к Создателю мира. По церковному преданию Авраам, созерцая звездное небо, пришел к вере в единого Бога – Творца и Промыслителя вселенной. Для Платона красота звездного неба – глубоко мистична, она восхищает душу через «Божественный Эрос» к идеям Бога как вечным первообразам мира. Древние греки рассматривали астрономию как изящное искусство, а ее муза – Урания, являлась и музой философов. Для Данте, сошедшего в преисподнюю, звездное небо – символ надежды («всем на свете существам открыт путь в небеса»), а сами звезды – отблески надзвездной вышины горнего мира. В библейской книге Бытия сказано: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт.1:31). Все сотворенное Богом – премудро и прекрасно, а звездное небо – гимн красоте Божьего мира. И Платон в диалоге «Филеб» пишет, что Бог «умно устроил зрелище мирового порядка – солнца, луны, звезд и всего круговращения небесного свода». Современный человек, опустошенный рассудком, привык считать себя властелином мира, он убежден в силе цивилизации – новой Вавилонской башни, но созерцание звездного неба пробуждает в его сердце религиозное чувство. Звездное небо пробуждает в человеческой душе ностальгию по Божественной красоте. Мещанская жизнь приковывает человека к земле, как каторжника к галере, а звездное небо освобождает его дух от житейских забот и попечений. И как не вспомнить бессмертные строки из «Божественной Комедии»: «в человека жизнь вдохновлена небесной силой, и душа в томленье стремится ввысь». Звездное небо – это книга мудрости, где каждая страница хранит бесчисленные тайны о Боге и наших душах, о любви и смерти, о жизни и ее смысле. Звезды – учителя философской мудрости и мусагеты для тех, кто задумался о смысле жизни, о тайне смерти и бессмертия. Почему наше сердце охватывает неописуемый трепет, а ум теряется в бесконечных тайнах, когда наш взор поднимается к ночному небосводу, усеянному мириадами мерцающих звезд? Почему человеческий дух – от мистически одаренного романтика Новалиса до рассудочного агностика Канта, стремится взлететь к небесным мирам? Почему в душе пробуждается чувство трагической потери – утраты крыльев, опаленных черным пламенем греха? Почему смотря на звездное небо, человек как Екклесиаст осознает, что все преходящее – «суета сует и томление духа»? Почему вся «деловая жизнь» представляется ему скитанием Одиссея по царству мертвых, а все суетные дела – сизифовым трудом? Почему Вертер – лирический герой Гете, уходя из жизни, поведал безмолвствующим звездам, а не шумному людскому обществу, о ранах и скорбях своего сердца? Почему смотря на загадочную картину звездного неба человек, начинает чувствовать себя неприкаянным скитальцем на земле или пленником, скорбящим в пещере Платона? Потому, что созерцание звездного неба – это встреча с тайной, с тем, что выше времени и пространства, выше мира и душевной скорби, выше житейской суеты и гнетущей печали.
                Я всегда любил сумерки, когда время как будто замирает, и на небе вспыхивают звезды – свечи небесного храма. Смотря на тихое мерцание звезд, хочется молчать. Звезды учат безмолвью, и тишина ночи в их таинственном сверканье, предстает как песнь о вечности – песнь без слов и без звуков, отзывающаяся в человеческом сердце тихой молитвой. Гейне утверждал, что музыка начинается там, где кончаются слова. И живая тайна религиозной веры – за гранью мира слов. В молчании дух человека ощущает присутствие Бога как дыхание вечности. Молчание – это духовная поэзия сердца и музыка молитвы, а молитва – встреча души с Богом. Звездное небо учит нас хранить молитву в уме и сердце, в памяти и на устах, чтобы она стала путеводной звездой нашей жизни. Хрустальный купол небесного свода, раскинувшись над землей, напоминает душе о том, что имя Бога – Тайна, и о Нем ничего нельзя изречь. Звездное небо – это собрание Божьих загадок и притч, книга мудрости, начертанная таинственным перстом Промыслителя на черном пергаменте вселенной, чтобы людские души возвышались в думах, молитвах и созерцаниях к духовному миру. Тайну и величие звездного неба нельзя втиснуть ни в астрономическую карту, ни в математическую формулу, ни в систему аристотелевских силлогизмов. Никто из художников не смог запечатлеть звездное небо. Где взять краски, чтобы изобразить не холодный слепок астрономической карты, а одухотворенную картину? В одной притче рассказывается, как к известному испанскому художнику пришел монах и попросил написать картину, изображающую душу человека. Художник ответил, что эта картина уже создана перстом Творца, и указал на ночной небосвод, усыпанный алмазами мерцающих созвездий. Звездное небо – это символическая картина нашего сердца, где мерцают дивными созвездиями возвышенные думы о душе и мольбы к Богу, а в неисследимых безднах таятся черные дыры – темные загадки вселенной. И как черные дыры пожирают сердцевины галактик, так и грехи пожирают человеческое сердце. Вся мировая музыка от Моцарта до трагических симфоний Бетховена и Чайковского – загадочный отзвук «музыки небесных сфер». Неслучайно у римского поэта Овидия в поэме «Метаморфозы» сказано, что боги поместили золотую кифару певца Орфея, растерзанного вакханками (символический образ духа и сердца растерзанного страстями), на небо среди созвездий – созвездие Лира со звездой Вегой. Звезды – это светоносные письмена, отблески вечности, безмолвно поющие о Боге, славящие Творца и Промыслителя вселенной. Небо смотрит на нас очами мерцающих звезд – просветов в космической бездне, ужаснувшей Паскаля. Иногда звезды срываются с ночного неба и, прорезая космическое пространство, исчезают в неизведанных далях. О чем же плачут звезды на небесах? Какую бы грустную повесть поведали они жителям нашей планеты – голубой жемчужины вселенной, если бы имели душу и умели говорить?
                Звезды на небесах плачут о людях, в круговороте земных дел и забот, забывших о неумолимой смерти, стоящей над каждым из смертных как грозная и мрачная тень Азраила. Человек живет в потоке времени, жизнь дана ему единожды – «в одну реку не войти дважды» (Гераклит), и повсюду ему встречается смерть и ее зловещие вестники – эпидемии и болезни, кровавые войны и голодомор. В душе человека воля к жизни сопряжена со страхом смерти. Смерть ужасна и бессердечна, и ничто не уйдет от ее «губящей косы». На средневековых гравюрах «Пляска смерти», этих миниатюрных галереях ужаса, смерть преследует человека как неразлучная тень и в образе скелета танцует на земле, заключая его в свои холодные объятья. Вспоминаются слова Паскаля: «ужасно чувствовать, как уносится все, чем обладаешь». И ефесский мудрец Гераклит, плакал о трагическом уделе людей, их беспечности и жестокости, бесконечной глупости и суетном коварстве. В колоритной книге о. Павла Флоренского «Столп и утверждение истины» время истолковывается как рок: «Рок, тяготеющий над нами, есть время». «Существование во времени по существу своему есть умирание…» В его декадентском акафисте «В мире» есть строки: «Хищница смерть с крылом черным, когтистая, жертву за жертвой уносит безжалостно, неумолимая». В стихотворении Державина «На смерть князя Мещерского» – в этой трагической оде и философской притче с элегическим настроением поэтически изображается смерть человека как невосполнимая потеря. В печальной и задумчивой лирике Жуковского с характерной для нее всепроникающей грустью, песней раздается мысль о том, что мертвые уходят туда, откуда нет возврата. Скорбящая лира Жуковского ставит философский вопрос о смерти и бессмертии человека, чья душа объемлет все миры. Смерть перечеркивает триумф науки и техники, ибо всякий рациональный прогресс завершается гробом. Архимандрит Рафаил Карелин справедливо заметил, что даже египетские пирамиды, и по сей день изумляющие ученых монументальностью, высокой точностью математических расчетов и глубокими астрономическими познаниями, напоминают надгробие древней цивилизации. Рационалисты верят в теорию прогресса, но весь трагический ход истории свидетельствует, что люди и в «просвещенный век» научно-технического прогресса остаются несчастными, нарастает духовная энтропия, колоссальные масштабы обретают исторические катастрофы. Человек неизлечимо болен смертью, он – смертен. На весах смерти все шедевры искусства, все достижения науки и техники – экзистенциальный нуль. Приходя в мир, человек обречен умереть. Он стоит у края могилы, вглядывается в ее мрачную бездну, таящую неисчислимое множество горьких тайн. Смерть есть самая жгучая мука и самая страшная скорбь, невыразимое горе для сердца. И ничто не утешит человека – ни чудеса науки и техники, ни венцы искусства, ни философские думы о вечном, если сердце его не воспримет благую весть о победе Христа над смертью. Христос воскрес из мертвых, Он раскрыл нам тайну спасения – бессмертия и вечной жизни. Звездное небо напоминает нам, что не в величавых столицах технократических и исполинских государств решается судьба мира, а в сокровенных тайниках человеческих сердец, где совершается незримая борьба света и тьмы, добра и зла. И если угаснет свет Божественной благодати во мраке страстей, то сердце людское станет Адом, а весь наш мир – обратится в некрополь.
                Парадоксально, но люди не помнят о смерти, они не размышляют о ее священных дарах и страшных тайнах. Где ныне найти Гамлета задумчиво вглядывающегося в зияющие глазницы черепа? Современный человек страшится смерти, он – лжец, желающий обмануть самого себя. И как здесь не воскликнуть с иудейским царем Давидом: «доколе будете любить суету и искать лжи?» (Пс.4:3). Человек хочет изгнать саму мысль о смерти из своего сознания, спрятать факт ее присутствия в мире, как скелет в шкафу, но «кто из людей жил – и не видел смерти?» (Пс.88:49). Древние стоики учили, что «время человеческой жизни миг, ее сущность – вечное течение». Римский император Марк Аврелий взывал ко всем людям: «вся жизнь – мгновенье», «постоянно думай о смерти», «думай о последнем часе». Но цивилизованный человек страшится признать, что дни земной жизни скоротечны, подобны дуновению ветра, и как Иов сказать в сердцах: «не вечно жить мне» (Иов.7:16). В философской мистерии «Каин», мрачный романтик Байрон поэтически признается, что «время беспощадно», а человек рождается, «чтоб умереть». «Я смерть узнал еще так мало, но уж страшусь… того, чего не знаю». Преподобный Исаак Сирин в «Словах подвижнических» писал, что человек страшится смерти и Страшного Суда, когда в его сердце нет еще истинной любви к Богу, ибо «любовию поглощается тот и другой страх». Звезды взывают к жителям земли: «Время жизни истекает с каждым мгновением, обратитесь к вечному – к смыслу и красоте, к любви и мудрости, к Богу». Но люди перестали слушать сердцем безмолвные песни звезд. Для них звездная скрижаль – книга с пустыми листами, чистая доска, или пергамент с необъяснимыми иероглифами. Цивилизация накладывает печать безличия на душу человека, превращает его из свободной личности с ее исканием смысла и вечности в бездушную машину, запрограммированную на офисную рутину. В эпоху технической цивилизации время катастрофически ускоряется и усиливает свой натиск на человека. Катастрофические темпы современной жизни держат человека в перманентном напряжении, вводят его в состояние стресса и истощают нервную систему. В современной цивилизации с ее «бешеным ритмом» человек остро ощущает дефицит времени. «О время!.. Откройте мне тайну времени. Время – это горькое бремя» – восклицает преподобный Иустин Попович. Время – неуловимая тайна, и о ней надо говорить на образном языке аллегорий и метафор, символов и иносказаний. Платон учил, что время – это текучий образ вечности, возникший вместе с мирозданием – отражением и тенью «идеального мира». Блаженный Августин был убежден, что время – не во внешнем аспекте – космическом и историческом, а во внутреннем – экзистенциальном аспекте, загадочно соприкасается с сокровенной глубиной нашей души: «В тебе душа моя, измеряю я время». И причина «болезни хроноса» – состояние нашей души. Протестантская этика с ее «скрытым мамонизмом» породила «дух капитализма» с его меркантильным девизом: «помни, что время – деньги». Но время – это жизненный срок, и человек призван осознать, что каждое мгновение – это бесценная жемчужина, которую надлежит вознести Богу. Все люди поклоняющиеся деньгам как «высшей ценности», «власти над миром» – продают душу демону, служат «золотому тельцу», в мистическом смысле они как Иуда предают Христа за тридцать серебряников. Но всеми деньгами мира не откупиться от смерти, всеми земными сокровищами не спасти душу, не искупить грехи и не купить свободы. «Свобода, Санчо, есть одна из самых драгоценных щедрот, которое небо изливает на людей; с нею не могут сравниться никакие сокровища: ни те, что таятся в недрах земли, ни те, что сокрыты на дне морском. Ради свободы, так же точно, как и ради чести, можно рисковать жизнью, и, напротив того, неволя есть величайшее из всех несчастий, какие только могут случиться с человеком» («Дон Кихот. Часть II»). Звезды печальны на небесах оттого, что человек отрекся от свободы – высшей духовной ценности. Христос сказал, что свобода есть познание Истины, а Истина делает человека свободным – от страстей и пороков, от мирских сует и житейских попечений для жизни по замыслу Божиему – исполнению своего высшего предназначения. Истинная свобода – это уподобление Богу, а гедонистический культ чувственных наслаждений – ничтожное рабство у низких страстей, роковая чаша порока, на адском дне которой таится смерть. Русский философ и славянофил Серебряного века Владимир Эрн утверждал, что «смерть – это величайшее рабство». Вся жизнь человека, с ее трагическими изломами и коллизиями, напоминает мытарства истерзанного узника заключенного в темницу из жуткой новеллы Эдгара По – «Колодец и маятник». Зловещая темница похожа на склеп, в центре ее зияющая пропасть, а на потолке – грозная фигура смерти с маятником, нижний конец которого острый как бритва с каждым мгновением опускается все ближе и ближе к своей несчастной жертве. Человек приговорен к смерти, но ему дано ощущать и «дыхание жизни», тосковать по вечности, искать смысл и взывать в мольбе к Богу. Святые отцы Церкви учили хранить в уме и сердце память о смерти и молитву к Богу. Платон был убежден, что для возвышенной души объемлющей взором «все времена и все сущее» – смерть не представляется страшной. Но современный мир – бессердечен, и человек забыв о смерти, бессмысленно расходует время своей жизни. Живя плотью и страстью, он убивает свою душу, погружается в неистовый ритм мещанского общества, где нет места молитве и творчеству, умозрениям и созерцаниям. Человек, не думающий о Боге и душе, не стремящийся понять смысл жизни и тайну смерти – обкрадывает сам себя.
                Дон Кихот беседуя с Санчо о смерти, замечает, что «когда кончается жизнь, смерть у всех отбирает костюмы» – наши социальные роли, не оставляя ничего кроме души и ставя нас лицом к лицу с самими собой. Смерть как лампада Эпиктета озаряет глубочайшие тайники нашего сердца. Древние мудрецы говорили: «Если хочешь узнать человека, смотри не только на то, как он жил, но и на то, как он умирал». Смерть – это зеркало внутреннего состояния человека. На пороге смерти рефлектирующий нигилист Базаров – трагическая фигура «лишнего человека» и один из бесприютных скитальцев русской литературы, обнаруживает таящиеся в его сердце и терзающие его ум философские думы о любви и смерти, о жизни и судьбе России. Бессмертная сцена смерти Евгения Базарова – это художественный апофеоз всего драматического накала романа «Отцы и дети». Смерть дает тургеневскому герою отбросить гордую позу нигилиста и быть самим собой – романтической личностью, вечным странником и русским Гамлетом со «страстным, грешным, бунтующим сердцем», умеющим и надеяться и любить. В таинстве смерти человек глубже познает себя, узнает – верна ли была его душа Богу. И как тут не воскликнуть с философом из династии Антонинов: «поспеши смерть, чтобы мне самому не забыть о себе!». С печалью Лермонтова смотря на современное поколение, как не проникнуться скорбью Сократа, сетовавшего на то, что люди самопознанию предпочли – «скотские похоти». Платон сравнивал познание с припоминанием духовных реалий идеального мира. Но забвение смерти неизбежно связано с забвением вечности и небесных истоков человеческого бытия. Современный человек, погруженный в поток суеты, бесцельно прожигает драгоценное время земной жизни. Еще немецкий философ Кант говорил, что «самый мудрый человек тот, кого больше всего печалит потеря времени». «О, сколько времени погубили мы, прожив в нерадении! Как насмеялся над нами суетный мир! Почему, видя других подвизающихся, сами мы не подвизались? Почему слушали мы Святые Писания и смеялись, издевались над читающими их? Там Бог глаголал в Святых Своих Писаниях, и мы не внимали» – сетовал преподобный Ефрем Сирин. Время в разрыве с вечностью истребляет себя, становится смертоносным, сжимается в точку и обращается черной дырой – зияющим провалом в небытие, разверзается темной бездной, метафизической пустотой, зловещим демоническим миром, который христиане называют преисподней. Человек вместо того, чтобы обрести через любовь духовную связь с Богом, взрастил черную дыру в собственной душе – метафизический вакуум в сердце. Время страшно смертью, и все время земной жизни без Бога – преддверие Ада. Вечность без Бога – это Ад. Ад начинается еще на земле – во времени, борющемся с вечностью. Звезды с небес созерцали в веках и тысячелетиях, как возникали и рушились царства мира сего, как величавые полководцы одержимые волей к власти, вели огромные армии на кровавые побоища – жатву смерти, как скупые богачи копили земные сокровища, а те обращались властной десницей времени в прах, а царедворцы плели интриги, как ядовитые пауки плетут свои сети. И все цари с их империями, и все сокровища мира с их грандиозными хранилищами, и вся военная слава «купленная кровью» (Лермонтов) – все это было апофеозом бессмыслицы, «суетой и томлением духа», столь печалившими грустного и задумчивого старца Екклесиаста. И звезды плакали от того, что в человеческом сердце не нашлось места самому прекрасному из всех сокровищ во всех мирах и во всех веках – Богу и Его небоотверзающей любви. Звезды плачут, созерцая, как на земле бушуют войны – ужасающие гекатомбы и сатанинские пиры, где проливаются реки крови. В Священном Писании сказано: «не убей», но эта заповедь – духовно-нравственный союз Бога и человека, неустанно расторгается и между Творцом и творением трагически разверзается бездна.
                Звезды на небесах скорбят о людях, забывших о своей душе и утерявших «вечную надежду» – Бога. Эллинский мудрец Сократ призывал: «человек познай самого себя». В Псалмах сказано: «что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» (Пс.8:5). Лермонтов в гениальном романе «Герой нашего времени», напоминающем философскую притчу, поставил таинственную и трагическую историю человеческой души превыше истории стран и народов, но кто из нас столь углубился в себя и проник в сокровенные глубины своей души как Печорин? Человек – загадочное создание, существующее на грани двух миров – духовного и материального. Человек – образ Божий, он духовно близок Творцу мира и причастен Божественному Логосу, но он же – сотворен из персти праха. В державинской оде «Бог» человек наречен «связью миров повсюду сущих». У человека могучий и неистребимый дух, но плоть его «в прахе истлевает». Он велик и ничтожен, одарен свободой духа, а душа его – через грехопадение стала пленницей страстей. Человек – противоречивое и странное существо, былинка во вселенной, но его душа объемлет целые миры. Духовный мир каждого человека неисчерпаем в своей сокровенной глубине. Человек – это песчинка среди звезд, но в сравнении с его бессмертной душой все бескрайние галактики – пылинки. Он вечный странник, ищущий ответ на философский вопрос: «зачем я живу?». Он чувствует себя – то царем, перед которым меркнет величие Соломона, то ничтожным рабом, гребущим на галерах. Чем больше человек живет духовной жизнью, тем свободнее он становится. В человеке есть колоссальный порыв к свободе, но он так низко пал, что стал рабом мира, и в Бога верует как раб и наемник, а не как свободный и любящий сын. Парадоксально, что человек ищущий свободу, даже идею Бога превратил в апологию рабства. Все в человеке – тайна и парадокс: он свободен как надмирное создание с образом Божиим, и обременен заботами о «хлебе насущном», тоскует и скорбит, а над его челом занесен неотразимый меч смерти. Религиозный философ В.С. Соловьев писал о парадоксе человека – он способен нравственно и интеллектуально пасть до червя и духовно возрасти до Серафима. Человек живет жизнью червя и ползает во прахе, но в его груди бьется богоподобное сердце. Он ищет счастье на земле, отправляется в космическую одиссею за тысячи световых лет от дома, но обречен повсюду находить – печоринскую печаль и байроническое разочарование. Человек желает обрести себя, но обрести себя – значит найти Бога умом и сердцем. Данте прозорливо подметил: «где Бога нет – там счастья не бывает». Все счастье человеческой души в Боге. Духовная жизнь – это пробуждение ума и сердца к молитве, обращение человеческого духа к Богу, но кто из людей претворил в жизнь заповеди Евангелия? Звезды плачут на небесах, потому что не видят богоищущих душ на земле. Где в земном мире – этой «юдоли скорби» найти Иова, так возлюбившего Бога, что потеря благодати и разлучение с Ним – страшные муки Богооставленности, воспринимаются им как адские муки? Где обрести столь же глубокую мудрость, как та, что изложена в притчах царя Соломона? Где найти столь же сердечные и проникновенные мольбы, как те, что хранит в себе Псалтырь? Где узреть любовь, столь же сильную и пламенную, как ту, что являет прекрасная Суламита из Песни Песней – загадочный образ души, возлюбившей Христа – Небесного Жениха? Где уединен инок, чье сердце бьется с «молитвенным размышлением» о Боге? Где найти душу столь же озаренную огненной любовью – небесным пламенем Святого Духа, как души библейских пророков и апостолов? Где же истинные философы обретающие мудрость в изучении Священного Писания? Где наследники великих богословов – Дионисия Ареопагита, Иоанна Дамаскина и Максима Исповедника? Где таится человек, столь же праведный как Лот, который живя в Содоме – городе грехов и пороков, с душевной болью смотрел на разврат его жителей, но никого не осуждал и молился за всех, отвечая добром на зло? Из библейских книг нам известно, что придет время и солнце померкнет, и звезды падут, и небеса совьются в свиток. И наше сердце ищет Того, пред Кем песчинки все светила, и Кто обитает «по ту сторону звезд». Полемизируя с «Тимеем» Платона, Данте в «Божественной Комедии», мудро настаивал, что душа призвана вернуться не к звездным сферам, а к живому Богу. Немецкий философ Якоб Беме, сравниваемый Гегелем с Ариэлем заточенным в трещине дуба из «Бури» Шекспира, с присущим ему темным языком, исполненным поэтической образностью и философской глубиной писал: «Где хочешь ты искать Бога в глубине над звездами? Ты не найдешь Его там; ищи Его в своем сердце, в центре рождения твоей жизни, там ты найдешь Его». Не превыше ли Создатель звездного мира? Не Он ли Вседержитель, что «скажет солнцу – и не взойдет, и на звезды налагает печать»? Не в Боге ли ищет успокоение наше сердце, которое не может обрести его и в созерцании звездного неба? Разве над мертвыми не сотворил Христос чудо? Разве Он на Голгофе и во гробе не явил победу над смертью, не искупил грехи мира, не разрешил гордиев узел вселенской скорби? Без живой веры во Христа жизнь обращается в бессмыслицу. Но метафизический трагизм нашей эпохи – в утрате веры, о чем на Западе столь некогда страдали Новалис, Паскаль и Кьеркегор, а у нас в России – Достоевский и Тютчев. Атеизм во всех его культурно-исторических формах – это мефистофельская философия отчаяния и самоубийство души: все души мертвы без Бога. А потому не спрашивай – о чем плачут звезды на небесах, ведь они плачут о нас и наших душах…