Будни участкового Полушкина. Часть 3

- Да твою же мать!
Полушкин присел на корточки и стал разглядывать валяющиеся на полу бутылки.
День не задался. С утра позвонили с отдела и велели в срочном порядке привезти отчет за месяц и законченные материалы. Надо было срочно допрашивать, дописывать, считать… Однако, неплохо было бы иметь секретаршу или второго участкового. Но их не было, все приходилось делать самому. А тут как назло у младшенькой дочери Полушкина заболел зуб и до того, как ехать на работу, пришлось отвезти  жену с ребенком на лодку. Своего стоматолога в поселке не было. За серьезной медпомощью все деревенские ездили в город. Мальчишки остались на Полушкине, надо было прибежать в обед домой, накормить их, когда они вернуться со школы, проконтролировать, чтобы они сели за уроки.

Ближе к вечеру, когда Николай практически уже завершил свои дела, в дверь его служебной комнатушки, которая находилась с торца поссовета и гордо именовалась «Милицейский участок № 12. Участковый Полушкин Н.Д.», о чем всех извещала красная табличка, приколоченная над дверями, просунулась голова секретарши поссовета Евдокии Степановны.
- Коль… Беда-то приключилась какая… Мужики там у Васьки Тютерева пили… Так умер Васька-то.
Схватив фуражку и дежурную папку, Полушкин побежал к дому Тютерева.

В последние два года Тютерев доставил немало забот участковому.  Он и раньше  не был трезвенником, но год назад жена его, устав от его возлияний и от того, что он не мог найти постоянную работу, собрала детей и уехала к своей матери в другой город. Тютерев стал пить еще больше, дружки не выходили из его дома. Дом, также как и сам Васька, приобрел неряшливый вид и специфический запах. И мужик-то Васька был неплохой, добрый, совестливый, мимо пацаненка на улице не пройдет, чтобы не дать ему конфету, завалявшуюся в кармане,  и котенка бродячего пожалеет, домой принесет, молока нальет.  А вот покатилась его дорога по наклонной, не остановить.

На крыльце валялось ведро, какие-то тряпки сушились на дряхлых перилах. Дом как-будто бы присел и покосился. Полушкин толкнул дверь, она жалобно заскрипела и открылась. В нос ударил застоявшийся смрадный запах.  Хозяйки не стало и дом осиротел.  Пройдя через небольшой тамбур, Полушкин толкнул еще одну дверь и, переступив порог, оказался в полутемной кухне. Под потолком слабо горела лампочка, засиженная мухами, на столе и в раковине горами высилась немытая посуда, остатки еды и выпивки стояли на столе. На полу валялись пустые бутылки. Среди всего этого хаоса, на грязном полу, заплеванном и затоптанном, лежал Васька Тютерев.  А на табуретках, в скорбных позах, сидели трое его дружков.

Полушкин посмотрел на лежащее на полу тело, еще недавно бывшее добрым Васькой Тютеревым. Он лежал с завернутой за спину рукой, скрючившись как от боли, с застывшими открытыми глазами. Полушкин присел рядом, взял за горлышко одну из квадратных бутылок, валяющихся на полу рядом с Васькой. На этикетке прочитал: «Универсальное средство «Чистый С».  Кто-то там наверху придумал еще одну схему, по которой можно было нажиться за счет неработающего спившегося контингента, «Росспиртпром» начал реализацию проекта по выпуску «народной водки», а именно «Чистого С». Обещали цену доступную, таковую и поставили, напиток продавался повсюду в ларьках по цене 50 рублей за бутылку. Что там было намешано одному  Богу было известно, но народ повально стал пить этот напиток и травиться.
- Митрич! Митрич! А, Митрич!

Полушкин стоял над трупом Васьки, думал о бренности жизни и не сразу услышал, что его зовут. Очнувшись от своих мыслей, подумал, что надо опрашивать дружков Василия, вызвать скорую, труповозку, а еще успеть на катер, перед этим забежать домой, проведать своих сорванцов, которых нельзя надолго тоже оставлять в одиночестве. От них можно было ожидать любой шалости.
- Митрич, - жалобно прозвучало сзади.
Полушкин обернулся. Переминаясь с ноги на ногу, стоял один  из товарищей безвременно усопшего и канючил:
- Митрич, а, Митрич!
- Что тебе? – недовольно буркнул Коля.
- Дык…мы таво… может разрешишь, а?
- Что разрешить?
- Дык… помянуть надо Василия-то… Добрый мужик был. Эх! А вон еще две бутылки стоят.. Дык.. Помянуть, говорю, надо.

Полушкин ошалело посмотрел на стол. Среди  разбросанной еды, грязной посуды, стояло непочатых еще две бутылки «народной водки». Он в гневе обернулся на приятелей Василия, который лежал перед ними на грязном полу:
- Вы! Люди ли вы?! Вот он, дружок ваш, собутыльник, лежит, окочурился только что, допился! Какие доводы вам еще нужны, чтобы вы прекратили пить???!!!
Иван Бабиков опять переступил с ноги на ногу и тихо сказал:
- Дык… Митрич, ты таво… Не ругайся шибко-то. Говорю помянуть бы надо. А что до Васьки… Ну, дык он же меры не знал.

Наскоро отобрав объяснения с дружков Василия в участке, Николай, дождавшись врача и труповозку, отправил тело Васьки в морг и побежал на пристань,  по дороге заглянув домой. Жена уже вернулась с дочкой из города, дома все было в порядке. Поужинать не успевал, поэтому жена собрала с собой туесок с пирогами.

Через полчаса резвый катер, покачиваясь на речной волне, пересекал реку, на носу стоял Полушкин. Хотелось, чтобы речной ветер сдул сегодняшний день, а брызги речной волны смыли все неприятные воспоминания. Не хотелось думать ни о Тютереве, так бесславно закончившим свой земной путь, ни о его дружках-собутыльниках, ни о семейных скандалах его односельчан.  Остро захотелось в отпуск. К морю. К теплым пальмам.
Катер ткнулся носом в берег. День еще не закончился. Коля по дороге в отдел обдумывал, что ему сделать в первую очередь, а что подождет до утра. В отделе предстояло провести ночь, поспать удастся на жестком диване в кабинете часа три, не больше.

Забежал к начальнику, отчитался о сегодняшнем происшествии, сдал месячный отчет, пробежался по кабинетам, поздороваться с товарищами тоже надо, в штаб сдал законченные материалы. В короткое затишье присел за стол и начал составлять постановление. Глянул на часы, стрелки приближались к 20.00, в отделе жизнь потихоньку замирала, позакрывали кабинеты и отправились по домам следователи, дознаватели, служащие покинули здание еще два часа назад. В длинных коридорах отдела замерла жизнь.

Полушкин налил себе чаю, достал пироги и только поднес ко рту такой румяный вкусно пахнущий пирог с капустой, как на столе резко зазвонил телефон.
- Полушкин! Спустись в дежурку. Срочно.
Голос дежурного не предвещал ничего хорошего.
- Поужинал, поспал, доделал дела свои, как же, - спускаясь на первый этаж, бормотал Коля.
Дежурный что-то кричал в трубку, потом бросил ее, кивнул Николаю:
- Придется тебе ехать в соседний город, там нашего беглеца задержали по ориентировке, надо доставить. Поедешь вместе с оперативником Пальченко, я его уже оповестил. Поезд в два ночи, успеешь еще собраться.
Посмотрел на огорченного Полушкина и развел руками. Ничего, мол, не поделать, брат, служба наша такая.

Ехать до соседнего города  четыре часа, зашли в вагон и сразу завалились спать. Поезд приходил рано утром, обратный же шел вечером. Времени было вагон и маленькая тележка. В отделе Полушкина и Пальченко уже ждали, заполнили нужные бумаги, проходя мимо решетчатой двери, за которой томился в неволе несчастный узник, Пальченко ударил ногой по двери. В темноте камеры затравленно зарычал неудачник-беглец. Огрызаться не стал, при задержании и так лишился зуба.

Полушкин ни разу еще не ездил в командировку с оперативниками, тем более с маленьким и пухлым, но очень шебутным Пальченко. Энергия в нем била ключом, впереди целый день до поезда, надо было день провести так, чтобы было что вспомнить. С ребятами-оперативниками хорошо посидели, потом сбегали в магазин и еще раз хорошо посидели. За выпивкой травили байки из служебной своей практики, привирая, конечно, и приукрашивая свои боевые подвиги. Посидели настолько хорошо, что Полушкина и Пальченко, а также пристегнутого к Пальченко наручниками неудачника-уголовника, практически занесли в купе и свалили в кучу на полку.

Полушкин, редко когда позволяющий себе такую распущенность, сидя на полке глупо улыбался и махал рукой в окно оставшимся на перроне сослуживцам, пока поезд не тронулся. Пальченко с пристегнутым к нему беглецом пытался устроиться поудобнее, и,  положив голову жулику на плечо, даже всхрапнул. 

Немного ошарашенный всей происходящей ситуацией и оскверненный лежащим на его плече милиционером, жулик попытался стряхнуть с себя Пальченко. Такое с ним произошло впервые в жизни.  С милицией у него были разногласия по некоторым жизненным позициям. Уголовный кодекс он не уважал. Промелькнула мысль, что перед братвой ему не отмыться по гроб жизни. И он стал подумывать, как залезть в карман к спящему  и даже причмокивающему во сне Пальченко и стащить ключ от наручников. Но фортуна отвернулась от него еще сутки назад, когда оперативники соседнего города задержали его на вокзале.

Полушкин в какой то момент очнулся от полудремы, неуверенными движениями и, заваливаясь иногда вбок, отстегнул задержанного от спящего Пальченко и пристегнул его к ножке столика. Ключи положил в свой карман и залез на вторую полку. Вскоре оттуда донесся раскатистый храп.  Пристегнутый улегся на одной полке, оперативник Пальченко спал напротив. Ненавидящим огнем в темноте горели глаза жулика, смотрящие на лежащего напротив пьяного милиционера.

Уснуть не получалось. Беглец переживал свое позорное задержание, и не менее позорное этапирование в купе с пьяными милиционерами. Очень уж его тонкую душевную конституцию вора задело бесцеремонное обращение со стороны стражей правопорядка. Допереживавшись до того, что у него прихватило живот, он начал потихоньку поскуливать. Подтянув ноги к подбородку, попытался заснуть. Но живот разболелся не на шутку. Задержанный сел на полку. Стал одной рукой гладить живот, понимая, что навряд ли он попадет в туалет с таким сопровождением.  Ничего не помогало.  Когда совсем уже стало невтерпеж, он дотянулся рукой до Пальченко и потряс его за плечо:
- Командир, слышь, а, командир!!!
Пальченко дернул пухлой ногой, едва не попав жулику в лицо, храпанул и перевернулся на другой бок.
Выхода не было. Жулик крутился на полке как ужаленный и скулил. Не выдержав, опять потряс Пальченко за плечо:
- Командир, ссссука, выведи в туалет, мочи нету терпеть уже…  Христом Богом прошу!
Пальченко не реагировал. Жулик потряс его изо всех сил. Пальченко вскочив с полки, выдернул из кобуры пистолет и заорал:
- Что??? Что, бля, ты хочешь??? Спать я тебе сказал!!! И только встань еще…пристрелю!
- Командир, выведи в туалет, усрусь ведь! – заорал беглец.

Пальченко бешено уставившись на жулика, выстрелил в пол. Жулик рухнул на полку, успев подумать, что лучше усраться, чем умереть. Пальченко тоже завалился и через секунд двадцать богатырский храп его перекрыл храп Полушкина, даже не проснувшегося от звука выстрела.
Жулик лежал на полке не дыша. Странно, но живот перестал болеть. Казалось бы проблема отступила. Но через 10 минут живот схватило так, что несчастный недолго думая, сполз с полки, задрал дорожку на полу, одной рукой стянул штаны и наложил хорошую такую кучу прямо под столиком.  Свое произведение прикрыл дорожкой и удовлетворенный улегся на полку.

… В двери купе затарабанил проводник и прокричал:
- Готовимся выходить, подъезжаем!
С верхней полки соскочил взлохмаченный Полушкин, растолкал Пальченко. Пальченко поднялся с полки, с помятым лицом, непротрезвевшим взглядом впился в жулика:
- Че воняет-то так? Усрался что ли? То-то же, будешь рассказывать в камере дружкам о своем позоре…
Полушкин перестегнул беглеца к руке Пальченко. Поезд уже стоял у перрона.
С вокзала позвонили в отдел и уже через 15 минут ехали в машине в СИЗО.
Вернувшись в отдел, разошлись по кабинетам и завалились до утра спать.

Наступило утро. А  лучше бы оно и не наступало. Полушкин и Пальченко, вытянувшись в струнку, стояли в кабинете заместителя начальника отдела, подполковника милиции, колоритного грузина Кунашвили, который на все лады на чистейшем русском матерном распекал двух распи*дяев, которым только и доверить то можно, что собственный ***, да  и то они потеряют его по пьянке, а за дверями с интересом слушали прекраснейший из монологов Кунашвили пришедшие на оперативное совещание офицеры отдела.

        Ранним утром заместителю начальника позвонил начальник вокзала и передал привет от начальника поезда, в котором нерадивые сотрудники этапировали жулика. Плакала премия. Даже можно было бы и сказать просрали премию господа офицеры.
… Берег уплывал вдаль. На борту катера стоял провинившийся Полушкин и впервые не хотел сейчас возвращаться домой. Ну, как теперь смотреть в глаза Зинаиде? Так ведь и объяснить еще надо будет за что премии то лишился… Эх! Тяжела и опасна все-таки служба, верно поется в песне.