Гусь

Поезд вот-вот отправится, а он только подбегает к вокзалу. Бысрехонько перебирая ножками по земле, он пытался определить, снится ли ему постоянно опоздание, потому что он так часто опаздывает или он и сейчас во сне, а опоздание это его извечный сюжет, за рамки которого ему не выйти.

«Моя жизнь снится сама себе, какая это все-таки глупая мысль» — подумал Гусь и громко загоготал. На гусиный крик безусловно обратили бы внимание сотрудники правопорядка и задержали бы Гуся за неположенное нахождение, но они были слишком заняты вышвыриваем попрошаек с вокзала.

Не зря действительность казалось ему сном, последние трое суток он не смыкая глаз, пребывал в полном безумстве. Куда бы он ни пошел, за какое бы дело ни взялся — все казалось каким-то далеким и отчужденным. Это чувство утомляло. При каждой попытке уснуть, в нем просыпались одни и те же вопросы — где я? и что вокруг происходит?

Посадка заканчивалась. Вдруг Гусь остановился прямо у входа в вагон. Вокзал представился ему канализацией, в которую люди смывают свои различные дела и заботы, а потом скучая по ним, бросаются следом сами, но в итоге оказываются в общей яме с отходами. У Гуся пропало желание нырять в это "общее", но тут же, отринув мысли о канализации как противоестественный бред, он устремился к вагону с прежней энергией.

Как только Гусь очутился посреди всех остальных пассажиров, поезд тронулся. И не нужно даже описывать внутреннюю жизнь вагона. Известно, если вы курильщик, то в тамбуре у вас обязательно стрельнут сигарету. Если пока что не определились, то вы продолжите, позевывая озираться вокруг, будто за вами наблюдают, однако если уже определись, скажем, если вы стали философом, то ничего, кроме символов книжных вы не увидите.  Другой разговор, если вы художник с претензией на реализм, тогда полотна — однотонных кофт и туго натянутых обшивок сидений —  замелькают лучами из окна, в котором на самом-то деле нет никакого солнца, а только леса, поселки, гаражи и столбы. Если же вы художник иного рода, то, успев накатить в дорогу, для вас откроются виды посерьезнее.

Гусь ничего, кроме намерения оказаться побыстрее в пункте назначения не видел. Он спешил в то место, где исполняются все желания.  Согласно обычным стереотипам это место располагалось в какой-то заброшенной деревушке на краю общественно-экономической жизни. В то место он спешил по вполне конкретной надобности, ему нужно было забрать документы, хранившие знание о вечной русской лирике. В тех места, говорят, кого только ни было, но последним туда ездила корреспондентка газеты "правда", только ей одной и удалось оттудова вернуться живой. По возвращению она написала такую статью, которую не допустило к публикации ни одно издательство.

О том месте ходило множество слухов и все они делились на две группы. Согласно первой, место это для человеческого ума опасное, в нем недалеко и свихнуться, позабыв самого себя. Вторая же группа сплетников считала, напротив, что место это самое блаженное на земле и люди теряют голову в нем исключительно от счастья. А возможно, истина находится где-то посередине.

Гусь смотрел в окно и почему-то вспоминал, как в детстве он лежал в постели, а по полу на фоне кофра с коричнево-красным орнаментом ползла мокрица. Она ползла в другую сторону от постели гуся, но ему все равно было не по себе засыпать в ее присутствии. Набегавшись по орнаменту, мокрица заползла под деревянный шкаф и темнота поглотила ее. Тогда Гусь уснул.

На небосвод взошла очередная святая ночь, поезд загремел рюмками и оживился веселым гулом. Солдаты возвращались с поля брани, много курили, пили водку и пели песни. Поутру их ожидал переход на другой поезд.

Солдаты рассуждали, кто как хочет умереть и на сем словесном поприще чуть было ни подрались. В итоге сошлись на едином, что лучше всего умереть в наступлении.

Среди всех солдат был и главный. Он имел внушительный стан, который заканчивался деревянными обрубками ног и такое же простое лицо, как и у всех. Этим простым лицом он сказал: «спойте, ребят, что-нибудь ли-рич-но-е». И ребята запели:

Кто любит видеть в рюмках донышко,
Тот бодро ищет боя...
О-о, всемогущая водочка!
О-о, всемогущая водочка!

Последние слова инеем рассыпались по одинаковым солдатским лицам. Они замерли. Выпили.

Первый солдат тогда сказал: «Хочу умереть в канаве русской, чтобы она заполнилась мною, и во всем на земле нашей порядок был».

Второй солдат по-другому сказал: «Хочу умереть на кочке мягкой травяной, чтобы меня всегда солнце русское грело».

Третий солдат сказал: «Хочу простому полю последний вздох отдать, чтобы оно дальше цвело и радовало живых».

Так каждый солдат высказался и когда последний солдат закончил выбирать место своей смерти, наступило утро и все солдаты переселились в другой поезд.

Гусь проснулся от омерзительного сквозняка, который уже успел затронуть его горло. За окном Бог лучами солнца рисовал узоры русской провинции. Дальше поезд не идет, нужно выходить. Станция рябила куртками и шарфами. От человека к человеку мелькало Пьянь, напялив на себя табличку: «Накормите меня».

Пьянь набрасывалось на каждого с требованиями угостить его едой и с угрозами: «Пищу мне или убью!» От него разило алкоголем, но это совсем никого не смущало. Оно продолжал заботливо и жалостливо кричать «Пищу мне или убью!» . А потом так же громко, со злостью: «Ну и гниды же вы, раз пришли без толку. Пищу мне дайте, твари».

Пьянь имело густой загривок, кожу желтоватого оттенка и мощные, ровные лапы, которыми то и дело хватало за рукав каждого встречного.

Призывая всех обратить на себя внимания, оно само обратило внимание только на вышедшего из выгона Гуся и сразу же увязалось за ним, не забывая тормошить каждого и вопить: «Пищу мне!»

Некоторые сували Пьяне деньги или даже пирожок, который, вероятно, остался нетронутым с дороги, но Пьянь лишь швыряло даденное обратно, теребило крест и мычало себе под нос: «Другую пищу мне, черти!»  В этот момент оно чувствовал, будто все люди уехали на загробный отдых, а оно осталось терпеть глупую непонятливую жизнь.

Единственную улицу станционного городишка Пьянь и Гусь прошли вместе друг за дружкой. Это была абсолютно прямая дорога со станции в лес и являлась улицей постольку-поскольку. В самом городке помимо станции ничего не было. Не смотря на это, улица была забита людьми, а среди них как бы в центре располагалось Пьянь, репейником цепляясь за равнодушных прохожих. Помимо Пьяни городок постояных жителей не имел и люди по этой улице никогда не проходили дважды.

В качестве ненужной свиты Пьянь шло за Гусем до самого леса и озабоченно твердил: «Давай мне пищу, или придушу от скуки!» — каждый раз заканчивая фразу обиженным выражением лица. Осознав, что никакую пищу от Гуся ему не получить, Пьянь, махнув рукой, поворотило обратно в станционный городок и, напоследок, отойдя на несколько метров, истерически поорало: «Курочку зажарили и тебя зажарят».

Небо благосклонное к земле, проявило свет тусклого солнца, из-за углов повылезали дикие кусты, с надеждой на что-то смотрящие. Гусь остался один. Лес, пронизанный могильной тишиной, завертелся перед ним. Дорога не кончалась, и деревья были все ближе и ближе к ее бокам.

Когда дорога стала неправдоподобно узкой и идти было невозможно, Гусю встретился поэт. Он висел на суку, виновато опустив голову вниз, болтая ногами в такт ветру и больше походил на театральную куклу, которой играет окружающая природа, чем на властителя умов.

Ну ты чего уставился? — сказал поэт— хочешь узнать, как я помер, что ли?..
Помолчав, поэт продолжил говорить, обращаясь уже не к Гусю, а к себе самому — «Терпеть я не мог электромагнитный напор этого пыльного фонаря. Вместе с Селеной умерла живопись, музыка, архитектура, ну и я заодно».

Откуда ни возьмись завыл ветер, своим гулом заглушив слова поэта и дерево, с которого он вещал, обломилось, вторично похоронив поэта в своих обломках.
После разговора с поэтом Гусь совершенно отупел, но продолжил свой путь. Он шел и клювом тыкался о лесные препятствия, ударяясь о них он чудом выбрел из леса на ясную поляну, которая открыла вид на заброшенную деревню.  Сюда-то мне и нужно — подумал Гусь, и ускорил шаг. Через несколько мгновений все замелькало гораздо быстрее. Гусь добрался до двора одного из домов села. Сейчас ему почему-то хотелось покурить и он метался по двору в поисках сигарет.

Среди малочисленных домов заброшенного села жила семья нового русского крестьянина. Семья жила по обычаям предков, пекла свой хлеб и растила скотину. По субботам они выезжали в станционный город на базар, где продавали всякую утварь. А в воскресенье устраивали себе небольшой праздник, пили вино и обыкновенно готовили мясные блюда.
Было воскресенье.

Отец стоял над сыном и поучал.

— Главное не церемониться Олег, взял и все. Ему не больно, природа все за нас сделала, нам остается только жить по ее законам. Понял?

В этой семье возражать не принято, сын кивнул, что выражало готовность слушать дальше.

— Смотри, на стене висит рецепт.

Сын поднял голову. Над окном висела грамота, на которой было вырезано следующее:

1. Избавиться от ворсинок. Помыть гуся, хорошо просушить.
2. Замариновать солью и перцем. Оставить в холодильнике на ночь или большее время, чтобы мясо было мягким при подаче.
3. Если гусь прошел почти весь процесс маринада, подготовьте яблоки. Уберите сердцевину, нарежьте кубиками или дольками.
4. Обдайте чернослив кипятком, оставьте на несколько минут.
5. Смешайте начинку, нафаршировав ею гуся.
6. Сверху птицу натрите горчицей и карри. Так вкус будет пикантно-остро-сладким.
7. Разогрейте духовку до 190 градусов.
8. Уложите блюдо в рукав для запекания или фольгу, плотно закрыв.
9. Поместите в духовку примерно на 3 часа.
10. За час до готовности откройте рукав или фольгу. Вы увидите жир, который выделился, периодически им поливайте гуся до конца запекания.
11. Когда птица будет готова, подайте блюдо в красивой большой керамической тарелке.