Развевающийся на ветру орхимжо глава 1

РАЗВЕВАЮЩИЙСЯ НА ВЕТРУ ОРХИМЖО

I. Девушка с ароматом горячего хлеба

1990 год.
-Тимур, поезжайте с Бато учиться на лам в Монголию, - своим обычным ласковым тоном сказал  дядя Мэлс, когда мы с его сыном стояли возле ворот  дома и разговаривали о том, как нам лучше провести сегодняшний вечер.

Бато, услышав то, что сказал отец, недовольно скривил рот – понятно было, что предложение для него звучало не в первый раз. Я почему – то сначала подумал, что это шутка. Решил, что отец друга надо мной потешается из-за моего чрезмерно доброго нрава. Да, когда нам двадцать один год, мы часто про себя думаем, что чрезмерно добры, когда надо быть жестче и конкретнее.

Я посмотрел в глаза дяде Мэлсу и понял, что он не шутит, а говорит вполне серьёзно.
- Почему вы предлагаете мне это, дядя Мэлс? – спросил я.
- Мне кажется, что у вас с Бато получится, и вы можете стать хорошими ламами, - задумчиво сказал дядя Мэлс. Я уважал отца моего друга, он хорошо ко мне относился, поэтому  постарался как можно искренней ответить:
- Я думаю, что это не для меня. Я планирую окончить институт и работать в школе учителем.

- Работать в школе! Да вы не знаете, каково это - работать в школе! Это какие нервы надо иметь, чтобы литературу школе преподавать. Целый день на работе, зарплата маленькая, жена вечно недовольна, ночью вместо того, чтобы отдыхать,  тетрадки проверять. Очень трудно будет. А ламы сидят в тишине, читают тихонько молитвы за благополучие всех людей на Земле и накапливают буян [благое дело, улучшение кармы] для последующей жизни. К ним сейчас все люди стали обращаться, они каждому помогают и живут, между прочим, неплохо.

- Всё равно я не хочу быть ламой – это точно, дядя Мэлс, - сказал я. Решив, что разговор окончен, я устроился на сиденье своего «Восхода-3м» и нажал ногой кик-стартер. Мотор послушно взревел и, посигналив на прощание другу, я газанул по направлению к центру посёлка.

Шла вторая неделя моих первых летних студенческих каникул. Жаркое июльское солнце  безжалостно раскаляло серый асфальт в центре посёлка. Грунтовые дороги на окраине также сильно нагревались. Воздух накалялся до такой степени, что было трудно даже дышать. На третий день каникул я нашёл работу в райпо (районное потребительское общество). Устроился грузчиком хлебовозки, ездил с водителем по продуктовым магазинам, развозил свежий хлеб. Работа была сменная – два дня работал, два дня отдыхал. График работы с шести до десяти утра, затем с четырех до шести вечера. Уставал, конечно, но уже потихоньку привыкал.

 Время было без пятнадцати четыре – нужно было  переодеться в рабочую одежду, загрузить доверху хлебовозку горячим хлебом и разгрузить её неподалёку в булочной. Несмотря на жару, когда работаешь с горячим хлебом, не чувствуешь духоты. Я заметил, что свежий хлеб обладает удивительным свойством – он создаёт благоприятную атмосферу вокруг себя. Когда жарко – не чувствуешь эту кошмарную июльскую духоту, когда ветрено и дождливо - возле горячего хлеба уютно и тепло. Даже прикосновение через верхонки  к свежеиспечённым булкам будто приносит ощущение спокойствия и безмятежности.

На территории хлебозавода возле окошка  выдачи лотков стояла незнакомая девушка в белом халате и курила тонкую сигарету, зажав её между пальчиков. Я заметил, что она довольно миловидная, только немножко полновата, может быть совсем чуть-чуть. Девушка была среднего роста, с красивой подтянутой фигурой, на которой хочется задержать взгляд.

- Ой, извините, я думала, здесь никто не ходит, - смущенно сказала девушка, пряча сигарету за спину. Я почувствовал, что от девушки идёт аромат свежеиспечённых булочек и подумал, что она только что вышла из кондитерского цеха.
- Да зачем извиняетесь, курите, - пробормотал я, тоже немного смутившись. Когда от тебя приходят в смущенье, ты тоже чувствуешь себя не в своей тарелке, особенно, если рядом стоит такая симпатичная девушка.

- А ты здесь работаешь? – заметив моё смущение, девушка сразу перешла на ты.
- Да.
- В пекарне?
- Нет. Развожу хлеб по магазинам. Вообще-то я учусь в институте, сейчас на каникулах подрабатываю.

- А, понятно, - уже совсем другим тоном, будто мы давно знакомы, сказала девушка.  - Меня зовут Арюна. Я тоже учусь на технолога в Улан-Удэ, сейчас на производственной  практике, через два года заканчиваю.
- Я Тимур.
- Тимур, а ты где учишься? - спросила девушка так, как студенты разговаривают между собой.

- На филологическом.
- Любишь, наверно, книжки читать?
- Есть такое. Я вообще даже сам не знаю, зачем  поступил в пед, но учусь. Просто после армии надо было куда-то поступать. Вот уже первый курс окончил.

- Я ведь тоже с детства не мечтала, что буду пять лет изучать технологию приготовления пищевых продуктов – с улыбкой сказала Арюна. – Хотела что-то другое. Сейчас даже и не вспомню, чего я больше всего хотела.
- Помнишь, конечно. Просто не хочешь вспоминать. Мечта, она же как друг, всегда рядом с тобой. А разве можно друга забыть, даже если давно не встречался?

- Наверно так. Ты так интересно говоришь – про сложные вещи просто и понятно. Помню, мне с детства нравилось шить, и я мечтала, что вырасту и сошью самое красивое на свете платье. Сколько платьев для кукол сшила – не перечесть! Я даже в начальной школе на уроках не слушала учителей, а сидела и рисовала платья в тетрадях. Вот мне за это доставалось от учительницы!

Арюна что-то вспомнив про себя, улыбнулась. Улыбка у неё оказалась милая, какая-то по-детски добрая, с ямочками на щеках.
Наше молчание прервала подъехавшая хлебовозка. Водитель махнул мне рукой, что означало, что машина готова к погрузке.
- Ну ладно, пойду, встретимся ещё, - сказала Арюна.
- Пока.

Девушка, кивнув мне на прощанье, скрылась за дверью кондитерского цеха. Я открыл дверцы будки ГАЗ-53 и стал заполнять отсеки лотками с горячими булками, которые издавали такой же аромат, как только что стоявшая рядом со мной девушка, приехавшая на производственную практику…

Ночью я плохо спал, несколько раз просыпался. Наверно, виновата в этом была духота, которая перестала чувствоваться только перед рассветом. Только перед рассветом я крепко уснул. Приснился удивительный сон. Мне снилось, что я уехал далеко-далеко от дома в неизвестные края. Стою на вершине огромной горы, покрытой даже знойным летом в белые снега. Холод этого снега я чувствую босыми ногами через тонкие подошвы кожаных сандалий. Вообще, что за одежда на мне? На мне, оказывается, одежда тибетского монаха, волосы у меня коротко подстрижены по канону. Ладонью глажу непривычный жесткий ежик волос на лбу. Чувствую, как колышется на ветру мое красное ламское одеяние, через левое плечо перекинуто плотное бордовое орхимжо – накидка.

Вокруг все пространство, насколько хватает глаз, занимают безжизненные горы, покрытые снегом или серыми камнями, нигде не видно  ни кусочка зеленой равнины. В глаза бьет яркое солнце высокогорья, дует сильный  ветер, который сбивает с ног и свистит в ушах. Это точно Гималаи. Точнее не бывает. Потому что это мой сон, а в моем сне раз я решил, что это Гималаи, значит это и есть Гималаи. Ведь я сам хозяин своих снов.

Вдруг  слышу совсем рядом: «Эй! Ты чего это? Разве это Гималаи? Они же гораздо выше! Ты чего это себе вообразил? Это тебе снятся Карпаты или, вообще, Казахский Мелкосопочник. Помнишь, мы по географии проходили?». «Это ты, Цырен, что-ли? Откуда ты взялся в моем сне? Где ты про Казахский Мелкосопочник вычитал? Ты же еле-еле с двойки на тройку учился в школе! Ты не должен этого знать со школы!
Вообще, иди на фиг отсюда! Это мой сон!» Голос Цырена становится обиженный: «Сразу иди на фиг! Хотел вот, хотя бы, в твоем сне побыть отличником, даже этого мне нельзя, что-ли, ботан хренов! Тебе чего, какого-то сна для меня жалко что-ли? А еще друг называется!». «Ладно, можешь показывать свою эрудицию, только не ругайся. Давай так: ты немного покажешь еще свою эрудицию и свалишь из моего сна, а то я ни хрена не высплюсь, а скоро мне на работу вставать. Договорились?»
Молчание… Я думаю, что Цырену стало совестно, и он ушел из моего сна. Вдруг слышу опять: « А ты вообще, почему в ламскую одежду вырядился? Ты же еще обет не принимал. Тебе положено одеваться, как хувараку – в коричневый халат. Орхимжо, почему-то, бордовое, на плечи накинул. Ну-ка сними, тебе не положено пока. Вот примут тебя в гэцулы, тогда и одевай настоящую ламскую одежду. А так, мой тебе совет – лучше сними». «Меня уже давно в гэцулы приняли. В месяце свиньи прошлого года земляной собаки».
 Цырен сразу ехидно: « А ты же на некоторые вопросы философского диспута не смог ответить. Как это они тебя приняли? Я бы тебе испытание не зачел!» «Слушай, Цырен! Я что, всю ночь с тобой ругаться должен что-ли? Ну, не ответил я на несколько вопросов, ну и что? Зато на остальные восемьдесят вопросов ответил». «Конечно, ответил! А, как же! Нагарджуну с Чандракирти перепутал. Позорище!»
Мне становится стыдно. Краска заливает щеки, а потом лицо. Если смотреть со стороны, мое лицо сливается с красной одеждой тибетского монаха. «Слушай, Цырен, ну что ты докопался до меня. Ну, не должен ты приходить ко мне во сне и обижать тут всякими словами! В конце концов это мой сон.  Я же тогда просто механически сказал, что «Семь шагов логических рассуждений» написал Нагарджуна. Я же потом поправился». «Ну, ладно. Не обижайся, друг! Мне пора. Можно, я иногда буду приходить к тебе подискутировать?» Мне хочется крикнуть «Нет!», но проклятая бурятская воспитанность не дает этого сделать: «Конечно, друг! Давай еще встретимся!»

Орхимжо у меня развевается на ветру и бьется, как крыло большой сильной птицы. Кажется, еще чуть-чуть и я взлечу над снежными вершинами Гималаев, буду парить выше плотных облаков, похожих на белые простыни, которые вывешивают сушиться после стирки  во дворе нашей районной больницы. Простыней, бьющихся на ветру, иногда, бывает так много, что все пространство огромного двора больницы заполняется единым белым трепыханием. Уже, кажется, взлетаю, только далеко ли улечу с одним крылом?

Проснулся в момент начала полета во сне. Первой ударила мысль в голову: на работу пора! Посмотрел часы:  пол пятого утра. Можно еще ровно час поспать. Успокоился, что не опаздываю. Про сон подумал, что приснилась какая-то ерунда после разговора с дядей Мэлсом. Ну, какой из меня лама, в самом деле? А Цырен – это, вообще, чертовщина какая-то. Он же погиб три года назад  - разбился на мотоцикле.