Дыра

  Я неизъяснимо падаю в табачный дым бытия. Клейкие муравьи прицепились к моей коже и не дают мне спать по утрам. Я иду - поверженный, странно потускневший за последнее время - и не нахожу в знакомых лицах ничего знакомого (кроме имён, башмаков да цвета кожи). От каждого моего шага веет кладбищенской полынью. Шаг - трещина пронзает асфальт. Шаг - вздымается пламя. Шаг.

  Взгляд устремлён вперёд. Навстречу грядущему, прочь от прошлого. Глаза напряжённо всматриваются (в другие глаза (в чужие глаза)), и не находят ничего, что можно потрогать: ни нежных васильков, ни заточенных ножей, ни горящих спичек. Души людей полны печали и пустоты.
Как говорится, мы видим в других лишь то, что есть в нас самих.

  Мой путь закругляется в сторону магазина. Покупаю сигареты. Сажусь на мопед, вставляю ключ (очередной) в (очередную) замочную скважину. Ключ - тридцать градусов вправо. Я - сто восемьдесят градусов вовнутрь. Поворачиваю ручку газа (двери).

  Захожу.

  Передо мной длинный темный коридор, освещенный тусклой, почти не излучающей свет лампой. Белые плитки пола в грязных разводах, на стенах видны едва различимые надписи: “Вдребезги” – карандашом,” Брось же меня наконец” – тёмно-фиолетовым маркером,” Раз уж распял меня, так соизволь хотя бы снять” – красным мелком и проч. Лампа покачивается, издавая характерный скрип. Мигает. Конца коридора не видно.

  Я неуверенно делаю первый шаг. Второй. Но теперь мои шаги не оставляют после себя ни трещин, ни жгучего пламени. Окна, находящиеся по левой стороне коридора, закрыты. Заглядываю в одно из них – бесцветная кирпичная стена. Прохожу чуть дальше. Следующее окно так же выходит в стену.

  Весь коридор отливает каким-то зелёным, болотным цветом. Мне становится не по себе. Жутко, мерзко, боязно. Отвратительно. Я достигаю лампы. Она висит надо мной – её треск и жужжание начинают разъедать мои нервы, превращают волосы в пыль. Лампа пронизывает меня своим электрическим светом – насквозь – будто бы она знает. Знает все до мельчайших подробностей. Становится слишком невыносимо – я зажмуриваюсь, поднимаю воротник куртки и бегу. Бегу.

  Бегу.

  Останавливаюсь. Открываю глаза и обнаруживаю, что меня окружает кромешный мрак. Справа от меня приоткрытая дверь. Руки трясутся, теряют свои очертания. Я протягиваю ладонь к поверхности двери. Дверь пульсирует, вздымается, словно зовёт меня. Моя ладонь начинает походить на комок электромагнитных волн, затем - на шум телевизионных помех. Легонько толкаю дверь. Долгий, смертоносный скрип.

  Мне не видно, что там – за дверью. Из-за нее сквозит всепоглощающей неизвестностью и могильными плитами.

  Стою в раздумьях. Чернота стен обволакивает меня, пробирается за спину, скользит по коже мурашками, касается вен, чернильным пятном вторгается в кровь, растворяется в ней, окрашивает мое сердце в цвет китайской туши.

  Страшно, слишком страшно вот так стоять. И я, полный безысходности и самоотречения, решаюсь. Толкаю эту чертову дверь. Нараспашку.

  За ней ты.

  Удивленная. Пахнущая влажной, рыхлой землей. Впивающаяся в меня своими глазами. Волосы спутаны, на лбу испарина. Ты сверкаешь безумством. В груди у тебя огромное отверстие, напоминающее бездну. Рана еще свежая, из нее сочатся чернила, сосновые ветки и листья. От раны исходит жар – он заставляет меня сделать шаг назад.

  Ты продолжаешь смотреть. Открываешь рот, словно хочешь что-то сказать – но вместо слов я слышу карканье воронов, звуки ломающихся костей и бьющейся посуды. Твое лицо кажется мне одеревенелой маской.

  Чернила начинают литься потоками. Они бегут вниз, стекают по животу и бедрам, зигзагами обхватывают икры и, наконец, достигают пола. Тонкая струйка бежит из уголка твоих болезненно красных губ. Я содрогаюсь. Мне непривычно, мне неприятно до ужаса – видеть тебя такой. Неужели?..

  Отшатываюсь в жалкой попытке сбежать. Отвращение пронизывает меня иглами, страх дерет своими когтями. Но вдруг — поскальзываюсь (чернила уже успели подобраться к моим ступням), телом врезаюсь в чернильный океан — брызги, безумная смена кадров, отчаяние. Одежда темнеет, пропитываясь чернильной жидкостью, глаза жжёт. Я лежу, распластанный, беззащитный, полный мольбы о прощении. Ты же стоишь надо мной — величественная, несокрушимая, властная — и пожираешь меня взглядом. Ты снова пытаешься мне что-то сказать, хмуришь брови, открываешь рот — широко, всё шире и шире. Он невообразимо вытягивается, приобретая неестественную форму, и тут из него показывается блестящий, гладкий клюв, затем — воронья голова. Ворон пытается выбраться из твоего рта, разрывает его когтями лап, разбрасывая смоляные перья. Он неистово кричит, вопит, сверкает обезумевшими глазами.

  “Ты! Ты! Это всё ты!” — и в этот момент я перестаю понимать, кричит ли это ворон, или эти слова принадлежат тебе. Ваши голоса смешиваются, соединяются в один скрежещущий, невыносимо острый поток звуков.

  “Ну что, теперь ты доволен? Посмотри, как я страдаю! Эту дыру ничем не заполнить. Каждое утро я просыпаюсь от её кипячения, шевеления корней в моих костях, давлюсь ветками, которые застревают в горле и режут его, режут до крови. Я не могу спать. Я не могу есть. Я жить теперь не могу! И в этом… В этом виноват ты!” — Ворон кружит надо мной, стены эхом разносят его карканье. Твое лицо сковала злобная гримаса, маска жгучей ненависти. “Это ты сделал меня такой! Эгоист чёртов. Предатель. Эта дыра меня сожрёт, и когда я в конце концов умру, извиваясь в предсмертной агонии, захлёбываясь мраморными змеями, знай — это твоя вина! Этот груз будет висеть на тебе всю жизнь. Бесчувственный! Ты хоть понимаешь, что от этого нет лекарства. Мне никто не поможет. Что я погибаю прямо на твоих глазах! Зачем ты это делаешь!? ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО ДЕЛАЕШЬ СО МНОЙ!?”

  Тебя охватывает огонь, причиняя ужасную боль, из глаз текут ядовитые слезы, разъедающие твоё прекрасное лицо. Ты кричишь, выбрасывая языки пламени, плюешься сгустками магмы. Ворон пропал. Ты на пике, еще минута, и взорвешься, прихватив меня с собой.

  “Да ты хоть понимаешь, что эта дыра была у тебя всегда! Я-то тут при чём, не понимаю!” — Перестаешь кричать. Слушаешь. “И до знакомства со мной, и после, сколько тебя знаю — эта дыра поедала тебя, не давая спокойно жить. Да ты и жить-то нормально никогда не хотела! Сама каждый день раздирала эту дыру, чтобы была больше, чтобы тебе было больнее! Ты думаешь, я не видел, как тебе это нравилось? Упиваться своими страданиями, волнениями, страхами, болью. Тебе же это всегда нравилось, правда? Ну же, правда?” — Теперь обезумел я. Ты внимаешь моим словам — потухшая, ошарашенная. Тело дымится, чернила уже не льются из твоей груди — лишь редкие капли глухо ударяются о высохший пол.

  Из меня вырывается безумный смех. “В чём ты меня обвиняешь, дорогая? В том, что я устал залечивать не залечиваемую дыру? Что не смотря на все мои старания, она все так же увеличивалась в размере? Что я ушёл? А ты не забыла, бедная моя, что ты сама отравила меня? Каждую ночь, пока я спал, выскабливала мне ножичком грудь, чтобы и мне было так же невыносимо, так же безысходно. И разворошила-таки, насквозь и вдребезги, во мне дыру, добилась своего! Ты помнишь это? Конечно, ты помнишь” – Ухмыляюсь, теряю голову и понимание происходящего. “Так оставь же меня, проклятая, я не попадусь на эту уловку снова! Не затягивай меня в свою трясину. Моя дыра только-только затянулась” – Резким движением оголяю грудь, испещренную многочисленными рубцами. “Знаешь, почему я спасся? Потому что я сильный, потому что я хотел спастись, а ты — никчемная, слабая, никогда не хотела спасаться своими собственными силами. Ты хотела быть кем-то спасенной. И этим кем-то буду уж точно не я. Ты сеешь только раздор и хаос — и в себе, и в других. Так что оставь же меня наконец!”.

  Смотришь в пол, тебя бьёт дрожь. Мрак сгущается, становится плотным и вязким, звуки – гулкие. Молчание. Тишина.

  Всхлип. Ещё один. Пелена тёмного дыма скрывает тебя от моего взгляда. Пахнет сырым пепелищем. Слышу твой голос — настоящий, человеческий голос — тихий, слабый, прерывающийся.

  “Прости. Я знаю. Всё это прекрасно знаю. Просто мне в последнее время… без тебя… так нестерпимо больно. Ты был одним из немногих, кто мог хоть ненадолго принести мне успокоение. Но теперь, когда я потеряла всех. И тебя… Мне не к кому идти. Мне не у кого просить помощи. Ни у кого нет того, что есть у тебя — силы, лечащей души. Я сама виновата в твоем уходе — распяла на кресте, да забыла снять.”

  Дым окутал тебя непроницаемой стеной – лишь голос все еще подтверждал твое существование. Но ты замолчала, а я, сидя на холодном полу, начал покрываться инеем.

  Неужели ты ушла? Пропала?

  “Ты здесь? Постой, ты еще здесь? Мне не сложно, я поделюсь с тобой силой, слышишь?”

  Ты не отвечаешь. Я встаю, меня бросает в разные стороны – я бегу, пытаясь тебя найти, ухватить за рукав, оставить. Потому что я все понял. Я все простил.

  “Где ты? Ответь мне, где ты?” – Едкий дым бьёт в глаза, у меня текут слезы. Коридор пропал, пропали стены и какое-либо понятие пространства. Остались лишь мрак, дым, соль. Бег в никуда из ниоткуда. Твоё имя, выкрикиваемое сотни раз.

  Рука на плече.

  Оборачиваюсь. Я сижу на мопеде. Подруга улыбается с извечным хитрым прищуром. Сигареты, магазин, мир – всё на месте.

  — Подвезёшь на пары? А то я уже опаздываю.

  Я, находясь в полном смятении, отвечаю утвердительно. Образы виденного все еще мельтешат перед глазами. Мне нужно прийти в себя.

  — Сейчас, только воды куплю.

  Слезаю с мопеда. Неуверенной, дрожащей поступью, еле держась на ногах иду к магазину. Голову всё еще пронзают молнии мыслей. “Где она?”, “Где она?”, “Где ты?”.

  Так. Нужно подумать. Теоретически я могу найти её, это будет не сложно. Спросить у кого-нибудь из знакомых, подкараулить. Или самому связаться с ней? Нет, это будет слишком. Хотя… Нет, она это неправильно поймёт. Так, а что я ей скажу? Что вообще можно…

  Ты выходишь из магазина. От внезапности твоего появления мои конечности каменеют, воздух не может зайти в легкие. Ты меня не замечаешь. Лёгкая, движимая ветром и морями. Русые волосы развеваются, взгляд печален. Направляешься куда-то прочь от меня.

  Я смотрю тебе вслед с широко раскрытыми глазами, не смея двинуться, шевельнуться. Ты подходишь к моей подруге, улыбаешься, вы начинаете о чём-то мило и оживленно общаться. Ты смеёшься – но взгляд, боже, твой взгляд – невыносимо грустный, страдающий. Я теряю решимость. Что я тебе скажу? Как мне снова вырастить лес – да хоть одно дерево на нашей выжженной земле?..

  Смотрю издали. Тебе, видимо, стало жарко – застежка легкой куртки проделывает путь от горла до бедер, открывая мне вид на футболку. Ты активно жестикулируешь руками, полы куртки то взлетают вверх, то раздаются вширь. Замечаю на белоснежной футболке темное пятно.

  Приглядываюсь. Тёмное пятно в районе груди. Стоп, стоп. Стоп. Неужели это?..

  Подбегаю к тебе, хватаю за руку, говорю какой-то бред про коридор, ворона, слёзы, балкон и прочие несвязные вещи. Говорю о прошлом, о настоящем, о невозможном. Ты слушаешь с упоением, и только тут я замечаю, что мой голос звучит горным водопадом и время от времени – шелестом листвы. Ты не понимаешь ни единого моего слова. Тогда я притягиваю тебя к себе – и обнимаю, прислоняясь грудью к твоей груди. Укутываюсь в твои волосы. Плачу.

  Дым бытия рассеивается. Муравьи отлипают от моей кожи. И снова в душах людей мелькают отблески васильков и зажженных спичек.

  В конце концов отстраняюсь, чтобы взглянуть тебе прямо в глаза. Они полны непонимания, вопроса, удивления. Твой голос звучит как бьющаяся посуда, ты тычешь мне в грудь своим пальцем, словно бы призывая меня посмотреть. Наклоняю голову. Моя футболка. Она испачкалась в твоих чернилах.