БиПа

Как же я **** все в рот. С одной стороны надо верить в себя, а с другой, бля, как это сделать? По****еть-то каждый горазд. Всегда легче поболтать со стороны или процитировать Рокки Бальбо, или как звать этого нарисованного типа. Ненавижу его за то, что он может так делать. Ненавижу его за то, что он не мучается от депрессии. Лучше бы я получил ****ы от всех его противников в сто раз больше, чем испытывать то, что испытываю я. И так все. Они не знают, что это такое. А я знаю.

Это просто ****ец. Ложишься ты в часа 2-3 ночи и ставишь будильник на 8, будучи уверенным в том, что вырвешься из сна от этого уебского звука и съебешься обратно. Потому что на этот момент это будет единственной возможностью не выпрыгнуть из окна от ощущения того, что тебе незачем бодрствовать. Но твои сны становятся красочными и энергично ****утыми. Ты начинаешь бегать в каких-то красочных комнатах, бить мамонтов с кулака, залетаешь в ванну к девчонке, той самой, и предлагаешь ей жесткую еблю. Естественно, она соглашается, ты отдергиваешь эту шторку залазишь к ней и начинаешь убивать её ***м. И крики её настолько громче льющейся из крана и плещущейся от вашей любовной амплитуды воды, что ты не чувствуешь пространства вокруг. Тебе кажется, будто с каждым входом в неё ты поднимаешься все выше, куда-то к богу. Через пару мгновений, когда ты почувствовал на мгновение, что ты во сне, потому что кончило твое тело, а оно находится в том уебском мире, ты действительно оказываешься перед богом. Вы пьете то ли чай, то ли кофе, то ли что-то такое – райское, неземное, непринужденное. И обсуждаете планы раздела мира. Он пытается оттяпать себе кусок пожирнее, но ты объебываешь его, посылаешь нахуй и советуешь сидеть смирно. Он не соглашается, ведь он пока не понимает кто ты, и ты засаживаешь ему нож в место, где у простых смертных бьется сердце. Теперь ты – бог, ты властелин. Ты решаешь, как тебе поступить с этим миром. Но это не так важно. Самое важное – ты понимаешь, что теперь ты управляешь собой. Теперь ты вновь смотришь на себя, свои действия, слова, всю свою фигуру – со стороны, сверху. Теперь ты опять крутой. Теперь ты тот, кем ты действительно являешься. По крайней мере, тебе так кажется.

Ты просыпаешься часов в 5 от бешеной энергии. Ты готов разъебывать, убивать. Ты знаешь, что ты бог. Ты талант во всем, все у тебя получится. А если до сих пор не получалось – сейчас уж точно ты все сделаешь. Все муки, переживания, что заставляли тоскливо смотреть на себя в зеркало и мысленно примерять на свою шею веревку, кажутся тебе детским лепетом, глупостью. Теперь ты не понимаешь, что тебя мучило. Источник экзистенциальных или каких там страданий ушел. Ты вновь стал настоящим собой. Что было – просто временное помутнение. Ты уверен, как будто эта уверенность часть тебя наравне с пальцем ноги или волосиком на груди, что этого больше никогда не произойдет.

Ты полон энергии, веры в себя и желания жить. Свершать, покорять, захватывать. Ты идешь умываться, вернее сказать, бежишь, припрыгиваешь, щелкаешь пальцами. В зеркале ты видишь такого красавчика, что становится непонятно, как хоть одна телка мира тебе не дала. Какой еще Джонни Депп, еще кто-то. Они все – один актер, другой еще кто-то, а ты – все сразу, бог всего и во всем. Ты универсальный солдат, император всего, чего только захочешь. Но хочешь ты, по сути, одного – литературы. Теперь уж ты уверен опять, что похоронишь Толстого и всех этих сраных мумий, это лишь дело времени. Идешь писать. На чтении задержаться получается очень редко – тебя прет от энергии. Делаешь утреннюю зарядку и бежишь в библиотеку – ****ь всех в рот.

Весь день ты этим и занимаешься, хотя никто об этом не знает. Твоя продуктивность увеличивается настолько, насколько ты был лишен её в те, непонятные и никогда больше на настанущие времена. Настанущие – нет такого слова, а мне насрать, потому что у меня свой язык. Я его властелин и поэтому слова будут такие, которые у меня в голове. В таком ключе ты начинаешь думать обо всем вокруг. За день ты успеваешь столько, сколько большинство мещан не успеют за всю жизнь. В голове идеи, мысли, образы, метафоры. Ты начинаешь понимать, что То время ты не жил, а пытался выжить. У тебя это получилось и те времена прошли. Теперь-то ты всех выебешь.

Магическим образом, будто почувствовав изменение в тебе, тебе начинают писать все бабы, на которых ты только ни дрочил. Без преувеличения (ну естественно не считая мэдисон иви и кендры луст). Ты начинаешь чувствовать, что ты касаешься общества вокруг, что ты его часть. Ты понимаешь, что поменяешь его к лучшему.

Вечером тебя зовут бухать. Прямо с библиотеки, хотя ты мог писать еще и еще, ты бежишь в общагу. По улице вприпрыжку. От музыки в наушниках, образах, что валятся на тебя со всех сторон, тебя прет так, что непонятно какую из метафор подобрать – все равно не дотянешься. Я наркоту не пробовал, но убежден, что такое состояние схоже с наркотическим. Уже вечер, ты вспоминаешь, что спал 2 часа и абсолютно ничего не ел. Но тебе так на это похуй, что ты даже рад, что наконец-то, снова, избавился от этих противных мещанских потребностей. Что значит поесть? Что такое сон? Пошло все нахуй. Я – революция, глоток свежего воздуха, какое мне дело до этой шаурмы или до вонючего ****а, которое мирненько лежит на двух сложенных друг на друга лапках? Вообще похуй. Я иду на хасл.

Люди вокруг смотрят на меня и улыбаются. Будто они видят, чувствуют, что идет отец, человек на 400 голов выше их всех вместе взятых. Ты это тоже чувствуешь, но испытываешь от этого не презрение к ним, а стремление как-нибудь помочь им. И убежден, что придет время – и поможешь. Всему миру. Ты – новый пророк, обладатель нового слога, создатель стиля – всего, чего до тебя не было. И если кто-то подойдет к тебе сейчас и скажет, что это не так, ты в душе посмеешься, а на языке так уничтожишь его при всех, так опустишь его ниже ядра земли, что вера в собственную исключительность у тебя только увеличится. Одним словом, тебе похую.

ПОХУЙ.

Ты залетаешь в общагу и чувствуешь, что лицо на тебе – настолько обаятельное, фигура твоя – настолько харизматична, мужественна и притягательна, что ты на полном серьезе хочешь себя выебать, отдаться себе. Снять с себя последние штаны, отдать последние деньги. Подарить своей идее, делу жизнь. Но ты это уже сделал, что огорчает, несмотря на глупость подобного загона.

Все смотрят на тебя, а когда ты открываешь рот – все туда заглядывают. Когда ты произносишь тост, люди будто задышать боятся – пропустят твое слово, даже если это будет «блять, ****ь, нахуй, я ебал». Ты – властелин мира, и люди это чувствуют.

Кто-то выпивший пару рюмок водки включает музыку и ты понимаешь, что до этого мгновения ты сдерживал огонь в себе, прикрывая его и пытаясь подать его в том ключе, в котором хочешь. Но музыка вытаскивает его из осторожного душевного мангала. Бах. И ты взрываешься.

Ты начинаешь танцевать, по сути, биться в судорогах. Ты перестаешь себя контролировать. Тебе просто приходит ****а. Ноги, руки, шея, туловище теперь тебе неподконтрольны. Тобой овладел этот варварский огонь. Вновь взять себя в руки, хоть и немалыми усилиями, можно только через пару минут. Всю ночь эти приступы продолжаются. От них тебе очень хорошо. Ты хочешь, чтобы этот приступ продолжался всю жизнь.

Ты – король тусовки, душа компании. Все бабы на тебя смотрят, но очень быстро устают от твоих приступов. Если они будут производить с Таким тобой энергообмен, их мещанский середнячковый каминчик затухнет через пару минут. Они не могут это объяснить, но чувствуют – так и все вокруг.

Под утро ты начинаешь чувствовать, что тоже подустал от этих приступов. В тебе перемешиваются нерациональное желание вернуть этот приступ и оставить его на всю жизнь и вполне рациональное, но невыполнимое желание жить нормальной жизнью, эмоциями нормальной силы. Это звоночек того, что пик, которым начинается это состояние, прекратился. Первый пик. Второй пик начнется, когда ты проснешься через пару часов после жесткой синьки на пустой желудок – выспавшимся, с настроением, будто получил в наследство миллиард и 5 тонн липтона впридачу. Энергия в тебе хлыщет через края, тебе нужно куда-то её деть, потому что сидеть с ней, усмирять её – просто невыносимо. Представьте, что ты ебешь топовую бабу уже сутки. У тебя ***, как дуб, яйца, как гранаты с оторванной чекой. Все готово взорваться в любую секунду, а ты сдерживаешь, сдерживаешь. Примерно так.

Весь день ты бухаешь, танцуешь, громко смеешься и кричишь. Потом начинают длиться лучшие дни в твоей жизни. В созидательной работе и ярчайшем флексе. Все блестит и переливается. Ты самый красивый, у тебя самая ****атая фигура, ты самый умный и талантливый. Самый волевой и мужественный. Разъебешь кого угодно и словесно и на кулаках, если понадобится. На еду тебе плевать. То есть, ты относишься к ней эстетически, а не как к потребности. Если будет что-то вкусненькое – хинкали или ****атая шава на бауманской, ты её сьешь и кайфанешь так, как никто не сможет кайфануть от шавы в принципе. Но на еду, как и на сон и другие мещанские, животные потребности тебе плевать. Ты будто действительно не из этого мира. Бог. Вот и все.

Литературное дело продвигается. Это напоминает фильм области тьмы или как его, проверять название не буду. За неделю ты пишешь 100 страниц романа, с блестящей проработкой, харизматичным раскрытием персонажей и уникальным, только твоим стилем. Все у тебя блестяще. Общаешься и делаешь вещи со всеми телками. В обществе ты становишься богом. Экстраверт, мистер обаяние и короче так далее.

Так может длиться неделя, две, три, может, месяц. Может и день. По-разному. Это время сопровождают тревожные звоночки – ощущения, что длятся пару минут, может, пару секунд, в которых ты понимаешь, что ты выдыхаешься. И с каждым таким состоянием ты осознаешь, что ты потребляешь энергии намного больше, чем производишь и огонь гаснет. Ты пытаешься зацепиться за это состояние, оставить его, но начинаешь чувствовать, что дальше так продолжаться не может. В то же время, мысль о том, что это может закончиться – кажется глупой. Ты помнишь как-то смутно, что так было не всегда, но в голове не может прижиться мысль, что ты станешь забитым, стеснительным, жирным и прыщавым, бесталанным тугодумом, который от заикания не может сказать здравствуйте. Которому не пишут и которого не лайкают телки. Тем, у кого нет абсолютно никаких перспектив на жизнь, который потерян в двух деревьях и хочет на них повеситься. Это глупость, ну как же такое может быть?

Ведь в тебе столько энергии, столько идей. Сейчас ты сделаешь то, потом это, на следующей неделе запланировано столько ****еца. Ты уже видишь, как через 5 лет ты король русской литературы. Ты так ярко представляешь как просыпаешься и видишь – перед тобой преклонилась вся толпа, заполонившая твою комнату. Кто-то из них говорит тебе: О, Великий, Ты – легенда русской литературы. Ты поднимаешь подбородок повыше и смотришь на них, как на свои владения. Они поднимают тебя на руки, и ты сидишь на них жопой, опираешься ногами и катишься на их телах из квартиры улицу. На улице тебе все аплодируют, преклоняют голову и падают на колени. Властелина приводят на большую сцену, одевают на него длинное черное пальто. Ты расправляешь плечи, поднимаешь подбородок еще выше и становишься боком. Начинаешь кричать, бить себя в грудь и разъяренными непонятно от чего глазами смотреть на толпу. Все тебе рукоплещут, начинается сумасшествие. Все дерутся друг между другом – кровавое месиво. А ты смотришь на это все с высоты сцены.

Как-то ты возвращаешься из библиотеки домой и тебе становится еще приятнее, чем было во все это время и во все приступы. Вот это – пик. Вот это – жизнь. Все вокруг становится настолько красочным, что тебе слепит глаза. С лица не сходит улыбка. Это настолько непередаваемое чувство, что это уж я точно не готов описать – метафоры упрутся в границы малюсенькой комнатки словесного искусства. Жалко, что я не художник. Я бы показал этот мир.

Ты ложишься спать еще более энергичный еще более мотивированный, еще более живой, чем был. Расписываешь план на следующий день из 40 пунктов с полной уверенностью, что все выполнишь. Ты и подозревать не можешь, что пока ты спишь, вся твоя счастливая жизнь, все, что ты любишь – уйдет в непонятное никуда.

88888

Ты просыпаешься от будильника в 5:45 с усталой, мертвой ненавистью к нему, к себе, вообще – ко всему. Ты чувствуешь себя лошадью, на которой охотник за головами гнался за бандитом через всю американскую Великую равнину, не кормил и не поил её, и теперь плевать на все, даже самые жестокие наказания – она упала и не может встать. Она не встанет. Ты пытаешься привести себя в чувства, но все тщетно. Твое отношение ко сну становится непонятным. Ты вроде спать и не хочешь, но не можешь встать с кровати. Ощущение, будто если в общаге начнется пожар, ты не встанешь с кровати – эта мотивация будет недостаточна. Да и ты будешь этому рад. Рад смерти – такая мысль закрадывается в голову, но ты её откидываешь, списывая это на детскую капризность.

Все дела летят в ****у. Для тебя их будто не существует. Не существует ни дел, ни всего этого мира. До самого себя тебе нет дела. Резкость таких перемен выбивает из колеи больше, чем сами такие перемены. Теперь ты вновь болен. Теперь ты не тот, кто есть на самом деле. Или наоборот – сейчас ты – забитый, трусливый, неуверенный в себе, страшный, тупой и пустой – и есть ты настоящий? Эти мысли загоняют в ужасную депрессию. Знаете, у меня в детстве умер кот, которого я очень любил, были трагедии, о которых я говорить еще не готов, но с этим состоянием не сравнится ничего, что я когда-либо чувствовал. Страшно не само оно, а то, что оно приходит резко и непонятно из-за чего. Когда я разговариваю с людьми за депрессию, они связывают её с какими-то событиями в жизни. Рассталась с парнем, умерла мать, закончился амфетамин и так далее. Это не так страшно, потому что ты можешь связать появление этого состояния с чем-то объективным. А в моем же состоянии – остается лишь думать о своем сумасшествии, ненормальности. Учитывая то, что никто не понимает, о чем ты говоришь, а некоторые, даже самые близкие кенты, обвиняют тебя в том, что ты косишь под оксимирона с его биполярочкой, вгоняют тебя в еще больший упадок.

Тебе ничего не нужно, ты ничего не хочешь. Единственное, что тебе нужно – чтобы это все прекратилось. Что «это» непонятно. Хочется, чтобы прекратилось все, чтобы ничего не длилось. Хочется, чтобы вместо, домов, людей, работ и учеб, столовых и пивных – резко и необоснованно, как и начало этой болезни, появилось всеобщее, обнимающее все существующее пространство, ничто. Чтобы везде было ничто, чтобы нигде ничего не было. Чтобы ты упал в это ничто, превратился в него, смешался со всем вокруг и исчез, будто тебя и не было.

Жизнь такова, что нужно выходить на улицу. Любая встреча с человеком для тебя – мука. Купить сочник с творогом в магазине – очень страшно. Ты боишься, что сейчас ты своим тонким бабским заикающимся голосочком попросишь «ссссочни-ник с тттттттвввввворогом», а тебе скажут «ты че мямлишь, пошел нахуй отсюда». Или ты положишь деньги, а тебе скажут: «Слышь, ты че мне суешь, что это такое?». А ты не сможешь ничего ответить, потому что ты перестанешь соображать, что это. А если ты все-таки попросишь, оплатишь и заберешь этот сочник и уйдешь, то тебе засунут нож в спину или толкнут под жопу и будут смеяться. А ты ничего не сможешь сделать, потому что боишься посмотреть в глаза даже 70-летней бабушке.

Вся твоя острота ума, харизматичность, образность мышления – все уходит. Ты не видишь мир образами. Стол, на котором ты сидишь – это просто стол. Ты не разворачиваешь на нем какую-нибудь битву при Ватерлоо и не представляешь, что ты Маяковский, который пишет на нем «Облако в штанах». В салфетке, которая сворачивается в два раза до треугольника ты не видишь, что все в мире состоит из четырех непонятных и магических субстанций, противоположные из которые – антагоничны, а смежные – близки. Другими словами, ты видишь мир, как видят его, я думаю, мещане. Вся музыка мира, текста – все уходит. Остается лишь безысходный тлен. Ты не знаешь, что с этим делать и не понимаешь, что может быть разумнее, чем прыгнуть из окна, потерпеть пару секунд давки страха в груди и мгновенной сильной боли.

Для тебя больше нет целей, стремлений, амбиций. Тебя самого нет и мира нет. Тебя в этом мире нет. Для тебя ничего нет, кроме твоего паталогического или нормального для тебя состояния. Все твои силы будто направлены на избавления от этого. Ты начинаешь много спать и есть. В членах нет сил ни на что. Дойти до туалета пару десятков метров – такая мука, что легче зассать кровать. Но почему-то ты этого не делаешь.

Все попытки избавиться от этого состояния силой воли проваливаются. Когда тебе приходится выходить в социум, ты держишь планку, пытаясь вспомнить состояния, эмоции, которые ты испытывал, и общую фигуру, которую исторгал, когда не был болен. Получается не очень хорошо, когда твоя болезнь слаба, но не получается вообще и вгоняет в еще больший загон, когда болезнь настолько сильна, что твоей воли не хватает.

Когда твоя жизнь завязана только на одном устремлении (что и характерно для немещан), неуспех, даже минутный, в этом деле ведет к тому, что ты теряешь связь с миром, ниточки рвутся. А другие плести не знаешь как, да и негде, нечем.

Пытаешься вызвать приятные эмоции через стимуляторы. Пьешь кофе, ешь сладости, пьешь водку – и все в неограниченных количествах. Поэтому наркоту мне пробовать нельзя – первая депрессия, и я выйду из нее уже наркоманом. Если вообще выйду живым.

Пытаешься спрятаться в компьютерных играх, фильмах, книгах (последние из них самые опасные). Твое лицо изуродывается, даже не знаю почему, но вижу. Правый глаз подкидывает верх, губы принимают какое-то ненормальное положение. В общем, тебе даже страшно в зеркало посмотреть.

Ты абсолютно не понимаешь, как ты жил без болезни раньше. Откуда эта самоуверенность, обаяние, остроумие? На чем оно зиждилось. Будто источник, основание этого всего ушло. Да и странно помыслить, что оно когда-то существовало. Ты простой, тупой уебан. Даже не средний – ниже среднего. Все, чем ты гордился вместе с твоей гордостью в корне улетело. Ты не можешь ничем заниматься, а если из социальной надобности и делаешь что-то, то это получается так хреново и приносит тебе такие страдания, что лучше бы не рождался.

Вся эта фаза сопровождается состояниями минутного очень спертого пробуждения. Тогда ты начинаешь понимать, что, в общем-то, не так все и плохо. Все нормально, такие состояния бывают, черные полосы сменяются белыми. Да и ты не такой уж и дерьмовый. Все будет хорошо. Но минута проходит и безысходность опять бьет тебя под живот вдобавок и за штрафную минуту.

Безысходность, о которой я говорю – не та, что описывается в тпшных пабликах вк, не та, что испытывает, например, парень, которого выгнали с любимой работы или потерявший кольцо-подарок любимой или разъебавший мерседес. Это совсем другое. Это что-то патологичное, ненормальное и абсолютно невыносимое.

Эти муки продолжаются, и ты привыкаешь к своей ничтожности. Привыкаешь бороться с мыслями о самоубийстве, отказываешься от своих устремлений и смиряешься со своей ничтожной судьбой. И тут приходит это. Пик.

Весь день тебя кроет. Это состояние я тоже не смогу объяснить, как и пик эйфора. Но если ты переживешь этот день – хорошо. Я веду дневник своих состояний, и во время эйфора я, вспоминая один из таких дней написал, что однажды я его не переживу.

И все возвращается на круги своя. Можешь вернуться к началу рассказа и читать так десятками, сотнями раз, чтобы почувствовать, как я живу.

Вот так.

Хотя, чтоб быть справедливым, у этого недуга тоже есть свои плюсы. Ты их понимаешь только во время эйфории. Тебе ведь чувствуется, что То время больше не настанет.

Мне почему-то кажется, что это происходит со мной не просто так. Наличие этой ***ни научило меня понимать одну простую вещь – чтобы получить А, надо отдать А+100 взамен. Для бизнесмена какого-нибудь эта схема хуйня, но в творчестве работает.

Истину я вылил, а красивый, поучительный конец не лезет. Да и похуй на него.