Кара-Оба

Со стороны бегущей к морю дороги - из Щебетовки в Курортное – гроза, поглотившая гору Кара-Оба, выглядела красочной и зловещей феерией. Не дай бог оказаться сейчас на вершине! Каменный пик, окутанный клубящимся водоворотом иссиня-чёрных облаков, шевелился, словно скопище фиолетовых змей. Частые багровые сполохи, порождаемые стихией, озаряли склоны; венчавшая тучу белая расплющенная шапка-наковальня – раздуваемые ураганным ветром мельчайшие кристаллики льда - смотрелась шляпкой чудовищного ядерного гриба. Зрелище - воистину демоническое - с расстояния нескольких километров не пугало, а скорее восхищало. Однако, человеку, недавно побывавшему на лысом, скалистом темечке чёрно-серого исполина, хорошо представлялась царившая там яростная круговерть: голая, изодранная верхушка убедила бы в том любого!

Гора Кара-Оба* – одна из трёх вершин хребта Эчки-Даг*, лежащего между посёлками Курортное и Солнечная Долина, - на сто метров превосходит соседний с ним легендарный массив Кара-Даг. Не многим жителям Краснокаменки и Щебетовки доводилось побывать на ней. По крайней мере, никто из моих знакомых – большей частью бывших военных, десятилетиями проживавших в урочище Кизилташ* (Крымской Швейцарии), - не удосужился сделать этого: не туристическое то было место. Навестив Кизилташский монастырь*, а затем поднявшись на расположенную неподалёку гору Космос, я решил впредь самостоятельно карабкаться по кручам да скатам столь волнующих моё сердце «альпийских» ущелий. Длительные пешие прогулки – глупое занятие завзятых, впустую стаптывающих обувь бездельников – мало кто одобрял, поэтому я изначально, как некий «дух изгнанья», был обречён на одиночество.

«И мысль моя, свободна и легка,
Бродила по утёсам, где, блистая
Лучём зари, сбирались облака,
Туманные вершины омрачая,
Косматые, как перья шишака.»*

Путь из Краснокаменки на вершину Кара-Оба начинался буквально в ста метрах от ближайшего жилья. Миновав заброшенный военный госпиталь, я оказался на тропинке, идущей вверх по склону к трассе из Судака в Феодосию. На мне были кроссовки, шорты и майка. Стояла первая половина дня. Солнце пекло нещадно, но знойный воздух, залитый ароматами можжевельника и крымской сосны – дерева-скалолаза, - был настолько сух, что несмотря на очень крутой подъём, я ничуть не взмок, и футболка по-прежнему оставалась свежей и чистой. Хотя порою, преодолевая длинные, тяжёлые тягуны, приходилось прибегать к помощи рук и растущих по бокам стёжки кустов - неплохая утренняя зарядка.

От опасного серпантина с табличкой «Водiй! Перевiр гальма!»* к подножию трёх вершин Эчки-Дага шла уходящая вбок узенькая асфальтовая дорожка. Вдоль неё встречались спелая ежевика и дикие яблоньки, некоторые из которых имели вполне съедобные горьковато-сладкие плоды. Километра через три я повернул на грунтовку и вскоре оказался на лесистом хребте. Дорога заканчивалась: впереди был каньон, за которым возвышалась Кара-Оба. Направо влажными дебрями растений-влаголюбов: ползучим пыреем и тростником – уходили, постепенно одеваясь в кустарник и небольшие лиственные деревца, низкие покатые холмы. В них обитали аборигены влажных горных лесов - косули, - а также завезённые человеком кабаны. Густой, почти непроходимый кустарник был изрезан звериными тропами. Идти ими было и бесполезно, и опасно. Мне предстоял спуск в каньон, а затем подъём по полному бездорожью: сначала сквозь тенистый волглый лес, потом по голым чёрным булыжникам. По пути вверх мне повстречался коварный ясенец - купина неопалимая – с крупными ядовитыми бледно-розовыми цветочками. В урочище рассказывали: схожий листвой с ясенем – отсюда название «ясенец», – в жару он выделяет эфирное масло, которое мгновенно воспламеняется от случайно поднесённой спички. При этом растение, словно «неопалимая купина», никак не страдает. Цветы и семена ясенца вызывают сильнейшие ожоги, сменяющиеся долго незаживающими язвами. Тёмные пятна и рубцы не проходят в течение многих лет.

В овраг к северному пологому склону Кара-Обы вели несколько едва натоптанных и потому еле различимых тропинок. Пользуясь всеми четырьмя конечностями и постоянно сгоняя вниз водопадики каких-то минералов и засохшей глины, я внезапно осознал: в ливень дно и стены каньона наверняка обратятся калечащими всё живое убийцами. Зазевавшиеся горе-туристы - тем более неопытный ротозей-одиночка - станут лёгкой добычей бушующих посреди камней и склизких глинистых стен дождевых потоков. На небе не было ни облачка, но подъём и спуск займут ещё часа два-три!

Вскарабкавшись на другую сторону каньона, я оказался под раскидистыми приветливыми кронами вечнозелёных «зимних»* дубов и мохнатых грабов. Было прохладно. Попадались трухлявые сыроежки и огромные гнилые моховики. Выше стала встречаться липа, рябина и кизил. Ещё дальше лес заканчивался; за узкой травянистой полоской вздымались и нависали чёрные скалы – тяжёлая корона Кара-Обы.

На залитой ультрафиолетом вершине гулял ветер, обдавая лицо и руки обманчивой зябковатой свежестью: раскалённое солнце стояло в зените! Горизонт отодвинулся на добрую сотню километров, и я любовался открывшимися просторами. Восточный склон горы обрывисто и страшно рушился в лесную чащобу. Скопищем зелёного воинства шла она на приступ отвесных, нагромождённых у подножия скал, за которыми – казалось, рукой подать - лежали фантастические пейзажи Кара-Дага, и виднелись – далеко-далеко – гладкие отлоги знаменитой горы Клементьева – колыбели российского планеризма. Южный склон уходил в седловину между двумя пиками, открываясь удивительно красивым видом на море, которое здесь сходилось с изрезанными эрозией кручами и косогорами Эчки-Дага. На севере в продолговатой маленькой долине, как в супнице, крохотными квадратиками лежали дома Кизилташа – начала моего пути. Высочайший пик юго-восточного Крыма благодарил меня за смелость и внимание к нему! 

***

Шагая по бедлендам – истощённым многолетними выпасами юго-восточным склонам Эчки-Дага, - я спускался к Лисьей бухте. Солнце жгло кожу. Под ногами – пыль, земляная корка, колючки и каперсы с крупными белыми цветками. На подходе к морю - бумажки и кучи экскрементов. Облюбованный «дикими» туристами некогда прекрасный пляж окончательно превратился в помойку и общественный туалет: «курортники» справляли нужду в воде или метрах в пятидесяти – ста от моря. По берегу между шалашами, разноцветными палатками и кучами мусора разгуливали нудисты. Бухта, широко известная в качестве пристанища натуристов и неформалов, не была оборудована абсолютно ничем, кроме мангалов и тентов, где продавались дешёвая снедь и спиртное: съесть шашлык, купить вино или пиво можно было в любое время.
Отсутствие инфраструктуры проблема многих, даже неплохо обжитых прибрежных посёлков. Очистных сооружений нет – большинство сточных вод спускается прямо в море. Туалетов на пляже не предусмотрено, или их очень мало. Толпы отдыхающих гадят буквально под себя рядом с барахтающимися в прибойной серой пене чужими и своими детьми. Каждое лето свирепствуют ротавирусные инфекции: понос, рвота, высокие температуры. Местные жители не очень любят купаться вместе со всеми, предпочитая приходить рано утром или заныривать с пирсов подальше от прибрежной грязи.          

Окунаться не стал. Выбрав тропинку, петлявшую по невысоким холмам – скромным предвестникам оставшегося за спиной хребта, - направился в сторону Курортного. Неподалёку от посёлка с соседнего пригорка неожиданно донеслись слова:

- О! Мужчинка бесхозный!
 
Рядом стояли две матроны средних лет в пёстрых кокетливых сарафанчиках и соломенных шляпках с широченными полями. Я помахал им рукой и прислушался к разговору. Дамы шли из Лисьей бухты в пансионат «Крымское Приморье»* и обменивались впечатлениями от нудистского пляжа.

- Я не против обнажённого тела. 
- Если относиться к нему, как к храму, в котором заключена душа, то следовало бы содержать храм в порядке. В противном случае надо прикрывать его красивым заборчиком – купальником.
- Согласна. «Глухие» купальники пошли бы многим. Кому приятно смотреть на треугольные задницы и отвислые до пупа вымени! 
- Сборище волосатых обезьян и жирных коров!
- Было несколько красивых пар. Поглядеть – одно удовольствие!
- Вон, мужчина загорелый в шортиках тоже не плох!
- Извиняйте, дамы, - я старался быть галантным. – Отмахал с утра не менее пятнадцати километров. Да всё «по долинам да по взгорьям». В жару, без питьевой воды и еды. Поэтому брюхо и не торчит, как барабан!
- Приходите вечером на танцы. Вход свободный. Вы из пансионата?
- Нет. Из урочища Кизилташ. Одиннадцать километров до Курортного.
- Всё равно приходите. Будем ждать. 
- Спасибо, но путь до дома не близок! Думаю, к началу вечеринки уже буду спать без задних ног. Так что – до свидания!

Из Курортного в Щебетовку добрался на стареньком маршрутном автобусе. Из окошка вершина Кара-Обы выглядела далёкой и непреступной. Ждать попутки до Краснокаменки не хотелось - ещё около четырёх километров шёл пешком по разбитой, в ямах дороге. Стало вечереть. Громче запели цикады: в этом году их было особенно много. Одна из них по ошибке села мне на руку – безобидная большая пучеглазая муха с жабьей головой. Наконец показался полигон и здание бывшего КПП. Солнце заходило за Космос - вскоре на городок обрушатся кромешная темень и прохлада. Ноги гудели: за день я сделал больше двадцати километров по горам, страшно устал и был вполне доволен.         


* Чёрный Холм (крымско-тат.).
* Козья Гора (крымско-тат.).
* Красный камень (крымско-тат.).
* Православный мужской монастырь; находится в горах на высоте 400 метров над уровнем моря.
* «Тебе, Кавказ, суровый царь земли…», отрывок из посвящения (предположительно) к поэме  «Демон» М. Ю. Лермонтова.
* Водитель! Проверь тормоза! (укр.).
* Называется «зимним», так как даже в разгар зимы не сбрасывает листву.
* Пансионат в посёлке Курортное.