Дорога

                Дорога.

     Я вышел в дорогу ни свет ни заря. Мне нужно было пройти семнадцать километров лесом и успеть попасть на рейсовый автобус от Тихменево до Кузнецка. Рюкзак мой был пуст и никакая поклажа не обременяла моей ходьбы по местам, знакомым мне с детства.

     Было немного сумеречно, когда я поднимался вдоль Мельничного Дола и проходил мимо Шихана, который оставался от меня справа и на котором находилась хижина дяди Тома - шалаш моего старшего брата, уже несколько лет занимающегося добычей сосновой живицы для нужд химической промышленности тех времён, когда сверхзвуковые самолёты остро нуждались в эфирных маслах, как в одной из составляющих этой самой сосновой живицы.

     Быстро преодолев подъём, я оказался на небольшой поляне и на несколько минут погрузился в полосу обильного тумана, который ещё не начинал редеть от приближающегося рассвета, а потом вновь вошёл в тень столетних сосен, дубов, берёз и клёнов, часто перемежающихся с густым орешником. Ничто ещё не нарушало тишину леса и я с замиранием сердца наслаждался своим одиночеством, пока не оказался в середине своего участка, на котором также, как и мой старший брат, добывал живицу. Тут я не выдержал и нарушил тишину, вслух поздоровавшись с одной из сосен  и любовно похлопав её по толстым бокам. Она росла в двух метрах от дороги и рядом с ней возвышался огромный муравейник, аккуратно огороженный со всех четырёх сторон работниками Русско-Качимского лесничества. Эта сосна давала живицы больше, чем любая другая приблизительно в восемь раз. За это я и любил её.

     Дальше я шёл не останавливаясь до села Часы и вышел в поле. Быстро стало светать и вскоре солнечные лучи согнали росу с трав. Незаметно для меня всё вокруг уже ожило и воздух наполнился трескотнёй птиц. Половина пути была мной пройдена, дорога повернула на девяносто градусов, поле заканчивалось и впереди вновь начинался лес.

     Когда я приблизился к лесу, то вдруг с удивлением заметил, что впереди меня идёт девушка и мне волей-неволей придётся её догнать, не мог же я волочиться за ней, как старая кляча, все оставшиеся семь километров пути. Мы поравнялись с ней в том месте, где с левой стороны дороги журчал родник с прекрасной ключевой водой и я сразу-же поприветствовал её, будто мы с ней не только знакомы уже сто лет, но и живём в соседях с незапамятных пор.

    -Доброе утро! Тоже на автобус?

    -Да. Доброе утро. Вы идёте с Качима?

    -А откуда-же ещё? Только к нам в Качим, да к вам в Часы перестал ходить автобус, приходится путешествовать пешим ходом. С одной стороны - это неплохо, прогуляться на природе, но всё таки было бы лучше наблюдать всю эту красоту через окно автобуса. А вы знаете Машу Рублёву? Мы учились с ней в одном классе в Русском Качиме.

    -Конечно знаю! Мы жили чуть-ли не в соседях!

    -А где она сейчас?

    -Она вышла замуж. Между прочим, за вашего, Качимского парня, они живут в Кузнецке, у них есть ребёнок. Такой забавный, симпатичный мальчуган! Просто прелесть! С месяц назад они всей семьёй гостили у Машиных родителей и зашли в магазин за покупками. Малыш увидел висящее на стене ружьё, выставленное на продажу и настоятельно стал требовать, чтобы ему это ружьё купили. Когда ему стали объяснять, что он это ружьё не поднимет, что оно для взрослых, он поднял такой рёв, что все, кто там был, запомнили его надолго! Смеху было!..

    -Охотником будет, - сказал я, немного посмеявшись и вновь спросил, - а Сашку Пескова знаете? Тоже мой одноклассник.

     Девушка немного помолчала, потом как-то осторожно произнесла тихим голосом.

    -Посадили его. На десять лет. Он человека убил. В тюрьме сидит.

     Я долго не мог найти слов, чтобы как-то откликнуться на эту новость, от которой у меня похолодела спина и мы некоторое время шли молча.

    -Вот это да, - наконец выдавил я из себя, - не ожидал я такого услышать. А по какой-же причине всё это произошло?

    -Я подробностей не знаю, все говорят - по пьяной лавочке.

     После этих слов молчание наше затянулось надолго и оно становилось всё более и более тягостным, но мы оба понимали, нужно время, чтобы переварить такую крутую кашу и потому не делали попыток возобновить разговор. Дорога под нашими ногами потихоньку уплывала назад и Тихменево становилось к нам всё ближе и ближе. Наконец я набрался духу и возобновил разговор.

    -А вы ведь тоже учились в Русском Качиме? И жили, вероятно, в интернате? Ведь учащихся из Часов всех определяли в интернат?

    -Да, - кратко ответила мне девушка.

    -А не были ли вы знакомы с Бумажниковой Машей?

    -Ой! - вдруг оживлённо воскликнула моя спутница, - она моя лучшая подруга! Мы с ней учились в одном классе! У нас в интернате даже кровати стояли рядом и была общая тумбочка на двоих!

    -Она - моя жена, - с улыбкой произнёс я, - у нас есть сын, ему идёт второй годик.

     Что тут началось! Девушка вся преобразилась! Куда девалась её настороженность и натянутость слов в разговоре. Теперь слова посыпались из неё, как горох из мешка и я стал не успевать отвечать на её вопросы. Ей нужно было знать всё! Как мы познакомились? Когда поженились? Когда у нас родился сын? Как мы живём, где работаем и чем занимаемся в свободное время? Было ещё много вопросов и на все я старался отвечать без запинки и довольно обстоятельно. Видно было, что спутница удовлетворена ответами и очень рада счастью других. Вероятно, ей очень хотелось, чтобы все в этом Мире были счастливы.

     Когда мы подходили к Тихменево и увидели перед собой деревянный забор, огораживающий пило-раму, мы уже были добрыми приятелями, я знал, что её зовут Таней и имел множество наказов с её стороны в адрес её подруги и моей жены. Обещался все выполнить.

                ***

     Приехав в Кузнецк, я без промедления зашагал к стоянке такси и через десять минут был возле конторы химлесхоза. Здесь мне необходимо было как можно быстрее получить зарплату, кое-что купить и успеть уехать назад до Тихменево хотя бы с последним автобусом. Единственным тормозом в этом деле мог быть только главный бухгалтер - такой солидный с виду человек, но до невозможности зануда. Прежде, чем подписать бумажку на получение зарплаты, он вытягивал из меня все жилы своими каверзными вопросами о жителях Качима, которых он знал по имени и отчеству гораздо лучше меня. Особенно лесников. Опасаясь быть занудой ещё более, чем Федот Федотович с его слащавой улыбкой, я не стану вдаваться в подробности наших бесед, которые иногда затягивались на целый час, вплоть до обеденного перерыва, когда Федоту Федотовичу волей-неволей приходилось ставить свою хитрющую, замысловатую, как он сам, подпись, позволяющую мне получить наконец-то долгожданную зарплату.

     Но что толку? Касса к тому времени уже закрывалась на все запоры, как снаружи, так и изнутри и молоденькая кассирша пухленького телосложения наслаждалась сластями и гоняла чаи в своём святилище весь битый час. Но это мы так думали, пока были в неведении, а потом узнали, что были у неё там дела поважнее и намного азартнее, нежели безобидное чаепитие. Оказывается, она постоянно занималась вязанием. Выдастся свободная минутка, она уже вяжет. То варежки, то носки. И непременно шерстяные.  Как будто заранее знала, скоро они ей могут пригодиться. А как утихнет всё вокруг, она берёт свободную от вязания спицу, тонко разрезанную пополам до определённой длины, вставит её в пачку купюр с банковской упаковкой, накрутит на спицу одну купюру и потихоньку вытащит эту трубочку из упаковки. А уж что делать дальше с этой купюрой - она знала.

     А нам, простакам, и невдомёк было, что в нашей любимой кассе, в самой её требушине, творятся такие чудеса. Распечатаешь дома пачку, пересчитаешь купюры раз пять, взмокнешь весь от напряжения, поймёшь, что так оно и есть, не хватает одной купюры, лоб наморщишь от досады, губы вывернешь наизнанку от недовольства, зубами заскрежещешь от бессилия поправить дело, вспомнишь про надпись над окошечком кассы, призывающую пересчитывать деньги, не сходя с этого места, да только поздно уже, как говорится, поезд ушёл.

     Первым делом я зашёл на весовую. Кладовщик, увидев меня, тут-же открыл свою широченную папку и мгновенно нашёл там квитанцию, в которой был указан вес каждой пронумерованной бочки, сданной мной на склад. Вот человек! Подходишь к нему, а он уже одну руку протягивает для приветствия, а другой квитанцию вручает. Десять секунд и дело сделано. Поэтому и имени отчества его не запомнил.