Виртуоз

Ветка железной дороги от Кирова потянулась на север в массив лесов. И чем дальше она шла, тем меньше мелькало станций и населенных пунктов. На первый взгляд казалось, это та самая глушь, которую называют тайга. Но это только казалось. На самом деле везде была большая жизнь. По однопутной сетке шли беспрерывно поезда. Они расходились на станциях, на разъездах и строго по расписанию шли в противоположные стороны. Одни везли пассажиров, другие — лес, оборудование, машины разных типов и назначений, и все то, что можно встретить на каждой главной магистрали железной дороги. А если бы ехал крестьянин, он бы сказал: «Сколько приволья!» И действительно, иногда лес обрывался, и глазам открывались поля, где работали люди. От них шли машины с зерном. Шоссейные дороги проходили и вдоль насыпи железной дороги и тоннелем под нее.  Иногда они выходили наверх. Их перекрывали полосатые шлагбаумы.
Если бы ехал рабочий, он бы тоже не умолчал. «Сколько места! - воскликнул бы он. - Сколько земли, сколько воздуха! Эх, здесь бы построить завод!» Но и это уже было. Заводы стояли через большие расстояния и вовсю дымили трубами. Вдали от них - благоустроенные поселки, маленькие домики и большие дома стояли вместе и не мешали друг другу.
Если бы ехали рыбаки и охотники, то и они не остались бы безучастными к этим местам. Речки, богатые рыбой, вились змеями, окаймленные буйной и дикой растительностью. Не нужно выбирать место, где посидеть с удочкой. Где подошли к речке, там и место.
А охотникам тоже есть чем порадовать глаз. Березовые рощи и старые вырубки  - любимые обиталища тетеревов; хвойные боры, любимые места глухарей, перелески в полях, луга, поляны и визиры — владения зайцев. У каждого охотника от восторга затрепещет сердце. Таков этот край.
… Мне нужно было сойти перед последней станцией. Поезд остановился перед небольшим деревянным вокзальчиком. По одну сторону его высился завод с кирпичными корпусами, с кирпичными домами. Он имел очень солидный вид, и было заметно, что он имеет большое значение.
По другую сторону так же стоял завод с деревянными сооружениями и деревянным большим поселком. К одному и к другому от железной дороги шли ветки.
Закончилась посадка пассажиров, и поезд ушел дальше. Я подошел к скверу у вокзала и сел на свободную скамейку. Нужно было справиться, как мне попасть по назначению.
Напротив меня сидело двое мужчин с большими коробами из бересты. Они курили и вели оживленный разговор.
- Я прошлый год был в девяносто пятом квартале, вот там ягод много!.. Не туда ли нам махнуть? - проговорил один из них, который был помоложе.
- Где это девяносто пятый? - спросил второй, постарше.
- А это там же, только в другую сторону.
- Прошлый год много было, а в этом, может быть, и совсем нет.
- Может и так быть.
Я спросил, как мне добраться до леспромхоза, и они мне очень охотно объяснили. За пятнадцать минут мне уже было известно все, что касается этой местности. Даже рассказали старую историю о поезде, которую они слыхали от старших поколений. А ведь совсем недавно здесь была такая глушь и темнота, что сейчас даже не верится, рассказывал тот, который был старше. Вот, когда проложили эту дорогу и стали ждать поезда, а никто его еще не видел, все люди вышли к станции. Пришел поезд. Остановился. А с паровоза спустился шутник машинист, да как крикнет: «А ну разойдись, сейчас разворачиваться буду!» Люди посмотрели на длинный хвост поезда и кинулись со всех ног бежать, чтобы их не задавило».
Они оба дружно засмеялись, и я представил всю эту картину и не удержался тоже. Я шел по дороге, вдоль которой тянулся глухой тесовый забор. В конце его открылась небольшая зеленая площадь. С противоположной стороны дороги шла аллея из молодых берез. За ними в ограде из штакетника виднелась школа. Впереди на площади стояла большая доска почета с фотографиями лучших рабочих. Я знакомился с новым местом и шел медленно. Вдруг сзади меня раздался глухой выстрел. Я вздрогнул от неожиданности и быстро оглянулся. На меня бежала группа ребят, а в тот же миг над головой послышалось свистящее шипение. Я снова обернулся и впереди увидел футбольный мяч, который звонко ударился о забор и под прямым углом пролетел впереди меня.
«Вот это удар,- подумал я. - Кто бы мог его нанести?» И стал отыскивать глазами сильного взрослого человека, может быть, какого-нибудь мастера спорта, появившегося здесь по случайности.
Но я видел только ребят. Несомненно, это были ученики от седьмого до девятого классов. Они сгрудились и стали быстро раздеваться и разуваться. Тут же сразу были обозначены ворота из двух пар кирзовых сапог. На другие осталась только одна пара на одну штангу, а на вторую свалили ботинки и все накрыли разноцветными рубашками. Ребята собрались все вместе и долго шумели. Они никак не могли разделиться из-за одного игрока. Их было десять человек. Из них трое были рослые парни. И одного из троих капитаны хотели взять каждый в свою команду. Решили произвести жеребьевку. В воздухе закрутилась монета и упала в траву. Все кинулись к ней и кругом склонили головы. Спор был решен.
Обе команды заняли свои места. Вратари встали к воротам, а игроки по два нападающих и по два защитника разместились на условном поле.
Я сидел в тени забора напротив одних из ворот. На заводе был обеденный перерыв, и мне некуда было спешить. От нечего делать я стал наблюдать за ребятами. Один из них отличался физическим здоровьем. Он был широкоплеч, с худой грудью. Руки и ноги были мускулистыми. Светло-рыжие волосы беспорядочно лежали на голове. Даже взъерошены. Он  всех меньше кричал, не спорил и был ко всему равнодушен. Он был капитаном. На нем была настоящая футболка и трусы, а на ногах вместо бутс – кеды. Его называли Васькой. Рядом с ним напротив у мяча стоял его товарищ по нападению Мишка. Он был в такой же форме, но по физическому здоровью уступал во всем Ваське.
Капитан, соперник Васьки, Колька был по пояс раздет и босиком. Брюки были подвернуты выше колен. Темно-русый парень с круглым лицом всем телосложением был под стать Ваське.
Началась игра, без судьи и арбитров и даже без болельщиков. Сначала нельзя было чего-нибудь понять. Сразу все бегом за мячом и мешали друг другу. Все кричали. Вратари суетились около ворот. Прошло минут пять, и Васька стал резко выделяться. Уже зная Колькину виртуозную обводку, которая не давала ему действовать, он переключил игру на длинный пас и с дальних дистанций обстреливал ворота.
Васька никогда не шел на защиту своих ворот. Он находился недалеко от центра. Два его защитника опекали Кольку, который, увлекшись финтами, терял мяч. Васька только этого и ждал. Он перекидывал через себя направленный к нему мяч, а затем, быстро повернувшись, сильно бил по воротам. Но мяч цели не достигал. Он разбрасывал то одну, то другую штангу, и вратарь недовольно их собирал и устанавливал на место. Васька при этом улыбался, но ему, видно, уже надоела такая бездеятельность, и он ближе подтянулся к своим воротам. Летевший не по назначению шальной мяч он пригвоздил к земле, потом поднял его на коленку. Перекинул на другую и так, чередуя, быстро побежал, пятясь.
Колька, преследуя его, не знал, что предпринять. А у Васьки была возможность распорядиться мячом, как угодно. Он мог послать его в любую сторону и даже сам пробить по воротам. Так он и поступил. Но пробил не ногой. Васька поднял мяч высоко в свечу и, подпрыгнув, не оборачиваясь к вратарю, затылком срезал мяч в ворота. Это была не случайность и не ошибка, а рассчитанный верховой финиш. Это я понял после. Теперь мне стали ясны досадные удары по штангам. Это тоже были не случайности и не ошибки, а Васькины сознательные издевки над вратарем. Он унижал его в достоинстве. И тот отлично все это понимал, но обиду переносил не показательно. В характере его было упрямство, и он не хотел показать себя слабым. Но слабость его все же обозначилась на лице, когда Васька получил право на пенальти. Он сразу потускнел и начал вяло готовиться отразить удар. Легко сказать «отразить», а как? Мне жалко стало вратаря, и я хотел уже вмешаться, но Васька крикнул:
- Мишка, отмеряй двадцать шагов, - а вратарю, улыбаясь, сказал вызывающе: «Ну держись, Суслик!».
- Не пугай. Не страшно, - ответил Суслик, но по его голосу было заметно, что страх все же имелся.
Васькины удары были настолько сильны, что нельзя было не удивиться. Мне приходилось видеть матчи больших мастеров футбола, но никогда я не поражался так, как в этот раз. От его ноги мяч летел так легко и быстро, что даже незаметно было траектории. Кроме того он не имел оси вращения. Потому удары были мощные и точные. И вот дуэль на двадцать шагов.
- Подними руки! Да больше нагибайся вперед, а то опять упадешь! – крикнул Васька и попятился для разбега.
Ребята засмеялись, а Колька, выразительно махнув рукой, пошел в сторону. Его можно было понять: «Все равно будет гол».
Суслик поднял руки, сложенные вместе, вперед ладонями. Васька сорвался с места, сделал подпрыжку и с силой ударил по мячу.
Мяч, ударив по ладоням Суслика, не потеряв инерции, пролетел дальше, а опрокинутый на спину вратарь кувыркнулся через голову и, вскочив на ноги, стал тереть ладони. Все весело засмеялись.
Васька не рисовался и принимал все это, как должное. У него уже пропал весь интерес к игре, а когда Колька ударил босой ногой по мячу и ушиб большой палец, то сказал «хватит!».
Они сели в кружок и стали обсуждать окончательную игру. Всего больше смеялись над Сусликом. Кольке было обидно поражение, и он решил испортить настроение Ваське. Завязался спор. Было видно, как они сцепили правые руки, а Мишка, как топором, рубанул по ним ладонью. Все вскочили. Колька стал снимать с руки часы и направился к забору. Он увидел выступавший из доски гвоздик и повесил на него часы. Подошел Мишка, и Колька сказал ему, чтобы больше делал шаги.
– «Двадцать», -  и ногой отчертил на земле линию.
Васька поставил мяч на черту.
Я забыл о своей обязанности и был поражен всем происходившим. Не успев еще как-то расценить такой оборот их спора, был оглушен звуком, который я не смог охарактеризовать. Опомнившись, я взглянул на забор. Часов не было.
Колька первый добежал до забора и поднял их. «Стекло разбил, - жалобно проговорил он и, приложив часы к уху, послушал. - Встали, - прежним голосом добавил он и сунул их в карман брюк.
Я смотрю на Ваську. На его лице выражение жалости. «Зря, мол, ты спорил». И чтобы не дать утвердиться мрачному настроению в компании, он сорвал с головы Суслика железнодорожную фуражку и крикнул: «Кто будет кидать?»
Суслик, не понимая, в чем дело, кинулся отнимать свою фуражку.
- Да не бойся. Я хочу в нее на лету попасть, - успокоил его Васька.
- Давай я, - поспешно отозвался Колька.
И опять я стал свидетелем невозможного. В фуражку на лету попасть из ружья дробью, это возможно, но футбольным мячом от ноги футболиста – это уже фантастика. Кроме того, от футболиста, который не видел настоящего стадиона, настоящей спортивной формы, не знавшего тренерской техники. Это уже уму непостижимо.
В моих мыслях никак все это не укладывалось. «Никто нигде мне не поверит, если рассказать эту историю», – думал я. Но это факт!
Можно ли будет потом найти этих свидетелей, которые сейчас с завистью восхищаются Васькой и проверяют его мастерство, не считаясь ни с чем. Я уже был убежден, что теперь ни один из них не подставит свой лоб под удар и с сорока шагов. Разве можно рисковать перед снайпером, у которого нога и глаз с оптическим прицелом? Но думать было некогда. Нужно было все увидеть до конца. Фуражка мелькнула в воздухе и, упав, колесом покатилась по земле, а мяч остался нетронутым. Ребята проследили за полетом фуражки, и все повернулись к Ваське. А тот стоял и невозмутимо что-то обдумывал. Наконец, он сказал Кольке, чтобы тот бросил фуражку тыльной стороной к нему…