Конечная боль

 
Я всегда боялся смерти. А кто её не боится? Но ещё больше я боялся боли. О да! Вы даже и представить это себе не можете! Если в рамках какого-либо предприятия существовал подобный риск — я предпочитал его избегать. Сколько приятных впечатлений потерял я в жизни! Я не мастерил скворечники в детстве, потому что боялся ударить по пальцу или защемить его. Я не лазил по деревьям, потому что боялся оцарапаться. Я боялся собак, хотя они ни разу не кусали меня. Кошек тоже боялся, но на то хотя бы имелась веская причина: в детстве меня оцарапал соседский кот. Я боялся делать комплименты девочкам, но и это не спасло меня от нескольких пощёчин, после каждой из которых я долго плакал. Также в школе я боялся драк и предпочитал скорее вытерпеть все насмешки, чем получить хоть один удар от самого слабого ученика. Я боялся ездить на север, мне казалось, что мороз переломает мне кости. Я боялся ездить на юг, явственно представляя, что моя кожа поджаривается на солнышке, как шашлык. Когда я женился, то аналогично уступал супруге в любом споре, дабы не получить лишнего пинка.
В общем, теперь вы, друзья мои, понимаете, какой глупой и бестолковой была моя жизнь. И вот однажды я услышал, что в нашем городе открылась некая подпольная клиника, где делали операции, после которых люди переставали чувствовать боль. Уж не знаю, насколько подпольная — но слухи ходили весь последний год. Вы сейчас скажете, мол, боли не существует, это наш организм реагирует, когда что-то идёт не так. Но разве это помогает нам? Многие серьезные болезни развиваются незаметно.
Но слухи есть слухи. Особенно в нашем городе. Если сложить в одну кучу подобные сплетни, то можно выявить примерно пять мест взлётно-посадочных площадок пришельцев. Или выяснить, что 90 % женщин являются ведьмами. Уж не знаю, как с пришельцами, но последняя цифра точно никак неверна хотя бы из-за правила Парето.
В общем, как говорится, доверяй, но проверяй. И я стал наводить справки. Выяснилось, что клиника действительно существует и она действительно подпольная. Но операция, скажем прямо, недешёвенькая. Я уже хотел забросить идею, если бы не один случай.
Мне пришло письмо из Англии с сообщением о смерти моего дедушки. Из письма следовало, что я оказался единственным наследником. Мне завещали дом и участок.  А я и не знал никакого дедушки в Англии! Поэтому я подумал, что это очередной развод и мошенничество. Знаете ли, всякие письма с поздравлениями, а потом просьбой перевести ма-а-аленькую сумму для урегулирования юридических проволочек. Я так однажды попадался, и с тех пор держал ухо востро. Однако после внимательного изучения документов мне пришлось примириться со своей нелюбовью к дождям и отправиться в Англию для выяснения обстоятельств. Но это история, достойная отдельного рассказа, и мне не хотелось бы выставлять на всеобщее обозрение свои семейные проблемы.
С трудом разобравшись в тонкостях местного законодательства и изрядно потратившись на это, я плюнул и решил быстро продать дом, чтобы не мучиться с ним в дальнейшем. В течение недели нашёлся покупатель, и я даже не торговался. Мне конечно советовали сдавать дом в аренду, но совсем не хотелось с этим возиться. К тому же теперь я знал, куда потрачу свалившуюся сумму. Плюс жена — я скрыл от неё письмо, но очень боялся, что она меня впоследствии разоблачит.
Заполучив на счёт обозначенную сумму, я стал наводить справки и вышел на некоего мистера Арчинсона. Мы созвонились и договорились о встрече. Во время беседы он всем своим видом пытался произвести на меня положительное впечатление: это был типичнейший делец, яркий представитель породы людей с подвешенным языком, которые и топора поднять не могут, а могут решать лишь выдуманные ими же проблемы. Вначале он пытался эксплуатировать образ предельно вежливого человека, параллельно выясняя детали моего наследства. Но для меня это не было показателем его неучтивости — его типаж был и так ясен — но я сделал вывод, что за ним стоит серьёзная организация.  О его связях с интересующей фирмой я узнал из нескольких источников, и вообще, он никак не походил на мошенника-одиночку. Надо сказать, что общались мы намёками — не в моих интересах было показывать низкий уровень знаний об их компании, поэтому я старался создать видимость владения какими-то секретными фактами. Впрочем, довольно быстро я понял, что он хитрее, чем я думал, и всё прекрасно понимает, так что забросил эту тактику.
После совместного просмотра нескольких видеороликов с людьми, рассказывающими  о жизни после процедуры, Арчинсон организовал мне встречу с человеком, который уже прошёл операцию. Во время беседы тот разрешил мне несколько раз ударить его. В первый раз я робко щёлкнул его по тыльной стороне ладони.
«Смелее!» — сказал мне он.
И я щёлкнул смелее. Он молчал. Я ударял, ударял и ударял, усиливая каждый раз. Но он только посмеивался. Может, он очень стойкий? Или ему обидно, что он выкинул зазря такую сумму, и теперь мнит, что ему не больно? Или вообще, организм сам в это поверил? Я терялся в догадках. На следующий день я сильно ударился о ручку двери. Ушиб был вроде не сильный, но я плакал. К счастью, жена этого не увидела. Если честно, её упреки по этому поводу мне уже порядком поднадоели. Ради этого я был готов рискнуть. Да и что мне было терять? Я знал, что в Англии уже кто-то оспаривает наследство, это подталкивало к скорейшей трате всех средств, каким бы глупым это мероприятие со стороны ни смотрелось. В конечном итоге я пообщался с ещё несколькими людьми, перенёсшими операцию, и решил, что им можно было доверять.
Смущали лишь некоторые намёки мистера Арчинсона относительно последствий операции. Я понимал, что подобное мероприятие не может не иметь побочных эффектов — но в чём они заключаются? Готов ли я вытерпеть? Насколько больно будет? Прямо спросить Арчинсона я так и не решался. Даже когда мы заключили договор и я внёс первые 20 % суммы, я так и не спросил Арчинсона. Но однажды он сам завёл разговор об этом: «Нам нужно поговорить о рисках. И далее уже не медлить с операцией». Я был взволнован и строил кучу теорий в своей голове.
В тот день Арчинсон приехал на крутой машине. Я был абсолютно уверен, что это не его. Уж не знаю, почему сложилось такое мнение. Вёл себя он как всегда крайне уверенно. Мы приехали в дорогой ресторан, Арчинсон долго листал меню и несмотря на мое скромничанье, заказал для меня необыкновенно вкусные вещи — я никогда раньше не ел подобного. Я специально умолчу о блюдах, чтобы не тревожить ваше воображение и не вызывать лишнюю зависть. Но я был настороже, понимая, что это лишь прелюдия.
— Мистер Крайстчёрч! — начал он. — Вы должны знать абсолютно всё о рисках предпринимаемой нами кампании. Абсолютно всё.
— Я готов. Излагайте, — сказал я уверенно, хотя внутри всё затряслось.
— Ведь Вы только делаете вид, что всё знаете. А на самом деле… Кормитесь только слухами. Те люди, с которыми Вы встречались… Они Вам ничего не говорили, не так ли? - его голос был предельно вкрадчивым.
— Не говорили. но Вы меня… Запугали… Я не знаю… Страшная операция, да?
Арчинсон молчал.
— Больно режут, да?
Арчинсон продолжал смотреть на меня в упор.
— Половина не выживает? — почти вскричал я. — Не молчите, прошу!
— Завтра Вы встретитесь с доктором Кьюманом, который проведёт Вам операцию, — предельно спокойно произнёс Арчинсон. — Он Вам всё досконально объяснит.
Я опешил. Доктор Кьюман? Сам легендарный доктор Кьюман?! Кто не знает этого имени! Некоторых оно приводит в трепет. Один из величайших учёных современности, пусть и слегка чудаковатый. О его странностях складывают анекдоты. Но мне теперь многое стало понятным. Гора свалилась с плеч. Я слегка успокоился, даже почувствовал гордость и причастность к великому.
— Хорошо, — ответил я.
— Вы уточните у него все детали. Я Вам сообщу основное. Про сокращение жизни почти на год Вы, скорее всего, слышали.
— На год? То есть как?
— А вот так. Есть такая наука — статистика. Есть расчёты. И цифры.
— То есть моя жизнь сократится на год?
— Да, примерно так, мистер Крайстчёрч. Но Вы уточните этот вопрос у доктора Кьюмана. Неужели Вас это так пугает?
— А? Ну нет… Ну… — я замялся, боясь, что «неправильный» ответ может лишить меня операции. Может у них такая проверка готовности?
— Риск смерти во время операции — почти 2 %.
— Я понял, — выпалил я, мне уже не терпелось задать самый главный вопрос.
— Собственно, это и есть основные риски, — поднялся из-за стола Арчинсон.
— И это всё? — выдохнул я.
— Да, — улыбнулся Арчинсон.
— Стойте-стойте! — я чуть не схватил его за рукав. — А больно? Больно-то будет? Он же режет… — я замялся. Арчинсон улыбался широко-широко.
— Больно не будет. Не будет. Успокойтесь. Вы же не кровь из пальца брать идёте.
— Но ведь будет какой-нибудь укол? Усыпляющий… Или что-то подобное… Да и кровь на анализ перед операцией берут всегда.
— Слушайте, но это будет последняя боль для Вас на долгий период. Можно и потерпеть, не так ли?
— Может быть, не знаю, — я сильно сомневался в этом. Перспектива укола никак не радовала.
Вечером перед встречей с доктором я никак не мог заснуть. Не давала покоя фраза про один год, перебивавшая даже храп жены. И все эти цифры… Что он имел в виду? В конечном итоге я дошёл до мысли, что это блеф, и только с нею и смог уснуть.
Утром Арчинсон приехал на той же машине.
«Ну не его это тачка, нет, не верю!» — подумал я. Арчинсон был особенно приветлив. Мы двинулись в путь. Постепенно свернули с шоссе на какие-то второстепенные дороги, пока машина не остановилась около четырехэтажного дома с выбитыми стеклами. Несмотря на убогий вид строения, забор был свежим, а Арчинсон открыл ворота при помощи магнитного пропуска; у меня был подобный, когда я в своё время работал в более-менее приличной конторе.
Внутренняя обстановка здания резко диссонировала с увиденным ранее. Это были коридоры, со всех сторон оснащённые какой-то техникой. Мигали фонарики. Мы поднялись по лестнице и свернули в коридор. Вдруг Арчинсон сказал: «Мне дальше нельзя. Удачи Вам, мистер Крайстчёрч». Я попрощался с ним и пошёл далее. В глубине коридора светилась яркими огнями дверь, и когда я проходил мимо неё, она с шумом начала раздвигаться. Инстинктивно я зашёл внутрь. Я оказался в небольшом помещении с блестящими стенами. Я обернулся: дверь сзади меня уже была закрыта, видимо, она закрылась бесшумно. Оказавшись в замкнутом пространстве, я первым делом сильно испугался. Я ожидал, что кто-то меня ударит или причинит боль иным способом. Но тут фонарь впереди изменил свой цвет, и начала раскрываться дверь, которую я было принял за часть стены. Я зашёл в широченный зал. Да, это был почти зал, мало похожий на привычную операционную. По одну сторону были полки с книгами, по другую - с какими-то склянками. С этой стороны и появился человек в белом халате. Взглянув на его лысину, слегка съехавшую с затылка набок, я сразу опознал в нём доктора Кьюмана.
— Кого я вижу? Ребята! — обратился хозяин кабинета к воображаемым слушателям. — Мистер Джеймс Крайстчёрч собственной персоной! Какая чудесная встреча!
— Откуда Вы меня знаете? — изумился я, не ожидав, что Кьюман сразу обратится ко мне по имени.
— Да кто же о Вас не знает, мистер Крайстчёрч! — засмеялся он и сел на край стола. Я растерялся. Доктор приветливо улыбался и покачивал ногой, словно приглашая к диалогу.
— А Вы, я так понимаю, знаменитый доктор Кьюман? — спросил я, не придумав вопроса поумнее.
— О, так точно! Но здесь, внутри этой клиники, все называют меня доктор Василиус, — произнёс доктор Кьюман заговорщическим тоном. — Доктор Василиус! Запомните. Впрочем… Если Вы назовёте меня Кьюман, — он сделал остановку и встал, — я не обижусь. Да как, как я могу на Вас обидеться, дорогой мистер Крайтчёрч! Ведь я так Вас ждал! Так ждал! — он начал говорить быстро-быстро, а последнее «так ждал» произнёс мечтательным тоном. Вся эта свистопляска с именами и ожиданием  показалась мне крайне странной, но найти объяснение сразу я не мог.
— Как Вам угодно, — промолвил я.
— Отлично! Перейдём к делу?
— Пора бы уже.
— Что ж! Отлично! По какому делу пожаловали? — Кьюман выкатил из-за шкафа кресло и плюхнулся в него, оглушительно чихнув.
К подобному вопросу я никак не был готов и заметно стушевался. Вспомнились слухи о характере Кьюмана и его манере дурачиться. Я в них никогда не верил.
— Я… Об операции… — промямлил я, чувствуя, что голос пропадает.
— Эк как Вы волнуетесь, милейший! — бархатным голосом промолвил Кьюман. — Но ничего! Мы Вас вылечим! У меня кстати как раз есть бутылочка кедровой настойки! — он достал из ящика стола маленькую бутылочку и потряс ею. Бутылочка была соблазнительной, но я замычал и закачал головой.
— Жаль. Вам явственно необходимо расслабиться! Что ж, тогда придётся мне Вас развлекать и далее.
Я пытался осмыслить происходящее, но разум упорно отказывался вставлять факты в единую картину. Я пришел к нему на застолье? Нет, это провокация. Конечно, никто не откажется от настойки, но я платил не за неё! И в этот момент мне пришла в голову идея. «Я же стою как последний олух! А этот докторишка, который тут нелегально всё это мутит, меня дразнит! Подумаешь, легенда! А ведь я нехилую сумму отвалил!» — рассудил я и решил сам перейти на Кьюмана в атаку. Как он поведёт себя?
— Доктор Кьюман. Я знаю, что Вы любите все эти шутки-прибаутки и прочее, — то, что на этих словах голос не дрогнул, придало мне уверенности. — Но давайте говорить по делу, — твёрдо сказал я.
— По делу? Что ж. Хорошо. Мне можно выйти? Я, быть может, Вам мешаю?
— От такой наглости я уже окончательно потерял контроль над собой.
— Доктор Кьюман, или какой мочалкой Вы там себя называете… — я слегка запнулся. Я и не планировал называть одного из величайших учёных нашего времени мочалкой, это слово само ворвалось мне на язык, и я предпочёл его выпустить. Но Кьюман даже и виду не подал, что его это зацепило.
— Доктор Василиус. И вовсе не мочалка, — засмеялся он.
— Хорошо. Извините, что я так… Но мы же хотели поговорить об операции…
— А, да! Точно! А я почему-то, когда Вас увидел, подумал: «О, это же сам знаменитый мистер Крайстчёрч, который почтил меня своим визитом».
— Да чем же я знаменит?
— А вот об этом Вам пока рано знать, дражайший, — засмеялся Кьюман.
— Опять Вы шутите. Но ладно. Вы лучше расскажите об угрозах. Угрозах, да.
— Ах, милейший мистер Крайстчёрч, уж не заподозрили ли Вы меня в том, что я хочу от Вас что-то скрыть? О нет, нет, никогда этого не было в моём характере. Ну, разве что… Когда умирала моя бабушка, я так и не признался ей, что вытирал свои сопли о её передник, когда мне было пять лет.
— Какой ещё передник! Да что же это такое! Мне сказали, что я на год раньше умру! На год! Что за фарс? — В этот момент я уже пожалел, что употребил слово «мочалка», а не какое-то более крепкое ругательство. С другой стороны, я вытирал сопли о свой рукав до пятнадцати лет, пока меня за этим занятием не застукала оса, укусившая в шею. С тех пор я боялся ос. Но неужели Кьюман об этом знает? Не просто так же он сказал про передник!   
— Ах, Вы ещё надеетесь? Что же, милейший, за всё приходится платить, не правда ли? Вспомните, когда Вы впервые в жизни сняли девушку. А когда зашли в казино? Да, вижу по Вашему лицу, что до сих пор очень хорошо помните.
Нет, ну что за шутовство? Да, у всех есть грешки, и что с того? Да даже если и так — когда я первый раз снял девушку, она меня не спрашивала, по какому делу я пришёл. И прочую комедию не ломала. Пусть и в деле, ради которого я к ней явился, она  оказалась недостаточно хороша, и определённая конечность болела пару недель так точно.
— Всегда есть риск, не так ли, дорогой мистер Крайстчёрч? — продолжал Кьюман. — В казино — это риск стать игроком, — голос Доктора стал зловещим. — А та девчонка с бара — риск знаете чего?
— Но я же ничем не заболел!
«Откуда он знает про бар? Откуда он знает про бар?» — гудело в голове. Мне стало душно.
— Отлично, Мистер Крайстчёрч! И я тоже! Ура! О как! Замечательное совпадение!
Я запутался и поймал себя на мысли, что говорил явно не то, что следовало.
— Значит, Вы у меня отнимете год? — попытался я увести тему от исследований моего прошлого.
— Но Вы вспомните, зачем пришли сюда? — Он сделал паузу. — Помните?
— Помню.
— Вот и славненько.
Я замолчал. Я окончательно понял, что Кьюман намеренно косит под дурака, чтобы увиливать от неприятных ответов. Арчинсон казался мне теперь идеальным собеседником.
— А что, боли совсем-совсем не будет? Вот, ударю я молотком по пальцу, — попытался я подобраться с другой стороны.
Доктор подошёл и погладил пальцем по моему мизинцу.
— Вот так Вы это почувствуете. Болевой порог снизится почти до нуля, произойдёт, скажем так, обман определённых нервных функций организма. Они перестанут доводить сигналы до Вашего мозга. В результате у Вас не будет никаких болей: головных, зубных, ожогов, даже болей душевных. У Вас подобные случаются?
— Нет! — раздражённо бросил я. «Хотя после Вас, Кьюман, может и появятся», — подумал я при этом.
— Не сомневался, что это не про Вас, — Кьюман рассмеялся, отошёл к окну и приоткрыл его. Оттуда повеяло прохладой. Стало полегче. — Года ему жалко, надо же. Он думал, что есть лекарство от всех болезней! Заплатил кругленькую сумму — и радуйся!
— Я ничего не думаю. Мне толком и не объяснили, — попытался оправдаться я. Хотя за что? Кто ведет себя нагло? Я или он?
— Ах, Вам не объяснили. Всего-то лишь. Вот оно как бывает. А я смотрю, что это Вы так спокойны, мистер Крайстчёрч! Но ничего! Мы с Вами поработаем! Ой как замечательно поработаем, — он нажал на какую-то кнопку и загудел какой-то прибор. — Слышите, слышите, мистер Крайстчёрч? — гул усилился. — А теперь смотрите. — Он щёлкнул пальцами, что-то чпонькнуло и всё затихло.
Что за спектакль? Он форменно издевается!
— Итак, давайте угадывать. Вы сейчас подумали что-то вроде «Какой глупый розыгрыш!», не так ли? Ох, как читалась эта мысль на Вашем лице, мистер Крайстчёрч! Вы бы только видели себя со стороны. Обхохочешься. А между тем… Вы были очень недалеки от правды. Посмотрим со стороны. — Кьюман включил экран, и там появилось изображение кабинета.
«Слышите, слышите Мистер Крайстчёрч?» — говорил экранный доктор.
Оп! — он остановил кадр. — Смотрите сюда! Я просто… — он начал медленно тянуть какой-то движок, — просто… Просто щёлкаю пальцами! Удивительно! Может быть, я просто помню в голове время выключения машины? Или… Смотрите! Сзади Вас загорается огонёк! Может, это и есть сигнал окончания работы машины, и я по нему щёлкаю? А может, щёлканье вызвало определённого рода вибрацию? И машина её уловила? Или я вообще щёлкнул просто так, и это чудесным образом совпало с выключением?
Я слушал молча, не пытаясь вдуматься в бессмысленный поток его слов. Мне эта комедия казалась настолько мерзкой, что не было сил.
— Как видите, объяснений просто масса! Если пытаться рассмотреть каждое из них — голову сломаешь. А я не хочу, чтобы Вы ломали голову, мистер Крайстчёрч, — и он выключил экран. — Что ж, пройдёмте, и нас с Вами ждёт увлекательное зрелище. — Открылась дверь в смежный кабинет, и доктор проследовал туда. Я засеменил за ним, оглядываясь. Дверь затворилась. Стало жутковато.
— А вот мы с Вами и в ловушке! Как быть?
— А до этого... Нет? — заикнулся я.
— Отлично! Вы шутите! Это то что нужно, перед таким… сложным… экспериментом.
— Экспериментом??? — я был слегка ошарашен подобной терминологией.
— Ха, каждый раз как в первый раз. Вы пришли кровь из пальца брать? Или, может, зуб удалить? Нет, помилуйте. Я такими грешными делами не увлекаюсь. Увольте.
От того что Кьюман повторил аргумент Арчинсона с пальцем, слегка передёрнуло, но я быстро выкинул это из головы.
— И долго ваша терапия будет работать?
— Примерно десять лет. Плюс-минус. Ваш образ жизни также влияет.
— А увеличить… Можно? Скажем, за доплату.
Сам не знаю, зачем задал этот вопрос. В моем плане его не было.
— Да. Мы можем Вам… Немного продлить. Но тогда риск неудачи повысится с двух процентов до, скажем, — доктор задумался, — до пяти.
— Риск чего? Два процента?
Мне стало страшно, пусть я и смог вывести разговор на интересующую меня тему.
— Риск Вашей смерти, мистер Крайстчёрч. Вы пришли сюда не в бирюльки играть. Процедура опасная. По нашим расчётам, риск — два процента.
— А это… много? — у меня как будто отключилось сознание, когда я осознал, что могу сыграть в ящик ради чудовищного эксперимента.
— А я не знаю, много ли для Вас это или мало. Вот партия, за которую Вы голосуете — я не прошу называть её — сколько набрала на последних выборах?
— Почти восемь процентов, — уверенно ответил я, обрадовавшись конкретному вопросу.
— Вот видите! В четыре раза больше! — улыбнулся Кьюман.
— Сравнение не показалось мне достаточно убедительным.
— А я ещё слышал, что это повлияет на моё здоровье… В будущем.
— Нет. Никак не повлияет, — уверенно произнёс доктор. — Вы просто умрёте на год раньше.
— На год? Вот ровно-ровно. Это точно?
И как он так легко говорит об этом?
— Именно. 340 дней, если быть точнее. Есть такое понятие — среднее арифметическое. Вот такую цифру мы получили в нашем прогнозировании. И то, алгоритм настолько сложный, что я и сам не смогу все детали до конца объяснить. А если захотите продлить… То там уже полтора-два. Надо считать.
— А если… Если я умру раньше?
Я пытался зацепиться уже за что угодно — даже не знаю зачем.
— Значит, умрёте раньше. Мир Вашему праху.
— Но… — начал я.
— Но это уже не к нам! — засмеялся Кьюман.
— А какова вероятность… В процентах… Что я умру раньше?
— Вы когда на машине ездите, пристёгиваетесь?
— Обычно да… — пробормотал я. Но потом решил сказать правду. —Если честно, я знаю в нашем районе дороги, где нет инспекторов и камер, и там…
— Сколько в Вашем районе таких дорог? — перебил Кьюман. — В процентном соотношении.
— Ой… Я не считал… Но пять таких дорог я точно знаю.
— А всего дорог пятьдесят, например, да? Вот мы и уже знаем, что на десять процентов Вы умрёте раньше.
— А если я всегда буду пристёгиваться? — уточнил я, вновь улавливая абсурдность сравнений Кьюмана. Но я никак не мог определиться с тактикой реагирования.
— Хм. Тогда мне нужно сделать дополнительные расчёты. Вы часто ездите по встречной?
— Нет. Вообще не езжу. Если не считать, когда обгоняю фургоны и трактора. И эти, как его… Автобусы, вот.
— Вот вы посчитайте, сколько у вас там тракторов и автобусов, и прибавьте. Да что Вам этот год? У Вас какие-то планы на него?
Я задумался. Но никакие идеи в голову не лезли. Но я точно понимал, что этот год — тот спасительный крючок, и уцепился за эту идею, тем более что кьюмановская математика с гипотетической аварией меня не впечатлила.
— Пожалуй, да. Мы с женой собирались в кругосветное путешествие, — на ходу сочинил я. А почему бы и нет?
— Помилуйте, друг мой. Зачем Вам кругосветное путешествие в последний год жизни? Почему бы Вам не сделать его… например сейчас, когда Вы молоды, полны сил и энергии. И откуда у Вас такая уверенность, что жена будет ещё жива в Ваш последний год? Да, Вы думаете, что на некоторых диких островах племена пожалеют старика и не станут пытаться съесть. А вдруг нет? Что тогда? — доктор встал, подошёл ко мне и грозно навис надо мной. Я понял, что придется подчиниться. —  Повторяю — что тогда? Вот сейчас Вы можете убежать от них. Пока они будут доставать свои дротики, пока намажут свои наконечники ядом, Вы уже успеете зарыться поглубже и обделаться там по самые уши! А в последний год жизни? Мало того, что бегать не сможете, так из-за запора даже обделаться не получится! Как Вам такая картина, мистер Крайстчёрч?
— Да, Вы правы. Кругосветное путешествие в последний год жизни — не самая классная идея, — вынужден был согласиться я. Я в принципе не люблю путешествовать, поэтому принять идею Кьюмана было легко.
— Ещё бы! — обрадовался доктор.
— Но может быть, мне провести последний год дома, с внуками? — робко промямлил я, с ужасом представив, как он отвергнет этот аргумент.
— А сколько им сейчас?
— Кому?
— Внукам. С которыми Вы хотите провести эти годы.
Я почувствовал, что задыхаюсь. Захотелось задушить Кьюмана.
— Их пока нет, но… Они же появятся.
— О да. Можно, я пожму Вам руку? Я горжусь возможностью общаться с людьми, умеющими предсказывать будущее. Вы очень талантливый человек, мистер Крайстчёрч, — Кьюман подошёл ко мне, схватил за руку, и резко потряс её.
— Хорошо. Чем я ещё рискую в нашем... Проекте?
— Проекте? Вы про икс-фактор? Думаю, отбор не пройдём. Или?.. — доктор изобразил на лице непонимание. — Вы об операции? Можем приступить хоть сию минуту.
— Приступить? Но Вы хотите отнять у меня год жизни! — возмутился я. Как ему не надоедает ломать эту комедию?
— А Вы подумайте о преимуществах, что Вы получите. Во всём ищите плюсы. А уж здесь, плюсы-то огромные. И думать нечего, мистер Крайстчёрч.
— Вы не дали развить мне мою идею с внуками…
— О, да. Это большое упущение. Я с Вами согласен. Вы очень хорошо предсказали будущее. Позвольте и мне сделать то же самое. Едва вы начнёте дряхлеть — а в свой последний год жизни, если планируете умереть естественной смертью, Вы будете дряхлым — Ваши внуки только и будут думать о том, как скорее бы получить Ваше наследство. Вы же  собираетесь сколотить какой-то капитал  к старости, мистер Крайстчёрч?
— Ещё в молодом возрасте, — с вызовом ответил я. В голове нарисовались картины, как я могу употребить во многих делах свой понизившийся до нуля болевой порог.
— Отлично! А потом потерять всё к старости планируете?
— Пожалуй, нет. Не самая приятная перспектива, — с грустью произнёс я.
— Да ужасная, что тут и говорить! Плюньте на этот год!  Предположим, Вам отведено 80 лет. А Вы проживёте 79. Вы потеряете чуть больше процента. Это даже меньше вероятности умереть сегодня на операционном столе! А уж до результатов Вашей партии тут… И сравнивать неприлично!
— Один и два набрали те жалкие монархисты, — захохотал я, вспомнив избирательную кампанию.
— Конечно! Кому они нужны? Кто их поддерживает? Это же нонсенс! — засмеялся Доктор Кьюман.
— Они, — меня распирало со смеху, — обещали каждому светлую и счастливую жизнь.
— Но ведь Вы, мистер Крайтчёрч, не ведётесь на провокации. Вы — молоток! Как Вы ловко их раскусили? Ведь главное — не сколько жить, а как. Не количество, а качество. И как измерить их «счастье»? Ладно, свет можно в люксах измерить.
— Измерить, ха-ха-ха, в тоннах! Много тонн счастья! Или, на их манер, много тонн дерьма! — засмеялся я.
— Отличное у Вас настроение, мистер Крайстчёрч, — обрадовался доктор. — Вколю-ка Вам снотворное. Уж больно мне нравится Ваша улыбка.
Какая улыбка? Он совсем с ума сошел?
— Подождите! Я… Я хочу ещё подумать…
— Подумать? Помилуйте! Над чем же? Над чем же Вы собрались думать, дражайший мой друг? — спросил доктор нараспев.
— Год-то ладно. Меня два процента смущают. Что же это значит? У вас было запланировано 50 операций. 49 Вы успешно провели. Значит, я умру?
— То, что Вы умрёте или не умрёте, зависит лишь от специфики Вашего организма, и никак не связано с прочими результатами. У двух процентов людей, увы, невосприимчивость к тем препаратам, что мы используем, и нет возможности проверить.
— А как Вы это высчитали? И… Чем Вы можете это подтвердить? — я вдруг вновь обрёл способность соображать. Показалось, что я в шаге от какой-то важной догадки и попытался схватить её за хвост.
— Вам нужна статистика? Повторюсь: и она не поможет, если что-то пойдёт не так.
— Так может, вообще вся клиника лохотрон, и все умирают? — вдруг осенило меня. — Ведь для чего Вы заставили меня подписать, мол, всю ответственность беру на себя?
— Успокойтесь.
— Я спокоен.
Но в этот момент я был уверен: меня затащили в полностью обманное предприятие. И Кьюман - никакой не Кьюман. Он и сам сказал, что его по-другому зовут. Василиус — что за шарлатанство?
— Вот и отлично! Чем Вы спокойнее, тем больше шансов на успех! Вы же сами общались с живыми людьми, кто у нас прошёл процедуру, не так ли?
Мне стало неловко, что я забыл об этом.
— Их могли подкупить, — решил я не отступать.
— Да, людей с такими финансовыми возможностями только подкупать, — засмеялся Кьюман. Из неловкости состояние перетекло в откровенно мерзкое. Тяжелее и тяжелее становилось скрывать злобу на насмешливого доктора.
— Тогда мы начинаем?
Я хотел крикнуть «стойте», но остановился, осознав, что это станет поводом для очередной шутки Кьюмана. Но она не заставила себя ждать:
— Нерешительность — чудесная штука! Будь мы все такими же нерешительными, как Вы сейчас… Ох, каким был бы мир!
— Я готов, — сквозь зубы произнес я, окончательно возненавидев Кьюмана. — А лет через 15 придется делать ещё одну операцию?
— Вам решать. Может, Вы будете скучать по болевым ощущениям, — засмеялся он.
— Не буду.
— Тогда начинаем?
— Я пожал плечами.
— Хорошо. Не забывайте, что для лучшего результата от Вас потребуется полное доверие специалисту. И любовь к нему!
— Не было такого! — возмутился я.
Я  внимательно изучил все подпункты договора, там ни разу ни употреблялось слово «любовь», я точно это помнил.
— Успокойтесь, мистер Крайстчерч. Я иначе не буду делать операцию, обиженно произнёс он.
— И что тогда? — я был слегка шокирован услышанным.
— Да можете хоть сейчас домой идти, - небрежно бросил Кьюман.
— Так дверь закрыта!
— Это уже не мои проблемы, — доктор отвернулся к окну.
— Хорошо. Начнём. Вы меня извините. Я просто волнуюсь.
— Волнение не поможет. Не бойтесь.
«Вот что было год назад? Сколько прошло за это время! Вырежи это все… И? С другой стороны, я же не хочу дожить до глубокой старости. Годом раньше… Что ж, давайте начинать, а то эти мысли лезут!» — думал я про себя.
Кьюман погасил свет и задвинул окно шторами.
Я вспомнил своего дедушку (а у меня помимо того, что обнаружился в Англии, был и второй дедушка, в детстве мы с ним часто общались), который прожил больше девяноста лет, вспомнил его полубезумное состояние в последние годы. Если честно, то здесь и минус пять не жалко. Пять? Мне показалось, что Кьюман прочитал мои мысли. По крайней мере, в это же время зажёгся свет. Но Кьюмана в комнате не было.
Может, операция уже окончилась? Я ущипнул себя. Нет, боль есть. Или щипок не удар? Треснул кулаком по ребру. Кулаку больно. Значит, не было операции. Вдруг из коридора послышался голос Кьюмана. Любопытство победило, я подошёл к двери и приложил ухо.
«Почему вы сразу не довели до меня? Ну и что, что поздно! Никогда не бывает поздно!» — выговаривал кому-то доктор.
Раздались шаги, и я отпрянул от двери. Тут же и зашёл Кьюман. Зажёгся свет. Вид у него был слегка потерянный.
— Слышали? — обратился он ко мне.
— Нет. Что-то случилось?
— Да. Умер пациент.
Он сказал это так спокойно и обыденно, что я полминуты подбирал подходящее слово для ответа.
— А мне от Вас нечего скрывать. Помните, что я говорил про два процента? Так вот — это девятая смерть из четыреста восемьдесят шести операций в этом году.
«Каждый пятидесятый, — думал я, — много или мало? Если с тем так случилось, вряд ли подряд смерти будут».
Рассуждая про себя, я заметил, что Кьюман исчез. Желание делать операцию таяло. Но может, он так проверяет? Но что? И зачем? Нет. Надо уходить. И плевать на потраченные деньги. Определённо. Но ведь я не умру. А вдруг? Да и год — где гарантия, что не два?
Вошла какая-то женщина.
— А где доктор Василиус?
Я пожал плечами. Что за цирк тут происходит? Спустя пять минут раздался шорох и из-под книжного шкафа выполз пыльный Кьюман.
— За мной кто-то заходил? — шепотом спросил он.
Я промолчал, обдумывая речь.
— Кьюман. Или как Вас на самом деле зовут. Мне надоело играть в эту чушь. Я выхожу. Слышите?
Кьюман молчал. Казалось, что он не готов к подобному повороту.
— Я отказываюсь от операции! Отказываюсь! — почти крикнул я в надежде, что женщина услышит. И действительно, за стеной послышался какой-то шёпот.
— Хорошо. Это Ваше право, — наконец выдавил из себя Кьюман. — Вот Вам листок. Но подумайте несколько раз, прежде чем принять подобное решение.
— В свободной форме можно? — уточнил я.
Кьюман кивнул. Вид у него был жалкий и потерянный. Но я уже твёрдо решил. После того, как листок был заполнен, он бегло просмотрел его и унёс. Я остался один. «Интересно, как скоро меня теперь отпустят?» — думал я.
Через некоторое время в кабинет вошёл …. мистер Арчинсон!
— Мистер Крайстчёрч! Как Ваши дела? — торжественным тоном обратился он.
Я смутился, но говорить, что Кьюман меня достал своими глупыми шутеечками и я струсил, я не стал.
— Я отказался от операции, — сухо ответил я.
— Не грустите так! Вы не первый, кто так поступил. Да что говорить, многие так поступают. Действительно, риск велик и мы честно о нём предупреждаем. На Вас никто не давит. Мы уважаем Ваше мнение.
Повисла пауза.
— Спасибо, — попытался я её разбавить.
— Смотрите, у меня есть для Вас одно предложение, — начал он сразу же, как я заговорил. — По поводу возврата денег.
— Я насторожился. О деньгах я немного позабыл. Но сейчас — главное выбраться из клиники. Вернут что-то — отлично. Нет — радуйся, что жив остался.
— Итак, мы вернём Вам 30 %, то есть треть от уже уплаченной суммы, если Вы согласитесь помочь и… скажете, что перенесли операцию. Далее можете рассказать, что у вас исчезли боли. Кстати, наши психологи посчитали, что при этом у вас заметно улучшится самочувствие. А уж страх перед болью точно уменьшится.
Я задумался. Звучало заманчиво. В конце концов, если уж я отказался от операции, то хоть воображу, что она была. Нечестно? Но с другой стороны — а насколько правдоподобно будет звучать мой рассказ? Я решил не подавать вида о внутренних сомнениях.
— Мы дадим готовые рассказы реальных людей, перенесших операцию, — подбодрил Арчинсон, явно предлагавший подобное не первый и второй раз и знающий, на что нужно надавливать.
— Если они у Вас есть — зачем выдумывать новые?
— Мало людей. 80 % трусит перед операцией. Это нормально. Это не стыдно. Мы никого уговаривать и гнать силком не будем.
— Да скорее не выдерживают шуточек Кьюмана, — съязвил я.
— Юмор доктора Василиуса бесспорно самобытный и не всем по вкусу. Но поверьте, это не главная причина.
— А почему Вы его так называете?
— Я не могу Вам этого сообщить. Извините.
— Но это же настоящий доктор Кьюман? Или нет?
— Настоящий. Но ему необходимо шифроваться. Люди больше доверяют знакомым фамилиям, поэтому на определенном этапе его приходится открывать. Но рабочий персонал…
— Не знает?
— Он кивнул. Я задумался.
— А почему нельзя обойтись реальными людьми? Теми, кто прошёл операцию.
— Они знают прекрасно, что их мало. Им нет смысла рекламировать наше предприятие. У них редкий ресурс, в их интересах, чтобы наоборот, как можно меньше людей сделали себе подобные операции, — Арчинсон уверенно повторял свою методичку. — Если что, можно вернуть и 50 %, но там придется поработать, — хитро улыбнувшись, добавил он.
— Нет, нет, не надо, — я решил держаться за синицу.
— Смотрите. А то могли бы продемонстрировать результат.
— А боль?
— Обезболивающее.
— Фу, нет.
— Ладно, ладно. Значит, договорились. Подписываем?
— А какие санкции за нарушение?
— Санкции? Они… Будут. Финансовые. Мы Вам дадим план; прошли его — деньги Ваши. Нет — извините. Но я верю, что Вы справитесь.
— Хорошо. Постараюсь.
— Тогда… пойдёмте.
Мы вышли из клиники и уехали. Арчинсон вновь был на потрёпанной легковушке.
Вечером я неприятно зацепился за дверную  ручку, и, потирая ушиб, немного погрустил от того, что отказался от операции. Грустил я и потому, что упустил прекрасный способ потратить случайно свалившийся на меня куш незаметно для супруги. Ведь, если что-то купишь, она спросит — откуда, да почём. А там того гляди и про всю историю с наследством вынюхает. Конечно, иногда мне кажется, что она не очень верит в версию, что я поехал на туманный Альбион исключительно полюбоваться местной архитектурой...
P. S.
На следующий день моя жена попросила меня повесить полку, и для этого потребовалось закрутить несколько шурупов. Один шуруп никак не вкручивался в стену, и я долбил по нему изо всех сил, пока молоток не слетел со шляпки, ударив стену рядом с пальцами. Я начал стучать более осторожно. «А вот если бы я сделал операцию, то спокойно долбил бы по пальцу, пока не отбил его в котлету», — подумал я, засмеялся и отбросил молоток. Палец! В котлету! В кровавое месиво! И даже не заметил бы!!! Я не мог остановиться от смеха, и смеялся пять минут без остановки, пока не прибежала жена и не отвесила пинка, за то, что я прохлаждаюсь. Я слушал её проповеди про свою лень, потирал ушибленное бедро, смотрел на свой палец, на неё и чувствовал себя безмерно свободным человеком.