Биоробот

            Альфред Иович Жижиков, пятидесяти восьми лет, прожив со своей второй женой Клариссой восемнадцать лет, как-то неожиданно для самого себя понял, что любимая его Кларисса не женщина вовсе, а…биообъект искусственного происхождения – робот, или, правильнее, биоробот. Эта необычная, даже чудная мысль пришла ему в голову во сне, ранним летним утром и от этой дикой мысли ему стало страшно, так страшно, что он вскрикнул, резко вздрогнул, дёрнулся и проснулся. В спальне было тихо и покойно. Он покосился на спокойно спящую рядом в супружеской постели жену. Кларисса спала совершенно безмятежно (психологические катаклизмы, буревавшие по соседству в мужниной душе, её нисколько не побеспокоили), чуть слышно, мило, по-детски, посапывая, лицо её было спокойно и красиво даже во сне, без макияжа и прочих женских ухищрений. «Вот-вот, даже во сне красива и утром после сна тоже, – подумал Жижиков, – а где ты видел женщину красивую после сна, заспанную, неумытую? Потом же, я ни разу не слышал, чтобы она храпела во сне, в любой позе, даже неудобной, а это сплошь и рядом наблюдается у женщин её возраста – стоит только посмотреть в интернете женские жалобы на возраст. Всегда в хорошем настроении, ласковая и нежная – разве может постоянно быть такой настоящая женщина после восемнадцати лет брака? Нет, точно – биоробот!». Он осторожно отодвинулся от тёплого и такого знакомого родного тела, словно на него дохнуло холодом.               
Было раннее июльское утро, из открытого окна тянуло приятной прохладой и свежестью (ночью прошёл тихий лёгкий дождик, смывший пыль и дневную жару), доносился громкий птичий щебет, раздавалось энергичное шорканье дворницкой метлы по асфальту (дворник Зейнулла начинал работу с восходом Солнца – и не спится ему!), занимался прекрасный рассвет не менее прекрасного летнего дня и его нежно-розовый свет заливал комнату: окна спальни выходили на восток. Это обстоятельство Альфреду мешало по утрам, а вот Клариссе это нисколько не мешало спать – хоть солнце светит, хоть дождь идёт с молнией и раскатами грома, хоть в поезде или самолёте, или в неудобном кресле в зале ожидания какого-нибудь вокзала или аэропорта при задержке рейса, она спит прекрасно при любых обстоятельствах, как будто отключаясь от внешнего мира… или выключаясь? Эта её особенность преспокойно спать где угодно и как угодно всегда его удивляла и даже была предметом зависти, но никогда ему не приходила мысль о том, что Кларисса попросту мысленный тумблер переключает у себя в мозгу, как-бы выключаясь. Альфред Иович, похолодев, лежал в постели, сон полностью покинул его, он не знал, что делать, что предпринять. Чётко работавший мозг услужливо выдавал признаки, искусственного происхождения жены. «Вот, так, я живу с биороботом, – в полном смятении думал он, – жил-жил, столько лет, ни черта не знал, и на тебе, приехали!» Меж тем на улице раздались новые звуки: подъехала большая, громоздкая мусоросборочная автомашина на оранжевых боках которой были довольно реалистично нарисованы коричневые веточки и зелёные листочки с прожилочками и нанесена зелёной краской крупная надпись: «ЭКОЛОГИЯ = ЖИЗНЬ», потом голоса рабочих и дребезжание мусорных баков, внутреннее «богатство» которых выгружали в ненасытное чрево мусоровоза, потом натужное гудение двигателя, когда содержимое баков оказывается внутри бункера машины и включается цепная тяга пресса, утрамбовывающего мусор в компактный брикет, чтобы заглотить следующие порции отходов человеческой жизнедеятельности. Альфред слушал давно знакомые звуки, которые мешали ему по утрам спать (он даже когда-то жалобы писал в разные инстанции, чтобы заставить мусорщиков работать тише, чтобы не будить людей, но ему отвечали обстоятельно и вежливо что-то про технологию сбора и утилизации бытового мусора, особенности работы механизмов с «функцией прессования бытовых отходов», что шумовые параметры находятся в установленной норме сколько-то там децибел, а это соответствует заводской паспортной документации мусоровоза и санитарным нормам, и в итоге рекомендовали в «это время окна закрывать»), и вновь обратил внимание, что Кларисса даже не пошевелилась от громкого шума – ничто её не берёт. Альфред Иович задумался, вспоминая свою жизнь. Отдохнувший за ночь мозг работал быстро и чётко, услужливо и ясно открывая перед его мысленным взором картины прошлого. Он вспомнил свою первую жену Регину Власьевну, с которой прожил…тоже восемнадцать лет…вот совпадение! От первого брака у Жижикова было двое детей – близнецы Вася и Ася. Сейчас они уже давно сами родители (им недавно тридцать семь стукнуло) – у Васи мальчик и девочка, у Аси – девочка и мальчик. Четверо внуков, значит. Регина Власьевна была на семь лет старше Альфреда – она была учительницей математики в их школе, более того – классной руководительницей в его классе, а поскольку Альфредик с детства испытывал трудности с математикой, даже с простейшими операциями с числами (он просто впадал в ступор, когда требовалось решить какую-либо серьёзную математическую задачу), то помогала ему с дополнительными занятиями сначала в школе, затем и дома, и как-то так получилось, что стала помогать и после окончания школы – хотя Жижиков и выбрал для поступления в ВУЗ профессию, как он считал, максимально далёкую от математики – он поступил на филологический факультет педагогического института, но и здесь его достала нелюбимая математика: неожиданно для него в программе обучения оказались такие дисциплины как «Математическая лингвистика», «Теория формальных грамматик», «Аналитические модели языка», в которых, по его мнению, математики было больше, чем…не математики. Альфред был в ужасе. Пришлось вновь обращаться к Регине Власьевне за помощью, и она с радостью и желанием стала помогать Альфредику осваивать эту сложную математическо-лингвистическую премудрость. Что ж, освоили с успехом: Жижиков на экзамене получил твёрдую четвёрку. Но постепенно эти «школьно-учебные» и «студенческо-учебные» отношения незаметно перешли в любовные (причём и здесь первые шаги в этом направлении сделала она, постепенно и незаметно подталкивая молодого неопытного несмышлёныша по дороге любви – ну всё приходится делать самой!), и когда Альфреду исполнилось двадцать лет, они поженились. Альфред как привык в школе называть строгую учительницу и классную даму Регина Власьевна, так и продолжал в семейной жизни, когда Регина Власьевна стала его женой: не смог отвыкнуть от официального стиля общения – смешно сказать, даже в постели, в моменты близости, он называл её по имени-отчеству – велика сила инерции. Сколько она не просила и не заставляла его (порой в очень жёсткой форме) перейти просто на имя «Регина», а лучше «Региночка», он так и не смог к этому привыкнуть: правда, вначале после воспитательных бесед произносил одно лишь имя, без отчества, но через день-другой вновь сбивался на имя-отчество. Регина Власьевна внешне была довольно крупной комплекции, обладала твёрдым характером и жёстким нравом, умела подчинить себе школьников и окружающих, и выйти из-под этого влияния было очень трудно – может это обстоятельство хоть как-то объясняет и оправдывает поведение Альфреда Иовича, хотя бы отчасти. Ну, привык он в школе к формулировке «Регина Власьевна», въелась она в мозг и изменить в дальнейшем это словосочетание было невозможно, даже если сама Регина Власьевна об этом просила: язык сам на автомате (и, похоже, даже против воли мозга) произносил знакомое Регина Власьевна. Также не смог Жижиков перейти в отношениях с женой на «ты»: так и продолжал «выкать». Это вызывало удивление и недоумение у посторонних людей, случайно услышавших это – редко в наше время когда муж и жена обращаются друг к другу на «вы» – ишь, аристократы какие, манерничают, а ведь чай не графья... Долго и с большим трудом она всё же заставила его на людях обращаться к ней на «ты», но дома он опять переходил на «вы». Тем паче, сам Альфред Иович не обладал столь твёрдым характером и в семейной жизни полностью подчинился жене – в их семье безраздельно царил абсолютный матриархат. Вначале, пока дети были маленькими и забот был «полон рот», он как-бы не замечал строгих правил матриархата, не обращал внимания на намёки со стороны и даже на «подкаблучника» не реагировал, но, когда дети подросли, он начал тяготиться этого, ведь жена дома не стеснялась и шпыняла «папу-слюнтяя», а когда дети закончили школу, Альфред Иович неожиданно решил развестись, чем буквально огорошил Регину Власьевну, ни сном ни духом не ожидавшей такого. Она вначале даже не поверила, восприняла это как шутку. Дурную шутку. Очень дурную шутку.
- Чего-о-о? – удивилась она и долго не могла осмыслить сказанное мужем: эта ересь просто в мозг не входила. – Что ты сказал?
- Я развожусь с вами, Регина Власьевна! – твёрдо сказал Альфред Иович, в душе весь трепеща, а на лбу у него выступили капли пота, он дрожал, как в ознобе.
- Ещё чего…вот выдумал, вот учудил, так учудил!
- И не выдумал, Регина Власьевна, и не учудил. Я так решил.
- И давно ты, пентюх, стал самостоятельно что-то решать? – язвительно спросила Регина Власьевна, вкладывая в эту фразу весь сарказм, на который была способна.
- Недавно. Но так будет. И я не пентюх!
- Да ты без меня…пропадёшь ведь! Слюнтяй…
- Не пропаду, Регина Власьевна.
- А где ты собираешься жить? Квартиру я разменивать не собираюсь.
- И не надо. Я к родителям уйду. Квартира вам останется с детьми.
- Ну, правильно: чего можно от тебя ожидать – в сорок лет он опять пойдёт жить к родителям. Опять под мамину юбку? Не стыдно тебе?
- Нет, нисколько. Стыдно быть подкаблучником. И мне не сорок лет, а тридцать восемь, что за возраст для мужика!
Услышав это Регина Власьевна впала в ступор, как когда-то впадал Альфредик перед неразрешимой математической задачей. В этой фразе про возраст она услышала намёк на свои года – ей уже было сорок пять, она сильно располнела за последние годы и разница в возрасте внешне была сильно заметна: худощавый невысокий Альфред Иович выглядел моложе своих лет, а вместе они выглядели, особенно издалека, как мама с сыном – однажды на рынке, когда они покупали Альфреду костюм, продавец то ли китаец, то ли вьетнамец, а может и житель какой-нибудь среднеазиатской страны, так и сказал:
- Чтой-то, мамашка, худой у тебя сынка, не кормишь его, что ля?
- Это не сынок, это мой муж, не видишь, что ли, чёрт ты узкоглазый! – раздосадованная, обругала Регина Власьевна продавца, бросила костюм на прилавок, схватила Альфреда Иовича за руку и потащила за собой, как маленького мальчика, к другому прилавку. Удивлённый торговец пробормотал, глядя им вслед:                - Какая мужа маленькая, какой баба большой, старый… Злой баба, злой…                Регина Власьевна в глубине души считала это решение несамостоятельного мужа какой-то необъяснимой блажью (может, кризис среднего возраста?), которая вот-вот пройдёт и всё вернётся на круги своя, но блажь со временем не проходила: Жижиков подал заявление на развод. Решив, что тут, вероятно, не обошлось без разлучницы, она стала искать любовницу, чтобы вывести её на чистую воду («ух, я ей устрою, ух, я ей покажу, мерзавке, волосы на голове повырываю!»), даже устраивала незаметную слежку за мужем, но не нашла – по всему выходило, что любовницы у Альфреда не было, либо они очень умело шифровались, что совсем не было похоже на простофилю Альфреда. Регина Власьевна решила побеседовать с мамой Альфреда Зоей Георгиевной, но сразу повела разговор явно неправильно, впрочем, как привыкла.
- Зоя Георгиевна, вы слышали что Альфредик наш учудил? – волнуясь, спросила она. Зоя Георгиевна внимательно посмотрела на неё и сказала:
- Если ты, Регина, имеешь в виду, что он хочет разводиться с тобой, то я об этом слышала. Но вот эти твои фразы: «Альфредик», «учудил», боюсь подтверждают его слова о том, что ты его не уважаешь…
- Да за что его ув…– не удержалась Регина и осеклась, сообразив, что с мамой Альфреда нельзя так говорить о сыне.
- Вот-вот, Регина, в семье ты его не уважаешь, а на работе, между прочим, его все уважают, он хороший специалист. Его портрет висит на Доске Почёта: Альфред Иович Жижиков, сама видела!
- Да я не спорю об этом, – пошла на попятный Регина, – на работе его ценят…
- Ценят и любят! – развивала свою мысль Зоя Георгиевна, – он хочет, чтобы и в семье так было, но это не получается. Почему, ответь пожалуйста, Регина.
- Почему не получается? И в семье его любят и уважают, и я, и дети.
- Дети, конечно, любят и уважают, – согласилась Зоя Георгиевна, – а вот ты, Регина, не очень. Я давно это замечала, но просто не хотела вмешиваться, думала, само всё образуется. Ан нет!
- Что вы замечали? – спросила Регина с надрывом в голосе, она еле сдерживала себя, чтобы не разругаться с мамой Альфреда.
- Я замечала, как ты над ним командуешь, можно сказать почти третируешь, не стесняясь ни детей, ни меня. Иов Савватеевич, папа, тоже заметил это, поэтому он и перестал к вам ездить: не хочу, говорит, видеть унижения сына.
- Вот как, – поджала губы Регина Власьевна, обидевшись. – Я вижу, разговор у нас не получается… Ну, что ж, чему быть… – она ещё раз приложила все усилия, чтобы выглядеть кроткой овечкой и не разругаться вдрызг с Зоей Георгиевной.
Два года после развода Альфред Иович прожил вместе с родителями. Он продолжал работать преподавателем русского языка и литературы в лучшем городском лицее «Светоч ученья», и был на очень хорошем счету как у детей, их родителей, так и коллег, и руководства лицея. Грамотный специалист, добросовестный и безотказный, если к нему обращались с какой-либо просьбой: он никогда не отказывал. С учащимися он легко находил общий язык наверно потому, что общался с ними, как с равными, и ещё так выстраивал свои уроки, что детям было интересно. Его ценили ещё и потому, что выпускники, поступавшие после окончания лицея в высшие учебные заведения легко справлялись с приёмными испытаниями по русскому языку и литературе – отсев по этой причине был минимальным. Прошло два года после развода, когда в лицей пришёл новый преподаватель информатики Кларисса Константиновна Шмидельбойм. Ей было тридцать, но выглядела она моложе. Она, правда, официально была замужем, но на данный момент это была формальность: её муж уехал в Израиль, и она собиралась подать на развод, так как ехать вслед за ним в Израиль она не собиралась. Альфред Иович как-то сразу почувствовал к ней симпатию, сильное влечение, стал общаться с ней и в лицее, и в неформальной обстановке (она была не против) – они ходили в кино, на концерты, на выставки. Кларисса играла в волейбольной команде – у ней была очень неплохая спортивная подготовка – и Альфред Иович приходил на матчи и даже сопровождал её на тренировки – ему очень нравилась она в спортивной форме (хорошо, что она не лыжным и не конькобежным спортом занимается!). В период ухаживания они съездили на шашлыки на дачу к старому и единственному другу Альфреда Иовича Денису Дёмину, с которым они дружили со школы – они пять лет учились вместе в одном классе. Альфред, которому почему-то не нравилось имя Денис, звал друга Дёмой. С Дёмой единственным Альфред Иович дружил и поддерживал отношения после окончания средней школы. Дёмин закончил Высшую школу милиции и стал следователем. Они встречались по-дружески редко, но постоянно. Шашлыки получились очень удачными, воздух был свеж, природа вокруг изумительная – установилась прекрасная дружеская атмосфера и как-то само собой под рюмку (и не одну) холодной водочки шашлычок из свежей баранины очень даже хорошо пошёл, с большим аппетитом. Тогда Альфред Иович обратил внимание, что Кларисса не любит есть. Она вообще очень мало ела, и Альфред Иович относил это свойство на стремление сохранять стройную спортивную фигуру. Но Кларисса кроме того, что ела мало, так ещё и без всякого удовольствия, как бы по необходимости… Она жевала шашлык, как будто это было не душистое мясо, а резина, каучук… И вот сейчас, лёжа в супружеской постели, он понял, что жизненная необходимость вкушать хлеб насущный у неё была не оттого, что человеку надо пополнять запасы энергии едой, чтобы жить, а от того, чтобы просто показать окружающим, что и она питается, как все люди вокруг… Правда, что удивительно, она любит готовить и делает это очень хорошо: просто колдует возле плиты, точно до грамма отмеряя все ингредиенты, соблюдая все параметры приготовления, как автомат, а потом угощает такими вкусностями, что не только пальчики оближешь, но и всю руку до локтя. Особенно любит готовить, когда внуки приходят к дедушке, любит она их, любит и балует. Они её тоже любят…                …А потом он пригласил её в молодёжный театр «Лицедеус» на спектакль модного режиссёра Диодора Швачкина «Современный декамерон», после которого они как-то быстро сблизились, словно перешли черту, и стали жить вместе – у Клариссы была собственная однокомнатная квартира. Когда люди сближаются, то рассказывают о себе, о своей семье, о прошлом. Но ещё тогда Альфред Иович заметил, что Кларисса очень не любит рассказывать о своей семье, только сказала, что с раннего возраста росла без родителей. Как деликатный человек, он и не стал расспрашивать, справедливо полагая, что сама обо всём расскажет, когда захочет. Через полгода после знакомства они расписались в ЗАГСе. Они, может быть, так бы и продолжали жить и дальше без официального оформления отношений, но директор лицея Вахтанг Карлович Мухамедзянов посчитал, что негоже преподавателям сожительствовать – в учебном и воспитательном учреждении это будет не совсем правильным примером и ориентиром для учащихся.
- Альфред Иович, Кларисса Константиновна, – так официально и даже торжественно обратился он к ним, вызвав в свой кабинет, – надо держать марку нашего лицея на высоте, и это касается всех сторон жизни преподавателей, как в стенах лицея, так и в частной жизни. Мы должны соответствовать своему названию «Светоч ученья». А сожительство – это несколько тёмноватая сторона жизни…не соответствует, накладывает пятно на светлое имя. Ну, или…если не пятно, так отпечаток. Надеюсь, что в ближайшее время вы узаконите свои отношения…
Каким образом частная жизнь преподавателей не нарушающих никаких законов накладывала отпечаток на светлое имя лицея было непонятно. Законы, конечно, не нарушались, но вот насчёт моральных устоев можно было поспорить… Впрочем, ни Альфред Иович, ни Кларисса не возражали и расписались. И вот только тогда выяснилось, что у Клариссы не было родителей – на торжественном мероприятии в ЗАГСЕ они отсутствовали. Кларисса объяснила это тем, что она была сиротой – родители её погибли в авиакатастрофе, когда ей было два года, родственников у них не было (по крайней мере, она о них не знала), и она попала сначала в Дом малютки, а затем в Детский дом, где и воспитывалась до восемнадцати лет. Тоску по родителям и по своему дому она заглушала учёбой и спортом: настойчивыми, даже истовыми занятиями, прекрасно усвоила весь курс средней школы, освоила даже много больше знаний, чем требовалось от выпускника средней школы. Это позволило ей, круглой отличнице, без проблем поступить в знаменитый университет, тем более, что у неё были неплохие спортивные результаты: первый разряд по плаванию и волейболу. Её сразу включили в университетскую сборную команду по волейболу. И как сирота, вышедшая в жизнь из Детского дома, она получила от государства отдельную однокомнатную квартиру в новостройке. Сразу после окончания университета Кларисса вышла замуж за Соломона Шмульевича Шмидельбойма, врача-дантиста, владельца собственной зубоврачебной клиники «Дентомастерс» и прожила с ним пять лет, но детей они не завели. Соломон Шмидельбом был очень рациональным и расчётливым человеком. Для него это был второй брак, а с первой женой Розой он расстался из-за её многочисленных родственников, у которых почему-то постоянно были проблемы с зубами и приходилось их лечить со скидками, а то и вовсе бесплатно: Роза настаивала. Соломон вначале как бы смирился, полагая, что родственники скоро закончатся, но как бы не так: родители Розы – это, положим, святое, – их зубы лечили бесплатно, но после родителей появились бабушки и дедушки, дяди и тёти, братья и сёстры, двоюродные и троюродные, сводные, сначала просто племянники и племянницы, а потом какие-то непонятные внучатые племянники и племянницы, их мужья и жёны, их дети от первого, у некоторых – от второго брака; шурины и невестки, свояки и свояченницы, даже чей-то хренов пасынок; ладно бы из своего города, так нет, некоторые ехали из других городов, будто там нет зубоврачебных кабинетов… А некоторые норовили попасть на халявное лечение дважды! На этой почве часто происходили скандалы – для Шмидельбойма потеря денег это как ножом по сердцу. Когда однажды он подсчитал сколько денег фирма «Дентомастерс» недополучила от родственников Розы, с ним чуть удар не случился. Если до этого он считал, что лад и спокойствие в семье стоят этого нашествия, то после подсчёта решил, что не стоят: он развёлся с Розой. При выборе новой жены главным критерием стало: минимум родственников, а ещё лучше: их полное отсутствие. Кларисса по этому показателю подходила идеально, да и внешне подходила… Вначале всё в их семейной жизни было хорошо, но через три года после свадьбы, Соломон Шмульевич вдруг как-то резко засобирался в Израиль, где давно жили его родители, посчитав, что там будет лучше – он планировал и там открыть клинику, продав здешнюю. Кларисса вначале тоже было стала собираться, но съездив в «Землю обетованную», она переменила мнение. Ей не понравилась постоянная изматывающая жара, волнами наплывающая из соседней пустыни, унылые виды пустыни вокруг городов и тягучее, тяжёлое напряжение, осязаемо висевшее в воздухе из-за нескончаемого конфликта с палестинским арабами, время от времени разряжавшееся путём военных столкновений, террористических актов очередных смертников с бомбами на поясе в еврейских городах и ракетных обстрелов самодельными кустарными ракетами со стороны Палестинской автономии. Ракеты хотя и были кустарного производства, но жертвы обстрелов были реальными. Это перманентное напряжение изматывало: постоянно нужно было быть начеку в ожидании чего-то опасного, страшного, нехорошего. А главное, Соломон готовил ей будущее домохозяйки, так как Кларисса не знала главного государственного языка Израиля – иврита (был ещё второй государственный язык – арабский, но это другая песня), а приличной работы без знания иврита (или, на худой конец, идиша) найти было невозможно, хотя чуть ли не каждый четвёртый-пятый в Израиле говорил по-русски... Она отказалась ехать с Соломоном, как он её не уговаривал: перспектива стать затворницей в стенах пусть и просторной квартиры ей категорически не нравилась – Кларисса была общественным человеком. Её не прельстили даже слова Соломона о том, что если им не понравится в Израиле, то они спокойно смогут уехать в Европу, Америку или Канаду – путь для них всюду открыт! Но и такие широкие географические перспективы Клариссу не прельстили. Соломон Шмидельбойм уехал, Кларисса осталась. Они тогда не развелись, – Соломон был категорически против и надеялся, что Кларисса всё же одумается и приедет к нему. И через некоторое время после этих событий Кларисса устроилась на работу в лицей «Светоч ученья». Когда у них началось с Альфредом, Кларисса подала заявление на развод. Поскольку муж выехал на постоянное место жительства в другую страну, детей в семье не было, спора по разделу имущества тоже, – развели без проблем. То, что в браке с Клариссой не было детей, Альфреда Иовича раньше как-то не особенно волновало, а, честно говоря, вообще не волновало: ведь у него было двое детей с Региной Власьевной (а теперь ещё и четверо внуков), он, получается, имел своё продолжение и долг перед государством, как ответственный гражданин, выполнил. А вот почему Клариссу это не беспокоило, ведь обычно женщины очень хотят иметь детей?.. Они, женщины, в таких случаях проходят многочисленные обследования в разных клиниках, у разных врачей, специалистов, постоянно проходят курсы лечения от бесплодия, – это в них говорит материнский инстинкт, заложенный природой. Но Кларисса ничего подобного не делала, по больницам и клиникам не бегала, да и в свою районную поликлинику никогда не обращалась – у неё очень хорошее здоровье, ведь она по серьёзному никогда не болела! Отсутствие детей её никогда не волновало. Почему? Да потому, наверное, что если она – биоробот, искусственное создание, то природного материнского инстинкта у неё и нет! Какой материнский инстинкт может быть у куклы? От этого умозаключения Альфред Иович похолодел, заворочался в постели и задел коленом жену. Задел довольно сильно. Кларисса повернулась и сквозь сон пробормотала:
- Что с тобой, милый? Ты куда-то собрался?
- Нет, дорогая, что ты…ещё очень рано. Спи, всё хорошо. Не волнуйся, завтрак я приготовлю…
- Какой ты хороший…
Альфред Иович лежал замерев, боясь пошевелиться. Через минуту-другую Кларисса вновь безмятежно заснула, посапывая, как ребёнок. «И ведь что удивительно: у неё никогда и голова не болит, как у других женщин, взять ту же Регину Власьевну: вечно отнекивалась этим, пряталась за цитрамоном, как за бастионом…» – Жижиков долго лежал не шевелясь, думал, потом пришла мысль, что все эти наблюдения – лишь косвенные улики; по ассоциации с термином «улики» вспомнил Дёму и решил, что посоветуется насчёт своих подозрений с ним – следователь всё же, зрит в корень…подскажет… И с этой мыслью он неожиданно незаметно уснул, как провалился.               
           Надоедливые шумы за окном на время затихли, что гарантировало жителям окрестных домов глубокий и здоровый утренний сон.