Ясновидящий

Художник: Лёша Ляпин

Да… на мне было платье в горошек.
Потому, - что художникам совершенно не безразлично, как выглядит их живопись.

Итак, – лазурное платье в чёрный горошек.
Жаркий, как мне кажется, июльский день.
В маленькой комнате-студии огромного человека витал аромат творчества с примесью запаха ужасных сигарет и нотами «Портвейна».
Сегодня я впервые видела, как художник пригубляет (во время создания полотна).
 
- Лёша, ты пьёшь во время сотворения картин?
- Бывает… Боишься, что плохо тебя изображу?
- Бояться нужно не мне, а тебе.
- А мне то чего? С вдохновением не поспоришь, какое приходит, такое и получается на полотне.
- Но именно тебе придётся жить с теми образами, которые ты создаёшь.
- У меня картины долго не задерживаются.
- И нет ни одной с которой бы тебе по-настоящему не хотелось бы расставаться?
- Возможно, когда-нибудь напишу такую. Но пока что - долго не задерживаются.
- И мою продашь?
- Если заберут.
- А куда?
- Скорее всего, в Питер.
- А почему в Питер?
- Оттуда чаще всего приезжают, чтобы выкупить мои картины.
- А в Минске?
- А у себя моё творчество никому не по душе.
…
- А можно мне?
- Что?.. можно?
- Пригубить.
- Если не брезгуешь. – Он протянул мне стеклянный прямоугольник наполненный насыщенным напитком.

И я сделала большой вдох, большой глоток… И вдруг мне показалось, что он испугался. И, как только я ему вернула горячительные дары, он залпом опустошил и, ещё не отдышавшись, с придыханием спросил:

- И что сейчас с этой тарой делать?
- Утилизировать, наверное…

Непредсказуемый взмах рукой, и бутылка полетела в распахнутое окно. Я резко подскочила, перекинулась через подоконник, чтобы посмотреть, - не случилось ли чего(?):

- Сумасшедший, а если бы кто-нибудь там шёл?
- Я не сумасшедший, а – ясновидящий. Ведь не убил никого.
… Трудно быть собой в незнакомой ситуации. Хотя бы по той самой причине, что сам не знаешь, что выкинешь. И порой эти выбросы, куда посерьёзнее пустой бутылки из-под "Портвейна", что исчезла в заданном направлении.
- Ну, что(?), ясновидящий, мы работать сегодня будем?
- Возможно. Вот только покурю…

Чего не вытерпишь ради искусства.

Он курил долго и даже во время создания моего абсолютно некурящего образа.
И образ был совершенно иным, как мне представлялось.
Где я не в бирюзовых волнах пафосных мечтаний, а в одном свете, но – с тысячей оттенков. И от того мне стало грустно… Я ошибалась… «Художнику не всегда интересно заметить твоё лазурное платье». Но вот, что достоверно и точно никогда не уйдёт от их взгляда, это  твоё настроение. И читают они его не по твоим театральным, пусть натурально-жизненным, жестам, а исключительно – по глазам.
Он был третьим художником, который писал мой портрет. И каждый, изображая меня по-своему, писал абсолютно одно и то же состояние души.

- И, правда… по тебе не всё видно. – Вспомнил ЛЯПИН «французскую революцию». Улыбайся, смейся, пой, а глаза – грустные.
- И ты туда же.
- Почему это я туда же?
- Не ты первый из художником выписывает мне этот не то диагноз, не то приговор.

И Человек-ГОРА расстроился. Мужчина всегда и во всём любит быть первым.  Хотя -нет. Не всегда, и - не во всём, а только - в лучшем. И это удивительное стремление быть лучшим в лучшем, присуще даже полувековым мастерам искусств и даже тем, кто давно уже перешагнул своё пятидесятилетие. И так трудно объяснить, что, хоть ты и женщина-муза, но ты, как все и каждый, просто – живой и живущий человек. Со своим характером, поведением, эмоциями, чувствами.

« - Понимаешь, Лёша, а может, если не было бы во мне столько вот этой непроходящей грусти и тоски, я вам, художникам, была бы абсолютно не интересна. Человек без опыта не взрослеет и не наполняется нечим таким, что притягивает. Ведь сила притяжения  родит в человеке стержень или магнит, или магнитный стержень…» - Да, на самом деле я не говорила всего этого, а только так думала. Почему? Потому что, когда художник творит, ты занимайся своим внутренним миром и не мешай. В мастерской должна быть полная тишина. - «Тишина – это нечто не присущее нашему бренному миру. Мы, люди, всё больше любим суетность, скандалы или хотя бы дрязгливое брюзжание. И порою тебе далеко не понятно, как же так, когда людям наполненным есть что сказать, а они растрачивают себя на что-то абсолютно разрушающее? Неужели разрушение живёт в самом человеке?..»

- Эй, ты где? – Заметил моё отсутствие художник.
- Сижу в кресле… Позирую.

ЛЯПИН опять таки засмеялся.

- Это всё понятно. А по-настоящему ты где?
- С твоими монахами.
- Какими такими монахами?
- … сам же сказал – греческими… которые тоскливо напевают нужные тебе духовные мелодии.

Возможно, с этого смеяться нельзя. Но, когда очень хочется, то, думаю, что Бог не запишет это в список содеянного, как богохульство. Ведь монахи, они не Боги, они такие же люди как мы. Только думают, что более одиноки. А ведь картина говорит, что даже у самого, казалось бы, весёлого и жизнерадостного человека, может быть гораздо больше искренней грусти, чем у отшельника.

-… да… греческие… - протяжённо повторил  ЛЯПИН. Затем взял другое полотно. Он хотел написать меня в цвете. Но опять таки – только лицо. Без всей этой глазурьной-лазури.

Меня всегда восхищает один факт в истории создания искусства. От настоящего творца не скроешь того, кто в тебе сидит. И, признаться, снова таки расстроилась, увидев средь радуги образа бесконечно грустные глаза.

Он не дописал этот портрет…

Резко подхватился и сказал:

- На сегодня хватит!..
- Что именно хватит?
- Пользовать вдохновение.

Эксцентричный и импульсивный Великан устал. Погрузился сразу в кресло, потом в думы, под всё тот же тоскливый напев грустных монахов.
« «Сюита» какая то получается. Хоть я и не до конца сама понимаю суть этого слова. Но вот  чего у меня не отнять, так это таланта художника слова – вставлять в текст не те слова, о которых абсолютно всё знаю, а те, в которых могу сделать ошибку, если не орфографическую, то хотя бы грамматическую. Ну не интересно работать с лоском, в нём обязательно не хватает шероховатости за которую хотелось бы зацепиться».

Я не знаю, чего не хватило в этот день Лёше ЛЯПИНУ, но уж точно не вдохновения. Просто, Человек-ГОРА устал. Может, от жары, может, от портвейна, может, от внутренней фантазии. А возможно (о чём меньше всего хочется думать), от меня.

Я ушла. А он остался сидеть в маленькой студии-комнате под песни тоскливых греческих монахов.

Но оказалось, что в моей жизни есть одно но, я всегда ухожу для того, чтобы обязательно вернуться, но только тогда, когда это по-настоящему будет надо. И, так стало быть, не мне, а людям которые творят искусство.


От автора:
                Нельзя меня отпускать!..


Нельзя меня отпускать!..
Меня держать крепко…
– надо бы…
Руками покрепче сжать, –
Как дорогую награду.

А если я – пыль в руке?!!
Всего лишь – мгновение одно!!?
Спусти меня – по реке!..
Иль… – выбрось в окно!..

L/L