Тем, кем был всегда

Бум. Бум. Бум. Бум. В очередной раз мне мяли бока. Вообще об меня чрезвычайно часто любят разминать свои кулаки. Не то что бы я сильно похож на грушу, вернее я так же грушеподобен как и любое другое человеческое тело. Пожалуй единственное НО заключается в том, что я уже привык к этой боли, я её даже полюбил. Я её люблю так сильно, что сам организую для себя же родимого свеже-мятые, кровавые бока. Моё лицо опухло, правый глаз чуть заплыл, однако это сильно не бросается в глаза, в особенности, когда я любуюсь собой в зеркале - мне и так никогда не нравилось моя физиономия, так что эти видоизменения, что сотворила жизнь, для меня абсолютно ничто. Над верхней от природы пухлой, красивой губой отливает багрянцем чуть подсохшая кровь, из-под губы видны чрезвычайно ровные, словно бы и вовсе не настоящие зубы. Они, заливаемые частенько кровью, почти всегда оголяются в улыбку, которая теперь более похожа на оскал.
Меня били утром, днём, вечером, ночью, в подворотнях, в темных закоулках и просто в людных местах. Временами меня мордовали в школе, порой дома. А сейчас меня бьют где-то, где именно никто не знает, а я и подавно. Я сам нарвался на эту зубодробительную драку, я сам её организовал. Я скучал по хрусту человеческих костей и запаху свежей крови. Моей свежей крови.
Я стоял, прижатый в углу, и тихо наблюдал, как квадратные, молотообразные кулаки готовятся наносить удар.
Бум.
И словно железо впилось в грудную клетку.
Бум.
Спина, облачённая в кожаную куртку, чуть крошила кирпичи стены.
Бум.
Нос ушёл в затылок.
Бум.
Моё тело рухнуло наземь.
Тысячи, если не миллионы, хорошо начищенных носов ботинок дробили мои рёбра...
И тогда в моем больном, перебитом до разложения на атомы, мозгу мелькнёт: Вот. Вот... когда меня окончательно забьют до смерти, когда моё тело будет безвозвратно изуродовано, когда я уже перестану чувствовать что-либо, я подамся в циркачи. Нет, не в артисты цирка, а именно в циркачи, в нечто убогое, грязное, страшное, дикое, то, что шляется по свету в поисках само не знает чего, то, что думает, но не понимает, то, что любит и ненавидит своё шапито, и то, что обречено. Моя рожа будет измалёвана краской, а сам я целиком и полностью буду ряженным фигляром. Я буду прыгать выше своей головы, я буду убог, а потому буду смешить людей, видеть их оскалы и понимать, что все, абсолютно все их ухмылки - это моя плата за мою ничтожную работу, это мой кров, мой хлеб, моё счастье. Я буду тем, кем был всегда.