Кусок мяса 1. Часть 2

                г. Петроград, февраль, 1917 г.

Пошли уже третьи сутки, как Машенька никуда не выходила из дома. Мучительно быть пленниками собственной квартиры, но она переносила все тяготы наступившего времени с большим терпением, ни на что не жалуясь, хотя и говорила, что даже в госпитале ей было морально легче. Там она, по крайней мере, знала, кому и во имя чего помогает, четко понимала свои обязанности, а здесь все смешалось в одну кучу, не поймёшь, кто - друг, кто - враг. Она не привыкла бояться людей, а тут даже из дому выходить было запрещено, из страха, что какой-нибудь с виду безобидный прохожий выстрелит тебе в спину.

Петр ждал от неё первого срыва, первой слабины, - но ни единой жалобы так и не последовало из её уст. Она спокойно помогала ему во всем, не оспаривая его решений.

По возвращению с фронта Петр продал свой особняк, доставшийся ему в наследство от барона Корфа. Особняк этот находился недалеко от набережной Невы, возле здания Главного почтамта. И снял две комнаты на окраине Петрограда, куда перевёз лишь самое необходимое. Машеньке казалось, что Петр искал скрыться как можно подальше от людей.

Похоже, он всегда жил скромно, единственной его ценностью была недурная коллекция живописи, которую он, с помощью барона, собрал ещё в юные годы. Наряду с портретистикой, он обожал пейзажи, природу, - единственную стихию, которая его успокаивала и умиротворяла. Эту коллекцию, скрепя сердце, Петр тоже распродал. На неё нашёлся неплохой спрос, несмотря на наступившую в обществе нестабильность.

Петр словно готовился к чему-то внутренне. Вырученные от продажи особняка и коллекции деньги он собрал воедино, и вместе с Машенькой они отнесли эту сумму в храм Успения Пресвятой Богородицы, что на Сенной площади. Настоятель, отец Василий, на просьбу взять эти деньги и употребить их на нужды храма, только грустно вздохнул. Он погладил Петра по рукаву по-отечески нежно и сказал:

- Дитя мое, храм наш крепок и сполна украшен. И, вместе с тем, все то убранство, которое вы теперь видите, которое веками создавалось стараниями многих верующих людей, - все это совсем скоро будет разрушено до основания. И камня на камне не останется...

Машенька даже вздрогнула, а в глазах Петра отразилась неподдельная мука.

- Неужели это действительно будет? Неужели никак не миновать? - спросил он тихо.

- Грядёт время больших испытаний. Господь увидел твоё намерение, но теперь лучше употребить эти средства на милостыню нуждающимся.
 
- Батюшка, лучше вы употребите. Вы это сделаете разумнее. И, пожалуйста, помолитесь о душах моих родителей.

Батюшка тихо произнёс поминовение, потом сказал:

- Да, столько агнцев закалается каждый день! А теперь вообще потекут реки крови.

- Батюшка, неужели закроют храм? А как же креститься, исповедоваться, причащаться? Как же жить без храма? - не выдержала Машенька.

Отец Василий улыбнулся в ответ на её искренние эмоции.

- Тяжело придётся, дитя, мужайтесь! А пока храм открыт, вы давайте-ка, Петр, обвенчайтесь! Время дорого.

Петр с Машенькой переглянулись и смутились оба, - они ни о чем таком не пришли просить священника, - так почему тот вдруг заговорил об этом?

Василию Николаевичу Сперанскому на тот момент было уже семьдесят девять лет, и невозможно было не прислушаться к слову этого убеленного сединами и внушающего благоговейный трепет старца.  Еще в отрочестве, хотя у семеневцев был свой приписной храм, Петр начал исповедоваться не иначе, как отцу Василию, который на тот момент служил в храме святой Великомученицы Екатерины. Они познакомились после переезда Пети в Петербург, и, мало-помалу, мальчик прикипел к этому пожилому уже священнику настолько, что, когда тот вышел в отставку и перешёл в храм Симеона и Анны на Моховой, - не задумываясь, последовал за ним. Они никогда не говорили о наставничестве, не обозначали никаких ролей по отношению друг к другу, но Петр свято чтил любое слово батюшки, любил его проповеди, беспрекословно доверялся его воле. Это отец Василий благословлял Петра перед поездкой на фронт...

И, несмотря на полученные там увечья, Петр, вернувшись, снова пришёл к отцу Василию, и сказал:

- Вот и я. Узнаете ли вы меня, батюшка? - голос Петра отдавал горечью, и, почувствовав это, отец Василий ободряюще сказал:

- Ничего! Думаю, что на этой войне ты обрёл намного больше, чем потерял...

Оставив у отца Василия деньги и чувствуя себя после этого такими приятно-опустошёнными, Петр и Мария вышли под зимние небеса и побрели по относительно спокойным ещё улицам Петрограда.

Навстречу попалось, среди прочих обычных прохожих, несколько странных людей, прятавших неестественно блестящие, будто больные, лихорадочные глаза свои под козырьками картузов. «Так страшно, когда не видно людского лица!» - подумала Машенька и поглубже вжала шею в воротник своего пальто.

- Вы слушали, о чем в конце сказал батюшка Василий? - вдруг спросил Петр. - Я согласен с ним.

- В чем? - не поняла Машенька.

- Я хочу обвенчаться с вами, Маша. Вы меня ни разу не предали, и это позволяет мне верить, что вы хотите разделить эту жизнь со мною...

Кто-то из прохожих зацепил Петра локтем, толкнул, но Петр быстро обрёл равновесие, продолжал. Мысли Машеньки сбивались на этих незнакомых людей: кто-то из них грубо толкался и даже не извинялся. Кто-то бранился, роняя неприличные слова где-то за самым ухом. А Петр говорил ей о любви... Она уже знала, что такова его манера, - говорить о любви просто и сдержанно, как будто даже вовсе не о ней говорить... И она знала, какого великого душевного напряжения ему стоят эти признания.

Жизнь в городе кипела, несмотря на февральскую стужу. Город спешил по своим делам, ещё не осознавая, что в его недрах, как нарыв, созревает нечто страшное, что перевернёт его вверх дном. Петроград не знал, что совсем скоро он изменится до неузнаваемости, а Маша, вспоминая недавние слова отца Василия, не могла представить, как им будет житься дальше, найдётся ли для них место в этом новом мире? Она боялась, очень боялась, и, несмотря на молодость, не хотела никаких перемен и потрясений.

Уже чувствовался в воздухе март, и с приближением весны особенно хотелось любить и созидать. А тут приходилось думать о мрачном и непонятном грядущем. И не было времени даже порадоваться, что она теперь - невеста...


Продолжить чтение http://www.proza.ru/2018/12/10/766