Между небом и землей

Они  сидели  так, спина  к спине, молча, в  странном  оцепенении и полном  покое душ и тел. Времени не было.
*
Старушка  была подслеповата. Окучивая потихоньку   картошку, разгибалась  временами, терла поясницу, смотрела по сторонам …. А  человека возле  старой яблони и не заметила…
А он стоял  уже    минут  двадцать, с  благостью и полуулыбкой оглядывая  все   кругом.
Конечно, изменилось  многое. И обветшало, и деревья  стали  большущими.
Дом.  Самое  притягивающее.  Конечно, постарел, потерял  соседское крыльцо, только  дверь  забитая  и осталась. Изначально  дом  был  построен на  четыре  семьи. Четыре  крыльца, четыре трубы печные, да окошки с  белыми наличниками на все  четыре стороны…Сейчас  в постаревшем  доме  жили  две семьи, точнее  одна семья – муж с женой, на ту сторону, да  вот  старушка  эта,  ветхая хлопотушка.  В доме его  детства.
Вот, наконец, и заметила.
- Эй, кто это там  пожаловал?
- Здравствуйте, бабушка.  Вы  меня  и не помните. Я – Саша. Мы  здесь до вас  жили.    А когда  переезжали,  и вы  тут  бывали, к  новому  месту присматривались. Мне тогда  восемь  было. Вспоминаете?
 - Саша?  Помню тебя, сынок, а как же… я  ж в день отъезда  приежала. Ты еще  уезжать не хотел,   плакал  даже.  И кошку  еще ловили…
Ага. Кошка Катька. С утра  уже затаилась   на улице. Грузовик пришел, а ее  нет.  Звали, звали -  пришла все ж.   Отец  изловил, в  сумку засунул  - и мне на колени, в кабину. Всю дорогу орала, вырывалась, царапалась… Но ничего, прижилась и на новом  месте. Потому  что молодая  была. А  соседская  старая   Мурка   три раза  уходила  назад, благо переехали недалеко. Сначала искали  на новом  месте, потом  смекнули, поехали, а  она  вон, на крыльце греется. Забрали. И так  три раза.  И оставили в покое, там  люди  рядом  жили, подкармливали, так  свой  век кошачий  и дожила.
- А  я  и родителей  твоих  знала, и бабулю помню.   Живы  ли родители то?
- Да  упокоились уже  давно - помолчав, ответил.
Старушки покивала, пришептывая - Упокой, Господи.
- А ты, Сашенька, какими   делами  сюда?
- Да никакими. Просто. Вас    ведь Вера  Григорьевна   зовут- величают?  Не пустите меня  пожить пару  деньков. Вспомнить. Духом  детства  напитаться. Водички  колодезной попить.  Денег  у меня, правда, нет, а  по  дому  помогу.
 - Да чего ж не пустить. Я ж одна тут.  Вон в комнате  и ночуй, а  я  на кухне на кушеточке. Заходи. А я  пока  тут управлюсь, и ужинать  будем. Вещи то твои  где?
- Да я  налегке. Давайте  помогу с картошкой. Я  умею.

Умел, приходилось и картошку  окучивать.  А вот в  детстве, помнится, он редко  бабуле  помогал, все  на  улице  гулял. Она и не заставляла. Воду  и дрова носила, печку топила, варила, убирала,   в  огородике  небольшом копалась.  В магазины  ходила  в  соседнюю   деревушку. Их  хуторок  на отшибе  был, а  за речкой  деревня  большая. Там и еда, и по хозяйству. И керосин в  лавке.  Вот за  керосином  Сашка любил с ней  ходить, и нюхать, очень запах нравился.    

Дом его помнил. Обрадовался  дом. Конечно,  мебель  другая, ни кровати  железной, на которой  он с  бабушкой спал, ни стола  круглого посреди  единственной комнаты, и буфет  другой меж окнами  .. Но похожий,  наверху, за  стеклом,   рюмочки, чашечки, да  безделушки, обычно  человеку дорогие.
А вот печка  та же,  побеленная,  лицом   в кухню, теплыми боками в  комнату. И  стены  бревенчатые  те же, пусть и под другими обоями, но  как в старые времена, в  цветочки.
Ну, здравствуй.   Вот когда  увидеться  довелось. Но ты  ж знаешь - я  тебя не забывал никогда. И, надеюсь, не забуду.
Конечно, дом  знал. Тем более, выросший Сашка приезжал   сюда  временами. Ходил за    забором,   поглядывал, вздыхал и разговаривал  с ним, с  домом.  Новости рассказывал. Печалями делился.  Горем от смерти  бабушки, а  потом  и родителей. Уж не Сашка,  а  взрослый  Александр Петрович. Но для  них  они   остались  молодыми и любящими друг  друга. Дом  помнил, как в последнюю ночь перед отъездом    мальчик      почти не спал, уткнулся  носом в  голую стену, гладил ее, шептал - я  вернусь, домик  мой, я  не хочу  от  тебя  уезжать.
Вот  вернулся.

Поужинали  картошкой  отварной, огурчиками  с огорода, баба  Вера достала из погреба банку  рыбных  консервов. Холодильника   у  нее не было, без  нужды.  И  выпить не было, а гость и не спрашивал.   Он  и кушал-то  чуть совсем. Поговорили  немного  о житье - бытье, больше  ее, да  и на боковую.

Дом   все  помнил  о  его  детстве.  Даже  что, что и забылось. Сашка  слышал    его  глуховатый, уютный  голос, отвечал  мысленно, плыли  воспоминания, спалось - не спалось, снилось - не снилось, но уж больно хорошо было.
Почему  то  особо приятно  было вспоминать  зиму,  и  стоявшую  между  окон, рядом с  буфетом, елку.   Дня  за  два  они с  бабушкой выходили в лесок  напротив, в  валенках и с  топором.  Молодых  елочек  был много,  выбирали, отряхивали, советовались.  Потом бабуля   раз- раз, рубила,  тащили  домой, в  холодный  коридорчик на входе.  Елка  оттаивала и уже пахла. А потом  ставили в  ведро с  песком, украшали, и недели две, до Старого нового года, в  доме жило   волшебство. Утро   начиналось  со  взгляда  на  елку, а  она  вся  светилась,  разноцветный  дождик  отражал  вливающийся  свет, и было  так  сладко  на душе. Кроме  игрушек, на  елке  висели  вкусные  конфеты, лучшие, шоколадные,  и можно   было  выбрать,   утащить, чтобы  бабушка  не заметила, одну, ну  две…  Разглядывать фантик  с  мишками в  сосновом  бору, или  девочкой   с  собачкой, «ну-ка  отними» назывались…Еще   Саша  вырезал и клеил из цветной  бумаги  цепочки  и фонарики, и тоже на  елку. А под звездой  всегда вещали стеклянную игрушку - круглые  часы, на которых  застыло  без пяти  двенадцать. Когда  это время  наступало по настоящему -  уже пора  всматриваться   в  телевизор, готовить шампанское и лимонад и ждать боя  курантов. Семья сидела за круглым  столом,  принаряженная  и примиренная, с надеждами на новый  успешный и счастливый  год.

Так в  воспоминаниях и прошла ночь.
А с  рассветом  вышел тихонько, и пошагал  через  влажный  туманный  лесок  на  луг, к  речке.
Речка маленькая, метра  два шириной,  пробиралась  по камушкам все туда  же, через  луг  к  поселку, через поселок - к  озеру, из озера  в  речку, с  ней  уже  в реку, и в  большую реку, и в море  притекали. Реки  не меняют  направления, текут от истока к  устью, как и человек.
Правда, планами и силой  человека  могут они  вспять поплыть….Но  редко  это  удается, и  пользы  природе  не  бывает.
А жизнь  человека  уж, как  не планируй, вспять не  потечет.  Вот только  так, воспоминаниями, можно  вернуться в  прошлое.
Все  те   же  цветочки  украшали  луг,  ближе  к  воде  становилось  сыро,   и  он разулся.
Зашел в  воду  по щиколотку, вздохнул  глубоко, огляделся. Красота  земная заполнила  его  всего, от  мокрых  пяток,  к  которым  подбирались    какие-то мальки,  до  макушки, припекаемой уже    поднимающимся  солнышком…
А  речка  журчала, и он понимал и ее  речь. И она  его  узнала,  уж как  это, ей  только  ведомо, вода  то новая  всегда…. Хотя  ж  есть круговорот, может  и  выпала  вчерашним  коротким  дождиком  уже  тысячный  раз  та же  водица его  детства, и вот  теперь  журчит:  «Привет, привет, Сашка,  помню, помню, как  ты в моей  воде плавать  учился… Хитрюга -  руками по  дну  перебираешь и кричишь - я плыву».

 Он  прожил  у  бабы  Веры три  дня,  помог поправить сарай, носил  воду из колодца,   слушал  рассказы  о   жизни ее,  долгой  и нелегкой. Наконец- то  ей слушатель   нашелся,  а  ему  казалось, что этим  он отдавал  долг и своей  бабуле,  и родителям, которых недослушал, недораспросил.
Набродился  по  окрестностям, а потом  на утро  ушел  тихо.   Как  чуть рассвело - сходил  к  лугу, набрал  цветочков, ромашек, колокольчиков, желтеньких  всяких,  поставил  в  банку на  столе  в  комнате, и ушел.
А  баба  Вера и не слышала, встала, тоже  стараясь не шуметь, яишенку  сготовила, постучала -  Сашок, завтракать…
Смотрела  на  цветы, качала головой, думала, куда это Сашок с  утра  подался. А сердце- вещунье стучало -   ушел, совсем  ушел. Жаль, пожил бы  еще, да  видать так  надо. Хороший  человек.
«Светлый… я  ж вижу… Светлый….» -  бормотала.

*
Море  обнимало  за  ноги, отпускать не хотело. Раньше он на море  был  разок, в  раннем  детстве, осталось  в памяти, что  было  жарко, что  жили в  маленьком частном  домике с  тенистым  двориком. Тащились  по жаре по  узким  кривым  улочкам  вниз, потом  открывалась  набережная  и  много света, синего и голубого.  Он  плескался  у  берега, боялся  глубины, капризничал, особенно на    длинном  и тяжелом  обратном  пути  в  гору. 
А после  и не привелось. Только мечта  жила приехать, не одному,  с  друзьями  хорошими, или с любимой  женщиной, и раскусить  море   уж как следует. Наплаваться, набродиться  в  окрестностях какого-нибудь маленького поселочка,  полазить по скалам,  дойти до самого края древних камней, и оттуда смотреть во  все  глаза,  и вниз, на  обрыв и прибрежную  полосу, и вдаль, до   морского горизонта, и вверх, на небеса.  И чтобы еще   ветер,  штормило,  волны  бились и дробились, а мелкие  брызги  долетали до  лица.
Сашка  вообще  любил  мечтать  о разных  местах и действия. Хотелось многого - и ходить, и ездить, и летать, плавать и опускаться  в глубины  с аквалангом…. Что-то конечно, исполнялось. Что-то уже  и не исполнится.
Сейчас  он  бродил вдоль  берега, шел долго, покуда  скалы  не перегораживали  тропку.  Поднимался  на гору, смотрел на море, ждал  заката. И продолжал  сидеть, пока   темнота не  прятала  море так  надежно, что и не найти.  Ну  если  огоньки  дальнего  судна  подсказку  не  дадут.  Разглядывал  звезды,  выискивая  знакомые   созвездия. Приходила  луна, и показывала - вот оно, море то.
Иногда  он так и просиживал  до рассвета. А иногда  спускался  к  воде, заходил  без страха  теперь, и плыл, плыл, представляя, как   под ним опускается  дно,   и пучина  морская    все  больше, глубже…. Потом ложился  на спину и  опять разглядывал  звезды…
Он собирался  духом.  Пока  не решил - пора, дальше оттягивать не стоит.

Она  верила, что он придет,  вернется. Весь  ужас  случившегося  сменился  надеждой  и верой.
Когда он  пропал, исчез, испарился - все  поиски  стали ей  безразличны. Вера зачастую ни на чем не основывается, ей  не   нужны  доказательства, подтверждения, вера, как любовь, селится  в  душе, и живет, покуда  ей  самой хочется, не смотря  ни на что.
Вот  и ее  отпустило  внезапно, ночью, в  одинокой  теперь  постели  она перестала  комкать подушку, утерла  слезы,  и  прошептала - он  вернется. Пусть на  время -  все  мы  не  вечны. Пусть  хотя  бы  на  чуть, на  день, на час…Все  изменилось. Она  так  хочет  это, и так  верит  в  это.
Она  ждала.  Казалось,  придет  вечером  с  работы -  а  он  уже  здесь, открыл  дверь  своим  ключом  и ждет  ее, сидя  в  кресле.  Она  улыбалась.
Эти  картинки  являлись  ей   часто,  и ее улыбка  казалась  окружающим  и знающим  признаком помутнения  рассудка.  Но ей  было все  равно. Она  улыбалась и ждала.
Очередной    одинокий вечер. Какой по счету?  Господи, и прошло то десять дней, а кажется, что  ждет  годы… Ожидание изменяет  ход  времени, ускоряет  его,  и день ожидания  зачастую  кажется  неделей…  месяцем… годом.   
Свернулась клубком,  вспоминала, чувствовала  его  рядом, за  спиной, ждала объятий,  огорчалась, всхлипывала, ежилась, мечтала, верила.. уснула.   

Он не стал заходить в дом, хотя  мог, и был соблазн.. Вот она проснется,  а пахнет кофе,  на  кухне  скворчит  сковородка… И она   подскочит, выбежит, и в  его объятия…
Но  он ждал  ее  в  парке  по пути на  работу. Пропустил, пошел следом, нагнал и пошел рядом.
И она покосилась. Остановилась. И   стали  смотреть в  глаза. Он изменился за  эти дни. Но он вернулся. Как верила. Как не должно  было  быть, но  случилось.
Саша - одними  губами. Уткнулась  в  плечо.

На  работе  оформила отпуск  на  две  недели. Никому  не сказала о его  возвращении, придумала  версию  о  далеком приболевшем родственнике.
До  Байкала  добирались  отдельно. Он  уж ее ждал ее  в аэропорту  Иркутска.   Арендовали машину, домик  на  отшибе прибрежного селения,  в котором  до них  никому  не  было дела.
 Да и всему  миру до них  не было  дела. Они были нужны только  друг  другу.  Днями и ночами, каждым  мигом.
Их новый мир стал Раем  земным, для двоих. Деревья,  звери, птицы…. Волшебная  гладь  Байкала принимала их  обнаженные  тела, ледяная  вода  снова  и снова  воскрешала жизнь и любовь,  жизнь в  любви…
Разговоры  были  просты,  и скупы на слова. Здесь и теперь они понимали друг  друга  без  слов.
Наконец  они могли быть рядом всегда. Прикасаться  всегда. Гулять за руку, спать в обнимку. И даже то, что это «всегда»  было   дней  на  десять -  не пугало. Такого покоя  не было  еще  в  их  жизни, и не будет. И эти дни  не забудутся,  и не останутся  бесследными. Они изменят ее. Они  изменят  его. И мировая тьма свернется,  и  света  станет больше…

Возвращались опять по отдельности. Оставался  один  день, переночевали на квартире.  Удивительно, но она  спала  сладко, крепко, спокойно, проснулась свежая и совершенно спокойная.  Рано  утром   сели в машину и уехали.

========


Сколько они  сидели  так, спина  к спине, молча, в  странном  оцепенении и полном  покое душ и тел? Времени не было.  А пространство  было, такое прекрасное. Они  впитывали  всей своей сущностью  эти  просторы  до горизонта, геометрию  полей, желтеющих  подсолнечником и спелой  пшеницей,  дымчатые контуры    дальних  лесов, серо-голубую полоску реки, наполненное отрешенность и величием  небо с  медленно  плывущими  облаками.  Такими объемными, пухлыми, как  хорошо  подошедшее и взбитое  умелыми  крепкими руками  дрожжевое  тесто..
От облаков  по  земле  скользили тени, и взгляд  невольно  следовал за ними..
Спина  к  спине, ее голова  откинута  ему на плечо, он  смотрит перед собой. Как красиво. Как  гармоничны  они  в этом  мире. И как неизбежно изменить эту картину. Но  уже не страшно. Они  знают, что гармония  вечна.
 Он  поднимает голову к  небу. Яркое  дневное солнце слепит. Глубокий   вдох. Или  вздох.
Она  не  чувствует  больше опоры за спиной. Но не оборачивается. Все  равно  больно. Все  равно…
Когда  нашла силы обернуться, успела ухватить взглядом уже маленькую полупрозрачную  фигуру,  сливающуюся  с  облаком.

По  образу  и подобию Сына  Божия, на сороковой  день…

3 декабря  2018.