Находка
Прожила эта семья вместе в этой квартирке около 15 лет. Семья была, всё-таки, слегка, я бы сказал даже «слегонца» необычная для того времени (и места), из-за отсутствия детей. Сначала они хотели встать на ноги, заняться карьерой, улучшить жилищные условия, подзаработать, поднакопить, а потом обзаводиться детьми. Этого они хотели первые три — четыре года совместной жизни, а потом перестали хотеть чего бы то ни было. Началась борьба за выживание. Наступили девяностые годы и стало, совсем не до детей. А про улучшение жилищных условий вопрос больше не вставал вовсе. Даже эти жилищные условия держать в жилищном состоянии удавалось с трудом. Приходилось проявлять чудеса изворотливости (супруге), чтобы оплатить стремительно дорожающие коммунальные услуги.. Ведь лишить их могли запроста, вследствии неоплаты, или даже безо всякой причины, а в зимнюю пору это чревато. Кроме того, кушать хочется всегда, но не всегда есть что. Зарплаты выдавали с задержкой в три-четыре месяца, нередко и по полгода, а цены росли, как на дрожжах, каждый день.
Сложившаяся ситуация особенно болезненно сказывалась на работниках бюджетных организаций, где сделал «головокружительную карьеру» глава семейства Евгений Петрович. Он, в своё время, окончил политехнический институт, и работал сначала то ли в научно-исследовательском предприятии младшим научным сотрудником, то ли в проектном институте проектировщиком, с грошовой зарплатой в стабильные зыбкие и краткосрочные времена (в историческом плане), и совсем без зарплаты с наступлением катаклизмов. А с продолжением этих катаклизмов и совсем без работы. Евгений Петрович был полным антиподом предприимчивому, волевому человеку. И его «предприимчивость» можно было угадать в нём за версту. Редкий волосяной покров на голове не знал расчёски, местами произраставшая растительность на лице — бритвы. Это был сухонький, запущенный мужичонка. Даже во времена, когда он ещё при галстуке ходил на работу, он уже был мужичонкой. Сразу после собственной свадьбы он стал таковым.
Его супруга, Любовь Михайловна, не отличалась красотой и изысканностью в манерах. С мужем она разговаривала громко и властно, преимущественно матами:
- Ну шо зенки таращишь, трындыт твою мать, пшёл, вынес мусор...
или:
- Шо разлягся, (тут расположилаось междометие для связки слов) кобелидзе, хутбол он смотрит, у меня ща «Санта-Барбара» (другое по составу букв междометие, по смыслу — то же, то есть без оного) начинается, переключил быстро (междометием указано направление переключения)
Лексика её была изысканной, причём тщательно. Изысканной ей самой и отборной (тоже ей самой). Изысканная и отборная в неустанной борьбе за выживание, как результат милых бесед в очередях, в общественном транспорте, на вокзалах и базарах. Изыски в лексике штабелевались чаще всего вдоль, иногда поперёк, нередко и создавались этажности величиной до трёх.
Отличительной чертой этой милой женщины была «многоговорение», которое неизменно сопровождалось жестикуляцией пухленькими коротенькими ручонками. Свяжи ей руки — и она онемеет. Себя она явно недооценивала и по этой причине одежду носила на два размера меньше, из под которой её естество просилось (или без спросу выпирало) наружу. Порой казалось, если она замолчит хоть на пять минут её прикид не вынесет дополнительной нагрузки, появившейся вследствие этого и поползёт по всем швам, или даже взорвётся. Себя она недооценивала, а мужа переоценивала и присваивала ему денно и нощно различные эпитеты, смысл которых (даже если бы он в них присутствовал) чаще всего, к нему никакого отношения не имел. Один из них — грузинская фамилия, приведённая выше.
Любовь Михайловна торговала на местном рынке шмутками. Она пыталась привлечь к деятельности купли-продажи и мужа, даже оставила его однажды на рынке вместо себя, но тот не оправдал оказанного высокого доверия! Из-за нерадивого супруга она едва не лишилась своего товара, а вместе с ним и всех основных фондов и оборотных средств. Посылать его в Москву на стадион "Лужники" за шмутками, где тогда закупались все мелкие оптовики (читай спекулянты), она не решалась и ездила сама. Не имея никакого сарая и тем паче подвала, хранила все упомянутые основные фонды и оборотные средства прямо в квартире, во всех её углах.
Мало-помалу квартира заполнилась товаром, и так называемыми неликвидами, которые никто не покупает, а выбросить жалко. «Супруг ейный» был предприимчивым только в одном: нет-нет стянет ту или другую шмутку, да совершит бартер за бутылку самогона.
Он имел уважительную причину завести дружбу с зелёным змием и не преминул это сделать. Все остальные радости в жизни, кроме этой дружбы, ему стали по барабану. Когда он бывал трезвым, что перестало быть его естественным состоянием, он был молчуном, в остальное время ему хотелось поговорить, а поговорить было не с кем. Собеседницу в своей супруге он не видел и общей темы для разговоров у них не было ни одной. Разговаривать со своим мужем она стала громко и властно, не после того как он завёл дружбу с зелёным змием, даже не спустя пару лет после свадьбы, даже не на следующий день после этого мероприятия, а ещё до него. После свадьбы она стала покрикивать и понукать и если бы не боялась сдачи, наверно не отказалась бы и от оплеух. Он принимал это как неизбежное, полагая, что так существуют все семьи. К тому же имел перед глазами свидетельствующий о правоте этого мнения пример совместной жизни тёщи с тестем. Для демонстрации «кто в доме хозяин», тёща не нуждалась «в каждом удобном случае».
Апостол Павел, давая напутствие семьям, призывал мужей любить своих жён, а жёнам глубоко уважать своих мужей. Он хорошо подумал, прежде чем записать это в послании к Эфесянам. Отсюда следует, что мужчины наждаются в уважении больше, чем в любви.
Итак, сначала, отсутствие уважения, мягко говоря, а потом дружба с зелёным змием. Такая причинно-следственная связь, никак не в обратную сторону.
Супружескую чету не связывало ничего, кроме однокомнатной квартиры, и эту связь Любовь Михайловна решила раз и навсегда оборвать! Терпеть мелкие кражи от супруга она не желала, да и место требовалось для товара всё больше. Она просто выгнала мужа на улицу.
Нет, это не было сиюминутным озарением, она его выгоняла уже давно, но тому податься было некуда и он неизменно возвращался домой. Однажды вернувшись, он не смог открыть дверь своим ключом, так как его благоверная поменяла замок. Она бы ему выставила чемодан с вещичками в подъезд, но он всё пропил и так поизносился, что даже сменного белья уже не было. Да и наплевал он на личную гигиену.
Несчастный не был обременён друзьями, у которых можно было бы перебиться первое время. Делать нечего, пришлось ночевать под мостом, благо весна успела вступить в свои права и было более-менее тепло. Так он забичевал и опускался всё ниже и ниже. Одиночество его скрашивали друзья по несчастью, которые вместе с ним днями и ночами были заняты тем, что добывали кусок хлеба и глоток бормотухи, или любой другой жидкости, содержащей или напоминающей содержание алкоголя. Скорее даже в обратном порядке, сначала глоток, а потом уже кусок. Скажу больше: неудачи по добыче куска переносились менее болезненно.
Евгений Петрович стал Жекой. Свой диплом инженера (вместе с паспортом), последнее своё имущество, он удачно инвестировал в бутылку самогона. Во время одного из переразделов «зоны влияния» или среды обитания, ему проредили зубы. Умывался он от случая к случаю, а бритвы или ножниц не видел уже давно, даже на фотографии. Жека опустился ниже плинтуса и не было у него других интересов кроме одного — утолить нестерпимую жажду.
Он обитал не далеко от рынка, места работы своей бывшей супруги, и та время от времени, имела счастье лицезреть свою опустившуюся половинку, но предпочитала не узнавать. Он тоже имел счастье всякий раз, если ему удавалось напиться до отрубона. Как ни странно это в его безденежном положении, счастлив он бывал довольно часто. Жека сам удивлялся, что так легко переносит все тяготы и лишения его теперешней жизни. Это было отчасти и потому так, что он тут только находился, а жил в другом месте.
Я немного слукавил насчёт единственного интереса утоления нестерпимой жажды. Было ещё одно хобби. Он писал стихи. У него был при себе полиэтиленовый пакетик, в котором сохранялась от грязи этого мира маленькая, но объёмистая записная книжка, куда он их записывал своим каллиграфическим почерком. Аккуратным и красивым. Эти записи, с окружающим пейзажем и натюрмортом Жекиного прикида являли собой откровенный диссонанс...:
***
Я переехал в мир стихов,
Переселился, в ус не дую,
Возвышен он среди миров,
Здесь под дождем я не скирдую.
Высокопарно говорю,
Не обхожусь без аллегорий,
И счастлив тем, что я творю...
Мне до колен любое море.
Недосягаем..., сам с собой
Порой на "Вы" веду беседу,
Парнас не кажется горой,
И не важна над ним победа.
Или этот, по достоинству оценённый стих его коллегами по цеху земного бытия:
Утром встал один согражданин,
опосля глубокого похмелья,
и стопы направил в магазин,
обрести там лечущего зелья...
По пути отбился от пути,
колокольный звон его встревожил,
по мозгам стучал: «Ты не кути,
к церкви повертайся сыне Божий!»
В церковь ноги сами занесли,
вопреки его «железной» воле,
прикупив свечу прям у двери,
водрузил к иконе упокоя...
Атмосфера мрачная гнетёт...:
«На кой ляд мне ихне воскресенье,
коль никто рюмаху не нальёт,
без рюмахи нету и спасенья!»
Произнёс, как водится: «Аминь!»
вышел и забыл про церковь сразу,
и продолжил путь свой в магазин,
«Вот те на, куды я угораздил...»
Стихи он писал и до того как очутился на помойке жизни, даже имел глупость однажды показать супруге в начале их совместной жизни. Та рявкнула на это:
Поэт хренов, иди лучше (междометие) вагоны разгружать, отэта будет (другое междометие) и поэзия и практическая (ещё одно) польза от ей!
Осень подкралась незаметно, хотя и по графику, но всё-таки неожиданно. И не только для бичей, но и для работников коммунального хозяйства, как впрочем и для всей остальной страны. Приближалась зима, которая обещала превзойти осень по неожиданности и обрушиться, как снег на голову. Жека с коллегами уже облюбовал зимнюю квартиру — теплотрассу, оставаясь верным своим интересам.
Однажды случился удачный день, и счастливый Жека не сумел добраться до номера люкс своей гостиницы и уснул по пути туда. Был уже ноябрь, ночами примораживало, и ложе, в котором он устроился на ночь, точнее лужа, образовала корку льда на своей поверхности. Мимо проходила одна сердобольная женщина, ей стало жаль человека, ведь если его оставить тут, может и не проснуться. Она попыталась разбудить бомжа, ей это не удалось, Жека был особенно счастлив в этот раз. Женщина эта, Инна Давыдовна, хотя и не принадлежала к тем, кто «коня на скаку остановит...», но была и не из самых хрупких. Она взвалила Жеку на плечо, благо весу в нём оставалось пшик, и притащила к себе домой. Жила она на окраине этого чУдного городишки Каскелен в частном его секторе, в своём маленьком домике.
Она Жеку отмыла, постригла-побрила, и Жека приобрёл, хотя и не первозданный, но почти приличный вид. Хозяйство Инна Давыдовна вела сама, и мужской руки в доме не имелось, о чём свидетельствовалось повсеместно. И свидетельство это было очевидным и навязчивым. Она изредка обращалась к знакомым и малознакомым мужчинам, когда уж совсем обойтись нельзя было без их помощи, а за услуги рассчитывалась самой конвертируемой валютой — самогоном, который изготовливала сама.
Утром, которое началось у Жеки за полдень, хозяйка покормила своего постояльца отменным борщом, щедро сдобренным сметаной, и поставила на стол трёхлитровую банку с жидкостью. Я бы мог сказать с мутноватой жидкостью, каким изображают самогон в кино. На самом деле эта жидкость, как правило, чиста как слеза. А у Инны Давыдовны, всё было по правилам.
Отмытый и побритый Жека увидел сосуд необъятных размеров, который производил впечатление неиссякаемого источника. Он обнял источник и приложился к нему губами, как к иконе. Бедняга не смог сдержать слёз умиления, предвкушая огромное наслаждение, свалившееся на него в таком безразмерном количестве. Он расплылся в безразмерной улыбке, обнажая оставшиеся размерено расположенные зубы! Ох уж эти безразмерные размеры! ТакЕнное количество алкоголя, да к тому же такенного отменного качества (последний факт он установит вскоре) ему ещё никогда не принадлежало!...
Счастливый мужской (или вроде того), но порядком ослабевший организм, Инна Давыдовна отнесла на белоснежную кровать.
На тот момент, когда организм пробудился, Инна Давыдовна хлопотала во дворе. На столе по-прежнему стояла приветливая трёхлитровая банка, наполненная приветливо «под завязку» кристально-прозрачной жидкостью, с которой заигрывал луч солнца; рядом стоял гранённый стакан, отражавший каждой своей приветливой гранью игривый луч; а также приветливые солёненькие огурчики на блюдечке с голубой каёмочкой, очевидно некогда выросшие на не менее приветливой грядке!
- Жизнь нежданно-негаданно наладилась! - констатировал Жека вслух, и его голос
разбудил дремавшее приветливое эхо.
Он налил полстакана вожделенной жидкости, проявив чудеса виртуозности, не пролив ни капли, что из полной под завязку трёхлитровой банки проделать не так-то просто. Я бы приравнял этот маневр к трёхсполовинному акселю у фигуристов. Маэстро взял стакан в правую руку, как дирижёрскую палочку, при этом оттопыривая мизинец и держа локоть на уровне плеча; смачно бабахнул, откинув голову далеко назад; после чего крякнул, при этом сделав характерное движение свободной от «дирижёрской палочки» левой рукой, «закрутив» ладонь в кулак; и..., закусил огурцом. Ему даже показалось, что оркестр, который с успехом заменяло эхо, издал соответствующий звук. «Как мне нравится такая музыка!» - произнёс Жека на сей раз про себя, поставив этим эхо в затруднительное положение. По пути в аут он озадачил эхо фразой: «Пережили голод, переживём и изобилие!» На этот раз к белоснежной постели он добрался самостоятельно, где мирно засопел, временами всхрапывая. Эху волей-неволей приходилось быть на чеку.
Эта сцена изредка повторялась, жидкость в банке убывала крайне медленно, огурцы же, вообще не кончались, словно росли тут же, на столе. И сразу малосольными.
Разнообразилась сцена редкими выходами по нужде. Туалет находился на улице. Встречаясь там с радушной хозяйкой, постоялец обменивался с ней редкими репликами.
Во время очередного выхода «в свет», Жека обнаружил, что дверь в туалет плохо закрывается, ввиду того, что само здание туалета слегка наклонилось, и дверь елозила по полу приступки. Эта труднодостижимая возможность изолироваться доставляла некоторые неудобства, особенно если хозяйка в это же время из хозяйско-технических соображений находилась в огороде неподалёку. Хотя Жека и не был на все руки мастером, он всё же справился с задачей, которую сам себе и поставил, а именно: раздобыл длинную жердь (это оказалось не трудно), и использовал её как рычаг (инженерная мысль дала о себе знать из глубин мозжечка). Приподняв покосившийся туалет, подсунул пару кирпичей под его основание, и дверь туалета стала функционировать, как новая. Инна Давыдовна даже ахнула от удивления, всплеснув руками и сложив ладони «лодочкой» перед пышной грудью. А Жека, справив в очередной раз нужду, вернулся в дом обмыть успех.
Это было достаточным предисловием для того, чтобы хозяйке и постояльцу познакомиться. Церемония знакомства состоялась без всяких церемоний, по истечении трёх полных дней.
- Ну раз, уж ты на все руки мастер, - сказала после очередного Жекиного пробуждения, сердобольная Инна Давыдовна, - если у тебя будет время(!), посмотри пожалуйста крышку погреба. Я всё время мучаюсь, открывая и закрывая его.
Кроме отмеченного восклицательным знаком наличия времени у столь занятого Жеки, хочется также отметить, что Инна Давыдовна употребила союз «если», а не наречие «когда», и если бы я по своей нерадивости не заметив разницы употребил альтернативу, это слово в корне изменило бы не только смысл этого предложения, но и характер Инны Давыдовны. Характер этот дополняла внешность его обладательницы. Правильнее будет наоборот, внешность Инны Давыдовны сформировала её характер. Она не слыла писаной красавицей, у неё не было осиной талии. И одевалась не в самом модном бутике. Она представляла собой статную, ухоженую женщину, пышущую здоровьем, вопреки катаклизменному положению в стране. Приятная женщина со всегда заботливо уложенными волосами в высокую причёску, с сильными руками и мягким, внутренним голосом.
Жека, бросив все дела, посмотрел! Да так пристально, что в погребе полки для консерваций сделал; отгородил досками угол в нём же, куда сложил запасы картошки; к потолку его же приделал крючки для подвешивания чеснока и лука, которые хранились в старых, когда-то сослуживших свою службу, чулках... А заодно и тягу в печи поправил (снова в глубинах мозжечка просыпалась инженерная мысль). Есть поговорка «талант не зароешь», если её загнать в рамки этой ситуации, может получиться: «диплом инженера пропить можно, а инженерное мышление — вряд ли»
Домик был ухоженным в женском смысле, а в мужском — запущен. И Жека принялся это исправлять. Ему и на самогон времени мало оставалось, он так и не допил эту трёхлитровую ёмкость.
Так, как-то само собой получилось, ему вспомнилось, что он ещё мужчина, а рядом с ним не та тётка, с которой он прожил более 15 лет и к которой у него не было никакого мужского интереса. Рядом с ним была же-енщина! Приятная, мягкая и уютная, которая стала желанной.
Они зажили душа в душу. Инна Давыдовна, в отличие от его жены не разговаривала властно и громко. Она даже голос не умела повышать, а маты в разговоре не употребляла вовсе. Жека, хоть и употреблял ранее, но при Инне Давыдовне стеснялся. Коллеги по работе, многочисленная родня, да и просто знакомые заметили разительную перемену в облике Инны Давыдовны. Нет, она не поменяла своего гардероба, одевалась как обычно. Не подрумянивала щёк, не красила глаз. Разве что губы иногда подкрасит, но не они создали эту перемену. Если раньше в ней за версту можно было увидеть незамужнюю женщину, то теперь этого нельзя было разглядеть и с лупой, хотя далеко не всегда этот факт — плюс для внешнего вида женщины, но не в данном случае. Не хотелось бы повторять избитых фраз, но без этого не обойтись: счастье всяую женщину делает красивой!
Так пришла весна, пора сажать и окучивать. Домик был у Инны Давыдовны маленький, а огород огромный. Благодаря последнему обстоятельству она могла прокормиться в эти трудные перестроечные, точнее всёполомочные годы. Щупленький Жека оказался жилистым мужиком и перепахал огород вдоль и поперёк. Инна Давыдовна приходит с работы и диву даётся, какой колоссальный объём работы успевает он выполнить за день. Она просто давала ему ненавязчивые указания, о которых он сам её спрашивал, ведь опыта-то по сельскому хозяйствованию у него не имелось. Соседка, проходя мимо останавливалась у забора, чтобы через этот забор обменяться по-соседски новостями и мнениями, заметила как-то:
- Инна, ты в этом году прямо злоупотребляешь цветами!
- Да.., а что делать, в земле люблю ковыряться, - отвечала она, - А всю тяжёлую работу перенял мужчинка мой! Так вот и для души больше времени остаётся.
- Ну не мужик, а находка!
- Твоя правда, находка!
Жека как-то постепенно перестал дружить с зелёным змием. Если раньше ему нравилось быть в отрубоне, то теперь общаться по трезвой со своей Инной Давыдовной ему нравилось больше. Он даже и не подозревал, не мог представить теоретически, что бывают жёны (или вроде того) которые умеют (и применяют в практике) уважительно разговаривать с мужьями (или тоже вроде того). Ему хотелось быть полезным Инне Давыдовне, сначала из опасения, что его могут снова выкинуть за ненадобностью. А потом ему это дело понравилось, когда всё очевиднее становился результат проделанной работы. А больше всего воодушевляла реакция Инны Давыдовны. Нет, она восторгов особых не высказывала, а просто не скрывала своего удовольствия. Жеке большей похвалы и не надо было. Он и крышу на веранде починил, разбитые шибки (стёкла) поменял на этой веранде и прогнившие стойки у забора заменил на новые. А когда управился с посевной, выкопал новую яму для туалета и переставил его. Сараи, свинарник, курятник всё было приведено в образцовый порядок и всё хозяйство своевременно было накормлено и напоено. Даже хрюкать и кудахтать это хозяйство стало радостнее, жизнелюбивее.
У Инны Давыдовны была многочисленная родня, а у этой родни периодически наступал сезон дней рождений. Собственно он никогда не прекращался, просто проходил с разной интенсивностью. Разумеется, Инне Давыдовне волей-неволей приходилось посещать эти мероприятия. Пока не было Жеки, она и делала это регулярно, потом с его появлением она пару раз сходила без него, по причине его робкого отказа. Настаивать на своём она не умела, лишь сказала ему:
- Ну раз уж ты не хочешь идти со мной, то и я не пойду.
- Я не хотел бы тебя компрометировать, беззубый да с такой биографией.
Она вставила ему зубы, (с помощью стоматолога, конечно) купила костюм и галстук (сама), хотя и китайские, но вполне приличные, и они «вышли из подполья». На таких гулянках он не выпивал лишнего, и оставался в норме из уважения к супруге и её родне.
Так однажды вечером, держась под ручку и мирно беседуя, они возвращались после одного такого застолья. На беду, по этой же дороге шла по своим нуждам его Экслюбовь, которая Михайловна. Увидев своего супруга таким ухоженным и безмятежно счастливым, она была бесконечно и неприятно удивлена. Бесконечно неприятно. Известие о его смерти она бы приняла куда охотнее. Может быть вздохнула бы, да и дело с концом. Вряд ли её православнутую голову посетила бы идея свечку поставить к иконе Николая Угодника за упокой души. А тут такая лажа! Был бы «супруг ейный» просто счастлив она бы восприняла это как личное оскорбление. Безмятежное счастье его восприняла как пощёчину.
Она этого так оставить, естественно, не могла. Буквально на следующий день она заявилась в дом Инны Давыдовны и безапелляционно заявила:
- Давай, собирайся нахауз, погулял и будя! (тут я опустил расстановку междометий, сопутствующих её речи.)
Ни Инна Давыдовна, ни сам Жека, не смогли ничего противопоставить напору претендентши на бывшую свою собственность. А что могла Инна Давыдовна или Жека? Из этих троих только Любовь Михайловна была бойцом. А муж — это собственность жены! Этот факт Инна Давыдовна хотя и с прискорбием, но безропотно признавала.
Жека крайне неохотно последовал за своей экс-... Вот такая штука эта любовь, или штучка Любовь, которая Михайловна! Кто-то воюет за своё счастье, кто-то ждёт его всю жизнь, кому-то везёт и находит своё счастье нежданно-негаданно, но постоять за него не умеет, и когда приходят его забирать, безропотно отдаёт. Но это отнюдь не означает, что такие люди не достойны быть счастливыми!
Что было дальше? - вторая серия, а именно: Жека запил снова и его снова выбросили на помойку, а Инна Давыдовна снова его подобрала.
Была бы, возможно, и третья серия, но Любовь Михайловна уехала в очередную свою барыжническую поездку и пропала. Где она пропадала и чем занималась в это время — автору этих строк неизвестно, да и к делу не относится. Повезло Жеке. Он был слабаком, не предприимчивым, безвольным, неуспешным, неудачником (хотя последнее спорно)... но и для такого где-то на свете есть его половинка, но и с таким правильная женщина может быть счастливой сама и сделать счастливым его. Главное найти друг друга, увидеть, заметить, распознать, не пройти мимо, подобрать наконец... Повезло Жеке! Уважаемые любимые и любящие, не проходите мимо своего счастья, подберите его, пусть даже из грязной лужи. Пусть ненавидящие лопнут от зависти!
При Инне Давыдовне Жека стал снова Евгением Петровичем. В безмятежном счастье они прожили пять лет, так ни разу не то что не поскандалив, но даже не обнаружив разногласий ни по одному, стоящего внимания, вопросу. Пять лет пролетели как один день.
Неизвестно откуда на базаре снова появилась Любовь Михайловна. Однако, к иногда проходившему мимо супругу под ручку с Инной Давыдовной больше интереса не проявляла. А эта парочка по прежнему ходила на сабантуи к многочисленной родне, которая стала неумолимо редеть. Теперь дни рождения были не в моде, зато появилась другая мода. Инна Давыдовна была этнической немкой и вся её многочисленная родня, соответственно тоже. Каждая семья перед отъездом на историческую родину закатывала пир горой, а называли такие мероприятия проводами. Как-то возвращаясь с очередного пира, Жека спросил свою дорогую:
- Все твои уезжают, а ты почему не хочешь?
- Да как же я тебя оставлю?! - удивилась Инна Давыдовна.
- И то верно, без тебя я пропаду, - и помолчав добавил, - а ты возьми меня с собой.
- Да как же я тебя возьму с собой, ты же не чемодан, ведь мы даже не женаты.
- А почему мы не женаты, собственно?
- Так ты и не предлагал никогда?
- А ты бы пошла за меня?
- Да разве я тебе не жена фактически?! - удивилась она ещё сильней.
Они решили пожениться. Но была одна проблема, Жека состоял в браке. Он пришёл к бывшей и робко попросил о разводе. Вместо ответа она сунула ему смачную фигу под нос. Однако за тысячу долларов всю формальную сторону дела взяла на себя. Жеке осталось только расписаться.
Вызова пришлось ждать долго
В стране улучшения наступали крайне медленно и до Каскелена ещё не добрались. Инна Давыдовна однажды вернулась с работы домой, ведя за руку одного заморыша, пацана лет восьми-девяти. Он так страшно косил, что, пожалуй, одновременно обоими глазами смотреть не мог, казалось, что его глазные яблоки попеременке показывали свою обратную сторону. Кроме того он заикался настолько сильно, что некоторые буквы и слова на них начинающиеся вообще не мог произнести. Евгений Петрович перестал нуждаться в неусыпной заботе Инны Давыдовны, теперь достачно было и просто заботы, а проявлять просто заботу, очевидно ей было не достаточно. Требовалось проявлять неусыпную, которая ей была необходима так же, как некоторым много денег! Этот мальчуган появился так кстати... Он сильно усложнил своим приёмным родителям отъезд в Германию! От отъезда уж совсем было отказались, но на всякий случай всей бумажной стороной вопроса, с немецкой педантичностью Инна Давыдовна прилежно занималась. Для начала расписались, (без каких либо празднеств); затем заполнили и отправили антраги; после чего пришлось долго обивать пороги по инстанцием, с вопросом усыновления пацана. Благо родня уезжая, оставляла кое-какие предметы движимости и недвижимости, которые обращались в деньги, иногда прибегая к опыту Любови Михайловны, которая не гнушалась никакими источниками дохода. Правдами и неправдами усыновили, внесли в антраг. Подстёгивала к переезду надежда на излечение приёмного сына. Судя по разговорам, в Германии такие обалденные специалисты и сделают всё бесплатно и безболезненно. Остаётся только надеяться, что их надежды и чаяния сбылись, когда они, наконец, полным составом туда перекочевали.
Всё-таки два мягких, уступчивых человека в одной семье — это перебор. Они же неизбежно становятся счастливыми.
Напоследок пара стихов от Евгения Петровича:
утро новое
непутёвое
небо рваное
зорькой пьяное
тучки мятые
в пламя взятые
раноутренни
перламутрены
запах свежести
безмятежности
ветер ласковый
незатасканый
пруд запруженный
не утюженный
рябь взъерошена
недоношена
поле скошено
оснопошено
в поле зяблики
дирижаблики
их немеряно
расщеперенны
речка брошена
извилёшена
у излучины
дуб закрученный
цепь злачённая
уценённая
тишь божественна
сверхъестественна
утро красное
распрекрасное
***
Эти вещи поражают
Разум мой несовершенный:
Неба глубина над нами,
Звёзд число на небе этом,
Нравственные же устои,
Что внутри у человеков
Превосходят беспределом
Всё моё воображенье !
то ли Ницше, то ли Кант, в Жекиной обработке
Каждый день мы видим чудо,
Видим и не замечаем,
Нам живётся, в общем, худо,
А Бог в нас «души не чает».
Разумом и неохватно
Изобилие природы,
Почему-то люди жадны...
Мы — духовные уроды?
Наш Создатель щедрый очень,
Сотворил нас не такими,
Мы «подобны», между прочим,
Изначально мы другие!
Мы поэтому несчастны:
Отдавать мы разучились,
Улыбается нам счастье,
Если с ближним поделились.
А пошло всё криво-косо
Со времён греха в Эдеме,
Мы за грех прощенья просим...
Скоро Бог решит проблему!
***
Симбиозом заморочен,
синтез дня, анализ ночи:
утро день за днём рождает,
вечер — жизни отнимает,
сам он порождает ночи,
утро — киллер полномочий.
С дней рождений, похорон —
долгой жизни марафон.
Дни и ночи быстротечны,
но из них сложилась вечность!
Свидетельство о публикации №218120101698