Евгения

Старший участковый Х-ого района, майор милиции Михаил Игнатьевич Сорокин  бережно протер приборную панель и выровнял зеркало заднего вида. Его ЗИЛ 130-й был единственной машиной на все отделение. О том, что это служебный транспорт говорили надписи «милиция» по бокам, и зеркально на капоте.
Ева сидела на пассажирском сиденье, оглядываясь на трясущихся в кузове Юру и Дуську. Дуська расставила широко ноги. Ее платьице заголило коленки и резво трепалось на ветру.
Участковый открыл окошко и обратился к своим пассажирам в кузове:
- Ну, ребята, не пугайтесь. К балке будем проезжать - тряхнет вас…
Ева посмотрела на него с благодарностью. Нужно было рассказать Юрцу про гиблую балку, ну да уже поздно.
А дело обстояло так. На участке в сотку, на самой глубокой части переезда, буксовали машины, затевались драки. Над затапливавшемся в межсезонье ставком каталась шаровая молния. Скотина здесь бесилась, потому водили ее далеко кругом.
Бабушка говорила, что до первой мировой войны, разделявшая балку насыпь, имела 40 метров в высоту. В меру сухая и плодородная низина сплошь была засажена вишней. И когда деревья набирали цвет, казалось, что переезд идет не по земле, а над розовыми облаками.
В самом сердце балки жил родник. От него деревья поливали. Некий чиновник, дал распоряжение повесить охранную табличку и занести источник в реестр. По его же указке криницу расширили и одели в камень.
Но случилось так, что лет 50 назад, в колодце нашли мертвого ребенка. Кто убил все знали, но скрыли. И вскоре по всему поселку пошла напасть. Что не дом - беда. А из под земли каждую весну и осень стала вода подниматься. Гнила, болотилась. И души у сельчан будто вымерзли. Чужое и свое горе наблюдали без страстей и сочувствия…
Дядя Миша набрал скорость, выключил мотор. Машина его тихо покатилась под-горку. Только гравий шелестел под колесами. Почти у самого выезда Камыш стал замедляться. Майор затормозил. Через секунду завел мотор и ловко, одновременно с началом движения, ручник снял. Грузовик несильно тряхнув потянуло назад, после чего он с натугой, но послушно преодолел подъем.
- До сих пор балки боитесь?, - спросила небрежно Ева
- Опасаюсь, Жека. Да и по привычке.
Остановились у дома бабы Маши. Ева резво выскочила из кабины. Терпеливо ожидала, пока у попутчиков окрепнут ноги. Юра сбросил сумки, спрыгнул сам, и снял за талию Дусю. Та задержала свои тонкие ручки на его шее чуть дольше необходимого.
- Приехали что ли? - обычно спросила она
Ева подергала калитку. Убедившись что заперто, ловко перемахнула двухметровую высоту. Чистилка обуви, ручка калитки, козырек с перебросом тела на руке. Щелчок. Калитка открылась, скребя по асфальту. Но девушка привлекла мало внимания. А дядя Миша все окончательно испортил, пресно и на ходу уведомив ее, что наберет воды в доме.
Двор зарос травой. Забор покосился, крыша гаража просела, выдавив теперь всегда открытые двери.
Ева поморщилась. Сзади в нее буквально въехала Дуська. И затихла. Прежде слышался ее смех за воротами.
***
- Ай мои дорогие, - раздался голос бабы Маши, - ай мои хорошие!
От дома шел дядя Миша. А  из глубины сада навстречу ему поспешала бабуля. Майор поставил на землю две полные пластиковые канистры и обнял старушку.
- Я тут у вас водички набрал, - заговорил он
- Мишенька, родной мой… Водичка не человеческая. Божья, - гладила она его. Целовала крепко, по-страчески, - Тут все хорошее. Водичка, яблочки. Ой, сейчас, - торопилась она, развязывая платок. Срукоделила из него котомку и щедро наполнила яблоками, извлеченными из своего же подвязанного передника. - Вот, сынок! Жена твоя любит мои яблочки. Да что это я?! Ведра бери и собирай! – и, будто получив ответ, обратилась к Еве все еще скоро, - а ты внучка, никак про бабушку вспомнила?
Ева потеплела от такого укора и сама обняла ее.
- А это кто с тобой? Красивущая такая! Дуська?!
Дуська закрутилась, передергивая платьицем, позыркивая на Юру и оглядываясь на майора, удалявшегося в сад с пакетами в руках.
- Вся в мать пошла. Егоза. В дом иди. Не буду с тобой ручкаться… А ты кто такой?, - так же резко перебросила она внимание на молодого человека.
- Юра, меня зовут. Я друг, э…
- Друг, стало быть. Э!
И старушка усмехнулась абсолютно беззубым, но не страшным от этого ртом.
- Не определился, стало быть, чей!, - баба Маша, будто собиралась уходить, но остановилась, ухватив Юру за запястья, - А, иди ты ко мне жить, друг - заговорила она привлекая его к себе, - В баньке попаришься. Дух вышибает аж Ух! Даже я не брезгую! – по ее лицу пробежала тень. То ли в глазах двоилось, то ли бабуля, - И вот яблочко съешь милый – и она протянула ему из, казалось уже пустого передника, ярко красное наливное яблоко, как из сказки про спящую царевну, - Кушай, родной…
И случайно ли нет, крыша гаража стала проседать, железная дверь, выдавливаемая наружу, заскребла по асфальту. Запасмурнился день, сквозной ветер потянул по ногам, и старая стена саманки выдохнула вполне ясно звучащим «Ух».
- Бля…! – взвизгнул гость
Ева, увидела его мелькнувшую над забором голубую джинсовую попу.
Баба Маша покосилась на дом, точно услышала, что-то именно для нее сказанное.
- Эх, Георгиевна. Дом то проседает, - заговорил скоро обернувшийся майор
- Миша… Ох и быстрый ты, только здесь был, а уж опять здесь. Никак падалицу собирал?
- А чем падалица плоха то? Самые спелые. Все подбитые я кучкой сложил… Дусь, забери, почисти, - позвал он вглубь двора, - Дуся? Вон ведра у Георгиевны стоят!… А что, Женька, с ночевкой вы?, - и получив утвердительный ответ, о чем то задумавшись, ушел к машине, успокоил струсившего Юру и уехал. Вернулся к обеду, уже в спортивном костюме и на Чижике - американском харлее с коляской. Наследстве то ли гитлеровской Германии, то ли союзников.
***
Дядя Миша рассмотрел в Юрии рукастого помощника, и они вдвоем скоро и споро поправили забор. Укрепили летнюю беседку, проверили ведущую к ней проводку и вкрутили лампочку. Здесь и ужин решили накрыть. Девочки в большой чугунной сковороде пожарили картошки. Надергали укропа и с завитыми стрелками чеснока, нарвали огурчиков. Смалец, кирпич черного хлеба и кусок сала привез майор. Тортик, колбаску и сыр Ева. 
- Я когда Женьку с Дуськой встретил, сразу вспомнил как у вас Георгиевна хорошо было, - собирая бутерброд, говорил участковый, - вы пироги пекли на весь поселок. А яблочный сад какой! А абрикосовый сок! М! А девчонки! Женька в футбол до ночи гоняла, мальчишек била. Всегда с ободранными коленками, в зеленке. А Дуська! Хозяюшка на все руки. Косичка тоненькая, сама до стола не достает, а что-то стряпает, вяжет…
- А мало теперь сюда ездят. Боятся – перебила  баба Маша, оглядываясь на дом.
- И я боюсь. Историю местную лучше других знаю. С четверть улицы либо снесли, либо бросили. Не просто так же. И это только на моем веку службы. А я езжу. И на другой участок не перевожусь, - вкусно откусывая, продолжил дяди Миша, - Мы с Катей хорошее помним! А уж как пирожки ваши любим и яблоки! – подмигнул майор.
- Любят они! Да только месяца три как сюда дорогу забыл. Яблочек еще возьмешь. А вот абрикос не было в этом году. Не гнала я сок, - усмехнулась Георгиевна, - и прямо говори. Хочу яблок набрать. А то как лис хвостом метешь. Знаю я тебя. Пирожки завтра пусть Дуська напечет. Яблок два ведра начистила и бросила, да, Дусь?
- Да, бабушка Маша, утром за дрожжами схожу и напеку, - ответила простодушно Дуся.
- ...Каюсь. Компенсирую. Вот сказал Кате, что у вас останусь ночевать. И деткам будет не так страшно. Дом то у  вас живой, - сменил тему дядя Миша, смутившись.
Юра посмотрел на него с тревогой.
Говорили до поздней ночи. О переехавших в город родителях Евы и Дуси, о тресте и поселковых проблемах, о хозяйстве. Баба Маша вспоминала страшные истории, дразня Юру. Майор хвастался грибным сезоном и рыбалкой на местных ставках. Подстрекал ребят, сулил японские удочки.
***
Ночью ребята не спали. Часа в три Сорокин завел Чижика и уехал. Дом и правда был живым. Казалось, что где то под полом встряхивают листы металла и шаркают. Было сыро. Бабушка кряхтела. Шелестели лапки мышей…
- Просыпайся, соня, рассвет скоро!
Ева продрала глаза. В темноте пытаясь понять, что и где.
- Рыбалку кто заказывал?..., - шепотом осведомился дядя Миша. И, убедившись, что девушка окончательно проснулась, вышел на улицу.
Ева вскочила. Не включая свет оделась. На улице майор дополнительно нарядил ее в телогрейку. Не тяжелую и мягкую. Юрец курил возле кузова Камыша.
- Спал?, - осведомилась у друга Ева
- Неа, - буркнул Юра
Дуська, укутавшись в плед, сидела на водительском сиденье
- Дядь Миш, а Дуську зачем будили?
- Не ложилась я! – буркнула Дуся
Ева надулась, поглядывая на Юру. Дядя Миша ответил улыбкой. Он был доволен, что выдернул ребят из аварийного дома Георгиевны. А то, что они были сейчас колючие и не выспались – это ничего. Привычно и естественно.
- Не дуйся, Женька, вон сейчас Дуська свои навыки водителя покажет! Она же Камыша с детства знает…
- Вы Камыша ей доверите? – съязвила Ева
- Отчего же нет. Володька, папа ее, машину по винтику раз пять перебрал. А когда Евдокии было 13, помнишь? По дождю довезла Катюшу до роддома. Сама!
Тут Ева уже всерьез забукренела. Не особо ее радовала мысль ехать в кузове.
- Да не останусь я с вами. Просто довезу до водохранилища и обратно. Дяде Мише вон на работу надо. Да, дядь Миш?... И нужен мне твой Юра – обиженно, но с достоинством парировала Дуся.
***
Они сидели на складных скамейках возле удочек. Так близко, что даже в утренней промозглости Юра ощущал ее тепло.
- Женька, можно тебя спрошу?
- Ну.
- Я тебе нравлюсь, ну хоть немного?
Сам не ожидая что скажет именно это, и, выпалив на одном дыхании, он весь как бы сжался, будто сейчас на него свалится невидимый молот и почему-то привиделась баба Маша грозящая пальцем.
Ева, нагнулась, чтобы заглянуть в него по обыкновению полными себя глазами. Пристально, спокойно. Так спокойно, что молодой человек искреннее желал распахнуться настежь. Все же, ему казалось, что Евгения готова была читать только те ответы, что он сам приготовит. И сейчас попытка выдавить из себя самое правильное, показать лучшие намерения, выразилась вытянувшейся шеей и поглупевшим выражением лица.
У Евы поджались губки. По-старчески задрожал подбородок, подавляемая улыбка расплывалась по веселеющей физиономии.
- Юрка, подсекай! – хватая сочок, рявкнула она.
Серело...
***
- Не забыла?
- Нет.
- Обязательно набери скорость перед балкой и мотор заглуши.
- Да знаю я, - ответила бодро Дуська, хитро прищурилась и дала по газам.
Но когда пошли на спуск мотор глушить не стала. Майор напрягся. Встречный удар. Кровь забила лобовое стекло. Дуська бросила руль и одновременно вдавила педаль газа до упора. Камыш встал на дыбы. На задних колесах по крутому откосу сорвался с балки. Уронился носом вперед и въехал в ставок, разом уйдя под поверхность. Вода захлестнула кабину. Дуська орала. Майор ждал затопления, зная, что раньше дверь не открыть. Минуту пытался выбраться. И Камыш выпустил. Вдох и обратно. Дуська лягалась. Они доплыли до берега. И замерли.
То туда, то сюда по глади каталась молния. То влево то вправо. В утренней дымке и влажности, ясным законом не объяснимая, она будто скользила на высоте ладони.
- Ступай прочь! – приказал майор уверенно, строго глядя на шар.
Тот замер, и затем быстро покатился к нему. Остановился. Постоял чуток. Затем медленно стал уходить к другому берегу. Резко уменьшился в размере и исчез.
Минуту Сорокин осознавал себя в этом сумраке, по колено в воде, в ряске. Тоскливо светящиеся под водой фары Камыша. Замершую Дусю. Рассветные блики, золотившие кромку балки. Розовеющее небо с мелкими перистыми облаками, которые недвижно укутывали приятно лиловый переход к еще плотной ночной синеве. Тишину...
- А это всего лишь я, - послышался сзади дрожащий голос Георгиевны, - Вы в птицу,... в птицу въехали.  Убили его. Дом мой! Рухнул он. Из-за вас рухнул – сказала она с надрывом и с какой жуткой искренностью чувств.
***
И будто на другой стороне той же тарелки стояла Ева. На деревянном настиле колышущегося пирса, влитыми в него крепкими в бедрах ногами. Юра поймал себя на мысли именно об этом. О ее монолитности, цельности со всем. Он обнял ее сзади. Она положила голову на его предплечье
- Женя. Женечка… Я люблю тебя, Жень! Понимаешь?
Она гладила его по руке, спокойно и легко
- Это хорошо, - ответила она с незнакомым для себя теплом
И ему странным образом стало в этом «хорошо» очень уютно на покачивающемся под ногами пирсе, с Евой в охапке, такой теплой и сильной.