Глава 15. Сёстры

 Когда я закончила первый класс, сестра - десятый, только не у нас в посёлке, а в Опочке.

В разговорах родителей, когда речь заходила о Гале, я слышала много непривычных слов: «звезда школы», «серебряная медаль», «университет».

А в середине лета сестра прибыла к нам собственной персоной. Телеграмму о приезде она не подавала, так что появление её было неожиданно.

- Ну, как вы тут поживаете? Как относитесь к окончанию войны во Вьетнаме?

Хоть мне было всего семь лет, я нашла разговор странным. Каким-то наигранным и искусственным. «Что-то она не о том говорит...Причем здесь Вьетнам?» - подумала я.

Галя поступала в Ленинградский университет на психологический факультет, но, как она сказала, ей не хватило одного балла до проходного. В Опочку возвращаться не стала, решила, что поработает у нас в поселке, а на следующий год снова будет поступать в ЛГУ.

Сестра привезла мне маленькую куколку.
- Назови её Стелла!- предложила она.
- Я не знаю такого имени…
- Это означает «звезда»!

На стену Галя повесила портрет физиолога Павлова,что-то эмоционально о нём рассказывала папе. Я только поняла, что ученый проводил опыты над собаками — это мне не очень понравилось. Поэтому на портрет косилась с подозрением, пока он не примелькался.

Сестре накупили много всякой красивой одежды, обуви, даже настоящие французские туфельки — черные, лакированные, с пряжкой в виде решеточки. Туфли продавались в очень красивой коробке и приятно пахли. Когда никого не было дома, я доставала их из шкафа и любовалась, словно это было какое-то произведение искусства. 

Но купленных вещей сестре, похоже, все равно было мало. Она попросила  купить ей швейную машину. Вскоре в нашей комнате появилась подольская ножная кабинетная. Машина была как бы спрятана в тумбочку, а когда надо было шить - эта тумбочка раскладывалась, превращаясь в рабочее место - «кабинет». Галя принялась кроить и строчить всевозможные наряды. Книжный стеллаж пополнялся всякими журналами мод, книгами по шитью.

Однажды, в начале осени, когда сестра шла по посёлку в своём светло-сиреневом пальто из букле, в шляпке в тон пальто — какой -то мужчина спросил: «Девушка, Вы, случайно, не из Парижа?» Пряча довольную улыбку, вечером она рассказывала об этом родителям.

Меня  журналы мод тоже интересовали и вдохновляли - на пошив кукольной одежды.    Тайком,пока никого не было дома,я пыталась осваивать подольскую машинку.Но поскольку она была с ножным приводом,у меня не всегда получалось координировать движения ног на педали с  маховым колесом. Иногда оно вращалось в противоположном направлении. Однажды нитки так запутались в челноке,что вытащить их оттуда было уже невозможно, машина перестала шить.Галя с папой еле-еле устранили поломку. После этого случая мне купили детскую швейную машинку. Она была без челнока,  только с одной катушкой. И,конечно,с "ручным приводом"...

Галя устроилась работать в школу старшей пионервожатой, а по вечерам садилась за учебник «История СССР». На простой белой обложке был рисунок какого-то полуголого мужчины, поднимающего огромный камень. (Изображение скульптуры И.Д.Шадра «Булыжник — оружие пролетариата») У меня не возникало желания прочитать этот учебник-при всей моей любви к чтению. Тут я Галю полностью понимала, почему ей не хватило балла для поступления в университет. История казалась мне тогда наискучнейшим предметом. Но это только тогда!

Учила сестра историю довольно странно и, на мой взгляд, непродуктивно: зачем-то проговаривала все параграфы вслух. Когда меня учителя просили в классе прочитать что -то вслух — я половину из прочитанного не запоминала. Куда лучше запоминался текст, если читаешь молча, «про себя». Но с советами я к сестре не приставала.

Внешне мы с ней были очень разные. Галя была похожа на папу, а я — на маму. Сама сестра так говорила о нас:
- Ты одарена художественно, я - интеллектуально...

Ей нравилось, как я пою.
- Спой что-нибудь,- просила она иногда.
Я начинала со своей любимой:

«То берёзка, то рябина
Куст ракиты над рекой.
Край родной, навек любимый,
Где найдёшь еще такой?»

Потом шли военные песни. Про будённовцев мы особенно любили петь вместе с Наташей:

«Там, вдали за рекой,
Уж погасли огни,
В небе ясном
заря догорала,
Сотня юных бойцов
Из будённовских войск
На разведку
В поля поскакала.

Они ехали долго
В ночной тишине
По шиpокой yкpаинской степи.
Вдpyг вдали y pеки
Засвеpкали штыки:
Это белогваpдейские цепи.

И без стpаха отpяд
Поскакал на вpага,
Завязалась кpовавая битва.
И боец молодой
Вдpyг поник головой -
Комсомольское сеpдце пpобито.

Он yпал возле ног
Воpоного коня
И закpыл свои каpие очи.
- Ты, конек воpоной,
Пеpедай, доpогой,
Что я честно погиб за pабочих..."


Или:
«Шёл отряд по берегу,
Шёл издалека,
Шёл под красным знаменем
Командир полка.

Голова обвязана,
Кровь на рукаве,
След кровавый стелется
По сырой траве.

-Хлопцы, чьи вы будете,
Кто вас в бой ведет?
Кто под красным знаменем
Раненый идет?

-Мы сыны батрацкие,
Мы за новый мир,
Щорс идет под знаменем —
Красный командир!"

- А ты какие песни знаешь? - спросила я как-то сестру.

Петь она не умела, слова просто проговаривала, немного нараспев.
Одна песня мне очень понравилась:

«Словно звёздочка ночная
Во дворе горит костёр.
Прощай, жизнь моя степная!
Прощай, табор кочевой!

Брошу серьги, брошу карты
В шумный город жить пойду.
Но зовут меня цыганкой
Сама не знаю почему"...

Я представляла тонкую и гибкую цыганку с длинными черными кудрями. Она бросает в костер колоду смятых карт, свои кольца и серьги и уходит в темноту ночи. Чтобы добраться до города. А город её не принимает. Ей говорят: «Всё равно ты - цыганка!Иди прочь,в свой табор!»

Правда, другую песню я не взяла в свой «репертуар»:

«Когда качаются фонарики ночные
Когда по улицам опасно проходить
Я из пивной иду
И никого не жду
Я никого уже не в силах полюбить.

Мне девки ноги целовали как шальные,
С одной вдовой я провозился много лет.
И мой нахальный смех
Всегда имел успех,
Но моя юность раскололась,как орех!

Сижу на нарах, как король на именинах,
И пачку "Севера" мечтаю получить.
Сижу, гляжу в окно,
Теперь мне всё равно!
Я никого уже не в силах полюбить!"

Мне казалось, что петь её - все равно что использовать нецензурную лексику, как это делали некоторые мальчишки во дворе.В общем,поэзию Глеба Горбовского я не приняла.

Даже песенный репертуар показывал, что между сёстрами - "дистанция огромных размеров". Сказывалась, конечно, большая разница в возрасте.

Запомнилось, как однажды Галя учила стихотворение Есенина «Ты меня не любишь, не жалеешь...» Так просто, для себя учила. Я внимательно слушала и тоже нечаянно выучила, а потом решила прочитать  всё той же Люське.

- Есенин -  морально РАЗЛОЖЕННЫЙ тип! - резюмировала моя взрослая подружка,при этом перепутав форму причастия. Не знаю, было ли это ее личное мнение, или что-то где-то слышала...Читала она много.

На шутки и юмор мы с сестрой тоже по-разному смотрели.
Однажды я решила её рассмешить. Вернее,я думала, что мы вместе посмеемся над моей шуткой, но обернулось всё совсем нешуточно… Галя как-то карандашом нарисовала, скорее, набросала, лицо девушки. Рисунок ей понравился, и она приколола его над своей кроватью. Пока Галя спала, я подрисовала этой девушке усы.

На следующий день, увидев мои дополнения к рисунку, сестра рассвирипела. Она схватила  ремень, о который папа всегда точил свою опасную бритву, и исхлестала меня этим ремнем.

Я пожаловалась родителям на сестрино жестокосердие. Они меня никогда не наказывали, поэтому были, как мне показалось,  в замешательстве и растерянности. Папа сказал: «Бить нельзя ни в коем случае!»

Летом она опять не поступила в университет, вернулась в поселок и продолжила работать в школе.

Этот год мне как-то мало запомнился.
Помню только, что зимой родители решили съездить на две недели в отпуск, навестить родных на Псковщине. Продукты были закуплены, дрова папа наколол и сложил в сарае. Только вот готовить Галя совершенно не умела. На завтрак в лучшем случае был чай с хлебом и маслом, вечером она варила макароны. Обедали мы с ней в поселковой столовой.

Однажды я, как обычно, после уроков зашла за сестрой в пионерскую комнату. Но на этот раз Галя, сославшись на занятость, велела мне  пойти в столовую самостоятельно, без неё. В силу своей бесконечной стеснительности, я не могла представить: как это я одна пойду туда, где одни взрослые?

- Не пойду! - сказала я.
- Нет, пойдёшь! - грозно сказала сестра.
- Не пойду!
С размаху она ударила меня по лицу.

Как назло, и с погодой не повезло. Морозы усилились. Вечером мы топили печку, но за ночь квартира остывала так, что утром вылезти из-под одеяла было нелегко.Окна покрылись снежными узорами не со стороны улицы, а уже со стороны квартиры.  Мы даже спать стали в одной кровати — так было немного теплее.

Гале надо было на работу к девяти,а мне в школу к восьми. Она выпихивала меня из-под одеяла:
- Вставай быстрее, опоздаешь на уроки!

Без всякого завтрака, кое-как одевшись,я мчалась в школу.
Однажды выбегаю из дома и чувствую, что воздух как будто стеклянный — такой сильный мороз. Пробежав метров двести, встречаю тетю Олю, соседку.
- Ты куда, Таня? - спрашивает.
- В школу!
- Так ведь не учатся сегодня, актированный день!
Возвращаюсь. Можно хоть попить чаю…

Как я обрадовалась, когда приехали папа и мама! А через два дня, собираясь в школу, я упала в обморок. Сказались нелегкие дни без родителей...

Продолжение - http://www.proza.ru/2018/12/06/1937