Винокур Мартынов, или Как убивали Лермонтова

Д.А. Алексеев


Винокур Мартынов,
или
Как убивали Лермонтова

                Это то, чего никогда не было, но зато всегда есть
Гай Саллюстий Крисп.
Грубые факты губят красивые теории
Гексли

        Т.А. Щербакова в статье «Как убивали Лермонтова» не задается вопросом, а повествует о том, как все было на самом деле. Автор подбирается к главной теме своего эссе неспеша: в статье -  обширные экскурсы в родословную поэта и жизнь его родителей, в восточную политику России, и в историю винокурения. Попутно автор делает множество сенсационных открытий, которые, несомненно, войдут в паноптикум «альтернативной» биографии поэта. Тему убийства Лермонтова Т.А. Щербакова разрабатывает в жанрах документальной повести и фэнтези, но без единой ссылки на источники. Все пассажи автора основаны на трех незатейливых постулатах. Сначала   домысел  подменяет предположение. Затем предположение  выдается за утверждение. И, наконец, утверждение  априори считается «фактом» биографии поэта.
       Оригинальный текст Т.А. Щербаковой (далее Автор) выделяется курсивом.

*
        1) Автора начинает свое фэнтези с ареста Лермонтова 18 февраля 1837г. за стихотворение «Смерть поэта». Император горестно беседует сам с собой: «…Не объявлять же этого Лермонтова правда сумасшедшим – двух молодых (речь идет о Чаадаеве), полных здоровья, но умалишенных и известных писателей и для России будет многовато. Не посмеялась бы Европа! Война мечом – одно, война пером –  совсем другое. Но ведь этот корнет опаснее философа, тот  змеем-искусителем вползает в душу, а этот – прямо к бунту зовет!» ….«Бунтовать легко, а вы попробуйте-ка, либералы,  хлебните с мое от этих новейших европейских течений».

      2) «Приказано обыскать квартиры Лермонтова в  Петербурге и в Царском Селе. Внимательно изучаются все бумаги – рукописи, письма. Особенно от близких  армянских родственников Шан-Гиреев». Читателю сообщается, что мать юного Акима Павловича Шан-Гирея (1819-1883) - племянница Е.А. Арсеньевой, а он «был двоюродным братом Лермонтова» и жил с ним на петербургской квартире.
      У Автора правительство почему-то невзлюбило семейство Шан-Гирей, которое жило на Кавказе в Шелкозаводске на берегу Терека: «Письма Шан-Гиреев  читались в Третьем отделении вместе с поэмой «Измаил-Бей». И смысл ее теперь представал чиновникам  тайной полиции в несколько ином свете, чем в 1835 году, когда поэма была впервые напечатана как романтическая».
      Начнем с того, что А.П. Шан-Гирей - троюродный брат поэта. Где Автор вычитал, что при обыске непременно искали письма Шан-Гиреев, и в чем они провинились перед властями, остается тайной… Однако не будем забывать, что перед нами не научное исследование, а документальная повесть, едва ли не конспирологический триллер, где Автор волен искажать существующие факты или придумывать новые в угоду своим художественным фантазиям. И, тем не менее,  в повести все как-то нескладно: зачем же искать письма, если  таковые, как утверждает Автор, перлюстрировали и читали в тайной полиции? И вовсе непонятно, причем здесь поэма «Измаил-Бей», и, главное, как о ней прознали жандармы и узрели в ней некий потаённый и неблагонамеренный смысл, если она была написана юным поэтом в 1832г., а впервые опубликована в 1843г.?

      3) Оказывается, в зловещем III Отделении Собственной Е.И.В. Канцелярии «прочитано и взято на заметку и письмо  Марии Лопухиной» 1832г., в Петербург к Лермонтову, который после увольнения из Московского университета поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Письмо, уверен Автор, вскрыли, потому что Мария Александровна, на правах тетушки-резонерши, предостерегает юного пиита от опрометчивых поступков:  «Если  вы продолжаете писать, не делайте этого никогда в школе и ничего не показывайте вашим товарищам, потому что иногда самая невинная вещь причиняет нам гибель…».
        Перлюстрацию письма девы Марии Автор, разумеется, выдумал, но в повести вездесущая тайная полиции заподозрила, что Лермонтов уже тогда порывался сочинять непозволительные стихи и бунтовать против  самодержавия…

        4) После ареста Лермонтова Шеф жандармов граф Бенкендорф жалуется императору, что Лермонтов «велит своему камердинеру завертывать хлеб в серую бумагу, и на этих клочках с помощью вина, печной сажи и спички написал несколько пьес».
        В художественном эссе Автор волен на любые диалоги действующих лиц. Граф А.Х. Бенкендорф у Автора дословно повторяет фразу из воспоминаний А.П. Шан-Гирея, (написаны в 1860г.), которому дозволили посещать арестованного поэта. Автор позабыл придумать, почему же тайная полиция, бдительно следившая за семнадцатилетним А.П. Шан-Гиреем, не изъяла стихи как вещественные доказательства конспиративных деяний поэта и не приобщила к делу «О непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтовым и распространения оных губернским секретарем Раевским».

       5)  27 февраля Лермонтова без суда, по Высочайшему повелению, переводят на Кавказ, в Нижегородский драгунский полк.
        «Елизавета Алексеевна, читаем у Автора, «в отчаянии – ее Мишеньку и в действующую армию! Да он, учась и в гимназии Московского университета, и  в Санкт-Петербургской юнкерской школе, никогда не ночевал в казенных стенах, а числился вольноопределяющимся и ночевать уходил домой. И  эта привилегия стоила ее своякам больших усилий и хлопот перед самими великим князем! Елизавета Алексеевна умела скрывать семейные тайны, и никто не знал, как плох на самом деле здоровьем ее внук и сколько неимоверных, нечеловеческих усилий потребовалось ей, чтобы поставить его на ноги, на которых еще недавно он и удержаться-то  как следует не мог».
       Юный Мишель покинул стены Благородного пансиона Московского университета до того, как его преобразовали в гимназию в 1831г. Лермонтов был своекоштным полупансионером в Благородном пансионе и своекоштным студентом в Московском университете и поэтому после занятий имел право жить дома.  Все юнкера и подпрапорщики постоянно жили в Школе и отпускались к родным в  воскресные дни и на праздники. Нарушителям дисциплины  и нерадивым в науках запрещалось на несколько месяцев и даже до полугода покидать Школу.

       6) Е.А. Арсеньева  бросилась спасать внука. 13 июля 1837  она «обратилась с письмом к великому князю Михаилу Павловичу, которого просила ходатайствовать перед царем «о прощении внука». 11 октября был подписан приказ о переводе Лермонтова в лейб-гвардию Гродненский гусарского полк после благополучного пребывания Николая Первого с инспекцией на Кавказе и смотра войсковым частям Кавказского  корпуса на Дидубийском поле под Тифлисом».
         Арсеньева просила командира Отдельного гвардейского корпуса великого князя Михаила Павловича, при  содействии своего свойственника адъютанта князя А.И. Философова, о прощении внука, но великий князь отказал в помощи.
         Лермонтов всецело обязан своему прощению и возвращению в гвардию Шефу жандармов графу А.Х. Бенкендорфу, который докладывал императору «…что прощение этого молодого человека он примет за личную себе награду».

       7)  «Лермонтов хочет уйти в отставку, но  бабушка советует ему продолжить службу, чтобы  сделать карьеру и войти в высшее общество. Это была жестокая ошибка Арсеньевой, которая наивно полагала, что в это  тяжелое бурное военное время в России ее внуку  можно отсидеться спокойно под Царским Селом и сделать военную карьеру, красуясь в мундире Гусарского полка. Но с другой стороны Елизавету Алексеевну можно и понять: ее Мишенька с рождения не имел дворянского титула. Только после многолетних тяжб ее брату удалось, наконец, к 1832 году вписать  Михаила Юрьевича Лермонтова в дворянскую книгу Тульской губернии. Теперь, наконец, он законно числился дворянином по отцовской линии, что дало ему право поступить в дворянский кадетский корпус».
     Лермонтов поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, а не в «дворянский кадетский корпус». Понятно, что Автор, при его обширных и всесторонних литературных экзерсисах, не может тратить драгоценное время на изучение дела Тульского дворянского собрания о внесении Ю.П. Лермонтова с сыном в дворянскую родословную книгу, а как говорил гоголевский судья, - до всего «сам собою дошел, собственным умом».
       5 марта 1829г. Ю.П. Лермонтов  подал прошение в Тульское дворянское депутатское собрание о внесении с сыном в родословную книгу, в которую и вместе с сыном и записан 10 марта 1829г. в 6-ю, самую почетную, ее часть древнего дворянства. Тогда отец, по неведомым нам причинам, не взял свидетельства о дворянстве сына.  По прошению Григория Алексеевича Арсеньева в мае 1832г. Тульское дворянское собрание выдало ему несколько дней спустя, 20 мая, без надуманных Автором, «многолетних тяжб», копию с определения о внесении Михаила Лермонтова в Дворянскую родословную книгу.

     8) Автор попутно сообщает читателю, как предок Михаила Юрьевича -  Юрий Андреевич Лермонт пришел «Около 1620 года с Литвы в город Белый из Шкотской земли …и просился на службу великого государя, и в Москве своею охотою крещен из кальвинской веры в благочестивую, то есть, православную. И пожаловал его государь Михаил Федорович восемью деревнями и пустошами Галицкого уезда, Заблоцкой волости. И по указу великого государя договаривался с ним боярин князь И.Б. Черкасский, и приставлен он, Юрий, обучать рейтарскому строю новокрещенных немцев старого и нового выезда, равно и татар».
     Эту фразу Автор вычитал из какой-то художественной повести или Интернета, иначе бы не писал, что «Юрий Андреевич Лермонтов пришел «около 1620г. с Литвы в город Белый».
       Автор не потрудился заглянуть в источники, где жизнь Георга Лермонта на Руси  прослеживается по его трем челобитным 1618-1619гг. и официальным бумагам [В.Н. Сторожев. Георг Лермонт. Родоначальник русской ветви Лермонтовых. – М., 1894 г.; В.В. Никольский. Предки М.Ю. Лермонтова // Русская старина. 1873. № 4. С.547-566; Наталья Архангельская. Усадьбы и судьбы. Вып. 1. Никольское, Осташково (Окуловы и Шиповы). – М.. 2009. С. 347-348 (Родословная Лермонтовых по материалам РГАДА); Л.С. Савелов. Лекции по русской генеалогии. – М., 1994 (Репринтное издание книги 1908г.].
       Когда 5 сентября 1613 г. стольники князь Дмитрий Черкасский и Михаил Бутурлин взяли крепость Белую, то Георг Лермонт, вместе  с 60 «бельскими сидельцами» - англичанами, шотландцами и ирландцами (Ян Кук, Ян Вуд, Ян Ро, Вильям Кар, Вильям Янстун, Вильям Гарвин и др.), бывшими в польской службе, сдался на «государево имя» и принят  в ряды московских войск, которых московское правительство с большой охотой пополняло опытными в военном деле иноземцами. Получил кормовых денег по 3 руб. 20 алтын на месяц, а в 1617 г. минуя должности писаря и пятидесятника назначен с одобрения «шкотской» роты прапорщиком на место умершего Давыда Адворца. Со своей ротой отбил 29 июня 1818 г. от Можайска королевича Владислава и гетмана Ходкевича с польскими, литовскими и немецкими людьми. В октябре 1818 г. дерется в Москве во время приступа войск королевича Владислава, назначен  во главе роты поручиком на место убитого Петра Юля и получает уже 15 руб. в месяц. А в 1819 г. просит царя поверстать его «со товарищи» поместными и денежными окладами: «…вели, государь,  нас  своим царским великим жалованьем, поместными и денежными окладами поверстать…чтобы наши женишка с детишками после нас по дворам не пошли». В 1632 г. московское правительство обратило усиленное внимание на обучение русских дворян и детей боярских хитростям ратного строения. На помощь призваны были иноземцы старого и нового выезда. 23 июня 1832 г. полковник Самуил Шарль де Эберт рекомендует  ротмистра Георга Лермонта в  начальники и учителя во вновь формируемых полках  с большим по тем времена жалованьем в 100 руб. в месяц. К этому времени он был женат вторым браком на Екатерине Федоровне. Погиб в конце 1833 или в начале 1834 г. во время второй польской войны под Смоленском, где был в рейтарском полку ротмистром.
        В «ввозной» Грамоте царь Михаил Федорович от 9 марта 7129 (1621) г. за приписью дьяка Ивана Грязьева «…пожаловал есмя теми деревнями, и пустошами, жеребьи пустошей поручика Юрья Лерманта в его оклад в шестьсот четвертей вместе со всеми угодьми». Причем порутчик Георг Лермонт получил населенное поместье в Заболоцкой волости по отказной грамоте от 1 авг. 1620 г., посланной галицкому воеводе Петру Семеновичу  Лутохину (В.Н. Сторожев. Георг Лермонт. Родоначальник  русской ветви Лермонтовых. – М., 1894. С.12-13, 24, 25). Царь Михаил не «дарил» земель Георгу Лермонту: тот получил девять деревень (Привалкино, Копылово, Острожниково, Филино, Черемисиново, Кузнецово, Семенково, Ревякино и Окатово) на поместном праве, как служилый человек, верстанный поместным и денежным окладами. Получение поместья было не подарком, а правом. 

      9) Лермонтов сидит под арестом за стихотворение «Смерть поэта» и вспоминает: «Откуда-то издалека появлялось вдруг ненавистное имя горбуна из французских карикатур – Майошка. Его имя. Так  его дразнили, когда он гостил в поместье  Середниково, рядом со Знаменским, усадьбой Мартыновых. Николя тогда было четырнадцать лет, а ему шестнадцать. «Майошка, Майошка»,- кричал он ему из-за кустов только что распустившейся майской сирени, заметив  затаившимся за этими кустами, откуда были видны две  тоненькие  девичьи фигурки – Сашеньки Верещагиной и Катеньки Сушковой. Девушки оборачивались и, смеясь, возвращались. Лермонтов слышит, как Катенька не то ласково, не то насмешливо говорит кузине: «Опять за нами подсматривает этот  косолапый мальчик…».
        Читатель помнит, что Автор пишет не биографию Лермонтова, а сочиняет роман о его жизни.  Во-первых, Мартынов (1815-1875) был моложе Лермонтова всего на год. Во-вторых, Маёшкой поэта прозвали в Школе юнкеров, а не в бытность учебы в Москве в 1827-1832 гг. Наконец, нет ни единого свидетельства, что «друг Мартышка» гостил  в это время в Середникове и дразнил из-за кустов  «друга Маёшку».  «Я стал знать Лермонтова, - вспоминал Н.М. Мартынов в своих «Биографических записках», - с юнкерской школы, куда мы  поступили почти в одно время».

      10) Далее Автор уведомил читателя, что у матери Юрия Петровича Лермонтова «…подруги Елизаветы Алексеевны, чье поместье было рядом с усадьбой Лермонтовых  Кропотовым, было еще пять дочерей. Арсеньева только что вернулась  от своих родственников Хастатовых с Кавказа, где выхаживала дочь после страшной трагедии в семье - самоубийства мужа».  А больная Мария выходит замуж за «такого же болезненного Юрия Петровича Лермонтова. Конечно, в шестнадцать лет ей это не удалось,  помолвка была долгой – перед бракосочетанием будущий супруг ездил лечиться в Витебск. Свадьба состоялась лишь через два года в Тарханах, в поместье Арсеньевой.   …Юрий Петрович вошел зятем и хозяином, как и уговаривался с Елизаветой Алексеевной, в ее огромный барский дом из тридцати комнат, наполненный дорогой мебелью, картинами, сервизами. Она же уехала в Москву и не вмешивалась в жизнь молодых».

     Во-первых, у матери Ю.П. Лермонтова, Анны Васильевны, урожденной Рыкачевой, муж которой скончался в 1799г. было не пять, а семь дочерей: Авдотья (1779-после 1858), Наталья (1782- до 1858), Александра (1783-до 1858),  Варвара (1785-до 1812), Екатерина, Мария (1793-до 1812), Елена (1795-до 1858). Семейство с трудом сводило концы с концами в крошечном имении, которое приходилось периодически закладывать, а вдова не вылезала из долгов. 
     Во-вторых, Автор вычитал в какой-то маргинальной статье, как Арсеньева «выхаживала» в 1810-1811 гг. дочь на Кавказе, что, разумеется, никакими документами и свидетельствами не подтверждается.
     Юрий Петрович, оказывается, едет перед женитьбой …лечиться в Витебск?! Юрий Петрович был с 1813г. в Тульском ополчении, заболел в суровую зиму, и  был оставлен 22 апреля в Витебском военном госпитале. Где и когда обвенчались Ю.П. Лермонтов и М.М. Арсеньева, до сих пор неизвестно, потому что метрической записи не найдено. О чем Е.А. Арсеньева договаривалась с зятем – одному Богу известно. Еще один нелепый домысел Автора – Елизавета Алексеевна не хочет якобы мешать зятю самолично распоряжаться в Тарханах и деликатно  удаляется из имения в Москву…

      11) М.Ю. Лермонтов рождается в Москве от болезненных родителей «По некоторым документам – очень недоношенным».
          Мы с удовольствием взглянем на обнаруженные Автором «некоторые документы», где младенец признан недоношенным, а его «тельце было изъедено  золотушными пятнами материнской чахотки».

      12) Автор вскоре забывает, что теща Ю.П. Лермонтова добровольно удалилась из Тархан в  Москву, где  вскоре оказывается и ее зять, которого она  обвиняет «в мотовстве и пристрастии к  женщинам». Мария Михайловна умирает от чахотки, супруг  «в отчаянии, так как боялся, что подорвал свое и без того слабое здоровье заразной чахоткой жены». Но, оказывается, «Юрий Петрович переживал о своем, может быть, совершенно загубленном теперь здоровье, хотя все три года после рождения сына он практически не общался с женой, а Елизавета Алексеевна, зная о слабости его собственного здоровья, обвиняла его в болезни  и смерти дочери.  …Кто кого заразил в этой несчастной паре,  едва ли когда откроется».
        Прервем поток оригинальных фантазий Автора, где Арсеньева препирается с зятем о том, кто из супругов кого заразил чахоткой. Мария Михайловна  умерла 24  февраля 1817г. Юрий Петрович – 1 октября 1831г., четырнадцать лет спустя. И вовсе не потому, что заразился от жены. Вот Елизавета Алексеевна не заболела чахоткой. Юрий Петрович умер от туберкулеза, потому что в Кропотове была велика смертность от этой болезни среди его крепостных, как то видно из метрических книг церкви села Шипово.

     13) «Обоюдная ненависть» тещи и зятя  «вылилась в тяжбу» за  трехлетнего Мишеля «Юрий Петрович требовал отдать ему Мишу, но Елизавета Алексеевна,  зная, что через него отец может  завладеть наследством  Марии Михайловны, пошла по судам. И устроила так, что маленький Миша лишился наследства вообще».
     Елизавета Алексеевна не «пошла по судам», как уверен Автор. Она всего лишь написала завещание, где внук лишается наследства, если будет жить с отцом. Папенька-вдовец прекрасно понимал, что малолетний сын ему в тягость. С его крошечным имением Кропотово, матерью и сестрами-бесприданницами у него нет средств дать сыну приличное образование.  Рассудив здраво, он обменял его на 25000 руб. – столько стоило приданое его жены, которое он не получил после женитьбы.

       14) «Как только  Елизавета Алексеевна уладила дела с зятем, в 1818 году, через несколько месяцев после смерти дочери, она поручила своему брату Афанасию срыть старый помещичий дом, а на его месте построить церковь в память о Марии Михайловне. …Через несколько дней после этого она увезла  четырехлетнего внука на Кавказ, в Горячеводск, на серные воды. Только здесь Мишу удалось вылечить, и он начал, наконец, ходить. Вернулись они обратно в уже заново отстроенный дом».
      Дочь Арсеньевой умерла не в 1818, а в 1817г. В первый раз Лермонтов, как писал М.М. Сперанский, побывал с бабушкой на Кавказе в 1820г. Во второй раз – в 1825г., с гувернерами, двоюродным братом и другими родственниками.

      15)   У Автора Е.А. Арсеньева видить источник всех своих семейных бед в роковой ауре Тархан. И уверена, « …что всему виной вековые  тяжелые нравы в ее имении. Куплено оно было ее мужем Арсеньевым сразу после свадьбы на приданое Елизаветы Алексеевны недорого у графа Нарышкина Ивана Александровича в 1794 году и почти сразу записано на Елизавету Алексеевну».
         «Ничто так не возбуждает фантазию, – говаривал Гексли, - как отсутствие фактов». Факты-то есть, но Автор их знать не знает, а домысливает свое – муж-де покупает имение у И.А. Нарышкина, которого Автор почему-то превращает в графа, и, тотчас же, …переписывает его на жену?! Ну, прямо, как у олигархов в наше время…
          Процитируем для читателя выписку из купчей  Е.А. Арсеньевой на село Никольское Яковлево тож: «Лета тысяча семьсот девяносто четвертого  ноября в трети на десятый день двора ее императорского величества действительный камергер … лейб гвардейского полку  ротмистр  …Иван Александров сын Нарышкин в роде своем не последний продал я  лейб гвардии Преображенского полку прапорщика  Михайлы Васильева сына Арсеньева  жене Елисавета Алексеевой дочери недвижимое свое имение … состоящее Пензенского наместничества  Чембарской округи село Никольское Яковлево тож…».

     16) У Елизаветы Алексеевны, оказывается, была и своя женская беда: «муженек-то  сильно озоровал в усадьбе. …Выписал муженек себе карлу из Москвы и развлекался с ним все дни напролет. А для куражу спать укладывался на подоконник. Потом сошелся с соседкой, помещицей Мансыревой, и  жил у нее в доме, пока  супруг был на войне.  Закончил свою жизнь еще худшим позором и смертным грехом, да еще прямо на Рождество, под елкой. …В тот момент прискакал посыльный от  Мансыревой с известием – вернулся с войны ее супруг.  Арсеньев играл в домашнем спектакле «Гамлет» роль могильщика и прямо под елкой  выпил яду из склянки, и упал замертво. Елизавета Алексеевна подхватила дочь и тут же  умчалась  в карете в Пензу. На похоронах не была, а сказала, плюнув: «Собаке – собачья смерть!».
        Автору не под силу вникнут в генезис фантазий «первого биографа» поэта П.А. Висковатова, который сначала писал о скоропостижной смерти М.В. Арсеньева, а потом намеренно «переквалифицировал» ее  в самоубийство. П.А. Висковатов, который ничтоже сумняшеся правил сочинения поэта, придумывал факты для обоснования своих версий и выдал поддельного «Демона» за последнюю редакцию поэмы, преследовал в данном случае определенную цель в своей «концепции жизни Лермонтова: внушить читателью мысль, что поэт –  трагическая жертва самодержавия, а еще и наследственного суицида: сначала принимает яд дед, а потом травится уксусом мать (бытовала и такая бредовая «версия»). Автор не преминул расцветить домыслы Висковатова и купца-краеведа П.К. Шугаева: оказывается, Михаил Васильевич Арсеньев сначала жил в доме соседки-любовницы, а потом «прямо на Рождество …под елкой выпил яду из склянки, и упал замертво».
        Заметим, что М.В. Арсеньев скоропостижно скончался 2 января 1810г., а Рождество, как известно, празднуется 7 января. Нет ни единого документа или свидетельств современников, кроме выдуманной Висковатовым старой бабки, «помнящей» как уважаемый всеми предводитель дворянства(!) Чембарского уезда вдруг повел безнравственный, не подобающий его должности образ жизни, и когда играл в домашнем спектакле роль могильщика выпил яд, но не «под елкой», а в гардеробной.
         Е.А. Арсеньева неизменно отзывалась о муже с уважением, характер и качества которого видела в своем внуке. Автор даже не задумался, как же это Лермонтова назвали в память деда – самоубийцы и прелюбодея! Ведь это же страшный  грех!

       17) Разобравшись с мужем Е.А. Арсеньевой, Автор принимается за ее папеньку, Алексея Емельяновича Столыпина, который занимается в Пензенской губернии винокурением, а «…на винные капиталы …купил себе дворянство и дома в обеих столицах». Еще Столыпин держал собственный театр, где «…играл своего могильщика  муж Елизаветы Алексеевны. Игра эта закончилась смертью не только для него, но и для самой труппы», которую пришлось продать в казну.
        Фантазии Автора, как Столыпин купил себе дворянство, а М.В. Арсеньев играет в его театре роль могильщика, так наивно оригинальны, что рука не поднимается их  опровергать. Как только Екатерина II издала в 1785г. указ о дворянстве, А.Е. Столыпин без труда доказал древность своего рода, берущего начало от татарина Аслана Мурзы Челебея, выехавшего в 1389 году из Золотой Орды на службу к Дмитрию Донскому, и в 1789г. был вписан с многочисленным семейством в Дворянскую родословную книгу Пензенской губернии, в 6-ю древнюю часть. Автор трогательно пишет: «Если бы знал Аслан Мурза Челебей, скольких сил стоило  Елизавете Алексеевне поднять его слабого потомка Мишеньку на ножки! Ведь до трех лет только ползал, не ходил, - тяжко вздыхает про себя Елизавета Алексеевна,- и стихи его юношеские  все насквозь  пронизаны страхом близкой смерти, страхом чахотки…».
      Разумеется, у Аслана Мурзы Челебея не было на том свете иных дел, как сочувствовать несчастной Арсеньевой. Автор, конечно же, скрыл от читателя в каких таких стихах поэта «все насквозь» пронизано страхом смерти от чахотки!
      Прежде чем утверждать, как у П.А. Висковатова М.В. Арсеньев играет 2 января 1810г. могильщика в «Гамлете», а еще раньше – в театре А.Е. Столыпина, проданном в казну в 1806г., читателю будет полезно узнать историю появления этой пьесы в России.
       Непонятно, что подвигло П.А. Висковатова приобщить  своего родственника Степана Ивановича Висковатова (1786-1831) – поэта, переводчика и плодовитого драматурга,  которого дружно (и поделом) ругали современники,  -  с его бездарным квази -«Гамлетом», к смерти Михаила Васильевича и биографии Лермонтова. По выражению переводчика этой трагедии великого князя Константина Романова «…в нем нет ничего Шекспировского, если не считать слабого подражания монологу «Быть иль не быть?». …(В. Шекспир. Трагедия о Гамлете принце датском. Т.2. Перевод К.Р. - СПб., 1900. С. 110-114). Возможно, Висковатов хотел напомнить о былой популярности родственника и ужасной смерти во время эпидемии холеры в 1831г., восстановить в общественном мнении его реноме, основательно подпорченное бесчестными и  неблаговидными поступками. Во-первых, С.И. Висковатов переработал не «Гамлета» Шекспира, а переделку француза Ж.Ф. Дюсиса и сам назвал свое поделку - «подражание Шекспиру». Во-вторых, его «Гамлет»  впервые  давали в Петербурге 28 ноября 1810 г. (Гамлет, Трагедия в пяти действия, в стихах для российского театра обработанная С. Висковатовым. Членом Ученого Комитета Горных и Соляных дел, и других ученых обществ. Представлена впервые на С. Петербургском Театре Императорскими  Придворными Актерами 28-го Ноября 1810 года. – СПб: Тип. Плюшара, 1829). А текст опубликован только год спустя (С.И. Висковатов. Гамлет. Трагедия в 5-ти действиях. В стихах. Подражание Шекспиру. - СПб., 1811). Само собой, пьеса никак не могла ставиться на домашнем театре тарханского захолустья в 1809 г.  Наконец, в висковатовском «Гамлете» и в помине нет могильщиков, о чем П.А. Висковатов не знал, или же намеренном умолчал, уповая на то, что никто к тексту пьесы обращаться не станет.

 
      18) Автор отступает от своего повествования и рассказывает читателю, как  в подмосковном Середникове Катенька Сушкова сует  в руку влюбленного юного Мишеля  «…пирожок, а  он оказался  с особой начинкой – с опилками». Вдохновленный такой «шуткой»,  «…Лермонтов вскоре написал  одно из самых горьких своих стихотворений: «Нищий»: «У врат обители святой стоял просящий подаянья бедняк иссохший, чуть живой от глада, жажды и страданий. Куска лишь хлеба он просил, и взор являл живую муку, и кто-то камень положил в его протянутую руку. Так я молил твоей любви…».
         «Открытия» Автора – это, по-научному, контаминация разновременных и не связанных между собой событий. А наивные лермонтоведы так верили Е.А. Сушковой, написавшей в своих воспоминаниях, что юный поэт сочинил это стихотворение во время посещения летом 1830г. Троице-Сергиевой Лавры! Ан нет, это, оказывается, Сушкова, пассия юного Мишеля,   подсунула своему воздыхателю пирожком с сюрпризом, а тот на «шутку» не обиделся, но в  стихах пожалел себя-любимого. «Лермонтов был ужасно прожорлив и ел все что подавалось – вспоминал М.Е. Меликов о временах пребывания  поэта в Благородном пансионе. - Это вызывало насмешки и шутки окружающих, особенно барышень, к которым Лермонтов вообще был неравнодушен. Однажды нарочно испекли ему пирог с опилками, он не разбирая начал его есть, а потом страшно рассердился на эту злую шутку».

     19) Автор возвращается к своему повествованию. 1837г. Лермонтов отдыхает с середины мая до середины сентября в Пятигорске, где лечится и семейство Мартыновых: отец Соломон Михайлович, мать Елизавета Михайловна и две незамужние дочери. Столыпиных, Е.А. Арсеньеву и Соломона Мартынова сближает, оказывается, общее дело – винокурение.  У Автора Соломон Михайлович, понятное дело, «…польский еврей-выкрест», разбогатевший на питейных откупах в царствование Николая I. Напомним, что у Автора А.А. Столыпин покупает (!) себе и своему роду потомственное дворянство. Деньгами добывает потомственное дворянство своему семейству и «еврей-выкрест» С.М. Мартынов.
          Исходя из «логики» Автора, которого у нас нет оснований заподозрить в зоологическом антисемитизме, если человека назвали Соломоном, Иваном или, скажем, Михаилом, то он – непременно еврей.  Поверим, что Автор просто не знает историю отчества Н.С. Мартынова, род которого столь же древен, как и род Столыпиных.
         Для читателя вкратце сообщим, что когда отряд Пугачева захватил родовое имение «Липяги» Михаила Мартынова, деда Н.С. Мартынова,  там остались с мамкой-кормилицей его новорожденный сын от третьей жены и два его брата. Пугачев намеревался убить младенца, но кормилица выдала его за своего сына. Напуганная мамка решила окрестить ребенка, и священник посоветовал назвать «по святому» - «На сей день святой будет Соломон-царь – так и назовем». Так и назвали Соломона Михайловича Мартынова. Напомним автору, что Соломон, Иван (Иохаханаан) и Михаил – библейские имена, как и имя  Спасителя.
         Далее автор подробнейшим образом, со знанием дела, рассказывает читателю о  винных откупах в империи, подготавливая, так сказать, почву для своей потрясающей сенсации.
      
     20)  «Сын еврея-выкреста Николай Мартынов поступает в дворянскую школу юнкеров и принят сразу в  самый элитный полк - Кавалергардский - в 1832 году». Автор также сообщает читателю, что «Сослуживец по Кавалергардскому полку В.А. Бельгарт так характеризует Мартынова: «Он был очень красивый молодой гвардейский офицер, высокого роста, блондин, с выгнутым немного носом. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы и все мечтал о чинах, орденах и думал не иначе как дослужиться на Кавказе до генеральского чина».
       Автор, вероятно, где-то слышал про В.А. Бельгарда, который  встречался с Лермонтовым в 1841г. в Пятигорске и оставил о нем краткие воспоминания.  А еще  он читал воспоминания Я.И. Костенецкого соученика Лермонтова в Московском университете, о встречах в 1840 и 1841гг. с Н.С. Мартыновым в Ставрополе и Пятигорске.  И тут, как говорится, все смешалось в доме Облонских: В.А. Бельгард у Автора говорит словами Я.И. Костенецкого! Но кое-что Автор добавил и от себя: у Я. Костенецкого Мартынов «с немного вздернутым носом», а у Автора – «с выгнутым немного носом»… Так и хочется спросить: нос «еврея-выкреста» «выгнут» в какую сторону?
      Заметим также, что В.А. Бельгард служил до перевода на Кавказ 11 июля 1839г. не в Кавалергардском, а в лейб-гвардии Преображенском пехотном полку, и поэтому не имел счастья быть сослуживцем Н.С. Мартынова.

     21) По убеждению автора «Мартынов за семь лет сделал довольно успешную карьеру, получив уже в 1841 году при выходе в отставку чин майора. «Н.С. Мартынов получил прекрасное образование, был человек весьма начитанный и, как видно из кратких его Записок, владел пером. Он писал и стихи с ранней молодости, но, кажется, не печатал их». Эти слова принадлежат П. Бартеневу, другому сослуживцу Мартынова по Кавалергардскому полку».
       В самом деле, что взять с Автора – ведь он сочиняет роман! Поэтому  у него редактор «Русского архива» Петр Бартенев, благоволивший к Н.С. Мартынову, превращается в его сослуживца!
        Назвать Мартынова удачным карьеристом можно, если придумать свои «факты». Мартынов перевелся на Кавказ из поручиков гвардии, как и положено, с повышением в чине на два ранга выше - в армейские ротмистры, с прикомандированием к Гребенскому линейному казачьему полку. В поручики  пожалован 6 декабря 1835г. и в этом чине пребывал четыре года (дожидаясь вакансии штабс-ротмистра), до добровольного перевода 27 сентября 1839г. на Кавказ. Только автор может считать это «довольно успешной карьерой». Вот потерпел бы немного, то вскоре  получил бы в Кавалергардском полку чин штабс-ротмистра, а тогда перевелся бы на Кавказ уже майором.  А там и до вожделенного генерала недалеко…
       На Кавказе Мартынов провел всего год и два месяца. Очевидно, он хотел прослужить хотя бы год, чтобы выйти в отставку следующим чином и, возможно, еще получить награду за экспедиции 1840г. Приказ о его переводе на Кавказ датирован  27 сентября 1839 г., а прошение об отставке  подано 14 ноября 1840 г. из станицы Червленной, штаб-квартиры Гребенского казачьего полка. Из наградного представления император его вычеркнул, поскольку к этому  времени он уже был уволен. В статье 469 Свода Военных постановлений (ч. II, кн. 2) сказано: «Штаб и Обер-офицеры до Полковника, а Обер-офицеры вообще, прослужа беспорочно в настоящих чинах один год, увольняются по прошениям их от службы, с награждением следующим чином».

      22) Однако у Автора «Семья гордится его  карьерой, но мать озабочена тем, что в последние годы у Николая  портится характер, он стал вспыльчив, жесток, иногда с ним вообще невозможно  общаться… Пугают ее  его стихи. Дал  почитать ей «Горскую песню». Материнское сердце сжалось, она не ожидала такой жестокости: «Я убью узденя! Не дожить ему дня! Дева, плач ты заранее о нем!.. Как безумцу любовь, мне нужна его кровь, с ним на свете нам тесно вдвоем!..»  Но на войне всякое бывает, чистыми руками ее не делают. Однако нужен ли такой свидетель, как Лермонтов,  Коленьке? И она пишет предупредительные письма сыну, просит его быть осторожнее с Лермонтовым, потому что уверена – он использует и их семью, не быть бы  тогда беде… Но только ли этого опасается мать Николая Мартынова? А нет ли коммерческих секретов в этих письмах, связанных с промыслом ее супруга Соломона Михайловича?».
      Не будем ставить Автору-романисту в строку эти лирические гиперболы о тревогах матери Мартынова, которую «пугают его стихи». В единственном известном письме Елизаветы Михайловны от 25 мая 1840г. – ни слова о стихах сына и его дурном характере! Но зато есть якобы некие намеки на винный промысел (?!) папеньки Н.С. Мартынова. Впрочем, у Автора мать Мартынова опасается не только злоязычного поэта, но больше – не задумал ли сынок отправиться по стопам покойного папеньки-винокура? Но об этом – речь впереди…

       А мать, всего-навсего, оплакивает умершего год назад мужа, беспокоится за сына и жалуется ему: «…меня часто утомляют несносными делами». Все благополучие семьи Мартыновых зиждилось на ее главе -  С.И. Мартынове. Мать занималась детьми и не вмешивалась в многосложные негоции мужа. После его смерти, на вдову обрушились все заботы, с которыми она не могла справиться. Она осталась одна с дочерями. Ее сыновья - старший Михаил, Николай и инфант-террибль семейства младший Дмитрий - не проявляли никакого желания взять на себя бремя управления обширным имением семейства, разбросанным по разным губерниям, дела в котором без постоянного присмотра постепенно приходили в полное расстройство. Михаил служил в лейб-Кирасирском Наследника Цесаревича полку, Николай был на Кавказе  и братья не проявляли никакого желания выйти в отставку и помочь матери.
      Тем не менее, в своих намеках Автора понемногу приближается к своей цели - «сенсационному» открытию  - как именно убивали Лермонтова!

     23) Лето 1837г. Лермонтов отдыхает в Пятигорске, а «…в Петербурге  его бабушка Елизавета Алексеевна пишет письмо к великому князю, брату царя, Михаилу Павловичу с просьбой ходатайствовать о всемилостивейшем прощении внука.  А в октябре Жуковский сообщает друзьям Лермонтова о прощении  императора Николая. В это время Лермонтов преодолевает перевал высоко в горах, едет в свой Нижегородский  драгунский полк, к которому все еще приписан, пробирается  через Кубу, Шемаху и Кахетию. Но вдруг делает огромный крюк и заезжает в Шушу, на самой границе с Ираном. …Начальство все-таки не раз потом  выясняло – почему  он сделал такой невероятный крюк, чтобы попасть в Шушу, и вышел на границу с Ираном?».
      Бабушка написала письмо Михаилу Павловичу, по совету и под диктовку его адъютанта А.И. Философова, но князь оставил просьбу Арсеньевой без последствий. Своим прощением и возращением в гвардию Лермонтов всецело обязан Шефу жандармов графу А.Х. Бенкендорфу, который вступился перед императором за легкомысленного молодого человека. Это первое. Знакомые Лермонтова узнали о его возвращении с Кавказа из Высочайшего приказа императора 11 октября 1837г., опубликованного в «Русском инвалиде» 1 ноября, а бабушка, как гласит легенда, от самого Шефа жандармов. Из списков полка Лермонтова выключили 25 ноября 1837г. Это второе.
       Никаких документов, где Лермонтов «пробирается через Кубу, Шемаху и Кахетию», и потом «заезжает еще и в Шушу» (Шемаха и Шуша - это современный Азербайджан), нет и обнаружено не будет. Никто из его начальства никогда не интересовался, почему поэт «… сделал такой невероятный крюк, чтобы попасть в Шушу, и вышел на границу с Ираном». Все эти населенные пункты – в  письме поэта к своему приятелю С.А. Раевскому, освобожденному из ссылки только весной 1839г. Оригинал письма не сохранился и приведен в воспоминаниях А.П. Шан-Гирея. Анабазис Лермонтова по Закавказью – не более чем   гипербола Лермонтова, которому стыдно было признаться Раевскому в том, что он четыре месяца отдыхал на модном южном курорте (о чем он в письме к приятелю ни словом не упоминает), когда тот, по его вине, отбывает ссылку за стихотворение «Смерть поэта» на далеком севере, в Олонецкой губернии. Если бы автор потрудился на некоторое время оставить свои фантазии и сначала прикинул временной график перемещения Лермонтова по Закавказью после того, как он выехал из Ставрополя после 4 ноября 1837г. и до возвращения в этот город 15-16 декабря 1837г., а потом сравнил его с расстояниями до вышеупомянутых пунктов, то не стал бы априори высказывать заведомо нелепые утверждения.
        Давайте рассуждать. Лермонтов покинул Ставрополь после 4 ноября и прибыл в Тифлис, в лучшем случае, 10-11 ноября. По военно-грузинской дороге передвигались днем и с оказией -  под охраной военных команд или казаков. Сколько времени поэт провел в Тифлисе, неизвестно, но, вероятно, не день-другой, а минимум неделю. 25 ноября он, вероятно, был в своем полку (124 версты от Тифлиса), поскольку в этот день был выключен из списков личного состава, и где пробыл не один день. Не позднее 2-3 декабря Лермонтов выезжает из Тифлиса в Ставрополь, куда прибыл не позднее 16 декабря, поскольку 14 декабря его видел в станице Прохладной (230 верст от Ставрополя) приятель поручик Симановский. Выходит, между приездом в Тифлис 11 ноября  и отъездом в Ставрополь 3 декабря – 19 дней. Вычтем время пребывания в Тифлисе и в полку, а это, как минимум, неделя. Остается 12 дней. И за это время Лермонтов должен был успеть побывать в Кубе, Шемахе и Шуше. А теперь прикинем расстояния от Тифлиса до упомянутых в письме Лермонтова пунктов: до Шемахи – 400 верст, до Шуши – 330 верст, до Кубы – 240 верст, между Шемахой и Шушей – 196 верст, между Шемахой и Кубой – 112 верст.  От Тифлиса до Шемахи и обратно 800  верст, и это в тех местах, когда передвигаться можно было только днем. А это - 8-10 дней пути. Очевидно, что за 12 дней невозможно  посетить все эти населенные пункты. В дороге Лермонтов много рисовал. Так вот, среди его акварелей нет ни одной, где бы изображались Шемаха, Шуша, пейзажи Азербайджана, где местность разительно отличается от грузинской Кахетии.

     24) Во второй половине января 1838г. Лермонтов уже в Петербурге, а 9 апреля его переводят из лейб-гвардии Гродненского полка в лейб-гвардии Гусарский. Этот и следующий год проходят без особых для поэта потрясений.  Правда, в конце сентября 1838г.  поэта  сажают под арест за детскую шалость – явился на смотр в присутствии великого князя Михаила Павловича с игрушечной саблей. В начале феврале 1839г. его «Демона» читают при дворе, но императору и его старшей дочери Марии Николаевне не понравился сюжет поэмы, где властитель ада  убивает жениха Тамары, потом соблазняет героиню в монастыре, куда она в отчаянии удалилась, и в конце-концов губит и ее. Цензор А.В. Никитенко 11 марта 1839г. не запрещает, но и не пропускает в печать его «Демона», возвратив поэму поэту для исправления – обычная практика тогдашней цензуры.
         В конце 1839г. французский посланник барон Проспер де Барант заподозрил поэта в том, что тот в стихотворении «Смерть поэта» поносит французскую нацию и требует объяснения. Но вскоре этот инцидент улаживается при посредстве камергера и действительного статского советника историка и археолога А.И. Тургенева, и, как пишет Автор, «первого января 1840 года Лермонтов …приглашен на бал во французское посольство. И эти двери открыли для него…».
       Проспер де Барант действительно пригласил Лермонтова на бал в посольство, но когда именно, мы не знаем. Возможно, на бал 1 января 1840г., где офицер Лермонтов не решился бы появиться, потому что император даже сыну-наследнику престола Александру Николаевичу запретил встречать новый год в посольстве враждебной державы.

       25) 18 февраля 1840г. Лермонтов стреляется на дуэли с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. «Но через несколько дней командир лейб-гвардии Гусарского полка Н.Ф. Плаутин потребовал от Лермонтова объяснения обстоятельств дуэли», а 10 марта Лермонтова арестовывают и предают военному суду.
       Плаутин требует объяснения от своего офицера не спустя «несколько дней» после дуэли, а 10 марта, 22 дня спустя, когда  появляется в Петербурге и узнает «по слухам» о поединке, о чем он и объявляет 19 марта в отзыве Комиссии военного суда.
      Далее у Автора император горько жалуется(!) министру иностранных дел графу К. Нессельроде: «…Наши литераторы решили вовсе рассорить меня с Европой! Не успели отпеть одного, как на его место метит уже другой! И что у них за мания такая  - стреляться  с сыновьями послов! Что же нам теперь, войну всей Европе объявлять из-за  любовных похождений наших поэтов? Держите  сынка  де Баранта подальше от Петербурга, а то он повадился, как я слышал, на гауптвахту к Лермонтову  ходить. Еще там стрельбу откроют, с них станется!». После этого император распоряжается выпроводить «французского интригана»  Эрнеста де Баранта из России – пусть едет куда подальше и там делает свою карьеру.
    
     26) «…13 апреля уже принято решение Генерала-аудиториата о переводе Лермонтова в Тенгинский полк на Кавказ с предварительным трехмесячным содержанием  его в крепости. Однако царь распоряжается отбыть Лермонтову к новому месту службы  немедленно, чтобы даже в крепости его в Петербурге не было и дабы не искушал он более французского посланника на новые жертвоприношения от России для своей  страны».
       Было бы несправедливо требовать от Автора хотя бы минимальных познаний военного  судопроизводства. Неважно, что генерал-аудиториат не мог принять никакого решения о судьбе Лермонтова, а всего лишь рассмотрел, доставленное 11 апреля в Аудиторский департамент Военного министерства из Штаба Отдельного Гвардейского корпуса дело «О поручике л.-гв. Гусарского полка Лермонтове, сужденном за произведенную с французским подданным бароном Эрнестом де Барантом дуэль и недонесение о том в то же время Начальству», и «поверг участь подсудимого на Всемилостивейшее Е.И.В. воззрение, всеподданнейше ходатайствуя о смягчении определяемого по законам наказания, тем, чтобы вменив ему Лермонтову содержание под арестом с 10-го  прошедшего марта, выдержать его еще под оным в крепости на гауптвахте три месяца и потом выписать в один из армейских полков тем же чином». Это заключение генерал-аудиториат доложил императору, после чего и последовала 13 апреля 1840г. Высочайшая конфирмация: «Поручика Лермонтова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином» с предписанием исполнить Высочайшую Волю «непременно сего же числа». В конфирмации была фраза «в прочем быть посему» и гвардейское начальство запросило командира Отдельного Гвардейского корпуса великого кн. Михаила Павловича повеления как быть с 3-х месячным заключением поэта на гауптвахте, на что Военный министр ответил, что «Государь Император, полагая конфирмациею о переводе Лермонтова в армию тем же чином, имел ввиду ограничить сим наказание его».
      Как мог Лермонтов под арестом «искушать французского посланника на новые жертвоприношения от России для своей  страны, видимо, непонятно и самому Автору.

        27). Май 1840г. Лермонтов в Москве по дороге на Кавказ. А в это время, уверен Автор, «…императрица Александра Федоровна пытается  уговорить государя простить поэта и показывает ему только что опубликованный роман «Герой нашего времени». После беглого прочтения Николай пишет императрице: «…это жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора».
        В романе Автор имеет право на художественный вымысел: поэтому императрица, немножечко влюбленная в поэта, просит за него у грозного супруга, а тот  гневно отвечает. Неважно, что эти слова – из дневника императора и написаны после чтения второго тома «Героя нашего времени», вечером 14 июня 1840г. на пароходе «Богатырь» на пути из Германии в Россию.
        Автор объясняет читателю причину недовольства императора: «…Не мог не вывести из себя государя  тот факт, что Герой Нашего Времени – молодой русский дворянин в военном мундире,  который прошел войну на Кавказе. Это – покушение на главную национальную идею России – идею народности, которая исходила от самого царя! Народ веками воевал за свою страну, ограждая  от  противника и защищая ее интересы. А у Лермонтова молодой человек,  отдавший долг Родине, стал  нравственным уродом, который разрушает все вокруг себя,  для которого нет ничего святого, и который не может найти себе места среди людей».
       Несомненно, все лермонтоведы потрясены, как Автор наконец-то разгадал истинную причину гнева императора - покушение Печорина (читай автора) – офицера-нравственного урода - «на главную национальную идею России – идею народности»!

    28)  Автор убежден, что в убийстве поэта замешан самый  «высокий политик». Итак «…Император раздражен неимоверно – Англия и Франция  уже представили разработанную конвенцию, согласно которой черноморские проливы объявлялись закрытыми для всех иностранных военных   судов. Русский флот теперь будет заперт в Черном море. Более того, в случае войны  Турция может открыть проливы для иностранных военных судов по своему усмотрению».
        Автору довелось подслушать секретный разговор между императором и вице-канцлером, министром иностранных дел графом К. Нессельроде:
« …- Мы потерпели серьезное дипломатическое поражение, - говорит  Николай  министру иностранных дел.- А каковы будут последствия, нетрудно представить – опять война.
- Простите, ваше величество,- отвечает граф Нессельроде осторожно,- но события еще могут повернуться. Да, Франция, Англия и Турция сегодня победили без боя, но у нас же есть отличный союзник – династия Габсбургов. Австрия еще скажет свое слово, поверьте мне. А повод будет, я вас уверяю…
-Я вам верю, граф,- задумчиво произносит Николай.- Но сейчас нам надо укрепиться на Кавказе».
 Изумленный читатель вправе спросить: причем здесь эти дипломатические интриги вокруг каких-то проливов и гибель Лермонтова?  Ну, не скажите, тут замешана Турция, которая «запрет» российский флот в Черном море и откроет проливы для французов и англичан, которые вместе с египетским пашой Мухаммедом-Али будут возмущать кавказских горцев, под предводительством Шамиля. И все это международное безобразие придется расхлебывать, в частности, простому поручику Лермонтову, который отправляется на Кавказ для участия в опасной военной экспедиции «по поимке имама Шамиля, провозгласившего священную войну против неверных».
Мы, не хотим утонуть в болоте этой ахинеи, но, ради исторической истины,  расскажем читателю действительную, а не придуманную Автором историю вокруг Дарданелл, и о «серьезном дипломатическом поражении России».
         Император Николай I постоянно желал сближения с Англией, стремясь расторгнуть или ослабить ее союз с Францией и привлечь к тройственному союзу России, Австрии и Пруссии. Поэтому, в 30-х годах он неуклонно выказывал Англии свое миролюбие во время непрестанно возникавших пререканий с английским министром иностранных дел лордом Пальмерстоном о Ункяр-Искелескийском договоре 1833 г. (о мире и оборонительном союзе между Россией и Турцией), об утверждении русской власти на Кавказском побережье Черного моря, об усилении русского влияния в Персии, о начавшихся в 1837 г. сношениях России с Афганистаном (посылка Виткевича в Кабул), о хивинском походе Генерала Перовского в начале 1840 г. и пр.
       Переговоры  о сближении с Англией  возложили на барона (граф, с 1871г.) Филиппа Ивановича Бруннова (1797-1875, Посланник в Лондоне в 1840-1854 и 1858-1860гг., в Берлине в 1856-1858гг., посол в Лондоне в 1860-1874гг.), которого в августе 1839 г. отправили в Лондон. В основу соглашения император положил отказ России от возобновления  Ункяр-Искелескийского договора (Черное море считалось закрытым морем прибрежных  государств), при условии заключения Европейского договора о закрытии проливов Босфор и Дарданеллы. Переговоры затянулись, в виду несогласия Франции примкнуть к общему соглашению и разногласий с Пальмерстоном (Англия хотела послать флот в Дарданеллы). Бруннов был вынужден на время покинуть Англию и вернуться в Дармштадт, где довел до благоприятного окончания переговоры о браке Наследника Цесаревича Александра Павловича с будущей Императрицей Марией Александровной.  [Дипломатический словарь. - М. 1984. Т.1 (Египетский кризис), Т. 2 (Лондонские конвенции 1840 и 1841 гг.; Очерк истории МИД. 1802-1902. - СПб. 1902. С. 27, 111, см. также Русский биографический словарь. Т. 3.- М., 1998. С. 253-254 и Русский биографический словарь. Т. 3.- Спб., 1908. С. 372-374].
         Второй этап переговоров Бруннова с Пальмерстоном, на скорейшем окончании которых настаивал император, пришелся  на декабрь 1839 г. – январь 1840 г.  17/29 февраля 1840 г. Бруннова, по протекции графа К. Нессельроде, назначили посланником в Лондоне, вместо престарелого князя Поццо-ди-Борго, а 14 апреля  пожаловали в тайные советники. Пальмерстон не желал решающего влияния России в Турции и Азии и поэтому поддерживал согласие Англии с Францией по восточным делам. В январе 1840 г. он представил проект конвенции, с которой не согласились австрийский уполномоченный Нейман и Бруннов, предложивший свой проект. Бруннов  предложил закрыть  Черноморские проливы для военных кораблей всех стран (кроме Турции), и этот принцип, одобренный императором и Пальмерстоном, лег в основу конвенции о независимом статусе Египте, захваченного мятежным пашой Мухаммедом-Али, заключенной в Лондоне 3/15 июля 1840 г. Англией, Россией, Пруссией, Австрией и Турцией,  втайне от Франции, оказавшейся в полной изоляции. [Дипломатический словарь. М. 1984.Т.1 (Египетский кризис), Т. 2 (Лондонские конвенции 1840 и 1841 гг.; Очерк истории МИД. 1802-1902.- СПб., 1902. С. 111, см. также Русский биографический словарь. Т. 3. - М., 1998. С. 253-254 и Русский биографический словарь. Т. 3. - Спб., 1908. С. 372-374].

        Читатель заметил, что египетский паша Мухаммед-Али получил независимость не без помощи России и – вот оно восточное вероломство! - продолжал помогать Шамилю!

       29)   Лермонтов на Кавказе и приступает к поимке Шамиля.  «…Июль 1840 года. – пишет автор, - В этой обстановке генерал Галафеев с 18 по 26 июля проводит карательную экспедицию по Малой Чечне. …Началась битва при реке Валерик. С 1840 года чеченцы  при встрече с русскими регулярными войсками  действовали главным образом шашками и кинжалами, стремились сойтись в рукопашной схватке, тогда как прежде предпочитали сражаться огнестрельным оружием. Будучи поручиком Тенгинского полка  Лермонтов принимал непосредственное участие в этой резне. Поэт описал вскоре весь этот ужас в стихотворении «Валерик».

      Простим слабой женщине незнание тонкостей военной тактики горцев. Напомним в который раз, у нее - не занудное научное исследование, а захватывающий конспирологический роман. Экспедиция генерал-лейтенанта А.В. Галафеева в Малую Чечню проходила с 6 по 14 июля. Сражение при Валерике состоялось 11 июля. Что касается шашек и кинжалов –  тут слов нет, остается только развести руками. Ожесточенные перестрелки шли ежедневно. И винтовки у чеченцев были гораздо лучше, чем гладкоствольные ружья у русских – били на расстоянии не в 50 шагов, а на все 100 и гораздо точнее. Кавказские офицеры сетовали: если бы у наших солдат были винтовки, то Кавказская война не длилась бы десятилетиями. Винтовками в те времена называли нарезные ружья.

     30)      «Ноябрь 1840 года. Во время второй экспедиции Лермонтов был все время при генерал-лейтенанте А.В. Галафееве».
          В 1840 г. А.В. Галафеев, для сведения Автору, начальствовал отрядом в 4-х экспедициях:
1. 19 апреля - 29 июня (здесь и далее указываются даты выступления и возвращения отряда в крепость Грозную) - в Большую Чечню, для постройки в Герзель-ауле укрепления, которое продолжалось (с перерывами) с 21 апреля по 24 июня. Из укрепления  отряд совершал рейды  в разных направлениях для истребления аулов или приведения их к покорности (РГАЛИ, ф. 276, оп. 1, № 89, л. 11-91; А. Юров. Три года на Кавказе. 1837-1839г. / Кавказский сборник. Т. IX. –Тифлис.).
2. 6 июля - 14  июля  - в Малую Чечню (РГАЛИ, ф. 276, оп. 1, № 89, л. 95-115 об.).
3. 17 июля - 28 августа  -  поход к крепости Темир-Хан-Шура (Северный Дагестан), а затем в Герзель-аул, для  достройки укрепления (с 9 августа по 22 августа). Из укрепления отряд совершает рейды в различных направлениях для истребления аулов (РГАЛИ, ф. 276, оп. 1, № 89, л. 117- 148).
4. 27 сентября - 17 октября - в Большую Чечню. В этой экспедиции  Галафеев  построил вагенбург из повозок возле селения Герменчук, откуда отряд  совершал рейды для истребления аулов (РГАЛИ, ф. 276, оп. 1, № 89, л. 167- 204).

       Лермонтов находился при А.В. Галафееве с 6 июля по 1 августа и с 27 сентября по 10 октября, когда принял командование над небольшим отрядом «охотников» после ранения разжалованного юнкера Р.Дорохова. В перерыве между 3-ей и 4-й экспедициями, с середины августа и по середину сентября, поэт отдыхал в Кисловодске.
      После 17 октября начальство над  отрядом Галафеева принял командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютант П.Х.  Граббе, который провел две экспедиции: 27 октября - 6 ноября  -  в Малую Чечню и 11 ноября  - 20 ноября - в Большую Чечню. 18 ноября Чеченский отряд  возвратился в Герзель-Аул и там распущен на зимние квартиры. Лермонтов  27 октября – 6 ноября был под начальством Граббе с 27 октября по 6 ноября.

        31) 11 декабря 1840г. император по просьбе Е.А. Арсеньевой и при содействии А.И. Философова – воспитателя младших детей Николая I, дозволяет поэту отпуск в Петербург и продлевает его до 13 апреля по новой просьбе бабушки. 14 апреля поэт выезжает на Кавказ, с 17 по 22 апреля живет в Москве, где с 26 марта находится и А.А. Столыпин. 22 апреля они вместе выезжают в Ставрополь.
Читаем у Автора: Лермонтов «…пять дней затем  проводит в Туле, встретив тут кузена А.А. Столыпина». А.А. Столыпин - двоюродный дядюшка поэта и  моложе своего племянника, а не его «кузен», т.е. двоюродный брат. Но не будем придираться к словам, ведь все равно родственник…
          Лермонтов и Столыпин проводят  в Туле не пять, а всего один день с товарищем по Школе юнкеров А.М. Меринским, который вспоминал: «В Туле он пробыл один день, для свидания со своей родной теткой, жившей в этом городе. Они оба у меня обедали и проведи несколько часов; перед вечером он уехал».
        Можно предположить, что Лермонтове виделся с одной из своих теток – Авдотьей или, вернее,  Еленой, вышедшей замуж за тульского чиновника Виолева, и которой он продал свою половину Кропотова.

        32) Тащатся приятели медленно: «…Серая холодная весна. Бездорожье, убогие курные избы окрестных деревень, согнутые  в поклоне перед барской пролеткой спины мужиков…». Ну, как тут не написать стихотворение: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ. Быть может, за стеной Кавказа сокроюсь от твоих пашей, от их всевидящего глаза, от их всеслышащих ушей».
           Зачем автору понадобилось вытаскивать на Божий свет эту подделку, к которой приложил руку П. Бартенев? Очень даже нужно! Ведь надо же намекнуть читателю, что Лермонтова, возможно, будут убивать не за банальную бытовую ссору с Мартыновым, а за политику, можно сказать, как важного диссидента…

      32) В Ставрополе Столыпина и Лермонтова командируют 10 мая  в Дагестанский отряд под начальством командира Отдельного Кавказского корпуса генерала от инфантерии Е.А. Головина, который вместе с Чеченским отрядом под начальством командующего войсками на Кавказской линии П.Х. Граббе готовятся к захвату крупного селения Чиркей на берегу реки Сулак. «Лермонтов, - пишет автор, - по дороге в Темир-Хан-Шуру почувствовал себя плохо. У него была лихорадка. Он  остановился и подбросил монетку. Выпадет решка –  заедет в Пятигорск. Выпала решка». В Пятигорске Лермонтову «…разрешили остаться до полного излечения от лихорадки. Вместе с кузеном А.А. Столыпиным он снял дом и поселился  у капитана В.И. Чиляева».
       Автор, разумеется, придумал мнимую лихорадку, которую Лермонтов якобы подхватил по дороге в отряд: иначе как объяснить, что он  с «кузеном» Столыпиным самовольно свернули из Георгиевска на Минеральные воды. Мнимая лихорадка и прочие болезни появились у поэта уже в Пятигорске в свидетельстве, выданном, понятное дело, небескорыстно, лекарем военного госпиталя Барклаем-де-Толли.

         34)  «Лечится» Лермонтов в Пятигорске, куртизирует дам и на тебе: «…вдруг 30 июня дежурный генерал Главного штаба граф П.А. Клейнмихель сообщает командиру отдельного Кавказского корпуса генералу Е.А. Головину о том, что Николай Первый заметил: поручик Лермонтов при своем полку не находился, но был употреблен в экспедиции с особо порученною ему казачьею командою. Далее  государь повелеть соизволил отбыть ему немедленно в свой полк…». «Ну что, брат Майошка, туго тебе приходится? -  усмехается  Николай Мартынов, зайдя к Лермонтову в тот же вечер, как узнал о царском приказе,- опять в экспедицию,  верхом на коня, шашку наголо и пошел рубить с правого плеча, левым выкручиваться… Помнишь, как нам пришлось под Аргуном? Руки – по локоть в крови, но Шамиля так и не поймали!».
        Прежде всего, попробуем выяснить, как и когда  отставной майор Николай Мартынов узнает о царском приказе, адресованном высшему кавказскому начальству? В начале 1841г. Император увидел из наградного представление на Лермонтова за осенние экспедиции 1840г. в Чечне, что тот не в своем полку, а с какой-то командой «охотников» находился в отряде на левом фланге Кавказской линии под начальством сначала генерал-лейтенанта А.В. Галафеева, а потом командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-адъютанта П.Х. Граббе. Несказанно возмутился, что не был исполнен его приказ, и собственноручно написал на представлении грозное предписание кавказским начальникам – командиру Отдельного Кавказского корпуса генералу от инфантерии Е.А. Головину и  П.Х. Граббе: «Зачем не при своем полку? Велеть непременно быть налицо во фронте, и отнюдь не сметь,  под каким бы ни было предлогом удалять от фронтовой службы при своем полку» (РГВИА, ф. 395, оп. 147, № 53, л. 74-74об.).
       30 июня 1841г. Дежурный генерал Главного штаба граф П.А. Клейнмихель направляет это повеление  Е.А. Головину и его получают  в штабе Отдельного Кавказского корпуса в Тифлисе не ранее 15-16 июля – столько времени уходило тогда на доставку документов из столицы. Однако Е.А. Головин отослал  отношение Клейнмихеля по инстанции к П.Х. Граббе только  месяц спустя, 18 августа, и его получили в Ставрополе в Штабе войск на Кавказской линии 8 сентября 1841г. Со дня гибели поэта прошло почти два месяца… Однако П.Х. Граббе был в экспедиции и поэтому  начальник штаба Отдельного Кавказского корпуса генерал-майор Коцебу вторично сообщает 2 октября 1841г. о воле императора теперь уже начальнику 20-й пехотной дивизии А.В. Галафееву, наказному атаману Кавказского линейного казачьего войска, наказному атаману Черноморского казачьего войска и начальнику Черноморской береговой линии.
       Этих деталей, в которых, как известно, и скрыт Дьявол, Автор не знает, то мы в некотором беспокойстве, что же теперь ему придется придумать, чтобы объяснить, каким таким образом Мартынов узнает о приказе, который был еще на пути в Тифлис, когда погиб Лермонтов… Но мы, верим, что Автор выкрутится: придумает, скажем, что Мартынов – тайный агент III Отделения и поэтому уведомил Шефа жандармов о появлении Лермонтова в Пятигорске, а ему спец-курьером приказали убить поэта…

     35) Мартынов «обрадовал» поэта приказом императора и заодно съязвил, что  тот соврал о «…грузинской княжне Бэле, о «меньшей дочери хозяина, девушке лет шестнадцати», к которой Лермонтов якобы  питал нехорошие намерения. «В одиннадцать лет девушек замуж выдают. – мечтательно говорит Лермонтов. -  Не забудь, что мы здесь не в России, а на Кавказе, где все скоро созревает… До сих пор эта девочка стоит у меня перед глазами: белокурые волосы, голубые глаза, непринужденность – клянусь, ничего подобного с тех пор я более не видал…». А Мартынов злобно в ответ: «Вот-вот,  скоро созревает». И вдруг с «напряжением в  голосе» спрашивает: «Ты, надеюсь, не веришь, что крушение моей военной карьеры -  это нечестная карточная  игра?».
        В этом виртуальном разговоре, автор предуведомляет читателя, что причина увольнения Мартынова – вовсе  не шулерство, сексуальное домогательство к гребенским казачкам, или желание поскорее заняться литературой и превзойти  Лермонтова (бытует и такая  маргинальная версия), а нечто более серьезное, о чем читатель не догадывается, но вскоре узнает…

      36) Мартынов  уходит от Лермонтова, накинув «…на плечи бурку, с которой  так и не расставался, да еще цеплял к поясу большой кинжал, когда ходил по улицам Пятигорска и возбуждал тем самым интерес у публики».
       О черкеске и огромном чеченском кинжале Мартынова пишут в своих воспоминаниях едва ли не все пятигорские свидетели гибели Лермонтова. Но никто не заметил, что тот постоянно щеголял в июльскую жару в бурке! Несомненно, что эта хитроумная «фишка» Автора - не ради красного словца, а доказательство того, что Мартынов перед дуэлью находился  на грани умопомешательства.

   37)  Дорогой читатель, Автор вплотную приближается к разгадке убийства Лермонтова, напрямую связанной с отставкой Мартынова.
«Разные слухи, - пишет автор, - ходили о неожиданной отставке Мартынова в армии на Кавказе не случайно.  Дело еще было в том, что он, как и Лермонтов,  был вычеркнут из списка награжденных под Валериком. Причиной могло быть какое угодно нарушение – в то время император  был особенно суров к несоблюдению законности и порядка в армии».
Тут Автор, для примера, сообщает, как император уволил с поста командира Отдельного Кавказского корпуса барона Г.В. Розен за то, что его зять  командир Эриванского карабинерного полка князь «Сардар-Абад Дадианов» (?!) погряз в противозаконных поступках и злоупотреблениях, которые «поручено было проверить князю Васильчикову, который в целом проверял создание на вновь присоединенных после  окончания войны с Персией территориях российского гражданского управления. Князь увидел карабинеров, идущих на работу на винокуренный завод Дадианова. Более того, хлебом, который оказался непригодным в пищу и его не ели даже верблюды, тот выдал людям. И высек беременную жену солдата, после чего у нее были полные сапоги крови. Она не захотела работать на дадиановском покосе. Васильчиков провел расследование и очные ставки, но Розен пытался подделать  доклад.   …Когда Николай Первый прибыл из Севастополя в Тифлис,  семьи Розена и Дадианова сидели на балконе. Император подозвал  к себе обоих и перечислил их преступления. Затем велел тифлисскому генерал-губернатору Брайко сорвать с князя  флигель-адъютантские аксельбанты. Они были тут же переданы сыну Розена. «…за три дня пребывания» императора в Тифлисе он  «…пять раз отличал барона Розена. Не было, кажется, такой награды, которой бы не удостоился Розен».
       Как говорят в народе: «Умри Денис, лучше не выдумаешь!».
       Начнем с того, что Мартынов не участвовал в сражении при Валерике, потому что 5 июля 1840г. выбыл из отряда Галафеева и отправился в кратковременный отпуск в Москву, по делу о наследстве умершего в 1839г. отца. В таких случаях офицерам непременно давали отпуск по просьбам Губернских предводителей дворянства. Мартынова представили к ордену Св. Владимира 4 ст. за участие в осенних экспедициях 1840г. Но он не получил этой награды, потому что, напомним, был уволен 23 февраля 1841г. до того, как император утвердил наградные представления.
       А теперь, о пассаже с бароном Г.В. Розеном и князем А.И. Васильчиковым. В 1837 г. император посетил Кавказ и Закавказье.  5-го октября  прибыл  в Тифлисе.  Здесь он  отправил в отставку Главноуправляющего Грузией барона Розена (по его, разумеется, просьбе) вместе со всей администрацией края за многочисленные злоупотребления, а 9 октября на разводе Эриванского Карабинерного полка лично лишил флигель-адъютантского звания зятя барона Г.В. Розена полковника князя Александра Леоновича Дадиани (а не какого-то Сардар-Абад Дадианова) за бесчеловечное обращение с солдатами и тут же возложил  эти знаки на сына Розена, в знак того, что опала не распространяется на семью барона.  Князь был арестован и отправлен 11 октября в каземат Бобруйской крепости, куда доставлен 28 октября. По военному суду в 1840г. лишен чинов, княжеского и дворянского достоинства. Впоследствии ему дозволили проживать в подмосковном имении Барона Г.В. Розена.
        В  Журнале исходящим бумагам Военно-походной Его Императорского Величества канцелярии за 11 октября под № 436 записано «Отношение к Бобруйскому коменданту с препровождением Полковника князя  Дадиана, для содержания его в каземате Бобруйской крепости, впредь до приказания». Под № 439 «Предписание Флигель-адъютанту Катенину в производстве Эриванскому Карабинерному полку инспекторского смотра и исследование о всех злоупотреблениях полковника князя Дадианова». Под  № 441: «Рапорт Военному министру об отрешении Полковника князя Дадианова от командования Эриванским Карабинерным полком, с лишением Флигель Адъютантского звания и об отправке его в Бобруйскую крепость для содержания в каземате». (РГВИА, ф. 970, оп. 2, № 181, л. 53 об., 54).
     Расследование преступлений  Дадиани проводил флигель-адъютант Катенин, а не князь А.И. Васильчиков, который отправился после окончания Петербургского университета с Комиссией барона Гана в Закавказье для установления в крае нового административного управления не в 1837г., а весной 1840г.! Летом 1840г. виделся в Лермонтовым в Кисловодске. Весной следующего года, после окончания работы Комиссии, князь отправился из Тифлиса в Петербург, но заехал в Пятигорск, где остался на лечение и был секундантом на дуэли Лермонтова с Мартыновым. Итак, князь А.И. Васильчиков не расследовал преступления кн. А.Л. Дадиани, не видел солдат, работавших на винокуренном заводе Дадиани, не проводил очных ставок, а Розен не пытался подделать его доклад.  У Автора император в Тифлисе ведет себя неадекватно: сначала перечисляет барону Розену его преступления, а потом пять раз его награждает!

    38) Автор горько посетовал, что «…история отставки майора Николая Мартынова, видимо, так и останется загадкой. Хотя бы по той причине, что не осталось документов, раскрывающих эту причину. Сохранилась лишь  запись в книге входящих и исходящих инспекторского департамента военного министерства от 10 февраля 1841 года «Об определении вновь на службу отставного майора Мартынова». Но переписка на восьми листах была впоследствии уничтожена. Закончена она 27 февраля. Однако еще 23 февраля царь подписал высочайший приказ об отставке Мартынова «по домашним обстоятельствам».
       Разумеется, для Автора история отставки Мартынова – неразрешимая загадка: зачем ему знает о существовании дела об его отставке, а потому он свободен, как птица, в своих фантазиях. Искренне принял за чистую монету замшелый (55-летней давности!) анекдотический пассаж Э. Герштейн,  в котором Мартынов, уволенный 23 февраля 1841г., пытался «восстановится на службе». Двойником Н.С. Мартынова оказался  его однофамилец, уволенный в свое время майором из бывшего Грузинского линейного батальона № 13, и определенный  вновь в службу Высочайшим приказом от 17 февраля 1841 г. в Кавказский линейный батальон № 6, прежним капитанским чином. Его дело было начато 10 февраля и окончено 27 февраля. Как можно утверждать, что Мартынов, не успев уволиться со службы, вновь на нее поступает!
      В найденном нами в Российском Государственном военно-историческом архиве (далее РГВИА) деле об увольнении Мартынова, тот пишет 14 ноября 1840г. в прошении на Высочайшее имя, что  семейное имение пришло в  совершенное расстройство под неумелым управлением матери-вдовы, и поэтому он не может продолжать с «ревностью и усердием служение Его Императорскому Величеству» (РГВИА, ф. 395, оп. 32, № 274). [17, Т.2. С. 267-303]. Несомненно,  Автор не растеряется и тут же придумает ответ -  мол, Мартынов врет для отвода глаз. А на самом деле, причина увольнения куда серьезнее..

        39) Автор, наконец-то, подошел к сенсационной причине трагической гибели Лермонтова… Оказывается, дело не гигантском кинжале Мартынова, который вышучивал Лермонтов, и не в амурном соперничестве бывших приятелей за благосклонность сводных сестер  - Наденьки Верзилиной и Эмилии Клингенберг. И даже не в истории 1837г. с пропавшими письмами сестер Мартынова, которые поэт вызвался отвезти приятелю в отряд на Черноморское побережье, но будто бы вскрыл и прочел, а в …месте службы, «…которое добровольно выбрал Мартынов – Гребенский казачий полк»!  Спрашивается, причем здесь полк? А разгадка проста, как колумбово яйцо, и кроется в … винокурении!
        Да, да, в винокурении! Сначала автор с удовольствием погружается в приятную его сердцу тему о винном бизнесе на Кавказе. А теперь, внимание:  «…В 1839г. командир Кизлярского полка, майор Ульяновский в своем рапорте сообщал, что до 1828 года казаки получали значительную прибыль со своих виноградных садов. Именно в этом, 1839 году,  Николай Соломонович Мартынов определяется ротмистром в Гребенский казачий полк. Но в этом году умер его отец и, может быть,  Мартынов решил сделать самостоятельные шаги  для расширения семейного дела, и сделать их здесь, на Кавказе, который еще не был  как следует освоен винными откупщиками? … Разве нельзя предположить, что именно в виноделии был главный интерес на Кавказе у Мартынова, который отправился туда волонтером, то есть, добровольно? …И присутствие рядом с ним князя Васильчикова, сына того вельможи Васильчикова, который так активно принимал участие в становлении  дела винных откупов у будущего греческого магната Бенардаки, не говорит само за себя?».
У Автора захватывает дух от своей смелой «версии», и он вдохновенно продолжает ее развивать: «…И то, что Мартынов был не в себе к приезду на Кавказ Лермонтова  летом 1841 года, объясняется, скорее всего, не его стыдом преждевременной отставки, а тем, что из-за войны  виноделие  у гребенских казаков падало, лишая сына винного откупщика надежды на  богатство и  генеральский чин, видимо, такой же, гражданский, который заработал себе  двоюродный дед Лермонтова,  винный откупщик Столыпин. И не потому ли тогда же Мартынов запросился обратно на военную службу, в чем ему было отказано императором? Легко представить себе злобу и разочарование молодого человека, который в надежде на золотые горы потерял и деньги и карьеру!
       У Автора, как не крути, железобетонная «логика»! Потратился Мартынов по своей дурости на винокурение и вчистую разорился! И теперь, без копейки, с позором возвращаться в Москву. А там пойдут в обществе разговоры и шуточки о глупце-неудачнике. А как все хорошо начиналось: едет он на Кавказ расширять винный «бизнес» своего покойного папеньки-откупщика, ничегошеньки в этом деле не понимая, в надежде разбогатеть и заодно заполучить «гражданский генеральский чин» (?!). И в его негоции участвует на паях наивернейший человек - князь А.И. Васильчиков – сынок первейшего сановника империи Председателя Государственного совета и Кабинета министров! И чем все оборачивается: крахом алкогольных и карьерных мечтаний… Тут всем понятно: любой на месте Мартынова пришел бы  в неистовство! И ведет он себя как ненормальный – сначала увольняется со службы, а потом вновь в нее просится, а когда и это не выходит, бродит по Пятигорску, пугая посетителей: на июльской жаре в бурке, обросший бакенбардами и с огромным кинжалом, над которым изгаляются все кому не лень…
       И в таком сумеречном психическом  состоянии Мартынову «под руку» попадается поэт с его шуточками и эротическими карикатурами, где «друг Мартышка» ходит в женском корсете и на корточках, в обнимку с кинжалом, испражняется…

     40) Дальше, понятное дело, была ссора: слово за слово  и дуэль. Но у Автора не иссякают открытия: «…По  делу о дуэли Лермонтова и Мартынова проходили бывшие секундантами М.П. Глебов, А.И. Васильчиков, А.А. Столыпин, С.В. Трубецкой и Р.И. Дорохов. На самом деле при дуэли присутствовали только секунданты Мартынова – Глебов и князь Васильчиков. Секунданты Лермонтова задержались в пути якобы из-за разразившейся грозы и приехали на место, когда все уже было кончено».
       По делу о дуэли проходят только Глебов и князь Васильчиков. Присутствие Столыпина и Трубецкого на поединке от следствия  скрыли, но оба, по воспоминаниям А.И. Васильчикова,  фактически  распоряжались на дуэли и своими командами противникам привели дело к трагическому исходу. Дорохов – секундант  - это еще одна фантазия Автора, как и то, что у Мартынова оказалось два секунданта - Глебов и Васильчиков, а у Лермонтова – ни одного.

      41) А была ли дуэль, вопрошает автор. И сам же утвердительно отвечает: «…все трое поступили как  убийцы – Мартынов, Глебов и Васильчиков. Они просто зверски убили Лермонтова, так же, как зверски убивали Столыпиных в 1774-м, в 1831-м, в 1911-м. И хотя существуют многочисленные описания дуэли, свидетелей-то  не было: разве можно считать свидетелями  тех, кто назвался секундантами Мартынова?».
       Напомним еще раз, что автор пишет роман о жизни Лермонтова. Поэтому  читателю не надобно объяснять, почему убийство Столыпиных во время восстания Пугачева,   Столыпина во время холерного бунта 1831г. в Севастополе и премьер-министра П.А. Столыпина в 1911г. связаны с дуэлью и гибелью Лермонтова. А ежели спросят – можно ответить:  связаны злым наследственным роком…

        42)  Наступает последний акт трагедии – погребение Лермонтова. И вот что  Автор сообщает читателю:   «…Злодейское убийство поэта церковь приравняла к самоубийству, и  Пятигорский священник В. Эрастов отказался отпевать поэта, поэтому в метрической выписке о смерти Лермонтова записано: «Погребение пето не было». А.А. Столыпин, хлопотавший о похоронах, понимал, что Елизавета Алексеевна Арсеньева никогда не простит ему, если Михаила Юрьевича похоронят без христианского обряда. Он обратился к священнику П. Александровскому. Восемь месяцев покоилось тело Лермонтова на пятигорской земле, впоследствии Е.А. Арсеньева добилась разрешения о перезахоронении тела поэта, которое состоялось 23 апреля 1842 года в Тарханах. Там же и отпевали Лермонтова. Разве могли отказать Елизавете Алексеевне священники, которым она постоянно материально помогала? Сохранились документы о том, что в Церкви Св. Михаила Архистратига в Тарханах священники не проводили на Пасху обязательной праздничной службы, так как в селе был траур, за что и получили выговор. «Учинен ему (священнику Теплову Ф.М.) с нижеподписанным Троицким П.Г. за неслужение в высокоторжественные дни 17 и 21 апреля 1842 года благодарных молебствий выговор, и обязаны они подпискою впредь производить положение молебствия по гибели не упустительно. Декабрь 27 дня сего 1842 года».
       Перефразируя Л. Толстого, скажем: «все смешалось в доме автора».
       Настоятелем Скорбяшенской церкви в Пятигорске был протоиерей Павел Александровский и ему был подчинен второй священник Василий Эрастов, в 1841г. назначенный в это приход.  Эрастов был против отпевания Лермонтова и в день погребения скрывался с ключами от храма, а впоследствии обвинил Александровского в том, что тот тайно отпел поэта, присвоил деньги за погребения, которые ему передал Столыпин, и не записал его смерть в метрическую книгу.
      После разбирательства в Духовной консистории все обвинения Эрастова, который мечтал занять место Александровского, были признаны ложными, а отца Павла оштрафовали только за то, что он сопроводил тело Лермонтова на кладбище. Александровский не отпевал поэта, зная, чем это для него может обернуться после угроз Эрастова и правильно записал его смерть в метрическую книгу. А на тайное отпевание на квартире Лермонтова и ложную запись в метрической книге  почтенный протоиерей, обремененный большим семейством, никогда бы не пошел, под страхом  жестокого наказания – лишения священного сана и исключения из духовного ведомства.
       Тарханские священники отказались внести гроб  с телом Лермонтова в церковь, и поэтому его не отпевали. Страх священников нарушить предписание своего церковного начальства не отпевать самоубийцу был посильнее, чем гнев помещицы Е.А. Арсеньевой. В сопроводительных документах к перевозке гроба из Пятигорска в Тарханы сообщалось, что поэт убит на дуэли, и прилагалась выписка из метрической книги с указанием, что его не отпевали.
        Л.Н. Погожева записала рассказ бывшего крепостного Е.А. Арсеньевой  Михаила Федоровича Каштанова, которому шел пятнадцатый год, когда хоронили поэта.  На вопрос:
       «А его сейчас же и похоронили? - тот ответил:
       Нет, в часовне еще переделывали. Место, что приготовили, мало оказалось — гроб очень уж был велик, и из двух мест одно сделали.
        Гроб в церкви стоял?
         — Нет! на паперти с неделю  стоял.  В  церковь не впустили.
         — Кто же не впустил?
      Да батюшка. Боялся. Говорил «не имею права, потому как он самоубийца». «Если, говорит, разрешит архиерей, пущу, а то не смею». Да где же было за разрешением в Пензу скакать! Так и простоял гроб неделю целую на паперти».
       Часовню над захоронениями М.В. Арсеньева, М.М. Лермонтовой и Лермонтова закончили постройкой в 1845гг. (П.А. Фролов. Лермонтовские Тарханы. - Старый Оскол, 2005. С. 222-227).
      Свинцовый гроб с телом Лермонтова привезли в Тарханы 21 апреля, на Светлую седмицу (от Пасхи 19 апреля до субботы Светлой седмицы) и в церкви в тот день не было положенной службы. Тут не обошлось без вмешательства Елизаветы Алексеевны, которая так отомстила приходским священникам Ф.М. Теплову и П.Г. Троицкому за отказ внести гроб в церковь и отпеть внука по чину. Понятно, что церковное начальство учинило священникам выговор с записью в клировую ведомость «за неслужение в Высокоторжественные дни 1842 года, 17 и 21 апреля, благодарственных молебствий» и обязало «впредь производить положенные молебствия …неукоснительно»            (Лермонтовский заповедник Тарханы. Документы и материалы 1701-1924. –Пенза, 2001. С. 148).

    43)    Мартынова приговорили к церковному покаянию, которое он отбывал в Киеве, где женился на красавице-польке С.И. Проскур-Сущанской. Потом поселился в Москве, в собственном доме в Леонтьевском переулке, был членом Английского клуба и вел крупную карточную игру. Самогоноварением не занимался, а завел в своем подмосковном имении Знаменское-Иевлево, доставшееся по наследству от матери Елизаветы Михайловны, картонную фабрику.
        В воображении автора, Мартынов грезит в ночной тиши дурацкой историей о А.Д. Башмакове,  который самолично произвел себя в генерал-майоры, а потом в припадке отчаяния едва не вызвал на дуэль сначала князя А. Барятинского, а потом и Военного министра Милютина. Башмаков у Мартынова - это прообраз Грушницкого: «Грушницкий, Грушницкий, как же я тебя ненавижу! – бормочет Мартынов. - Этот образ будет преследовать меня до самой могилы!». Он тоже заперся у себя в комнате, никуда не выходил, будто это он опозорился, надев  не по чину мундир… А потом  занялся спиритическими сеансами, отчего домашние подумали, что он сходит с ума».
      У Автора Башмакова и Мартынова связывает только одно: оба от стыда запираются в комнате, «надев не по чину мундир»! Однако… Заметим, что Мартынов был уволен без права носить мундир.
       У Автора Мартынов, в перерыве между спиритическими сеансами и карточной игрой в Английском клубе,  следит за карьерой бывшего сослуживца по Кавалергардскому полку Жоржа Дантеса, и открывает удивительные параллели: оказывается «Наталья Николаевна Пушкина - внучатая племянница фаворита Екатерины Великой  Григория Потемкина выходит теперь замуж за  внучатого племянника  другого фаворита императрицы – Александра Ланского». И как она дерзко осадила императора,  возмечтавшего стать ее посаженным отцом: «Передайте Императору – пусть он простит меня, иначе не простит меня Бог!»
       У Автора вконец обезумевший  Мартынов просит близких: «Пожалуйста, не хороните меня в родовом склепе, пусть ни одна душа не узнает, где моя могила. Я не хочу, чтобы и после  моей смерти, надо мной шептали, что я – чудовище и прокаженный»! Однако родные не выполнили его волю и похоронили в фамильном склепе. Николай Соломонович прожил после этого еще 14 лет и нашел, наконец, упокоение в том же семейном склепе, причем завещал не ставить на его могиле никакого надгробия, чтобы память о нем исчезла вместе с ним».
        Итак, мы с читателем узнали всю подноготную винокура Мартынова, но так и не поняли как же, все-таки, убивали Лермонтова… Возможно, Автор расскажет об этом читателю в другой повести…
        Однажды нам довелось подслушать оригинальный вариант гибели поэта, которым поделимся с Автором:
      «Подъезжает Михаил Юрьевич на своем верном «Черкесе» к месту дуэли, а посереди дороги стоит один Мартынов и пистолет за спиной прячет.
      - А где, Мартышка, секунданты, - спрашивает Лермонтов.
      - А они Маёшка, нам не  надобны, - отвечает Мартынов.
      Выхватывает пистолет, Бац! И нет великого поэта…
      Тут секунданты сбежались. Пошли ахи, охи.  Да как же так? Да, что ты наделал! А Мартынов им в ответ: «Не отмажете меня, всех заложу»...
       Делать нечего: на суде секунданты и Мартынов согласно соврали. Все сошло шито-крыто, а концы в воду…».
      Просто и понятно…
      В «Ревизоре» городничий говорить судье: «…О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются». А тот отвечает: «Да ведь сам собою дошел, собственным умом». «Ну, в ином случае, - замечает городничий  - много ума хуже, чем бы его совсем не было»…
      Впрочем, в народной присказке еще лучше сказано: «Не хочешь – не слушай, а врать не мешай!»…

Список литературы

1. Дуэль Лермонтова с Мартыновым (По материалам следствия и военно-судного дела 1841г.): Сборник документов / Сост. и автор очерка Д.А. Алексеев. - М.: Русслит, 1992.- 96 с.
2. Тайны гибели Лермонтова. Хрестоматия версий / Сост. и автор Д.А. Алексеев. – М.: Флинта, 2004. -336 с.
3. Тайны гибели Лермонтова. Хрестоматия версий / Сост. и автор Д.А. Алексеев, 2-е изд. Перераб. и доп. – М.: Гелиос АРВ, 2006. – 352 с.
4. Алексеев Д., Пискарев Б. Дуэль Лермонтова с Мартыновым / Жизнь и смерть Лермонтова: Сборник. - М.: Человек, 2007. - 248 с.
5. Лермонтов в воспоминаниях современников / Сост. Д.А. Алексеев. – М.: Захаров, 2005. – 524 с.
6. П.К. Мартьянов. Последние дни жизни М.Ю. Лермонтова / Сост. Д.А. Алексеев. – М.: Гелиос АРВ, 2008. – 384 с.
7. Алексеев Д.А. «Демон». Тайна кода Лермонтова. – М.: Гелиос АРВ, 2012. – 368 с.
8. Алексеев Д.А. «Демон». Тайна кода Лермонтова. – Воронеж: Аист, 2012. – 240 с.
9. Алексеев Д.А. Лермонтов. Исследования и находки. – М.: Древлехранилище, 2013. – 644 с.
10. Алексеев Д.А. Лермонтов. Дуэль Лермонтова с Мартыновым. Изыскания и материалы. - М.: Древлехранилище, 2013. – 264 с.
11. Алексеев Д.А. Лермонтов. Новые материалы к биографии. - М.: Древлехранилище, 2014. – 268 с.
12. Лермонтов. Тайны рождения, жизни и смерти / Сост. и ред. Д.А. Алексеев. - М.: Древлехранилище, 2014.  – 330 с.
13. Алексеев Д.А. Лермонтов. Поиски и открытия. – М.: Древлехранилище, 2015. – 698с.
14. М.Ю. Лермонтов. Полное собрание воспоминаний современников. В двух томах / Сост. и авт. предисл. Д.А. Алексеев. – М.: Древлехранилище, 2015; Т.1- 496с; Т.2.– 496 с.
15. Алексеев Д.А. Лермонтов. Потаённые материалы. – М.: Древлехранилище, 2015.  – 182 с.
16. Дуэль Лермонтова с Мартыновым. Пять судных дел 1841г. / Сост. Д.А. Алексеев. – М.: Древлехранилище, 2016. – 246с.
17. Алексеев Д.А. Лермонтов. Находки и открытия. В двух томах. – М.: Древлехранилище, 2016; Т.1 - 506с.; Т.2 – 506с.
18. Алексеев Д.А. Лермонтов и его окружение. Биографический словарь. В двух томах. – М.: Древлехранилище, 2017; Т.1- 496с.; Т.2- 488с.
19. Алексеев Д.А. Летопись жизни и творчества Лермонтова. Комментарий. – М.: Древлехранилище, 2018. – 464с.
20. Алексеев Д.А. Дуэль Лермонтова с Мартыновым. Полное собрание документов и воспоминаний. – М.: Древлехранилище, 2018. -300с.
21. Алексеев Д.А. Лермонтов. Сокровенные свидетели гибели. – М.: Древлехранилище, 2018. – 332с.
22. Востриков А. Книга о русской дуэли, - СПб., 2004.  – 320с.
23. Герштейн Э. Судьба Лермонтова. – М.: Советский писатель, 1964. – 496с.
24. Герштейн Э. Судьба Лермонтова. 2-е изд. – М.: Художественная литература, 1986 – 351с.
25. Захаров В.А. Летопись жизни и творчества Михаила Юрьевича Лермонтова. – М.: Центрполиграф, 2017. – 799с.
26. Захаров В.А. Дуэль и смерть поручика Лермонтова. Последний год поэта. – СПб.: Вита Нова, 2014. – 560с.
27. Очман А.В. М.Ю. Лермонтов: Жизнь и смерть. – М.: Гелиос АРВ, 2010. – 512.
28. М.Ю. Лермонтов. Энциклопедический словарь / Автор персоналий и ред. Д.А. Алексеев. – М.: Индрик, 2014 – 940 с.