Предпоследний шанс

Когда Зине исполнилось тридцать лет, а замужества все ещё не предвиделось, Зинина школьная подруга Рим¬ма обеспокоилась не на  шутку.
Зина и сама тревожилась и недоумевала. Ну почему, спрашивается, все ее, Зинины, усилия, направленные на устройство своей личной жизни, ничего не приносят? Почему она всё одна и одна? Чем она хуже других? И вне-шность неплохая - чуть выше среднего роста, складная, круглое миловидное лицо с ясными серыми глазами, гус¬тые русые волосы по плечам. И характер не вредный. В конце концов, Зина пришла к выводу, что виновато имя (сколько Зинаид она ни припоминала, все они были либо одиноки, либо так несчастливы в браке, что лучше уж были бы одиноки, вот даже красавица-героиня повести Тургенева "Первая любовь"). И как-то грустно успокои¬лась.
Но тут ей на службу позвонила Римма и сказала:
- Я нашла для тебя жениха. Приезжай в пятницу вечером ко мне. Мы с тобой пойдем в гости. Он тоже туда приглашён, - и, почувствовав, что Зина хочет отказаться, торопливо добавила: - Соглашайся! Может, это твой последний шанс.
Потом запнулась и поправилась:
- Ну, предпоследний.
И Зина согласилась. Подумала - почему бы и нет? А вдруг ей удастся стать исключением среди Зинаид, как тут же счастливо вспомнившаяся Зинаида Волконская.
Но после разговора с Риммой, после этих слов "последний шанс", всё-таки осталось неприятное коробящее чувство. Оно, не слабея, продержалось до самой пятницы. И в пятницу, стоя ранним вечером на остановке в ожидании автобуса в Риммину сторону, Зина волновалась каким-то нехорошим тяжёлым волнением. И всё одергивала и поправляла на себе и без того отлично сидевший светлый английского покроя костюм.
Майский вечер был тих и тёпел. Народ, возвращающийся с работы, уже схлынул, и автобус подошел полупустой. Зина села под окошко и, не отрываясь, смотрела на молодо и ярко зеленеющие тополя по обочине. Они мелькали, мелькали, высокие, веселые. А когда автобус набирал хорошую скорость, сливались в сплошную, словно заросшую зелёным плющом, стену.
Римма жила за городом, и ехать до неё было довольно долго, почти час. А Зине хотелось, чтобы дорога никогда не кончалась, чтобы никогда не приезжать. На душе, что называется, камень лежал.
Римма уже ждала её, сидя у своего дома на скамеечке. Заметив Зину, Римма поднялась. Большезубая, губастенькая, с крупно вьющимися короткими каштановыми волосами, в пестром платье и с огромными сережками в ушах. Подруги поздоровались как-то скованно,  неловко.
- А где Жора? — спросила Зина просто чтобы что-то сказать (по правде говоря, ей сейчас было совершенно неважно,  где бродит Риммин муж).
- На работе.
          - Иринка?
- Да вон, бегает. Ира, уходим!
Риммина шестилетняя дочка живо прискакала откуда-то. Тоненькая, черноглазая, хорошенькая и колючая, она очень походила на Жору. От полноватой, некрасивой Риммы ничего не передалось.
          Втроем пошли куда-то. Иринка бежала впереди. Римма и Зина шли не слишком быстро, но, что называется, в темпе. Шагали как-то уж очень по-деловому. "Идем, как на работу", - почти с отвращением подумала Зина.
Шли через ярко-зеленое поле к белеющим вдали новопостроенным коттеджам. Домов этих была целая улица. И чем ближе Римма, Зина и Иринка подходили, тем длиннее оказывалась белая улица.
          Становилось прохладно. Небо приобретало сине-фиолетовый предсумеречный оттенок. В поле было так тихо, что ясно слышались все звуки, долетающие с новой белой улицы _ пила, молоток, бас трактора, тявканье со¬бак.
"Зачем я иду? Зачем я это делаю? Глупо как-то", - думала Зина. И ей вспоминалась Риммина свадьба. Заваленная гладиолусами - любимыми цветами невесты - квартира Римминых родителей. Римма, торжественная, уверенная, какая-то спокойно-удовлетворенная, как после трудной, но нужной и успешно завершенной работы. Крупное грубоватое лицо непривычно ярко накрашено. Белое платье, собранные в высокую, под фату, прическу, густые и блестящие каштановые волосы. Пожалуй, Римма очень даже неплохо выглядела в тот день. Прямо таки эффектно. Зато сухонький вертлявый Жора чувствовал себя, по-видимому, неважно. Откровенно нервничал, дергался, красивые карие глаза растерянно бегали.
Зина знала, что молодые познакомились через сваху и что знакомство это не первое у обоих. Но вот, наконец, очередная попытка окончилась удачно - Римма и Жора нашли друг друга, понравились и решили пожениться. Свадьбу играли на окраине города в домике Римминой бабушки. Гостей было много. Пили, ели, пели, танцевали. Потом всё это надоело, и по какому-то народному обычаю украли невесту, а с жениха потребовали выкуп. Жора, уже пьяненький, хохотал:
- Ещё чего? Есть захочет - сама выйдет.
И так и не заплатил выкупа. Похитители помялись и выпустили невесту из сарая, где она была спрятана. Вскоре молодые уехали па ночлег в квартиру Римминых родителей, пустующую тем вечером. Римма выглядела спо¬койной. Жора был злой и взвинченный. «Похоже, они не так уж любят друг друга, - подумала Зина со страхом. - Зачем же?»
На другое утро, придя к дому Римминой бабушки, Зина застала у калитки Риммину мать, весёлую и уравновешенную женщину, внешне как две капли воды похожую на Римму. Она в одиночестве ждала молодых. Гости ещё не собрались. Зина села на бревнышко на приятно пригревающем желтом утреннем солнце и, щурясь, смотрела на пустую, заросшую травой улицу.
На траве блестела роса. И Зине вдруг так захотелось любви, счастья. Это желание, постоянно жившее в ней, как тупая хроническая боль, вдруг сдавило так, что дышать стало нечем. "Нет, нет! Я не хочу так, как Риммка! У меня все будет по-другому", - загнанно бились в голове гордые мысли.
- Вон наши молодые чешут, — беззаботно заулыбалась Риммина мать. И точно - молодые бодро "чесали" по улице, зацепив друг друга под ручку. Жора солидный и важно-довольный. Римма все такая же, как накануне, спокойная. Они шли против солнца, и Риммино розовое платье и  светло-синий Жорин костюм смотрелись свежо и красиво.
И вот теперь впереди бежит похожая па Жору Иринка. А Зина идет знакомиться с кем-то, кого ей следует не то чтобы полюбить, но принять как неизбежность. Потому что это знакомство для нее, может быть, последний шанс устроить свое если не счастье, то хотя бы... ну, я не знаю что.
- Как глупо, как противно я себя чувствую, - чуть вслух не сказала Зина.
И тут они вошли в белую улицу. Дом  Римминой сотрудницы, Екатерины Ивановны, к которой они шли в гости, оказался огромным. Перед крыльцом па цепи сидел маленький лохматый щенок. Когда калитка открылась, он завзвизгивал, заподпрыгивал. Зина не удержалась, подошла погладить. Пёсик сразу же завалился на спину, предлагая гостье почесать тощенькую кудлатую грудку и нежный тёплый животик.
С тяжелым сердцем Зина поднялась вслед за Риммой и Иринкой на крыльцо. Внутри дом оказался еще просторнее, чем Зина могла себе представить. По длиннющему коридору свободно можно было идти шеренгой в шесть человек. А квадратный зал с четырьмя громадными окнами имел такие размеры, что, сидя на диване у одной стены, смотреть телевизор, стоящий у противоположной, было невозможно, просто ничего не видно - так далеко.
Екатерина Ивановна, полная и симпатичная блондинка, и ее муж, высокий, чернявый, смуглый, которого Зина почему-то про себя обозвала Тараканом, встречали настороженно, но старательно изображали приветливость. Таракан даже, видимо, решив показать себя гостям с наилучшей стороны, отчитал при них своего сына-подростка за какую-то мелочь. Да так серьёзно, важно и. как ему казалось, умно, что Зина совершенно поникла.
Когда Таракан и дети куда-то вышли и женщины остались одни в кухне, размерами почти не уступавшей залу, Екатерина Ивановна сказала о муже:
- Он у меня ничего. Вчера весь лук сам посадил.
         И не было в ее словах ни гордости, ни радости, ни улыбки. Она словно удивлялась или оправдывалась, как чужая ему. Ох, неуютно, плохо было Зине в этом огромном, новом, чисто убранном и богато обставленном доме. В ожидании жениха она пошла в зал и села там. Иринка и хозяйский мальчик смотрели телевизор, лежа па полу. Так было ближе и интереснее. "Зачем я согласилась? Дурь какая-то," - уныло ругала себя  Зина.
Жениха звали Миша. Он оказался совсем непохожим на Жору или Таракана. Очень вежливый, немного застенчивый. Правда, знакомясь, он первый протянул руку. Ну да мало ли что, сама, чай, не графиня. Пожимая Зинины пальцы, Миша так низко поклонился, что Зине показалось, что вот он сейчас на виду у всей компании поцелует ей руку. По нет, обошлось. Он был невысокий, светло-русые волосы коротко и аккуратно подстрижены. Губы топкие, напряженно сжатые. Держался довольно скованно.
Сели за стол. Водка, картошка, селёдка. Римма опьянела моментально. Хохотала, шутила. А тут еще пришла Мишина сестра Любка - большая, грубая,  крикливая. Она знала кучу весёлых и не слишком приличных историй и очень смешно рассказывала их, мощно напирая па украинский акцент, а сама всё косилась па Зину любопытно и бесцеремонно. Миша помалкивал  и тоже косился, но исподтишка, робко. За окном стемнело.
- Римма, мне надо домой. Мама будет беспокоиться, - зашептала на ухо своей свахе Зина.
- Подожди, еще чай не пили, - беспечно отмахнулась пьяная Римма.
Стали нить чай с каким-то неимоверно твердым пирогом. Зина уже сидела как на иголках. Домой надо успеть хотя бы до полуночи. Иначе мама с ума сойдет. Миша сидел всё такой же серьезный и прямой, как аршин проглотил. Почти ничего не ел и не пил. Любка совсем развеселилась и потребовала, чтобы все играли в карты. Таракан радостно поддержал ее. Екатерина Ивановна смотрела на Зину жалостливыми глазами.
Наконец чай был допит, и Зина засобиралась домой. Миша пошел её провожать. Римма с Иринкой и Таракан вышли следом. Когда Зина и Миша спускались с крыльца, собачонка тоненько тявкнула из будки и скульнула. И Зина остро пожалела ее, бедную, она не может уйти, остаётся.
Возбужденная долгожданным освобождением и немного пьяная, Зина шагала рядом с Мишей по засыпанной гравием дороге и думала, что, когда взойдет луна, в гравии будут посверкивать крупинки слюды, совсем  как у Лермонтова "Под луной кремнистый путь блестит". Дорога была не та, которой они с Риммой шли в гости, а новая, какая-то особенно короткая. Но всё равно конца ей не предвиделось, и Зина всё ускоряла шаг - быстрее, быстрее, где же эта остановка, в конце концов.
Миша, вдруг осмелевший в темноте, схватил Зину под руку и затеял разговор. Первым делом он сказал, что твёрдо решил встречаться с Зиной. И после паузы, видно, приняв молчание "невесты" за радостное согласие, пояснил, что жениться ему надо непременно и как можно скорее, потому что Любка грозится бросить готовить ему обед, если он не женится.
Потрясённая Мишиной речью, Зина все же подумала, что тут как-то концы с концами не сходятся. Ведь если  Миша женится, то у Любки всё равно отпадет необходимость готовить ему. Но Мишу, тем не менее, Зине стало жаль, и она сказала:
- Готовить совсем не трудно. Если хотите, я  прямо сейчас вам расскажу, как варится борщ.
Тут их нагнали Римма и Иринка. Таракан уже вернулся домой, играть с Любкой в карты. Вскоре показалась остановка. Подойдя под фонарь, Римма посмотрела на часы и сказала, что автобус, который в пол одиннадцатого, уже прошел. А следующий аж полдвенадцатого.
- Это поздно, - испугалась Зина, - мне добираться больше часа. Придётся брать машину. Сколько это может стоить? У меня есть пять тысяч.
- Мало, покачала головой Римма и выжидательно уставилась на "жениха".
- Я не взял кошелёк, - сказал Миша.
И Зине показалось, что он очень доволен тем, что у него нет при себе денег. И, значит, не придётся их тратить. «Так мне и надо, - подумала она, - всё это с самого начала было глупо».
- Сейчас я принесу, - решила протрезвевшая Римма, схватила за руку Иринку и быстро пошла к своему дому со спящими тёмными окнами, на ходу обернулась и крикнула:
- А вы на остановке будьте. Вдруг какой-нибудь приблудный автобус.
Ожидая её, Зина и Миша молчали, провожая глазами проносящиеся   мимо легковушки. Римма притащила аж тридцать тысяч, на всякий случай.
Машину остановили сразу. Когда водитель открыл дверцу, Зина наклонилась и попросила:
          - Отвезите меня куда-нибудь ради Бога.
- Куда,  например? - усмехнулся он.
- Мне надо в Черёмушки.
- Червонец.
- Хорошо, - обрадовалась Зина и подергала заднюю дверцу.
         Водитель включил освещение и отщёлкнул предохранитель. При свете Зина увидела, что водитель довольно молод и светловолос.
         Она села на заднее сиденье, не очень надеясь, что Миша поедет с ней, проводит её до дома. Он и не поехал. Сказал, закрывая дверцу:
         - До свидания. Счастливо доехать. Я вам позвоню.
        Водитель погасил свет. Машина тронулась. Мелькнуло за окном испуганное лицо Риммы. В другое время Зина и сама бы испугалась. Эти страшные истории о ночных попутках с маньяками за рулем. Но сейчас было не до того. Зина опаздывала. Мама уже давным-давно мечется от окна к окну, выглядывая ее.
        Дорога была пустынна, и машина неслась как на крыльях. Тёмные тополя почти неразличимые летели навстречу. Водитель включил радио. Совсем тихо. Музыка полилась мягко, успокаивающе. И то, что парень не врубил звук на всю катушку, как эти нынешние мальчишки-бахвалы, очень понравилось Зине.
        Когда машина проезжала под фонарями, в зеркале было видно лицо водителя. Не очень чётко. Но всё же что-то знакомое почудилось Зине в этом лице. Где-то она видела этого человека. Или просто похож па кого-то. Лет ему,  пожалуй, уже за  тридцать.  Не красавец, но...
        В какой-то момент Зина поймала в зеркале его быстрый внимательный взгляд и отвела глаза, стала смотреть на дорогу. А на дороге, прямо на самой середине черная с подпалинами дворняжка стояла у большой тёмной лужи и преспокойно пила. Дорога в этом месте была узкая, машина неслась прямо на собаку. Зина вскрикнула и вцепилась пальцами в спинку переднего сиденья.
       Водитель резко сбросил скорость и посигналил. Собака, повернула морду к машине, что-то сообразила, сбежала на обочину и скрылась за тополями. Зина, облегченно вздохнув, откинулась на спинку сиденья. И снова встретила в зеркале короткий зоркий взгляд.
Дорога становилась все светлее, все шире. Приближался город. Зина, не отрываясь, смотрела в лобовое стекло, но боковым зрением всё-таки цепко держала затылок и спину водителя и его лицо и зеркале. Он тоже наблюдал за ней.
Вдруг пустую, ровную и беловато-зелёную от фонарного света дорогу под самым носом у машины перебежала черная кошка. Водитель охнул и сокрушенно развел руками. В жесте атом было что-то театральное, явно рас-считанное на внимание пассажирки. И Зина улыбнулась глазам в зеркале.
           На кошке дорожные приключения закончились. Вскоре замелькали городские дома. Центральная улица. Поворот. И вот они, милые Черёмушки.
Зина вышла из машины у своего подъезда и, взглянув на свои окна, увидела за тёмным стеклом светлое пятно маминого лица и подумала: "Слава Богу, она меня увидела и уже не волнуется". Водитель снова включил свет в машине. "Да, определённо я его где-то видела", - подумала Зина, и ей стало жаль, что вот сейчас он уедет. Подавая десятку, она сказала с улыбкой:
- Спасибо, вы меня выручили.
Он отстранил деньги и покачал головой:
- Не надо. Мне было по пути.
- Но вы же сказали...
- Я сразу не понял.
- Спасибо.
Она пошла к подъезду, чувствуя на себе его словно бы тоже узнающий взгляд. "Кто всё-таки такой этот парень? "
Отперев Зине дверь, мама таинственным шёпотом спросила:
- Это он?
- Да, он, - ответила Зина, еще не догадываясь, но уже зная (ведь такое всегда почему-то знаешь), что завтра снова увидит его. И что, в конце концов, они будут вместе навсегда.
  И уже засыпая, она вдруг вспомнила, кто это.
В тот далекий майский день шёл сильный дождь. И "Последний звонок" проводили не в школьном дворе, как обычно, а в спортзале, который, конечно, не мог вместить всех классов школы. Поэтому на линейку пригласили только первые, восьмые и десятые. Шестиклассница Зина видела, как шли по коридору нарядные десятиклассники с букетами бордовых пионов в руках. Как шёл в толпе высокий светловолосый парень, при взгляде на ко-торого обмирало её детское сердце. Уже целый год она втайне была влюблена в него. И вот теперь предстояла разлука. Он заканчивал школу. Выпускники прошли. В пустом коридоре было шумно от дождя за окнами. На оранжевом натёртом паркете лежал бордовый пионовый лепесток. Поднимая его, Зина чувствовала такую грусть, как будто это она заканчивала в тот день школу. В первый раз в жизни она чужое чувствовала острее, чем своё.
До сих пор тот бордовый лепесток, сухой, тонкий и шелковистый, лежит в Зинином альбоме с фотографиями и никому ничего не говорит. Никому, кроме Зины.