Глава 2. Проделки Ономакрита

Хотя древние времена весьма богаты были на различного рода пророчества и предсказания, что, возможно, обусловливалось отсутствием методологической базы для научного прогнозирования, а также большим количеством богов и богинь, наделявших время от времени греков и римлян провидческими способностями, но всё же некоторые из обладающих даром предвидения или считающихся таковыми настолько выделялись из общей массы прорицателей, что закоренелые интеллектуалы и в наше время не без удовольствия перемывают их кости.

Надо сказать, что уже в античные времена пророческая деятельность в большинстве своём была связана с государственными делами и финансами. Некоторые, как теперь принято говорить на Руси, кейсы прочно вошли в историю и достойны упоминания в контексте настоящего опуса.

Ярчайшим примером применения прорицательских методов и технологий в общественно-политической практике могут служить проделки греческого хресмолога Ономакрита, приглашённого афинским тираном Писистратом с целью разобраться в многочисленных пророчествах почитавшегося афинянами героя и поэта Мусея, являвшегося учеником, а, возможно, и сыном самого Орфея. Бесспорно принадлежащих Мусею, документально подтверждённых произведений, кроме гимна Деметре, практически не сохранилось, и Ономакрит, бывший уже к моменту приглашения ко двору Писистрата опытным хресмологом, не преминул воспользоваться ситуацией, вставив в оригинальные тексты свои собственные измышления. Обман раскрылся, и в результате неприятных разборок Ономакрит, по свидетельству Геродота, был изгнан из Афин сыном Писистрата Гиппархом. И хотя впоследствии Ономакрит помирился с Писистратом, его лжепророчества подтолкнули Ксеркса I (правил в 486—465 годах до Р. Х.) к нападению на Грецию. Дело в том, что, изгнав Ономакрита, Писистратиды не смогли надолго удержаться у власти и также были изгнаны из Афин, после чего они стали предпринимать энергичные попытки разыскать опального хресмолога, который теперь нужен им был именно в качестве мошенника. Попытки эти увенчались успехом, и Гиппарх с Ономакритом, примирившись, отправились в древний город Сузы, где и находилась тогда ставка персидских царей Ахеменидов, весьма ярким представителем которой был Дарий I, который, процарствовав всего 36 лет, внезапно умер, собираясь в поход против поднявших восстание неразумных египтян, и наследником империи, которого по обычаю царь назначал на время военного похода, стал Ксеркс I, сын Дария от второй жены Атоссы, дочери Кира II Великого.

Воинская доблесть и отвага чужды были характеру Ксеркса, который отличался при этом изрядным самомнением и тщеславием, переходящим в тупость. Характеристика, которую дал Ксерксу римский историк I века н.э. Гней Помпей Трог (Gnaeus Pompeius Trogus), дошедшая до нас в виде извлечения из его трудов, сделанного в III веке Марком Юнианом Юстином (Marcus Junianus Justinus), рисует довольно неприглядный портрет этого персидского царя, запомнившегося потомкам главным образом благодаря подвигу трёхсот спартанцев:

 «Самого же Ксеркса всегда видели первым в бегстве, последним в сражении; он был робок в опасности и хвастлив, когда ему ничто не угрожало; он, пока не испытал превратностей войны, был так самоуверен, как будто был владыкой над самой природой: он срывал горы и выравнивал овраги, некоторые моря перекрывал мостами, на других в целях судоходства устраивал протоки, сокращавшие путь.»

Заняв царский престол, Ксеркс вовсе не собирался нападать на Грецию. Однако унаследованная от отца ненависть к грекам и постоянные выступления знатного и весьма уважаемого персами придворного Мардония, доказывающего необходимость «отмстить этим проклятым эллинам»,  сделали своё дело – милитаристическая идея захвата европейских территорий стала приобретать в голове Ксеркса, начисто лишённого склонности к стратегическому мышлению, вполне осязаемые формы. Да и как было не поддаться страстным призывам Мардония, желавшего всей душой стать сатрапом Эллады: «Владыка! Несправедливо оставлять афинян без наказания за много зол, которые они причинили персам.» «Европа,- вещал Мардоний, - страна замечательно красивая, изобилует всякого рода плодовыми деревьями, и исключительно плодородная, и из смертных один только царь достоин обладать ею» (Геродот. ИСТОРИЯ, Книга VII. Полигимния).

И тут при дворе в Сузах, как чёрт из табакерки, появляется Гиппарх Писистратид со своим выдающимся хресмологом Ономакритом, заявившим во всеуслышание, «что некогда одному персу суждено соединить мостом Геллеспонт» (Геродот), и предсказавшим поход Ксеркса. Это явилось последней каплей в процессе принятия Ксерксом важнейшего решения, приведшего к многочисленным поражениям в  греко-персидских войнах, что и определило дальнейший распад  державы Ахеменидов. Параллельно с военными неудачами обстановка накалялась, чему способствовали перманентно возникающие мятежи сатрапов. В последние годы царствования Ксеркса цены на зерно возросли в 7 раз, царские закрома были пусты, недовольство возрастало. Чтобы хоть как-то снизить социальную напряженность царь уволил около ста государственных чиновников, включая самых высокопоставленных. Кончилось всё это тем, что в августе 465 года до н. э. начальник царской гвардии, царский любимец Артабан и евнух Аспамитра убили Ксеркса ночью в его собственной спальне. Есть мнение, что это произошло не без участия Артаксеркса, среднего сына царя. Косвенным образом это предположение подтверждается следующим обстоятельством: вместе с царём был убит и его старший сын Дарий, являвшийся первым претендентом на престол империи Ахеменидов. Артаксеркс же, заметая следы, повесил Артабана, казнил  его многочисленных сыновей, а евнуха Аспамитру подверг мучительной корытной казни.

Но всё это было потом. Кто мог предвидеть такое?.. В начале же славных дел Ксеркс, жестоко подавив  свободолюбивых египтян, принял твёрдое решение идти войной на Афины и собрал чрезвычайное совещание персидских вельмож, не столько для того, чтобы выслушать их мнение, сколько с целью сообщит им своё. Вот некоторые цитаты из речи Ксеркса:

«Персы! Я вовсе не собираюсь вводить ничего нового, но буду следовать лишь старому обычаю. Ведь, как я слышал от старых людей, мы, персы, никогда еще не жили в мире с тех пор, как владычество перешло к нам от мидян и Кир одолел Астиага. Однако это также - воля божества, и все наши великие начинания и замыслы складываются ко благу.»

«Ныне я собрал вас, чтобы открыть мой замысел. Я намерен, соединив мостом Геллеспонт, вести войско через Европу на Элладу и покарать афинян за все зло, причиненное ими персам и моему родителю.» Уместно предположить, что мосты играли некую сакральную роль в жизни этого восточного деспота.

«Так мы наложим и на виновных перед нами, и на невиновных  ярмо рабства. Вы же угодите мне, если поступите вот так: каждый из вас должен в назначенное мною время быть на месте.»

Закончил же свою речь царь следующими словами: «Но чтобы вы не думали, что я поступаю по своему личному усмотрению, я предлагаю этот вопрос на общее обсуждение и повелеваю каждому желающему высказать свое мнение.» С полным текстом выступления Ксеркса на этом чрезвычайном совещании и последовавшего обсуждения можно ознакомится в Книге VII Истории Геродота.

Мардоний горячо поддержал царя: «Владыка, ты - самый доблестный из всех прежде бывших и из будущих персов. Слова твои прекрасны и совершенно истинны.» «Действительно, весьма странно, если мы не покараем эллинов, напавших на нас первыми, в то время как саков, индийцев, эфиопов, ассирийцев и множество других народов, которые не причинили нам, персам, никаких обид, мы покорили и поработили только из желания преумножить и расширить нашу державу. Что же нас страшит?» «Хотя эллины привыкли вести войну, но, как я слышал, по невежеству и глупости воюют самым безрассудным образом.» Приведя ещё ряд таких же убедительных аргументов в поддержку царя, Мардоний закончил свою речь, после чего воцарилось молчание, ибо персы оробели и опасались открыто критиковать очевидно авантюрные призывы руководителя державы. Кроме брата покойного Дария, которого тоже звали Артабан. Он говорил: «Я должен сказать тебе о том, что меня страшит в этом походе. По твоим словам, ты намерен построить мост на Геллеспонте и вести войско через Европу в Элладу. Но может случиться, что ты потерпишь неудачу на суше, или на море, или в обоих случаях. Ведь противники, говорят, - храбрый народ. Впрочем, врагам, конечно, не удастся одержать верх на суше и на море. Но если они нападут и одержат победу в морской битве, а затем поплывут к Геллеспонту и разрушат мост, тогда, о царь, твое положение будет опасно.» Не оставил без внимания он и Мардония: «Ты же, Мардоний, сын Гобрия, перестань говорить пренебрежительно об эллинах, которые, конечно, не заслуживают этого. Ведь такими клеветническими речами ты подстрекаешь царя к войне с эллинами.» И много ещё разумных доводов произнёс Артабан, но Ксеркс гневно отверг их, наговорил всяких гадостей Артабану, приходившемуся ему родным дядей, и призвал всех готовиться к войне.

Отправившись на покой после трудного и долгого совещания с персидскими вельможами, Ксеркс долго не мог заснуть, размышляя над словами своего многоопытного дяди, и, в конце концов, решил отказаться от опасной греческой авантюры, о чём и объявил наутро Артабану и остальным царедворцам, чем обрадовал их неимоверно. Но радость была преждевременной. На следующую ночь царю явился призрак с белой бородой и весьма грозно отругал его за колебания и перемену царского решения. Ксеркс в страхе обратился к дяде, который пытался объяснить ему, что люди видят ночью во сне то, о чём много думают днём. Но на следующую ночь визит призрака повторился, и было решено, что Артабан переоденется в царские одежды и возляжет на царское ложе, притворившись царём, что и было исполнено. На этот раз призрак явился к Артабану и даже хотел выжечь ему глаза раскалённым железом, после чего последний переменил своё мнение и вместе с Ксерксом стал усиленно готовиться к войне.

Ксеркс, будучи человеком переменчивого нрава, готовясь к походу, имел ещё одно судьбоносное видение, которое придворные маги истолковали так: «оно указывает на то, что вся земля и все народы подчинятся власти персов». Толкование, прямо скажем, весьма тенденциозное: да, оливковые ветви простёрлись по всей земле, но ведь венец, возложенный на голову царя, демонстративно исчез. Тем не менее, предсказание было сделано, и последняя возможность предотвратить катастрофическую ошибку, приведшую в конце концов к гибели Ксеркса, использована не была. Маги сказали то, что, по их мнению,  хотел услышать царь, форсайт состоялся.

Вернёмся, однако, к злосчастному Ономакриту. Был ли он послушным орудием в руках интригующих Писистратидов? При всей его амбициозности ему явно не хватало тех качеств, которыми в избытке обладал тиран Писистрат. Возможно, сказывалась творческая сторона личности Ономакрита, ослаблявшая его возможности в борьбе за власть. Не исключено, что, осознавая такие слабости своей натуры, он предпочитал, не претендуя на высшие посты в афинском государстве, оставаться поэтом и хресмологом, и, по мере возможности, влиять на важные политические решения с помощью своих форсайтов, выдавая их за пророчества легендарного Мусея. При всём при том, именно Ономакрит подготовил афинское издание произведений Гомера и, похоже он, и вполне справедливо, считается первым теоретиком орфизма и орфическим поэтом.