Пугало

Честно говоря, я хотел никогда не касаться этой темы в своём творчестве, но время пришло, а душа того требует. Я постараюсь избежать излишней литературности в своём повествовании, но ничего не могу обещать.

 Короче говоря, я проснулся от тычка в плечо. Когда сон чуткий, разбудить человека проще простого. А когда люди играют в войну, прикрываясь зелёной книгой, написанной мерзопакостным языком и, как говорят они, кровью, сон приобретает какой-то метафизический подсмысл. Это такая своеобразная отсрочка смерти, в возможности которой тебя убедили на подготовительном занятии в учебном классе. Если бы у тебя было больше шансов ко сну, ты бы понял, что все эти россказни про боевую задачу и предупредительные выстрелы в воздух - это просто пердёж на сквозняке. Однако случилось всё иначе, ты поспал сорок минут, сбегал посмотреть на наличие следов на контрольно-следовой полосе и вернулся досыпать положенные полчаса. В обычной ситуации я бы и ложиться не стал, но всё тело ныло, колено так и норовило перестать гнуться. Я и так нарушил все возможные статьи устава, припрятав в кармане пачку обезболивающих. Помогают они слабо, но есть какое-то самоуспокоение вместе с постоянной тошнотой.

Так или иначе меня разбудили за десять минут до выхода из караульного помещения. Я надел бушлат, застегнул бронежилет, накинул шапку и вышел на улицу. Я закурил, подошёл к окну и постучал в стекло. Створка открылась, на меня уставился Андрей Николаевич.

- Мэджик, кинь в тумбочку, - я передал ему пачку сигарет и нежно-розовый крикет.

Он молча забрал моё добро и кинул в тумбу. Его, конечно бесило, что я не называю его товарищем младшим сержантом, но меня жутко тошнило от всех этих военных заигрываний. Во всём этом была какая-то несуразная мужественно-гомосексуальная эстетика. Я об этом несколько раз высказывался, но по лицу не получил. Часть уставная, комитетовская. Тут такого не бывает.

Вышел Кирпич с затёкшей рожей и сильно недовольный, что не успеет покурить. А нечего разуваться, когда спишь. Так вообще ничего не успеешь. Вслед за ним появился Антон, миниатюрный сержантик с моего призыва, добрый, но быстро от людей устаёт. Он, кстати, один из немногих сержантов, с которыми можно поговорить о том, что действительно гложет. В отличие от остальных, Антоха остался человеком, будучи при этом сержантом. Я его уважал и уважаю до сих пор. Жалею его за то, что он сейчас догнивает свои последние дни в этой богадельне. Вышел заспанный товарищ капитан и флегматично проследил, чтобы мы по уставу зарядили своё оружие и не перестреляли друг друга, щёлкая предохранителями и затворами.

Первым делом Антон отвёл нас с Кирпичом в штаб, где моему товарищу полагалось сторожить знамя части. Рядом с ним стоял уставший от жизни Генос. Назвали его так потому, что в нём было сходство с боевым роботом-убийцей. Шестьдесят килограмм тщедушия и любви к аниме давали нашей родине возможность спокойно спать. Кирпича отправили на пост, они с Геносом произвели его сдачу. Напоминало это двух собак, обнюхивающих задницы друг друга. Я нервно хихикнул.

- Приказываю нести службу бодро, ничем не отвлекаться и не выпускать из рук оружие, - произнёс Антон свою заезженую мантру.
- Аминь, - добавил я.
- Ну хоть в штабе не ****и, Шеф, - прошептал мой доблестный разводящий.

Мы вышли из штабного корпуса под нытьё Геноса о том, что у него всё затекло, и вообще служба ему в тягость. Мы заткнули его парой фраз с намёком на мужество и стоицизм, но про себя, естественно, согласились. На втором посту, который был на улице и предполагал охрану склада с оружием и патронами, нас ждал Андрей Дорожко, добродушный ефрейтор, с которым всегда можно было поговорить о всяком бреде. Мы спешно изобразили осмотр печатей на дверях и воротах, после чего Дорога намекнул мне, что в дальнем углу поста, который попадает в слепую зону камер лежат вафли. Это мелочь, но мелочь приятная. Спасибо, Андрюша.

- Ефрейтор Дорожко пост номер два сдал.
- Ефрейтор Шафарович пост номер два принял. Я теперь директор этой скотобойни.
- Шеф, ты точно знаешь устав? - Антон ухмыльнулся и добавил, - что ты будешь делать, если кто-то зайдёт на пост без твоего ведома?
- Совершу убийство во славу императора.
- Ну ты и придурок. Счастливо, - они ушли в караульное помещение, оставив меня в одиночестве.

Теперь меня ожидает два часа воспоминаний и рефлексий. Прекрасно. Интересно, а чем сейчас занимаются нормальные люди. Я взглянул на часы. Они показывали 23:06. Юля, наверное, ложится спать, Женя и Полина ужинают, отец спит под очередной сериал Hbo, мама вяжет и слушает Пикник. Наверное, у всех есть свои заботы, а я тут дожидаюсь смены или нападения на пост. Было бы неплохо совершить маленький подвиг, быть раненным, получить грамоту или медаль. Только вот всё это хлам.

Автомат приятно оттягивает плечо. Познакомьтесь, это Сасай Кудасай, мой боевой дружок под номером 5410035. Восемьдесят восьмой год сборки. Бесполезное и второсортное оружие, требующее больше священного масла, чем любая другая боевая единица. На поясе болтается подсумок и штык-нож. Последний носит номер 035 и имя Секскалибур. Имя такое у него потому, что когда он нужен, его хрен быстро вытащишь, только и дёргаешь его, словно онанируя без надежды на лучшее. Развязка тут проста:  оргазм или смерть. Первое исключено - военщина меня не возбуждает.

Полный магазин патронов - это вам не шутки. Тут можно напугать недоброжелателя или застрелиться. Интересно, что предполагает устав, если часовой пустил пулю себе в рот? Наверное, ему спешно приведут замену, где-то в казарме кого-то разбудят и отправят нести службу в карауле. Новый часовой будет устало бродить по посту, окрашенному красной смесью мозгов и печали. В любом случае, я тут всего лишь пугало. Распугиваю ворон своим грозным видом, прихрамываю на правую ногу, чинно обходя свои владения, и вспоминанию улыбку каждого небезразличного мне человека. Зачем? Чтобы не пристрелить себя в ночи, поддавшись тоске.

Не так далеко от части развалился вокзал. В это время город засыпает. Парадоксально то, что звук распространяется таким образом, что, стоя на улице, отчётливо слышишь, как объявляют поезда. Поначалу я думал, что съезжаю крышей, но ребята тоже говорили об этом. То ли у нас тут коллективное помешательство, то ли мы, и правда, можем это слышать. Сказать, что это добавляло ощущения второсортности нашей жизни в этот момент, было бы преуменьшением. Вероятность поцелуя дульного тормоза-компенсатора увеличивалась, надо было себя чем-то отвлекать.

Раз уж я просто пугало, вспомнилось поле. В детстве мы гонялись друг за другом по зарослям пшеницы, разделяясь на демонов и людей. Так и веселились. Потом было отрочество и годы игрового задротства, которые почему-то вспоминанилсь с трепетной нежностью и долей сожаления. Если бы я воспринимал жизнь серьёзнее, то смог бы стать кем-то более осмысленным и толковым, нежели географ, экскурсовод и писатель. Юность оставила осадок из сожалений, невысказанных слов и боли. Я зачем-то щёлкнул предохранителем, освободив дорогу для затвора. Интересно, на мои похороны придут те, с кем я вынужденно перестал общаться? Смогут ли они плакать и рассказывать полувымышленные истории, чтобы выставить меня в лучшем свете?

Январский морозец плотно взялся за мои щёки. Было холодно, но малоснежно. Не было любимого хруста под ногами. Скажу по секрету, это единственное, что я однозначно люблю в зиме. Рождество и новый год всегда приносили чувство опустошения и разочарования. Морозы бесили. Любви в жизни практически не было, отчего посиделки под клетчатым пледом с глинтвейном казались каким-то мифическим удовольствием. А скоро наступит весна. Я выйду из этой части в красивом (едва ли) берете и отправлюсь в жизнь. Мне будет двадцать три, за душой ничего, кроме сомнительного умения складывать слова в предложения. Интересно, изменит ли меня это место? Или тоска, которая нападает на меня здесь, такая же будничная, как и вся остальная? Стандартные страдания.

У калитки моего поста объявились Антон, Кирпич и Рома. Кирпич выглядел посвежевшим.

- Ну, что Персик, отмучился? - спросил я его.
- Поговорите в караулке. Смотрите уже свои сраные печати, - устало проговорил Антон.

Только сейчас я додумался защёлкнуть предохранитель, когда мы с Ромой стояли у входа на склад с оружием.

- Не сегодня? Да, Шеф? - полушутливо, полусерьёзно спросил тот, когда услышал щелчок.
- Да, Познер. Ещё четыре часа можно жить.
- Ну ты там кофейку наверни, - посмеялся Рома, и мы отправились сдавать пост.