Девочка и художник

     В нашей  школе несколько лет учителем рисования работал настоящий художник. Лет ему было, наверное, чуть за тридцать. Он носил довольно длинные волосы. Эти рыжеватые волосы красиво вились. Лицо художника - открытое, всегда готовое к улыбке, освещали вниматель¬ные зелёные плаза. Голос у него был звучный, переливчатый. Ходил художник стремительно, чуть прихрамывая и опираясь на резную дере¬вянную трость. Пиджак его узкого зелёного костюма всегда был расстегнут. При ходьбе полы пиджака разлетались по сторонам, как крылья, и казалось, что художник не идёт, а полулетит, словно подраненная птица.
На уроках он никогда не свирепствовал и не ставил двоек и троек, никогда не кричал на нас, своих неблагодарных учеников. Он показывал нам глянцевые репродукции нарядных картин Брюллова и рассказывал много интересного об искусстве. Порой даже делился с нами своими творческими замыслами. К сожалению, мы были слишком малы, чтобы по-настоящему оценить щедрость души нашего учителя. Мы очень его любили, но и смеялись над его необычностью, которая казалась нам чудачеством. Мы безобразно шумели на его уроках, нет,  не назло, а просто потому, что нам хотелось играть и бегать больше, чем  думать.
На переменах художник иногда выходил с альбомом в коридор и рисовал учеников. Не всех, конечно. Меня, например, к моей тайной и горькой обиде, не рисовал никогда. Он высматривал кого-нибудь в клубящейся, как пчелиных рой, толпе, подзывал к себе и просил попозиро-вать. И мы с почти мистическим восторгом видели, как на большом, белоснежном, гремящем, как железо, листе оживало знакомое лицо. Рисовал он длинным  и тонким, как  карандаш, углем. И это тоже казалось почти сказочным.
Все избранные художником модели позировали охотно. Быть нарисованным считалось лестным, даже почётным, никому никогда не приходило в голову отказаться. Никому, кроме моей одноклассницы Наташи.
Она считалась у нас в пятых классах одной из самых красивых девочек. Всегда спокойная, немного медлительная, ровно-доброжела¬тельная. Короткая аккуратная стрижка. Волосы чёрные, блестящие, ле¬жащие ровно и гладко. Глаза на бледном лице большие, светло-серые, в длинных-предлинных ресницах. С круглого нежного подбородка на шею сбегала ярко-голубая жилка. Самые обычные Наташины туфли, форма, ручки и карандаши почему-то всегда казались новыми, завидными, не такими, как у всех. Жила Наташа с бабушкой.  Наташины мама к папа уехали работать в другой город, и вскоре Наташа и бабушка должны были переехать к ним..
Художник очень просил Наташу позировать. Даже с её бабушкой разговаривал. Он говорил, что Наташино лицо нужно ему для какой-то большой картины. Мы, Наташины одноклассницы, заинтересованно следили за всеми этими переговорами. И очень болели за художника. И всё спрашивали у Наташи, нарисовал ли он её.
- Нет, я не согласилась, - отвечала Наташа.
- Почему? - удивлялись мы.
- Не хочу, - качала она головой, спокойно улыбаясь.
А в глазах мелькала какая-то взрослая лукавинка.
Рисовать Наташу без разрешения - тайком или по памяти художник не за¬хотел. Так его большая картина и осталась ненаписанной.
Закончилась эта история светло и грустно. Когда на следующий год мы пришли 1 сентября в школу, выяснилось, что Наташа уехала к родителям, переехала. А художник перешел работать в художественное училище. Этот неожиданный переход выглядел так, словно художнику стало нечего делать в нашей школе после отъезда Наташи. Хотя на са¬мом деле их одновременное исчезновение было просто обычным совпадением.