Сказы деда Савватея. Халявщики

 ХАЛЯВЩИКИ

КОЛИ ЕСТЬ РОДНЯ — БУДЕТ И ВОЗНЯ

 - Слыхали чай, чаво приключилося со Стёпкой Кривоносовым, - спросил Никита Касьяныч Чепиков, старичок-балагур, - обструкция* вышла, вота чаво!
Ноня встренул яво, гляжу, а он сядой! Ноги у яво  подгибаюца, а руки трясом трясутца, во как! А яму-та сороковник всяво! Главно дело, на той няделе встренул - справнай был, крепкай, а таперя сивай*, да немочнай!
   Мужики, сидевшие в холодке на брёвнышках, сложенных уж и незнамо когда, под стеною старого колхозного амбара, загомонили, головами закрутили, выспрашивать стали друг у друга об этом непонятном моменте. Да Никита Касьяныч Чепиков оказался самым знающим всё же. Ему и стали внимать с интересом.
   
 - Ну, так слухайтя тады, достоверныя сведения у мене, точняк, - Никита Касьяныч разгладил усы, приосанился,- донесения с места боевых действиев! Понятию надоть иметь,- он поднял указательный палец вверх и все присутствующие, присмирев, посмотрели на небо, но ничего там не увидав, воззрились с удивлением на старичка.
 - Так вота,- начал он своё повествование,- стал быть все, поди, знаитя мово кума, Ляксандра Кривоносова. Мужик он прижимистай, куркуль, иными-та словами. Хотя сыну мому, Сеньке, хрёсным являица, однако сроду конхветки недал, рублёк на кинушку не отжилил, да-а-а! Ёк-макарёк,- добавил присловицу Никита Касьяныч, зажал одну ноздрю пальцем и, громко выдув воздух другой, смачно высморкался в сторону. Утёрся полою пиджака и продолжил:
 - Посля того, как преставилася жёнка кУма, Аграфена, стал поживёхивать один он, а гроши принялси класть в кубышку, сабе на погребенье, сказывал. Да все об этим знаитя! Он жа не таилси. И так кум увлёкси этаю игрою в денежки, по другому и не скажешь тута, что прям стал будта танбовскай босяк, што на пристани цельными днями ляжали ранея, при царе-та, ждали, када баржа придёть, разгружать. Порты кума драныя, рубаха затёрхана, башмаки развалилися, расшлёпаны и пальцы с когтями нястрыженными, загнутымя, торчать. Жуть прям! Сухари бывало мочить в воде и исть их. Будта боля нету чаво исть. Своимя, вот етими глазами, я видал! Охлял* он дюжа. Моя-та супружница сказываить как-та: «Жаль бярёть! Гляди, с голоду похАрчица*, а мы ж-та кумовья, нас осуждать народ будить, мол недоглядели! Можа молочка да котлетку отнесть яму?»
 - Чаво ещё?- наступаю на неё,- да он богаче табе в сто разов! Уймися!
 - Однако, вот вить бабы! Ёк-макарёк! Жалостливы больна! Некотору пору таскалася с провизией к куму, баловала домашним, потом уж сама докумекала - пустоя ета дело, не век жа кормить да потчевать.* А халяву* хто не любить? То-та-а-а! По за ту няделю, видал, на лужку ползаить, клевер рвёть и в пасть свою пхаить. Посмокчить*, почавкаить, да и плюдаить. Я к няму:
 - Ты чаво жа ета, кум, на подножном корму штоля, а? Нешто козёл таперя?
   Смухортилси* весь, неловко яму, на горячем застукал видать, бормочить:
 - ЩавЕль сбираю, ноня хлёбово намерилси варить, с мясой.
 - А у самого глазырики-та бегають, юлить имя! В той месте, как раз, ни одной былочки щавелю нету! Тама ромашка да кашка*.Вота вить ёк- макарёк, скупердяй!*
  - Ну-у-у, эта мы сами кажнай день видали, чаво ж, примечали за им. Ты сказывай ближея к делу,- попеняли рассказчику мужики, заёрзав от нетерпения узнать суть дела, наконец-то.
 - Всё! Будя, будя гундеть, чуитя, приближаюся уж,- одёрнул их Никита Касьяныч.
 - У кума мово имеется единственнай пляменник - Стёпка, боля никаво, хилый род, бездетнай. Вот шли они с бабой своёй, Танькой, с покоса. Идуть мимо избы дяденьки, Стёпка предложению вносить:
 - Давай зайдём, чаво-та давненько яво не видать. Так помрёть, а мы в полнай неведении. Набягуть соседи, растащуть всё, до нитки упруть. Надысь сказвали бабы, будта еле шорхаить ногами. Таперя надоть ухи дяржать востро! Видать вскорости преставица*, дяденька.
 - Взошли внутрь, дверя не заложены*, вонь в избе - не поймёшь и чем, смрад стоить. У пячи, на полатях, ляжить кум. Вытянулси, нос завострилси, космы в стороны, бородёнка кверху, а руки, тах-та на пузе сложены. Кости да кожа! Жуть!
   Стёпка Кривоносов к няму. Принялси трясти, дёргать - молчить сярдешнай! Отмучилси, видать, отголодалси!
 - Гля, Танька, помер всё жа, дяденька мой!- пустил слязу Стёпка,- я как чуял неладное-та!
   А Танька яво, жадёба, та ещё! Всё под сабе грябёть, скараёдина!*
   Зашипела на мужука:
 - Чаво разнюнилси! Ищи давай схоронки! Иде-та ж заныкал богатству свою, стервец, да и помер нас не упредив, старай хрыч!
   И поняслося тута! Дажа и вонь не помеха, када грошами запахло!
 - Ёк-макарёк,- опять шутканул старик и добавил серьёзно уж,- не дай не привяди Господи таких сродничков! Излазили те добрыя пляменники всё: в куту рылися, в подпечьи, на пячи, в шкапу, в чугунах глядели, короче сказывая - всё обшарили! Нету денежек-та! Вота бяда! Ищуть, стары шабалы* перятряхвають! Подбягить Стёпка в нервах к полатям, со злостию зубы сожмёть, уж матярить, лаить дяденьку последними словами, на чём свет стоить:
 - Куды ж ты, старая оглобля, деньги забельшил*, тварь!- и эта я ещё жалеючи ваши ухи сказваю. Куда как круче поливаить рОднава дяденьку.
   А то Танька подлятить к полатям, телясами трясёть, руки в боки и визжить:
 - Во-о-о-та ж пянёк замшелай, ни сабе, ни людЯм, кабысдох* старай!
   Позавидовала кошка собачьему житью. И-и-и- эх! Ёк-макарёк!
   И так оне рылися, употели вконец, всё перевярнули в избе, разворошили. Стёпка аж в поддувалу* да в хайло* руку совал по плечо, прям! Ни-че-го-шень-ки! Потныя, липкия, в сапухе, паутине, пылюке, раззявили* настеж дверя да и вывалилися в сени, рОдныя пляненнички кума мово. А тама, в сенцах тех, огромаднай сундук с барахлом всяческим, уж и ня нужным, да выкинуть недосуг хозяину. Сдаётся мене сундук етот, ещё покойной Аграфены, с приданным был, поди. Траченыя*, побитыя молью польты, кохты жаны усопшей, шали в дырьях, шуба с собачьего меху, расползлася вся в клочья. Вота распахнули разгорячённыя родственники Ляксандра Кривоносова и в етую старь погрузилися, одни задницы, проститя сердешно, торчать! Сундук-та глыбокай, стариннай, правда жучком поточенай сильна. Шурують, ничаво вкруг сабе, ни чують.
   И в етот самай увлячённай момент, совсем нежданно, вдруг слышуть сзаду скрипучий, загробнай, сиплай бас:
 - В ну-у-ж-ни-ке, в ну-у-ж-ни-ке у-то-пи-и-л!
 - Ёк-макарёк! Танька, баба дородныя, резко головою-та крутнула и увидала, за спинами их стоить расставив сухия руки, нависнув, будто нежить какая, упокойный, рОднай дяденька. Глазоньки закатваить, ротом шамкаить, босы ноги яво когтями об пол тах-та стукають, волосьи, жиденькия, дыбком стоять:
 - В ну-у-у-ж-ни-ке-е-е, та-а-ма-а-а,- мычить и указуить пярстом в сторону убошки-развалюшки.
   Страсть! Вота чаво! Шею у бабы свяло, повярнуть обратно не случилося. Она заверещала, взвизгнула разов пяток и со всяго маху дрёпнулася* об пол, отбила сабе зад. Ялозила на спине, развярнуть сабе и поднять не получилося у ей. Извивалася вся и вопила. А пляменник, дорогой, тот и не разогнулси вовси, так и замер над сундуком, слухая в ужасе, чаво сзаду деица. Только порты у яво повлажнели и натякла под ним изрядная лужа, сами, поди, знаитя чаво.
 - Тати! Вороги!- проскрыпел, глядя на ето всё кум, повярнулси и тихохонька пошмыгал в избу, там прилёг обратно на полати, как ляжал и ранея. Будта и не вставал вовси.
   Стёпка Кривоносов, када всё жа разогнулси, то бабу свою напужал до обморока. Глаза выпученыя, руки дрожать, оне, влажныя от поту, облеплены собачьей, дратой шерстию с шубы, а волосьи, поднятыя дыбом, побелели враз!
 -  Ча-ча-во е-е-е-та бы-бы-ло та-тата-та-ко-ко-ко-я,- ужахнулси Стёпка.
   А то, шутки штоль, покойник восстал! Жуть прям, жутчайшая!
   Страх-та хужее смерти, силу отымаить.
   Все притихли от услышанного. А Никита Касьяныч пояснил:
 - Он, кум, чаво удумал-та. Сложил всё ценноя, чаво скопил, в большенькую махотку, запечатал, залил её сургучом, прикрутил кусок проловоки к горловинке и подвесил в нужнике под дыркою, в сторонке чуть, от добрых родственничков дальшея. Сам-та он ослаб, так питаясь, больше спал, силы жалел, а родню пугнул знатно, да-а-а.
 - Счас-та ничаво, отходить поманеньку. Фершер наш уколы яму ставить, капельки кум примаить, от нервов, поди. Зарок дал сабе - будя голодовать! Исть, аж за ухами пищить у яво. Сказывали, уж и лицом посвяжел. Да оклямаица, пойдёть на поправку. Денег вдосталь, хошь залом* ишь, хошь щи с мясой, куды копить-та? Этим сродникам, штоль? Пущай подбяруть слюни!
 - А им -та, Стёпке Кривоносову, да бабе яво, Таньке, которы дюже нервенныя стали - долго-о-онько порошки да капли примать, ёк-макарёк!
Сами напросилися - халявщики!


02.12.2018г.
СЛОВАРЬ:
обструкция - здесь: препятствие
сивый - седой, волосы будто присыпаны серебром
охлять - (заимствовано из курск.), похудеть, перепасть телом
халява - здесь: дармовщина
похарчится - здесь: помереть
потчевать - угощать
смоктать - кушать  долго, посасывая 
смухортилась — нахмурилась
скупердяй - скупой
кашка - цветок клевера
преставиться - помереть, предстать пред Богом
заложена - дверь закрыта на щеколду
скараёдина - жадный, предприимчивый, прижимистый человек
шабалы - тряпьё
забельшил - куда-то положил и забыл куда
поддувало - небольшое отверстие для печной тяги
хайло -в печи углубление за устьемо
раззявили  -  ширко раскрыли
дрёпнулась - резко упала, опустилась на пол
кабысдох - беспородная собака слабая, больная
траченые - утратившие прежний
залом - волжская крупная, жирная сельдь