Как нас сделали

Ну, сделали и сделали. Что тут говорить? Сделали красиво и по всем направлениям. Так грамотно, что даже не очень обидно. Рассказать? Расскажу. Я тогда учился на первом курсе медицинского вуза. Учился жестко, напористо, разменивая все свое свободное время на анатомичку и легкую атлетику. И то, и другое отнимало у меня много сил. Во всех компаниях меня потеряли, но вот творчеством я пожертвовать не мог. А тут, буквально в первый же семестр, и место нашлось для приложения. И называлось это место “Золотая осень - 198… года”.

Это был студенческий фестиваль. Что-то между старым добрым КВНом и летне-лагерным  “Алло, мы ищем таланты!”. Так что каждый был во что горазд, а более всего был горазд 1-й курс. Новоявленные студенты еще были полны наивным школьным задором, и их еще не совсем придавило отработками и насущими вопросами реализации аспектов своевременного полового созревания. Решились и мы своей доблестной 122-ой группой участвовать в этом дебоше. Девочки у нас были продвинутые и начитанные, а мы, парни, охотно поддержали их инициативу. А может все было как раз наоборот. В общем, решили ставить “Анну Снегину” Сергея Есенина. Пришлось прочитать. Девчонки, что постарше (были у нас в группе две сестры), сбацали сценарий на положенные 15 минут. Мы несколько раз задержались после пар и потратили некоторое время на репетиции. Мой однокурсник и новый друг, Саша Матин, играл Есенина, у меня была эпизодическая роль на два четверостишья, а в конце я должен был танцевать вальс с Пеной Половниковой. Конечно, имена мною изменены. Кому охота сейчас вспоминать, как мы выглядели лохами. Ну, если только мне и вам.

Танцевать я не умел, но с большим рвением хотел научиться. По замыслу наша вальсирующая пара должна была олицетворять время, которое слева направо вихрем проносится по сцене. Пена мне нравилась, а потому я с удовольствием задерживался после пар, клал ей руку на спину, прижимал к себе и топтался с ноги на ногу. Видя, что толк с меня никакой, Пена придумала хитрый ход для нашего успешного выступления. А может и не придумала, а слышала где.  Хитрость заключалась в том, что мы должны были во время танца прижиматься друг к другу правыми коленями, а по сути дела всем правым бедром, начиная от самого паха. Представляете, в каком я был восторге. Пене это тоже нравилось, и репетировали мы много и усердно. А если что-то долго отрабатывать, то в конце концов можно и научиться. Так что к генеральному прогону мы могли прокружить через всю сцену аудитории, где он должен был состояться, т.е. метров 15. Но не более.

Чтобы в этом убедиться, мы специально встретились вечером и пошли туда. Кроме нас там еще было несколько компаний, которые хотели попробовать свои силы непосредственно на сцене, а потому нам пришлось занять очередь и ждать. Ожидая, мы наблюдали происходящее под занавесом. В основном все было полным хламом. Школьные шуточки, щенячья радость от обладания трупом в анатомичке, боль и трагедия от первой двойки и проч. Чем больше я смотрел на сцену, тем больше я понимал, что конкурентов у нас нет. Так я думал, пока на подмостки не выбрался третий (а может и пятый) курс. Тогда нам все старшекурсники казались безумно взрослыми и серьезными людьми. В общем, тогда так оно и было. К концу обучения большая часть ребят были женаты и имели хотя бы по одному ребенку.

Ставили они Даниила Хармса и настолько гениально, что я многое помню до сих пор. Наблюдая это, я загрустил. А ребята эти еще играли в СТЭМе (студенческий театр эстрадных миниатюр), который вот как раз примерно в это время получил звание народного. Прикидываете! Кстати, один из них сейчас мой давний приятель и мировой судья, другая работает на коммерческом телевизионном канале, а третьего просто частенько вижу в городе на крутом “джипе”.

Когда мы выбрались на сцену, прогнали свой сценарий пару раз и вернулись в зал к своим вещам, я мимолетом услышал руководителя СТЭМа. Он вел с кем-то кулуарный разговор и заикнулся, что мы пока единственные конкуренты тем самым трети-пятикурсникам. Так оно и оказалось на следующий день на генеральном прогоне. Мы были на шестом небе от счастья, шили карманы для призов, но на следующий день прямо перед историей КПСС ни с того ни с сего переругались всей нашей труппой. В результате сестры, обидевшись, отвалили, а я возглавил режиссуру и организацию репетиций обновленного состава.

Дело в том, что по ходу генерального прогонам нам сделали несколько замечаний, исправить которые я и хотел. Кроме того, у меня были собственные мысли, требующие своей реализации. Не помню, это ли явилось яблоком раздора, но сейчас-то конечно мне кажется, что я всех спас. Это ирония. Время стерло многое, и я многого не помню.

Впрочем, помню, что на сцене за свой единственный выход я явно переигрывал главного героя, и вина в этом была не его. По сценарию он должен был молчать, а его монологи читали сестры. Так что он ходил (или стоял) по/на сцене и не знал, куда деть руки. А меня, кстати, после этого единичного 20-ти секундного выхода заметили и пригласили в СТЭМ, но из-за легкой атлетики, в которой я за последующие несколько лет так и не добился ничего, мне пришлось отказаться. Жалею. До сих пор. Так же жалею, как когда-то в далеком десятом классе наша новая училка по пению предложила мне поставить голос. А я, дурак, гордо отказался.

Ну, так вот. Сестер теперь не было, и мы перекроили сценарий, сделали его чуть ли ни в два раза короче, а еще сделали двух Есениных. Один, немой, также медленно ходил по сцене, размахивая мощными Сашиными ручками, а второй, говорящий, в лице Адика Ишина, очень даже неплохо декларировал стихи. Миленькая девочка воодушевленно играла Анну Снегину, а все под конец  полировали мы с Пеной под скрежещущие звуки кассетного магнитофона.

Дней для репетиций было не так много, но мы уперлись, поработали, и наблюдаемым результатом я был доволен.

Наступил желанный день “Золотой осени”, когда мы осознали все коварство старшекурсников. А что они сделали? Они очень грамотно и размеренно, я бы сказал рассудительно, отнеслись к проблеме конкурентов. Да! Они сделали нас. И сделали нас во всем. Для этого они разбили наше выступление на составные кусочки, и разбились сами таким образом, что за каждый из этих кусочков отвечал один из их людей.

Поскольку постановка эта была серьезная (впрочем, как и их выступление), нас поставили в начало вечера, но не первыми. Достойно и уверенно в себе мы выждали свою очередь, вышли на сцену и заняли свои места перед изнанкой занавеса… А вот тут-то и произошел первый казус. Занавес-то и не открылся. И вроде, что такого? Ну, подумаешь, не открылся и не открылся. Сейчас откроется. Ан нет, не открывается. И вот идет одна минута, вторая. Вот в зале уже слышен смех. Он непомерно усиливается, когда занавес открывают вручную.

Кстати, сама “Золотая осень” проходила на широкой сцене в огромной зале с бархатными сиденьями дома культуры “Дружба”. Народа к тысячи, и все смотрят на сцену, где мы подобно бурлакам на Волге устраиваем закат солнца вручную, т.е. открываем занавес. А почему он не открылся? А потому что пройдохи-старшекурсники отключили двести двадцать от питания электродвигателя.

Потом под общий смех мы занимаем свои места на сцене, пытаемся настроиться сами и настроить на трогательную и печальную есенинскую грусть зал, но музыка, которую врубают нам из радиорубки, оказывается не нашей музыкой. А все потому, что нужный человечек подсунул звукооператору ненужную кассету. Пришлось махать руками и кричать через пятидесяти метровый зал под саый потолок, где расположена пресловутая радиорубка, что-то типа: “Это не наша кассета! Наша с облезлой этикеткой!”

Ребята-старшекурсники не поленились поставить в радиорубку своего человека, а мы даже не догадались, что это вообще можно сделать.

Наконец кассету нашли, и под легкий хохот действие поплыло вперед как большой пароход, увлекая за собой по волнам сюжета внимание зрителей… Как бы не так! Кто-то из нас вдруг впервые за все прогоны забыл слова, сбитый долгими описываемыми здесь сборами, а кто-то начал не с той реплики.

В общем, покатилось, как снежный ком. Все это было уже ожидаемо, и я, как режиссер, уже на все плюнул и думал только о том, чтобы быстрее прошел этот кошмар. Тем более, что со светом тоже была огромадная проблема. Все наши предварительные разговоры со светомастером канули в лету. Прожектор-пистолет в нужное время не включился, не включился и потом, а остальные фонари светились и тухли с точностью наоборот, как нам того требовалось. И почему? Правильно! Потому что и там стоял нужный человечек, делающий что-то совершенно нам ненужное.

Под конец на сцену выскакивает в стремительном вальсе великолепная, как нам тогда казалось, пара. Я вожделенно держу руку на Пениной голой спине, старательно прижимаюсь всей внутренней площадью своего бедра к ее, кручу свою партнершу в бодром темпе и с ужасом обнаруживаю, что сцена чуть ли не в два раза длиннее, чем та, на которой мы репетировали. Тут надо признаться еще в одной вещи. Дело в том, что мы так и не научились танцевать по прямой. Ну вот, не сложилось. Наш стремительный вихрь по ходу движения все время заруливал влево, и, если на своей сцене мы успевали проскочить по кривой пятнадцать метров, то на этой… Короче, я аккуратно заворачиваю Пенку в тюль задней декорации, оказавшись от нас в опасной близости, а потом, путаясь в ней ногами и падая сам, щучкой ныряю за спасительные кулисы. При этом я нет, не бросаю свою обескураженную партнершу одну на сцене, а силой (и откуда она только взялась - Пенка 178 см ростом) вырываю ее из тюля, а заодно и из платья, и она птицей летящей сопровождает мой путь за кулисы.

Конечно, я преувеличиваю. Все произошло пристойно. Ни из какого платья я ее не выдернул. Это мне только показалось. Но вот мощнейший рывок и полет действительно были. Учитывая, что наш танец предполагался как финальное явление, эффект в целом от нашей постановки вы представляете. Есенин о таком даже не мечтал!

Вот, собственно, и все. Жюри, естественно, было справедливо, многое нам простило, и мы даже заняли какое-то место, но более никогда в “Золотой осени” не участвовали. А мне в утешение один преподаватель рассказал, как он в свое студенческое время, вальсируя, свалился в оркестровую яму. Утешил, в общем.

01-02 декабря 2018