Простите, что мы не знали. Гл 7. Признание

  Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/12/03/984

                СОДЕРЖАНИЕ:
         Глава 1. Мусульманин - http://www.proza.ru/2018/11/30/811
         Глава 2. Пришла любовь - http://www.proza.ru/2018/12/01/1149
         Глава 3. Атлит - http://www.proza.ru/2018/12/01/1226
         Глава 4. Свои среди своих? - http://www.proza.ru/2018/12/01/1535
         Глава 5. Любовь в шалаше - http://www.proza.ru/2018/12/02/1161
         Глава 6. Колыбельная - http://www.proza.ru/2018/12/03/984
         Глава 7. Признание
         Глава 8. Город детства - http://www.proza.ru/2018/12/06/837
         Глава 9. Незнакомка - http://www.proza.ru/2018/12/05/823
         Глава 10. Мама - http://www.proza.ru/2018/12/07/965
         Глава 11.Простите, что мы не знали - http://www.proza.ru/2018/12/08/1007

Она вскоре вернулась. За плечами у неё был рюкзак, в руке бутылка с остатками водки. От Ханы исходил слабый, и очень нежный фиалковый запах. Я узнал её любимые духи. Но ведь она берегла их и пользовалась только по особым случаям. С чего это она?

- Идём.

- Куда? - удивился я, - Ты же хотела лечь отдыхать.

- Не спрашивай. Идём.

Она перехватила бутылку в правую руку, а пальцы левой переплела с моими. Мы вышли с гины [палисадник (ивр.)] и пошли в сторону моря, до которого было не более километра. Хана шла тесно прижавшись ко мне, и так сильно сжимая мои пальцы, что даже стало больно. Но я терпел эту боль. Боль была сладкая.

Вот и берег. В свете луны волны, сердито вздыхая, катились от горизонта, неожиданно вспухая вблизи берега и покрывались пеной, будто женщина укутавшаяся в белоснежную шаль. Налетая на камни, высоко вздымались фонтанами брызг, прорывались меж обросшими зелёным мхом валунами и отдельными камнями, с шумом накатывали на берег и, потеряв силу, речками, речушками и ручейками откатывались тем же путем. Казалось будто море, как огромный великан, втягивает их губами, будто чай с блюдечка. И в этот момент слышалось будто позвякивание ложечки в стакане. Этот звук, ударяясь друг о друга, издавали уцелевшие ракушки или их крупные обломки.

Разувшись, мы побрели вдоль кромки воды по песчаному пляжу к скалам, отгораживающими пляж от следующего песчаного куска берега. Подойдя вплотную к скале, Хана достала из рюкзачка старое одеяло и расстелила его на всё ещё тёплом песке. Поставила на камень рядом с одеялом бутылку, расстелила газету и выложила из рюкзака фрукты. Села сама на одеяло и потянула меня тоже сесть. Протянула бутылку:

- Глотни.

- А не много ли будет?

- Нет. Да. Как хочешь. А я глотну - и она приложилась к горлышку. - Не смотри на меня. Я пьяная. Но это хорошо. Это нормально. Потому что я больше не могу.

- Что не можешь?

- Пообещай мне - что бы я ни говорила, ты не будешь меня перебивать. А когда я закончу… ты сам решишь что дальше делать. И что бы ты ни решил - я пойму тебя. И ещё… и ещё не смотри на меня. Ладно?

Как это не смотри? Почему не смотри? Что за чушь она несёт? Я все-таки взглянул ей в лицо. Было темно, скалы закрывали луну и отбрасывали тень на нас, но даже в этой темноте я не столько увидел, сколько почувствовал - она вся дрожит. А лицо у неё искажено до неузнаваемости.

- Ты обещаешь? - В голосе её слышался ужас. - Обещай!

- Нет. Да. Обещаю.

Хана подтянула колени к груди и уткнулась в них лицом. Её голос звучал глухо. Я с трудом разбирал отдельные слова.

- Помнишь, Генька, как однажды я сказала, что я грязная? Конечно помнишь, потому что я до сих пор не подпускала тебя к себе из-за этого. И так было бы всегда. Я не раз думала, что это нечестно по отношению к тебе, хотела уйти от тебя, чтобы ты мог найти себе кого-нибудь получше. Но я так тебя полюбила, что уйти было выше моих сил. А сегодняшняя встреча с Тальей будто сорвала крышку с парового котла, и я поняла, что очищусь только рассказав тебе всё-всё.

Я знаю, Талья тебе сказала, что я не Гражинская, а Левит. И что у меня была внебрачная дочь от чужого мужчины. Это его фамилия Гражинский. Я не любила его, просто была совсем девчонкой и он сумел соблазнить меня. Ведь он был такой умный, такой с виду надёжный, такой элегантный. И преподаватель к тому же.

Когда он бросил меня, мне пришлось рассказать родителям, что я беременна, и что отец ребёнка меня бросил. Папа убедил меня, что ничего зазорного в рождении ребенка без мужа нет. Что я должна держать высоко голову, а люди посудачат и забудут. Зато мама кричала, что я опозорила всю семью, что для еврейской семьи нет хуже беды, чем иметь дочь хорз [шлюха (идиш)]. И тогда папа впервые в жизни поднял на маму руку и дал ей пощёчину. Мама замолчала и больше никогда такого не говорила, но я всё равно чувствовала себя виноватой перед родителями.

Когда родилась моя доченька, моя любовь - я ожила. Отныне вся моя жизнь заключалась в этом крохотном человечке, в этом чуде, которое даровал мне Бог.

Думаю, Талья тебе рассказала, как Агува погибла.

Иногда я начинаю думать, что может быть хорошо, что я не отдала дочку маме и папе. Потому что тогда она погибла бы ужасной смертью, став жертвой медицинских экспериментов немецких «врачей» в концлагере. А так, её смерть была быстрой и лёгкой.

Но иногда я представляю себе, что она чудом выжила, может быть кто-то подобрал её, вылечил, вырастил… Я вглядываюсь в каждую рыжую девочку приблизительно того же возраста, которого была бы сейчас моя Агува, мейн клейн эйнер [моя кровиночка, (идиш)] . Мне бы только намёк какой-то, лишь бы знать, что она жива.

Папу застрелили тогда же, а маму увели. Она попала в колонну стариков и больных. Говорят, их всех в тот же день расстреляли. А я попала в немецкий трудовой лагерь. Не буду тебе рассказывать о голоде, о том как быстро превращалась во что-то среднего рода, к тому же быстро стареющее.

Меня сломали. Насиловали столько и так изощренно, что я стала уверенной в том, что никогда больше не стану женщиной, а уж тем более не рожу никогда. После этого у меня даже месячных не было несколько лет.

Хана рыдала в голос. Пыталась сквозь рыдания ещё что-то сказать, но у неё ничего не выходило. И тогда я заставил её сделать ещё глоток водки. Потом притянул к себе и крепко обнял, пытаясь сдержать её дрожь.

Немного успокоившись, Хана продолжила:

- А знаешь, тот немец, что меня спас - он меня не тронул. Не знаю почему. А ещё я так и не знаю, сумел ли он как-то выкрутиться, или погиб из-за меня.

Потом появился ты. Вначале я отнеслась к тебе как к ребёнку. Перенесла на тебя все нерастраченные материнские чувства. И вскоре поняла, что ты полюбил меня. Нет, меня не слова твои убедили, хотя ты не раз говорил их мне. Я просто чувствовала это. И тоже полюбила тебя.

Мне было невыносимо больно, что я лишила тебя того, что мужчины, наверное, ставят на первое место. Я же видела и чувствовала, как ты страдал. Пыталась заглушить в себе эту любовь, но не могла себя пересилить.

Сегодня Талья сказала мне, что-то очень важное. Она сказала, что её исцелила новая любовь, и что я тоже очищусь только любовью. И я поняла, что даже если ты захочешь оставить меня, я попрошу, чтобы ты хотя бы раз попробовал моё тело перед тем, как уйдёшь. Чтобы ты вошел и оставил себя во мне. Свои семена жизни. Это практически невозможно, однако если Бог есть, и если он милостив, то пусть из этого родится новая жизнь. А потом ты сможешь уйти. Я не буду тебя удерживать.

Луна за это время взошла выше, будто небо повернулось, и тень от скалы уже не закрывала нас. Хана вскочила и стала лихорадочно стаскивать с себя одежду. В лунном свете её обнаженное тело светилось. Будто призрачная танцовщица двигалась в танце передо мной, а её тень металась по скале, по песку, то переламываясь, то вновь вытягиваясь.

Я вскочил, подхватил любимую на руки, бережно уложил на наше одеяло и стал покрывать каждую клеточку, каждую частичку тела поцелуями. И чувствовал, как под моими губами она покрывается гусиной кожей. Больше она не могла терпеть:

- Генька, милый, любимый мой, не тяни. Возьми меня!



Как-то получилось, что мы скатились с одеяла и теперь лежали голышом на тёплом песке, тяжело дыша и чему-то улыбаясь.

- А знаешь, моя любимая дурочка, теперь я тем более никогда тебя не брошу.

Я подхватил её на руки и потащил в тёплое, будто парное молоко, море.

                * * *

С Ханой творилось что-то неладное. Она ходила какая-то задумчивая, её явно что-то её тревожило. Часто тошнило. А лицо её обычно с белой  кожей, почему-то казалось посеревшим. У неё пропал аппетит. Она даже смотреть на еду не могла.

Я не выдержал. Подошел сзади, обнял её и тихо спросил:

- Любовь моя, ты не заболела?

Хана, не размыкая моих объятий, развернулась, подняла ко мне лицо и мы оказались глаза в глаза:

- Геня. Мне надо тебе что-то сказать. Только ты не волнуйся, ладно?

- Что такое, любовь моя, ты правда заболела?

- Да. Заболела, заболела. Но заболела не болезнью. Я заболела тобой.

- Господи, ты сводишь меня с ума! Почему ты говоришь загадками?

- Цуж, ты и недзведзь! Направде не розумеш? [Ну, ты и медведь. Неужели правда не понимаешь? ] - сказала она по-польски и перешла на иврит, -  Ани бэ-hэрайон [Я беременна].

У меня закружилась голова, я выпустил Хану из объятий и буквально упал на табуретку, чуть её не сломав. Нет, я решительно ничего не понимал.

- Глупий, - перешла Хана на русский, - я би-ре-ми-ная - произнесла по слогам. - Сын у тьебя будет. Или цурка, как это по-русскому - дочь.

Я ухватился за талию жены, чтобы не упасть с табуретки.

- Но ты же говорила, что после того, что случилось, у тебя не будет детей. И просила никогда больше на эту тему не говорить.

- А помнишь, что Талья нам тогда сказала, что она будет молить вашего еврейского Бога, и меня научила молитве. Я молилась. Правильно или неправильно, но Бог услышал меня. Меня в моей больнице проверил гинеколог. Она сказала, что срок уже девять недель. А тошнит меня от токсикоза. Но это должно пройти.

У меня ком встал в горле, мешая говорить.

- Геня, я не понимаю, ты что, не рад? - Ханыно лицо скривилось, она готова была расплакаться.

Вскочив с табуретки я подхватил мою малышку на руки и, поскольку в нашем «гостинном зале» было не развернуться, открыл ногой дверь и выскочив во двор стал кружить её на зелёной траве.

- Эй, поставь меня, не то меня сейчас стошнит.

Я осторожно поставил её, взял за руки и подняв их к небу заорал:

- Э-ге-гей! Ихъе лану бен о бат. Тода ла эль, ани эхъе ав! [У нас будет дочь или сын. Хвала Господу, я стану отцом!]

Мне хотелось, чтобы весь мир слышал о нашей радости. Жаль, что всей моей семьи, как и Ханыной, не было рядом. Если они живы, как бы радовались тому,  что у них будет внук и племянник. Ну, или внучка и племянница.

Я не был религиозным, но сейчас я смотрел в синее-синее небо, на котором не было ни облачка, и мысленно молился:

- Господи, сделай так, чтобы моя семья была жива. Пусть они почувствуют мою радость. И пусть у моей Ханы всё будет хорошо, пусть мальчик или девочка родятся здоровыми.

                * * *

Пока ещё совсем незаметно было, что Хана беременная и она никому не говорила о своей беременности. Но всё же ещё двум людям, кроме меня, естественно, призналась. Сначала тёте Талье, а через несколько дней и своей лучшей подруге Далие. Талья безумно обрадовалась за Хану, будто это она была её мамой. А Далия поздравила подругу, а затем, подумав, сказала:

- Знаете что, ребята. Вы должны пожениться. Чтобы ребёнок не был рождён вне брака.

- Как? Беременной идти под хупу [свадебный шатёр, (ивр.)]? Разве это возможно? - воскликнула  Хана.

- Мне кажется возможно, но я проконсультируюсь у знакомого раввина.

Хана о чём-то задумалась, но никак не решалась высказать свою мысль. Наконец, потупясь, тихо произнесла:

- Есть одно, и наверное, главное препятствие к нашей свадьбе - Генька никогда не звал меня замуж, не делал мне предложения, или хоть какого-то намёка на него. Я считала себя бесплодной и поэтому мне было всё равно как жить, в браке или без брака.

Я потерял дар речи. Действительно, ни разу у нас не заходила об этом речь. Господи, какой же я болван!

- Любимая! Я тебе тысячу раз говорил, что ты для меня дороже всего на свете, и что я люблю тебя больше, чем самого себя. Я считал, что мы и так муж и жена. Прости меня. Я идиот, полный идиот! А сейчас я хочу спросить тебя: любимая, согласна ли ты выйти замуж и отдать свою руку и сердце такому идиоту, как я?

Хана бросилась ко мне в объятия, покрывая мое лицо слезами и поцелуями:

- Да! Да, да, да, да! Миллион раз да!

- Вот только кольца у меня нет, чтобы подарить тебе.

- Мне ты нужен, а не дурацкое кольцо!

Далия тоже вытирала слёзы:

- Господи, как я вас обоих люблю!

                * * *

Тали и Далия всё устроили с раввином.

Милош и Аюб соорудили во дворе хупу, а Аюб даже привёз от своих друзей ковры из которых выстелили дорожку к хупе.

И тут случилось нечто странное. Оказалось, что у нас друзей гораздо больше, чем мы думали. В подготовке к свадьбе участвовали даже кибуцники. Они волокли к нам во двор столы и стулья, расставляли их, женщины и девушки тащили всяческую снедь, мужчины приносили напитки. Талья умудрилась даже раздобыть для невесты свадебное платье. Его, конечно, пришлось перешивать, но это было неважно. Мне не давали зайти в наш домик, чтобы я, не дай Бог, не увидел невесту в свадебном платье, до свадьбы. Кто-то из мужчин отдал мне свой свадебный костюм, который, если честно, висел на мне как на вешалке.

Хана, наверное, была подготовленной гораздо лучше меня, а я не знал ни религиозных обычаев, ни вообще еврейских традиций. Мне всё время что-то говорили, что-то советовали, но я был как в тумане и вряд ли в точности понимал что мне говорят. Я что-то подписывал, что-то отвечал, совершенно не осознавая происходящего.



Аюб, наверное впервые, зажег факелы вдоль дорожки от калитки.

И вот  Милош и Аюб, в сопровождении еще нескольких мужчин, ведут меня к Хане, сидящей в окружении женщин на каком-то вычурном стуле. На голове у меня смешная белая шапочка - кипа.

Хана встаёт и я обмираю. Боже, как она красива! Кто-то шепчет мне на ухо, что я должен опустить фату на её лицо. Это должно было бы происходить перед родителями, но…

Нас ведут под хупу. Слышатся радостные крики, аплодисменты. Чьи-то дети бросают нам под ноги лепестки цветов. И вот мы уже под балдахином. Раввин приказывает Хане обойти вокруг меня. Затем он читает певучим протяжным голосом благословение над бокалом вина и мы отпиваем по глотку.

И тут Аюб что-то суёт мне в ладонь. Это обручальное кольцо. Я туго соображаю, и мне вновь подсказывают: - надень его невесте на указательный палец и говори - «АРЕЙ АТ МЕКУДЕШЕТ ЛИ БЕ-ТАБААТ ЗО КЕ-ДАТ МОШЕ ВЕ-ИСРАЭЛЬ» [«Вот, ты посвящаешься мне в жены этим кольцом по закону Моше и Израиля»]. Хана протягивает мне руку и я надеваю кольцо ей на палец, произнося подсказанные мне фразу. От волнения путаю незнакомые ивритские слова, но никто не обращает на это внимания.

И снова раввин читает благословения над бокалом вина, и после каждого люди хором повторяют «АМЕН!» [да будет так!]

Раввин передает бокал Аюбу и он поит меня из бокала, забирает его у меня и передаёт Талье, которая точно так же поит Хану.

Пустой бокал заворачивают в бумагу и кладут мне под ноги. Я разбиваю его ударом ноги.

Меня с Ханой отводят в наш домик, где для нас накрыт стол и оставляют одних. За стенами домика слышны радостные крики наших гостей, не прекращающийся гомон, а мы сидим в тишине и не знаем, что сказать друг другу. В голове у меня стучит только «это моя жена, это моя жена, это моя жена…». Нет, кажется я сейчас не способен хоть что-то съесть. И тогда Хана встаёт, берет руками какую-то еду и вкладывает её мне в рот, как маленькому ребёнку. Я невольно начинаю жевать, а она смотрит на меня как на чудо, а затем, подождав пока я проглочу, наклоняется и целует меня. После обжигающего поцелуя, я, по прежнему ни слова не говоря, усаживаю её за стол и точно так же, руками кормлю её, а потом целую.

И мы начинаем хохотать. Кормим друг друга и целуем, кормим и целуем. Я вытираю руки и, делая сердитый вид, говорю:

- Ну-ка, жена моя, признавайся, любишь ли ты меня!

И Хана кричит, так что на улице наверное слышно:

- Да, мой любимый, да, мой муж! Я люблю тебя!

- Тогда иди сюда и подари мне поцелуй, такой крепкий, как наша любовь.

И Хана впивается в меня, да так, что я чувствую вкус крови из треснувшей от поцелуя губы.



Вскоре у нас родился мальчик. Сын Натанэль. Данный Богом. А через шесть лет дочка Агува - Любимая, по имени погибшей первой дочки Ханы, и ещё через два года Нава - Красивая.

        Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/12/06/837