Его звали Гай

По низкому чёрному небу медленно плыли лохматые седые облака. Зимой здесь рано темнеет. Мерит ещё ничего не знала про "здесь". Она лежала в неуклюжей детской коляске и почти с ужасом смотрела в чужое страшное небо. Новое тело Мерит было маленьким и беспомощным, к тому же плотно и тепло спелёнутым. И от сознания, что она совершенно одна, вдали от любимых, в чужом краю, девочка заплакала.
- А что это Кирочка наша плачет? Такая хорошая спокойная девочка и вдруг расплакалась? Ая-яй! - доброе улыбающееся лицо женщины в меховой шапке и в очках с металлической оправой наклонилось к расхныкавшейся девочке. Рука в шерстяной варежке слегка тронула весёлую гирлянду из пластмассовых пуделей-погремушек - красно-жёлто-бело-голубых цветов. Раздался приятный шелестящий звук, слегка напомнивший Мерит трещётки-систры - музыкальные инструменты, которыми часто её развлекали танцовщицы. Девочка сразу же успокоилась, стараясь разглядеть разноцветных собачек в тусклом свете одинокого фонаря.
- Кира - Ки-ра - Кирочка, - нараспев повторяла женщина, - Кира не будет больше плакать, Кира у нас спокойная девочка.
"Она назвала меня Кирой. Какое дурацкое имя!" - подумала Мерит с неприязнью, наблюдая за женщиной, родившей её новое тело. Женщина ей сразу почему-то не понравилась, - "Это моя мать...," - и от этой мысли, неприятной и безнадёжной в своей очевидности, тоска и даже какое-то болезненное уныние охватили лежащего в коляске месячного младенца.
Она родилась 10го января. Без малого 2 тысячи лет тому назад в этот день в далёкой, давно несуществующей стране, её убили, перерезав кинжалом горло, а потом добили в спину. Но тогда у неё было мужское тело - сильное и гибкое, покрытое бронзовым загаром.
Ничего этого Мерит правда теперь не помнила. В памяти всё время всплывали события совсем другой жизни. За многие-многие тысячи лет до того убийства...
За бортиками коляски постоянно, не стихая ни на секунду, раздавался какой-то монотонный шум. Мерит даже представить себе не могла, что это бесконечным потоком по вечернему московскому проспекту в самом центре города мимо проносятся автомобили, троллейбусы и автобусы.
Мать её нового тела, видя, что ребёнок того и гляди снова разревётся, стала, напевая незатейливую песенку, раскачивать коляску. И всё это - равномерный шум за бортиками и покачивание - навеяли воспоминание о Реке.

Великий Властитель, царь благословенной богами Та-Кемет, Владыка Обеих Земель, её повелитель, её бог, её солнце восседал на своём великолепном золотом троне, украшенном бирюзой, в центре большой ладьи под лёгким навесом из превосходной яркой ткани. Его мощное, будто отлитое из бронзы, тело замерло неподвижно. Владыка безмятежно созерцал воды Реки с покачивающимися на её глади нежными сиреневыми и розовыми лотосами, наслаждаясь лёгким ветерком, создаваемым огромными опахалами, которые слуги раскачивали над ним и его тремя спутницами, сидевшими напротив. Время от времени они вели приятную неторопливую беседу, и иногда лёгкий женский смех радовал слух Властителя, улыбавшегося одними губами. Глаза его, формой похожие на плоды миндаля, а цветом на чёрный агат, оставались внимательно-строгими, будто ничто земное не могло отвлечь царя от его великих размышлений.
Мерит была среди тех троих, и она помнила и поворот головы, и лёгкий наклон, и взмах рукой...


- Ну и что это за Река такая, без названия? Ха! "Река"! Вот Тибр это Тибр. А то Река какая-то...
- Это Нил, молодой господин.
- Так и говори - Нил, чучело, чтоб понятно было! Или ты хочешь показать, что умнее меня, раб?! - кудрявый белокурый мальчишка, как упругая пружинка, вскочил со своего ложа, раскидав маленькие подушечки и с размаху огрел его по голове первым, что подвернулось под руку. Подвернулась пустая ваза. Из глаз посыпался дождь ослепительных искр, а потом на несколько мгновений стало темно.
- Гай, ты его так убьёшь, - недовольно ворчит немолодой мужчина, ещё сохраняющий некоторые черты былой красоты, если бы не портили его лицо в нескольких местах глубокие язвы, незаживающие, не смотря ни на какие ухищрения врачей.
Слова его донеслись словно сквозь что-то, плотно забившее уши.
- Ну и наплевать, - беспечно хмыкнул парень, с размаху вновь плюхнувшись на своё ложе.
Такая же, как брат, белокурая и кудрявая девушка молча захихикала.
- Так ты относишься к моему подарку?! - в голосе старика сквозь обиду послышалась нешуточная злость, не сулившая ничего хорошего.
- А что он врёт-то? - чуть повежливее ответил парнишка, - у всех рек есть названия, там где люди живут. Ладно бы дикие земли какие...
- Теперь есть, молодой господин, - он понял, что на несколько мгновений потерял сознание, повторно ударившись о пол при падении, так как рассказывал он стоя возле лежащих старика, своего недавнего хозяина, и двух его внуков - вернее, внучки и внука, которому буквально на днях был подарен, - раньше названия не существовало, - он быстро встал, не смотря на боль и звон в голове и ухитрился даже голоса не изменить, словно бы ничего и не произошло, - Река была у нас одна. Просто Река, - он осторожно потрогал свою бритую по обычаю предков голову с едва пробившейся угольно-чёрной щетинкой волос. Крови не было. Ваза даже не разбилась. Двоюродный внук императора, недавно поселившийся здесь, не смотря на то, что был ловким, как обезьянка, физической силой не отличался. Кто-то шёпотом за спиной даже обмолвился, будто парень с рождения болен тем же недугом, каким некогда страдал Великий Цезарь - его полный тёзка, к слову сказать.
Ваза однако была довольно тяжёлой. Но, к счастью, молодого раба-египтянина природа наделила крепкой головой.
- Ну и что дальше-то было? - презрительно окинув его взглядом холодных очень светлых глаз, поинтересовался Гай.
- Дальше, молодой господин, по Реке Повелитель Обеих Земель приплыл к колдуну Джеди...
- Обеих Земель? Ты о чём это?
- Верхней и Нижней Та-Кемет.
- Что за Та-Кемет?! Ты можешь говорить по-человечески?! - парень так же ловко, пружинящими движениями, вскакивает, едва оттолкнувшись одной ногой - кажется, что он по-просту взлетел - и подхватывает лежащую вазу, подбросив её ногой и поймав в воздухе.
- Оставь! - в полусне, приоткрыв один глаз, вяло приказывает старик.
- Он меня дразнит! Этот черномазый раб смеет показывать, будто знает куда больше меня! Я его ненавижу! Сбрось его со скалы! Нет никакой Та-Кемет!
Слова о скале отозвались неприятным холодком где-то вдоль позвоночника, но он снова не подал вида.
- Это Египет, молодой господин. Настоящее название этой страны, а не то, что греки придумали. Оно означает "чернозём", потому что прежде там и в помине не было никакой пустыни, а почва славилась таким плодородием, что, как говорят, даже сухой посох проростал, стоило его ненадолго забыть воткнутым в землю.
Парень, вопреки тому, что можно было подумать, поставил вазу на место и тихо лёг, опершись щекой о ладонь.
- Это правда. Я сейчас вспомнил. Я это тоже знал. Нам рассказывали всё тоже самое в храме какого-то бога... Помнишь, Друзилла? Когда мы были совсем маленькими там, в Египте, с отцом..., - при последнем слове он неожиданно вздрогнул и покосился на старика. Но тот, кажется, задремал.
Девушка молча кивнула белокурой кудрявой головкой, будто она действительно что-то помнила, хотя тогда она даже не слушала рассказ местного жреца, показавшийся ей скучным.
- Так что же колдун Джеди? Он правда был бессмертным и сам мог воскрешать убитых?
- Да, это правда, молодой господин. Хотя людей он не воскрешал, по крайней мере, не демонстрировал такого умения даже перед царём. Но мог, отрубив голову гусю, тут же приростить её назад, так что птица спокойно шла дальше по своим делам, будто с ней ничего и не произошло. А насчёт бессмертия... В то время, как Владыка Обеих Земель посетил его, Джеди было очень далеко за сто лет, но ни по внешности его ни по здоровью сказать этого было никак нельзя.
В глазах Гая, похожих на две острые зеленовато-голубые льдинки, наконец загорелся неподдельный интерес.
- Как?! Как он этого добился?! Он выпил какое-нибудь снадобье?
- Нет, молодой господин. Все свои способности он получил в дар от бога Хнума.
- Опяяять?! - взвизгнул парень, ударив кулаком подушку, - какого бога?!
- Не ори, - сквозь сон и зубы процедил старик, - у них там тысячи богов, и все такие же мерзкие, как эта... как её... Чей храм я велел снести у нас. Не боги, а скопище скотоложцев каких-то! Этот Хнум с бараньей бошкой! - пробормотав всё это, старик продолжил храпеть.
Друзилла закрыла рот ладошкой и беззвучно рассмеялась.
- Хнум был покровителем Владыки Обеих Земель, молодой господин, - когда все успокоились, невозмутимо продолжил египтянин, - это он возвёл каменные горизонты, чтобы Владыка, его сыновья и внуки смогли после смерти тел отправиться жить на звёзды.
- Я тебя сейчас всё-таки убью, пока дед спит! - зловеще прошипел Гай, вытаращив глаза и поудобнее ухватив вазу. Как он на этот раз оказался нос к носу с египтянином, тот даже заметить не успел. Ваза упёрлась в смуглый гладкий подбородок, - ну как горизонтов может быть много?! Как их можно возводить да ещё из камня?! Ты совсем что ли, раб, рехнулся?!
Египтянин, неожиданно хитро улыбнувшись, закрывает голову руками. Конечно это смертельный риск. Непредсказуемый нервный мальчишка в любой момент может бросить вазу и схватить кинжал. Буквально в первый же день, став его новым хозяином, он похвалился, что один раз чуть не прирезал деда, когда тот спал, но пожалев старого, отбросил всё же кинжал и вышел прочь. А уж жизнь раба, даже знающего кучу забавных историй, не стоит ничего. Но он вновь кажется невозмутимо спокойным.
- Если молодой господин меня убьёт, то кто расскажет ему всё остальное? Горизонтами мы называли пирамиды.
- Дед расскажет, когда будет в настроении. Ты небось ему этими россказнями все уши прожужжал? Он наверное их все наизусть успел выучить. Даже Хнума твоего бараньего помнит. Что ли у него в самом деле голова барана? И почему этот ваш Владыка не попросил, как колдун Джеди, у него бессмертие?
- Потому что первые цари Та-Кемет и их потомки и так бессмертны, но они не могли, находясь в своих телах, улететь к звёздам. Тела не вынесли бы такого перелёта. Там, очень высоко, есть что-то такое, что способно разрушить тела даже потомков богов, каковыми являлись цари первых династий. Только сами боги способны сохранять свои тела в таких перелётах. Но души царей с помощью гориз... пирамид проделали это неблизкое путешествие.
Бога Хнума изображают с головой барана потому, что внешность его отличается от человеческой, но это не означает, что у него настоящая голова животного. А дед ваш, - египтянин кивает на спящего с иронической, довольно дерзкой для раба, улыбкой, - ничего не расскажет. Не знаю, как и почему он запомнил Хнума, но все эти истории его никогда ничуть не интересовали своей сутью. Он интересуется совсем другими вещами.
И вновь, вопреки тому, чего можно было ожидать, и раб, и его новый хозяин со своей молчуньей-сестрой дружно потихоньку смеются.


Хнум возвышался позади царского трона на ладье между двух слуг с пышными опахалами в руках. Небольшие кожистые органы, выполняющие роль ушей, похожие на туго закрученные спиралевидные рожки золотистого цвета на величественной голове "бога", сверкали на солнце, в самом деле напоминая драгоценный металл. Они лишь слегка выступали из густой белоснежной шевелюры, сплошь состоящей из колечек, и впрямь один в один, как баранье руно. Эта роскошная "грива" спускалась до самого пояса. Кожа Хнума однако не была покрыта никакой шерстью. Совсем наоборот - безукоризненно гладкая и упругая, сверкающая такой же ослепительной белизной, как и кудри волос, чем резко отличалась от цвета покровов своих генетических потомков - бронзовокожего царя и медно-красноватых трёх цариц. Лучи земного светила не вольны были создать загар на удивительной этой коже пришельца из безумно далёкого мира. Высокий, безупречно гладкий лоб покрывала густая чёлка из всё тех же мелких тугих кудряшек. Янтарные глаза, лишённые бровей и ресниц, имели ту же форму плодов миндаля, что и представители расы, созданной Хнумом. Узкие же вертикальные зрачки придавали сходство с глазами священных кошек, во множестве обитавших во всех храмах Та-Кемет. Нос был почти человеческий, лишь немного шире, начиная от переносицы, и только возле самых ноздрей имелся необычный переход к губам, лишённым какой-либо окраски. Нечеловеческое лицо Хнума было по-своему очень красиво. Если бы не туго закрученные "рога", это лицо больше походило бы на львиный облик. Но кудряшки-"руно" дополняли сходство именно с бараном.
Мощная фигура "бога", облачённая в обычную одежду местной знати - гофрированную юбку и яркий разноцветный пояс, возвышалась над слугами так, что те казались в сравнении с ним просто карликами, если не лилипутами. Их шикарные опахала из белых и розовых птичьих перьев, поднятые над головами, едва доходили Хнуму до пояса.
- Сын мой, - специально приглушённым голосом, дабы не травмировать слабые человеческие уши слуг и даже полубогов, какими являлись царь и его родные сёстры-супруги, обратился Хнум к повелителю Та-Кемет, - теперь всё готово для твоего путешествия. Ты видел, как я установил вчера навершие Великого Горизонта, которое унесёт тебя к поясу Небесного Охотника.
Мерит слегка вздрогнула при этих словах.
Сердце её сжалось от невыносимой щемящей тоски и боли при мысли о предстоящей, пусть временной, разлуке с тем, кто был смыслом всей её жизни - с её повелителем, её богом, её солнцем. Ведь она добровольно выбрала такой Путь. Всё равно в конечном итоге это тоже ради него! Хоть это служило ей утешением.
Мерит невольно обратила взгляд продолговатых агатовых глаз к небу. Оно всё больше меняло свой цвет, становясь странно голубым. Золотистый оттенок ещё был заметен, но день ото дня он всё больше таял и растворялся. Хнум объяснял, что это практически полностью разрушилась паровая оболочка, защищавшая планету долгие тысяче и миллиардолетия. Больше ничто не сдерживает губительных воздействий сверху. Состав воздуха неотвратимо менялся, неся с собой зловещую, непонятную разуму угрозу.
Огромные добрые животные чахли от этого прямо на глазах. Они всё больше слабели, и некоторые уже заснули тем странным сном, из которого нет выхода - он беспощадно разрушает даже самое большое и прекрасное тело, оставляя лишь незримый непосвящённым фантом, который затем переходил в другие рождающиеся формы. Однако новых подобных животных уже не вылуплялось из их гигантских яиц.
Но животные успели помочь в строительстве горизонтов. Вначале Хнум хотел полностью возвести их сам. Для этого его удивительный продолговатый небесный корабль глубокого фиолетового цвета впервые вошёл в атмосферу. Но Владыка Обеих Земель воспротивился такому способу, заявив, что он сам и его народ должны поучаствовать в сооружении инструмента для небесного путешествия.
И вместе с народом Обеих Земель животные пришли, хотя слабели день ото дня.
Их гигантские пятнистые, как у леопардов, двадцатиметровые тела с длинными хвостами и грациозными высоченными шеями уже с трудом перемещались на толстых ногах, похожих на массивные колонны, но всё же были ещё очень сильны. Кажущиеся изящными, а на самом деле фантастически мощные многометровые шеи, словно подъёмные механизмы, помогали людям устанавливать гладкие каменные блоки, вырезанные ослепительными лучами, бьющими с корабля Хнума.
У животных были умные, почти человеческие глаза. Карие, с голубоватыми белками, опушённые густыми длинными ресницами.
Мерит, как Верховная Жрица, имела посвящение почти во все тайны, в том числе в особенности анатомии этих животных. Она знала, что у них два полноценно развитых мозга. Это потом, спустя многие и многие тысячи лет люди, претендующие на звание учёных, будут разглагольствовать о якобы глупости диплодоков (так назовут животных). О том, что их головной мозг был слишком мал и, для того, чтобы животное успело сообразить, что хищник пожирает его сзади, развился мозг дополнительный - у основания хвоста. Знание же о том, что эти животные жили среди людей и были их верными полуразумными помощниками, вообще утратится. Даже несмотря на сохранившиеся изображения, их сочтут чем-то мифическим.
В результате Хнум достроил лишь верхние части горизонтов и установил золотые навершия.


- Ну, и? Он улетел, царь этот? - Гай смотрел на смуглого черноглазого безропотного рассказчика широко распахнутыми своими странно светлыми зеленовато-голубыми глазами.
Вдвоём они представляли собой воплощение разительного контраста. И не только внешнего. Непробиваемое спокойствие египтянина и нервозная импульсивность римского патриция. Второе словно натыкалось на первое, кипело и пенилось, как волна прибоя, но в итоге разбивалось, словно о несокрушимую скалу и успокаивалось - не побеждённое силой, но остановленное и умиротворённое.
- Улетел..., - тяжкий вздох.
- Почему ты так вздыхаешь? Словно... словно он тебя взять с собой позабыл! - Гай расхохотался своей шутке так, что старик проснулся на этот раз окончательно и окинул всех присутствующих тяжёлым злым взглядом.
- Шли бы вы уже все отсюда! Что вы тут засели? Смерти моей ждёте? А ну, идите вон сейчас же!
- Старый прокажённый пердун! - за дверью Гай дал волю всему своему красноречию, которым природа щедро его наградила, описав подробно всё, что он думает о своём двоюродном дедушке, - и когда только он уже сдохнет?! - завершил он свою тираду, - почему ты его не отравил? Египтяне же мастера на такие дела, верно, раб?
- Он не сделал мне никакого зла, молодой господин. Напротив, он по своему меня любил и был со мной очень ласков, - египтянин двусмысленно усмехается.
- Знаю, знаю его любовь! "Рыбка моя!" - передразнивает Гай деда. Получается очень похоже. Все трое опять смеются, но Гай резко обрывает смех, - знаешь, египтянин, что я сделаю первым делом, став цезарем? Я убью всех его "рыбок". Сброшу с той самой скалы. А теперь ступай, приготовь мне постель. Я скоро приду и не один наверно. Ты понял?
- Да, молодой господин. Я приготовлю на двоих.

Но он пришёл один, слегка чем-то расстроенный. Египтянин не посмел спросить, что случилось. Гай заговорил сам.
- Мы поссорились. Так, слегка. Мы конечно помиримся. Завтра. Вообще-то мы редко ссоримся, если ты успел заметить, раб. Сядь. Расскажи мне что-нибудь, что бы я заснул, - он улёгся, а египтянин, вместо того, что бы начать рассказ, вдруг спросил:
- Отчего же вы с ней поссорились, господин?
Это было дерзко конечно. Но то ли парня уже клонило в сон, то ли просто надоело ругать бестолкового варвара, но он ответил почти спокойно, хоть и не особо охотно.
- Да она назвала меня опять этим дурацким детским прозвищем. Я его так ненавижу! Мне почти 20 лет, какой я "сапожок"!?
- Я тоже ненавижу своё прозвище, господин.
- Разве это прозвище? Я думал, это твоё имя. Как же тебя зовут на самом деле?
- Я не знаю, как назвала меня мать. Я не помню своих родителей. Эту кличку дал мне первый хозяин, тот, кому я служил ещё до Тиберия..., - египтянин резко осёкся, сообразив, что цезаря ему не гоже называть запросто по имени, но Гай махнул рукой, - это название какой-то греческой горы, где якобы обитают музы. Как мать-египтянка могла дать мне такое имя?
- Мне кажется, или ты правда ненавидишь всё греческое? - хитро прищурился Гай.
- Правда, господин.
- Но почему?
- Греция поглотила мою страну. Отняла у неё все собственные названия и даже имена.
- Да у вас такие имена, что их ни один человек не запомнит!
- Ну, не все, господин. Есть и короткие.
- Ага. Хнум! Даже дед запомнил! Ладно, я буду звать тебя просто египтянином. Скажи, правда же, что у вас цари всегда женились на родных сёстрах?
- Да, господин, правда. Цари вели своё происхождение от богов. Чтобы сохранить божественную кровь, они вступали в брак только с родственницами. С сёстрами, а иногда даже с дочерьми.
- Знаешь, когда я стану цезарем, я тоже женюсь на сестре, как фараон..., - ставшие совсем не колючими, "льдинки" закрылись. Мальчик уснул.
"Он совсем ребёнок, - подумал египтянин, - маленький, абсолютно беззащитный в этом змеином гнезде".


Никогда Владыка Обеих Земель не позабыл бы взять в далёкое небесное путешествие свою сестру и супругу, мать наследника царства Та-Кемет. Мерит осталась на меняющейся на глазах планете по доброй воле, узнав предсказание Джеди о печальной судьбе Та-Кемет - в далёком будущем ей уготовано превратиться из одного из первоисточников, очагов земной цивилизации в обычную провинцию новой Великой Империи.
- Возможно совершить только одну попытку исправить такую ужасную участь отчизны, - рассказал Джеди, - лишь единственный раз в этой самой Империи появится необыкновенный правитель. Молодой и смелый до безрассудства. Он полюбит обычаи и нравы Та-Кемет и пожелает перенести их в свою страну, привить своему народу, сделав столицей один из новых городов на нашем побережье у Большой Воды. И тогда Та-Кемет восстанет, возродится, без войны поглотив собой Империю. Молодой правитель воздвигнет наш обелиск на площади своей старой столицы, где он будет возвышаться до скончанья веков!
- А как же Белые Стены? - внимательно выслушав предсказание, поинтересовалась Мерит, - почему новый город на побережье станет столицей Та-Кемет?
- Мен-нефер будет разрушен, - вздохнул чародей, - с этим ничего не поделаешь.
- Я упрошу этого правителя отстроить его заново! Я ведь знаю и помню здесь каждую улицу, каждый храм, каждый дом! Мы вдвоём возродим НАШУ столицу, а не какой-то новый город. И всюду выбьем имя моего повелителя, моего бога, моего солнца! Имя его будет бессмертно, имя его будет жить вечно, имя его будет вечно жить на Земле! - заключила Мерит свою речь древней формулой.
Но из всего пышно сказанного ею Джеди почему-то выделил слова "мы вдвоём".
- Осторожней, госпожа! Не позабудь для чего ты остаёшься на этой самой Земле!
- Что ты имеешь в виду, Джеди? Как могу позабыть я своего повелителя, своего бога, своё солнце?! Разве есть иной смысл моего рождения и существования, как ни служение ему со всей любовью, на какую только способны душа и сердце?!
Чародей долго молчал. Его гладкий бронзовокожий лоб хмурился, покрываясь тяжёлыми складками. Так же тяжко было и на сердце его, словно давил камень. Что-то тревожило Джеди, что-то, чего он никак не решался высказать вслух.
Среди множества вариантов изменчивого будущего колдун узрел самую яркую нить. И сама мысль о таком варианте событий показалась ему немыслимым кощунством. Но он видел...
Видел не только обелиск Та-Кемет на площади Рима. Он видел множество великолепных драгоценных статуй по всем храмам. Прекрасный величественный правитель, которому вознесены божеские почести. Но у статуй был не лик Владыки Та-Кемет! Это был тот самый юный правитель Империи... А подле него, в главном Храме, смуглокожий жрец-египтянин, в теле которого воплотился дух Мерититес, Верховной Жрицы, родной сестры и супруги Владыки Обеих Земель, царицы Та-Кемет, начисто забывшей для чего осталась она вдали от своего повелителя, своего бога, своего солнца... Забывшей не случайно, но намеренно, ради новой своей любви, разгоревшейся в сердце и душе её ярче пламени, изрыгаемого небесным фиолетовым кораблём Хнума.
Как мог он, Джеди, произнести вслух такие слова в лицо ей, ожидающей ответа? Разве она поверит сейчас? Разве не удалится прочь немедленно в гневе и ярости, сочтя пророчество чёрной ложью, пустой и злой насмешкой, вздором, лишённым малейшего основания? Но чародей видел это...
- Что же ты так долго молчишь, почтенный Джеди? Я вижу, как что-то тревожит твоё сердце. Скажи мне, как бы ни горька была правда!
Но чародей не посмел рассказать. Он лишь вновь и вновь попросил её соблюсти осторожность. Не позабыть СЛУЧАЙНО своей цели.

Хнум знал. Великий бог, пришелец со звёзд Ориона - Небесного Охотника, создатель Династии, её генетический отец. Он знал ВСЕ варианты. И он рассказал царю Та-Кемет, любимому сыну.
- Она устоит! - уверенно воскликнул тот в ответ, - её любовь ко мне незыблема и неизменна, как и моя вера в неё! Мы - единое целое - одна плоть!
- Но дух её свободен, - возразил Хнум, - так я создавал вас - имеющими свободную волю, подобно нам самим.
- Она устоит! - вновь, без малейшего колебания, без тени сомнения, повторил царь.
- Да сбудется твоя надежда, сын. Оставим Мерититес на Земле. Поселим дух её в тело мужское, чтобы легче ей было устоять перед чарами молодого правителя. Сделаем мужчину не знатного рода, а рабского сословия, не помнящего своих предков, чтобы усмирить его гордость и стремление считать себя равным правителю. Сохраним его расу, да останется сыном поверженной Та-Кемет, чтобы чувствовал себя чужаком, и чужаком воспринимал его народ Империи. Наделим его не умом, но хитростью, чтобы успешно исполняя выбранную роль, не посягнул на бОльшее. И наконец, сохраним ему память, лишив её однако подробностей, чтобы не выдал хоть ненароком наши Великие Тайны. Пусть совершится попытка возродить славу Та-Кемет и оживить твоё имя в грядущих тысячелетиях!
Вскоре после этого разговора Хнум навсегда покинул Землю в своём продолговатом фиолетовом корабле, служащим лишь ему питательной и защитной капсулой для его бессмертного тела, неразрушимого старостью, вечного, совершенного. Тела его детей не могли выдержать такого путешествия и их, тела, пришлось оставить. Но золотые транспортёры-навершия горизонтов, доставили их эфирные сущности к своей прародине среди звёзд, в поясе Небесного Охотника.
Описать тот мир Мерит не дано, ибо она его никогда не увидела, не сумев противостоять искушению и отвратив себя от избранной цели.
Ни тело, ни сословие, ни раса не смогли остановить всё возраставших чувств того, кто был прежде Мерититес, а теперь рабом, служившим прихотям молодого императора, унаследовавшего власть сразу же после смерти своего мрачного двоюродного деда. Злые языки болтали, якобы внук сам ускорил его кончину. Но это было неправдой. Старый цезарь мирно испустил дух свой после долгой болезни. И египтянин пролил пару слезинок над телом того, кто когда-то так же был его господином - суровым и даже чудовищным для многих, но безропотный раб знал, что душа его, когда-то чистая и благородная, была искалечена самыми близкими людьми, и до конца дней своих он мстил - жестоко и несправедливо - всем, кто никоим образом не был причастен к его трагедии, и более всего наверное - самому себе.
Всю глубину своей любви, которую тот, кто был прежде Мерититес, питал к Владыке Та-Кемет, он перенёс на нового повелителя. Египтянин ещё пытался служить былой славе поверженной отчизны, подсказывая новому господину её обычаи и нравы, но тот, кто был когда-то его повелителем, его богом, его солнцем был окончательно вытеснен из сердца белокурым цезарем с зеленовато-голубыми льдинками глаз. День за днём египтянин внушал ему, искренне уже веря сам себе, что прекрасный господин его не только обликом подобен богам, но равен им и своими качествами. Но что только древняя Та-Кемет, возродись она из руин, оценила бы по достоинству его величие - не забывал добавлять он в конце своих славословий - скорее по привычке, а не из любви к отчизне. Ибо ни для какой другой любви уже не осталось места в его сердце.
И император установил таки египетский обелиск в своей столице, и заставил подданных падать ниц перед собой, вызывая лишь их ненависть. И женился бы на любимой сестре, не умри она от болезни, а может и яда, во цвете лет... И уже подумывал юный цезарь о том, чтобы перенести свою столицу в Александрию...


За окнами бушует пурга. Весь убогий деревенский садик на краю маленького городка завален сугробами. Круглые сутки горит железная печка - полукамин-полубуржуйка. Куплена с претензией на какую-то роскошь - бежевая, под цвет так и не покрытой лаком вагонки в крохотном жилище. Кира говорит всем, что это "евровагонка". Так звучит круче. Хотя на самом деле настоящей евровагонкой обита только половина веранды - узкого крохотного тамбура-прихожей. Та её часть, где цыгане, обившие всё остальное, напортачили хуже всего. Поэтому пришлось переделывать. И вот там, уже славянские работяги, набили ту самую "евру". Кира сохранила даже этикетку от неё, как доказательство своей немыслимой крутизны.
- Хара Хара Хара Махадэва..., - тихонько, безбожно фальшивя, лишённая и слуха и голоса, немолодая некрасивая женщина напевает яркому изображению синекожего Шивы в рамке. После выпитых пары банок пива ей уже всё равно - Шива ли это или златорогий Хнум, а может и вовсе распятый римлянами на кресте Иисус?
Римлянами... Надо бы поглядеть про Рим-то. Целыми сутками Кира просиживает иногда в соцсети Интернета. Она давно не работает, хотя до пенсии ещё далеко. Сдав столичную квартиру, она поселилась в подобии домика на территории садового товарищества. Нормальные люди тут не живут...
В соцсети Кира продолжает упорно фанатеть по сериалу двадцатилетней давности. Админы-доброжелатели, которым смертельно надоела такая, в общем-то не особо интеллектуальная деятельность, сплавили Кире две фанатские группы, посвящённые этой космической саге. Одна группа была по всему сериалу целиком, другая - конкретно по Центавру - любимой Кириной цивилизации, придуманной гениальным Стражински, создателем бессмертного шедевра. Именно эту цивилизацию он создал, взяв за основу Древний Рим.
Кира боялась признаться самой себе, что сериал ей начинает надоедать. Нет, она его не разлюбила. Просто второй год ежедневных просмотров ради новостей, вывешиваемых на стенах обеих групп...
Надо бы на что-то отвлечься. Почему бы и не Рим? Заодно хоть какие-то исторические знания получить кроме Египта... чтоб он... процветал во веки! (Едкая ухмылка).
Египет Кира вспоминала нехотя. Как какое-то стыдное пятно в своей мрачной биографии.
Ох, и много же у неё накопилось таких "стыдных пятен"! Сашка, Лёнька, Египет... Тьфу! Сашка и Лёнька - два Кириных мужа. Бывших. Сашка уже точно покойный, благо могилку навестила. Не из скорби всё кладбище облазила, из любопытства. Лёнька скорей всего тоже уже помер, был-то на 20 лет старше Киры, а ей уже далеко за... Только Кира и знала, что мужу столько лет, никто ему его возраста ни за чтоб не дал. Сашку она не любила. Он-то как раз на 4 года младше был. Вышла за него замуж с перепугу, когда мать померла. Мать любила приговаривать: "Вот я помру, и ты помрёшь. Пирожок ты ни с чем. Пуговицу пришить и то не умеешь. Мне с того света приходить придётся тебе жопу подтирать!"
Родителей Кира так и не смогла полюбить. Иногда пыталась правда стать примерной дочкой - вдруг начинала готовить еду - хотя кулинар из неё никакой. Даже тарелки расставляла, изображая сервировку стола. Всё напрасно. Были, как чужие. Хотя о том, что приёмные, и речи быть не могло. Похожа на обоих. К тому же родимое пятно на правом бедре - один в один, как у отца. И то с возрастом почти пропало.
Мать Кира просто не любила. Отца временами ненавидела. Дрались не раз. Однажды чуть до поножовщины дело не дошло. Мать разняла. "Хоть бы мне первой не помереть!" - причитала мать иногда, - "вы же поубиваете друг друга!" Спроси кто "почему?", "за что?" - и ответить нечего. Просто. Любой пустяк - скандал со слезами и криками.
Отец помер первым. Они обе не плакали, а на могиле даже посмеялись чему-то.
Мать пережила мужа на 3 года. Надо ли говорить, что Кира не пролила ни слезинки? Но испугалась. Как же она теперь одна? С голоду она не померла. Кира быстро сообразила, что права одна знакомая. "А что ты в таком возрасте и ни разу замужем не была? Попробуй, может тебе понравится?" Но пробовать при родителях было ни к чему, и без того жизнь устраивала, а вот теперь...
И Кира догадалась, что надо выйти замуж за какого-нибудь убогого инвалида, который долго не протянет, зато оставит квартиру в наследство, где можно будет жить, а свою - в дорогом столичном районе - сдать за хорошие бабки. И лучше найти верующего, такие менее опасны и приставать меньше будет. Секс Кира терпеть не могла до тошноты.
Так они и познакомились по объявке в православной газете. Сашка был онкобольной. В детстве попал под машину, и вот - опухоль мозга. Уже сделаны 2 операции, но опухоль растёт снова. Для Киры это был беспроигрышный вариант - долго терпеть не придётся.
Но всё пошло как-то не так. Главным образом из-за Лёньки. С Сашкой Кира познакомилась 13 января, а 14го, на другой день - встретила Лёньку. И... полюбила! По-настоящему, всерьёз. Впервые в жизни, хотя молодость давно прошла. Но у Лёньки была женщина, гражданская жена Валя. И Кира, не привыкшая ни ждать ни бороться, решила не рисковать. Сыграли свадьбу с Сашкой, даже обвенчались в православном храме. Хотя священник, духовный Сашкин отец, долго не соглашался венчать их из-за болезни жениха.
И только вроде бы Кира стала привыкать к семейной жизни, даже пресловутую пуговицу как-то раз мужу на рубашку пришила, как позвонил Лёнька. Валя его бросила и уехала к морю. А у него здоровье расстроилось - то почки, то давление, "Скорая" каждый день.
Скорей бы уж Сашка помер! Не бросать же инвалида?
Но почти каждый день под видом проведать пустующую квартиру, полить там цветы, Кира мчится к Лёньке.
Опухоль у Сашки растёт, не помогла химиотерапия. И не операбельная. И вроде вновь всё удачно складывалось. Испортила Ольга. "Ясновидящая" местного разлива. Как отрезала - не дождёшься, долго ещё жить будет!
А Кира ей почему-то очень доверяла. Дружили не первый год, как сёстры были. И школу одну посещали, эзотерическую. Но Кире, как всё, за что ни бралась, лень стало вникать, напрягаться. А Ольга всерьёз много лет изучала, и многое удивительное у неё получалось.
Тут ещё Лёнечка любимый никак не поправляется, всё ему плохо да плохо. Были бы вместе, Кира бы уж точно вылечила, в этом никаких сомнений. Довела свекровь.
Не заладились с ней отношения и так-то, а тут - последняя капля. Собрала Кира вещи, переодела обручалку с правой руки на левую и вон из опостылевшей квартиры - к Лёньке!
Развелась с Сашей через суд, без его присутствия. Потом узнала, что когда она развод получила, бывший муж прожил ещё несколько дней всего. Сука-Ольга... Кончилась с тех пор их дружба. Упустила халявную квартиру из-за неё Кира! Но о самом Сашке - ни слезинки. А муж ведь почти молился на неё, на руках пытался носить, хотя правая почти не действовала - опухоль какой-то центр в мозгу поразила, за неё ответственный...
Бумеранг себя ждать долго не заставил. Любимый Лёнька помирился с Валей. А ведь что ради него было сделано... Тут-то самый стыд и начинается...


- Мне больно видеть твоё горе, сын, - обратился Хнум к бывшему повелителю Та-Кемет в его новых чертогах среди звёзд пояса Небесного Охотника.
- Я был уверен в ней, как в себе! Почему же она предала?!
- Дух её смутили красота и смелость молодого правителя. То бесстрашие, граничащее с безумством, с которым он в одиночку противостоит враждебному большинству, пытаясь переделать свой мир. А так же его искреннее стремление возродить былую славу Та-Кемет. Ты же видел, сын, он даже отстроил заново храм нашей сестры Асет, разрушенный предыдущим цезарем!
- Да, но он всюду насадил свой собственный культ. И это никто иной, как Мерит в теле его раба, разожгла в нём природное тщеславие из огонька свечи до лесного пожара. Ты позволишь, чтобы Та-Кемет, возрождённая им, стала поклоняться ему одному? Отец?
- Нет, сын. В таком виде древние святыни не должны жить. Рано или поздно осколки памяти того, кто был Мерититес, воссоздадут правду о Великом Горизонте. И оба они посягнут на право войти в наш мир неготовыми. Я не могу допустить этого. Их тела умрут. Я попрошу о правителе прародительницу его рода, чтобы отвела ему чертоги вне наших пределов, да не столкнётся он на Земле более с Мерититес никогда. Сама же она пройдёт через череду инкарнаций, и напоследок мы поселим её в незаметной семье, вдали от житейских бурь. Мы изгладим её жизнь в Империи из её памяти полностью, не оставив ничего. От прочих воплощений останутся невнятные обрывки. Тебя же и Та-Кемет в целом она будет помнить с рождения, но смутно, как давний сон. Если же она и расскажет кому - никто ей не поверит. Мир изменился неузнаваемо. В нынешней жизни на Земле подавляющее большинство людей считает такие истории сказками или сумасшествием. Мерититес очистится в одиночестве, не привязанная душой и сердцем ни к кому, даже к родителям, помня о тебе и храня любовь к тебе одному. И после смерти её тела вы наконец встретитесь и воссоединитесь. Поверь, она не потеряна, она всё ещё любит тебя!
- Ты вселил в меня новую надежду, отец. Я буду ждать.


- Египет... А это что? - Кира тычет в чёрно-белую картинку в толстой тяжёлой книге.
- Это пирамида Хеопса, - отвечает отец, с удовольствием поглядывая на новый том Большой Советской Энциклопедии. Не в каждом доме имеются такие книги.
- Что за Хеопса? - не унимается семилетняя дочка.
- Это фараон такой был, царь Египта - Хеопс.
Чужое имя, чужие названия. То, что Кира помнила, лёжа младенцем в коляске, семилетняя она уже не умела воспроизвести ни в памяти ни на словах. Чужое племя исказило язык Та-Кемет, не оставив ничего и близко похожего на то, что было прежде. Но сооружение на картинке так и притягивало взгляд девочки. А во снах своих Кира слышала тот самый язык. И там она пела на нём, глядя в удивительное золотистое небо! Она прозвала этот мир "жёлтой планетой". Кира пыталась петь и днём, крутясь перед зеркалом.
- Как корова поёт. Медведь на ухо наступил, - усмехался отец, - и ладно бы песенку какую спела, а то тарабарщину несёт...
У Киры и впрямь не было ни голоса ни слуха. А с возрастом она и вовсе стала почему-то глуховата, всегда всё переспрашивала.
Нелюдимая замкнутая девчонка, целыми днями просиживающая за картинками с лошадьми, которые вырезала отовсюду, где только их видела. Даже из тех самых дорогих папиных книг, за что получила дикий нагоняй. В результате только ещё больше возненавидев "ненастоящих" родителей. Любила она только лошадей.
В 12 лет наконец её мечта осуществилась. В прокате при ипподроме она могла теперь, если повезёт достоять в огромной очереди, покататься на какой-нибудь убогой кляче, списанной из спорта.


- Какой идиот назвал его Порцеллиусом (Поросёнком)?! - Гай припал своими губами к шелковистым розовым губам белоснежного испанского жеребца, - ты можешь мне объяснить это, египтянин, с какой стати такую красоту оскорбили столь недостойным именем?!
- Могу.
- Вот же проклятый надменный раб! Ну так объясни давай!
- Я же уже не раб больше. Ты же дал мне свободу.
- Прекрати придираться к словам! Сейчас высеку тебя собственноручно!
- Нууу... это будет большой честью для меня безусловно! Да ладно, забудь! Ты же знаешь, на самом деле в душе своей я навсегда останусь твоим рабом! Поцелуй меня так, как ты целуешь своего Поросёнка, и я расскажу тебе, почему его так назвали!
- Скотина! Нильский крокодил! Чтоб я стал целовать какого-то раба! - Гай со смехом поворачивается и, изображая бурную страсть, целует египтянина, больно кусая того за губу, а потом демонстративно сплёвывает.
- Ты отусив ме явык, теерь я нифево не могу рафкавать! - нарочно невнятно произнося слова, смеётся египтянин.
- Болтун! Говори сейчас же, не то я отрежу твой мерзкий змеиный язык кинжалом!
- Никогда не могу понять - смеёшься ты или говоришь серьёзно?
- Поверь, я и сам этого часто не знаю, но лучше долго не выясняй! - Гай достаёт кинжал.
- О, златорогий Хнум! - египтянин закрывает лицо обеими руками, - мой повелитель собирается принести своего недостойного раба в жертву этому благородному жеребцу Поросёнку! - и тут же, изменив трагический голос, каким была произнесена предыдущая фраза, шут изображает ответ бараноподобного бога грозным басом, - не понял я, так жеребцу иль поросёнку?!
Гай убирает кинжал и с хохотом валится прямо под ноги белоснежного красавца. Животное, испугавшись резкого движения хозяина, отскакивает к стене, успев сделать небольшую "свечку" на задних ногах.
- Ты что творишь!? - египтянин в ужасе бросается к императору и обнимает его, заслоняя от оторвавшихся от пола передних копыт, - он тебя не задел?! Он же мог убить тебя! Ты точно сумасшедший, правильно говорят некоторые!
- Да? Кто это так говорит? Почему я не знаю? Ты мерзкий черномазый собиратель сплетен, - Гай ничуть не испуган, он, не переставая хохотать, вначале отстраняется, но тут же собирает в кулак тунику на груди египтянина и рывком притягивает его к себе, - отвечай цезарю, раб!
- Народ болтает, божественный цезарь, - египтянин тоже улыбается, но не слишком дерзко, хорошо зная, как тонка грань, отделяющая веселье Гая от настоящей ярости.
Их лица теперь почти соприкасаются. Бронзовое и мраморно-белое. Два мира - столь близких, готовых соединиться, но бесконечно далёких и несовместимых... Та-Кемет и Рим.
- Народ? Тот, что внутри или снаружи?
Теперь кажется, что даже дыхание у них одно на двоих.
"Мой повелитель, мой бог, моё солнце...
Но дух её свободен. Так я создавал вас, имеющих свободную волю, подобно нам самим."
- Разве внутри есть народ? - язвительная усмешка сквозь бешеное биение сердца.
Успокоившийся и видимо заскучавший по ласкам хозяина жеребец вдруг подошёл и сунул розовую морду между их лиц, обнюхав по очереди каждого и лизнув при этом языком.
- Вот свинья! Такую сцену испортил! - вздохнул египтянин с сожалением.
- Не свинья, а Поросёнок. Ты так и не сказал, кстати, почему его так назвали?
- Да погляди же, когда он разгорячён после скачек, кожа его так и просвечивается насквозь, кровь приливает к ней, он весь розовый становится, как молочный поросёнок!
- Всё равно, мне не нравится. Я буду звать его по-другому. Я уже придумал. Он будет Быстроногий. Инцитат!


- Хнум, она всё свободное время проводит с лошадьми. Она не вспомнит через этих животных его? Этого... Гая?
- Нет, сын, не вспомнит. Ни единого намёка хоть на какую-то память. Ни скачки, ни даже колесницы на архитектурных сооружениях в её городе не навевают ей образов прошлого. Зато Та-Кемет она всё больше вспоминает, хотя в наше время там не знали лошадей. Погляди, она каждый день рисует твой Горизонт, и наши обелиски, и тебя! Она всегда рисует вас вместе - тебя и себя - детьми, держащимися за руки. У тебя детская причёска - косичка Кхеру сбоку... Она вспомнила твоё имя, настоящее имя! Но вспомнила и традиции - она никогда, ни разу, не произнесла его просто так. А в стихах своих пишет лишь нашими знаками, заключая в священный картуш! И все её стихи о тебе! Она помнит, что была и сестрой и супругой, и это восхищает её теснотой единения, хотя новое общество шокируют такие союзы. Она не чувствует родства с теми, кто называется её родителями, ни с народом нынешней своей родины, не мечтает о семье. Она любит только тебя. Но существует ещё одна опасность.
- Опасность? Какая?
- Религия. Она вскоре заинтересуется ею при таком образе жизни. И если она примет догмы местного верования, то может надолго отстраниться от тебя. Я укажу ей иную религию, похожую, но не столь фанатичную. Это поможет ей. По крайней мере на время...

Так и случилось. Прогуливая занятия в ненавистной школе, Кира сбегала в два места. Первое конечно прокат на ипподроме. А второе - огромный монастырь недалеко от Москвы. Монастырь казался иным миром, другой реальностью, загадочной, живущей по неведомым, а потому очень притягательным законам. Кира тихонько наблюдала, как люди ставят свечи, целуют что-то, лежащее в ящике под стеклом (слово "мощи" ей, девочки лет 14-15ти, было ещё неведомо), и Кира, как обезьянка, повторяла все их действия. Но шло время. Она глубже проникала в суть религии. Она узнала, что есть варианты. И однажды вошла в католический костёл...

Но Хнум, великий бог, покровитель Владыки Обеих Земель, был как всегда прав - поиск "истинной веры" ненадолго отсрочил второе предательство Мерит.
Однажды, после многих опытов в разных конфессиях, она вернулась к православию, став неплохим иконописцем. И, углубившись в основы веры, решила, что её память - лишь одержимость лукавыми бесами. И Кира, покаявшись во всём на исповеди своему духовному отцу Михаилу, постаралась изгнать из своей жизни всё, связанное с Египтом.


- Она не предала тебя, сын! Она лишь искренне заблуждается. На самом деле Мерит продолжает поиск Пути, только и всего.
- Мы оставим её так до смерти её тела?
- Нет, мы не можем. Если оставить так, она должна будет пройти новые инкарнации, чтобы покинуть физический мир не просто с памятью, но и с любовью к тебе. Лишь тогда дух её устремится к нам. Мы исправим положение сейчас. Мы пошлём ей Вестника. А ещё мы покажем тебя, ненадолго вернув её в прошлое...

И однажды в иконописную мастерскую, где работала Кира, пришла Ольга. Такая же молодая, 30ти с небольшим лет, женщина.
Ольга не верила в реинкарнацию. Эзотерическая школа, к которой она принадлежала, объясняла память о прошлом по другому. И Кира поверила новому учению. Она рассказала почти всё и даже подарила новой подруге свои стихи.
- Он был твоим учителем, настоящим духовным отцом. Ты - его духовная дочь. Он вёл тебя по Пути с самого рождения. Попроси у него прощения, он обязательно тебя простит!
И Кира просила. Не день и не два. А несколько месяцев подряд, каждый день. Гуляя со своими тремя борзыми по широкому полю в зелёной зоне элитного района Москвы, она поднимала глаза к вечернему небу, где больше никак не могла разглядеть Орион - Небесного Охотника.
Она шептала имя, которое никогда не произносила на людях вслух. Звала его и твердила: "Прости меня! Прости! Прости!"
Она скупала всё, что видела в сувенирных лавках - разноцветные пирамидки из самоцветов, декоративные маленькие саркофаги, фигурки богов и фараонов, рисунки на фальшивых папирусах...
Её шкафы ломились от книг о Египте, а на столе стоял небольшой фонтанчик, где по обе стороны от пирамиды восседали царь и царица...
И однажды она наконец увидела в вечернем небе Небесного Охотника! И впившись взглядом в крайнюю слева звезду в его поясе, Кира вновь и вновь клялась в своей верности и любви - своему повелителю, своему богу, своему солнцу...


- Я напомню ей эпизод из нашей жизни. Не самый приятный, но очень яркий, пусть вспомнит до конца - кто она. Пусть увидит меня, раз так часто и с таким жаром просит об этом.
- Я поясню ей значение, сын, того, что она увидит. И наставлю, как вести себя, чтобы больше не упасть на Пути к тебе. Пусть продолжает возносить свои молитвы Изначальному Создателю, каким бы именем она Его ни называла, но при этом помнит и любит и тебя!

Тёплым летним днём неожиданный сон сморил Киру. Она прилегла на диван и... покинула этот мир! Нет, она не вышла в астрал, как случалось с ней временами непроизвольно. Сейчас у неё не было вообще никакого тела, даже эфирного. Её сознание замкнулось в точку. Кира чувствовала себя единой точкой. Она и была этой точкой. Ни рук, ни ног, ни головы и туловища, но только точка в пространстве. И одновременно спереди и сзади от этой точки вспыхнул ослепительный белый свет, как два ярчайших солнца. Будь у Киры глаза, она бы тот час же навсегда ослепла от такого сияния. А потом переход завершился.
И она сидела на троне подле своего повелителя, своего бога, своего солнца. В первое мгновение она видела себя со стороны. Лишь долю секунды. Но голос-мысль успел её прокомментировать: "Царь и царица на тронах". Беззвучный голос. Ни мужской ни женский. Она успела заметить на голове царицы высоченный головной убор - белый, похожий на вазу. А в следующий миг она уже чувствовала его у себя на голове. Она была в теле царицы. Она и была царицей. Царицей Мерититес, сестрой и супругой Великого Повелителя Обеих Земель. "Идёт приём посланца", - беззвучно вещал КТО-ТО. В самом деле, человек пал ниц, не доходя до тронов довольно далеко. Он говорил что-то, губы его двигались, очевидно произнося слова на знакомом Кире языке. Но всё тот же, ни мужской ни женский, голос сухо объяснял, в чём суть его проблемы.
Кире, сохранившей разум человека 21го века, проблема показалась смехотворной и нелепой.
В один из храмов, где-то в отдалённом районе страны, пришла собака. Но служители этого храма уже кормили другое священное животное, и второе вызывает у них замешательство.
Человек собирается что-то показать царю, какой-то свиток. Слуга предлагает взять его и передать Повелителю. Но посланец настаивает, что свиток священный, и лишь сам царь имеет право прикоснуться к нему.
Посланца пропускают к трону. Он снова несколько раз падает ниц, дотрагиваясь носом до пола возле ног Владыки. И вдруг, развернув абсолютно чистый папирус, молниеносным движением наносит царю удар спрятанным там кинжалом с очень узким тонким лезвием.
Бесцветный голос бесстрастно комментирует - между какими по счёту рёбрами вошёл клинок. Он объясняет, что кинжал не задел важных органов, но лезвие его отравлено.
Мерит поднимается с трона и что-то говорит, не слыша своего голоса. Комментатор объясняет: "Царица требует принести воду из озера".
В разуме Киры-Мерит мелькает: "Что за озеро?" И будто в каком-то окне она тут же видит, как руки слуги торопливо набирают воду в сосуд. Необыкновенную, голубовато-кристальную субстанцию, способную нейтрализовать любой яд.
Царь, уложенный тут же, возле тронов, открывает глаза. Они черны, как два продолговатых агата и полны неописуемого гнева.
- Его уже казнили? - вопрос относится к нападавшему. Он передан так же, через комментатора.
- Да, мой повелитель, мой бог, моё солнце. Его сразу же разорвали в клочья.
- Хорошо.
И незримый комментатор со стороны:
- Теперь ты должна вернуться. Если ты останешься дольше, умрёт твоё тело - ведь твоё сердце не бьётся сейчас.
- Да, я вернусь. Можно ли мне любить его, вторым после Создателя? Не совершаю ли я греха такой любовью?
- Люби его, но не ставь выше Творца. Не поклоняйся ему. Просто люби. Не поклоняйся никогда и никому кроме Создателя.

Кира открывает глаза с резким болезненным вздохом. Это первый вдох за какое-то время - сколько конкретно его прошло - она не знала. Кире очень плохо. Резкая слабость и боль в сердце. Но это быстро проходит. В течение дня покалывание в сердце ещё продолжалось, но потом и оно прошло. Кира никогда не жаловалась на здоровье. Ей родили не слабое тело! Может хоть за это стоило быть благодарной родителям? А тогда в ушах её всё ещё звучали слова незримого комментатора: "Люби его. Но не ставь выше Творца".
"А он довольно жесток," - размышляла Кира, вспоминая злой взгляд чёрных глаз и ненависть, с какой был задан вопрос о напавшем - казнили ли его уже? И успокоенное "хорошо" при ответе, что того немедленно разорвали в клочья.
"Но видимо так и надо поступать с преступниками, чтобы другим неповадно было," - заключила Кира.

Она рассказала Ольге.
- Ты переместилась во времени. Сознание в виде точки, два "солнца" спереди и сзади, - она что-то ещё объясняла, почему именно так - спереди и сзади, - в нашей школе долго учат этому на старших курсах, и мало у кого получается, а у тебя получилось само! Но не забудь того, что тебе сказали в конце. Это самое важное. Никогда и никого не ставь выше Бога.

Но уже близок был самый роковой час.
"Но дух её свободен. Так я создавал вас, имеющих свободную волю, подобно нам самим".
Ничто не отвратило этого часа. Свободная воля Киры выбрала именно этот вариант событий, хотя свыше сделали всё возможное, чтобы удержать, предотвратить последнее, окончательное падение Мерит.


30 ноября умерла Кирина мать. И прежде, чем немедленно выйти замуж, Кира решила на оставленное небольшое наследство посетить лучшую стоматологическую клинику. Естественно с православным доктором! Такая нашлась на другом конце Москвы, но Кира с воодушевлением преодолевала чуть ли не ежедневный путь из Крылатского в Жулебино ради воцерковлённого стоматолога. И вновь начало было замечательным. Все пломбы поставлены, все совсем гнилые зубы удалены. Скоро можно будет приступить к протезированию лучшими дорогими материалами. Осталось удалить два последних безнадёжных зуба - один кривой "зуб мудрости", растущий прямиком в щёку и соседний с ним, от которого вообще уже мало что осталось - одни крошащиеся чёрные стенки.
Неладное Кира почувствовала уже при анестезирующем уколе. Но наркоз подействовал, зубы были удалены. Женщина, ничего не подозревая, вернулась домой и вскоре поняла, что случилась беда. Наркоз не отошёл ни через час, ни через пять, ни на другой день. Вся лошадиная доза анестетика, рассчитанная на два зуба, вошла в подъязычный нерв и убила его.
12 сеансов лазера, куча лекарств - ничто не помогло. Кира чувствовала себя инвалидом. Ни есть нормально ни долго разговаривать она не могла. Ночью из бесчувственно открытого, наполовину парализованного рта на подушку натекала целая лужа слюны, будто у бешеного пса...
Однако и такое состояние не остановило Киру от знакомства с православными кандидатами в мужья. Сеансы лазера она уже посещала вдвоём с Володей, первым из кандидатов. Все женихи ей сочувствовали, предлагали хоть какую-нибудь помощь, все готовы были расписаться хоть завтра!
Кира выбирала.
Доктор клиники, сделавший неудачный укол, беспомощно и не без страха взиравший на искалеченную пациентку, имевшую все основания обратиться в суд, наконец дал направление в крупнейший столичный Центр стоматологии. Кира была уверена, что посли близящегося Нового Года начнёт там лечение. Её небесные покровители, хоть и жестоким способом, из последних сил пытались уберечь Мерититес от окончательного падения. Какой лукавый заставил больную Киру вместо стоматологического центра после того самого Нового Года пройти повторно первый курс Ольгиной эзотерической школы?! Именно там она и встретила Леонида...


Описывать собственную смерть нелегко. И как-то неприятно.
Помнила ли Кира хоть что-то об этом событии? Да. Несмотря на все старания Хнума, вот именно предсмертные впечатления сознание сохранило. Кира была уверена, что в одной из жизней её зарезали - полоснули кинжалом по горлу и оставили истекать кровью. Она физически временами ощущала, как рассекается кожа на горле, расходятся хрящи трахеи... Боли при этом не было, лишь странность "фантомных" ощущений. Убийца действовал не один. Сильный и ловкий египтянин мог дать не шуточный отпор и нескольким нападавшим. Они видимо долго выжидали, выбирая подходящий момент, чтобы расправиться с ненавистным "нильским крокодилом", "испортившим" сына Германика до такой степени, что император стал требовать от окружающих падать ниц в своём присутствии. Иногда он позволял целовать свои ноги...

- Ты - моё божество, моё солнце, мой повелитель! Вместе мы восстановим Великий Горизонт, мы проникнем во все его тайны и отправимся в Небесные Чертоги богов, где ты обретёшь бессмертие! Такая божественная красота не должна быть подвержена тлению!
- А ты? Ты не желаешь вечности?
- Если только ты, моё солнце, пожелаешь этого - видеть своего недостойного раба всё время рядом...
- Я подумаю над этим... Скажи-ка, а сколько же рабов воздвигало этот ваш Горизонт? - Гай лениво перебирает шёлковую гриву Инцитата, лежащего на пышной подстилке из разноцветных цветочных лепестков, устилавших мраморный пол дворца, выстроенного специально для любимого коня императора.
Они оба лежат рядом, по разные стороны от Инцитата.
- В ту пору не было рабства, моё божество. Горизонты строили свободные люди. Каждый за честь считал принять участие в сооружении такого устройства для путешествия души.
- Не было рабства, говоришь... Что, если и мне отменить рабство в Риме?
- Народ прославит тебя ещё сильнее, солнце моё! Но не делай этого сразу, мой божественный повелитель, начни с малого. Дай рабам какие-нибудь права.
- Выступать в суде к примеру, да? Пусть свидетельствуют против собственных хозяев! Ты представляешь, египтянин, что тут у нас начнётся тогда?!
- Только не смейся слишком громко, солнце моё, ты напугаешь Инцитата!
- Моим божественным смехом, ты хотел добавить, верно?
- О, да, божественный повелитель! Но скоро уже рассвет, а ты так и не спал. Пойдём, я приготовлю твою постель.
- Отстань. Я желаю спать здесь, - Гай зарылся лицом в мягкую конскую гриву, обняв шею Инцитата.
- Моё божество, мерзкие сплетники и так уже распускают слухи, что ты спишь с конём. Не давай им повода клеветать на тебя!
- Мне наплевать. Хоть бы я и спал с ним на самом деле! Бог может делать что угодно, как угодно и с кем угодно! А ты иди, убирайся! - Гай неожиданно разозлился, вскинув голову и сверкнув своими "льдинками", - давай, проваливай! Как бы "мерзкие сплетники" не догадались, с кем я сплю в действительности!
- Господин мой неправильно понял...
- Что-что?! Я?! Понял не правильно?! - Гай пришёл в бешенство, - это ты сейчас сказал?! Или может я ослышался?!
- Ты ослышался, повелитель, из-за моей невразумительной речи, недостойной твоих божественных ушей, - египтянин встал.
"Я в самом деле немножко перестарался," - подумал он, кланяясь и целуя всё же милостиво слегка приподнявшуюся с цветочной подстилки ногу в невероятной, расшитой драгоценными камнями и жемчугом кальцее.
- Ладно, - гнев Гая так же мгновенно утих, как и разгорелся, - иди, приготовь постель. Я сейчас приду. Так и быть. Моя божественная милость не ведает границ!
- О, да, моё солнце! Я не достоин такого...
- Совершенно не достоин, - Гай уже откровенно смеялся. Он набрал пригоршню ароматных лепестков и запустил их в лицо египтянина, - а теперь иди! И придумай, что расскажешь мне перед сном, чтобы я заснул.

Он не успел понять, сколько было убийц. В темноте, куда он вышел, их лица и одежды выглядели одинаково, а сами они слились в какой-то клубок. Египтянин даже успел подумать, что они напоминают Гидру из греческих сказаний. ("Именно это я бы мог рассказать Гаю...")
Один (или двое?) схватили его сзади, резко заломив руки за спину. Лезвие кинжала коснулось горла. ("Но теперь я вряд ли это смогу ему рассказать... Как же он будет засыпать без моих сказок? Моё божество... мой бедный мальчик...")
- Это тебе за Калигулу! За то, что ты сделал с ним, нильский крокодил!
Он успел крикнуть:
- Не смейте его так называть! Никогда! Он ненавидит это прозвище...
- Мы знаем, - кто-то тихо усмехнулся, и его отпустили.
- Он... ненавидит..., - захлёбываясь кровью, египтянин попытался встать, но второй удар пригвоздил его к земле, - его... его зовут Гай! Гай..., - всё же успел он закончить фразу булькающим полушёпотом.
- Твой Гай скоро с тобой встретится! Не сомневайся, жди! - и именно эта фраза больнее кинжала ударила уже исторгнутый из тела дух.
- Что вы задумали ублюдки?!!! - он в бешенстве хватал их за горло невидимыми руками, душил, пытался выдавить глаза... Но что может дух без плоти? Никто уже не видел и не слышал его.
Это случилось 10го января 41го года.
Императору Гаю оставалось жить 14 дней.


Леонид был строителем. Главным инженером. Этот факт тоже сыграл свою роковую роль. Но в начале пришло имя.
Работая в иконописной мастерской, Кира подолгу могла говорить о своём небесном покровителе. Сама работа как-то располагала к таким разговорами - о потустороннем.
Почему-то, кроме уже описанной Ольги, в мастерскую приходили всё новые и новые женщины и девушки с тем же именем. Будто притягивало их это место. Одна из них 20тилетняя странная, сильно впечатлительная девчонка. Она тоже удостоилась рассказа Киры , правда без подробностей.
И вот однажды, работая вдвоём, они разговорились о Древнем Египте и египтянах.
- Они же все некрещёные. За них и молиться нельзя, - вздохнула Оля.
- Можно молиться Святому Уару.
- Да, правда! Ему молятся о некрещёных. Но в записке имена не пишут тех, о ком молятся?
- Вообще-то иногда пишут. Но такие имена я же не могу писать. Я просто свечку Уару ставлю и молебен заказываю.
- А ты дай им имена, - вдруг посоветовала Оля, - нашими именами назови.
- Как же я назову Хуфу?
- Назови его, например, Владимиром. Красивое имя.
- Ой, ну нет... Имя может и красивое, но ему оно как-то совсем не идёт, - Кира задумалась, - а и правда, какое бы имя он мог носить, живя в современном мире? Её повелитель, её бог, её солнце..., - и вдруг имя словно само всплыло в сознании, - Леонид! Я бы назвала его Леонидом!


И вот именно вскоре после этого в жизнь Киры вломился Леонид-строитель. Мужик родом из какой-то забытой всеми богами липецкой деревни, выбившийся из простых строителей вначале в прорабы, а после и в главные инженеры. Осел в Москве. Приобрёл вторую квартиру в Красногорске, строил коттедж прямо в черте города... Некоторое время проработал где-то в Черногории. Но что в нём поразило Киру в самое сердце, понять и сказать трудно. Да, он был очень красив - черноволосый, а глаза - как васильки. Но красивых мужиков Кира перевидала за свою жизнь прорву, и ни один в душу не запал. Ни единого раза она не влюблялась. А тут случилось невероятное, наваждение какое-то! Казалось Кире - если Лёнечки не будет рядом, жизнь потеряет всякий смысл. И если бы было ей 20 лет! А то ведь далеко за...
Вначале Лёнька был вполне вежлив, хоть и капризен. В первый его приход Кира купила в экзотическом отделе супермаркета стейки из страуса. Она приготовила их с особой тщательностью и разложила на перламутровых тарелках из сервиза "Мадонны".
Липецкий мужик оценил не особо.
- Ой, ну это же мясо, оно жирное, а я жирное не ем.
К несчастью, Кира тогда ещё не знала, что как раз мясо страуса не содержит вредного холестерина. Но, как могла, она вышла из затруднительного положения.
- Это не мясо, это птица. Страус. Практически, большая курица, курочка. Ты же говорил, что кушаешь курочку. Попробуй, Лёнечка!
Лёнечка соизволил скушать кусочек.


- Мне не нравится такая игра, отец. Она склонна думать, что этот, нездоровый психически человек - моя инкарнация! Ещё немного, и она откроет ему что-нибудь лишнее.
- Это как раз может спасти положение. Возможен вариант, что он посмеётся и бросит её. К тому же, он скоро помирится с Валентиной.
- Отчего возникла такая странная привязка?
- Мерититес не помнит Гая. Но её подсознание выбрало нечто сходное по характеру. Но только лишь сходное, а не идентичное. На первых порах он ей подыграет, ему даже понравится. А потом такое поклонение и рабское служение низкорождённой душе наскучит. И вот тогда возникнет настоящая опасность. Как далеко зайдёт Мерит, чтобы попытаться удержать его...

Она не открыла, кого конкретно он ей напоминает, но намекнула. Лёнька не посмеялся, он пришёл в ужас. Человек в самом деле был не совсем здоров. Когда-то, проходя службу в армии, он упал с ракетной установки с довольно большой высоты и получил тяжёлую черепно-мозговую травму.
Друзья Киры, которых она знакомила с мужем, в один голос заявляли: "А Лёня-то у тебя больной на всю голову!" Кира злилась, как смеют они оскорблять её "Адама"?! Постепенно друзей почти не осталось.
Лёнька прошёл все курсы той самой эзотерической школы. А ещё он регулярно посещал православный храм, где всегда участвовал в исповеди и причастии. И мысль о том, что жена видит в нём чью-то египетскую инкарнацию навела мужика на незамысловатый вывод - это проделки дьявола. Кажется, только теперь он обратил внимание на все Кирины сувениры и книги.
- Ты должна, как Святой Киприан, всё это сжечь, а потом покаяться на исповеди! И, может быть, когда-нибудь ты получишь прощение!
Когда-то Кира всё это уже "проходила", но весь тот опыт был полностью позабыт и глубоко похоронен под лавиной неконтролируемых чувств. Лёнька уже помирился с Валей, и чтобы удержать его, она была готова на всё.
Она не сожгла. В 17тиэтажных домах обычно существуют мусоропроводы. Туда всё и полетело. Только фонтан Кира выставила на почтовые ящики, а серебряный браслет с египетским орнаментом подарила потрясённой такой щедростью подруге.
Это и был конец.


Он пришёл сам. Среди сна. Обычного сна ни о чём. Резко оборвал его, словно отодвинул в сторону своей могучей бронзовой рукой в тяжёлых браслетах с любимой бирюзой.
Владыка Обеих Земель, Правитель Царства Та-Кемет, её повелитель, её бог, её солнце.
Он возник сидящим на высоком троне. А подле него, чуть в стороне, на таких же тронах восседали его старший сын и внук. Их лиц Кира не видела, она просто всем существом почувствовала - кто они. Но лицо своего повелителя, своего бога, своего солнца она видела отчётливо, как наяву, в ясный безоблачный день. У него был абсолютно тот же, наполненный яростью, взгляд и без того всегда строгих агатовых глаз, формой напоминающих плоды миндаля.
- Ты меня предала, - он сказал эти три слова бесстрастно, голосом, схожим с тем, что комментировал Кире события далёкого прошлого. Больше он не сказал ничего. Все трое они встали и удалились. Кира видела это очень ярко - как поворачиваются к ней спинами их, похожие на базальтовые изваяния, тела, будто демонстрируя этим окончательный разрыв с нею. Ещё несколько секунд Кире позволили созерцать их пустые троны.

Буквально через пару дней позвонил Лёнька, который уже не жил с Кирой, и своим капризным, с пафосным надрывом, голосом заявил, что он понял, что всё это время он болел от жизни и вообще от общения с ней. Тем более на днях он нашёл в постели иголку (видимо мачеха его штопала что-то и обронила; старушке, полуслепой, было за 80). Потом он пояснил, что Кира ведьма и наводила на него порчу, но он не станет мстить, если она даст слово, что никогда не будет ему звонить и ни о чём не расскажет Вале, которая и так почему-то очень нервничает.
Нервничала Валя не совсем зря. На остатки денег от материного наследства Кира попыталась сделать последнее, чтобы удержать свою любовь - приворот у не самой дешёвой "бабушки". Бабушка Вера первую часть ритуала выполнила, но на вторую денег у Киры уже не хватило. А ждать зарплату - означало, что пришлось бы и первую половину повторять, так как между ними не должно было быть длительного разрыва.
Как бы то ни было, слово Кира дала и сдержала.
Он позвонил сам спустя три года. Очень грустным, каким-то убитым голосом. Но чего он хотел - Кира никогда уже не узнала. Она ответила, что "вы не туда попали, ошиблись номером". От того чувства, которое когда-то Кира принимала за "любовь до гроба, а может и после", осталась какая-то гадливая досада на саму себя, от которой хотелось встать под душ и помыться мочалкой с мылом, словно всё тело вываляли в липких нечистотах. И не только тело, увы...


При слове "Египет" Кира долгое время вздрагивала. А потом вдруг, сама не зная зачем, под видом желания совершить паломничество на Синай, купила путёвку в путешествие по этой стране.
На гору Моисея она поднялась успешно. Без верблюда, своими ногами. Осмотрела монастырь Святой Екатерины у подножия, с кустом Неопалимой Купины, из которой Бог беседовал с Моисеем. Спустилась Кира и на подводной лодке на дно Красного моря, полюбоваться коралловым рифом. Повалялась на пляжах. Побывала в Каирском музее, в Институте папируса, на парфюмерной фабрике... Всё было здорово.
Но как только она осмелилась подойти к пирамидам, случилось страшное.
Потом Кира со вздохом облегчения думала, что счастье ещё, что она тогда не вошла внутрь, а лишь коснулась руками стены того, что осталось от Великого Горизонта!
В июне, в 50тиградусную жару у автобуса их туристической группы вышел из строя кондиционер. Они собирались возвращаться из Каира в Шарм. И должно быть, Владыка Обеих Земель всё же напоследок пожалел её. Или спас всех кто-то очень достойный из членов их группы, кто никак не должен был умереть? Потому что, если бы кондишн сломался в пустыне, не выжил бы никто. Но он отказал на выезде из города, и автобус заменили. У половины группы уже появились признаки теплового удара, но никто не умер.
Вскоре после этой Кириной поездки в стране произошла революция. И больше Кира о Египте не помышляла никогда. Это стало негласным табу для неё. Хотя привезённые сувениры так и стоят на полке - пирамидки, статуэтки фараонов, картинки на настоящем папирусе... И даже открытка с изображением статуэтки того, кто когда-то был, но уже никогда не будет ни её повелителем, ни её богом, ни её солнцем. Не будет, ибо "Дух её свободен. Так я создавал вас, имеющими свободную волю, подобно нам самим..."


С тех пор прошло много лет. Кира приняла индуизм и теперь поклоняется Махадэву Шиве. Долгими зимними вечерами в своей избушке, не попадая ни в ритм ни в ноты, противным хриплым голосом уже немолодая Кира распевает мантры, а по утрам приносит дары Шивалингаму. Кира просит открыть ей все её инкарнации. Она помнит обрывки отдельных событий разных эпох, но ей очень хочется восстановить всё. Единоверцы ужасаются её желанию, говоря, что человек не способен выдержать такое, ведь открыться может что-то страшное, чудовищное...
Но Кира просит и просит. Она знает, что она выдержит всё, какой бы страшной ни была правда. Ведь она не человек. По крайней мере, не совсем. Её новая религия весьма недвусмысленно объясняет - кто есть кто. Но это совсем не страшно. Потому что оказывается, Создатель одинаково любит всех. Все в конечном итоге - его дети, никто не сирота.
А пока Кира решила изучить Древний Рим, на основе которого великий мэтр Стражински создал цивилизацию Центавра в своей гениальной космической саге "Вавилон-5".
Кира начала с лёгкого - художественных фильмов. Посмотрев "Гладиатора", посочувствовала благородному Максимусу и поплевалась на мерзкого Коммода. Затем всплакнула над "Нероном", отчего-то вдруг многому там не поверив, хотя ещё ничего не читала. А потом включила "Калигулу" Тинто Брасса.
Вначале абсолютно асексуальная Кира откровенно обалдела, поняв, что впервые в жизни смотрит порнофильм. "Надо же было до старости дожить, чтоб такую похабщину увидеть!" Но что-то останавливало от того, чтобы выключить отвратительное зрелище. Плюясь, морщась и отворачиваясь, когда было совсем уж похабно, Кира досмотрела до конца.
Несколько минут она сидела неподвижно в каком-то оцепенении. А потом... Потом она начала рыдать. Она рыдала и рыдала, не в силах остановиться, захлёбываясь слезами и подвывая пурге за окнами избушки. И сквозь вопли и стоны иногда наружу вырывались полные неописуемой горечи слова: "Это же всё враньё! Не было такого, не было! Зачем вы так?! За что?! За что?! Что он вам сделал?! Он ведь не был таким! Он был такой славный мальчик... Лучше всех вас! И значит... Они всё-таки убили его... Гай, Гай, прости меня! Если бы я уберёг себя, я бы голыми руками... Чёрт, что я несу? Чтобы я сделал голыми руками против копий и гладиусов? Что я мог? Это я и убил его... своим поклонением... нильский крокодил... Но вы - сволочи! Вы так и называете его до сих пор этой кличкой, а ведь он её так ненавидел! Гады вы, люди, уроды! Не смейте его так называть! Ведь у него было имя! Его звали Гай! Слышите вы?! Его звали Гай!"